Двадцать четыре цвета моей юности

Для Люси Хартфелии началась новая жизнь. Никакого ту-дум не было. Ей не понравились его мягкие волосы. Она не запомнила атласную иссинюю рубашку и горячие сильные руки. Она не оборачивалась сейчас на прохожего, потому что учуяла знакомый парфюм. Ей не снился какой-то фрик с улыбкой кота уже, мать его, месяц. Люси.Не.Влюбилась.В.Его.Изумрудные.Манящие.Глаза Суровый настрой сразу куда-то улетучился и, глубоко вздохнув, девушка поняла, что всё это не так. Каждую мелочь и даже любую щепотку, и его одеколон она помнила. Помнила всё. Как бежала за ним по скользким улочкам. Как со смехом он заставил её выбирать ему новую рубашку. Как пародировал и смешил, позируя и комично выходя из гримёрной. Запомнила, как они сидели под звёздным небом, а она учила его созвездиям, отвечая на самые глупые вопросы. Такие как: «Созвездия состоят из звёзд, а сегодня большой звездопад. Почему звёзды, из которых состоят созвездия, не падают как остальные?» И в этот день, говоря: «Не знаю. Время не пришло», — под его непонимающим взглядом поняла, что полюбила Японию ещё больше, за такой прекрасный подарок. Япония страна, которую каждый понимает по-своему. Кто-то связывает её с яркими моментами или наоборот, неприятностями. Кто-то ассоциирует её с тем, что залегло ему в память, а кто-то просто радуется, смотря на красочный, зимний, удивительно-цветущий Токио. Снег выпадает два-три раза в год, и именно сегодня тот день, когда он валит клубами и где-то на высоких ветвях махровой сакуры оставляет свои следы. Люси любила танцевать, когда слов не хватало, она просто танцевала. Это её язык тела. Однажды, она призналась родителям, что хочет танцевать, ей запретили увлекаться чем-то кроме учёбы. Строгие родители. Карьера. Никакого пространства. Никакой личной жизни. Никакой свободы. Тогда четырнадцатилетняя Люси упрямо заявила, что она будет заниматься тем, чем хочет, даже вопреки родителям, смотря прямо в отцовские глаза, прямо в душу и громко так, чтобы её услышали даже в Токио, куда грезила уехать девочка из серого Нью-Йорка. Этот город не любил людей за то, что они с ним сотворили. В воздухе можно было услышать печаль, и тихий шелест ветра: «Ненавижу». Этот город ломал людей. И Люси тоже ломал, ломал, долго ломал, и в итоге сломал. Эта девушка слишком нежная для всей этой грязи. После слов отца: «Танцуй, танцуй прямо здесь! Я хочу увидеть, насколько ты хороша в этом!» — блондинка, завязывая волосы ими же, на ходу снимала скользкие носочки. Она танцевала, танцевала от всей души, с закрытыми глаза. Просто так, даже без музыки. Просто танцевала и радовалась. И вот сейчас Хартфелия находится в Национальном парке Токио — Шинджуку, возле искусственного озера, и просто от души танцует. Вновь с закрытыми глазами, под плакучей сакурой, и ей даже не холодно в бордовых коротких шортиках, с высокой посадкой, на подтяжках, на которых звенела парочка цепочек. Звон цепочек одежды, восхищённые вздохи прохожих, в толпе которых за ней наблюдали зелёные глаза; щебетание птичек на красивых заснеженных деревьях, что склонились над прудиком, пуская в плаванье нежные лепестки белой махровой сакуры на воду. Словно это одни из кораблей, что уходят в далёкое плаванье, которые возможно и не вернутся вовсе, затонув где-то в пучине бескрайнего океана. Люси чувствовала, как щекотали кожу лица вновь обрезанные под самые уши светлые волосики, которые растрепались и наотмашь били по розовым щёчкам поочерёдно с ангоровым шарфиком, чьи концы доставали чуть ли не до земли. Тёплые гетры, натянутые до середины бёдер, скатились ниже колен и вовсе не мешали изящно взмахнуть руками ввысь, следом за недлинными ногами, и достать до носочков чёрных кроссовок. Кружась в водовороте: событий, снов, разговоров с Леви, сессий и задолженностей по квартплате — Люси совсем иссякла духовно. Что сейчас, проводя руками вдоль тела вверх, вытаскивая из шорт свободную чёрную футболку, тем самым открывая нежному морозу белоснежную кожу плоского и подтянутого животика, и отставляя правую ногу куда-то назад, она чувствовала, как тело наполняется самым настоящим детским счастьем. И перепрыгивая через маленькую узорчатую лавочку, девушка сильнее ощутила прожигающий взгляд, вот только открывать глаза не собиралась. В ритме собственного танца, сумбурности, счастья, и тёплой зимы Хартфелия даже позабыла о снующих туда-сюда прохожих, о протыкающих облака небоскрёбах, которые виднелись из любимого парка за множеством деревьев, где-то там, где-то позади. Готовая даже прыгнуть в озеро, Люси развернулась спиной к водной глади и, раскинув руки в стороны, откинулась назад. Вот только встречи с прудом не произошло, а под лопатками было знакомое ощущение тёплых рук, рецепторы обоняния расцвели от знакомого парфюма, а медовые большие глаза, выделенные лишь тёмными тенями, крепко зажмурились, но только всеми фибрами души хотелось увидеть это лицо. И вновь она чувствует щекотливые розовые пряди-иголки. Снова эти зелёные глаза окутывают её с ног до головы. А полюбившаяся улыбка Чеширского кота, да, именно та, оголяющая два острых клыка и зубы, яркая, и самая-самая красивая, которую когда-либо видела представительница слабого пола, разбила слабые надежды забыть безумно красивого юношу - фрика. — Привет, Люси. Как насчёт чашечки флэйт-вайт? Ту-дум И все те бессонные ночи, и всё то волнение, всю лёгкую тошноту, когда приходила домой и зябко обхватывала свои плечи, все грёзы и мечты, весь этот тёплый огонёк где-то в области груди — все это она терпела ради того, чтобы он вновь улыбнулся и утащил её гулять по городу, а её чувства взорвались фонтаном.