Hero of War

*** Они задержались в Дитхизине на неопределённое время по одной простой причине: Ягро требовались частые консультации Феникса по вопросам лечения. Ибо это штука такая, не всегда идёт, как запланировано. Хьк’кмьеейр языка не знал, а каналы официальных переводчиков были забиты потоком сообщений делового характера, и жалобам на самочувствие какого-то хилого ягро с аллергией на феррутум там не было места. Да и как им такое переводить? Они усиленными темпами составляли интерлингв, чтобы и люди, и кахири могли нормально общаться с новыми аморфными союзниками. Поэтому, когда приходит запрос о помощи, Фэнг плетётся с Хьк’кмьеейром работать в Шпиль, над которым для него «открыто небо», и откуда он может осуществлять прямую передачу сигналов от доктора-ягро и больного непосредственно к конечному получателю. Он рад, что язык Ягро отлично подходит для передачи информации химического и органического типа. До интерлингва такие понятия и формулы дойдут в последнюю очередь, вместе с терминами квантовой механики и магической теории кахири. Их снова поселили в общественном доме, принадлежащем общинам монахов. И, признаться, его необычайная пустота — теперь, после всего случившегося — частенько гнала Фэнга наружу, когда ему приходилось оставаться одному, подальше от воспоминаний. Слишком… особенных воспоминаний. Как теперь, без неё, мир вообще может существовать? Он совсем опустевший, несмотря на уйму тех, кто остался. И чужой общественный дом, лишённый своей Обещанной, пуст. Фэнг уверен, что монахи, живущие там, чувствуют то же самое. Сегодня в Шпиле не было для Фэнга никаких дел, зато какие-то свои дела появились у Феникса. Ждать ящера стоило только к ужину. Он не сказал, куда собирается, а Фэнгу было откровенно лень выяснять. Не в силах усидеть в четырёх стенах со скруглёнными углами и почти без мебели, он отправляется бродить по городу. Сбежав, повинуясь импульсу, он, конечно же, не догадывается одеться потеплее. Да и откуда теперь он мог знать, что днём внезапно похолодает? Он не предсказатель. Раньше с утра именно Ирис озвучивала погоду и советовала, что лучше надеть. Конечно же, он замерз, как последняя кочерыжка. Не снимая ни варежек, ни шапки, он врывается в первую же попавшуюся едальню, где не было битком и присутствовали хотя бы элементы человеческого меню. Насиловать сегодня собственные вкусовые рецепторы у него не было никакого желания. Он оглядывает зал, разрываясь между желанием сесть у окошка и намерением обнять жарко пылающий камин. Но в огонь брошены вонючие благовония от злых духов, и Фэнг мигом решает, что от окна вовсе не дует. Именно тогда он замечает знакомый силуэт, а вместе с ним не менее знакомые торчащие уши и физиономию. Конечно, он перевидал сотни и тысячи кахири, но этого он не забыл бы, даже если бы захотел. Слишком важное и трагическое событие связало их давным-давно. Фэнг подлетает к его столику, плюхается на подушку. Отлично, что тот сидит один. — Какими судьбами? Добрый День, ты живой! — восклицает он, улыбаясь во всё лицо. — Я так рад! Припоминаешь меня, нет? Кахири одаривает его сложным взглядом. — Естественно, как узнать теперь, с такими-то шрамами… — понимает человек свою оплошность. — Ты помогал мне хоронить моих погибших товарищей, на Адгарде, на аванпосту номер четыре. — Оу, да, помню, — с удивлением отзывается тот. Не меньше он удивлён слышать от него общевахравский, и сам отвечает на нём же. — Тут не занято? — решает вспомнить о вежливости Фэнг. — Я жду одного друга, но, конечно, присаживайся. Его голос и манера такие же ровные и спокойные, какими он их запомнил. — Кажется, ты говорил, что хочешь остаться на Адгарде, — продолжает Фэнг. — Вернулся повидать родичей или подлечиться? — И то, и другое. А ты? Обмен опытом? — Можно и так сказать. Я тут лечился. Видишь моё лицо? — он без стеснения тыкает пальцем в оставшиеся шрамы. — И это ещё не самое страшное. Фэнг уже собирается снять варежку, чтобы продемонстрировать имплант, но его останавливает взгляд Доброго Дня, уже на середине его фразы упавший именно на механическую руку, потом на его ноги до колена, а потом с абсолютной точностью — на его особенный глаз. И когда их взгляды пересекаются таким странным образом, Фэнг отчётливо, почти до неприязни, ощущает — кахири отлично понимает, что именно наблюдает, и слои одежды и обуви ему вовсе не помеха. Неизвестно, что произошло бы дальше, но взгляд Дня вдруг перекидывается ему за спину. — Фэнг? — раздается сзади знакомый и озадаченный голос. — Что ты тут делаешь? — Хьк’к! Ничерта себе совпадение, — в свою очередь изумляется Фэнг, оборачиваясь. — Зашёл я погреться, встретил старого знакомого по Адгарде, а тут ты появляешься! Хьк’кмьеейр степенно опускается на место напротив Доброго Дня, будто так и положено. День адресует ящеру немой вопрос, и делает это так, будто тот вовсе ему не незнакомец. С незнакомцами одной такой мимикой не общаются. Да и с шапочными знакомыми — тоже. Феникс вопрос понимает без проблем, но в целом ситуация ему почему-то вовсе не нравится, но выбраться из неё уже невозможно. Молчание неприлично затягивается, и ящер вынужден со вздохом произнести: — День, это Фэнг Йинглей, мой пациент. Тот самый пациент, — и, поворачиваясь к человеку: — Фэнг: это мой друг. Тот самый друг. Тот самый — это который? — Да ну не, — фыркает Фэнг, недоверчиво улыбаясь. Феникс выдыхает ещё раз, по-прежнему напряженно, и говорит Дню: — Ты что, не видел ни фото, ни видео из его дела? — Нет. Когда бы? — отпирается тот, точно также немного сбитый с толку. Хьк’к не хотел, чтобы Фэнг с ним пересёкся, поэтому пошёл на встречу один и не сказал, куда. И так недоволен, что они всё-таки наткнулись друг на друга. — Мы что-то явно перепутали. Давайте потихоньку разберёмся, — предлагает Фэнг, подняв раскрытые ладони и отчаянно пытаясь успокоится: — День, ты ведь помогал мне хоронить павших. Мы ямы копали в той чёртовой земле, а вокруг был полный пиздец. А его друг, он не… такого полёта птица. Да и одежда явно побогаче была бы. И вооружение. Кто повыше, вечно себя цацками увешивают и драгоценного, и магического толка. Да и разве ходят без всяких адъютантов? — И какого же полёта? — интересуется День с почти академическим интересом. — А каков твой полёт, спаситель нации? Знаешь ли ты, что если бы не уничтожил тогда кучу саев карро Тисси в консульстве, то Шпиль рухнул бы задолго до того, как мы на Адгарде-2 отбили первую волну? А так Тисси добрался туда только к полудню, у нас в тот момент было затишье. Тогда мы и лишились внешней космической навигации, да и внутренней заодно. Мы чудом получили лекарство и восстановили внутреннюю навигацию до начала массированной второй волны, и многие за это заплатили жизнями. Ты сам чуть не заплатил. А если бы та валькирия, давным-давно на Адгарде не заметила ягро с человеком в зубах… А если бы доктор Мёрдок не посоветовал бы ему попытать удачи у кахири… А если бы Джомуш не выволок тело из саркофага, не сидеть сейчас Фэнгу на этом месте. Цепь событий из бесконечных неустойчивых «если». Фэнг смотрит в глаза кахири напротив и понимает, что это вовсе не то существо, с которым он познакомился когда-то. Никакого нет там спокойствия и никакой ровности. — Но нет Ирис, чтобы сказать ей спасибо, — тихо произносит человек. День отводит взгляд и кивает, явно чувствуя то же самое, но приправленное короткой вспышкой ярости. Топохимия Фэнга сходу распознаёт эту группу гормонов. А что же Феникс молчит? Он напряжённо смотрит на Дня, словно готовый в любую секунду наброситься и скрутить его. Или… что? Он как будто собирается защитить от него своего человека? Но какая тут может быть опасность? И за всё время, что они здесь сидят, к ним не подошёл ни один работник кафе, чтобы принять заказ. Не хочется вмешиваться в эти тайны дворцовых переворотов, ой не хочется… — Блять, — с чувством роняет Фэнг, вскакивая с подушек. — Я, наверное, совершенно тут лишний. Прибежал, присоседился, а у вас двоих наверняка пиздец какие важные разговоры, в которых меня быть не должно, — он натягивает снятые было варежки. — Ага, не волнуйтесь, я уже убегаю… — А меня больше всего интересует вот что, — громко произносит Добрый День. — Почему, назначая встречу, Хьк’к не пригласил тебя. Сам не зная отчего, Фэнг тормозит и опускается обратно. День испытующе разглядывает Феникса, ожидая ответа. — Мог бы и сам догадаться, — мрачно ворчит тот. — Я под антибиотиками и успокоительными. И под вот такой пригоршней стабилизаторов, — он разводит ладони в стороны. Там поместился бы хороший такой каравай. — И половину из них ты мне сам и прописал, умник. — Я подумал, что ты мог ещё не до конца, скажем так, поменять облик, — уклончиво отвечает ящер. Он уже не выглядит таким воинственным и непреклонно защищающим. — Какая разница, как я выгляжу? Феникс принимается упрямо отмалчиваться. День выглядит так же, как когда они виделись в последний раз (правда, теперь приставка «Добрый» выглядит несколько сомнительной). Хьк’кмьеейр имеет в виду какие-то страшные раны, которые могли бы напугать человека? Но при страшных ранах и не ходят на встречи в кафе. Феникс чего-то боялся и пытался скрыть от Фэнга. День не боялся ничего. — Он знает тот облик? — прямо спрашивает День. Фэнг сопоставляет разрозненные факты, или, может, это более умный ягро делает за него. Ирис — из Обещанных. То, что произошло на площади: чужое присутствие в ней, в точности как в валькирии, которая когда-то обнаружила Фэнга в челюсти ягро. Ощущение страшного жертвоприношения, сгорающей жизни, как сателлит. Феникс говорил, что Ирис больше не вернётся. Фэнг мог воображать, что угодно, но не могло ли быть всё проще: тот, кого призвали, в её теле и остался. Потому что его собственное тело уничтожили там, на площади, разрубив кнутом на куски. И Ирис отдала своё. — Да… похоже, я знаю, — шепчет Фэнг, пытаясь найти хоть какие-то подтверждения своей догадке, какие-то признаки, ведь разве так бывает, чтобы поменялось всё — но уж если кахири перекидываются в ягро, то почему бы и с этим телом не было так же? Выражение лица Хьк’кмьеейра складывается в трагическое и сожалеющее, словно он до последнего надеялся, что удержит Фэнга от этой болезненной информации. И у него почти получилось. — Надеюсь, Джомуш Тисси сейчас горит в аду, — шипит человек. — О да, горит он, как же, — неожиданно буднично подтверждает Добрый День и вдруг добавляет максимально зло и язвительно. — Сутки, блять, через сутки. Переход эмоций настолько резкий, что кажется, будто Фэнг одновременно разговаривает с несколькими кахири вместо одного. И тут же вспоминает жалобы Хьк’кмьеейра о том, как ему доводилось одновременно беседовать с флегматиком и холериком в одном флаконе. Теперь понятно, откуда это. Но тут вскипает даже Феникс. — Как так?! Кто заплатил за его жизнь? — вскрикивает он возмущённо. — Я думал, его именем просто названа экономическая программа развития, а не… — на этом он сдувается, махнув рукой. — Сам виноват… Надо было прочесть макросы, терминал же предлагал. — Ирис не должна была использовать «Ночь», — гнев Дня пропадает внезапно. — Я бы этого не хотел: за всё должна была ответить только верхушка, компенсировать весь нанесённый ущерб и понести наказание. — А кто вернёт Обещанных? Он их столько вырезал и пытал! — возмущается Фэнг, разозлившись точно так же, как и Хьк’кмьеейр. — Джомуш Тисси согласился на размеры и методы компенсации. А так как должен он мне, я внимательно прослежу за исполнением соглашения. Феникс подтвердит, — уверенно отвечает Добрый День с весьма угрожающей улыбкой. — Сложилась очень запутанная и непростая ситуация, мы и так потеряли двоих дуумвиров, а тут третий. Вахрава не дала забрать его жизнь. Смерть Тисси была бы очень нежелательна по ещё одной веской причине: он представитель политической оппозиции, а у кахири есть право на самоопределение. Они его вполне доказали, захватив Дитхизин. Пусть живут, как хотят, но не трогают тех, кто так жить не собирается. Ты же ещё не голосовал, Фэнг? — Я не гражданин Вахравы и вообще не кахири, — хмурится тот, немного смущённый сутью вопроса. — Мне не положено. — Надо бы проверить. Вдруг тебя внесли в реестр? — легкомысленно советует тот. По крайней мере, по меркам Фэнга это чрезвычайно легкомысленно. А Феникс просто кривится от расклада в целом. — Видишь вон то табло? — продолжает День, через окошко показывая на огромную панель, установленную на местной площади. — С результатами голосования? — отзывается Фэнг, пробегаясь по строчкам общевахравского. Ему ничего не стоит различить их с такого расстояния, в отличие от напрасно щурящегося Хьк’кмьеейра. — Ага. Уже сейчас видно, что порядка десяти тысяч кахири хотели бы обитать в свободной зоне и своим руководителем они хотят видеть только Джомуша Тисси. Ни один конгломерат, объединение городов или ном не захотел переходить на предложенную ими организацию социально-экономических процессов. Кахири совместным решением отдали им довольно большую территорию на Адгарде-2. Ну и солянка там будет, — он начинает со вздохом загибать пальцы. — Наша традиционная зона плюс свободная зона, обе на плоти Вахравы, территория людей, экстратерриториальные образования ягро и три культурные интерзоны. — Я голосовал за открытие крипт, — заявляет Феникс то ли с нажимом, то ли с вызовом. — И они, блять, открыты, — в тон ему отвечает Добрый День и неожиданно покровительственно усмехается. — Можешь доставать свои наработки, сколько влезет. — Так, напомни-ка мне, ты правда под успокоительными? — встревает Фэнг. День фыркает от смеха первым, и даже Хьк’к издаёт короткий смешок. А затем День действительно протягивает ящеру ампулу с прозрачным веществом, и тот деловито принимается за заклинание, имитирующее действие многоигольчатого инъектора. — Это своеобразная реакция на траур, — поясняет доктор, направляя жидкость с помощью магии в скрытые под мехом вены запястья. — Много валькирий погибло, когда отключился Шпиль. Больше половины зеркальных монахов убиты в сражении, и почти все Обещанные. Это как для тебя было потерять половину тела, Фэнг. Или даже больше половины. Ты был абсолютно таким же невыносимым. Человеку вдруг становится безумно стыдно. Он даже не подумал, что это может быть самая обычная психологическая реакция. — Вместо действий Палача кахири выбрали систему «три письма — общественная огласка — самосуд без самозащиты», — добавляет Добрый День. Такое ощущение, что персонально для Фэнга. — По мне, так лучше, — подтверждает Фэнг. — До тех пор, пока будет работать. У нас на Хайклоу уже бы не сработало ничего, так всё запущено. Убьёшь одного, а на место одного жирного индюка тут же вскакивает новый и тоже принимается жрать людей с полной уверенностью в собственном превосходстве над плебсом и праве обирать его до нитки. И мозги дурить, чтоб бунтовать не вздумал и считал лишь самого себя виноватым в своей бедности. И так всю нашу несчастную историю колонии. — Мы не вмешиваемся в развитие чужого общества, — произносит Феникс. Заклинание под его надзором внедрило в вену лишь половину содержимого флакончика, никуда не торопясь. — У нас у самих, как видишь, не всё в порядке. Мы только ограничиваем контакты и фильтруем их. Кстати, День, ты никогда не думал о том, что если бы твой тест не пропустил Фэнга, то у нас не появилось бы вакцины? Ведь болезни и иммунитету абсолютно всё равно на моральные качества индивида и его биографию. Кажется, успокоительное и правда подействовало, так как День отвечает вполне рассудительно: — Может быть, система несовершенна, но не в данном случае. Ты, видимо, не помнишь, какие вопросы в нём были. Человек, который не пройдёт его, не сможет интегрироваться с сутью ягро. Он либо сдохнет от попыток соединиться, либо не соединится вообще. И в обоих случаях он не заболеет, потому что у него не появится креплений для «душ». — А мы вообще что-то заказывать собираемся? — как бы между прочим вставляет оглядевшийся по сторонам Фэнг. — На нас косится управляющий за стойкой и на лице его написано «ууу, наркоманы». — Действительно, — добавляет Феникс. — Написано, — отмечает День. Они побыстрее сворачивают заклинание и прячут пузырьки с лекарствами обратно по сумкам. *** Этим вечером и ночью они втроём пробежались по всем злачным и веселым местам Дитхизина, заглянули как будто в каждый уголок, насыщенный жизнью и представляющий интерес. Хьк’ку не были свойственны такие развлечения и интереса к ним он не питал. Но, видимо, считал своим долгом находиться рядом и зорко следить, чтобы Добрый День не принял что-нибудь из обилия веществ (жевательных, лизательных, курительных и едва ли не втирательных) и алкоголя, или ещё чего-нибудь запрещённого по медицинским показаниям. Фэнг примерно понимал это. Возможно, логика таких поступков лежит в душе каждого кахири. После трагедий они движутся, носятся и смеются, словно проверяя, остался ли на месте весь окружающий их мир, не рухнул ли вниз, увлечённый, сражённый трагедией. Есть ли ещё живые и беззаботные существа на Вахраве? Требовалось настоятельно потрогать, почувствовать, убедиться: всё на месте, каждая маленькая деталька. И даже если пропали некоторые части, очень важные для кого-то одного — общая картина не распалась. И если бы Фэнг не был уверен в обратном, то решил бы, что все они трое точно были под кайфом. Изредка улыбался даже Феникс. И вообще, даже не уговаривал отправиться домой, ни разу. А Фэнг перестал мёрзнуть, словно его тело внезапно вспомнило, что с ягро таких казусов не случается и соплей у них не бывает. День знал, где проводятся подпольные (или же всё-таки законные?) бои между кахири (они поставили рыбные печеньки на одного и продули), а также бои удуг-ульи экзотические (дикие экземпляры точно нельзя было держать в городе, так ведь?). Но от огромных давад на энергетических поводках толпа была в восторге. Животные, изгибаясь шлангами, смачно лупцевали друг друга по прочному хитину, а один раз чуть не откусили погонщику голову. Чем вызвали особо громкий смех в толпе и парочку щедро наброшенных на подбитого щитовых заклинаний. — Так жеж нельзя мучить зверей, — замечает Фэнг. — Нельзя. Скорее всего это «наказанные» животные. Они съели кахири, — и Хьк’к вопросительно глядит на Доброго Дня. — Конечно. И если не съели, то мы скормим им погонщиков, — отвечает тот и ухмыляется. С равной вероятностью это может быть шуткой или правдой. Феникс пребывает в таких же сомнениях. — Им придёт письмецо, — шёпотом догадывается Фэнг ему на ухо. Они наблюдали, как на украшенный сигнальными огнями Шпиль взбираются группы подростков, чтобы сигануть на расправленных полотняно-магических крыльях с самой вершины и пролететь над сияющим ночным городом. Внизу их страховали молодые послушники-рараиты, а некоторые, имеющие настоящие крылья, летели рядом. — Хочется тоже? — осведомляется Добрый День. Вроде ехидно, но если Фэнг ответит «да», билет на Шпиль ему обеспечен. — Спасибо, не надо, я только недавно себя по частям собрал, — вежливо отнекивается он. — Тогда можно посмотреть. Ему на нос тут же нахлобучивают магический вариант визора, подключённой к маске на лице как раз сигающего со здания кахири. Фэнг чуть не наворачивается в сугроб от неожиданного визуального ряда. Они забрались в сарай с прядильщиками, чтобы почесать их за мягкие гладкие пузики. Зелёные членистоногие оказались не такими уж и страшными, как Фэнг опасался. Они были ленивые, толстые и тёрлись об ноги, почему-то усиленно избегая Феникса и давая гладиться ему с совершенной неохотой. Рядом с их загоном хозяйка расположила загончик для молодых, двухнедельных детёнышей кахирской овцы. День залез к ним, обнял безропотную овечку, притулился к забору и натурально завис вместе с ней на коленях. Так себе овца из этого существа, конечно. Мохнатый белый шар, на безглазой морде свёрнутый хоботок, как у бабочки — для питья, и нижние челюсти для поедания травы. Ноги четыре, с копытцами, хвостик с жалом ещё не купирован. Откуда у такой страхолюдины кахири берут молоко, Фэнг знать не хочет. — Чего это он делает? — спрашивает он у Хьк’ка. — А ты как думаешь? Греется об овцу, — отвечает тот, пытаясь удержать вырывающегося прядильщика. Но всё же поднимается с места и идёт к своему другу. Прежде мирно бродившие овечки вскакивают и расходятся от него подальше, не давая себя поймать. Он садится на корточки возле Дня. Тот продолжает самозабвенно пялиться в пустоту. Феникс изучает его какое-то время, а затем осведомляется совершенно не в тему: — Не пора ли им отрезать жала? День зажимает между когтями и приподнимает безвольно-спокойный сегментированный хвостик, не глядя ни на ящера, ни на детёныша на своих коленях. — Рано. Воцаряется пауза. — Хорошо, — в итоге соглашается с его выводами Феникс. Что-то подсказывает Фэнгу: прямо сейчас они не о животных разговаривали. Хьк’к протягивает ладонь и пару раз поглаживает Доброго Дня по растрёпанной шевелюре. Снимает с себя браслет и нанизывает на его запястье: — На всякий случай, твой экстренный налоксон. — Всё будет в порядке, — упрямо отвечает тот, наконец, посмотрев на него в ответ. — Но всё же в тот раз они тебя бросили одного. — Они могли пострадать от этого так же, как и остальные. Хьк’к раздосадованно вздыхает: — Сколько лет было вырезано из истории, пока юдеги спали в своём зачарованном лесу? А? Не скажешь ведь. И на записи не сказал. Вылезают они оттуда все в липком, пока не просушенном шёлке. На сарае не было даже щеколды, не то что замка, и они поплотнее прикрывают дверь. Пару часов этой ночью Фэнг спал, свернувшись каралькой на подушках то ли в каком-то круглосуточном заведении, то ли у кого-то в большом доме с едой. Его друзья, кажется, не спали, продолжая разговаривать у него над ухом — мерно и вполголоса. На заре его растолкали, чтобы пойти к самому открытию пекарни и заручиться там свежим местным недо- или чрезмерно-кофе со свежей выпечкой. Фэнг переставляет лапы и думает, что, наверное, они это сделали не зря. Вот так с глиняным стаканом в руке, который потом надо было ещё оставить в пункте приёма, Фэнг стоит на лётном поле за заграждением, щурясь от рассвета, сияющего на снегах, и ветра, что поднимают продуваемые маневровые для выхода из атмосферы планеты. Чёрное угловатое кружево внешних конструкций и транспортирующего корпуса опутало, заключило в себя, как в клетку, гигантскую песчано-жёлтую цилиндрическую штуку. — Это установка терраформирования, — Добрый День практически висит на низкой ограде, опёршись на неё грудью и иногда подёргивая ногами. Его кружку держит Феникс. — Малая. Одна из двадцати, которые планируется последовательно разместить на поверхности Адгарды-2. Не планетарного масштаба, мы рассчитываем на стратосферный купол, который возведут ягро. Терраформирование будет производится постепенно, по частям, от экватора к полюсам. — Почему не планетарные? — интересуется Хьк’кмьеейр. — Огромные, громоздкие. Их надо возводить на орбите на таких же огромных доках. Не потянем, да и нет смысла. Выгоднее было построить небольшие мобильные доки, как раз все забиты текущим ремонтом боевых кораблей. Кстати, надо слетать посмотреть, как они там. Когда мне можно летать, доктор, а? — Когда перестанешь чихать кровью от обычных перепадов атмосферного давления, — припечатывает тот. — Во, смотрите, стартует! — вскрикивают неподалёку какие-то ребятишки, тыча пальцами и подпрыгивая от удовольствия. Заработали невидимые подземные излучатели, и заметная лишь для особенного глаза Фэнга волна заструилась к небесам, колеблясь по синусоиде. Корабль приподнялся на ней, покачнулся, выравнивая двигателями вертикаль, а затем оттолкнулся и резво заскользил вверх, ускоряясь, всё быстрее и быстрее, пока шум его движения не превратился в рокот, напоминающий далёкие и непрерывные раскаты грома. То ли кофе теперь действовало на Фэнга совершенно обратным образом, то ли это вообще не кофе было, но он понял, что засыпает на ходу. Добрый День на прощание подёргал его за руку-имплант и растворился в толпе. Фэнг и не заметил, что свою сумку он целиком оставил Хьк’кмьеейру.