Hero of War

*** Крохотное окно выходит на скат черепичной крыши. Ему повезло, что обычно в этой каморке кто-то обретался, и его не заколотили. Фэнг присоединяет к себе все импланты. Спицы все ещё внутри ножных. Он достаёт их и засовывает в пространство между конструкцией и кожей. Так они будут под рукой. Он бесшумно выбирается на крышу, под фиолетовый купол, пронизанный пурпурными и белыми прожилками. Там, наверху, слабо колеблется и гудит магия сотни существ, ветвится воля десятков шемов-телепатов. Это вызывает внутри смутные неприятные впечатления. В здании консульства давно всё затихло. Солдатам и офицерам надо было выспаться перед наступлением. Конечно, наступление, иначе они сидели бы гораздо дольше и вовсе не за картами местности и секретными обсуждениями. Фэнг выпрямляется и оглядывается вокруг, на чёрный город под ногами. На редкие, живые, ещё шевелящиеся в дозорах запахоформы. Те, что на соседних крышах, не способны разглядеть его безвкусную, глухую тень без признаков магии и жизни. Конечно, он определил необходимые для работы, незыблемые суть-центры и сигнальные центры (что были больше похожи на кандалы), и поддерживал их работу. Но и поддерживать газовые отражающие щиты он тоже способен. Одного хватит минимум на полчаса, затем потребуется использовать газообмен и продуцировать новый. Как расточительно. Это плохая машина на кислороде. Почему не использовать энергию, в изобилии рассыпанную в природе? Или хотя бы энергию элементарных частиц? Через черепицу вверх то тут, то там струится тонкий фиолетовый дымок, достигая небесного магического купола непонятного назначения. Некоторые охранные заклинания периметра небрежно раскиданы вокруг, выступают за контуры здания, свешиваются из окна. Нечего вычислять тех, кого требуется устранить — вот же они, сами заявляют о себе. Интересно, скольких он успеет затащить за вечный горизонт событий, пока не будет обнаружен? Может быть, ни одного. Ему никогда не приходилось иметь дело с магией в таком плотном состоянии. Насколько он пострадает, если попробует пропустить её через себя, словно энергетические лезвия? Он понятия не имеет, как именно работают заклинания и как их деактивировать, но знает одно: касаться нельзя. Он ползёт по крыше мимо тёмных окон пустой мансарды, словно паук, тщательно и бесшумно переставляя конечности. Используя неживую руку, он перевешивается через край крыши, чтобы зависнуть над окном. Линии периметра, угловато торчащие из рамы, хорошо различимы в ночной тени. Он пропускает через себя напряженные магические линии, не коснувшись их ни единой молекулой своего пыль-тела. Просовывается в щель, и открывает задвижку на окне. Сигнализация не срабатывает, как он и предполагал. Кахири оставил себе возможность отворить окно, если станет жарко или если потребуется покурить благовония или наркотики. Фэнг заглядывает внутрь: вся комната плотно оплетена защитной магией, точно сложной ядовитой паутиной. На кровати с балдахином отчетливо храпит мохнатое голое тело. Камин почти весь догорел. И тут Фэнг вспоминает, что ему должно было быть холодно, но не было. Да и только потому замечает, что вода начинает делать попытки испариться или схватиться в лед. Он бы не препятствовал переходу из жидкости в твёрдое состояние, но не сейчас, когда ему нужно просочиться через такое количество преград. Тело — набор атомов, чудом не распадающихся в космическую пыль, объединённых настолько сложными взаимодействиями, что он не может понять и имитировать их. Он не воспроизведет. Всё, что он знает — вязкая жидкость должна циркулировать через мозг и через газоприемник, туда и обратно в бесконечно цикличном процессе. Обмен должен осуществляться автоматически. Это единственные части, необходимые ему. И если он не сможет протащить эти суть-центры через эту комнату безвредно, то времени у него в распоряжении останется очень мало. Порыв холодного воздуха легко мог бы разбудить кахири, но в таких шикарных комнатах стоят блокирующие утечку тепла заклинания. Кахири всегда проще сделать специализированное заклинание, чем герметичное окно. Фэнг тихо пролезает внутрь, спускается с подоконника, соблюдая осторожность и пропуская через себя периметр его без сопротивления, как рыболовная сеть — морской простор. Боль следующих друг за другом изменений тела тугая и режущая. Он решает медленно подкрасться, а не прыгнуть рывком, так как тогда непременно перебудит всех на этаже. Прыгнуть всегда успеется, если дело примет неблагоприятный оборот. Он не волнуется и не торопится, шагая по ковру. Враг не учует его запах, ибо запаха нет. Тот почувствует его присутствие лишь вблизи и другим способом, если застыть на одном месте дольше, чем на пару секунд. Фэнг нависает, как призрак, над лицом кахирского офицера. Проигравшие воины или просто воины, которым не повезло. Их обоих этому учили: убивать кахири. У каждого свои методы, но они оба знали, куда одновременно стоит загнать три иридиевые иглы, чтобы не было ни звука, ни стона. И он вонзает их, быстро и резко, прежде чем веки кахири вздрагивают от тяжкого ощущения постороннего присутствия в комнате. Все магические контуры в комнате гаснут. Странная струйка энергии больше не взвивается под небеса. Три иглы торчат из груди, шеи, головы. Руки — живая, неживая, атомарная. И лишь потом Фэнга скручивает раскалывающей, отложенной болью от формирования из жёлтого пятна третьего тонкого манипулятора. Он касается капли крови, и она вязка, как масло. К счастью, он замечает кувшин с водой на столике и незамедлительно поглощает его содержимое. В голове немного проясняется. Есть смысл охотиться лишь на тех кахири, от которых сочится лиловатый дымок. Он не знает, что это и для чего. Но для чего-то точно нужно. А значит, он этому помешает. Он вынимает спицы из тела врага. Души уже покинули тело, отсоединённые прямо в месте крепления. Нет смысла брать часть его плоти. Вместо этого Фэнг забирает и поглощает его клинок: на контроль этой массы энергии хватит. Будет удобно использовать его при формировании лобовых щитов из материи, если понадобиться. Он снова перебирается на крышу, прислушиваясь и принюхиваясь, выбирая, к какой вертикальной нити следовать дальше. Их защиты однотипны, и никогда никакая магия не срабатывала с ягро. Он будет убивать, пока не облажается, пока не откажут его примитивные органические моторы, обслуживающие суть-центр, где хранится его суть-имя. Пока не закончатся в здании кахири или пока не взойдет ущербное зимнее солнце. *** Всё тело болит и саднит, собранное и пересобранное несколько тысяч раз. Его длинные, сложнейшие молекулы не рассчитаны на такую нагрузку. Он оставил незатронутым непосредственным, регулярным изменением примерно десять процентов исходного — и то, следуя сугубой необходимости. Это абсурд — зависеть от состояния этих систем полностью. И он уже ощущает, как перетруженный органический процессор отключает его на едва уловимые миллисекунды — окунает в непроницаемую тьму. И с каждым разом эти провалы всё дольше. Он вспоминает, что таким образом плоть пытается восстанавливаться, запуская естественный режим очистки и обновления. На мгновение — или гораздо дольше — его щиты дают сбой, и из темноты его выхватывает тревожная запахоформа. Чужое внимание на расстоянии в десять прыжков. Фэнга охватывает ледяная волна страха, и он мгновенно исчезает из поля видимости. Но его заметили! Заметили. Он перепрыгивает на крышу соседнего дома и скрывается в слуховом оконце, тоже поддев засов изнутри и проскользнув мимо заклинаний. Его почему-то начинает не по-детски тошнить, и от этого ощущения всё его естество приходит в неописуемый ужас. Потому что в его желудке пусто. И у него, кажется, вообще нет сейчас желудка. Он бредёт по пыльному чердаку, натыкаясь на предметы, и с трудом может припомнить, сколько кахири успел убить. Стержни все были в крови, но разве это о чём-нибудь говорит? Ему нужно бежать как можно дальше. Не останавливаться. Тот патрульный не оставит без внимания его появление. Он доберётся до консульства, перебудит оставшихся и на Фэнга начнётся охота. Он обязан использовать фору по максимуму. Рассветное солнце нехотя пробивается через небесную плёнку, превращая её из фиолетовой в почти прозрачную. Где-то вдалеке резко завывают трубы. Фэнг заставляет себя встать хотя бы на четыре ноги и пойти вперёд. Используя едва работающие навыки химионавигации, он пытается проложить себе путь мимо патрульных, мимо бодрствующих и просыпающихся. Мимо половины города, начинающего войну. Мимо другой половины, прячущейся в подвалах. Он невидимым маревом идёт по верху домов, по чердакам и скатам. Там, где никто другой проползти не сможет. И всё равно — он подкрадывается и резко убивает ещё несколько кахири — снайперов? наблюдателей? — попавшихся ему на пути к спокойным участкам города. Беда в том, что он абсолютно не знает, куда идёт. Он ищет место, чтобы отсидеться и, кажется, находит его на одном из заставленных хламом, больших чердаков высокого каменного дома, узкой частью фасада выходящим на площадь. Здесь Фэнг может спрятаться. Его не сразу заметят, даже если кто-то поднимется, чтобы занять позицию на фронтоне. Площадь займёт всё его внимание. Но пока тут никого нет, и в окрестностях тихо. «Подозрительно тихо…» — осознаёт Фэнг. А через полчаса, с лучами уверенного рассвета, в городе начинается яростная канонада. Сначала далёкая, она становится всё громче и ближе. Разряды заклинаний трещат, как мелкий гром, становятся слышны крики кахири и тарок. Очень скоро шум охватывает площадь, а дом сотрясается до основания, со стропил и досок стряхивает вековую пыль. Здесь не было солдат, потому что линия фронта пролегала в другой стороне. А теперь она переместилась сюда. Фэнг зажмуривается и сжимается в комок, надеясь, что она побыстрее прокатится дальше. Хотя, чего это он? Чего ему уже боятся? Он угасает. Его сердце — если это сердце — бьётся не в груди, а в том, что условно можно назвать горлом — быстро-быстро и несильно, потому что крови ему перекачивать надо совсем ничего. Поддерживать температуру выше тридцати четырёх градусов всё сложнее — ему нечего расщеплять. И всё сложнее дышать. Моргать. Ему приходится прикладывать сознательные усилия, чтобы выполнять всё это. Фэнг уже не может назвать себя живым существом. Он не смотрит, во что превратилось его прежнее тело и не прислушивается к пространственным, химическим или агрегатным ощущениям. Когда он уснёт, вся эта сознательная деятельность прекратится. Лишь война, грохот и страх вокруг не даёт ему вырубиться. Когда всё внезапно прекращается, переходит на гневные и громкие выкрики, Фэнг ползёт к небольшому оконцу, выходящему на площадь, чтобы оглядеться. Что им движет? Любопытство? Тревога? Странное напряжение в воздухе, кромешный ужас, которым веет оттуда? Нет, это не чужой ужас, а его собственный. Откуда? Площадь внизу — как на ладони. Легко увидеть, что вооружённые отряды одной стороны, заблокировав улицы, прижали группу других кахири к домам, в которые доступ тоже был закрыт. По расцветкам одежды Фэнг определяет, что взятые в «кольцо» — преимущественно монахи. И тогда он поднимает взгляд выше, чтобы осмотреть верхушки крыш на наличие «снайперов» и застывает. Золотистое здание, основание которого он принял за какую-то управу, восходит вверх и не думает заканчиваться, утончаясь к своей вершине. Это Шпиль, где спят боги. И именно вход туда блокирует жалкая группа монахов. Их нещадно оттесняют от входа, и они уже не имеют сил и возможности сопротивляться. Дёрнутся — их тотчас же убьют. Через несколько минут избранные отряды восставших проникают в здание. Слышатся отрывистые приказы командиров, дробятся в шуме толпы, оружия, работающих заклятий и эхе. Напрягши пылевое зрение на поверхности тела, Фэнг различает и фильтрует колебания воздуха, складывая их в слова кахирского языка: «тащите их на улицу». И «крипты». Его настигает удручающее, прибивающее к земле осознание, что ничего уже нельзя поделать. Очень скоро кто-то выбивает изнутри двери Шпиля и совместными усилиями магии и мускулов на площадь выволакивают с отвратительным грохотом три огромных контейнера, за которыми многочисленными отрубленными хвостами волочатся кабели и какие-то шланги. Это не похоже на ящики для хранения чего-то. Скорее это напоминает капсулы для анабиоза или гиперсна, прототипы которых видел Фэнг. Только более сложные и массивные, стационарные, как и любое высокотехнологичное оборудование кахири. Монахи, увидев это, взвывают так, что закладывает уши. В их вопле — боль, протест, тоска, отчаянье и мистический ужас. Они видят святотатство. Они видят кощунственное оскорбление святынь, после которого весь мир рухнет. Контейнеры специально выставляют прямо перед их носом, чтобы они наблюдали всё до конца. Гаркает командир, в монахов летят жалящие полосы заклинаний. Кахири давятся воплями. И вдруг в первых рядах Фэнг замечает ту, которую хотел бы видеть в этой обречённой на погибель толпе в последнюю очередь. Там стоит Ирис. Трудно рассмотреть, ранена ли она, но стоит она на своих двоих, придерживаясь за левое плечо. Голова её поднята и неподвижна, а не мечется, как у многих других, не находящих себе места и вынужденных смотреть. Командир, знаков отличия которого нельзя рассмотреть с такого расстояния, даёт знак тишины. И его, к сожалению, Фэнг узнаёт тоже. Это Джомуш Тисси. По площади волной расходится шиканье и все разговоры затихают. В этот момент становится ясно, что бои в городе прекращены. Тишина. Абсолютная тишина… — Ваше время закончилось, — коротко объявляет он монахам. Звук его голоса окончательно убеждает Фэнга в том, что он не ошибся в узнавании. — И начинается время наше. Вы все — покойники, история. И громко командует отряду: — Вскрыть первый саркофаг! Толпа военных вокруг расступается, давая место — кроме тех, кто непосредственно стоит цепочкой и охраняет пленных. Сай-таши толкают контейнер, переворачивая его на бок, сбивают крышку сильными и точными ударами. Она тяжело падает на мостовую, но не раскалывается. Трудно понять, что или кто находится внутри. Слаженный вздох прокатывается про притихшим кахири. — Вытащить! — Тисси выступает вперёд. В руке его пылает заклинание, похожее на ярко-синий кнут, длинную электрическую дугу. Его подчинённые колеблются, боясь сунуть туда руку, словно её откусит. Хотя темнота внутри абсолютно неподвижна. Наконец, кто-то использует магическую петлю, чтобы подцепить заключённое в саркофаге. На полуденный свет вытаскивают опутанное проводами и трубками нагое тело кахири. Они тянутся за ним из капсулы многочисленными пуповинами. Кахири не шевелится и, кажется, не дышит и никак не реагирует на такое грубое вмешательство. Фэнг слишком далеко, чтобы попробовать почувствовать наличие признаков жизни в нём. Теперь вместо вздохов или возгласов удивления площадь затапливает ещё большее глубокая тишина и неподвижность. Даже ветер, кажется, затих. Джомуш Тисси разрезает все соединяющие провода одним ударом бича. Таши и саи поспешно расступаются, давая простор его атакам. Кнут принимается отрывисто, громко щёлкать в невероятно быстром темпе, нанося удар за ударом по безжизненному телу, единственные движения которого состоят лишь в естественном сотрясении от такого воздействия. Звуки кнута заглушают звуки, с которым ломаются кости, разрываются мышцы и внутренние органы. Лужа ярко-красной крови быстро образовывается под телом, а затем становится видно, как оно, расчленённое, разваливается на отдельные части, словно туша сельскохозяйственного животного на рынке. Командир, почти задыхаясь от эмоций и усилий, останавливается. Короткий толчок заклинанием — и куски плоти разъезжаются друг от друга на несколько метров в разные стороны, и теперь никто уже не угадает в них очертания исходного целого. Он опускает кнут с чувством выполненного долга и, наверное, собирается приказать вскрыть следующий саркофаг, но тут онемевшую, застывшую площадь разрезает оглушительный, отчаянный, одиночный крик. Долгий, не собирающийся обрываться немедленно. Фэнг с ужасом узнаёт этот голос. Это кричит Ирис. Её тело согнуто вперёд, челюсти оскалены, руки с выпущенными когтями подняты в жесте неизбывного горя и чувства несправедливости, скрюченными ладонями вверх. Джомуш смотрит на неё в удивлении, позабыв отдать приказ. Да и охранник около неё не шевелится, ведь она не атакует, а всего лишь стоит на месте. Она выглядит сошедшей с ума от утраты, от увиденного позора и избиения. И лишь Фэнг, холодея, понимает. Потому что он ясно видит, как её вопль пробивает молчащие, закрытые для прочих небеса Вахравы и отсылает самого себя в далёкие космические дали. И это, лишённое слов — молитва. Из тех самых молитв, что звучали из уст затравленного парня в хамру, вырывались из глотки вдовы, у которой украли ферму, пригрозив смертью её детям. Молитв, отдающих всё за одно: отмщение. И прежде чем командир убивает внезапно замолкнувшую Ирис, в небесах Вахравы атомным взрывом расцветает роковое гало. Радужное кольцо раскрывается, как зрачок, являя за собой черноту и пустоту открытого космоса, и в тот же самый миг из него бьёт ослепительный жёлтый луч, горящий, рассыпающийся, будто бенгальский огонь. Луч бьёт в Ирис. Ряды победителей смешиваются. Задние ряды начинают бежать, следом за ними разворачиваются передние, первое время обескураженные увиденным. Площадь наполняется криками, бряцаньем, топотом, бессмысленными теперь приказами офицеров, точно также бегущих отсюда. Но через три секунды луч гаснет, и в точке его падения обнаруживается только Ирис, прочно стоящая на двоих ногах. Монахи не убегают, а отходят подальше, вплотную прижавшись к стенам домов позади них. За три секунды нельзя ни спрятаться, ни спастись. — Не надо, Ирис, — произносит её рот с нехарактерными интонациями, и Фэнг то ли слышит, то ли читает это по её губами посреди всего этого хаоса. Но лицо её стремительно перекашивается в гримасе сильного, почти невыносимого гнева, она снова приседает и кричит, задрав голову к небу: — НОЧЬ! И мир гаснет. *** Он видит валькирию, стоящую напротив захлопнувшегося выступа челюсти. Близко, без боязни, в исходной форме. — Этот ягро не изменил своё агрегатное состояние, когда погиб. Это странно. Посмотрите, — говорит она, хотя рядом никого больше нет. Кахири замирает на мгновение, а потом делает внезапный шаг вперёд и без колебаний прикасается голой рукой к его морде. Изучающе вглядывается вглубь него. — Внутри человек. Он жив? Да. Работает маячок на костюме, но люди его не слышат из-за экранирующих свойств нераспавшейся боевой формы. Не открывай ему челюсти, иначе также откроются его раны. Вызови людей и жди рядом, охраняй. Поняла, всё сделаю. Валькирия спокойно моргает, но в следующее мгновение отдёргивает руку — резко и с долей отвращения отступая от могильно-фиолетового холма суть-материи. Достаёт с пояса передатчик и пробует вызвать ближайшую действующую человеческую группу. «Боги помнят тебя», — сказал Феникс, когда они повстречались. Должен ли он в ответ помнить их? *** Ночь. Чёрная волна. Это не смерть, это нечто, похожее на вечный холод, на саму неподвижность последнего атома во вселенной. Это та ночь, за которой не следует восхода ни одной звезды, потому что нигде не осталось ни капли тепла, ни фотона света. Это тепловая смерть вселенной. И она здесь, потому что Ирис кричит. Ночь наступает, уничтожая врагов. Ночь окутывает Фэнга, заглядывает в глаза, в его душу, дотрагивается до пульсирующей косточки в центре. Ночь не вредит ему, прокатывается дальше, и растворяется с последним звуком её крика, неизвестно докуда успев дойти. Полуденное солнце восходит снова с прежней силой. Круглая радуга никуда не исчезает с побледневших небес, лишённых той странной фиолетовой плёнки магического происхождения. В окне выбиты стёкла, дует холодный, пронизывающий ветер. Фэнг, напрягая последние силы, подтягивается к деревянной пустой раме и заглядывает вниз. Площадь и все подходы к ней завалены мёртвыми телами врагов, чьи силуэты расходятся, как поваленные деревья из эпицентра взрыва — из места, где по-прежнему стоит Ирис. И уже начинающие шевелиться монахи за её спиной. — Занесите саркофаги обратно и переподключите их через новые комплекты кабелей, — командует она одной группе служителей, потом поворачивается на другую и третью: — Настройте космическую передачу сигнала заново. Включите все защиты крипт, запечатайте их, даже если внутри кто-то есть. Уберите мёртвые тела. Левлиты могут похоронить их по племенному обычаю. Вопросы? Один из монахов, всё ещё не пришедший в себя и не получивший дар речи обратно, дрожащей рукой указывает на окровавленные куски разорванного тела, валяющиеся на грязной, заиндевевшей мостовой. Ирис обращает усталый взгляд на это месиво, делает короткий вздох. — Похороните по обычаям племени. Оно не живое. Фэнг помнит, что Ирис командует вовсе не так. Другие интонации, неуловимо другое произношение и акценты в речи, само построение фраз на кахирском языке. А когда монахи бросаются выполнять всё, что она приказала, Ирис опускает взгляд, чтобы осмотреть своё тело и руки. Дотрагивается до лица и ушей, а потом внезапно оглядывается вокруг. Фэнг сжимается от страха, но взгляд существа из гало ищет и находит вовсе не его: слышно, как по одной из улиц, ведущей к площади, кто-то бежит. Бежит, пытаясь пробраться как можно быстрее через сотни поваленных тел. Фэнг оторопело узнаёт в бегущей фигуре Хьк’кмьеейра. За спиной ящера рюкзак. Ирис ждёт его приближения, не шевелясь. Когда Феникс поравнивается с ней, то, не успев перевести дух, снимает рюкзак и вручает ей: — Возьми, здесь финальный образец. Это окончит войну раз и навсегда. Ирис пытается взяться за лямки, но тут же вскрикивает от боли, когда на ладонь опускается тяжесть ноши. Рюкзак не падает, а остаётся на месте висеть в воздухе, хотя она отдёргивает кисть. Ирис с шипением рассматривает пальцы и заключает: — Её пытали. Феникс кивает. Ирис поглаживает и разминает кисти, а потом берёт рюкзак уже нормально и закидывает на спину без единой жалобы. — Надеюсь, ты не ошибся, — произносит она. — Я не ошибся, это абсолютно точно, — убеждает Хьк’кмьеейр. Она кивает, поверив ему. — Хорошо. Радужное гало над площадью вспыхивает ярко и нетерпеливо. Фэнг вынужден зажмуриться, но понимает, что ему уже нечем. Он просто отключает зрительное восприятие. Всё в нём сплавилось в единый комок, в том числе внутренние и внешние органы. Ничего уже не работает и не поддаётся прежнему восстановлению. В нём вряд ли осталась хоть одна целая клетка, хоть одна неповреждённая цепочка ДНК. То, что он ещё в сознании… Кто из них двоих ещё может быть в сознании в таком состоянии? Он «открывает глаза», чтобы увидеть Хьк’кмьеейра. Ирис рядом с ним уже нет, как и гало. Ящер смотрит на керамическую плашку, что-то задевает в ней, и внутри Фэнга вздрагивает что-то. Маячок. Феникс резко поднимает взгляд вверх, туда, куда указывает ему магический компас и видит его в разбитом окне. Или то, что от него осталось. Он ведь не знает, что сейчас представляет из себя. Комок фиолетовой слизи с кусками металла? Лицо Хьк’кмьеейра перекашивает от ужаса, и этот факт должен быть самым прискорбным приговором. Ведь тот никогда не был способен на такую мимику. Фигура его смазывается в движении: он бежит к Фэнгу, на ходу выбирая в ладонь необходимые заклинания. Феникс находит его и берёт на руки, не брезгуя и не отворачиваясь. Удивительно, что Фэнга по-прежнему можно за что-то взять… Его спускают вниз, к служителям вокруг разбитого опустевшего саркофага. Двигаться он уже практически не способен. Дают сбои органы чувств, и уже не получается толком ни вкусочуять, ни топохимить, ни считывать запахоформы объектов. Слух временно оставляет его. Он лишь видит, как Феникс начинает что-то доказывать монахам на повышенных тонах. Объясняет, тыкая в Фэнга. Служители меняются в лице и отвечают что-то. Кто-то убегает в сторону Шпиля, выслушав его. Хьк’кмьеейр тычет в саркофаг. Один отказывает, отрицательно замотав головой, а второй принимается тревожно выговаривать ему. Звуки снова прорываются через мутный эфир и выхватывают фразу Феникса: — Если он узнает, что вы не дали положить туда умирающего, он убьёт вас всех. Наверное, они не отказывали, а объясняли Фениксу, что устройство сломано, все провода и питание оборваны и в этом нет смысла. Но он почему-то настаивает, будто надеется, что те всё успеют починить и подключить, пока от Фэнга не останется один лишь фиолетовый сгусток с косточкой внутри. Или даже без неё. Саркофаг устанавливают правильно. Фэнг чувствует, что его поднимают и укладывают на упругое ложе. А потом… господи, они должны закрыть тяжёлую, непроницаемую крышку. Он готов умереть от одной только паники. Чернота. Теснота. Он ожидает их. Но когда сломанные пазы находят друг друга и всё равно герметично защёлкиваются, его не встречает ни мрак, ни теснота. Стенки исчезают, вокруг появляется много воздуха и пространства. Однако… Есть тут одна плоскость мрака — это пятнистый мрак космоса над его лежащим горизонтально телом. Фэнг словно во сне видит алый горизонт Адгарды-2, космический бой двух эскадр в отдалении, слепящие точки высадки ягро и алые кратеры взрывов на поверхности планеты. И где-то ещё далеко отсюда — стеклянная дорога посреди звёздной пустоты. И по ней спешит Ирис. За спиной сумка, которую дал Феникс. В этой сумке — смерть всех ягро. Только это не Ирис, у неё не было никогда такого выражения глаз и лица. Такого, которым можно резать металл. Походка рваная, резкая, совершенно не соответствующая её комплекции и инерции. Тело запечатано в повреждённых местах полупрозрачными, голубоватыми вставками. Магия? Особая материя? Что-то ещё? Голубые ореолы мерцают на руках, хвосте, на рёбрах. Она идёт быстро, и вокруг неё начинают разгораться радужные петли, одна за одной, превращая пространство в бесконечный движущийся тоннель. Наискосок через тоннель продирает огненный луч, взрывная полоса, словно отголоски настоящего боя прорываются сюда, пролетая снарядами или последними вспышками кислорода. Наверное, это больно, потому что она спотыкается и рычит — и вот это уже Ирис — на мгновение ли, на проблеск. Всё её тело охватывает неудержимая, фатальная, как будто предсмертная судорога. Руки и ноги у обычного существа уже перестали бы слушаться, но она замирает, неизвестно каким способом — чудом ли, силой воли — фиксирует конечности. Она поднимается. И идёт дальше. Вокруг уплотняются щиты один за одним, становясь одним плотным, почти видимым, и пространственный тоннель запускает кольца с такой скоростью, что от их бесконечно пульсирующего мерцания Фэнг зажмуривает глаза, будто в самый яркий день своего детства. Он отключается. Что-то в саркофаге обнаружило способ отсоединить его разум от этих картин и успокоить невозможную боль. «Протокол запуска программы восстановления».