Hero of War

*** У Фэнга начинают закрадываться подозрения, что стеклянная плоскость, окружённая туманом — это некое пограничное место, но не в его голове, а в мире кахири. В какой-то его мистической части, о которой он пока не имеет ни малейшего представления. Ведь куда-то уходят в медитацию все эти монахи, служители, телепаты и маги. Через что-то они взаимодействуют. Для них созданы эти места богами, как Поле камыша, из которого выдернули Хьк’кмейеера. На этот раз оказавшись там, Фэнг чувствует, что поднимать игрушку и забирать её себе нельзя. Смутное ощущение угрозы этого действия елозит по нервам, пиликает предупреждающими огоньками в темноте спасательной капсулы. Вот она, курица, лежит на виду. Никто не покушается, не тянет свои тошнотворно-цветные хренакулы. Она почти его. Пусть пока полежит ещё. Или стоит поднять? Рвануть, как пластырь с кожи? Они с ягро кружат вокруг неё, как два астероида напротив центра притяжения, не проходят напрямик, словно это достаточная, существенная преграда. Как это способно быть преградой? Это всё ему кажется. Как проигравший может стать победителем? Как мёртвое может стать живым? — Почему мы здесь оба? — спрашивает Фэнг. — Что ты здесь делаешь, зачем пришёл спустя столько времени? Что ты, мёртвый, делаешь здесь? Резкий запах бьёт прямо в ноздри, заставляя громогласно чихнуть. «Я давно здесь. Теперь я чувствую себя лучше». — Вонь. Охренительное средство связи, — человек высмаркивается прямо на чистейшее стекло. — Лучше переходи на визуальные, э, сенсорные образы. «Звук. Мне приходится видеть колебания прозрачного газа». — Иди к чёрту, — от всего сердца желает Фэнг, скалясь. — Когда вернутся боги, они вышвырнут тебя отсюда. И лишь когда он произносит это и снова оглядывает бескрайние поля, стремящееся из ничего в никуда, то остро ощущает, что всего лишь говорит сам с собой. *** Фэнг занимается, как проклятый. Словно разом всплывает тот раж приютских деньков, когда он готовился к вступительным экзаменам — тоже на каком-то общественном терминале, но в гораздо более худших и недружелюбных условиях. Место за декой приходилось отвоёвывать у запойных игроманов с ножичками в карманах, а также терпеть шуточки от собратьев «чё, самый умный, да?» Хорошо, что он был ещё самым сильным и здоровенным, и путь в милитаристскую область считал самым логичным и возможным в его социальном положении. А тут учиться просто. Такое ощущение, что этой учёбой и программами переквалификации одержимы все, от мала до велика. Корпуса кипят народом, хлопают двери, горят магические табло. В голове не укладывается, как на всех хватает места и техники. В его кабинке всегда чисто и никто не ломится в дверь в положенные ему для учёбы часы. Он старательно осваивает языковую программу общевахравского для новичков. И даже соглашается на предложения от нескольких классов, которым нужны уроки с носителем людского языка. В ответ они устраивают ему практики на своём. Особо Фэнга смущает малолетний индивид, представившийся именем «Пушок». Из-за какого-то генетического отклонения или загадочной болезни, Пушок гол, как коленка, и лишён пигментации (которая хоть как-то могла его реабилитировать в глазах остальных). Пушок прицепился к нему, как гвоздодёр, и всё время просит объяснить, как произносится то или иное человеческое слово. Особо он любит спрашивать про маты, сленг и иносказания. Фэнг не видит ничего зазорного в том, чтобы отвечать. Эти словечки чрезвычайно полезны, если Пушок намеревается стать действительно хорошим переводчиком. Почти каждый день он проводит в учебных корпусах, а Феникс — в лабораториях. Возвращаются они вместе. Весь город давно присыпан снегом. Тарки ступают по слою утоптанного до состояния камня наста, а колёса автономных повозок сменились полозьями или перешли на смешно переступающие механизмы. Видимо, здесь действует какая-то особая уличная магия: сугробов не наблюдается, хотя с белого неба сыпет постоянно. И орды уборщиков тоже нет. Фэнг, никогда прежде не видевший сугробов и снежных горок, специально ездил за город, чтобы вдосталь насмотреться. Пушок даже одалживает ему маленькие поджопные санки для детей. Дети у кахири забираются на них с задними ногами вместе, так что Фэнгу приходится как раз в пору. Морозы стоят крепкие для самой холодной поры, и тёплые вещи Фэнг получает по нормальным людским меркам — вероятно, с плеча какого-нибудь юдега, которому они больше не были нужны. Фэнг старается не думать, зачем забивает свои мысли чем угодно, до самого сна. Он старается не думать вообще. И не думать о том, почему он старается не думать. И дело не в Фениксе и в его гипотетическом прошлом. Кто ж в такое поверит в здравом уме и твёрдой памяти? Во-первых, у такого тяжкого преступника не может быть «друга», который может вернуть его из некого кахирского ада обратно. А во-вторых, если такой «друг» существует, то он не был бы связан с руководством Ирис. Слишком много власти. Но с другой стороны, если предположить, что дела обстоят именно так, вывод напрашивается лишь один. В ответственных должностях Вахравы затесался представитель «империи зла». Но проблемы индейцев не касаются шерифа. У шерифа целый шкаф своих. И самое страшное, что он не хочет никому говорить о них. Он размышляет о том, насколько эпидемия, затронувшая кахири, похожа на ту, что уже не одну сотню лет точит кланы Ягро. Они нашли какую-никакую управу, систему изоляции и превентивных мер, новые генетические образцы и покровные щиты. Да только всё равно… Это могло жить в каждом. И, наверное, на самом деле жило и в любой момент просыпалось, просто об этом запрещалось испускать. Они оставляли заражённые планеты и обречённых особей на них. Им требовались новые, чистые, чтобы иметь надежду на жизнь без страха. Старшие ступени никому не отдали бы свой запасной плацдарм. Он может потребоваться в любую минуту — даже такой ядовитый и неприглядный, как Адгарда-2. Первой Адгардой они называли сдвоенный мир Хайклоу-Вахрава. Они милосердно отдали его поселенцам, а те и не знали. Но большего им позволить не могли. Вернее, он знает теперь, что могли. Потому что кахири и люди умрут, если не переселятся на новую планету. А им… это не столь необходимо. Жаль, он не знает ничего об их иммунитете. Может, получилось бы разделить всю площадь на три изолированные части. Только что потом, когда в их стане снова грянет? Выжигать и их миры тоже? Нет, эта головоломка совсем не в его скромной юрисдикции. Хотелось найти того, в чьей. Но он не мог никому рассказать об этом. Теперь лекарство Феникса отшептало его от желания помереть, и момент был упущен. Он отчаянно трусил и молчал, как проклятый. Он ведь предупреждал. Надо было слушать и действовать, когда была возможность. Отчасти его успокаивала реакция Ирис на догадку о настоящей личности Феникса. Она-то уж точно была уверена в своих дедуктивных выкладках, но и бровью не повела. Подумаешь, кахири, по чьей вине умерли все (что бы это ни значило). Заявление Фэнга она встретит пренебрежительным фырканьем. Или нет. *** На улице он чаще всего отключает пуговицу-переводчицу. Она создаёт лишь ненужный шум и не сообщает ничего полезного. Но глашатай (или просто какой-то голосистый сумасшедший, пусть и прилично одетый) орёт так, что Фэнг различает особо колоритные слова и обороты на кахирском, а смирная общественная тарка самостоятельно заворачивает вправо с целью избежать полного звукового контакта с индивидом. Фэнг самодеятельность прекращает и останавливает её у обочины, чтобы не мешать остальным, и смотрит на небольшую бурчащую толпу, окружившую декламатора. Сосредоточившись, в его явно проникновенной речи Фэнг различает слова «свобода», «богатство» и какие-то сложные конструкции, связанные с изменениями, которые жизненно необходимы. Он включает пуговицу, но она с трудом улавливает нужный голос в гомоне голосов, шагов и криков тарок. — …своеволие и диктатура не могут более продолжаться. Кахири должен сам определять себя и свой доход в соответствии своим талантам и амбициям. Никакие искусственные ограничения не должны больше стоять на пути у предприимчивых! — Что за хрень, — раздражённо ворчит Фэнг, и поворачивает обратно на маршрут к заведению лайвахирской кухни, где давно должен быть приготовлен его набор еды на два дня. Джо и Джозефина держат одну из трёх едален, обслуживающих Джуитроссе. Две остальных — в порту и в другой части города. — Отчего сегодня так оживлённо на улице? — спрашивает Фэнг, заваливаясь в магазинчик. — Столько глашатаев никогда не видел, и все с пеной у рта чего-то доказывают. А я не понимаю, чего. Джо знает лайвахирский в совершенстве. По крайней мере, он сам так утверждает. У него коричневый мех на маленьком узком теле, короткие уши, длинная морда с абстрактным карвингом по шерсти на переносице. Лет ему много. Он поднимает на него глаза от книги, которую читает — посетителей в этот час совсем нет. — Я предпочитаю не лезть в конфликты между дуумвирами и координаторами, — сплёвывает на пальцы и переворачивает страницу. — Только дураки, не имеющие понятия о лайвахирском диалекте и настоящем значении, называют их богами. Ненавижу невежд… Ты садись, подожди маленько, сегодня много заказов. Твой запаздывает. — Так кто агитирует-то? — Фэнг присаживается за стойку. Старик иногда рассказывает любопытные вещи. Ирис, как обычно, будет предвзята, Феникс не в курсах, а вот обычный кахири вполне-вполне. — Дуумвиры, конечно, — дёргает он усом. — Те, кто демонстративно дома остались и в космос не полетели. За новое законодательство выступают, эру свободы для всех. Хотят, чтоб кахири в одного мог владеть заводом, как собственностью, если достаточно пронырлив и хитёр. И чтоб никто ему не указ. А кто колдует лучше всех — чтоб у тех по дворцу было. Дуумвирам вечно больше всех нужно. То почестей мало, то привилегии невкусные. Фэнг хмыкает и почёсывает ухо.  — И их слушают? Но ведь далеко не все такие одарённые, как эти товарищи. — Каждый думает, что безмерно ловок, умён и хитёр, просто ему все мешают, — Джо саркастически улыбается. — И уж точно при новом раскладе будет владеть дворцом и заводом, а не окажется нищим рабочим на этом заводе. А сейчас ему кто мешает дело открыть? Так нет, ему нужно всё забирать себе, что другие на его предприятии наработали. Глашатай говорит, при том законе только дураки, неудачники и лентяи будут бедны. Все остальные — по его словам это будто процентов восемьдесят населения — будут сказочно богаты и пленительно свободны от всяческого контроля и координирования. — И что, всегда так у вас? Одни с другими борются? — Держи тебе наливки, раз уж сидишь. Никак не согреешься, наверное, да? То ли старик так ловко переводит тему, то ли действительно заботится. Наливает ему целый стакан чего-то малиново-тягучего и вручает ложку. Фэнг опасливо пробует. В нос ударяет сладкий ураган фруктово-пряных запахов, сдобренных специями, мятой и алкоголем. Не успевает он вытаращить глаза, как рядом приземляется стакан с водой. — Так что про борьбу? — снова спрашивает он, потушив сладость водой. — Прецедент был, — коротко бросает Джо, с очевидной неохотой. — Нехороший. С него всё и началось. Фэнг красноречивым жестом просит его продолжать, раз уж заикнулся. — Кое-кто получил три предупреждения и проигнорировал их. — Предупреждения о чём? — О балансе, — Джо обречённо выдыхает и колется. — У кахири существует строгий имущественный ценз и баланс цен, чтобы устранить капитализацию производств и сосредоточения ресурсов в руках меньшинства. — Звучит паршиво. Но я что-то не вижу бедствующих. Вон, у тебя лавка, у того лавка, третий тарок напрокат даёт. Джо облизывает губы, что-то прикидывая в уме, и произносит: — Я управляющий этого места, Джозефина — шеф-повар. Не в страду тут работает ещё трое кахири. Я знаю, что это мой дом, и никто у меня его не отберёт. Но я никогда не стану грабить тех, кто работает здесь точно так же, как и я. Мы делим выручку поровну, по трудочасам и категории навыков, и разница незначительна, в пару чарти. Мне нравятся детишки моих товарищей, я не хочу, чтоб они голодали или были плохо одеты. На каком основании я должен забирать то, что они наработали? — Но не все такого мнения? — догадывается Фэнг, салютуя ложкой с лакомством. Он привыкает к экспериментальному вкусу и даже находит его приятным. Мысль о том, чтобы его солдатские доходы взять и сложить с генеральскими, а потом поделить пополам — чертовски забавна. Вот умора! — Конечно, не все. Кто-то прикрадывает. Кто больше, кто меньше. Пока ущерба особого не наносит, никто и не замечает. Но мало кто деньги в тумбочку складывает и ни на что не тратит, верно? Иначе для чего крал, как не ради дорогих покупок? Был, конечно, случай с больной женой мельника… Но его оправдали. Вместо него посадили врачей, которые такую цену за лечение заломили. — Для этого нужна немалая осведомлённость о делах всех и каждого, — подмечает Фэнг. — У вас тотальная слежка или выборочная? Или развитая система стукачества? На Хайклоу отдавали предпочтение первому варианту. — Хм… — внезапно задумывается Джо, приподняв глаза к потолку. — Никогда не задумывался об этом. Спроси у глашатая, хорошо? А я расскажу тебе про три письма. Есть, например, кахири, имеющий доступ к распределению денег. Крадёт он, скажем, помаленьку. Купил постепенно себе дом, купил всем детям по дому, купил тарок породистых, личный экипаж… Тогда и приходит ему первое письмо. Дядя, ты уже заимел всё, что нужно для хорошей жизни, красть-то прекрати. Харэ, дядя. Начинай снова выручку между всеми-то делить, и живи себе дальше. Если дядя зло отмалчивается, нанимает охранников, продолжает красть, ему приходит второе письмо. Дядя, если ты не прекратишь, я убью тебя и всех твоих родных. Про родных, правда, я не согласен… Дети разве виноваты в безумии родителей? Возможно, это для пущего устрашения говорится, а может и нет. Если же дядя и на второе молчит, и только армию собирает, чтобы дать отпор угрозе, то его ждёт последнее послание. «Я иду тебя убить». Оно нужно для того, чтобы у кахири был шанс на раскаяние в последний момент. Ведь когда палач придет, каяться будет поздно. Он убьёт не только виновника, но и тех, кто вздумает его защищать. В общем… — старик нервно вздыхает. — В этот раз до третьего письма доплясался один прыщ, угрозами и подкупом скупивший огромные земли в одном регионе на севере, объединив их в огромную латифундию. Он хотел установить монополию на производство растительных продуктов, ведь за счёт масштабов производства и экономии на выплатах рабочим его продукты оказались бы гораздо дешевле фермерских. Проблема в том, что его поддерживали дуумвиры, начавшие проталкивать такие же монополии в других областях. Пока координаторы заняты Адгардой-2, думали провернуть всё быстро, дать отпор. И когда палач пришёл за этим прыщом, его защищали два дуумвира со своими декуриями-ножами… Давадья задница, об этом тяжело рассказывать. — Поставим вопрос проще: кто выжил? Ложечка уже скребёт по дну, а вода закончилась. — Дети его малолетние выжили, — рубит Джо. — Палач им память стёр. На несколько секунд в заведении повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь далёкими звуками готовки. Приплыли. У кахири есть неподсудный и весьма могущественный (но не непобедимый, на что указывает наличие сопротивления) Палач. Что это за существо? Координатор, или, скорее всего, их инструмент? А может, кто угодно, облачённый в красивую легенду? — А кто тогда рассказал об этом всём? — прищуривается Фэнг, чуя наёб. — Эээ, — озадаченно чешет тот усы. — Значит, кто-то сбежал или, будучи раненым, попросил пощады? — На его месте я бы грохнул дуумвиров, а их воинов немного покалечил, для острастки и до потери сопротивления. Солдаты имеют свойство менять командиров с лёгким сердцем и переходить на наиболее выгодную сторону. Джо, не очень довольный его высказыванием, забирает грязные приборы за стойку. — Ну, у нас такое редкость. Мы очень упрямая раса. — С таким подходом к экономике, наверное, трудно было открыть магазин, да ещё такой специфичный? — сочувствующе догадывается Фэнг. Джо пожимает плечами. — Да не особо. Приехали мы с Джозефиной сюда лет десять назад, а я сразу в ратушу. Говорю, вон там у вас пустырь. Хочу на нём дом построить с лавкой на первом этаже. Буду продуктами торговать и травами. Своими продуктами, если поле дадите — вон то, — и на карту полей пальцем тык. А мне говорят: хорошо, парень, только фермеров у нас как дерьма по весне. А вот лайвахирских кухонь нет. Только зачем тебе маленький дом строить, строй большой, чтобы ещё семьи поселить, и внизу место под склад будет. Собрали нас таких по городу пять семей, прораба поставили и дали материалы. Осенью построили и заселились, зимой учились на курсах, по весне нам семена выдали, животину и поле. Прибилось к нам трое работников. По осени уже справили кухню, собрали урожай, и выпуск начали. Фэнг подбирает с пола челюсть, лапшу с ушей стряхивает и вежливо уточняет: — И как долго вы городу подобные дотации выплачивали? И в каком размере? Бесплатного сыра не существует. — Не существует, — подтверждает старик. — Когда заведение стало приносить доход, а это случилось не сразу, нам пришлось обеспечить стройматериалами тех, кто строил очередной дом такого же размера. А остальные семьи обеспечивали работающих питанием. То есть… они кормили кого-то в тот период, когда могли. Так долг был уплачен. Вот мы кормили тебя чуть более полугода, потому что это для храма. Он помогал нам с Джозефиной однажды, теперь и этот обмен завершён. — Стоп, получается, сейчас за еду кто-то платит? — неприятно удивляется Фэнг. Он ничего об этой перемене не знал. — Конечно. Это делает ваш врач, Хьк’кмейеер. С тех пор, как его работа стала официально оплачиваться. Фэнг со вкусом матерится, игнорируя изумлённые взгляды Джо. Вот же чёрт лысый! А ему ничего не сказал! — Вот ваша корзинка, человек Фэнг. Джозефина сама выходит в зал, видимо, чтобы отдохнуть от жара кухни. На ней один лишь фартук, и когда она поворачивается, чтобы поудобнее развалиться на подушке, Фэнг понимает, что на сегодня открытия для него не закончены. Долбанные «знатоки лайвахирского языка» с их полом по умолчанию! Джозефина — не жена, а скорее «жён». Чему есть весьма весомое доказательство прямо под голым толстым хвостом. Блять. Какого пола на самом деле тогда Джо?! *** — Феникс, наглая морда! Ты за мою еду платишь без спроса и молчишь в тряпочку? Фэнг дожидается, пока тот вернётся со службы, и подкарауливает с налётом в стойлах тарочника. — Ох, Фэнг, — удивлённо оборачивается ящер, кажется, вздрогнув. — Ты научился подкрадываться. — Ну? — Да, плачу, — параллельно он расстёгивает ремешки на животе тарке и снимает седло. — Мне дают довольно много. И на аренду не нужно тратиться, так как находимся под протекторатом зеркальных монахов. Фэнг снимает с головы животного поводья и вешает на крюк. — Не люблю быть материально обязанным. Феникс наливает воды в поилку, зачёрпывая из полной бочки. Тарка с мороза больше хочет жрать, и красноречиво долбит клювом по кормушке, игнорируя воду. Фэнг берётся за мешок с кормовым зерном — или это бобы? сушеные яйца гусениц? — и высыпает животине на радость. — Если ты намерен найти работу, то можешь отдать мне затраченное, раз считаешь это необходимым, — предлагает Хьк’к, со вздохом опираясь на ограждение стойла и начиная разматывать шарф. — Хотя у кахири так не принято. И я буду искренне огорчён таким твоим поступком. Я не ощущаю, что эти деньги принадлежат мне и не намерен их копить. Что важнее, я связан узами долга, и это его неотъемлемая часть — поддерживать твою жизнь. За счёт питания в том числе. С его точки зрения это, вероятно, логично. Фэнг вспоминает первый свой день в Джуитроссе. Феникс тогда пригрозил толпе, заявив, что имеет полномочия нещадно угандошить кого угодно, если заподозрит, что это навредит его подопечному человеку. — Хм. Тогда я куплю тебе подарок, как только появится возможность, — решает он, следуя за Фениксом в дом и стараясь не наступить на его хвост. — Только не автоматическая повозка, не духи и не билет в театр, — ящер абстрактно поводит кистью в воздухе. — Эти штуки вызывают у меня неясные неприятные воспоминания. — Я подарю тебе кляп и затычку в жопу, — безапелляционно лыбится Фэнг. — Украшенную стразами и перьями. *** Туманный экономический обмен, странная мистическая система наказаний были не единственной вещью, к которой, как осознал Фэнг, он не сможет привыкнуть. Он не мог привыкнуть к информационной изоляции. Мозг требовал быть в потоке, в суетном и бесполезном, забавном, круто замешанном с общением со знакомыми и незнакомыми. Его точила тоска по ощущению причастности к этому потоку информации. На Вахраве, вероятно, существовали свои способы участвовать в культурном обмене и творении, но для человека они были закрыты или непостижимы. Всё, что ему было доступно — это ежедневные новости, развешанные на общественных табло (интерактивных? Фэнг стремался тыкать в них), ну ещё объявления глашатаев. По ходу не все из них отвечали за дуумвирскую агитацию. И вместо того, чтобы узнавать у компьютера с утра погоду, он высовывал голову в окно. Из соседних покоев высовывала голову Ирис, нюхала воздух, вытаскивала язык, каверзно смотрела на небо. Замечала его персону и орала ему погодную сводку. Не привыкнуть. К тому, что даже захоти он написать кому-то из своих бывших товарищей, то не смог бы. А раньше — мог, из любой точки пространства со своего электронного наруча. Захоти он погрузиться в симуляцию, где он маг, космонавт, рыцарь, волшебник, белочка — не смог бы. В этой реальности он, по словам детей, «дядя киборг», и они колдуют ему ненастоящие пахучие цветы из воздуха. Захоти он написать песню, чтобы раздать её всем бесплатно, то как бы он это сделал? Захоти он нарисовать или написать что-то, чтобы отправить в странствование по бесконечному информационному морю — как? Это невозможно без сети личных развлекательных терминалов. Фэнг думал о друзьях, оставшихся на Адгарде-2. О том, как там идут бои. Кто побеждает, кто умирает? Когда его прожевало, Моан Хэй всё ещё оклёмывался в санчасти. Фэнг не мог найти в себе сил, чтобы общаться с кем-либо, пока человеческие медики пытались его починить, но он знал, что его друг выписался и снова вернулся в строй. А что стало с его родной частью? На сколько жизней она обновилась? В Вахравский мир новости с поля боя практически не просачивались. И уж тем более, не касались людских потерь и блокпостов. Он бы допытался до Феникса с этой проблемой, да вот только тот ещё более тёмен в делах современных, чем сам Фэнг. Ящер рационально использовал свои полгода адаптации, в основном потратив их на изучение изменившегося диалекта и нравов, а вот что касается деталей… В большей части вопросов он откровенно плавал. Свободный обмен вот внятно объяснить не мог, и свёл его к традициям, которые сам вряд ли понимает до конца. В его времени ещё были деньги и ничего бесплатного, в том числе свободы. Так что сперва он пробует узнать сам. Заказывает час в лайвахирском терминальном классе по ту сторону портала, на станции адаптации. В графе «цель использования» он пишет «проверить входящую почту, документацию, счета». Никому не приходит в голову брать с него деньги или какие-то иные разрешения на посещения. У него только уточняет монахиня, принимающая внеурочные заявления: — Ваши импланты оборудованы дублирующей системой на лайвахирских источниках питания? Этот вопрос ставит Фэнга в тупик и заставляет покрыться холодным потом. Он не хочет их снимать. А если снимет, сам не оденет. Сообщать кому-либо о том, что он как вор, тайком, переходит в свой мир, очень не хочется. — Я не уверен… Не знаю. Это им повредит, протаскивать их через портал? — Дайте я посмотрю марку и печать мастера. Фэнг послушно закатывает искусственную чешую чуть ниже плеча. — С заглушками, — констатирует монахиня, выпятив губу. — Не повреждается. — А система? — с надеждой спрашивает человек. — Не написано. Вам выделить сопровождающего или сами выберете? — Спасибо, я найду сам. У него есть превосходная идея, где взять кандидата. Он чует знакомый сложный аромат, находящийся в классе, ещё раньше, чем нужный кахири чует его собственный запах. Пушок выпрыгивает, как чёрт из табакерки, чтобы поприветствовать его и снова пытать за матерки и поговорки. — О, приятель! — машет ему Фэнг. — В новый день. Ты можешь побыть моим сопровождающим на Хайклоу? Мне нужно к их системам. — А то! — произносит тот по-лайвахирски. — Когда? Пушку недавно исполнилось двенадцать, и он достаточно дюж, чтобы без труда поднять его на руки и оттащить куда следует. Даже с учётом закона эквивалентности при переходе. *** Пушок придерживает его под локоток, когда они шагают в цветное марево, подталкиваемые сзади взглядами других желающих переместиться. Фэнг ожидаемо оседает, пальцы на ногах скорбно скребут по полу, пока голый (естественно) мышцастый кахири волочёт его до мягкой скамейки. Сзади кто-то блюёт и матерится на ломаном кахирском. Говорили же, не жрать перед переходом! Бегают кураторы с аптечками, шипит и стрекочет из динамиков, проворно цокают роботы-уборщики. Станция адаптации во всей красе. Когда до скамейки остаётся метр, Фэнг замечает, что в ответ держится за Пушка, вообще-то, имплантом в том числе. — Стоп-стоп-стоп, — командует он, и пробует опереться как следует на ноги. В них таинственно, с характерным, но усилившимся звуком проворачиваются механические составляющие, реагируют стопоры. — Хм. Кажется, они работают. Смотри, я стою сам. — О. Гы, — Пушок пробует сказать «удивительно» человеческим ртом, но не отчаивается. — Еу асс. Пасть. Осторж. — Конечно, лучше отведи меня в класс. Поброди здесь, пока не закончится время пребывания, и отчалим вместе. Кахири кивает, улыбаясь. Голова его абсолютно лысая. Ни бровей, ни ресниц в том числе. Фэнг медленно идёт, прислушиваясь к имплантам и к сопротивлению в механизмах, потому что это именно оно. Они не движутся сами, в них нет тока. Ощущения знакомые и незнакомые одновременно, и он почти понимает, как это произошло. Так как одновременно чувствует, что океан космической связи снова доступен, чист и распахнут. На Вахраве связь блокируется куполом ноосферы и шифруется, ей пользуются лишь те, у кого есть ключи. У него их нет. А Ирис, наверное, пробивает до самой Адгарды-2… Но люди-то ничего закрывать не умеют. Он едва не проваливается в неведомое далёко, но вовремя соображает, что пришёл сюда обсидеть компьютер. Датчик идентификации сеанса реагирует на биопараметры и загружает в себя его личные данные. Первым он открывает письмо от доктора Мёрдока. Тот выражает неземное счастье по поводу того, что кахирский корпус принял его заявление. О, точно. Он-то никого не уведомил. Видимо, вместо него письма во все инстанции отправил Феникс. Что ж, судя по письму от компании, обслуживающей его казённое жильё, ему ничего не накапало с того самого дня, как он ушёл. То есть уехал. Все услуги были предусмотрительно отключены. Как и начисления по инвалидности! На его счету отчисления из министерства лишь за тот последний месяц пребывания на Хайклоу. А дальше — как отрезало. Ну и хрен с ними, с людоедами этими. Фэнг отправляет запрос на перевод остатков своего состояния в вахравские седи, дхали и чарти через международный банк. Он понятия не имеет, сколько это выйдет по кахирским курсам и ценам. На личной почте он ищет сообщения лишь от одного человека. Датировка последнего — три недели назад. И ещё много-много писем от более ранних дат. Господи, он всё это время писал ему! «Привет, несчастный оболдуй. Это Моан Хей. Как ты там? Знаю, что тебе трудно читать, но надеюсь, что ты прочтёшь тогда всё скопом, когда выздоровеешь и умом, и телом. Ты — настоящий герой, что бы там кто ни говорил, и обязательно выкарабкаешься. А у нас на Адгарде дела становятся жарковаты. Три с половиной месяца ягро молчали, как проклятые, лишь изредка нас подбамбливали. Ну и мы их. Умом все понимали, что те готовятся к чему-то и расслабляться нельзя. И вот сейчас стало поджаривать. Стычки, стычки, в космосе бабахает с каждым днём всё чаще. Форпост на зелёной линии разбомбили, даже тел не осталось — ни людей, ни кахири. Видел бы ты, как злился их главный мохнатый у нас в лагере. Выл всю ночь, как сатана, спали с затычками в ушах. Или не главный выл, чёрт его разберёт. Но, видимо, ихних реально много умерло… Или близкий у него кто. Слушай, Йинглей, как оправишься, не возвращайся ты сюда. Да и вообще плюнь ты на это военное поприще. Лучше иди в преподаватели или космические торговцы, как всегда желал. За сим прощаюсь, у нас командир буквы под роспись раздаёт, чтоб канал пиздежом не перегружали. Ещё свидимся, камрад!» Три недели. За это время могло произойти, что угодно. Естественно, строчки расплывались перед глазами. Только сейчас он понял, как неистово скучал. По тому времени, по знакомым лицам, закалённым в том же огне, что и он. По самому себе там, далеко-далеко. Надо ответить. Но он знает, что сочинять будет битых три часа, с соплями, слюнями, стиранием и набиранием заново. А в его распоряжении всего час. Надо вытереть безобразие с морды лица (рукавом выданной кофты, особо не смущаясь), и сделать вид, что глубоко задумался над увлекательным, серьёзным текстом. У него ещё есть дела. Надо узнать, что у той стороны. Он прикрывает глаза. Потом догадывается закрыть только один, видящий, и заткнуть слышащее ухо. Трудно, очень трудно, вокруг бормочут и переговариваются, топают ногами, ходят за спиной другие посетители класса. Но Фэнг всеми силами старается сосредоточиться и погрузиться в чёрное ничто, располосованное оранжево-красными ориентирными и распознающими линиями. Как и в случае с людьми, доступа к военным реестрам у него нет. Он смотрит общую сводку и как можно быстрее, пока хватает энергии на такое расстояние. На седьмой колонии вспышка. Попытки регулировки успешны. Они снова использовали ячейковые соты, заканчивающиеся в стратосфере. На третьей колонии, ближайшей к Адгарде-2, скапливается техника, рождаются и усложняются особи. От первой ступени до восьмой, но с разной степенью сжатия-расширения и мощностью. Жаль и несправедливо, что некоторые пойдут в бой, едва почуяв и воссоздав собственное суть-имя. Или вовсе не почуяв его. Хотя, кто знает. Может, лучше идти в бой без воспоминаний и ни о чём не жалеть, когда умираешь. Может, это милосердно. Иначе слишком страшно и слишком больно, в том числе быть здесь, когда все там. Передвижения войск ничего не говорят о солдатах и целых ветках развития, спрятанных за номерами и запахоформами. Нет, он не хочет туда, чтобы снова встать плечом к плечу. А всего лишь мечтает, чтобы всё закончилось. И карантин. И высадки из стратосферы. И тяжесть миров, грозящая слепить из них одно кровавое целое. И руки, обожжённые раскалённым дикертангом, и щиплющий сенсоры яд на поверхности внешнего телесного щита; кислородная смесь в маске; пронизывающая, тугая боль изменений… — Ядя ипорк. Пора, — Пушок от всего сердца трясёт его за плечо, видя, что он провалился в свои мысли очень глубоко. — А. Ох… Пора? Фэнг моргает, но два глаза отказываются работать сообща, жалуясь на разницу в освещённости, и он прикрывает слепой. Непослушными руками стирает свои данные из сеанса и освобождает терминал. По факту, он так и не узнал то, чего планировал. Да и кто бы ему сказал? У него нет уровня доступа. Зато он знает того, у кого он точно есть, как и ключи шифрования. *** — Ирис, привет! Он ловит её на кухне, за жаркой каких-то овощей в чёрном соусе. Обедать, значит, собирается. — Чего тебе? — дарит она ему взгляд исподлобья. — Пробовать не дам. — Почему у вас нет индивидуальных компьютеров? — Фэнг осёдлывает стул. Единственный в доме высокий стол и комплект стульев обитают именно тут. — Ладно, я не говорю уж об наладонных компактных, но домашние-то быть должны? — Поясни, — она разворачивается с лопаткой в руке. — Какое действие конкретно тебе нужно от компьютера дома? — Да любое, — пожимает тот плечами. — Послушать музыку, например. — Хм… — она отворачивается к сковороде и принимается задумчиво бубнить. — У нас есть только дека для запоминания и просмотра рукописных текстов и небольших изображений. Её оккупируют монахи. Музыкальной нет. Но ты можешь сходить в специальный бар или посетить центральный проспект вечером. Попросить музыкантов сыграть то, что хочешь послушать. Можешь танцевать. — Я, кажется, начинаю понимать. Терминалы очень дороги в обслуживании, как и многофункциональные деки? — Верно понимаешь, человек, — она пробует чёрную еду, удовлетворённо кивает сама себе и принимается искать тарелку на антресолях. — Проблема в наших источниках энергии. Полноценные терминалы расходуют слишком много, и энергия не поддаётся транспортировке по проводам или по воздуху на большое расстояние. Повозки работают на ином виде топлива. Она ловко переворачивает сковородку и всё содержимое падает в блюдо размером с небольшой тазик. Она усаживается напротив Фэнга и начинает живо наворачивать еду, параллельно умудряясь внятно болтать: — Аккумуляторы дек требуется подзаряжать чистой магией. Их можно подзаряжать самостоятельно, если ты маг с достаточным запасом шайе, или же тратить деньги на подзарядку в мастерских. И чем сложнее и функциональнее дека, чем ближе она по совокупности функций к терминалу, тем больше она расходует магии. Поэтому для личного пользования производятся узкопрофильные деки, их берут в аренду на много лет. Они расходуют меньше энергии… Да, вкусно у меня получилось сегодня, — она зачем-то смотрит еду в ложке на просвет. — Так, в общем, а ограничения функций позволяют использовать их только по назначению. Для связи с другими территориями, требующими большого расхода энергии, мы используем не их, а керамические зачарованные передатчики. Ты их видел. Они передают голос, текст и несложные картинки, если есть такая функция. Они не так дороги. Однако кахири не составляет труда встретиться физически, и мы это предпочитаем. Даже едем в другой город, подчас это дешевле обслуживанию плашки. — А как же работа? — А кто запретит? — удивляется Ирис. — Хозяин? У нас нет хозяев. Пусть люди горбатятся, чтобы произвести десятый вид футболки, а нам и одной достаточно. Мы лучше отдохнём или сделаем что-нибудь по-настоящему полезное, чем устраивать коллапс перепроизводства. Мда. Например, вяжут крючком коврики для подносов или лепят страшномордые кружки из глины. А потом раздают плоды своего хобби кому надо и кому не надо. Наркоманы они все. Если б людям наркотики разрешили в кадках растить, так точно никто бы упахиваться не стал. И воевать. — А кто не согласен? — спрашивает Фэнг. — Меч в руки и доказывай. Может и докажешь, — с усмешкой вздёргивает подбородок она. — Только жалости не жди. — Теократическая диктатура в действии. — Ага. Всё, как у вас в пропагандистской методичке, — Ирис облизывает ложку. Полтазика еды уже как не бывало. — Полная корректировка курса развития и производственных линий. И система наказаний. — Но всё равно ведь какой-нибудь крутой маг может купить все виды дек. — Может, и покупает, но не всем это нужно. Мы несколько другие, мы психически не люди. Это вы стайные, а не все виды кахири стремятся поддерживать сложные и тесные социальные связи. Не всем кахири требуется источник частого эмоционального разрешения в виде смеха, чтобы подсластить печальную судьбу. Не все любят музыку. Не всем кахири требуется уход от реальности в симуляторах, особенно учитывая наркотики и живые представления. Всё, что увлекает вас, мы делаем по-другому. Выйди на главный проспект ночью. Посмотри, как кипит наша жизнь. Нам органично жить так, поэтому среди нас обитает так мало лайвахири. Вам нужен компьютер, чтобы существовать, не впадая в хандру и скуку, чтобы творить. Мы меняемся плодами жизни по-другому. — Что ж… Инопланетяне? — вздыхает Фэнг. — Приемлемое объяснение. Хотя у Ягро всё ещё веселее… Ирис поводит ухом на закипевший чайник и спешит к нему. — Так с кем ты хотел связаться? — внезапно спрашивает она, заваривая какую-то пахучую траву в уродливой таркообразной чашке. — Как ты догадалась, что я хочу связаться? Уж не мысли ли она читает? Или знает, что он возвращался на Хайклоу? — Все люди просят этого, как только долго проживут на нашей земле. Чаю будешь? — Нет, — растерянно роняет Фэнг, сцепив перед собой пальцы — твёрдая чешуя к коже и мягкой плоти. Ирис садится обратно и дарит ему выжидающий взгляд. — Я хотел узнать, жив ли Моан Хэй. Мой соратник. Он должен быть на Адгарде-2. Последнее сообщение от него получено три недели назад… — он сглатывает, ощущая странное волнение. — Если он жив, я хотел бы поговорить с ним. Рассказать, что со мной всё в порядке. Она кивает. — Хорошо. Я спрошу. Если он жив, мои друзья на Адгарде дадут ему плашку для связи. Если он уже на Хайклоу, вы сможете пообщаться лично. Выяснение займёт пару дней. *** — Моан Хэй погиб. Звучит как удар гигантского колокола. — А… — в голове что-то шумит, словно быстрый насос. — Выжил ли кто-нибудь из особей шестой ступени развития? Относящихся к дате 30.045, отсек ветвящихся петель? Ирис не делает вид, что удивляется. Она серьёзна. — Я спрошу… у того, кто знает. Три-пять дней. *** — Фэнг? Что случилось? Ты сам не свой. Феникс делает самое разумное, что допустимо в этом ситуации: принимает его в свои объятия. — Какое точное замечание, — едва слышно шепчет Фэнг, уткнувшись в твёрдую грудь. — Умер один человек, и я ещё спросил... неважно. Мне горько и кажется, будто я схожу с ума. — Ладно, — Хьк’к задумчиво дышит ему на макушку. — Мне сделать вечером свет поярче? Хочешь сегодня поспать снаружи, под небом? — Сейчас зима. Холодно… — Это не проблема. — Мне нужно как-то пережить целых пять дней, — признаётся человек. — Нереально. — Я могу взять перерыв на это время и остаться с тобой. Там нет ничего, что нельзя было бы отложить. — Ты слишком добр ко мне. — Пойдём погуляем в город? — он колеблется перед тем, как предложить следующее: — Ммм, выпьем? Вам положено пить спиртное в таких случаях? В знак памяти? Фэнг выкарабкивается из неловких объятий, взамен взявшись за ящерову ладонь. — Да, — сумрачно и строго выговаривает он. — Когда грустно, мы отчаянно бухаем. *** Фэнг немного не рассчитал. Он забыл о том, что совокупная масса его живого тела уменьшилась, и выпивку надо употреблять с учётом этого, а не закидывать по привычке в себя всё подряд. Хорошо, что Феникс с ним, но никогда ещё он не выползал из бара так рано. Фонари только готовятся зажечь. По улицам гуляют толпы народу, ходят лоточники, гогочут подростки, студенты приударяют за студентками и наоборот, вяло дерутся какие-то неопрятные личности под козырьками баров под смех городских ташей — и всё это в совокупности дышит свежим морозным воздухом. Фэнгу невыносимо хочется вызвериться хоть на что-нибудь или кого-нибудь, но не на Феникса. Безумно чешется язык и кулаки. Алкоголь в крови делает своё дело. Поэтому, когда он напарывается на наёмного глашатая с листовками, ему становится тошно. Он почти понимает, что тот вещает. Альтернатива развития. Свобода. Отсутствие контроля. Вера в свои силы. Никто не будет тянуть лентяев и глупцов — пусть прозябают в грязи, им не место среди умных и достойных — ни за партой, ни в жизни. Талантливые, активные и изобретательные, готовые работать больше остальных, должны быть вознаграждены и не должны бояться заработать лишнего. Никто больше не будет бояться. Сами прокладывать свой курс и направление. И всё в таком духе. Видимо, застывший с кислой мордой Фэнг слишком долго пялится на глашатая, и тот его замечает: — О, а вот среди нас представитель человеческого общества! Вы, наверное, целиком поддерживаете принципы свободного развития общества? Его право выбирать свой путь самостоятельно? Ведь вы выросли в таком. Должно быть, это замечательный опыт? — Идиот! — пронзительно вскрикивает Фэнг по-кахирски, мигом вскипая. — Замечательный, визгиньи потроха, опыт! Я без ног остался и без руки в этом обществе! — Это прискорбно. Но любой человек у вас может достигнуть высот и вывести прогресс на новый уровень. Ему не нужно отчитываться за богатства и имущество, которым он владеет, никто не заглядывает ему в рот. Кахири в неплотной толпе с любопытством разглядывают их обоих. От шока и шума, внезапно поднявшегося в голове, Фэнг переходит на свой родной язык: — Какие… какие богатства? Что за глупости вы лечите этим кахири, сами-то верите? Вы предлагаете обыкновенное рабство. Это богатство окажется в руках нескольких десятков неподсудных — навсегда. Навсегда! Пока вы не догадаетесь их убить и снова разрушить всю экономическую систему. Обещая богатство, вы обрекаете большую часть населения на нищету! Крик существенно колеблет его ощущение равновесия. — Всё, Фэнг, он не понимает лайвахирский! И никто здесь не понимает. Ты зря говоришь, — Феникс удерживает его, не давая упасть и потихоньку отодвигает его подальше от глашатая. — Я сам оттуда, я знаю! — не сдаётся он. — Мы не имеем права голоса ни в чём, мы ничего не решаем в своей стране. Нас отсылают на локальные войны генералы, ничего не объясняя, как пушечное мясо! Не бывает идеальных обществ, но есть такие, в которых жить можно по-человечески, которые хотя бы стремятся к улучшению! В которых ты можешь жить, не страшась завтрашнего дня. Этот гад отлично понимает, что Фэнг ему выговаривает. Он отлично понимает, какую чушь несёт и зачем. Его глаза покровительственно и с ноткой презрения улыбаются. Он, ничуть не смущённый его пьяной тирадой, объясняет желающим: — Вот видите, представитель лайвахири абсолютно согласен с принципами свободного рынка и конкурентной борьбы, без которой не может быть прогресса. Фэнга перекашивает от гнева, но он понимает, что не соперник на кулаках этому кахири даже трезвый. И он полный профан в этой политике и экономике — лишь одни голые эмоции. Феникс оттаскивает его к самому краю толпы. — Почему ваши генералы воют от горя, когда теряют взвод, а нашим и ягровским — абсолютно всё равно? — напоследок горько добавляет он. — Ты на что хочешь это променять, вшивый придурок? Кто выл по Моан Хею? Чёрт возьми, почему всё должно быть именно так? Почему они обязаны драться и умирать, чтобы спасти популяцию? Какой-то мимо проходящий монах хлопает Фэнга по плечу и на мгновение ловит взгляд с лёгким кивком: он слышал его речь, и он на его стороне. И безвозвратно растворяется среди спин, меховых накидок и капюшонов. А остальные? Хотят, как у людей? Хотят устроить крысиные бега между собой? — Я знаю, в чём их проблема, — сумрачно произносит Фэнг, ощущая, как стремительно выветривается алкоголь на холоде. — Они не смотрели в лицо горя и не понимают, что такое тяготы. Что такое нищета и социальная безысходность. Они, долбоёбы, считают, что всё останется так же прекрасно, как было, только им впридачу дадут бонус в виде дополнительных денежек и бриллиантов. Не представляю, какое терпение нужно иметь, чтобы контролировать этих дебилов… Всё. Я закончил. — Пойдём домой или хочешь поехать? — Поехали. Вокруг бурлит и перетекает жизнь, превращаясь в цветной хаос на периферии зрения, когда он задрёмывает в седле, сидя впереди Феникса. Хоть бы было так, чтобы и его речь, и речь глашатая навсегда потонули и скрылись в гуле поющих голосов и звуках трегорин. *** Ирис получает необходимую информацию под вечер третьего дня. Она молча просит Фэнга следовать за ней в беседку, подальше от остальных жильцов дома. Там она останавливается. Лицо её непроницаемо. Она произносит: — Выжило трое. Сейчас воспроизведу имена. Её кисти и пальцы движутся в сложном танце, сплетая заклинание. Когда она его заканчивает и запускает, Фэнг изумлённо распахивает глаза. Три знакомых запахоформы, дополненные цвето-объёмом, зависают перед ним в воздухе. Он узнаёт их, отыскав на задворках памяти, и в груди болезненно, остро щемит. Не те… Не те, кого он хотел видеть. Он аккуратно хватается за деревянную стойку, чтобы точно удержаться на ослабевших ногах и скрипнувших имплантах. — Спасибо, — бормочет он. — И спасибо тому, кто смог это выяснить у той стороны. Когда он поднимает взгляд, Ирис неподвижно смотрит прямо на него, точно бесстрастная хищная птица. Фэнг бледно усмехается: — И вот я думаю, не должны ли вы меня прикончить? Действительно, разве не должны? Превентивно. Для защиты национальной безопасности и собственного спокойствия. Ирис моргает и вздёргивает подбородок фирменным жестом: — Подавай прошение. Мы уже говорили об эвтаназии, с тех пор ничего не изменилось. Ох, Ирис… *** — Фэнг? Феникс находит его у горящего кухонного очага. Должно быть, уже наступил вечер, и ящер двинулся его искать. Больше в кухне нет никого. Высокий огонь, яркий и сухой, с гулом охватывает щедро положенные поленья и щепки. Костёр накалил трубу, но Фэнг всё подкладывает, не желая уменьшать пламя. В жаре есть что-то очищающее. Однако этого совершенно недостаточно. — Почему ты сидишь здесь? — Феникс опускается на мягкий коврик рядом. — Сжёг столько дров? Ему не хочется ничего говорить, но не сообщить — подлый и несправедливый поступок по отношению к другу. — Все мои боевые товарищи погибли, — он сам не верит, что смог это выдавить из себя. — И там, в небесах над Адгардой-2, началось финальное наступление. С обеих сторон. Я это знаю. На этот раз Феникс не суётся с объятиями. Он опускает расслабленные кисти на колени и тоже начинает поглядывать на огонь. — Стоит прогуляться, как в прошлый раз? — Я не смогу. Господи, я один остался! — Фэнг на секунду зажмуривается и мотает головой. — У меня только ты да Ирис. И вас я всего с полгода знаю. А с ними… — Я знаю, каково это, потерять всех, — внезапно негромко произносит Хьк’кмьеейр. Фэнг даже поднимает на него взгляд, выжженный ярким пламенем до зелёных пятен. Он вдруг думает о том, что всё-таки означает цифра 43 в имени Цессекца. И что должен ощущать тот, по чьей вине погибли все до единого. Рога на вытянутой голове Феникса в пляске света и теней похожи сейчас на длинные сегментарные усы огромного насекомого, закинутые за спину. И именно это время выбирает судьба, чтобы прогреметь мощным близким взрывом, выбившим стёкла во всех кухонных окнах.