Дьявол Черного моря

Первой вернулась боль. Горячая, она навалилась на грудь, как раскаленная наковальня, вспыхивая каждый раз, когда сокращались меха легких. Попытка пошевелиться прострелила болью правую ногу, попытка открыть глаза – затылок. Веки поднялись с едва слышным хрустом, разрывая корку запекшейся крови. Оглядевшись по сторонам, он даже не сразу узнал второй этаж ресторанного сектора башни ССТ – столь неожиданным было место, и так отличалось от оставшегося в памяти образа этим тревожно-красным аварийным освещением, сломанной мебелью, сдвинутой к стенам, и броневыми листами, наглухо перекрывшими панорамные окна. Он попытался дотянуться до больных мест, проверяя на раны, но тут же понял, что не может – руки были туго стянуты за спиной веревкой, и точно такая же давила на голени. Память, пытаясь пробиться сквозь тупую боль в затылке, пульсирующую с каждой вспышкой аварийного света, подкидывала рваные мутные картинки: пустая темная редакция, жесткая раскладушка, сухие отчеты охранников агентства, которое он все-таки нанял для защиты редакции. Два оглушительных выстрела в ночи, короткий крик боли у самой двери в комнату отдыха. Яркая вспышка выстрела собственного пистолета в распахнутую дверь, грохот прахового снаряда, разрывающего чернильно-фиолетовую ауру незваного гостя, зловещая тень скорпионьего хвоста... боль. - И нахрена вообще деньги тратил, - прохрипел Гира, и тяжело закашлялся пересохшим горлом. – Охрана, мать вашу... - Ну, Ланса они мне зарубили все-таки, - неуместно легкомысленно заметил голос откуда-то из-за спины. Гиры попытался обернуться, но веревки не давали достаточно свободы. – И копов вызвали, и даже дождаться их почти успели. Не самые криворукие ребята, что я видел. Гира попытался дернуться сильнее, разворачивая себе вместе со стулом, но остановился, когда на плечо надавила ладонь в тонких белых перчатках; в мигающем красном свете капельки крови на тыльной стороне горели, словно подожженные. Он шагнул из-за спины вперед – тень в длинном кожаном пальто, сгусток черного и алого, за исключением выкрашенного в белый забрала. Сейчас он как никогда походил на Гримм, страх перед которыми и пытался эксплуатировать когда-то давно; тяжелый запах запекшейся крови, пропитавший одежду, кожу и волосы только усиливал сходство. Когда он видел мальчишку Адама в последний раз, это казалось нелепицей, какой-то очень неудачной и глупой шуткой. Сейчас... Сейчас он ничем не напоминал того рыжего паренька с горящими глазами, которого отчислили со второго курса Хейвена за участие в митинге. В те времена Гира только встал во главе Белого Клыка, постоянно разъезжал по миру, и пересечь океан Темных Земель меж островками Королевств никогда не удавалось без доброй драки, да и сам Гира вечно вставал костью в горле у людей, с которыми обычно не шутят... Телохранитель, один из ближайших соратников, друг, воспитанник, в конечном итоге обернувшийся против учителя... история стара как мир и все так же злободневна, как тысячу лет назад. Гордо вскинув голову, Гира заглянул прямо в черные прорези маски, куда не проникал мигающий красный свет. Адам навис над ним, связанным, раненным и беспомощным, дрогнули в широком оскале губы, обнажая клыки... - Я не боюсь тебя, мальчишка. В подбородок тут же уперся ствол ружья – Гира даже не заметил, когда он успел разложить его из формы ножен. Неважно – он был готов к этому, и удержал инстинктивную реакцию, не дрогнув и не отшатнувшись. - Я знаю, - фыркнул Адам пару секунд спустя, отводя ружье в сторону, с сухим щелчком переключая обратно в ножны и пряча в них алое лезвие. – Гира Белладонна не боится никого. Меня всегда это в тебе одновременно восхищало и озадачивало. Как ты можешь быть таким сильным, оставаясь настолько слабым?.. - Потому что это не слабость. Милосердие и доброта – привилегия сильных. Слабые не могут себе этого позволить. - Ты и твои проповеди, - фыркнул Адам. Отступив на пару шагов, он присел на единственный нетронутый столик. – В старом Белом Клыке была шутка, что даже твоя отрубленная голова будет читать мораль своему убийце. - И ты решил это проверить? - Ага, - легко согласился Адам. Он мог представить пять лет назад, как Адам убивает в гневе и из ненависти, но никогда – вот так – легко и свободно, словно чужая жизнь не значила вообще ничего. Гира вскинул голову еще выше, подставляя горло: - Ну так давай, не тяни. Мгновение Адам молчал, лаская большим пальцем цубу клинка. Стало так тихо, что Гира слышал жужжание аварийных ламп, собственное тяжелое дыхание, скрип веревок, которые его глупое тело, не слушая разум, упрямо пыталось разорвать. Наконец, оставив рукоять в покое, Адам со вздохом снял маску. - Не сейчас, учитель, - усталые зеленые глаза, с тяжелыми синими мешками поймали взгляд Гиры и впервые старый журналист смог разглядеть в бывшем ученике не двуногого зверя, безжалостного лидера банды убийц, но человека. – Чуть позже. - Зачем, Адам?.. – чувствуя, как скрипит горечью на зубах каждый звук, спросил Гира. Адам, Сиенна, весь Белый Клык... это была незаживающая рана на его сердце, которая начинала сочиться кровью каждый раз, когда что-то напоминало о расколе. – Я понимаю позицию Сиенны – не соглашаюсь, но понимаю – но то, что делаешь ты... Ладно, с Гленн у тебя получилось выйти сухим из воды, но ССТ?.. - Это намного проще, чем кажется на первый взгляд, - ухмыльнулся Адам. – Да, башня, по общему мнению, одно из самых защищенных мест Королевства, и это правда. Вопрос в том – от чего защищенная: шпионаж, скрытное проникновение, кибератаки? Не стоит даже пытаться. Прямой штурм? Я видел шахты, которые было труднее захватывать. Он вел себя странно, но Гира никак не мог подобрать слово. Расслабленный?.. Почти добродушный? Спокойный? - И тут все становится интересным. У нас в руках – башня ССТ, ключевая точка связи между Королевствами, бизнес-центр, престижный ресторан... и куча посетителей, среди которых даже жена советника Реда. Они успели изолировать сервера, перекрыть все такой броней, что даже аура не вдруг возьмет, но у моих новых друзей, оказывается, есть спец, который может взломать все, что угодно, дай только время: очередной мужик, которого Атлас выкинул после того, как он сделал за них всю работу. С другой стороны – мы не можем отсюда выйти, никак, и никакие заложники нас не спасут. «Фаталистичный» - понял Гира. Адам выглядел как человек, поставивший все на один единственный шанс: и вот уже кости брошены, вот ударились об игральный стол, сухо стуча друг о друга, катятся все дальше и дальше... и все, что осталось – ждать, когда они остановятся: «глазами змеи» или «вагонами».* Все или ничего. ...Да, это очень подходило Адаму. - А там, - ученик махнул рукой в сторону окон, - не могут позволить себе согласиться на любые требования, которые там сейчас выдвигают мои ребята. Единственное, что им остается – убить нас всех, не считаясь с потерями. Однако... для этого надо отдать приказ, - Адам презрительно фыркнул, - поместить свое имя, репутацию и карьеру на карту, взять на себя ответственность за любые жертвы среди заложников, которые будут обязательно, не говоря уже о том, что я могу распилить эту башню пополам, если дать возможность. Они решатся, конечно... но будут тянуть до последнего. - И тогда... что? Белые зубы сверкнули в алом свете волчьим оскалом: - И тогда Белый Клык станет меньшей из их проблем, и нам хватит времени на все. Я крал Прах не просто так, Гира. Гира зажмурился, пережидая приступ головокружения – следствие попытки сесть поудобнее. Было сложно думать, собрать воедино умирающие в боли и слабости мысли, даже вспомнить, о чем зашла речь удалось не сразу. «Меня беспокоит, что я не знаю, зачем Адаму столько Праха, - сказала ему Блейк прямо перед катастрофой в Гленн. – Белый Клык гребет все без разбору, но на черный рынок попадает только низкокачественный – оружейный он оставляет себе, и это намного больше, чем нужно всему боевому крылу». Что лучше всего умеет делать чистый оружейный Прах? Взрываться. - Стены, - наконец, прохрипел Гира, подобрав единственный сценарий, для которого захват ССТ переставал быть самой большой проблемой Вейл. - Сегодня единственный день за полгода, когда из столицы отправляется три конвоя, и нам пришлось очень постараться, чтобы они добрались до стен в одно и тоже время. Все даже почти законно – мы действительно везем Прах, в конце концов. Просто немного не тот, что в декларации. - Зачем... – начал Гира, но мучительно закашлялся, словно теркой проталкивая сухой воздух в пересохшее горло. - Чтобы взорвать стены, разумеется. Видишь ли, на границах скопилось столько Гримм... - Нет. Зачем... о чем ты думал вообще?! Адам откинулся назад, опираясь на локти, запрокинул голову к потолку, словно что-то искал и тихо ответил – все тем же отстраненным, пустым голосом: - О нашей истории. Ты сам заставлял меня учить ее, и ни хрена не в объеме школьной программы. Откуда мы и когда, как получилось, что люди сломали нас, и как мы вернули свободу. Во время Великой Войны, когда стало совсем плохо, Королевства послали в бой фавнов. Они обещали нам свободу и права – если мы поможем им одолеть Атлас. И мы сделали это – бок о бок с солдатами сокрушили для них врага, но когда вернулись домой... Королевства попытались обмануть нас – они тянули время, тормозили вроде бы запущенные процессы, пытались загнать нас обратно в дерьмо. Тогда фавны, те, кто умирал, убивал и терял друзей за свободу не согласились с этим, вспыхнула Революция прав, и только после этого Королевства запустили процесс по-настоящему: болезненный и длинный, но постоянный. Знаешь, чему нас должна была научить эта история? Гира попытался ответить, но Адам опустил голову, и журналист сдержался, заглянув темно-зеленые омуты его глаз, обманчиво спокойные, но с легионом демонов под поверхностью. - Права не даются. Их нельзя заслужить. Нельзя дождаться. Нельзя выпросить. Их можно взять только силой, вырвать с боем из холодеющих рук тех, кому они принадлежали до этого. Так было раньше, и так будет всегда. Адам легко соскочил со стола, подхватив меч, зашагал перед Гирой туда-сюда, и словно с каждым словом пробуждался от своей фаталистичной меланхолии: все пружинистей становился шаг, тверже – голос, и демоны в омутах, что прятались под поверхностью, танцевали в зеленых глазах все быстрее: - Мертвы уже те, кто видел Великую Войну и Революцию, старики на пороге смерти – те, кто был еще совсем ребенком. Мы потеряли импульс, Гира, растратили обеспеченный силой кредит, что заработали в те годы. Что изменилось в жизни фавнов за последние десять лет? Какую по-настоящему значимую победу одержал ты или кто-то еще? Мы топчемся на месте, потому что Королевства забыли, какими могут быть фавны. Потому что они привыкли к таким, какие мы сейчас, какими сделали нас десятилетия мира и ты: готовыми терпеть, ворчать и огрызаться, громко лаять, но никогда, никогда! не кусать. Он остановился перед Гирой, нагнулся, что посмотреть наставнику в глаза и широко оскалился – совсем не по-человечьи, не зубастой улыбкой, а настоящим звериным оскалом, словно готовя челюсти сокрушить глотку врага: - Они забыли о том, что наш мир хрупок, и как легко сломать его. Они выстроили дворцы и решили, что золото защитит их от фавнов, но дворцы никогда не будут в безопасности там, где несчастливы хижины. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Гира узнал собственную цитату, но молчал, твердо встретив танцующих демонов, и с каждой секундой Адам хмурился все сильнее. - Почему ты молчишь? – наконец выплюнул он. – У Гиры Белладонны наконец закончились слова? Гира лишь покачал головой, наконец опустив пристальный взгляд. - Слова не помогут тебе, Адам, - с искренней горечью прохрипел он. - Слишком поздно. И... я не сказал этого раньше, но говорю сейчас: у меня больше нет ученика. Нет друга и соратника, пусть и триста раз бывшего. Есть только бешеный зверь, которого надо остановить. - И кто же будет меня останавливать? Королевства? Они так же трусливы, как ты. «Это или он, или я, Гира» - вспомнилось старому фавну. В ее совершенно сухих золотых глазах было много скрытого гнева, океан упрямой решимости, капелька черной ненависти, немой вызов всем, кто встанет на пути. «...Потому что это тот бой, который я выбрала, и никто не будет вести его, кроме меня» - Найдется, кому. Адам рассмеялся, сухим, лающим смехом. - Ты говоришь о Блейк. О, Гира, я нисколько не сомневаюсь, что она попытается. Она придет сюда, одна, и знаешь, почему? Схватив журналиста за подбородок, Адам силой заставил Гиру посмотреть себе в глаза, и улыбка его становилась шире с каждым словом: - Ей плевать на жизни этих толстосумов также, как мне. Она ненавидит их также сильно, как я. Мы с ней не так уж и отличаемся, учитель. Краем глаза, за спиной Адама, Гира различил черную тень. В самом дальнем конце огромного зала для приемов, она совершенно бесшумно скользила меж сломанных столов и стульев, щепок и осколков разбитой посуды, медленно и осторожно выбирая дорогу. «Ты опять встречался с этой бешеной? – хмуро спросил его шеф полиции Черного моря, когда Гира передал ему флешку. – Ты в курсе вообще, как она добыла все эти данные? На, полюбуйся! Это она делает тем, кого называла друзьями» Он бросил Гире полицейский отчет – лишь один из многих, как догадался фавн; парню очень сильно повезет, если он не будет жить на лекарствах всю оставшуюся жизнь. - Все это время она была самой большой занозой в моей заднице, куда больше, чем этот слепой громила. Она всегда знала, что мы сделаем и как, и знаешь, почему? Тень замерла на середине пути, и наверно, впервые с момента появления посмотрела прямо на них. Золотой глаз мерцал в такт мигающему алому свету, и Гире на надо было всматриваться, чтобы знать, какую эмоцию выражал ее взгляд. Адам безошибочно бил в самое уязвимое место и самый ядовитый страх. - Она одна из нас. И всегда будет. Тонкая девичья фигура у окна, подсвеченная желтым светом фонарей. Обхватив себя за плечи, она мелко дрожала, как на исповеди, делясь переживаниями о том, что бы подумала ее мама, если бы узнала, кем стала ее дочь. «Я думаю, что твоя мама любила тебя, Блейк. И любовь не отрекается». - Она в тысячу раз лучше тебя, - ответил Гира и потребовалась вся его выдержка, чтобы не посмотреть на Блейк прямо, удержав взгляд на Адаме. Адам насмешливо фыркнул. Отпустив подбородок Гиры, он выпрямился и отступил, но старый журналист упрямо смотрел прямо на него, зная, что Адам не захочет отводить взгляд первым. И, тем более, оборачиваться. - Я всегда думал, что Блейк заменит меня. Ну, когда меня все же зарубят где-нибудь. У нее есть голова на плечах, желание изменить мир и сила, чтобы заставить это произойти. Ей не хватало лишь трех вещей: решимости идти до конца, готовности быть жестокой и умения по-настоящему ненавидеть. Адам улыбнулся и Гире стало не по себе: не было в этой улыбки ни злобы для врага, ни ненависти для предателя – только гордость учителя, который наконец готов выпустить своего ученика в мир. - Я нахожу очень ироничным то, что Блейк обрела все эти качества, лишь уйдя от меня. Все, что она делала последние месяцы – брала свое право силой. Право решать, как фавны будут бороться за свои права. Право решать, какое наказание понесет преступник. Его рука легла на рукоять меча, так, чтобы со спины не было видно движения, и гордая улыбка превратилась в предвкушающий оскал. Все, что успел Гира – набрать воздуха в легкие, чтобы предупредить Блейк, но крик умер на губах, когда ледяное лезвие прижалось к шее, так быстро, что старый журналист не смог разглядеть даже начало движения. - Право решать, кому жить, а кому умереть, - закончил Адам. – И сейчас она пришла сюда, чтобы доказать мои слова, и взять свое право силой из холодных рук того, кому оно принадлежало раньше. Одна. Он легко провернулся на носках, почти протанцевал вокруг Гиры, оказавшись за его спиной; алое лезвие не сдвинулось ни на миллиметр, надежно приковывая Блейк к тому месту, где застало ее приветствие Адама: - Привет, котенок. Единственное, что ответила на это Блейк – подняла тесак в боевую позицию; единственный глаз разъяренно сверкнул сквозь щели черной маски. - Что же ты молчишь? - Мне нечего тебе сказать, Адам, - ровным голосом ответила девушка. – Поэтому оставь старика в покое, заткнись и сражайся. - Видишь, учитель? – хмыкнул Адам за его спиной. – Она понимает то, с чем никак не можешь смириться ты. Твои слова ничего не значат, если у тебя нет силы, чтобы заставить их слушать. И даже если сегодня я умру – она останется. И продолжит начатое. Блейк шагнула вперед и Адам шевельнул лезвием, пуская по шее Гиры тонкую струйку крови, заставив девушку замереть. - Тебе, может, и нечего сказать, зато мне – есть. Поэтому замри и слушай, котенок, время для последнего урока. Клинок вновь шевельнулся, поднимаясь по шее вверх, филигранно снимая почти микронный слой кожи с шеи Гиры. - Все это время я никак не мог решить, чего мне хочется больше – отрубить тебе голову или дать повышение. Ты действовала именно так, как я всегда от тебя хотел – расчетливо и жестко, не боясь оставлять после себя сломанные тела. И когда я увидел все это, то кое-что понял... это моя ошибка, Блейк. Я был слишком мягок с тобой. Я пытался нагружать тебя постепенно, дать время привыкнуть и приспособиться, когда мне нужно было взять тебя за шкирку и зашвырнуть на середину озера. Оказавшись в одиночестве, против намного превосходящей тебя силы... ты сделала именно то, чему я тебя учил: ответила на жестокость – жестокостью и силой на силу. Лезвие уперлось в подбородок, заставляя Гира задрать голову. Стараясь не обращать внимания на холодную смерть, придавившую пульсирующую артерию, старый журналист поймал взгляд Блейк и беззвучно сказал, надеясь, что она поймет по губам: «не слушай его». - Ты разочаровала меня лишь однажды – когда выбрала спасти шлюху Шни вместо того, чтобы попытаться убить меня. Я надеюсь, ты понимаешь: все, что я сделал с тех пор – на твоей совести. У тебя был шанс закончить все прямо там и тогда, но ты струсила, и я продолжил. Каждая смерть, каждая сломанная жизнь... все это твоя вина. Блейк едва заметно вздрогнула, закусила губу... и сделала то, чего никогда... никогда! нельзя делать в таких ситуациях – отвела взгляд. - Поэтому я хочу дать тебе второй шанс. Клинок перестал поддерживать Гиру, и журналист от неожиданности чуть не уронил голову на грудь. Вскинувшись, он быстро посмотрел на Блейк, уже сократившей половину расстояния между ними; без следа прежнего колебания, она скользила над землей, пригнувшись к земле, как разгоняющаяся пантера. - Тебе решать, котенок, как им вос... - еще успел сказать Адам, прежде, чем Блейк исчезла. Возвращения Гира не увидел. Клинки лязгнули где-то сзади, прогремел выстрел... и Блейк оказалась прямо перед ним, протянула руку... он даже успел встретиться с ней взглядом – решительным и... безнадежным. А потом Блейк смялась, как бумага в кулаке, когда пуля из ружья Адама разорвала тело фантома. Все смялось в круговерть двухцветных аурных вспышек, лязг клинков и злой грохот выстрелов, бивших по ушам с такой силой, что перед глазами поплыли черные пятна от боли в затылке. Блейк каждый раз появлялась где-то поблизости, но не вплотную – так, чтобы дать себе время поднять ауру, Адам – держал ее далеко от Гиры; словно играясь, он смеялся над Блейк каждый раз, когда разбивал очередного клона. И внезапно все стихло. С трудом отогнав боль, грозившую расколоть голову пополам, Гира открыл глаза, с трудом сфокусировав взгляд. Блейк стояла перед ним в нескольких метрах в той же позе, что и раньше, словно и не было этого взрыва насилия. Пригнувшись к земле, как бегун в низком старте, она покачивала клинками, словно выбирая, куда нанести удар. А еще она почему-то не смотрела Гире в глаза. - Видишь, котенок? – с, казалось, искренним сочувствием спросил Адам. Холодное лезвие вновь прижалось к горлу, и Гира подавил желание сглотнуть. – Ты все еще трусишь. Ты пытаешься спасти его, вместо того, чтобы сражаться со мной. Если продолжишь так, то умрете вы оба. Не сомневайся, рука у меня не дрогнет. И дай догадаюсь... Дьявол не придет, и твоя сука Шни тоже. Ты сама запретила им, потому что знаешь – я не единственный враг, и даже не самый страшный... и потому, что никому не позволишь встать между нами. Все в порядке – я тоже здесь один по очень эгоистичным причинам. Гира встретился взглядом с Блейк и мгновенно все понял. Он постарался улыбнуться своей дочери окровавленными сухими губами, пытаясь помочь ей принять решение... и зная, что нет способа, которым мог бы облегчить это для нее. - Я все равно уже старый, маленькая... Единственное, о чем сожалел, видя блестящий от слез взгляд дочери – тупое письмо, которое написал пару дней назад, на всякий гребанный случай, в котором рассказал обо всем, и даже тупой тест на отцовство вложил, сделанный с волоса, который нашел на расчёске. Когда все это закончится и Блейк узнает, КОГО отказалась спасать... - Но Адам не прав, - продолжил он, собираясь говорить так долго, как ему позволят. – Ты не... Удар по затылку заставил его замолчать. И без того раскалывающаяся голова взорвалась болью, отправив журналиста в объятья красного от боли тумана. На какое-то время Гира потерял всякую ориентацию в пространстве, сохраняя сознание только усилием воли, осознанием того, насколько важно происходящее вокруг – не только для него и дочери, но и всего Вейл. Если Адам сможет вложить в голову Блейк то, что хочет, то даже его смерть обернется поражением. Страшный удар швырнул его сторону, легко опрокинув и бросив в воздух, протащил по осколкам и щепкам и слава Близнецам, что главный удар приняла на себя спинка роскошного кресла из крепкого дуба. Разлепив слезящиеся глаза, Гира смог различить лишь сумасшедше стремительный вихрь сиреневого и алого, и только багровый меч Адама, с каждым мигом горевший все ярче от накопленной энергии, словно отпечатанный на сетчатке, отсчитывал последние секунды жизни Гиры Белладонны. Что-то блеснуло в красном аварийном свете, ударилось о паркет, блеснуло снова, покатилось по полу и замерло прямо перед животом Гиры. С трудом сконцентрировав взгляд, журналист различил тонкое клиновидное лезвие метательного ножа, и судя по тому, что двухцветных вихрь не остановился, Блейк удалось швырнуть его незаметно от Адама. До крови закусив губу, Гира перекатился вместе с креслом спиной к вихрю, рыча сквозь зубы от боли в избитом теле, и слепо зашарил по полу связанными руками. Как на зло, под руку попадались одни щепки, и каждый сантиметр проверенного пространства отдавался в ушах безжизненным щелчком метронома, кусок за куском отсекая секунды. Боль в изрезанных пальцах, когда Гира наконец нашарил бритвенной остроты лезвие, была самой желанной болью, которую он когда-либо чувствовал. Торопливо перехватил клинок за рукоять, журналист одним движением рассек веревки на запястьях, не тратя время на оглядывание по сторонам, перерезал те, что связывали локти и бедра... - НЕТ! Аварийное освещение умерло. Подняв голову, Гира еще успел увидеть, как неестественно медленно, словно мазут, стягивается свет к багровому клинку, сиявшему сейчас, словно солнце. Когда в мире не осталось ничего, кроме темноты и меча, вспыхнули алым волосы, трепеща на незримом ветру, как жаркий костер, тонкий красный узор на плаще... Когда, за мгновение перед взрывом, засияли глаза, Гира наклонился, чтобы освободить ноги, трясущиеся руки вонзили нож в голень, но ему было так страшно, что вместо того, чтобы выть и корчиться от боли, журналист лишь ударил еще раз, на этот раз – по веревке. Блейк закричала – отчаянным безумным воплем без слов, который быстро потонул в сухом треске освобожденной энергии, шелесте испаряемой древесины и бетона, беззвучно-оглушительном стоне реальности, что пыталась вмести слишком многое в слишком маленький клочок себя. Гира прыгнул – как был, из положения сидя, умудрившись оттолкнуться одновременно и руками, и ногами, и каждой частью тела, в которой была хоть какая-то мышца. Это, наверно, был лучший прыжок в его жизни, но даже так животный, не рассуждающий инстинкт, который всегда умнее сознания в таких ситуациях, зашелся в истерике: «Поздно!!!» Багровый, пышущий энергией полумесяц стремительно приближался... Гира просто НЕ УСПЕВАЛ. Ударная волна, перенасыщенный силой воздух, сухо потрескивающий багровыми молниями, словно грозовой фронт, накрыл его с головой, как игрушку, отшвырнул назад... и чуть в сторону. Жар, пришедший следом, обуглил брови и волосы, ослепил багровым светом, тысячи крохотных иголочек статических разрядов пронзили измученное тело. Страшный удар в спину вышиб воздух из легких, прижал к стене и не было больше ничего, что могло бы оттянуть конец еще хотя бы на мгновение. И все, что осталось в этом океане боли, в одной секунде до смерти, было сожаление и стыд. Стыд перед двумя женщинами, которых он окончательно и бесповоротно подвел, больше чем один раз и одним способом: был слишком пьяным и тупым, бросил, уехав в другой город и не искал, как должен был, променяв женщину своей мечты на тупую войну за тупое равенство... в которой все равно проиграл. Не узнал, не убедил, не уберег, оставив дочь сиротой в приюте, откуда лучший выход – к убийце и радикалу, который будет ей лучшим отцом, чем настоящий. И плевать, что Блейк сделала больше всех остальных в попытке остановить Адама: пусть хоть весь этот гребанный мир сгорит к Близнецам, лишь бы дочь была жива и счастлива. И внезапно все кончилось. Неодолимая сила, прижавшая его к стене, внезапно иссякла, он упал на пол, с трудом устояв на коленях. Холодный ветер ударил в спину, прошибив его до костей. В попытке найти опору Гира оперся ладонью о стену, чтобы сохранить равновесие. В первый миг, разлепив слезящиеся, ослепленные вспышкой глаза, Гира ничего не увидел. Несколько раз панически моргнув, он наконец различил то, на что отчаянно надеялся – сиреневый свет, самого прекрасного и теплого оттенка на свете: цвета ауры его дочери. Заработало, пару раз с треском мигнув, аварийное освещение. Две черные тени замерли в неподвижности в центре самого роскошного банкетного зала страны. Та, что повыше, в черном плаще и стальной маске, безвольно повисла на горящем сиреневой аурой клинке, торчащем из глаза и полностью закрывая от Гиры вторую, маленькую и тонкую. - Б... Блейк! – прохрипел журналист. Это словно сломало пузырь безвременья. Медленно-медленно тело Адама опустилось на колени, следуя за опускающимся мечом – так естественно, словно тот был еще жив. Звякнул о паркет выпущенный из ослабевших рук багровый клинок. Все с той же ужасной величественной неспешностью Адама склонило вперед, голова скользила вдоль лезвия; с влажным, оглушительно громким в полной тишине звуком тонкое острие вышло из затылка, оставив самого известного убийцу Вейл сгорбившимся на коленях. Казалось, будто он просто очень-очень устал. Блейк стояла за его спиной, столь же тихая и мертвенно бездвижная, как Адам. Узкое изогнутое лезвие ее меча, медленно угасая, освещало ее лицо, не скрытое маской, мягкими сиреневыми сполохами. - Блейк... Ее губы дрогнули в непонятной, уродливой гримасе, словно она пыталась одновременно заплакать засмеяться. Отпустив меч, Блейк подняла дрожащую ладонь к лицу, натолкнулась на маску, и сорвала ее, отбросив в сторону. С силой провела ладонью по лицу, чуть ли не когтями сдирая с кожи слезы, текущие по щекам. - Доченька... Содрогнувшись всем телом, Блейк издала странный звук: то ли смешок, то ли рыдание. Пошатнулась на подгибающихся ногах, она опустилась на колени, уткнулась лицом в спину мертвеца. - Ублюдок... я ведь любила тебя... - Блейк! Без ответа. Обняв Адама, Блейк прижалась к нему и, казалось, забыла вообще обо всем. - Ну почему тебе всегда надо быть любой ценой правым?! Гира, держась за стенку, попытался поднять, но все тщетно – израненное тело едва было способно оставаться в сознании. - БЛЕЙК!!! Это, наконец, сработало. Подняв голову, вторая самая известная террористка в стране посмотрела на него поверх еще теплого плечо убитого ее рукой пустыми невидящими глазами. - Нам надо идти. Маленькая, не время горевать. Вставай, пожалуйста! Бесполезно. Самая сильная и отважная девушка из всех, что Гира когда-либо видел, даже не пыталась утереть слезы с лица и унять крупную дрожь, колотившую тело, словно вознамерившись и умереть вот так, оплакивая утраченную любовь. Внизу, за толстыми аварийными дверями, кто-то закричал – тревожно и зло. За первым криком последовали другие, сплетаясь в симфонию гнева и страха, женских и мужских, молодых и старых голосов... А потом прогремел выстрел. Гира содрогнулся. Единственные, у кого было оружие – бойцы БК, единственные в кого они могли начать стрелять так быстро... Но это вернуло Блейк к жизни. Пустой взгляд мгновенно потерял выражение слепого, не рассуждающего горя. Осознав, кого обнимает, она вздрогнула и отшатнулась, едва не упав, вскочила на ноги, торопливо подобрала оружие. - Нам надо бежать, - повторила она ровно то же самое, что кричал ей Гира десять секунд назад. - А... - К черту их, - отрубила Блейк. – Я здесь, чтобы вытащить тебя. Гира открыл было рот, собираясь оспорить это... но, встретившись взглядом с дочерью, передумал, узнав взгляд: «если ты сейчас возразишь мне, я убью тебя сама». Вместо этого он наконец оглянулся. Куска стены просто не было. Прямо за его спиной, едва в нескольких сантиметров от плеча, абсолютно чистый срез, обугленный и до сих пор дымящийся по краям, окаймлял высокий и узкий, как змеиный зрачок, пролом в стене. А за ним... Багровое солнце, наполовину спрятавшись за горами, бросало последние лучи солнца на неправильно спокойный, ярко горящий огнями город и громаду Гантригора, парящего чуть ниже – как раз у воздушной пристани Башни. Но не это заставило журналиста замереть, чувствуя, как рвется где-то внутри последняя ниточка надежды. За темным силуэтом Бикона, освещенным навигационными огнями, прямо на глазах вспухала изменчивая область сошедшей с ума физики, сломанной Прахом: огонь мешался с холодом, гравитация странно искажала молнии, и даже само время шутило со взрывом, превращая шар в бесформенную неравномерную массу запоздалых и опережающих эффектов. А потом что-то ударило его в спину, швырнув в пустоту. Сильные руки обхватили за шею, прижалось к спине тонкое горячее тело: - Только не дергайся, отпущу – разобьешься! – прорычала на ухо Блейк.