Hero of War

*** Он не стал жаловаться или чего-то требовать — немедленного избавления, сонного лекарства, сказки перед сном… Ведь первую ночь в этом доме он пережил, и это было не так уж ужасно — всё, как обычно. Конечно, Феникс как врач в курсе, что любая его ночь может завершиться кошмаром различной степени тяжести (от пробуждения с немым криком до смутного ощущения гадости с утра). Да Фэнг и сам читал. Как там у них, у психоаналитиков… неразрешённая ситуация, из которой его мозг продолжает искать какой-то выход, но не может найти. Потому что не было из той ситуации выхода. И он вынужден переживать её раз за разом, в различных комбинациях и обличьях. И каждый раз он, естественно, не в состоянии справиться. Никто и ничто не приходит на помощь, а сам он бессилен. Да и как тут придёшь? Мозг легко распознает обман. Супергерой, который прилетит и заберёт его оттуда — да какой идиот даже во сне на это купится? Оно исчезнет само. Прошло так мало времени… В его комнате темно. На заросшем дворе не горят фонари, и через окна не проникает ни лучика двух лун. Кровать такая большая для него одного, но ему всё равно кажется, что пространство стискивает его со всех сторон, как чёрный, плотный, удушливый шарф. Затягивается всё сильнее вокруг глаз, рта, носа, пока он не перестанет дышать. Очень мягкая подушка, предоставленная специально для него как человека, затягивает его в себя, затыкает уши отвратительной вязкой плотью. Фэнг задыхается, жадно глотая воздух — слишком тёплый, слишком горячий! Словно он в чьей-то голодной утробе. Он вскрикивает, садится, отшвыривает подушку и одеяло, в отчаянии шарит рукой, но нет света — откуда тут быть выключателям? Тьма непроницаема и плотна. Он больше не в каком-то доме. Он не видит, откуда ему знать, не находится ли он сейчас в месте гораздо хуже? Его руке страшно. Очень страшно наткнуться на влажные упругие стенки чужих внутренностей. Он застывает, не может пошевелиться, из глаз катятся бессильные слёзы. И воздуха — так мало, и этот чужеродный приторный запах может вернуться на любом вдохе. Вот бы вообще перестать дышать. Он, должно быть, тихо воет. Но собственные всхлипы, как и тогда, неспособны разрушить стену глухой тишины, что просто проглатывает всё, что ей даёшь. Три тысячи лье под водой, три тысячи лет в утробе гигантского левиафана… Стук дерева о дерево. Это звук открытой двери. Тьма плотна, как никогда, но чешуя вошедшего собирает на себе то, чего тут нет и в помине — она чуть сияет отражённым светом, от кончика хвоста до рогов, почему-то особенно сильно по центру груди и в плечах. В тот раз горел костёр. Феникс щёлкает пальцами, Фэнг отчётливо видит, как от его груди через плечо, а затем по руке к пальцам вниз стреляет голубоватая молния. Он не успевает уследить, что с ней становится после того, как она разбивается на кончиках, так как вдруг неярко зажигаются магические светильники на стенах. Пожалуй, Фэнгу не надо ничего объяснять, да он и не собирается. По его безумной роже и так всё ясно. Но дышать сразу становится легче. И вот — он здесь, а вовсе не заточён туда, откуда не выбраться. Кахирская рельефная реальность разрушает галлюцинации гораздо быстрее, чем он привык. Оттого ли, что и там, на Адгарде-2, кахири были теми, на кого всегда можно положиться? Были чем-то надёжным и непобедимым, волшебным, несмотря на то, что он не раз видел их трупы. — Что с тобой? Как ты себя чувствуешь? — шёпотом спрашивает Феникс. — Принести воды? — Нет, я… скоро буду в порядке, — Фэнг растирает лицо ладонью, прогоняя слабость и болезненные иллюзии, стиснувшие горло. У него получается лишь тихий сип. — Просто испугался, сейчас пройдёт. — Светильники погасли сами? — кайлихири проходит в комнату, подбирает с пола одеяло и возвращает Фэнгу. Валяющуюся подушку не трогает. — В первую ночь было так же? — Наверное, — дрожь ещё долго не уймётся, но хотя бы он отвлёкся на этот ровный рассудительный тон. — Я тогда уснул раньше, не заметил. — Думал, они классического плетения, — произносит он и сложным образом цыкает. Возможно, это кахирское ругательство. — Мне очень жаль, что я не догадался их проверить. Я исправлю. И подходит к тому светильнику, что висит ближе всего к кровати. — Это долго. Я им не доверяю. Сделай свои, — Фэнг морщится от собственного просящего тона. Феникс оборачивается и несколько секунд разглядывает его лицо. — Это тоже небыстро, но я попробую переделать заготовки заклинаний. Мне нужно сходить за вещами. Судя по всему, от него ждут какого-то ответа. — Конечно, — нервно спохватывается человек. — Иди. Если за это время всё снова не погаснет. — Пусть только попробует. И исчезает в тёмном проёме. Фэнг начинает с шестидесяти. Он не знает, что будет делать, если досчитает до нуля, а минуты не хватит. Да и кто что успевает за минуту? Феникс возвращается, когда счёт доходит до десяти. В руках у ящера одеяло и циновка. Он расстилает их около кровати на полу, потом щёлкает пару бусин у себя в ладонях, и под потолок взлетают три маленьких белых шара, испускающих неяркое сияние. — Мне очень стыдно, что я не предусмотрел таких очевидных вещей. Я расскажу какую-нибудь историю, если тебя это успокоит и поможет заснуть. Что ты хочешь послушать? Помостившись, Феникс сворачивается гигантским клубком, подтянув пятки и конец хвоста к шее. Фэнг, с залипающим любопытством разглядывая его изгибы, осознаёт, что кайлихири без одежды. — Я хочу… — медленно произносит он, и в голове бешеным вихрем сменяют друг друга названия жанров, но то, на чём останавливается его внутренний рандомайзер, становится неожиданностью для него самого. — Послушай, а ты можешь трахнуть меня или сделать то самое ещё раз? Насколько он разбирается в Фениксе, сердиться тот не станет, даже если посчитает подобную просьбу неприемлемой. Просто вежливо откажет. В любом случае, он ничего не потеряет. Кайлихири приподнимает голову с перекрещенных конечностей: — Ты скучаешь по своей стае или паре? — Да не было у меня никого! — чуть морщится человек, чтобы скрыть тут же нахлынувшую неловкость. — Нет так нет, я просто спросил. Феникс молчит, моргая на него в полумраке яркими глазами. — Почему же ты тогда… отлизал мне? — не удерживается от мучившего его вопроса Фэнг. — И у тебя самого стоял. Люди так не поступают без причины, но ты же инопланетянин. Я приму любое объяснение. — Я не уверен, — отвечает тот. — С одной стороны, это действительно хороший способ проверить и записать на аппарат психо-химическую активность всего процесса. С другой стороны, кахири склонны к подобным экспериментам, и моя ответная реакция... скорее правило, чем исключение. Ты из тех, кто отпихнул бы любого, будь действия для тебя нежелательны. Я учитывал это. Что ж. Это был своего рода ответ. Да только замешательства у него по этому поводу меньше не стало, скорее наоборот. — Неужели тебе не было противно? — нахмурясь, шепчет Фэнг. — Не понял вопроса, — тот приподнимается на локтях, становясь изумительно похож на эти эпичные изображения драконов, изящно лежащих на грудах золота. Изогнутая шея, выпирающая килевая кость, сложенные впереди лапы, вершины согнутых ног приподнимаются над крестцом под немыслимым для человека углом. — Я сам себе противен, — с горечью признаётся он. — Не говоря уже об остальных. — Ясно. Вот в чём дело, — как будто сам себе кивает ящер и вновь ловит мятущийся взгляд человека своим, прямым и открытым. — Хорошо, я объясню. Чтобы правильно понять, как я воспринимаю тебя, представь себе домашнего кота, у которого нет части лап. И ухо потерял в схватке. Этот кот лежит у тебя на коленях. Что ты будешь с ним делать? Он будет казаться тебе менее милым и кошачьим? Тебе будет меньше хотеться его гладить? Ты захочешь оставить его так, как есть? — Ох, значит, я как кот? — не этого Фэнг ожидает. Хотя у него вообще не было особых вариантов. — Хорошо тренироваться себя заставлял, не так стыдно… лежать на этих «коленях». — Ты для меня другой вид. Поэтому даже на уровне глубинной психики твои повреждения не сигнализируют о вероятной биологической опасности…. — Но, наткнувшись на выразительный взгляд человека, прекращает словоблудствовать и со вздохом признаёт: — Да. Как кот. Фэнг представляет игривое пушистое создание с искрящимися глазами, подставляющее животик под ладошки и мурчащее. Ему не составляет труда научиться передвигаться на искусственных лапах и охотиться за мячиками, и даже ловить их. Животные не осознают собственных травм. Всё, что им нужно — это… — Кот, который настрадался и которого надо хорошенько приласкать и потискать? — усмехается Фэнг. — Непостижимо, конечно, относительно меня, учитывая, что я бывший солдат. — «Исходные» люди гораздо более слабые, чем кахири. А твои мышечные стимуляторы давно вывелись из организма. Фэнг усмехается ещё шире, смотря на матовые светящиеся шары, чуть плавающие под потолком около точки своей привязки. — Психические зато не выветрились по ходу, раз я ещё не поехал кукушкой от этого всего. Долгоиграющие препараты, которыми нас накачивали перед боями. Типа для повышения духа и притупления боли… Очень мощные штуки. Феникс встаёт со своего ложа. На четырех ногах он выглядит совсем по-звериному. Наваливается на его постель верхней частью туловища, приблизив свой нос к его лицу. От него пахнет какими-то полевыми травами. — Ты хочешь близости, — проговаривает ксенос. — Теперь я сделаю это лучше. — Да меня и в прошлый раз всё устроило. — Ты был увешан датчиками. — Да? Неужели? Не припомню. Что, в общем, неудивительно. — У твоей кожи красивый съедобный цвет, — пристальный зрительный контакт делает этот комплимент ещё более смущающим. — Как жареный круглобокий орех. Как выпечка из мясной муки. Как тягучая сладкая вытяжка из темилки. Только не говорите, что ящер ещё умудрился и возбудиться первым. В этом всём начинает наблюдаться нечто угрожающее. В тот момент, когда Фэнга схватили, как мешок с морковкой, и протащили в портал, он должен был понять, что попал в мир, состоящий из бесконечных парадоксов. — Знаешь, что-то мне подсказывает, что и для своих ты чертовски странный парень, — выдыхает человек. Феникс выпутывает его из одеяла. Он не забирается на кровать, а подтягивает его к краю. Фэнг замечает, что собственный член уже предвкушающе привстал. Теперь ксенос не аккуратничает, как ранее, и облизывает его внизу всего. И яйца, и между ягодиц, и даже частично бёдра. Аккуратное скользящее прикосновение клыков к коже, это и необычно, и опасно, и… безопасно. — Я хочу потрогать его… то есть тебя, — просит он до того, как ящер неторопливо, но верно выдоит его. Из положения лёжа не дотянуться, Феникс залезает на постель и нависает над человеком, закрыв мощной грудью обзор. Человек ёрзает, толкает в плечо: — Нет, не так. Он послушно переворачивается на спину, животом кверху. Собственно, кахири выглядят в такой позе забавно. Особенно со стоящим пенисом, контрастирующим белизной с насыщенным цветом чешуи. Возникает иррациональное чувство, что на ощупь член окажется холодным, как какой-нибудь морской обитатель. Но это естественно не так — под его ладонью он горячий, очень скользкий от липкой смазки и живо вздрагивающий от приливов возбуждения. По запаху смазка очень похожа на человеческую, но с чужеродными нотками, смутно съедобными. Фэнг всего лишь прикоснулся, проведя по головке и задев шипики, оказавшиеся податливыми, упруго-мягкими, — а Феникс уже громко выдыхает, откидывая голову назад и прикрывая веки. — Ну что же ты. Смотри на меня, а то неуютно. Огнём обжигает неожиданный соблазн заставить его кончить раньше себя. Если ему это так сильно нравится… Он оглаживает гладкие и плотные яйца, скрытые под полупрозрачной тонкой кожей, и в голову прокрадывается глупое изречение про идеальный размер — «чтоб в ладошку помещалось». Как же хочется сейчас иметь две ладони только для того, чтобы обхватить их симметрично, как милую жопку спящего кота. И жамкнуть. И, господи, они гораздо здоровеннее в максимально возбуждённом состоянии. — Как тебе нравится? — уточняет Фэнг и всё же решается чуть сжать и перекатить яйцо под кожей. Оживший хвост ящера взвивается хлыстом, ударившись о деревянную планку кровати, а затем заходится мелким ритмом по полу. Фэнга прошивает холодный пот — он не хотел сделать больно. — Сделай так ещё… — шипит Феникс. — И вообще… просто продолжай. Ты умеешь. Как быстро он отдал инициативу в его руки, и с большой охотой! Ровно посредине между основанием дёргающегося от избытка ощущений хвоста и краем клоаки Фэнг локализует хорошо замаскированное чешуёй отверстие ануса. Но что-то настойчиво подсказывает ему — они не подошли к этому пункту, раз тот так воодушевлён тем, как его исследует человек. И ладно, что все пальцы перемазаны, точно в прозрачном креме. Нельзя сказать, что ему это не нравится. Он оставляет в покое мошонку и проводит по внушительному стволу вверх. Феникс перебирает задними лапами и вообще — растекается по постели, как желе. — Ты уверен, что такое влезает в ваших женщин? — он снова подбирается к головке: уретра раскрыта от прилившей крови. — Хорошая сжимаемость… — едва внятно выговаривает ксенос, снова отвернувшись и зарывшись носом в одеяло. — В каком смысле? Чтобы произнести следующую фразу, ему приходится перевести дыхание, потому что Фэнг опять принялся изучать подушечками пальцев чувствительные выступы. — Медленно сожми кольцом, где хочешь… Он надеется, что понял правильно. Хватается под головкой, в самом узком месте, и сжимает пальцы сильнее, пробуя соединить большой со средним. И плоть, уже расцвеченная пёстрыми пятнами, поддаётся, упруго проминаясь. Проверять, до какой степени она может сжаться, не стоит. Довольно того, что он действительно соединил эти два пальца. — Нормально? Феникс прячет морду потому что стесняется? — Подвигай ими… — глухо просит ящер, громко дыша в скомканное одеяло. — Вверх и вниз. — Ох. Хорошо. Сначала он двигает вверх, зачарованно наблюдая, как большая вспухшая головка как по волшебству проскальзывает сквозь его пальцы, щекоча шипиками, и тут же распрямляется после. Феникс пыхтит всё яростнее, грудная клетка ходит ходуном. Выждав несколько секунд, Фэнг ведёт узким и скользким кольцом вниз — чуть быстрее, чем ранее. Хвост нервно и мощно бьёт по полу, выбивая какой-то сумасшедший ритм. Снова вверх — до головки, выбивая жалобный придушенный «скуль» из глотки ящера. Он явно на грани, ему надо совсем немного, и тяжело дышащий Фэнг точно знает — чего. Двигать кольцом по головке — жёстко, сильно, обнимая остальными пальцами, пробуя обласкать одновременно указательным уретру. Всё тело под ним крупно вздрагивает, и вместо ожидаемого рыка Феникс взвывает и кончает. Тугая струя голубой спермы выстреливает, забрызгав ящера и простыни. И это не просто жалкие капли, который выдавливает из себя человек — это, прости господи, как из шланга. И залп далеко не один. Фэнг держится за головку, ослабив хватку, чувствуя, как она раз за разом вспухает и опадает, пропуская сперму, которой слишком — просто по-извращенски слишком — много. И сам он больше не может терпеть — он забирается на подхвостье ящера так, чтоб его собственный член мог коснуться белого пениса. Пару резких движений рукой, целиком измазанной в слизи, и его накрывает оргазм, посылая его сперму в голубую лужу, озером залившую живот и грудь Феникса, а также всю кровать вокруг. Постепенно, с тем, как восстанавливается дыхание и слух, возвращается разум. Оглядывая то, что произошло, Фэнг отказывается понимать, как оказался в этой дикой ситуации. — Это что, всё реально сперма? — единственное, что приходит ему на ум спросить. — Мне кажется, её тут натурально несколько литров. — Угухм, — Феникс наконец показывает лицо, оглядывая безобразие. — Ну нихрена себе. В промышленных масштабах просто. — Плохо? — Нет. Однако… где ты её хранишь? И откуда её в тебе столько, чёрт возьми? — Эээ… синтезируется, — осторожно отвечает тот. — Я могу убрать её с помощью заклинания, пока она не остыла. Он совершает неловкие подвижки, пытаясь приподняться, и дело не упрощает то, что Фэнг прочно сидит на его хвосте. — И что, если ты кончишь во второй раз, также много? — продолжает допытываться он, пока ксенос подрагивающими пальцами пытается сплести заклинание из нитей, свисающих с двух его когтей на правой руке. — Понятия не имею. Я ещё не… тестировал себя подобным образом, если можно так выразиться. — Только не говори мне, что я тебя вообще впервые «тестировал», — недоверчиво ворчит человек. Феникс открывает рот, чтобы что-то сказать, но замирает. И вместо ответа активирует заклятие, свисающее с его ладони золотой перепутанной паутиной. Нити растворяются в воздухе, а слепой глаз Фэнга видит подвижное лиловое марево, упавшее на кровать и ящера. Голубые потёки медленно исчезают вместе с заклинанием. Остаётся лишь его струйка спермы, белой и человеческой. Фэнг таращится на неё. — Уф, немного напутал, — извиняется Феникс, подхватывает его подмышки и пересаживает рядом. И, видимо, ему лень было идти за полотенцем или же снова использовать магию, потому что он изгибает шею в наклоне и одним широким лизь по собственному животу очищает себя от последних следов. — Чёрт, — Фэнг закусывает губу. — Только сейчас вспомнил, о чём не знал и давно боялся спросить. Человеческие легенды утверждают, что вам ничего не стоит отсосать или отлизать самому себе… И что это делает вашу жизнь гораздо прекраснее, чем у нас. — Да. Мы можем, — коротко отвечает Феникс, без смущения глядя ему в глаза. — Но чаще всего нам противно это делать. — И снова такой невозмутимый, — беззлобно хмыкает он. — Мне жаль, что у меня не получилось доставить тебе то удовольствие, что я обещал. — О, нет, ты доставил, — широко улыбается человек. — Ещё как. Он засыпает очень быстро, прижавшись к тёплому змеиному боку, а когтистая лапа лежит на его талии. *** Ему снится, что он растёкся по сухой ворсистой равнине, будто подвижное озеро. Сверху, на фиолетовом небе, чиркают вспышки. Он течёт вперёд, вал за валом, помогая себе вовремя отрощенными конечностями. Он знает, что чёрное существо смотрит сейчас на него чужими глазами и ничего не может сделать, потому что находится слишком далеко. Он идёт, он стреляет собой, чувствуя группы смертей. Он раскрывает один из ртов и хватает маленькую будущую смерть в себя, чтобы съесть. Вдруг вздрагивает эфир и тяжёлый воздух вокруг, будто в последний раз. Он, наполняясь ужасом и неверием до самых краёв, поднимает взгляд на небо. По нему неумолимо расширяется из крохотной радужной точки ослепляющее гигантское гало. И придатки центрального тела, находящегося по-ту-сторону, видят его. В небе, где летят они, зарождается и вылупляется снаряд. Он формирует защитное крыло, мир горит и взрывается… Бам! Фэнг подскакивает, инстинкт бросает его в сторону, в укрытие, он забывает обо всём на свете, лишнем. И от падения с кровати на культи его спасают лишь крепкие руки. Он бьётся пару мгновений, потому что слышит новый взрыв совсем близко и треск древесины, а затем вспоминает, где он и что с ним. И это не звуки из сна. В окна проникает настоящее оранжевое зарево. — Феникс! — кричит он. Руки стоящего у постели ящера перестают его удерживать так, будто собрались удушить. — Это нихрена не фейерверки! Чужая земля. Ситуации он не знает. Это нападение? Они имеют право убивать, защищаясь? Это пришли убить их? Это стычка банд или гражданская война? А у него нет даже кистевого парализатора, который здесь всё равно бы не работал. К сожалению, он тут — классический гражданский. — Что происходит? Он не сопротивляется, когда Феникс без предварительных объяснений начинает споро закутывать его в одеяло, как куколку. На его запястьях уже бренчат бусы. Значит, он проснулся раньше и успел вооружиться. — Нападение, — отрывисто докладывает кайлихири, временами упуская дословный перевод. — Десять особей. По меньшей мере три сая, остальные вооружённые таши. Заклинания готовые, уровень пять, плохо сделанные и наведённые. Хозяйка Ирис уже снаружи вместе с лоа и отражает нападение. Он хватает Фэнга в охапку и несётся через анфиладу тёмных комнат, озарённых игрой огней, к одному из бесчисленных чёрных ходов. Они оказываются во дворе. Фэнг видит плохо, но по ушам бьют кахирьи крики около ворот, смысла которых он не понимает, хлопки, треск, гул пламени и почему-то плеск воды. Феникс бежит прямо сквозь кусты, и выносится на узкую тропинку, обрамляющую угольно-чёрную гладь воды. — Я помещу тебя в пруд, а сам отправлюсь на помощь. Вода защитит от магических осколков и огня. Если что — ныряй. С него сдёргивают одеяло, хватают подмышки, и — Фэнг знает, что сейчас произойдёт, раз даже воздух кажется холоднее льда — плюхают в воду. Дыхание захватывает, он едва удерживается от вскрика. Холод, да — это холод. Дав рецепторам пару секунд, он прикидывает, что вполне может привыкнуть к этой температуре, если при этом прижмётся к камню. Он держится за край чаши, который не такой горячий, как днём, но Фэнг выдержит. Собственно, а почему они должны тратить энергию на бассейн круглосуточно? — Возьми эту связку, — Феникс наклоняется к нему и кладёт на расправленное одеяло у кромки нитку монструозных бус. — Если на тебя попробуют напасть прямо, кинь в него синюю. Прозрачную пластинку примени на себя, это щит. — Хорошо, я понял. Беги. Фэнг остаётся в тёмной воде. Он видит разноцветные искры и волны, прокатывающиеся над кустами, закрывающими ему обзор. Пару раз глохнет, когда какая-то из волн проходит над водой, а он не успевает нырнуть. Видит, как у дома занимается крыша, а выше крыши перехлёстывают водные залпы, как прибой, шипя и исходя паром, смешиваясь с дымом. И странный звон, похожий на столкновение сломанных ржавых колоколов — это соударение холодного оружия между собой. А потом раздаётся выстрел — или нечто, очень похожее по звуку именно на это — и в небо ударяет красная пушистая стрела, набирает безопасную высоту и взрывается долго-долго горящим алым цветком. С этого момента звуки битвы стихают, пока совсем не сходят на нет, а Феникс возвращается и забирает его, дрожащего от холода. Сначала — в нечто вытирающее, затем — в плед, и в конце — в тёплое переплетение своих лап и хвоста. Он обнаруживает себя лежащим у оранжереи и клумбы юлалинов. Здесь запах гари чувствуется не так сильно. Дом потушен и только слегка потрескивает — возможно, внутри бродят монахи и хозяйка. — Скажи мне, кто они были? — Фэнг проворачивается, чтобы оказаться с ящером лицом к лицу. — Зачем атаковали? Это в норме вещей? Только не вздумай откладывать до утра. Я же не засну так, ты понимаешь. Феникс не юлит. Вид у него одновременно усталый и встревоженный — Фэнг чует это. — Не в норме. Они приходили за мной. Чтобы убить, может быть, я не знаю… И навредить этому дому. Однако их кто-то вооружил, вот что меня пугает. Заготовки заклинаний стоят денег и сил умелых саев. К тому же, нападающие не боялись наказания, если так поступили. Значит, верят, что городские таши спустят всё на тормоза. Ситуация выходит сложнее, чем кажется на первый взгляд. За этим действием агрессивно настроенных, однако вполне обычных горожан, скрывается гораздо больше, чем удовлетворение мелкой ненависти ко мне. Это, скажем так, побочный эффект. Эффект чего — мне пока неизвестно. — Ладно, — медленно выдыхает Фэнг. Как и писали в учебниках, Вахрава далеко не безопасное место. — Оставим в стороне великое и непонятное. Меня больше интересует, почему они ругались на тебя тогда на рынке. Ведь из-за того же и напали, верно? Или это секрет, мне знать не положено? — Тот же секрет, что с моим лицом. Фэнг успевает маленечко обидеться, что ему не ответят. С одной стороны — молчание справедливо. Откуда ему знать, до какой степени это личное и болезненное? Может, что-то постыдное из прошлого, которое Феникс не любит вспоминать. Может, сейчас он изменился и не хочет испортить мнение о себе? На такое, конечно, нельзя обижаться. И когда он уже окончательно смиряется и укладывает голову, чтобы попытаться заснуть, кайлихири подает голос: — Я владелец чужого тела. Прошлый хозяин его был молодым храбрым воином, декурионом регулярной дружины, что защищала эти места от удуг-улов и прочих хищников. Его очень любили жители. Но этот воин был тщеславен и самонадеян, а потому неосторожен. Его дружина наткнулась на морригана во время зачистки после Горнов — времён, когда оболочка нашего мира касается других миров, несущихся сквозь Вселеную, и рвётся. Вместо того, чтобы отступить, как прочие таши, и дождаться валькирий или хотя бы зеркальных монахов, он попробовал атаковать. Чем и поплатился. Удуг-ул пожрал его души. Так от него осталось здоровое тело, которое всё ещё функционировало. Такое бывает крайне редко. А дальше… — он вздыхает. — Возможно, тут имел место либо заблаговременный договор между сторонами, либо завещание. Родственники не стали умертвлять останки воина, а отдали их на нужды науки. Тогда мой друг взял это тело и поместил в нём меня. Феникс умолкает, словно пытается решить, как оформить в слова то, что осталось невысказанным. Самое сложное. И не испугается ли человек такому. Но Фэнг молчит, с напряжённым любопытством вглядываясь в лицо кайлихири, едва озарённое светом двух затенённых облаками лун. — А я был мёртв. Очень давно. Так бы и остался, но он обещал мне новую жизнь, всё поэтому. Я слишком долго спал. Каждый раз просил его отложить второе рождение. Я смутно припоминаю, что жизнь моя была ужасна, и я пытался забыть её, потерять эту боль в забвении и вечном сне. Так прошло много сотен лет. Но когда боль затихла, оказалось, что затихли во мне прочие чувства и воспоминания, бывшие положительными или нейтральными. Я плохо помню, кем я был, что делал, через что прошёл. Был я «он» или «она». Какой национальности. Лишь про двоих детей помню — но как факт, который мне рассказали вместе с прочими. Я поистине этого хотел, беспамятства и бесчувствия. И когда мой друг пришёл ко мне в последний раз и умолял уж очень слёзно, я, наконец, согласился. И тело дали мне без промедления. Осознаю сейчас, что тогда я, наверное, уже «размагничивался». Совсем забывал себя. Стирался. Умирал. Ещё немного и от меня ничего бы не осталось, и ему пришлось бы отдать мои пустые души Деве-Смерти. Они и так очень плохо прижились. При жизни мой череп был более короткий, чем этот. Поэтому кйонда не до конца заполняет его, и ей трудно взаимодействовать с лицевыми мышцами. Она словно не достаёт. Не знает, как это делается. И вёндхо не может использовать некоторые отделы и связи мозга, будто разучилось. Я сам мало чего понимаю, кроме моей работы и умений. Я живу, как будто частично мёртв, будто часть меня всё ещё спит на Поле Камыша. — Хреново он твои души прилатал к этой плоти, вот что я скажу, — после паузы вполголоса произносит Фэнг. Феникс категорически мотает головой. — Я сам виноват. Скорее всего, дело как раз в умирающих душах. Он никогда не имел с такими дело, а им, возможно, нужны какие-то особые процедуры, которые ещё не изобретены. К тому же, он торопился. Как раз на финальных стадиях космический корабль с людьми и кахирской миссией на борту столкнулся с агрессией Ярго. Моему другу и многим другим пришлось вмешаться. С тех пор он не возвращается. Но души приторочены прочно, не вылетят никуда сами собой. Нужно понимать. Ведь я почти растворился. Он всё делал верно, а я был упрям, как давада. Он не хотел возвращать меня насильно, лишь просил. — Это очень печальная история. А кахири неправильно поняли это перевоплощение? В чём их претензии? — Многие считают, что тело было отобрано у молодого господина специально. И потому они злы и на того, кто это сделал, и на меня, как на вора и его пособника. Не верят, как всё было на самом деле. Ведь тогда придется признать факт вопиющей глупости их кумира и отказаться от предубеждений к зеркальным монахам. — Как давно это было? — Я же говорю — примерно с начала войны. Полугода не прошло. Мне также пришлось учить современный язык людей и кахири. — Хм, так недолго, — тянет Фэнг, и мысли его перекидываются на настоящее. — Теперь ясно, отчего ты не знал, сколько будет спермы во второй раз и всегда ли так. Хотя целибат для меня непостижим. Первое, что я бы сделал, попав в чужое тело — всласть подрочил бы. — Я не люблю делать это в одиночку, — Феникс явно поморщился бы, если б мог. — Разве это не усугубляет ощущение одиночества, не оттеняет его? — Ну, — невольно усмехается тот. — Это культурные аспекты. Люди дрочить любят. Но у нас со спариванием сложнее. Небо покрывается бледной бирюзой, становится прозрачным. Проявляются очертания стеклянной высокой теплицы с парочкой выбитых проёмов, красноватые пятна закрытых бутонов на пышной клумбе поблизости от лежанки, остовы обнажённых почерневших стропил дома. Они так и не отдохнули сегодня ночью. А утром Феникс однозначно уйдёт по своим делам, оставив его отсыпаться. — Я же твой первый пациент? — спрашивает Фэнг непривычно мягко для самого себя. — Нет. Я лечил и оперировал прежде. — Ладно. Первый сложный пациент за большой промежуток времени? — Да. «И, вероятно, — думает Фэнг, — первое живое существо, с которым ему удалось нормально взаимодействовать со времён возвращения».