Глухонемой

«Вы пробовать должны ещё раз», — Ричард успел уклониться от летящей в его сторону подушки. «Ты замолчать», — ответил Гэвин, схватив вторую.       Невербальная баталия продолжалась около 45 минут, потому что после третьего часа тренировки терпение Гэвина просто лопнуло.       Он целый месяц учил язык жестов, даже при данных обстоятельствах смог адаптироваться к привычному стилю речи, но как бы Гэвин ни старался, полноценного общения не получалось. В светской беседе зачастую запинался, нередко забывал ключевые в предложении слова и постоянно оттопыривал большой палец, из-за чего значение жеста в корень отличалось от задуманного. Однако, для начинающего глухонемого получалось очень даже хорошо. За такой короткий срок выучить свыше ста жестов — это феноменально быстро, настолько, что Гэвина можно было счесть за вундеркинда. Конечно, говорить с соответствующей интонацией об обыденных ненависти, презрении или насмешке не представлялось возможным, зато, когда появлялась необходимость в этих эмоциях, то есть почти всегда, он мог высказывать их жестами или мимикой, заодно практикуясь в языке.       Смириться с диагнозом Рид всё ещё не мог. С его волей и ранимостью смирение придёт только к моменту выздоровления, если оно будет. Но конкретно сейчас он переживал из-за работы, которую он целый месяц не посещал. Он даже не брался за новые дела и не просматривал старые. Но, если быть точнее, то он беспокоился о скором возвращении на пост полицейского.       Больничный отпуск сегодня заканчивается, и уже завтра он обязан появиться на рабочем месте. Всевозможные исходы события и связанные с ними проблемы вихрем крутились в его голове и не давали покоя, возбуждали нервные импульсы, которые в свою очередь порождали стресс, ведущий к ненависти к себе и своему состоянию. Вот за что ему всё это? Кто скажет? «Детектив учить должен усердно». «Ты говнюк трахнуть себя».       Ричард в очередной раз устало вздохнул. На протяжении 30 дней 14 часов и 32 минут с перерывами, естественно (в ином случае, RK900 сломался бы и больше не вернулся), он учил Гэвина языку глухонемых, следуя инструкциям врача, выданному словарю и некоторым советам из известных источников. Он жестикулировал как бог, изъяснялся чётко, ясно, без заминок, словно по профессии Ричард — не андроид, созданный помощником для детективов, а всем миром признанный сурдопереводчик. Он обучал мужчину максимально терпеливо, но детектив раздражался с каждой минутой всё сильнее, а это было чревато для обоих. Новые слова, соответствующие жесты, замудрённые правила, мимика — всё это выматывало и повышало уровень стресса как в ученике, так и в учителе.       Прогресс, конечно, был. Как уже было сказано, Гэвин часто ошибался в диалогах, однако, умело ориентировался в жестах, зачастую правильно понимал их и корректно отвечал, даже ругательства выучил, охотно используя их в общении с Ричардом.       Изучение языка давало многое пострадавшему, но и многого лишало. Например, надежды и веры в светлое будущее. Гэвин считал, что подобным образом его пытаются подготовить к будущему. К невыносимой жизни в беззвучном мире. Думал, что его обманывают доктор Уайт и Ричард, ежедневно убеждая в том, что всё будет хорошо, и в конечном итоге к нему вернётся слух и он сможет говорить с прежней эмоциональностью. Что головная боль исчезнет, а вместе с ней — необходимость лопатами принимать обезболивающие таблетки во время приступов.       Томография головы не выявила ничего смертельного или страшного. Мозговое кровообращение в норме, но в ушах присутствуют воспалительные процессы, несмотря на уменьшение размеров характерных гематом. Проверили слуховой нерв на повреждения и заметили, насколько сильно он воспалился. Бордовый разветвлённый кончик выглядывал из среднего уха, создавал острые болезненные ощущения. Было принято решение вставить в уши совершенно новый, неизвестный миру аппарат, который, по расчётам, должен некоторое время сдерживать воспалительный процесс, не позволяя нерву терзать хозяина и окончательно разрушить анализатор. Он должен поддерживать состояние слуха в стабильности, чтобы в будущем была возможность вернуть в мир Гэвина Рида звуки. Но проблема в том, что это только разработка, о которой медицине ничего толком неизвестно. О ней знает лишь поликлиника при Департаменте полиции. И, к сожалению, из-за своей несовершенности стабилизаторы аппарата имеют свойство выдыхаться. Поэтому детектив вынужден покупать новые пластинки, способные поддерживать его надежду на плаву. Он опять нуждался в машине.       Но в этот день Гэвин боялся не безмолвной жизни, так как вообще старался не заглядывать в тёмное будущее. Он боялся завтрашнего дня. Детектив понимал, что коллеги знают о его сурдомутизме только понаслышке, и привыкнуть к его глухоте и немоте будет очень сложно. Снова придётся привыкать к Гэвину Риду. Появится стресс, раздражение; быть может, неприязнь превратится в ненависть. «Детектив смотреть меня» — Ричард повторил витиеватые жесты, от которых голову Рида неожиданно пронзила острая боль. Он поморщился, потёр виски указательными пальцами. «Ты идти к чёрту!» — вторая подушка попала в грудь андроида и соскользнула вниз, глухо столкнувшись с полом. «Детектив повторить должен почему слова эти общение важно». «Я тебя понимать нет» — Гэвин скривился и сел на пол, обхватив голову руками и, надавливая на неё руками, пытался избавиться от страшной боли.       Но она не отступала, яростно перекрывая кислороду доступ в лёгкие. Мужчина судорожно хватал воздух губами. Он задрожал и стиснул челюсти, чтобы зубы не раскрошились от частого соприкосновения друг с другом. Гэвин чувствовал, что задыхается. Что голова сейчас расколется, как грецкий орех. Что он не выдержит, и этот раз точно будет последним. Боль пульсировала, протыкала виски остриём ножа, вырисовывая на коре больших полушарий замысловатые узоры. Она волнами разгоняла по телу импульсы и нарастала, постепенно превращаясь в невыносимую агонию.       Ричард обеспокоено присел возле него, осматривая напряженное лицо. Приподняв его голову, он проанализировал состояние детектива. Приступ. Близок болевой шок. Снова. Гэвин через силу отпустил голову и дрожащим руками попросил: «Ты нести таблетки. Голова».       Девятка стремительно добежал до кухни. Схватив с кухонного стола пачку обезболивающего в комплексе с успокаивающим действием, он тут же вернулся со стаканом воды в правой руке.       Рид выпил две таблетки и попытался обнадёжить себя приближающимся расслаблением. Он успокоится и уснёт. Как всегда, как обычно. Боль и провалы в мёртвый сон стали частью его жизни.       «Боги, ну и как я буду работать с такими проблемами?»       «Лучше подумай о том, как будешь с ними жить, придурок. Думаю, это важнее» — ответил он на свой же вопрос.       Медленно, но верно, боль отступала, и вскоре Гэвин смог наполнить ноющие лёгкие долгожданным воздухом. Таблетки будущего прекрасны. Их действие, конечно, недолго держится, как и в далёком прошлом, но действуют безотказно и невероятно быстро. 5 минут — и ты снова полон сил и энергии. Правда, силы и энергия Гэвина после приёма таблеток исчезают в пропасти забвения.       «Не может же так продолжаться вечно. Что-то надо делать с этими приступами» — думал RK900, наблюдая, как грудь детектива пытается размеренно подниматься и опускаться, но иногда подрагивает, словно опасается возвращения очередной вспышки.       Постепенно дыхание нормализовалось. Он глубоко дышал, бессознательно закрывая глаза. Побочный эффект лекарств — непереносимая слабость в теле, а после — плывущее сознание и долгий сон. Это является одной из причин периодических перерывов в ежедневных занятиях. Гэвин в сутки спит около 12 часов и это не предел. Через каждые 180 минут бодрствования наступают 4 часа вынужденного отдыха. Причины приступов уже не важны. Важно то, что они были. Исключить из жизни детектива стресс, негативные чувства или эмоции невозможно, так как его отношение к разным ситуациям в любом случае является пессимистичным.       Рид, находясь в фазе глубокого сна, не храпел, не постанывал. Никаких намёков на какую-либо жизнедеятельность организма. Он даже не двигался, как будто бревно пародировал.       Ричард из всех сил старался не заглядывать в спальню напарника лишний раз, но, не имея возможности противостоять тревоге, заглядывал. Его не покидало ощущение отсутствия жизни в теле детектива. Навязчивая мысль о том, что на кровати лежал труп, не отпускала его все эти долгие 4 часа. Это ужасало до глубины синтетического «сердца», и каждый раз ему приходилось проверять сердцебиение и дыхание Рида, чтобы хоть как-то успокоиться. Но проблема состоит в том, что приступы усиливались. Они становились более болезненными. Иногда просто непереносимыми. С каждым новым приступом лицо Гэвина искажалось почти до неузнаваемости, а тело безумно содрогалось, словно его пытали током высокого напряжения. И Ричард по-человечески сильно боялся, что в какой-то неопределенный момент Гэвин просто не выдержит, и он больше никогда не увидит полные разнообразных эмоций бирюзовые глаза напарника. Что его человек исчезнет, разобьется вдребезги о стену бытия, а ему останется лишь собирать осколки. Что их отношения никогда не взойдут на ступеньку повыше. Конечно, думать об этом конкретно сейчас глупо, когда объект его мыслей изображал бревно, сидя на полу, но Ричард думал. Вдруг Гэвин покинет его совершенно неожиданно, и он не успеет попрощаться? Не успеет сказать, что вопреки отсутствию души, каких-либо чувств и эмоций он всегда... Всегда... Всегда. Он всегда, одним словом.       Ричард с облегчением выдохнул, когда Гэвин расслабился, опять превратившись в обездвиженный труп. Он внимательно разглядывал молодое лицо. От бешеной дрожи несколько прядей упали на мокрый от пота лоб, и рука непроизвольно потянулась вперёд. Она убрала волосы назад, но они упали обратно и, будто издеваясь, прилипли к коже. Губы Ричарда дрогнули в мягкой улыбке.       «И правда. Как котёнок. Маленький, беззащитный, но невыносимо упрямый котёнок».       Подхватив обмякшее тело на руки, Ричард направился в спальню. Он положил Гэвина на просторную кровать и накрыл его лёгким одеялом.       Ближайшие 4 часа ему придётся существовать в абсолютной тишине, и он тщательно проследит, чтобы она внезапно не стала мёртвой.

***

— Детектив Рид, доброе утро, — Коннор растянул губы в дежурной, казалось бы, улыбке. Только Ричард знал, что это одна из самых светлых и искренних его улыбок. Одна из тех, что он дарил Хэнку каждый божий день.       Но Гэвин закатил глаза, проигнорировав любезную лыбу, и, бросив в его сторону красноречивый жест, означающий старое доброе «дебил», вышел из прихожей и закрыл входную дверь. — Коннор, неужели ты не можешь запомнить проблему детектива Рида? — издевательски протянул Ричард. Воображаемый счётчик прибавил Девятке один балл. Они как будто соревновались, у кого опции программы лучше. Первенство, само собой, занимал RK900. Он, всё-таки, передовая модель, в которую включили всё, что можно было включить, но RK800 не хотел это признавать. Он ничем не хуже Ричарда и каждый раз пытался доказать это. Порой Коннор был более полезным, чем его младший брат. — Отнюдь. Я помню многие события, имена и числа в самых незначительных деталях. Также я прекрасно помню твоё искаженное в панике лицо, — андроид усмехнулся оппоненту. Стоящий неподалёку Хэнк громко хмыкнул. Счёт сравнялся — 1:1. — Я не сообщу об этом создателю, но и ты не забывайся, братик. — Бессовестный тостер, — Хэнк похлопал по плечу Коннора и открыл дверцу автомобиля.       Гэвин уже привык к вечной беспросветной тишине. Привык к их загадочному шифру, разгадать который он не мог. Однако он научился опознавать некоторые слова по движениям губ. Например, их имена, излюбленное Ричардом «детектив Рид», житейское «доброе утро» и подобные бытовые фразы. Ориентироваться в мире благодаря этим познаниям стало намного проще, чем раньше. Тем более, если он вынужден жить среди этих идиотов.       Хэнк и Коннор почти жили в его доме. Иногда они сменяли друг друга, но в любом случае, ближе к вечеру сидели на кухне и что-то говорили друг другу, не посвящая Рида в содержание диалога. Хэнк приезжал портить ему настроение раньше, чем Коннор. Андроид приезжал добивать нервы Гэвина своим присутствием чуть позже. Но так или иначе, они смертельно бесили детектива, и он не раз хватался за кухонный нож.       Зачем они приезжали, ему не особо хотелось знать. Коллеги что-то спрашивали, он старался отвечать без ярко выраженной агрессии, хоть и частенько казалось, что он не старается вообще. Если соединить цель вопросов воедино, то получится следующее: они просто интересовались, как Гэвин адаптируется к всемирной тишине. Эта их глубокая вера в то, что болезнь укоренится, и он больше никогда ничего не услышит, бесила больше, чем их присутствие. Но он отвечал.       Прошёл целый месяц, но он всё ещё забывался в невербальных диалогах и пытался произнести слова. Как и всегда, Рид открывал и закрывал рот, когда виски пронзала острая боль. Зевать и чихать даже больно было.       Доктор полагает, что при падении он нарушил не только функции слухового нерва, но и растянул некоторые височно-нижнечелюстные связки. Но Уайт пообещал: через месяц, два они восстановятся.       Гэвин ждал, и его ожидания оправдались. Раскрывать рот теперь относительно легче, боль уже не так сверлит голову, и чихает даже в каком-то своём роде нормально.       За этот месяц многое произошло, многое изменилось. Он открыл для себя достаточно пугающего и полезного.       Оказывается, у глухонемых зрение улучшается до стопроцентного состояния. Гэвин, можно сказать, видит всё и вся, как око Саурона.       Иногда это в пользу. Например, отныне он за две секунды мог найти пачку с кукурузными хлопьями среди упаковок печенья и специй в забитом шкафчике. Или с лёгкостью находил клочки шерсти кота во всех закоулках любимых комнат. Конечно, у всего хорошего имеется тёмная сторона, поэтому улучшенное зрение нередко вредило его душевному состоянию.       Гэвин замечал, насколько внимательно он разглядывает Ричарда.       «Машина машиной», — подытожил он однажды, возвращаясь к своим делам. Но так или иначе, он снова поднимал взгляд на соседа, на его искусственное лицо и пластиковое тело. И, к своему сожалению, не мог опустить глаза. Утром, сидя за столом и попивая кофеёк, Гэвин разглядывал идеальный изгиб спины и ловкие руки стоящего за плитой андроида. Будучи на грани сознания всматривался в обеспокоенное лицо, когда накатывал очередной приступ: единственная на всём лице морщинка между нахмуренными бровями, тёмно-голубые глаза, анализирующие его состояние, дрожащие ниточки ресниц и приоткрытые губы. «Какую красивую мультиварку мне подсунули», — ради такой картины он даже готов страдать на час больше.       Когда они учили мёртвый язык, Гэвину, естественно, было не до учителя, ибо он всегда был погружен в учёбу. Но бывали моменты, когда он поднимал на жестикулирующего робота взгляд. И поражался.       Иногда Рид правильно отвечал и порой грамотно рассказывал что-либо знаками по проведённой теме. И в эти счастливые моменты, когда надежда разгоралась в организме андроида, он улыбался. Мягко и нежно, как улыбаются родным или друзьям. Уголки синтетических губ слегка приподнимались, но даже тогда на щеках образовывались маленькие ямочки. А в уголках лазурных глаз прокладывались еле заметные морщинки. И всё его лицо становилось таким настоящим, таким человеческим, что даже рождались сомнения: а не девиант ли он, случаем? Гэвин об этом не задумывался. Он просто более усердно учил, чтобы ещё раз увидеть улыбку Ричарда.       Итак, зрение — это, безусловно, плюс. Поможет на работе.       А вот другое новшество волновало — повышенная чувствительность. Если раньше он не обращал внимания на еле ощутимые прикосновения или потоки воздуха, то теперь он ощущал это до ужаса чётко.       Даже самое элементарное касание плеча или ладони пробирало до дрожи. А когда Ричард подходил сзади, мирно выдыхая в шею, Гэвина накрывала волна необъяснимого трепета. Как и обычно, он отмахивался от соседа и ругался, размахивая руками. А Девятка уже привык и каждый раз спрашивал: «Вы больной? Жар? Вы лицо красный», — а потом пытался прикоснуться ко лбу. Одно хуже другого.       На улицу он выходил крайне редко из-за странных новшеств, к которым он ещё долго будет привыкать. За продуктами, к доктору и обратно. Большую часть времени он сидел дома. И Гэвин бы мог наслаждаться родным одиночеством, но RK900 упорно не хотел оставлять его ни на минуту, поэтому иногда Рид был вынужден буквально выталкивать его за дверь силой.       Многое изменилось. Многое появилось. И у всего есть свои плюсы и минусы. Но факт оставался фактом: Гэвин Рид 31 день ничего не слышит, ничего не говорит, и этот минус уничтожает любые светлые и позитивные плюсы. «Детектив, садиться машина. Время работа начать скоро». «Роботы сраные» — ответил Гэвин. — Как хорошо жить в мире людей. Они даже глухонемым придумали ругательства, — проговорил Коннор, приблизившись к лейтенанту. — Ага. Мы имеем не объёмное, но доступное хранилище информации, а также замутили около сотни способов подохнуть. Прекрасно, — Андерсон кивнул, с пониманием дела усмехнувшись. — Лейтенант... «Ехать» — детектив, уже сидящий в автомобиле и готовый к труду и обороне, в раздражении нажал на кнопку клаксона, пояснив нетерпение безумными жестами. — Хорошо, что он не может говорить, а то у вас бы уши завяли. — Не первый день работаем. Увядающие уши теперь как последствие общения с детективом, — андроиды кивнули, практикуя ненужные им фразеологизмы.       Уже в пути к Департаменту, они что-то обсуждали, периодически задавая Гэвину странные вопросы, а он, в свою очередь, пытался ответить. Но на подобные вопросу «вы сможете работать?» он категорично отвечал средним пальцем.       За окном старой иномарки проносились хмурые деревья, серые дома, задумчивые пешеходы и разноцветные машины. Но вскоре всё слилось в один бесцветный поток красок, в бесконечное однотонное пространство и время. Оно протекало мирно и спокойно, изредка проявляя агрессию в качестве пылающего красного или нервного синего. Детектив смотрел на мир и думал, пытался понять: что же дальше? Что, если он не справится и его уволят, как ненужного, бракованного сотрудника? Терять работу он всем телом и душою не хотел. Это действительно самое страшное, что может с ним произойти.       Чёрт с ним, с этим слухом. Нет так нет, с кем не бывает? Он не так важен в жизни детектива, как работа. По крайней мере, он так думал. Он всегда мог погрузиться в неё, мог абстрагироваться от странных мыслей, отгородиться от мира под безапелляционным предлогом — у него работа. К тому же, неплохая зарплата. Её достаточно, чтобы жить в относительном удобстве.       Отношения ему не нужны, семья тоже. Только работа была способна утешить его и успокоить.       Пусть, иногда она наваливалась на детектива, подобно лавине, и он не всегда успевал охватить весь объём и закончить в сроки. Пусть, из-за этого было тяжело, и организм подвергался серьёзному стрессу и изнемогал от усталости.       Пусть.       Работа — часть его жизни. Часть Гэвина Рида. Работа — это он. Он — это работа. И Гэвин панически боялся её потерять. Если это произойдёт, то... То смысл всех стараний врача, RK900, коллег и самого Рида?       Осторожное касание к плечу, от которого по позвоночнику пробежала лёгкая дрожь. Детектив повернулся к Ричарду на заднее сидение и вопросительно повёл головой. «Мы тут», — Гэвин страдальчески выдохнул и кивнул, не заметив двусмысленности брошенного жеста.