Hero of War

*** Тарка заведена внутрь, все вещи занесены и разложены по жилым отсекам. В комплексе есть вода из глубинных скважин, которую можно подогреть с помощью магии, замкнутая система вентиляции и аэрации воздуха, свет и тепло. Фэнг понимает, что всё эти сложносочинённые блага работают на магии, особенно комплекс дек и приборов, и расход приличный. Но источника питания он не видит. Никому не пришлось пинками заводить условный «генератор в подвале». Возможно, но только возможно, эти помещения — лишь крохотная часть чего-то большего, старого и огромного, спрятанного в земле, точно хтонический титан, создавший стихии на заре времён. Он старается об этом не думать. Стоит отвлечься, и стены начинают давить, кажется, будто недостаточно света, ветра и воздуха. Откуда этому взяться под слоями земли, нанесённой сверху? Комплекс закопался в неё, оброс деревьями и травами, покрылся снегом. Удивительно, что удалось расчистить окна с южной стороны, раскрыв ставни. А вот с других сторон — как в гробу. Ничего. Фэнг ощущает силы пока что противостоять этому и не воображать себя заживо погребённым в сырой могиле. Ирис настраивает связь с союзниками, экспериментируя с источниками энергии и частотами. Феникс расчехляет свои «результаты экспериментов», запускает лабораторию и начинает работать. А несчастный Фэнг находит кладовую с припасами и маленькую странную кухню, и начинает кашеварить. В этом полку ему принадлежит почётная должность повара. Как заводить плиту с помощью циркулирующей магии, он не знает, поэтому кладёт в железную утробу плиты угли из ящика рядом, добавляет трухи и ломает заклинание-«спичку». Он жарит лепёшки и варганит похлёбку из того, что есть, надеясь, что вкус подойдёт и ему, и кахири. Он торжественно объявил обед, но пришедшая Ирис почти не ест, а Феникс вообще не вышел из лаборатории. Она всё ещё неловко держит ложку. Может, потому так и копается в миске и развозит по краям. Фэнг не хочет думать, что это всё из-за того, что она услышала по восстановленной связи из Дитхизина. — Как твои раны? — спрашивает он наиболее мягко. — Всё ещё больно. Я направила все усилия кйонды, чтобы восстановить ткани, — она говорит, но на него не смотрит, печально и напряжённо размышляя о своём. — Драться я не смогу, максимум — колдовать. С этим у меня всё в порядке пока что. Фэнг отставляет тарелку в сторону и говорит то, что давно надо было прояснить: — Он всё-таки Цессекц-43. — Ага. Съев пару ложек похлёбки с кусками мяса, она, наконец, озвучивает свои мысли по этому поводу. — Оно не сыпало на него обвинениями, лишь ругалось за то, что ему пришлось исправлять, убираться за ним. Это было больше похоже на жест отчаяния смертельно уставшего существа, проведшего в одиночестве, среди трупов и машин непозволительно много времени. Феникс не сказал всего, что говорило ему Оно в последнем послании. Я уверена на сто процентов, именно Оно попросило его продолжить работу, когда настанет время. Уж над чем именно — дело десятое. Мне всё равно. Оно никогда не сделает плохо миру кахири, по крайней мере, специально. Цессекц-43 отработал всю причинённую миру боль или ещё отработает. А может, это не сам Цессекц собственной персоной, а лишь его знания, привязанные к иному сознанию. К лоскутному одеялу, сшитому из необходимых кусочков вёндхо гениев, чтобы получилось то, что нужно. Звучит негуманно, но если бы на карту было поставлено благополучие целого мира, я бы и не то сделала. Это он и хотел услышать. Собирается она, в конце концов, устранять этого древнего всадника или оставит беднягу в покое. — Феникс совсем не похож на злодея. Вот нифигашеньки, — произносит Фэнг. Уж кому, как не ему, это знать наверняка. — Ты права, наверное — лоскутное одеяло. Или же он изменился со временем сам. Или таким и был изначально. Может, весь тот чёртов апокалипсис — роковая случайность и недосказанность. Как будто он один там учёным прыгал среди смертельных штаммов. Никогда не поверю. — Пусть Хьк’кмьеейр делает то, что должно. При изменившихся обстоятельствах это выглядит самым разумным шагом. Натравить на Ягро всадника Эпидемию, уничтожающего цивилизации до основания. Хе. Фэнгу никогда не давалось умение представлять живых существ в качестве самого смертоносного орудия. Живая плоть слаба и испытывает боль. — Ты считаешь, и меня не стоит устранять? — продолжает он. — Я до сих пор не представляю угрозы? — Что ты… — слабо усмехается она. — Сравнил маленького себя и дуумвиров с их армиями и пропагандой успешности. Твой симбиоз никому не навредит. — Это не совсем симбиоз. Ты должна была понять это первой, — учитывая, что именно она передала ему информацию о его погибших друзьях с обеих фронтов. — Я… я будто он и есть. Будто просто живу теперь в этом теле, перетёк в него. Но при этом я точно Фэнг Йинглей. Одновременно! И мне будет невыносимо больно вне зависимости от того, кто победит в этой войне. — Ты всё равно на неё никак не сможешь повлиять, так что не беспокойся, — сухо успокаивает его Ирис. — Ни помочь, ни саботаж устроить. — Даже не знаю, легче мне от этого или тяжелее. — Мелкую сошку никто не пытается убить, — назидательно добавляет она и принимается мучить лепёшку. А до Фэнга, наконец, доходит, что от возросшей сырости у неё болят переломанные и недавно срощенные челюсти. — А гибридов? — спрашивает он как бы между прочим. Когда Ирис не отвечает сразу, неуловимо помрачнев, он добавляет: — Что это вообще значит? И кто такие «обещанные»? На них охотятся дуумвиры? Пожалуй, на данный момент ты самая тёмная лошадка. Хотя, конечно, это не моё дело. Не хочешь — не отвечай. Она недовольно откладывает (почти отбрасывает) ложку, будто он испортил ей аппетит. Поводит носом. Когда она встречается с ним глазами, видно, что он вовсе её не рассердил, как ему казалось. — Ты же знаешь, что на Вахраве много племён. Разное количество хромосом, и представители разных видов не могут иметь совместных детей. Однако имеют право образовывать пары. И среди них есть такие, которые не смиряются с этим и просят богов дать им первенца… Фэнг едва не вздрагивает. Есть что-то неопознанное, жуткое, необъяснимо знакомое в её коротком незаконченном рассказе. Оно касается тёмных уголков сознания, пробуждая знания, которых там быть не должно. А может, во всём виноваты зиды — протянули за собой, как бусы, самую древность, пахнущую сырыми кострами. Нельзя у небес первенца просить. Он-то знает. Боги молчат, а дьяволы всегда отзываются на искренние мольбы. — Есть тот, кто может согласиться, — продолжает Ирис. — Но взамен он потребует тело ребёнка и все его души. Первенец будет служить ему всю жизнь, а если потребуется — то пожертвует своё тело. Это и есть Обещанные. Мы служим в Зеркальных храмах и охраняем информационные крипты, как очень злые библиотекари. Ну и… оказываем услуги смертельного характера. У нас есть сила и связь, мы живём долго, и наши обязанности весьма серьёзны. Когда придёт время, мы должны справиться со всем. Не чувствовать боли, не бояться. Сейчас, когда небеса закрыты, нам никто не поможет извне. — Получается, он отдаёт право выбора родителям, отбирая его у ребёнка? — Да, именно так. — И что, никто не попытался обмануть, как происходит во всех сказках? Пообещать что-то другое? Отгадать имя чудовища? Ирис коротко улыбается уголком рта, будто оценив направление его мыслей. — Может, кто и пытался… Но откуда мне знать? Значит, за неё родители бороться не стали. Да и, наверное, монахом быть куда лучше, чем всю жизнь морковку на ферме дёргать. Ирис встаёт, благодарит за еду и уходит в комнату связи. *** Сквозь грязноватое окно в потолке с трудом видно наступление короткого золотисто-оранжевого заката. В небольшой комнате, жилом отсеке, не сохранилось кроватей и матрасов, и Фэнг уже смирился, что им с Хьк’кмьеейром придётся довольствоваться не вполне удобными спальниками. Второй такой же отсек принадлежит Ирис. К вечеру ей уже передали, что происходит в столице столиц и сбросили инструкции. Феникс выполз из лаборатории, чтобы послушать новости. Так они и встают, по бокам от дремлющего «священного зверя», а Ирис — прислонившись спиной к белой перемигивающейся огоньками деке. — В Дитхизине идут ожесточённые бои. Многие кварталы охвачены пожарами. Неприятель пытается отрезать группу войск, защищающую Шпиль, от остальных и от снабжения. Пока нельзя сказать, на чьей стороне преимущество. Могущественные саи и таши легко могут разобраться с менее магически одарённым ополчением и отрядами, собранными из добровольцев. Районы и дома переходят под власть одних и других по нескольку раз в сутки. Жители покинули центр столицы и сконцентрировались на окраинах. Монастыри заявили о готовности принять беженцев с последующей компенсацией. Судя по кратким перехваченным сообщениям противника и направлениям наступлений, услышанная мной на допросах информация подтвердилась. Дуумвиры твёрдо намерены захватить Шпиль, через его консоли вскрыть крипты и заодно убить спящих богов. Да, в нём находится устройство, способное открыть все замки удалённо, которые при обычных попытках вскрытия на местах просто убивают абсолютно любого. Очевидно, к чему это приведёт. Передовые технологии окажутся в руках кучки влиятельных и могущественных кахири. Мёртвые боги больше не смогут им помешать. Война за Адгарду-2 будет проиграна, но коалицию дуумвиров не интересует космическая экспансия. Это ведь только траты и траты, и никакой звенящей прибыли. Если они так осведомлены обо всех тонкостях, для меня остаётся загадкой, что они намерены делать с перегрузкой миров и опасностью их скорого взаимного вхождения. — Согласен с тем, что дуумвирам просто не нужна Адгарда, — отзывается Хьк’кмьеейр. — А загадка разрешается вот так: они планируют сократить численность населения, что весьма просто осуществить, если лишить их средств к существованию за счёт приватизации предприятий и ферм. А также они упростят производство. Уничтожат сложные энергоёмкие отрасли, и вместо космических двигателей начнут производить плойки для завивки грив или личные мини-деки. — …личные деки для доступа к смехуёчкам после 16-часовой смены за грошики на миллионера, — добавляет Фэнг, не в силах противостоять мерзкому и довольно отчаянному хихиканью. — Тем более, — продолжает неторопливо рассуждать Феникс. — Всегда можно ограничить доступ большей части населения к сложным изобретениям и их использованию. Можно уничтожить все Нарли-Сенни и оставить только несколько штук для личного или экстренного использования. То же касается аппаратов, применяемых при диагностике в здравоохранении и науке. — Откуда ты знаешь столько об их планах? — удивляется Ирис. Напрягают не само наличие этих знаний, а их неутешительное содержание. — Я жил при таком строе и при таких дуумвирах, — охотно поясняет он. — Это всегда возвращается, как только даёшь слабину. Это как вечно дремлющая болезнь выползает из недр организма, стоит его иммунитету хотя бы немного ослабнуть. И, здравствуйте, уже пора применять антибиотики. Почти паническая мысль настигает Фэнга с большим, почти неприличным опозданием: — Но… — эти сослагательные наклонения довольно сложно даже произнести, не холодея внутренне. — Если дуумвиры убьют координаторов, из-за этого мы проиграем бои на орбите. И там, в космосе, всех вырежут, кто не успеет сбежать. Всех людей и кахири сделают пленными или убьют. Все наши корпуса! Это же ужасно, этого ни в коем случае нельзя допустить! После этого мы не сможем выйти в космос не одну сотню лет. Неужели это никак нельзя остановить? — Поэтому ночью я ухожу в город, — решительно отчеканивает Ирис. — Им не хватает бойцов. «И какой же она сейчас боец, с таким ранами…» — думает Фэнг, но не озвучивает это. Впрочем, кто бы говорил. Сам он-то кто? А помочь хочется точно так же. В таком случае, он знает только один способ, предписанный методичкой. — В Дитхизине же основные силы и командование врага, верно? — уточняет Фэнг. — Да. — Вам нужен разведчик. Помню, все повторяли, что кахири не обращают на краснокровых людей внимания, а в особенности не обращают на меня. И потому не причинят вреда. Меня пропустит любой кордон. — К чему ты клонишь? — настораживается Хьк’кмьеейр. Фэнг продолжает, обращаясь в первую очередь к внимательно слушающей Ирис: — Вот если бы твои соратники в городе могли сказать хотя бы примерно, где расположилось командование, я мог бы попытаться проникнуть к ним. Что-то мне подсказывает, что занимать им проще гостиницы. И я вполне могу попробовать туда заселиться, да? Передатчики, переводчики и прочие магические штучки можно спрятать в протезах, под кожей. — С чего ты взял, что они станут обсуждать рядом с тобой свои планы? — спрашивает Ирис. — Или что ты сможешь подслушать через стенку? Высшее командование в гостиницах, как же! — Ну… не высшее, — уступает человек. Тут он не спец в традициях, это верно. — Хоть кто-то. На их месте я бы очень хотел побеседовать со мной. Даже их глашатаи обожали ставить в пример мой мир и добивались от меня слов одобрения. По идеологии я являюсь их союзником — это раз. Во-вторых, я ветеран. И если они пригласят меня на ужин (а я постараюсь примазаться и показаться достаточно забавным), то не будут сдерживать языки, ведь полагают, что я ни слова не понимаю. И в третьих, о заселении: на месте хозяев гостиницы я не стал бы отказывать человеку, который возвращается домой и бежит от гражданской войны. Я ведь смогу настучать новой власти. — Слишком много «если», — буркает Хьк’кмьеейр. — Да, многое — прямая удача, но я уверен, что смогу сыграть на ситуации. Я подслушаю планы, передам их вам и буду сидеть тихо во время последующих сражений. В подвальчике, как кротик. Риск минимален. Зачем им убивать меня? Это бессмысленно. В их глазах я и так уже полутруп, но который может рассказать красочную и ужасающую историю своих зубодробительных приключений. — Это глупый план, — возражает Феникс. Несмотря на отсутствие мимики, он выглядит как одно большое выражение дискомфорта и беспокойства. Но Ирис не отказывается от помощи. Не время. Для неё он в первую очередь в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах — воин. Как он считает и сам. Что ещё он умеет? Чем ещё он занимался в жизни? — Я узнаю у союзников, как им такая идея, — сообщает она. — В случае согласия они передадут координационную информацию. Вместе с Фениксом мы соорудим передатчики, настроенные на эту подземную деку. Феникс же, оставшись здесь, передаст разведданные от Фэнга на деки в Шпиле. Там мы избежим перехвата. Задача ясна? Мы должны управиться до ночи, так как я ухожу. А ты выйдешь утром, на тарке. — Мне тоже нужно в Дитхизин, — перебивает Хьк’кмьеейр. — Понятно. И когда же? Завтра? — Нет, нужно кое-что доделать. Ещё одни сутки синтеза, может, немного дольше. — Значит, получаешь данные от Фэнга и свободен. Как раз сутки. Укладываемся. И, поворачиваясь к деке, сразу начинает набирать коды соединения с союзниками. Решение принято мгновенно. И сразу понятно, кто тут гражданский учёный, пусть и хорошо вооружённый, а кто действующий военный командир. Только если дуумвиры проиграют, кахири и люди выживут. Ягро лишь потеряют плацдарм Адгарды-2. А вот если произойдёт вхождение миров, то какой по мощности взрыв за этим последует? Может, сметёт и ближайшую цивилизацию в том числе. И даже без всех этих причин он без колебаний выступил бы против дуумвиров. Ну уж нет, только не этот мир. Он был гораздо более ласков к нему, чем родной. Когда его использовали и бросили, кахири сказали — «пойдём со мной». И дали ему не только спасение от смерти, но и настоящую новую жизнь. Будущее, существование которого он осознал лишь тогда, когда у него это намерились отобрать. Фэнг — солдат всех трёх армий. И впервые он знает, за что собирается воевать. *** Естественно, в Шпиле согласились на авантюру Фэнга. Враг действительно не сможет предположить, что они используют человека в качестве шпиона. И что какой-то человек вообще способен шпионить не в пользу людей, а помогать действующему режиму кахири… К ночи передатчик был готов, несколько точек предполагаемого расположения штабов переданы из Шпиля, а Ирис приняла последние лечебные заклинания и лекарства перед уходом в зимнюю ночь. — Да дойду я, дойду, — ворчит она, поправляя перевязь с мечом под меховым плащом. Феникс отдал ей свой. — Не так уж и холодно. — Береги себя и не рвись на передовую, — советует Фэнг. — Ты ещё не восстановилась. Она с усмешкой кивает, но видно, что она всё равно поступит по-своему. — У каждого своя роль, — выдыхает в морозный воздух гибрид по имени Ирис. — Здесь мы расходимся. И да помогут нам боги и зимы, и лета, нынешние и грядущие. Ночной небосклон над Дитхизином — бледно-красный от зарев пожаров, отражающихся в низких облаках. Силуэт Ирис быстро теряется между чёрными стволами, согнувшимися под весом снегов. — Это ошибка, — молвит Фэнг, ощущая прилив неожиданно острой тоски и тревоги. — Не должны мы были её отпускать. Феникс приобнимает его за плечи: — Она справится со всем. Враги перед своей смертью не успеют пожалеть о том, что не убили её, когда была возможность. Они стоят, не торопясь спрятаться в подземный комплекс, и лесной снег лениво морозит им пятки. На закрытом куполе чёрного неба, в самом зените, снова бесконечно вспыхивают и гаснут светящиеся разноцветные точки. Залпы корабельных орудий? Попадания? Взрывы в вакууме, сносящие переборки, сжигающие кислород и тут же потухающие? Огромные радужные кольца неизвестной природы? Почему это вообще видно? Разве по факту они не находятся слишком далеко от системы Адгарды-2? А как будто бой идёт где-то рядом с лунами. Словно вся атмосфера — огромная увеличивающая линза. С Хайклоу не видно абсолютно ничего. — Мне не верится, что мы так скоро должны разбежаться в разные стороны, — признаётся Фэнг. — Это временно, — утешает его Феникс, наклонив к нему непокрытую голову. — В Дитхизине основная зона боевых действий, — нервно передёргивает плечами человек. — И ты сказал, что тоже пойдёшь туда. Нас обоих или одного из нас легко могут убить. А если дуумвиры победят? Что ты будешь делать? — Я квалифицированный врач, у меня нет стороны. Видишь, это схаргл, подтверждающий мои слова, — он выуживает из кармана круглую печать на цепочке. — Медиков убивать не станут, у нас так не принято. — Шальной снаряд ещё никто не отменял. Вообще, было бы странно, если бы он не беспокоился. Спокойных прирезают в первую очередь. Психующих — в нулевую. — Иди сюда, — Феникс обнимает его, прижав лицом к своей груди. — Всегда есть нечто большее, чем мы двое, — сожалеет Фэнг. Нечто, намного ценнее, больше, важнее. Как мог он, воспитанный на этих бесконечных методичках и тренингах спец.операций, сидеть сложа руки? В тот самый момент, когда единственное, что он умеет, действительно пригодилось, и не откормленным собственникам корпораций с наглыми глазами? — Без этого «большего» впереди нас двоих может уже не быть, — отзывается Хьк’кмьеейр. — Мы оба — в том будущем, за которое собрались бороться. Не так ли? — Ещё бы, — он поводит лицом и надеется, что не размазывает сопли по чужому плащу. — Как представлю, сколько стали бы стоить мои импланты при дуумвирах, так сразу боеспособность невиданная просыпается. Вот реально, горло бы порвал, такая сумма! Я уверен, что лекарство от болезни Истребления не нашли, потому что нихрена учёным не платили и лабораторий нормальных не было. Ни карантина, ничего. — И какое же устройство общество у Ягро? — Хьк’кмьеейр пользуется тем, что он отвлёкся, и заводит его внутрь. Закрывается герметичный люк. — Родово-общинный строй и… клановая система? Что-то вроде этого. Не сказал бы, что это касты. Мы объединены группами рождения и целеобразованием при рождении. Это не то же самое, что семья, эти связи гораздо более слабые. Мне сложно перевести эти категории на кахирский, они ускользают, часто их просто не с чем сравнить. Особенно когда думаешь о семье. У нас нет такого понятия, но как будто… было? Или будет? — Скорее, это технически возможно при определённых обстоятельствах, — Феникс садит его на столовые циновки у исходящей теплом кухонной плиты. — Что за хрень я говорю… — стонет Фэнг, с досадой закрывая руками голову. — Я видел подобное наложение, — он помогает ему снять плащ и раздевается сам. — С высоты этого опыта, заявляю: это психически безопасно. У тебя хотя бы «швов» перехода не наблюдается, потому что вы не сильно-то и различаетесь. А вот ты видел когда-нибудь одновременно холерика и непробиваемого сангвиника, в одном и том же разговоре? Ты просто не знаешь, в какой момент он перестанет себя контролировать и тебя снесёт потоком идей и информации. Тебя будто внезапно сунет головой в радугу. А потом — обратно в стратосферу, и ты недоумеваешь: когда я переместился в этот замшелый лекторий? Все такие серьёзные. Смотрите, кто-то ковыряет микроскоп. — Не, когда такое — это значит псих, — слабо ухмыляется человек. Похоже, Фениксу удалось отвлечь его своими разговорами. Кое-что он успешно перенял у Фэнга: раньше совсем не получалось даже намёка на шутку или хорошую аллегорию. И, несмотря на это, ящер выглядит как тот, кому собственная судьба и будущее совершенно безразличны. Сквозь отверстия в железной решетке переливаются красные горящие угли. Немного кружится голова. От жара печки, после холода, после всей нервотрёпки он чувствует себя каким-то пьяным. Феникс рядом сложил руки на коленях и тоже смотрит в огонь. Никто на свете никогда не угадает, о чём он думает — сейчас и всегда. Чего он хочет и хочет ли. — Если бы ты был человеком, я бы засосал тебя в губы, — неожиданно произносит Фэнг. Хьк’кмьеейр глядит на него (совершенно точно) с удивлением. Мешкает пару секунд и предлагает: — Давай попытаемся осуществить это с тем, что имеем. Или наши запахи и слюны несовместимы? — Если зубы чищенные, то совместимо всё, — он хватает его ладонями за жёсткие щёки и челюсть. — Я не уверен, что это будет чем-то возбуждающим, но новым опытом — точно. Во-первых, дело в величине: голова Феникса гораздо больше. Но даже если уменьшить её до размеров человеческой, рот всё равно будет больше, с клыками и ребристым нёбом, длинный и узкий, выдающийся вперёд. Мягкая кожа вокруг подвижна, и играла бы роль губ в мимике, будь она у него более выражена. Фэнг приближается и целует его в верхнюю губу, под чётко очерченными ноздрями. Этак тихо и деликатно, будто в лобик. Феникс в ответ облизывает его, на секунду выпустив язык и коротко мазнув по подбородку. Это будет очень странно: облизывать чужие клыки и позволить засунуть в свой рот длинный и толстый, неуклюжий язык. Границы их тел непреодолимы и невесомы. — Настанет время, когда мы с тобой вдвоём перейдём в людской мир, чтобы впервые по-настоящему поцеловаться, — говорит Фэнг, обнимая его за шею и подтягиваясь выше, прижавшись щекой к щеке. — Как положено у людей. Ведь как выглядел Феникс тогда, в человечьем обличье… Как самый настоящий, холодный и невозможный элв, покинувший зид, чтобы забрать его к себе. Высокое существо в сказочной одежде, расписанное цветными изящными татуировками. Фэнг не мог осознать, что происходит, когда они впервые встретились, и он без оглядки ломанулся навстречу судьбе. Вернее, потёк, увлекаемый течением, как бельё, потерянное прачкой в горной реке. — Когда я вернусь с тобой, да на своих двоих, все умрут от зависти, — убеждённо ворчит он. — Я, блять, даже специально интервью газетам дам. — А кто будет завидовать? — Стоп, ты же пойдёшь со мной, да? — внезапно тревожится человек, всматриваясь в его глаза. — Или этого нет в твоих планах? Феникс переводит взгляд на печку. Руки его поддерживают Фэнга, чтобы он не свалился с коленей. Ящер вздыхает и медленно произносит: — Чем ближе точка во времени и пространстве, в которой я исполняю то, ради чего был призван в этот мир, тем сильнее я чувствую пустоту за ней, дальше. Словно мне не предначертано никакого будущего. Словно я вмиг растворюсь в небытии, убранный, как ненужная карта обратно в колоду. В такой ситуации ясно видишь лишь путь до точки и не можешь строить никаких планов. Не можешь мечтать и надеяться. — Не может же так произойти на самом деле? — возражает Фэнг. — Никто не станет убивать тебя. Даже Ирис только заступится. Кто посмеет? Разве что ты сам не захочешь продолжать. — Есть вещи, с которыми довольно трудно существовать. Невыносимо. Возможно, мне удастся их пережить. Вахравский мир ставит на карту всё, и я вместе с ним. И когда я смотрю на тебя, я уже не кажусь себе мёртвым, — он чуть освобождается от объятий, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я боюсь, что когда мне скажут: «ты сделал свою работу, тебе пора растворится в пустоте!», я отвечу — простите, я не могу. Фэнг не способен сказать ничего внятного в ответ. Всё же это не прежнее «домашнее животное без лапок, свернувшееся на коленях». Но не может жизнь свестись к «точке» и на ней завершиться. И никто не смог бы на берегу предсказать всего, что произойдёт с ними двумя и с миром за эти месяцы. На ум приходит только глупое и бытовое — спросить, хочет ли Феникс ужинать. Но тот опережает его: — Ты уже знаешь, как пользоваться душевой? — Я попытался, но мыла там не нашёл. И это скорее дождевая, чем душевая. — Что ж, джанту не принимают ванн. Дыхальца на животе. Чтоб Фэнг когда-нибудь отказывался поплескаться в воде. Учитывая повсеместный кахирский нюх, лучше быть всегда как можно чище. Под пятками имплантов — квадратная каменная чаша с низкими бортиками. Такая же холодная, как в прошлый раз. Фэнга почти перестало смущать, как датчики на искусственной коже воспринимают воду и прикосновения. Не всегда чётко, иногда с задержкой, но никогда не щекотно. Феникс ковыряется в панели управления, и из распылителей, которыми усеян потолок, начинает капать вода, пузырясь. Она, наверное, задумывалась тёплой, но по дороге теряла почти весь свой накал. — Закрой глаза, — советует ящер. — Не было рассчитано на слизистые иных народностей. Фэнг подчиняется, и сзади его обнимают большие руки, мыльно скользнув по коже, а затем Хьк’кмьеейр прижимается сам. Сразу становится тепло, несмотря на брызги. — Хочешь, я вымою тебя? — предлагает ящер, и самые низкие частоты вибрируют у него в груди, как далёкие раскаты грома. — А почему бы и да. Феникс начинает с головы. Перебирает его волосы против роста, словно мокрую шерсть. Фэнг давно подравнял обе половины головы — лысую и отросшую, и они не успели достигнуть неуставной длины. А розовой краски он так и не раздобыл. Ладони Феникса снова опускаются на его грудь и пресс и принимаются медленно ласкать. Спина проигнорирована: ящер плотно прижат к ней и иногда потирается от переизбытка чувств, отклоняясь от запланированного мытья всё дальше. Его рука движется вниз и обхватывает ещё мягкие член и яйца, нежно и скользко перебирает в ладони. Вторая ложится на поясницу и устремляется между ягодиц. Прикосновения лёгкие, и пенис Фэнга затвердевает практически незаметно для него самого. По крайней мере, член Феникса, прижавшийся к его бедру, он замечает раньше, чем собственный стояк. — Теперь пойдёт чистая вода, — шепчет Хьк’кмьеейр. Фэнг поднимает лицо к потолку, отмывает от мыла лицо и волосы, чтобы открыть глаза. Когда шея и плечи тоже перестают быть мыльными, Феникс приникает к ним шершавой мордой в приступе незапланированной нежности. Медленно водит носом, обдавая глубоким дыханием, неторопливо лижет, заставляя покрываться мурашками, и изредка покусывает кожу. Язык спускается всё ниже и ниже вдоль позвоночника, минуя крестец. Хьк’к прикусывает его за ягодицы, прежде чем запустить язык в ложбинку между ними. Фэнг не выдерживает и тихонько, чуть удивлённо стонет. Язык дразнит самые чувствительные места, заводя ещё сильнее. Теперь прохладные капли воды становятся уместными и предпочтительными — они охлаждают. Неужели он предлагает заняться этим прямо здесь и сейчас? — У тебя есть заклинание? — спрашивает Фэнг, сглатывая. — Ну, то самое? — Ммм… — гудит Феникс, встряхивая мокрый браслет и всматриваясь в крупные бусины. Выбирает подходящую. — Можно сказать что есть. Человек ощущает, как холодок магии струится вдоль позвоночника и охватывает задницу, тоненькими струйками проникает внутрь, доползает до груди. Капли с потолка прекращают падать, погрузив купель в тишину. Фэнг примеривается, как его прижмут спиной к стенке и отлюбят, и кожа на спине тут же начинает фантомно саднить. Нельзя сказать, что в их временном убежище беспрецедентная мягкость, но хоть кое-что. — Пойдём в спальню? — предлагает он. — Тут, пожалуй, всё же для меня жестковато. Феникс высушивает их обоих заклинанием. Фэнг даёт взять себя на руки и утащить в комнату. Ему и самому теперь не нравилось ходить по коридорам комплекса, когда в нём не стало Ирис. Странно, всего на одного кахири меньше, а всё кажется опустелым и заброшенным. И освещения как будто уже не достаточно, словно везде пролегли невидимые тени, видимые не взглядом, а воспринимаемые чем-то ещё. И странный автоматический зверь не оживляет ситуацию. Феникс опускает его на разложенные на циновках спальники и ложится рядом. Он млеет, если его почесать в узких промежутках между рогами или мелкие чешуйки вокруг ушных отверстий. Чем Фэнг и занимается, пока тот не направляет его ладони в места ещё более нуждающиеся в прикосновения. Жаль, на телах кахири довольно мало чувствительных мест. Будь он человеком, Фэнг показал бы, на что способен. Феникс, безусловно, собирается снова использовать язык для растяжки. Они оба лежат на боку, лицом к лицу, и Фэнгу не хочется менять положение. — Можешь пальцами? — просит он. — Или давай я. Хьк’кмьеейр кивает и оборачивает два пальца мерцающей магией. Наверное, ради особого взаимодействия с заклинанием внутри него. Проводит ими по своему пенису, снимая слой густой прозрачной смазки. Фэнг закидывает ногу на чешуйчатый бок, чтобы дать лучший доступ. Руки у того достаточно длинные, чтобы дотянуться до его паха, дразняще провести по мошонке свободными кончиками когтей и приложить влажные пальцы к анусу, мягко раскрывшемуся навстречу. Магия делала всё таким простым и безболезненным. Не хотелось думать, что они собираются сделать это в последний раз. Следом за этим всегда идёт логичная мысль, что стоит поберечься и не соваться, куда не просят. Нечто, очень похожее на шепоток инстинкта самосохранения. Был бы у Фэнга этот инстинкт по-настоящему развит, он не сунулся бы в космос, сымитировав приступ… скажем, патологический непереносимости вакуума. Или звёздной крапивницы. Он закрывает глаза, отдаваясь ощущениям ленивого, неострого возбуждения. Уставшей, но необходимой ласки. Феникс всё отлично понимает. Его движения аккуратные, осторожные, тягучие. Трудно представить, что таким образом получится подготовить сфинктер к проникновению чего-то большего, но это всё равно очень приятно. — Как думаешь, ты готов? — шепчет Хьк’кмьеейр. — Хочешь, чтобы я вошёл? — Давай попробуем. Пальцы сменяются влажной, горячей головкой. Похоже, ему приходится применить одну из функций заклинания, чтобы растянуть вход по максимуму и не дать ему рефлекторно сжаться. Потому что он сжимается сразу, как пенис проникает внутрь. Феникс рвано выдыхает. Такие сжатия (в разумных пределах) всегда ему нравились. Фэнг активно ёрзает и насаживается на член глубже. Вот так гораздо приятнее! Он чувствует его пульсацию, возрастающее и убывающее давление на целую россыпь особых местечек, откуда бы они не взялись. В таком положении Фениксу двигаться проще, что он и делает, плавно и без рывков, будто кто-то из них двоих взрывоопасен. Или от того, что только так можно как следует прочувствовать друг друга. Сейчас Фэнг бы и сам не согласился на какой-либо иной темп. У удовольствия привкус печали и неопределённости. Как долго ещё его психика будет справляться с подступающей неизвестностью и невозможностью что-либо изменить? Но ласки Хьк’кмьеейр — интенсивные, как сироп, и пряные, держат его на плаву. Обычно ящер искусно оттягивает момент оргазма, своего и партнёра, но на этот раз он этого не делает. — Наверное, мне не стоит кончать внутрь. Это сильно выматывает тебя, — произносит Феникс. — Я очень хочу, но мне правда стоит тебя поберечь перед вылазкой. Фэнгу удаётся только кивнуть, поскольку дыхание его совершенно сбито. Он уже почти на пределе, и нет желания держаться дольше. Ощущает, как напрягается раз за разом член в нём: Феникс тоже готов. Оргазм созревает где-то в середине живота, затапливает внутренности, все конечности, вплоть до искусственных. Фэнг приникает к Фениксу теснее и, пожалуй, слишком сильно впивается в его плечи. Он выплёскивается, запачкав чешуйчатый живот и частично спальник под ними. Хьк’кмьеейр шипит, ему приходится слишком поспешно вытащить, буквально выдернуть член из него, прежде чем тугая струя спермы выстреливает наружу. Вся задница Фэнга и нога оказываются залиты напрочь. — Вот это следовало бы называть «влипнуть по-крупному», — хохмит человек. Если снимет ногу с талии кайлихири, то она тут же склеится с другой. Хьк’кмьеейр переводит дыхание, крепко держа человека в объятиях, а потом использует магию, чтобы убрать всю сперму с них и ткани. — Надо установить передатчики в твои импланты, пока мы не провалились в сон, — предупреждает он. — Разумно. Я только сперва попью. — Приходи в лабораторию. На волне эйфории и неожиданного внутреннего спокойствия, и даже сытости, Фэнг добирается до кухни и обратно, игнорируя все потусторонние тени, пустоту и тесноту коридоров. Священный зверь у входа в вотчину Феникса спит сном праведника. — Давай я помогу отстегнуть, — предлагает Хьк’к. Фэнг протягивает ему руку, но тот вдруг замирает, не дотронувшись. Опускается на корточки, чтобы осмотреть ножные импланты. — Что такое? Чего ты встревожился? — удивляется Фэнг. Всматривается в механические пальцы, сжимает и разжимает их для проформы. Изменений вроде нет. — На них же всех сел заряд, — выпрямляется Феникс. — В ноль. — Ну и? С ними бывает. Датчик барахлит, наверное. Срабатывает раньше, чем заряд кончается на самом деле. Подзаряди, и дело с концом. — Ладно, — неохотно соглашается тот. Протягивает ему бусины-заклинания, которые Фэнг помещает в энергетические отсеки имплантов, отогнув полоску искусственной чешуи. Хьк’кмьеейр колдует над его отсоединённой рукой у себя на столе, встраивая в конструкцию передатчики, первый и запасной, а Фэнг скучающе прогуливается по лаборатории. Конечно, он всё равно ничего не понимает в увиденном и ни единой формы опознать не может. Все эти приборы слишком футуристичные и загадочные, сложные до безобразия. И точно чертовски опасные. А что, если тут хранятся штаммы каких-нибудь смертоносных бактерий и вирусов? «Надеюсь, ему хватило ума не сохранять тут образец той самой штуки?» — беспокойно думает он, но спрашивает совсем другое: — А как болели болезнью Истребления? Было очень страшно? — Если говорить очень упрощённо, болезнь Истребления атакует крепления душ к телу, — отвечает Феникс вполне спокойно. — Симптомы у всех были очень разные, и её очень трудно диагностировать в инкубационный период. Практически невозможно. — Вы не могли выжить, — вынужден признать Фэнг. Феникс меланхолично пожимает плечами. — Люди тоже должны были сгинуть в Карзо-Таре, но выжили же? И теперь они — юдеги, слава Вахраве. В одной из витрин Фэнг, наконец, замечает знакомые предметы. Небольшая кучка металлических спиц, длиной примерно с локоть, заострённых с одного конца. Походит на какие-то детали. Но что бы им делать в запертой витрине? — Что это такое? Хьк’кмьеейр поворачивает голову: — Это иридий. Небесный металл, как ещё называют его люди. — О, — оживляется Фэнг. — Я его знаю! Что-то такое про него писали… Что он мгновенно кахири убивает, если воткнуть куда надо. Хотя таким макаром спица кого хочешь прикончит… — Твои воспоминания неточны, — он возвращается к руке, продолжая говорить. — Если орудием из иридия нанести удар — достаточно смертельный, не в конечности — то это вызовет единовременный выход всех душ из тела кахири. Не их уничтожение и не их растворение, ибо на последнее всё же тратится немало времени. Рана, от которой кахири умрёт не сразу, сделанная иридием, вызовет смерть без агонии. Мгновенную смерть без единого звука. Страшно подумать, для чего он держит их в лаборатории в таком количестве. — Да. Подзабыл я эти тонкости. Одно почему-то помню: куда нужно бить, чтобы наверняка. А может, это не он сам помнит, а ягро в нём. Был ли в их телах иридий? Или он слишком редкий и инертный для трансфигурации? — Хочешь взять одну-две с собой? — выводит его из задумчивости Феникс. — Я спрячу в ножные импланты. Иридий не обнаружить просто так, нюхом или магией. — Зачем? — вздыхает Фэнг, присаживаясь на жёсткую подушку. — Мне не придётся драться. А если придётся, то это мне не поможет, я же инвалид. — На всякий случай. Феникс встаёт, чтобы прикрепить готовую руку и раскатать кожу обратно. — Точно не обнаружат? — ловит его взгляд человек. — Откуда эти кретины могут знать, что это не часть механизма? — даже без дополнительного знака фраза так и сочится презрением. — Уболтал. Оружие шпиона. Взрывающийся стилус, ботинки-лазеры-скороходы, дубы-колдуны и подушка-пердушка. — И шапка-невидимка, — назидательно поднимает указательный палец Хьк’кмьеейр. *** Спал Фэнг в лаборатории, перетащив сюда спальник и не испытывая неудобств от яркого света. Феникс так и не ложился, всё работал. С утра они пристёгивают ножные импланты к седлу тарки. Фэнг сделает вид, что не умеет ими пользоваться и лишь рука его едва подходит и едва шевелится. Но даже в таком положении он почему-то больше не ощущает себя беспомощным. Совершенно. Денег ему хватит и на гостиницу, и на непредвиденные обстоятельства. Дорога отсюда до Дитхизина одна, не заблудится. Они прощаются на поляне, где раньше жгли костёр. — В худшем случае ничего не получится разузнать, — произносит Фэнг, сидя в седле. — И я просто сбегу. — А в лучшем случае тебя вообще не пустят в город, — Феникс поглаживает тарку по пушистой пернатой шее. — Ирис говорила, что порталы на Хайклоу всё ещё функционируют. У меня есть веская причина к ним щемить. — Что ж, есть вероятность, что это объяснение устроит всех, — Феникс похлопывает его по бедру в неловкой попытке подбадривания. — Надо же, только ушёл от войны, а она — тут как тут. — Мы им ещё покажем. Он наклоняется, чтобы коснуться лбом лба Хьк’кмьеейра. Время уезжать. Тарка сама выбирает тропу.