Hero of War

*** Любой звук подобной громкости неизбежно вызывает у Фэнга полное отключение рассудочной деятельности и запуск автоматических, инстинктивных действий, прописанных в методичке и на подкорке его мозга. Вызывает — посредством точного и убийственного удара панического ужаса. Если ты превращаешься в страх до кончиков волос, то приходится стирать себя и мышление полностью, чтобы выжить в эту секунду. В общем, от взрыва Фэнг камнем падает на пол, закрывая руками голову и перекатываясь под прочные доски стола. Кухню накрывает водопад осколков. Или ему кажется в этом звоне, что стекла этого — целый водопад. Волна холодного зимнего воздуха резко врывается на кухню, дёрнув занавески и потревожив огонь в камине. Феникс пригибается лишь немного, вжав голову в плечи, оскалив зубы в тревоге, а сияющую магией руку подняв высоко над головой. С неё туманом стелется заклинание, покрывшее небольшую область вокруг него голубоватым, едва видимым зонтиком. Чуть придя в себя, ящер отыскивает глазами Фэнга, исчезнувшего из-под его защиты, и коротко выдыхает. Купол гаснет. Возможно, он просто прекращает подачу энергии, оставив саму структуру в спящем состоянии в кулаке. Когда паралич суровой необходимости прекращает вцепляться в его мышцы, а взрывы не сменяются на нечто иное — например, гул силовых установок, означающих начало боя — Фэнг возвращает себе контроль и расцепляет пальцы на затылке. — Что взорвалось? — спрашивает он, выползая из-под стола. Голос звучит словно издалека, как чужой. — Что-то на заводе? — Понятия не имею, — мановением руки Хьк’к гасит пламя в камине и встаёт, передёрнув плечами от ворвавшегося холода. — Я плохо знаю город. Надо одеться и узнать, что там случилось. Они, накинув верхнюю одежду, выбегают во двор. Там мечутся и озираются другие жители дома — монахи в меховых накидках без туник и в сандалях без онучей. Фэнг ищет глазами Ирис. Она появляется спустя пять минут со стороны теплиц в компании слегка перепуганных, но серьёзных юлалинов. — Они спасали треснувшую теплицу резервными заклинаниями, — подсказывает Феникс. Едва он замолкает, как в ночи гремит следующий взрыв, заставивший Фэнга машинально припасть к земле, уткнувшись носом в снег. Выждав, он медленно поднимается. Пригнувшиеся кахири тоже распрямляются, принюхиваясь к воздуху. Фэнг оглядывается и тоже не видит зарева ни с одной из сторон, откуда раздались хлопки. — Что происходит? — вменяет кто-то Ирис. — Свяжитесь с остальными храмами. То, что она отрывисто отвечает, Фэнг чётко разобрать не может, потому что говорит она очень быстро. Заметив его нахмуренность, Хьк’к шепчет объяснение: — Она говорит малолетним послушникам и мирным монахам покинуть город, избегая проспектов. Монкам остаться и следовать за ней, взяв патронташи с заклинаниями и оружие. Нам тоже эвакуироваться. — Но что произошло? На нас кто-то напал? Или это «грязные» взрывы? — Напал, — коротко и напряжённо бросает Феникс. — Судя по их расположению, атакованы и выведены из строя комплексы межпланетной и междугородней связи. Скоро взорвут третий, последний. Пошли, нам нужно собраться. — Нам уходить на тарках или это слишком опасно? — громко обращается к Ирис Фэнг, заставляя её посмотреть на него. — Пока неизвестно, какие части города захвачены. Придётся ориентироваться по обстановке, так что возьмите их, но будьте готовы бросить в любой момент. Попытайтесь уйти из города с толпой горожан. Здесь нельзя оставаться до утра, отряд может быть прислан раньше. Третий взрыв гремит, когда они с Фениксом собирают вещи, и Фэнг с колотящимся сердцем снова обнимается с полом, едва не расквасив себе нос. Хьк’к никак не комментирует его действия, сам он вздрагивает и приседает в атакующей стойке со спальником в руках. Маленьким туеском не отделаться — им уходить в зиму. Ещё одну сумку с мелкими изолированными отделениями внутри Феникс начиняет каким-то тёмными пузырьками и склянками, вытянутыми из-за стенной панели. — Что это? — любопытствует Фэнг. — Лекарства? — Результаты моих исследований. Проблема в том, что здесь не всё. Нам придётся добираться до лаборатории. — Оно настолько важно, что можно пренебречь приказом убираться отсюда? — Приказ сохранить это был отдан первым. — Видимо, выбора у нас нет? — У нас есть шанс провернуть это, пока всё только начинается. Мы успеем проскользнуть. Это очень важно, поверь мне. Иначе я бы не стал рисковать. Фэнг понимающе кивает и уточняет: — Ты имеешь представление о городских боях? — Имею. — Хорошо. У меня только полевой опыт и симуляторы. И методички. — Судя по тому, что ты падаешь до того, как прилетает ударная волна, учили вас до безусловных рефлексов. — Это посттравмат. Я полагаю. Оседлав тарок, они тихо выезжают из задних ворот. Вперёд них Феникс на всякий случай выпускает разведывательное заклинание, ветвящееся по предполагаемым путям тонкими, едва поблёскивающими нитями. Естественно, видимыми лишь слепым глазом, а не обычным. — Знаешь, что херово? — замечает Фэнг. — Что ты ничерта не знаешь город. А в академию нам надо добираться закоулками. Полностью положишься на магию? — Нет. На ощущение направления. — У этой планеты нет расплавленного железного ядра, а значит и магнитных линий, по которым ориентируются звери. — Есть у нас ядро. Не волнуйся, мы доберёмся. — У самой академии наверняка либо разъезд, либо засада. — Верно, — кивает тот. — Мы зайдём через тоннели. Ты подождёшь меня у входа. Горит свет в домах, многие стёкла выбиты. Многие кахири уже пытаются заделать новообразовавшиеся дыры чем придётся. Зима высасывает тепло из домов. Тут и там на проулки выбегают встревоженные жители, вооружённые чем придётся, спрашивают друг друга обстановку. Никто ничего не знает. Потаённый гомон и оживление поможет исчезнуть и смешаться, даже если по улицам уже растеклись враждебные им… элементы? Солдаты? Инсургенты? А если это даже городские таши? Большинство знает Феникса в лицо и если уж нападало на общину раньше, то и сейчас не упустит случай поквитаться с ним в хаосе. Даже если это не будет иметь никакого отношения к основной цели. Какой цели? Что они хотят и кто это они? Сколько их? Это внутренний враг или внешний? Куда Ирис повела всех боевых монахов? Они подхлёстывают тарок, рассекая друг за другом по узким проулкам, где снег расчищен способом оттеснения к сугробам и утаптыванием тропы. Останавливаются у сооружения, слабо напоминающего заброшенную водонапорную башню, сопряжённую с квадратной галерей из странных резных колонн, поплывших от времени. В промежутках между ними растут дикие кусты. — Эти тоннели… старые? Их делали не одновременно с академией и не для неё? Феникс кивает и спрыгивает с тарки. Фэнг делает то же самое. Они заводят животных под свод, частично скрываясь за голым частоколом заснеженных веток, и человек замечает зияющий квадратный провал спуска с потрескавшимися ступенями. В пальцах ящера поблёскивает ключ, он поудобнее подтягивает нагромождения браслетов на запястьях и перекручивает патронташ нужными кармашками вперёд. Проверяет, как сидят в заплечных ножнах клинки. — Дай мне какое-нибудь оружие, — просит Фэнг. — Тебе не причинят вреда, если ты не станешь сопротивляться. — Ну нет, ты знаешь, сколько сейчас бандитов начнёт лазать по опустевшим домам? Им наплевать на мой статус. — Ты всё равно не умеешь фехтовать, — со вздохом он снимает один из браслетов и протягивает ему. — Помнишь, что означает каждая бусина? По цвету и форме? — Да. Помешкав несколько мучительных мгновений, Феникс снимает ножны с ханджаром, и протягивает ему: — Он хотя бы подходит тебе по длине. — В этих тоннелях ты размахнёшься тем мечом, что есть у тебя? — Вполне. — Хорошо, — он забирает ножны, и они оттягивают его руки не хуже дикертанговой винтовки. Феникс спускается вниз, раздаётся скрип замка и железный скрежет отходящей решетки. Потом — быстрый удаляющийся бег на четырёх лапах. Фэнг выдыхает пар в чёрное небо, покрытое то ли звёздами, то ли медленно планирующими снежинками. Или, может, частичками белого пепла со взрывов. Он представляет себе, как огненно-розовая масса магии детонирует, как в замедленных съёмках с обычной взрывчаткой, и рушит терминалы связи; огромные, мигающие, длинные керамические деки. В его представлении они сделаны из плотного белого пластика. Магия пускает их на стружку и вышвыривает столбом в небо. Он ждёт, медленно остывая, и обняв тарку за тёплую шею и прижавшись к перьям грудью. А ещё он перевёл импланты в режим самообогрева, решив не экономить энергию в такой ситуации, и остаткам его конечностей есть откуда брать тепло. Голоса зимних птиц сообщают ему о начавшемся рассвете раньше, чем он замечает его сам. Феникс всё ещё не вернулся. Фэнг отмирает. Он проверяет ханджар, вкладывает браслет нужной бусиной между пальцами, и спускается в тоннель. У него нет сомнений или вопросов в этом поступке. Военная инструкция в этом плане абсолютно однозначна. Он старается максимально расслабиться — как физически, так и духовно, истребить даже намёки на мысли. Ему предстоит войти в полную темноту, ограниченную со всех сторон массивами пород, проходящую под многотонными зданиями. Он панически боится и одновременно совершенно не воспринимает это как темноту и давящее отсутствие пространства. Словно он всё равно шире, чем этот тоннель, и выходит за пределы его стенок. Словно для него не существует понятия тьмы и света, лишь агрегатного состояния среды и плотности молекул. Что-то в нём волнуется только о том, сможет ли он взять след и увидеть его. Ориентироваться по нему, как по яркому свету, оставшемуся потоком в малоподвижном воздухе. Или хотя бы отпечатками ног в пыли, ощупывая её мягкой газовой границей. Самый вероятный и благополучный вариант: Феникс ранен, но успел забиться в тоннели, передвигаться самостоятельно не может. Надо было взять тарку? Нет, она не пойдёт туда, где царит непроницаемый мрак. Фэнг делает пару осторожных шагов по тоннелю, ощущая мусор и камешки под подошвами через восприимчивые импланты, и тогда страх, наконец, всё-таки вцепляется в его горло. Ох, чёрт, он действительно не сможет. Даже если он найдёт на браслете бусину со светящимся шаром внутри, он не отыщет следов. Как ему вообще могло прийти в голову, что он их увидит? В темноте? Он совсем сходит с ума! Слабый фрагментарный звук доносится из глубины, отражаясь от стен. Фэнг отступает наружу, хватаясь за решётку, но не поднимаясь по лестнице, чтобы продолжать прислушиваться. Звук становится чётче, оформленнее, отрывистее и гуще. Значит, объект приближается. В голове срабатывает следующий протокол. Он бросается наверх, быстро отводит тарок в часть галереи над входом в тоннель, где они не были бы сразу видны выходящему. Сам занимает позицию над лестницей, чётко над головой идущего, и выбирает алую колючую бусину с автоприцелом, бьющую на поражение. Если кто-то захватил Феникса, то, возможно, отправил кого-то проверить, ждут ли его у того конца. Маловероятно, что он выдержит прямую схватку с кахири, его преимущество во внезапности и первом ударе, обещающем стать смертельным или хотя бы оглушающим. А потом он прыгнет сверху и перережет ему горло. Но, по идее, разве не правильнее Фэнгу сбежать, пока он не обнаружен? Нет. Ну нет. Он хотя бы отомстит. Хоть за кого-то. Как жить, зная, что не отплатил за смерти тех, кем дорожил? Третьего мёртвого неотомщённого груза его разум не выдержит. Шаги всё отчётливее, всё ближе и ближе, замедляются. Останавливаются, не дойдя до выхода метра три-четыре. — Фэнг, это я, Феникс, — с долей напряжённой настороженности раздаётся из-под земли. Человек убирает пальцы с бусины, закатывая её обратно на ладонь. Голос он узнаёт. — Выходи, чего ты там застрял? — кричит он вниз облегчённо-устало. Феникс осторожно выходит, ещё на лестнице поворачивая шею, чтобы посмотреть вверх на него. На плечах у ящера появился ещё один объёмный рюкзак. — Почему ты так долго? — Фэнг обходит провал, подходя к нему. — Здание кто-то обшаривал. Может, кто-то из своих тоже забирал материалы. Я предпочёл отсидеться и выйти только тогда, когда кахири ушли из моего крыла. Фэнг кладёт ладонь ему на плечо и сжимает пальцы, успокоительно выдыхая: — Если бы у нас было средство связи, такого бы не произошло. Он не уточняет, чего именно «такого». Хьк’к понимает. Он догадался предупредить о себе и не получить заклинанием в темечко. — Что-то вроде парной рации. У вас возможен перехват сигнала? — Точно возможно глушение. Про перехват не знаю… — Вот я никак не пойму, боец ты или глупый гражданский, — недовольно морщится Фэнг, отходя к таркам. — Тут — умею, тут — не знаю. Феникс подходит и берётся за седло своей птицы. — Как будто я понимаю. Я могу сказать точно только о магии, что она моя. А остальное, плаванье, фехтование… вполне может быть встроенными воспоминаниями каких-то других кахири. Для моей же лучшей безопасности. — Чудовище Франкенштернца, — Фэнг смотрит с состраданием, борясь с желанием обнять Хьк’кмьеейра. — И создатель молчит. Он чувствует себя примерно таким же. Убитым, расчленённым и снова собранным из разрозненных чужих и своих частей. Ещё немного, и он сунулся бы в этот подземный ход, обыскивая темноту слепым глазом и принюхиваясь. То, что вдруг он и правда возьмёт след, испугало даже больше, чем тьма и теснота. Будто он знал, что может. «Да, именно так и начинается шизофрения, Фэнг. Не помогли тебе твои нейролептики». — Надо ехать, — Феникс запрыгивает в седло. Человек следует его примеру. В хорошо упакованном новом рюкзаке ничего не звякает. *** С рассветом улицы оживляются: кахири отправляются на работу, но многие лавки остаются закрытыми, как и хамру для детей. Вряд ли функционируют терминальные залы. Кто-то остаётся, чтобы починить свои дома: раздаются удары молотка и звуки пил, все говорят со всеми, пытаясь понять, что происходит. Тон голосов так разительно отличается от обычного — тихий, сосредоточенный, тревожный. Ни смешка, ни громкого выкрика, даже тарки притихли. По сравнению со своим обычным состоянием Джуитроссе погрузился в натянутую тишину, которая неприятно оседает на коже. На первом же перекрёстке разведывательное заклинание предупреждающе загорается в руках ксеноса. Феникс внимательно смотрит на показания, застрявшие расплывающимися знаками над самым плотным узлом в его кулаке. — Вооружённый отряд, — поясняет Хьк’кмьеейр. — В таком переулке они явно обратят на нас внимание. Они отступают в тупичок, и накладывают беззвучное, чтобы тарки не выдали их внезапным «гхо-го-го». — На широкой улице у нас есть шанс смешаться с толпой, — предлагает Фэнг. — Жаль, что мы понятия не имеем так же, как и все вокруг, что за ситуация в городе. — Шептались о столкновениях ближе к центру города. — Вот тебе и минус широких улиц, на них может идти бой. Нить заклинания тускнеет, показывая, что кахири прошли. — Попробуем выбраться по главным улицам, — соглашается Феникс. — Будем надеяться, что нами никто не заинтересуется. — Если это какая-то разновидность бунта или восстания, то в первые часы им явно будет не до нас. На центральном проспекте немало кахири, повозок и верховых. Мимо проносится несколько весьма решительно выглядящих отрядов, спешащих по своим делам и не обращающих пристального внимания на толпу мирных жителей. Качество их экипировки Фэнг оценить не пытается. В свою очередь, на вооружённых личностей неопределённой принадлежности никто из горожан тоже старается не смотреть. Они подъезжают к высокому храму, и впереди в движущейся толпе вдруг ощущается замешательство и слышатся испуганные вздохи. Ещё до того, как они добираются до точки, на которой все поворачивают голову, Фэнг ощущает запах дыма, а в слепом глазу начинает искрить остатками сработавших заклинаний, рассеянными по воздуху и земле. А ещё это неприятное гудение, да, из-за которого вся левая часть его черепа начинает чесаться изнутри. Каменный забор основательно побит, а резные железные ворота храма практически выворочены. Одна створка выбита, вторая висит на единственной петле. На обозримом пространстве внутреннего двора беглый взгляд Фэнга вылавливает примерно тридцать тел. Многие из них — в одеждах монахов, а остальные — неизвестные воины без знаков отличия. Здесь совсем недавно откипела серьёзная, кровавая схватка. Если во дворе и есть раненые, а не мёртвые, то они находятся без сознания. Из некоторых ран ещё сочится кровь, но уже лениво. Фэнга посещает неприятная мысль, что так бывает, когда сердце в теле уже не бьётся. Кратеры, оплавлины, выбоины на плитах от заклинаний. Кто-то, почти скрытый забором, с трудом держится на ногах, покачиваясь, а потом всё-таки валится на землю. — Смотри! Это же Ирис? — вскрикивает Фэнг. Ужас узнавания обдаёт грудь кипятком, он тут же без оглядки толкает тарку в центр двора. Он мог ошибаться как человек, с трудом даже пол кахири распознающий, но он не мог ошибиться как… Он словно почувствовал издалека кровавый вкус её явно израненного тела, искры-осколки от сработавших заклинаний в этой крови и мехе. Феникс наскоро проверяет, нет ли вокруг остатков вооружённых отрядов, и лишь затем следует за человеком. Им приходится обходить трупы, обгорелые пятна и лунки, чтобы ненароком не обжечь таркам ступни. В Фэнге возникает сильная естественная реакция броситься проверять, не осталось ли кого в живых, прощупывать пульс, оказывать первую помощь. Только это бесполезно, они все либо мертвы, либо получили травмы, несовместимые с жизнью. Человек не может на глаз отличить живого от мёртвого, но так вблизи Фэнг осознаёт их неживость с какой-то особой свинцовой уверенностью. То, что Феникс даже не посмотрел по сторонам, направляясь к раненой, лишь подкрепляет его мнение. Уж ящеру-то докладывает магия и врачебный опыт. Столько тел кахири должно пугать. Это ведь чертовски сильные твари. Перекидываясь в вязкую массу, покрываясь такими же стрекательными смертоносными пятнами, они разрывали Ягро в клочья. Ягро, гораздо дольше умеющих пользоваться своими способностями. А если и не разрывали, то никогда не становились пушечным мясом. Обе стороны предпочитали отскочить друг от друга, как мячики. А тут кахири так легко убивают своих сородичей… Они всегда казались Фэнгу такими разумными, мирными, культурными, почти святыми, не то что люди. И крушение идеалов лежало под его ногами. И под ногами чихающей от запаха палёного тарки. Ирис, близоруко щурясь и скалясь, замечает их, подтаскивает к себе ближе почти выпавшее оружие и сжимает рукоять меча обратным хватом. Пробует приподняться на локте. Она плохо их видит? Когда тарки останавливаются около неё, то, видимо, попадают в поле резкости расфокусированного взгляда. Ирис резко втягивает воздух через нос и оскаленные черты лица покидает усталая ярость, оставив только гримасу боли. Она разжимает пальцы и валится обратно, стукнувшись затылком. Узнала. — Ирис! Чем по тебе попали? Где ты ранена? — Феникс спрыгивает из седла и наклоняется над ней. Фэнг предпочитает подъехать поближе и не слезать: обратно он быстро не вскочит, как кахири. Неизвестно, будет ли новая атака и когда. Взгляд у Ирис как будто полуслепой, блуждающий, с расширенными огромными зрачками. Наверное, последствия магического удара, но Фэнг замечает и кровь на её одежде. Правда, в условиях боя с помощью холодного оружия трудно понять, чья она. Воительница неразборчиво шепчет Хьк’кмьеейру названия и типы попавших заклинаний. Освободившиеся руки она прижимает теперь к бедру. Феникс принимается сосредоточенно колдовать, выбрав и ощипав нужный браслет. Спустя примерно пять минут из скорченной фигуры Ирис пропадает напряжение, она по-настоящему расслабляется, прекращает стискивать клыки и убирает руки от раны. Взгляд её постепенно проясняется от облегчения, но тут же мрачнеет от вида храмового двора. Наконец, Феникс опускает кисти вниз: — Это всё, что я могу сделать на месте. Кожу я прихватил магическими нитями, а они нестабильны при крупных магических возмущениях поблизости, в том числе твоих. Могут разойтись. Я зафиксировал все кости, но не напрягай ногу бегом, возьми тарку Фэнга. Моя выдержит нас двоих. Ирис садится, обхватив ладонями голову, а потом кладёт их на колени и бросает на Фэнга неодобрительный, строгий взгляд. — Почему вы ещё в городе? — она говорит достаточно громко, чтобы человек мог различить. — Я забирал препараты и ингредиенты, — поясняет Феникс. — Тебе тоже нужно выбираться. — Что тут произошло? — решается подать голос Фэнг. — То же, что и везде в городских храмах. Вырезали. Ведь все на войне в космосе. Кто тут остался? Но до нижних этажей и библиотеки они не дошли. Я их убила, всех, всех, всех. Что до других мест… Она начинает перечислять что-то. Фэнг понимает лишь, что она называет имя, а потом говорит — убит или убита. — Но все они успели запечатать свои крипты, — она тяжело переводит дыхание. — Они успели… Я полагаю, кроме меня выжили и убрались отсюда только Акантостахиса и Мангольд. А остальные молодые обещанные… — она кривится горько и сожалеюще, качая головой. — Возьми тарку, Ирис, — терпеливо повторяет Феникс. — Мы подождём, пока ты запечатаешь, что нужно, и уйдём вместе. — Нет, нет, — категорически протестует она, делая попытку встать. Ящер не запрещает ей, но и не помогает. Ей удаётся подняться. Равновесие она удерживает уже хорошо, разве что двигается гораздо более осторожно и медленно. — Ты оставишь животное, но вы уходите немедленно. Мимо западных ворот, тропа вдоль чилучников. Джиутроссе уже не наш. Не удалось удержать. Не идите в Дитхизин ни в коем случае. Двигайте на северо-запад, по дороге на старый Пато-охын Сопий. Спрячьтесь в лесу, там должна быть хижина егеря на самой границе, у зимнего ручья. Выжидайте, пока всё не закончится. При благоприятном исходе я вас там найду, как выберусь отсюда. Если нет, выполняй свои инструкции, джанту Феникс. *** То ли взрывы повредили системы очистки воздуха, установленные в огромных (и громких) чилучниках, потому что несёт от них нестерпимо. Так, что слезятся глаза. Конечно, запах не заставляет блевать в кустах и терять сознание, но всё равно плотный, мерзкий, ядовито-едкий и щиплет нос. Феникс создаёт заклинание, накрывшее их обоих молочной вуалью. Дышать становится проще, но привкус остаётся. — Зато тут не пройдёт по доброй воле патруль, — подмечает ящер. — Здесь всегда так воняет? — Комплекс сидел на пятой энергетической терминальной ветке. Я полагаю, инсургенты вырубили большую часть, кроме больничной, наверное. — Вот, кое-что про город всё-таки знаешь. — Только из-за того, что лабораторные комплексы сидят на первой. — А что производит энергию для машин? Мелкие вы обслуживаете свой силой, а вот это? — Фэнг окидывает жестом одноэтажный глухой фасад чилучника. — Вселенная наполнена энергией, пока не погасли все солнца, а атомы не перестали притягиваться друг к другу, — с философским спокойствием выдаёт тот. — Ясно, — понимающе хмыкает человек. — Тут ты тоже не особо в курсе. Зверокомплексы сменяются садовыми рощами и колючими кустами. На снегу — ни следа, борозды тропинок ровны и почти теряются в белизне, но под мягким слоем — твёрдый наст. По мере приближения к крепостной стене и сторожевой башне Феникс разворачивает всё больше заклинаний и едет всё медленнее. Вдруг откуда-то слева слышится звук едущих повозок, голоса, низкое квохотание тягловых тарок. Феникс останавливается, Фэнг напряжённо замирает за его спиной. До поста метров двести. На широкой тропе, разрезающей сады, показывается телега и кахири двадцать — кто на ней, кто верхом. Обычные жители, судя по одежде. — Хой! — кричит, поднимая руку, едущий впереди кахири с разноцветными лентами в пышной гриве. Феникс приподнимает руку в ответ. Из их беглого разговора, насыщенного сокращениями и жаргонизмами, Фэнг улавливает, что Хьк’кмьеейр просит присоединиться к ним, чтобы пройти мимо поста, если он уже контролируется враждебными силами. А ещё эти товарищи уходят из города на какие-то свои фермы в полях от греха подальше. — Согласились? — вполголоса произносит Фэнг. Ящер кивает и начинает пристраивать свою тарку в середину колонны клановых родичей. — Они не ненавидят тебя? — Я же не спрашивал их, по какой причине они так быстро сбегают. Им дела нет до моих грехов. Мы в одной лодке. Сторожевая башня покинута патрулём, мёртвых нет. Караван проходит сквозь арку ворот, открыв засов собственноручно. В этом Фэнгу видится самый недобрый знак из всех возможных. *** Фэнг ожидает увидеть засранную землянку, провонявшую запахом носков одинокого мужчины, а перед ним оказывается крепкий сруб из почерневшего дерева на высоких сваях. Нечто похожее на отпрыск общественного дома, тоже с мелким пристроенным тарочником. И внутреннее убранство лишь подтверждает это ощущение: тут нет следов, которые обычно оставляют владельцы подобных личных убежищ — ни гор мусора, ни разбросанных вещей, грязных тряпок, кучи хлама на «пригодится». Фэнг даже начинает склоняться к мнению, что егерь на самом деле действующий монах: у таких почти нет имущества и желания это имущество иметь. Они оба околели, как яки. Яркое зимнее солнце принесло небольшую оттепель, выразившуюся в росте прозрачных льдинок на кончиках поникших ветвей, но в длительной поездке по сугробам замерзнешь всё равно. Особенно если ещё нервничаешь. Феникс бросается к печи, стоящей передом в одну комнату дома, а задом — в другую, кухню. Заботливо уложенные кем-то внутрь поленья и растопка с искрами загораются от удара магией. Фэнг, дрожа, плюхается рядом на циновку, и скидывает верхнюю одежду, протягивая руки к огню. — А птичка там не замёрзнет? — беспокоится он. — Стенка разве пропускает тепло? — Там проходят трубы с тёплым дымом от печки, — ящер указывает на систему каких-то длинных оштукатуренных нашлёпок на стенах, совсем не похожих на трубы. — Через тарочник и сени и потом только наружу. Феникс тоже протягивает ладони к огню, а Фэнг подсаживается поближе, по-хозяйски прижимаясь к его боку. — Хитро. А почему здесь нет егеря? — Он есть, — ящер обнимает его одной рукой за плечи, чтобы окончательно защитить от остывшего воздуха, набрасывает на них обоих свою меховую накидку. — Просто, скорее всего, в другой части леса, в другой хижине. Всё-таки кахири удивительные. По крайней мере, этот конкретный. Ирис выглядела как здорово раненая, контуженная и совершенно выведенная из строя. Чёрт знает, что внутри ей расхерачили заклятия. А Фениксу всего ничего потребовалось времени, чтобы подлатать её хотя бы временно. Так, что она тут же встала и пошла. Фэнг уверен, что даже имей он такую же магическую силу, никогда бы не сумел научиться как следует и достичь такого уровня. От этой путаной вязи заклинаний рябит в глазах, а запомнить её просто нереально. — С Ирис же будет всё в порядке? — уже немного согревшись, подаёт голос Фэнг. — Её же раны не были смертельными? — Выберется она или нет, зависит от слишком многих факторов, — говорит тот, кажется, довольно напряжённо. — Главное для неё — это защитить крипту от вторжения. А моей задачей тогда было вынести мои исследования из города. И, конечно, тебя… Фэнг понимает свою ценность как образца, но Хьк’к имеет в виду совсем не это. Он почему-то важен ему как личность, и это очевидно. И уже этого Фэнг осознать не способен. В его разрушенной солдатской реальности такому места нет. Братья по оружию ведут себя совсем иначе. В дружбе нет такой хрупкой неловкости, какой-то осторожной границы, будто каждый одинаково боится и причинить боль, и испытать её. — Что между нами? — отваживается спросить Фэнг, глянув снизу вверх в змеиные глаза. Хьк’к молчит какое-то время, явно выбирая или вспоминая самое честное и подходящее определение. — Близость. — Близость, — повторяет человек, мысленно пробуя слово на заключённые в нём оттенки чувств и отношений. По его прикидкам, оно означает нечто большее, чем секс. И что ему делать, если он по правде имеет дело с настоящим Цессекцом-43? Неужели тот был способен на такое?  — И чем же мы близки? За стенкой тарка ударяет клювом обо что-то звонкое и железное. Как жаль, что Фэнг может лишь догадываться об эмоциях, что испытывает Феникс большую часть времени. У него определённо есть что-то внутри. Что-то, с трудом пробивающееся из-под этой его одеревенелости. Сквозь оцепеняющие воспоминания о вечном сне и стёртом ужасе, оставленном позади. Что, если ему пришлось пройти все муки ада за свои грехи, и именно оттуда забрал его тот настырный «друг»? Вот и сейчас — взгляд Феникс будто стекленеет от его вопроса. Впервые, едва расправившись со своими демонами и болезнями, отправив их на временный покой, Фэнг смотрит на Хьк’кмьеейра и думает, через что пришлось пройти этому кахири. Что терзает его ночами, через что он вынужден идти прямо сейчас. И что ждёт его впереди, когда он выполнит свою функцию, для которой был призван в этот мир. Что именно находится в тех двух рюкзаках, которые он вытащил из захваченного Джуитроссе? Впервые за день ему становится страшно не из-за того, что происходит, а из-за того, что будет впереди. От чёрной, тревожной, роковой неизвестности. Феникс кладёт ладонь на его макушку, погладив по отросшим выцветшим волосам, что с одной стороны длиннее, чем с другой. — Твоя судьба трагична и полна лишений. Она такова, что твоё сопротивление ей ничего не решает. Неприятности просто случаются с тобой, без причин, проклятий и предопределений. Они неподъёмны и непреодолимы. И ты всегда сдаешься неумолимому напору невыносимости бытия. Но всегда как-то проходишь через это. Живым. Фэнг в ответ берёт его согревшуюся ладонь в свою, переплетает пальцы и с лёгким стыдом добавляет: — Это ты или кто-то другой каждый раз меня вытаскивает. — То, что ты чувствуешь каждую секунду своего времени, через что проходишь физически и морально, твоя боль и твоя доля… Ты очень сильно напоминаешь мне что-то в самом себе. Всматриваясь в тебя, Фэнг, я будто вплотную приближаюсь к долгожданной разгадке, к пониманию чего-то особенного и брошенного, забытого во мне. Но не могу понять, это новое или же совсем старое. Это ощущение узнавания — необъяснимо. Фэнг находит в себе силы приподнять в улыбке уголки губ. — Надеюсь, пример моей жизни действительно поможет тебе осознать всё, что необходимо. Объяснение Хьк’кмьеейра оказывает тем самым элементом, не хватающим для завершения его неустойчивой картины мира. Потому встречный вопрос застаёт его врасплох: — А что с твоей стороны? Почему ему даже мысли не закралось в голову, что Феникса это тоже беспокоит? И теперь он потеряно и спешно роется в собственных ощущениях и характеристиках, стараясь сообразить побыстрее. Он бы жестоко обиделся на месте ящера, если бы в ответ услышал лишь неловкое молчание или бесплодную попытку подобрать правильные слова. И… у него не получается. Он мигом определяет, что момент упущен, и заливается краской стыда, смешанного с лёгким страхом возможной потери. Феникс, не дождавшись ответа, опускает на него взгляд, оторвавшись от огня. Он смотрит на него некоторое время, и остаётся лишь гадать, с какими эмоциями внутри. Фэнг понимает, что теперь не сможет выдавить из себя ни писка оправдания, будто кто-то внутри повесил амбарный замок на его речевой центр. — Как же глупо было с моей стороны спрашивать такое, — произносит Феникс, сжимая его живое плечо. — Прости, я не подумал, как следует. Ты звал меня, когда умирал. У тебя больше никого не осталось, и возвращаться некуда. Но каждый кахири и человек — улитка. Мы носим свой дом в себе. Только сперва надо этот дом там отыскать. Фэнг выдыхает, заставляя напряжённые нервы успокоиться. Кажется, после всего произошедшего у него открылась новая фобия: он страшно боится потерять кого-либо или что-либо. Такие заскоки будут мешать в дальнейшем. Ведь жизнь другой не бывает: что-то всегда приходит, а что-то уходит. Всё меняется и движется, и любые попытки удержать заранее обречены на провал. — Фэнг, как ты? — ящер мягко приподнимает его лицо за подбородок. — Я напомнил о том, о чём не следовало. — Ты со мной в горе, — шепчет он. — Когда уже мы окажемся в радости? Неужели никогда? Какая-то птица пролетает так близко к окну, что слышится звук её мелких быстрых крыльев. Хьк’к реагирует на движение, дёрнувшись всем телом на направлению к нему, а рука его мгновенно оказывается на патронташе. Убедившись, что это всего лишь местная фауна, он садится обратно, но уже вовсе не расслабленно. — Я относительно согрелся, — сообщает он. — Нужно выставить периметр на случай вторжения, а затем поспать хотя бы несколько часов. — И похавать, — подсказывает Фэнг. — Найдём. Феникс одевается и выходит, хлопнув дверью сеней, а человек остаётся один на один с тлеющим в печке огнём. «Джуитроссе пал», — эхом звучат в ушах зловещие, металлические слова. Перед кем пал? А тут и гадать не надо. Наверняка дуумвиры, которым так подпевал тот стрёмный чванливый глашатай. Какая ещё сила могла посягнуть на храмы? Что им нужно? Разрушить всё, что создано и работает? Уничтожить палача? Неужели они сотворят с Вахравским миром то, что обещали в амбициозных выкриках? И тысячелетия подряд выживать будет только сильнейший и наглейший, как в проклятом небесами Нью-Исине? Фэнг успел полюбить эту страну, хотя даже не видел её весны, а это о чём-то да говорит. Он совершенно не желает для неё такой участи.