Hero of War

*** — Это… это пиздец как неудобно! Я никогда не смогу передвигаться с помощью них! Как вы вообще ходите, как стоите? У меня спина отваливается! Фэнг знает, что если учиться ходить, то лучше держаться за забор, а не за податливую и ненадёжную живую опору. Забор не подведёт. Только здесь он высокий и каменный, и несмотря на рельеф крупного бута, повиснуть на нём невозможно. Так что… оставались живые опоры. Феникс крутится рядом, следя, чтобы он не навернулся. Придерживает его ненавязчиво то так, то эдак, то за талию, то за плечи… То невзначай огладит по заднице. С каждым разом всё вдумчивее. — Когда мы долго стоим, то опускаемся на пятки, — всё же поясняет кайлихири, на секунду удержав свои ладони. — Тогда выпрямляются колени и разгружается спина. Не беспокойся, мышцы постепенно привыкнут к нагрузке. Пристёгнутая кибернетическая рука работает тупо как балансир. Фэнг вряд ли её контролирует, движения автоматические, инстинктивные. С ними и сам прибор справляется, по большей части повторяя движения и взмахи своей живой пары. А когда происходит рассинхрон, неизбежный для двух таких разных (и по длине, и конфигурации, и по весу) конечностей, то на помощь приходит его самоотверженный врач. Впрочем, о новой руке Фэнгу думать некогда: он весь в том, чтобы переступать подгибающимися, люфтящими лапами необычайной податливости и пружиностости. Ходить ему выделили по утоптанной глине — определённому участку, расположенному за бассейном и окружённому условной границей из белых камней, выложенных окружностью. Сказали, что тут будет лучше, что на таких «чистых» участках имплант будет работать лучше всего, не ловя ни единой помехи. Сдаётся, это и есть их «освящённая» земля. Настолько освящённая и твёрдая, что трава не растёт. Хотя этому есть и более приземлённое объяснение: дрались монахи на этом поле, а потом выравнивали заклинанием. Сегодня выдаётся довольно холодный день, но человеку жарко. От этого бесконечного контроля и попыток удержать хрупкое равновесие с него семь потов сходит. По собственному опыту он знает, что нельзя бросать сразу же, как наметилось улучшение, требуется его закрепить наверняка, и не прекращает. А может, сказывается армейское воспитание: тренировка прекращается не тогда, когда солдат выдохнется, а тогда, когда командир решит, что с этих ублюдков достаточно. Феникс уважает его желание и протестует лишь тогда, когда Фэнг спотыкается, уже не найдя сил быстро выставить ногу вперёд, и падает в подставленные объятия. — Ты устал, — констатирует он, чуть приподнимая его, чтобы заставить мышцы его спины расслабиться и вытянуться. — Надо закончить с упражнениями. Сможешь дойти до комнаты? — Не думаю, — честно выдыхает Фэнг в горячую шею. Не успевает он договорить — Феникс привычно хватает его на руки и несёт в дом. Протестовать он и не собирается. С искусственными, но всё же конечностями, он чувствует себя совсем иначе — как дама или любовник, которого тащит от избытка чувств кавалер, а вовсе не как немощный старикашка. И нифига это не смущает. И даже наоборот. Если бы он мог, то тоже таскал бы Феникса. Просто так, от чистого сердца. — Я принесу тебе еду, а после мне надо будет съездить в центр. Результаты обследования уже должны быть готовы. Его ситуация предельно прозрачна и плачевна, и ничего хуже настоящего уже не сообщат. Значит, есть вероятность того, что методы исследования кахири обнаружат что-то внушающее надежду? «Господи, надежду на что?! — тут же мысленно взвывает Фэнг. — Если ноги не прирастают в идеальных условиях диагноста, то разве смогут это сделать с помощью магии? Медики просто блокируют отторжение, прикрепив этот их магический аккумулятор к шее, как к прибору? И я застряну тут навечно. А оно мне надо что ли? И откуда деньги возьму на жильё и эти чёртовы заклинания?» Размышляя над проблемой, ест он с крайне мрачным видом. Заметив его настроение, Феникс не пытается завязать разговор и молча поглощает печёную мелкую рыбёшку, закусывая чем-то хрустящим и полупрозрачным, очень сильно похожим на нарезанное пластинками гигантское крыло насекомого. Фэнг, сосредоточившись, пытается направить искусственные пальцы на булочку, рассчитывая, что она достаточно крупна и округла, чтобы они с этим справились. Но вместо нужного действия, конечно, всё происходит по-своему. Рука хищно высовывает когти и пронзает хлебобулочное изделие насквозь, до жидкой и горячей мясной начинки. — Ну мать твою… Что ж, приходится есть растерзанную булку. Здоровой рукой. А то та того и гляди язык оттяпает, если поднести к лицу. Ящер уйдёт. Остаться тут и сидеть одному в комнате, выполняя упражнения на механическую лапу, кажется самой отвратительной перспективой из всех. — Можно с тобой? — спрашивает он как можно небрежнее и увереннее. — Противопоказаний нет, но есть определённые сложности. Так как импланты пока лучше не снимать, тебе придётся поехать на тарке. Выдержишь? — Ооо… — Фэнг огорчённо закатывает глаза, откидываясь назад и ложась на жёсткую циновку. — Судьба слишком несправедлива. Я же не умею на них ездить. Тем более, в городе. Задавлю кого или она меня скинет. — Это общественная тарка. Она старая и смирная, пойдёт за моей след в след, если дать приказ. Править не нужно. Также её сложно испугать: она глуховата и слеповата. — Мне скучно сидеть тут, — признаётся он со вздохом, глядя в так и не очищенный от копоти потолок. — Мне нечем заняться в твоё отсутствие. Книжек, фильмов нет. Я бы поучил ваш язык — как пишется, как слышится? Но нужны либо учитель и учебник, либо терминал. — Ты хочешь выучиться адаптанту? Все лингвопрограммы люди проходят у себя. Вряд ли на Вахраве есть специальные комплекты для обучения. И личного учителя ему никто не даст. — Не знаю. Наверное, этого будет недостаточно. Хотелось бы понимать, что вы говорите, без переводчика. И читать. На самом деле, Феникс, я хочу научиться произносить твоё настоящее имя. Мне стыдно до сих пор звать тебя по прозвищу. И косит взглядом на ящера. Тот должен был быть приятно удивлен и задумчив. По тому, что он замер с крылышком в руке и притих, вероятность этого события довольно высока. Наконец, он произносит сдержанно и осторожно: — Можно посмотреть, есть ли в матрице свободная программа. Дети людей, родившиеся и живущие здесь, учат язык кахири с помощью нашего оборудования. Мне неизвестно, предоставят ли доступ тебе. — Трудно вы живёте, у нас в каждом доме есть терминал, — Фэнг опять принимает вертикальное положение. — А на нём — личные данные. И порно. — Знакомься, этот жест означает «самодовольная усмешка», — ящер показывает ему очередную фигулину из пальцев. — Чем, вкладывая уйму средств, развивать аналогичный сектор на местном специфическом топливе, нам проще переходить в ваш мир. Закупить терминалы, залы, и работать на них. Наши же терминалы сгруппированы в общедоступные информационные станции. А порно у нас запрещено. Зато на нашем топливе и технологии летают космические корабли. — Я не представляю, как вы живёте без игр виртуальной реальности. Это же скучно! Как развлекаться? — А я не представляю, как вы живете, не умея колдовать, слышать мир или читать мысли. К тому же… вообще-то, у нас наркотики легализованы. Выпиваешь таблетку и смотришь ковёр, сколько влезет. Это он так пошутил что ли? Его ночью не подменили случайно? — Всё же да, — обескуражено подводит итог дискуссии Фэнг, хихикнув. — Мы относительно друг друга — безнадёжные дикари. *** Седая и маленькая тарка сонно бредёт рядом с шикарным пернатым боком тарки Феникса. Впрочем, скорость Фэнга вовсе не огорчает. Во-первых, по этой полосе для индивидуальных транспортных средств, примыкающей к пешеходной части, быстрее не проедешь. Во-вторых — и не надо. Ему нравится глазеть по сторонам. Какие только кахири по дороге не попадаются! И странные дома, мало какой выше трёх этажей и лавочки с мастерскими, и вездесущие храмы. Забегаловки и парки. Куча каких-то маленьких то ли цветников, то ли огородиков, деревья торчат то сами по себе, то организованно — прямо посреди города. А когда улица поднимается на холм, внизу становится виден бирюзовый залив и широкая белая линза прибоя. На площади перед очередным каким-то особо крупным комплексом — Восьми монахам? — глаз Фэнга (здоровый) зацепляется за нечто знакомое. Походка, плечи и осанка плотно сбившейся группки кахири, их укороченные морды и мелкие глаза… Эти, как их… Гоминиды! И тут его осеняет. — Почему мне не присобачили ноги обезьяны?! — с воодушевлением выпаливает он, поворачиваясь к Фениксу. — Они не на цыпочках ходят, а всей ступнёй. — Не только они, но и кахири из племён медведей, — спокойно поясняет тот, совершенно не впечатлённый. — Начну с того, что племена так называемых «обезьян» весьма консервативны и закрыты. Некоторые не контактируют с медицинскими центрами вообще и не включены в программы. Понимаешь, Фэнг, такого рода протезирование на Вахраве — очень редкая вещь. Дорогая. И ненужная. Потому что потерянные конечности мы отращиваем в специальных капсулах с помощью непрерывного воздействия. Редко с кем это не срабатывает, но такое случается. Тогда и только тогда в индивидуальном порядке создаются импланты. Кахири носит их всю жизнь, практически не снимая. Просто потому что нет причин их снимать. Хоронятся и утилизируются они вместе с владельцем. Импринтинг уже необратим, и импланты непригодны для использования кем-либо ещё. Так что если на Вахраве в срочном порядке ищешь протезы — успех найти идеально подходящие крайне невелик, а создать новые, сам понимаешь — и деньги выделить надо, и время. В общем, ассортимент весьма ограничен, учитывая твои габариты. Эти вот импланты остались после одного подростка. После несчастного случая и лечения он проносил их всего месяц. В образовавшуюся паузу вклиниваются звуки разговоров, живой музыки в одном из кафе, дробные звуки механических повозок. Пауза затянулась, и Фэнг понял, что это была не она. — Что с ним случилось потом? Он покончил с собой? Умер от следующего несчастного случая? — Нет. Боги всё-таки смогли пришить ему настоящие. Площадь остаётся позади, напоследок сверкнув папертью с оккупировавшими её несколькими нищими. Что примечательно, руки не тянут, будто отдохнуть пришли. Сидят они на низеньких тележках, а рядом с ними бродят или лежат какого-то неопрятного вида лохматые гигантские блохи размером с крупную собаку. Ага, мини-тягловые. Для тележек. Так как иначе передвигаться нищие не смогут. — Ааа, — растерянно и почти возмущенно воздевает к ним ладонь Фэнг. — А как же они? — Это преступники, — спокойно отвечает ящер. — Причем именно эти, судя по увечьям — особо тяжкие. Им запрещают устранять физические недостатки. И им в принципе отказано в каком-либо лечении. И подаянии тоже. — Если особо тяжкие, отчего на свободе? — Отсидели своё. Теперь «санитары города». — Мусор что ли подбирают, сортируют и сдают? — Именно. Кто может ходить — уж точно. Хорошая новость в том, что из-за таких порядков у нас относительно невысокий уровень преступности. По крайней мере, серьёзной. Ибо детишки как булки воровали на углу, так до сих пор и воруют. — Прочие кахири не относят случайно меня к таким же уголовникам, по привычке? — беспокоится человек. Кто их разберёт, верно? — Сомневаюсь. Большинство в курсе, что у вас нет судебных физических наказаний. И что это означает боевые заслуги. Они лишь не сообразят, что это получено на текущей войне с Ягро. Фэнг замечает, что Феникс слегка изменяет их маршрут, скорее всего, избегая тех мест, где к ним снова могут прицепиться жители. Он видел вооружённых кахири, но не мог определить, патрульные ли это, или просто какие-то воины. — Слушай, есть одна поразительная вещь, которая прежде ускользала от моего внимания. Из-за того, что наши миры, города, жители в принципе разные. — И какая же? — У вас рекламы нет. Нигде. Максимум — вывески на магазинах и парочка плакатов в витринах. Никакого дерьма, пресвятые хорьки! Почему так? Феникс флегматично пожимает плечами: — Особенности производства и распределения товаров? Вообще-то я не социолог и не экономист. Спроси хозяйку Ирис, может, она расскажет. — Ха, как же. Она нашей безопасностью по уши занята, а не моим просвещением. Когда они приезжают к исследовательскому центру (другому, не медицинскому корпусу, если тут только информационные и обучающие терминальные залы), Феникс галантно ссаживает его с тарки, демонстрируя фантастическую работу мышц. Прохожие глазеют на Фэнга и перешёптываются, пока он медленно и колченого бредёт к дверям по пандусу, придерживаясь за поручни. Феникс, разместивший животных во временное стойло, настигает его, когда он и треть пути не успевает пройти. *** Они забрали отчёты и вернулись домой, но Феникс просидел за ними до позднего вечера. Фэнг почёл за благо его не отвлекать и возился с имплантами, пытаясь заставить их подчиняться его воле. Иногда у него более-менее получалось. Хозяйка Ирис зажгла фонари на террасе, выходящей в сад. В сгущающихся сумерках она рыскает по территории, будто привидение дозорного, со связкой заклинаний в руке. Ставит ловушки? Подновляет старые? Покрытые лаком тёмные доски совсем не пострадали от заклинаний и огня, в отличие от фасада дома, что выходит к воротам. Снаружи дома лучше, чем внутри. Подушки тёплые, и накидки тоже, местные насекомые людей не едят. Посреди природы… Уютно, не смотря ни на что. В его мире таких мест пока мало и в них запрещено селиться из-за радиации. В такие моменты хочется выпить чего-нибудь покрепче, но на столике лишь остывший чайник с отваром каких-то трав. Свет слишком неверен, чтобы разглядеть символы на бумаге. Ирис нехотя согласилась написать ему алфавит с совершенно условной транскрипцией, которая всё равно не отражает и сотой доли верного произношения, как обычное «мяу» не отображает реальный звук. Но Фэнг и этому был рад. Писать буквы он уже научился, вроде различал, но был не уверен, что опознает их на слух. В институте пообещали поискать ему программу обучения, и, кажется, даже нашли. Сзади падает квадрат света, а волосы на половине головы обдаёт тёплым воздухом. — Вышел проветриться или закончил? — спрашивает Фэнг, отклонившись назад, чтобы увидеть перевёрнутую фигуру ящера. — Закончил. Однако биопсию я предпочёл бы провести ещё раз и проверить узконаправленно. Очень уж эти результаты… — он нервно вздыхает. — Я начинаю понимать, почему именно меня попросили заняться твоим случаем. — Так, я понимаю, это означает полный пиздец, — резко мрачнея, подмечает человек. — Может, по такому случаю мне разрешено хряпнуть чего-нибудь спиртосодержащего? Только спирт этиловый, пожалуйста, а то я так на оба глаза ослепну. Феникс колеблется, переминаясь на пороге. — Ладно. Пожалуй, малая доза до следующего обследования переработается. Я поищу в погребе. Возвращается он с подносом из цельного куска дерева. Фэнг, в мире которого древесина считается предметом роскоши, подмечает это с тихой завистью. «Вот же, у нас дорогие шкатулки малюсенькие делают, а тут подносы для жратвы». Оплетённый лозой какого-то растения кувшин из глины. И какие-то уродливые хари на глазури двух стаканов — невысоких, но широких, придуманных изначально не для человеческих ртов. Россыпь маленьких пиалочек со всякими странными закусками или орехами, или насекомыми сушёными — или ещё чем. Даже подставки под стаканы есть, чтобы стол не замарать. Любят же кахири все эти излишние мелкие бабушкины удобства — подставочки, половики, плетёные корзинки, вышитые салфетки. Уютный мирок. Так и не поверишь, что подобные вчерашнему нападения обычными гражданами здесь особого приступа безнадеги и пессимизма не вызывают. В порядке вещей. Сгорит их дом, и что, снова половички вязать? — Ты себе не представляешь, как давно я не пил. Года четыре, пока служил в звездном. И, пожалуй, меня успокаивает сам факт возможности выпить, когда захочу, — он перекатывает стаканчик в руке, но отставляет обратно. — Не то чтобы прям я хотел быть одурманенным, под обезболивающим, когда буду тебя слушать. К плохим новостям сложно привыкнуть, а хороших не бывает, — вздохнув и набравшись храбрости, он поднимает взгляд на Феникса. — Так что сообщает наша товарищ Ацена? Как поживает мой депрессивный психоз? Он уже не кажется мне настолько страшным вариантом. — Потому что у тебя его нет. — О да. Волшебные препараты министерства обороны. — Их присутствие я обнаружил, кстати. Это жирорастворимые вещества. — Говори уже. Я готов. О, как он превосходно врал! Никогда он не был ни к чему готов. Ни к тому, как стартанёт звездолёт, заставив его хрустнуть зубами; ни какое на Адгарде-2 окажется адское притяжение и запах, какие страшные небеса… Как его там схомячят, как ему будет потом больно — постоянно, ежечасно. Кто-нибудь на свете вообще может быть готов к подобному? А сейчас — всего лишь страшно, потому что он чувствует поджилками: сейчас Феникс скажет ему одну единственную и неповторимую, роковую правду. — Я изучал в первую очередь отделы мозга, воспринимающие информацию от «слепого» глаза и «глухого» уха. Потому что как бы ни были изменены сами органы, нужно иметь средство, чтобы расшифровать информацию, поступающую от них. В общем, та часть твоего мозга, что отвечает за взаимодействие со зрительной информацией с правого глаза, соответствует людской норме. А вот та, которая обрабатывает информацию с левого… Область активности увеличена в допустимых границах, плотность нейронов повышена. И воспринимает она не стандартное 40-60 кадров в секунду, а все 100-120, как у животных или кахири. Сам глаз я проверил на втором приборе, «сканере», как ты его назвал. Структура изменена. Точнее, воспринимающие рецепторы. И только они имеют связь с мозгом. — Но… мне сказали, там ничего заживить нельзя. Никакие связи, ни структуры. Они бы заметили, если бы что-то изменилось и отросло. — Фэнг, я не сказал, что рецепторы и связи — органической природы, — рассудительно, но мягко, словно сожалея, произносит он. — Также: у тебя может начинать побаливать голова, если ты будешь долго смотреть на нашу магию обоими глазами. Для твоего мозга это непривычная нагрузка. — А с ушами что? — понуро спрашивает человек. — Примерно то же самое. Изменения в участках мозга и в самой барабанной перепонке. — Неорганические… — обречённый полустон вырывается сам собой. — Если тебя это успокоит, почти у каждого кахири есть неорганические каналы в руках для пропуска шайе, идущие из основания черепа до кончиков пальцев. Фэнг глядит в чёрный сад за низкими перилами террасы. Горящие стеклянные подсвечники лишь ещё больше сгущают мрак, однако он слышит, как ветер то и дело шумит невидимыми кронами. За тёмно-синими тучами не видно лун. А не прибухнуть ли на самом деле? Станет ли ему от этого лучше? Сомнительное удовольствие. Сейчас алкоголь лишь усилит все его негативные чувства и заставит размазывать безвольные и бессвязные сопли по полу. «Правило первое: не принимай наркотики в плохом настроении, подхватишь бэд трип». Своим бывшим соратникам, полёгшим в неравном бою, он верит до сих пор. И не трогает стакан. — И смогли твои машины установить, что же это за материал невидимый в меня добавился? — наконец, поворачивается он на Феникса, напряжённо выпрямившего спину на вышитой подушке. — Нехарактерный элемент, не присущий ни лайвахири (то есть тебе), ни синим людям, ни в чистоте — кахири. Однако, являющийся в какой-то мере родственным по отношению к нам. Как ты понимаешь, с материей организма он взаимодействует опосредовано. Этого невозможно обнаружить человеческими методами и аппаратами. — И к какому же… виду принадлежит этот элемент? — делая ненужные паузы, помертвевшими губами выговаривает Фэнг. — Я вынужден сообщить, что вариантов немного, — кайлихири опускает взгляд в пол, а мышцы его напрягаются ещё больше. — Это может быть только след Ягро. — О… Нет, — тихо начинает он, и тут же срывается на возмущённый крик в адрес Вселенной: — Да куда уж хуже?! Кто-то наверху решил над ним потешиться как следует перед тем, как позорно замочить? — Погоди, ты сказал «след»? Всего лишь «след»? — отчаянно жестикулируя, выпаливает человек. — Если это правда, то как же он влияет на меня настолько сильно? Он переделал мне мозг, глаз, ухо — и зачем, чёрт возьми? — Влияет. И мы все в этом убедились не раз, — серьёзный тон кайлихири оказывает на Фэнга некое дисциплинирующее воздействие. Словно если не паниковать, то всё закончится хорошо. — Конечности, выращенные из твоей ДНК, отторгаются по той причине, что теперь действительно не совместимы с твоим текущим телом. Конфликт очевиден. Ягро держал тебя в своём рту довольно долго, умерев на середине жевка. Случайные, глубокие, поверхностные раны, наблюдаемые у других выживших, не приносили такого эффекта. Так что фактор — время прямого контакта твоей кровеносной системы, твоих ран — с его слюной и ферментами. Не удивлюсь, что не менее важно то, в какой момент Ягро погиб. — Значит, если его «след» извлечь из меня, то всё прирастёт, как положено? — Не думаю, что это будет просто. С этим ещё никто не сталкивался во всех двух мирах. — Умеешь утешить, я вот-вот бухнусь в обморок, а ты… — …Повторюсь, теперь мне ясно, отчего меня попросили заниматься тобой, и больше никем другим. Если б я верил в предсказательскую способность богов, то решил бы, что я вырван из мира мёртвых именно для этой работы. В нужный момент — ещё до начала столкновения, до первых раненых, чтобы успеть прийти в себя и приступить сразу. Вот ведь чёрт. У него действительно не было больше других текущих пациентов, наравне с ним. Фэнг и не отмечал раньше! Чтобы не чувствовать себя дураком, такую невнимательность стоило списать на культурный шок и дезориентацию в незнакомом месте. — О, я такой важный! — жёстко, с глупыми кривляниями, декламирует Фэнг. — А мне в приюте твердили и смеялись, что я ничего не добьюсь. Хотя моей заслуги в этом нет. И удачи нет тоже. Но, сука, добился! Феникс явно хочет ответить что-то поддерживающее, но человек останавливает его решительным жестом. — Не надо. Минуту он сидит в тишине, которой не осознаёт. Мозг его лихорадочно работает. И не находит никакого выхода. — Знаешь, мне снился недавно сон, — отзывается, наконец. И зря он при этом снова поворачивается на Феникса и смотрит ему в глаза. Большой лиловый дракон — совершенно сказочный персонаж. Он давит в себе детскую мысль о том, что мудрые драконы спасают людей в контекстах его этнических историй. Возникает желание кинуться и повиснуть у него на длинной шее — внезапное, резко возросшее, немотивированное и почти необоримое. Такое, что инстинктивно дёргаются ноги-импланты, намереваясь идти. Неужели из-за того, что он устал принимать всё один? Или потому что неизвестные заклятия разбиваются только заклятием — и спасение нужно искать в чем-то столько же непонятном и таинственном, как эти ягро? Или его организм так заебался испытывать стресс, что потребность у него совсем одна — от этого стресса избавиться? И что тут может помочь лучше, чем гигантская говорящая ящерица? Он почти засмеялся, когда подумал об этом. Однако подползти к лиловой шее не хватает ни сил, ни решимости. Феникс ждёт продолжения, а в чьих-то объятиях рассказывать Фэнг не сможет, он сразу расслабится, окуклится и, наверное, отрубится. — Обычно во сне я — это я. Сражаюсь на Адгарде-2 и проигрываю, как тогда. Умираю. Но в том сне я был тем Ягро. Почувствовал, как тот воевал и как тот умер. Перед смертью он сильно испугался того, что возникло в небе. Круглая радуга. Она будто увидела его. И валькирии или какое-то их оружие сделало дальний выстрел. Вот так… Больше всего на свете, Феникс, мне не хочется узнать, что, как в дурных историях, я превращаюсь в него. — Глаз не изменил даже цвета, — возражает Феникс вполне убедительно. — Если след Ягро и меняет тебя, то не пересекает при этом определённых узких границ. Ведь мог вырастить нужный глаз прямо на лбу, не так ли? Восемь лап из спины, чтоб быстро бегать — отличная идея. Но всего этого нет. След Ягро полностью лишён сознания — вот что говорит Ацена. — Как же это всё отвратительно звучит, — Фэнг некрасиво и горько морщится. — Ощущается, будто меня вот-вот раздерут на части. Я и без голосов в голове преотлично тронусь умом. Ящер наклоняется к нему на считанные доли градуса, заставляя посмотреть ему в глаза, и это достаточный эффект для его низко шипящих слов: — Я часто сталкивался с вещами, с которыми никто не знал, что делать. Был первый. Исследовал и разбирался, догадывался. Я умею это. Поэтому и здесь, живой, сижу перед тобой. А ты — единственный образец Ягро на Вахраве. И я глубоко сомневаюсь, что тут нет прямой связи с нашей войной. А прекращение войны — это благосостояние нации. Это всё слишком сложно для него одного, и с каждой секундой становится всё сложнее и сложнее. На что намекает ксенос? Чего он хочет? Чего все от него хотят? Он только разделался с этой войной, он не может снова быть с ней связан! Это космическое завоевание — бессмыслица, люди свой-то выжженный мир не освоили, провались оно всё пропадом! Зачем боги затащили его на Вахраву? Он больше не будет участвовать в чужой войне! — Что-то мне очень хреново, — бормочет Фэнг, касаясь холодной ладонью горячего лба. — Не дойду до кровати. Феникс цепляет край его подушки и подтаскивает к себе вместе с ним. Человеку требуется совершить совсем немного телодвижений, чтобы усесться между его согнутых в коленях ног, прислонившись спиной к мощной груди. Кайлихири не робеет и, приобняв, складывает руки у него на животе. Фэнг дрожаще выдыхает, закусывает губу и закрывает глаза. Хоть бы полегчало. Бессмысленно надеяться на Феникса, будто на волшебного принца. Человек либо спасает себя сам, либо погибает. Всё немного меняется, когда дело начинает касаться болезней. Наверное, имелось в виду всё-таки не тело, а душа. Что с душой Фэнга? Она вообще была? — Идём? — негромко подаёт голос ящер, извернув и наклонив шею, чтобы заглянуть ему в лицо. — Погоди минуту. Тут такой воздух. У меня такое чувство, будто я дышу в последний раз. Жёлтые фонари на фоне лиственной, прохладной, живой черноты. Словно они и не в городе вовсе. Разве бывают такие заросшие города? Или, зная их, это посевные площади на случай многолетней блокады и голода? Это случалось так часто, что теперь все предосторожности являются обязательными в их культуре? А вот люди никогда не думают о будущем. Точнее, те, у кого денег нет — думают обо всём на свете, и ничего не могут воплотить. А те, кто нажился, думают только о скоротечной прибыли. Как они вообще догадались ввязаться в войну? Зачем им половина мёртвой планеты? Отчего они посылают туда челнок за челноком, забитые мыслящим, но почти наверняка обречённым людским мясом? На месте кахири, которым наплевать на ядовитую окружающую среду Адгарды-2, он не стал бы помогать людям изменять её. Если люди дорвутся и перестанут зависеть от кахирских технологий, то живо перестреляют их всех, как в старые злобные времена. Проклятое племя. Проклятые дети. Настолько невыносимо, что этот суровой мир кажется Фэнгу раем обратной стороны Исина. Ксеносы постоянно воюют и бунтуют, кипят по малейшему поводу, каждый младенец умеет стрелять из лука. Тогда почему у них всё лучше? Импланты ему выдали бесплатно. И нашли углубленную программу языковой адаптации на общем терминале в информационном центре. Бесплатно. И разве Феникс платил валютой за то, чтобы получить вторую жизнь? Святые хорьки, и по ходу у них нищими только преступники становятся! Значит, скоро он увидит обратную сторону этой блестящей медали. Рычащего волка, который заставляет стадо не разбредаться, кусая за бочины. Не бывает же так, чтоб без этого? Кто-то должен разгребать дерьмо, чтобы поддерживать чистоту в святом месте. Как же отлично отвлекаться на их проблемы и загадки, игнорируя собственные! Теперь он сам — немножечко ксенос. Может, это даст ему кусочек того беспокойного счастья, что есть у них? Изменения, которые принёс след Ягро, не доставляют ему боли или неудобств. И он внешне действительно остаётся человеком. Если мутации останутся такими же медленными и безопасными, то он вполне может прожить довольно долгую жизнь. Но кто даст гарантии? Это всё больше похоже на инкубационный период. Что, если он — биологическая бомба замедленного действия? И по достижению критической массы просто взорвётся, уничтожив всех вокруг? Фэнг жмурится и усилием воли прогоняет бешено скачущие мысли, одна дичее другой. Вновь сосредотачивается на ощущении осеннего ветра на лице, неровном шуме листьев, запахе горящих свечей и естественном запахе кайлихири рядом, его сердцебиении на своей лопатке. Будто почувствовав, что он немного успокоился, Феникс ёрзает, нерешительно вырывая его и из этого состояния: — Фэнг, послушай, я размышлял над твоим предложением… или желанием. О том, как его осуществить технически. О чём это он так пространно? То ли скромничает, то ли темнит. То ли Фэнг сам внезапно отупел. — Я столько всего у тебя просил за время моего пребывания, что не помню, о чём ты. И тут Феникс не просто смущается, он зависает, будто его натурально от спутника отрубило. Мда. Дело тут, судя по всему, замешано совершенно неприличное. На его месте он бы и сам выражался туманно и обтекаемо: где-то в зарослях до сих пор поди Ирис шастает дозором. И, возможно, приглядывает не только за воротами, но и за честью человека, поселённого на её территории. — Советую выражаться яснее, — говорит Фэнг, повернувшись к нему лицом. — Какое такое моё желание? — Ты хотел… меня в себе. Кровь жарко приливает к щекам. Мгновенно. — Хорошо. А почему в этом контексте ты употребил слово «технически»? — Потому что у тебя нет отверстия, приспособленного природой для секса. Нужны определённые меры. По увеличившимся паузам между словами и общей сбивчивости немудрено догадаться, что их подбор даётся ящеру с трудом. Как всё запущено. — Можно было бы вычистить там всё до санитарной чистоты, но это повредит твоей естественной микрофлоре, а если проделывать такое часто, то ты заболеешь. — Что ты предлагаешь? — Использовать магические изоляторы. Плёночные, недиффузионные, блокирующие. Тогда все будет безопасно, санировано для тебя и меня. Также они… — Феникс медленно моргает, как будто чтобы вернуть утраченную сосредоточенность. — Помогут избежать травм, если сперма… если её будет слишком много. Теперь кровь приливает уже не к щекам, а стремительно отливает от них вниз, тут же оттопырив край шерстяной туники. Ящер облизывается, глядя на него исподлобья, и добивает: — Я растяну тебя языком. Фэнг не смог сдержать вздох, похожий на тихий удивлённый стон. Дыхание утяжеляется, член мощно дёргается вверх. Так быстро вообще вставать может? — Господи… — шепчет он, качая головой. — Как тебе только удаётся завести меня с полуоборота? Так сильно, парой фраз? Ты даже интонации и мимику не используешь! — Так теперь идём в дом? Ещё мгновение, и я не смогу удержать пенис спрятанным в клоаке. — Твою мать! — Фэнг, задыхаясь, активно выпутывается из накрывающих плечи пледов и накидок, не особо замечая, что делает это обеими руками. — Пошли! Быстрее! — Тогда держись за меня. И, схватив за талию, вздёргивает его в воздух.