***
Весь вечер Дзюба искал себе хоть мало-мальски приятное занятие, но ничего не привлекало. Игоря в сети не было, Кокорин снова торчал у Смолова, фильмы опостылели, книжки читать Артём никогда не любил. Покопавшись в рюкзаке, он выудил оттуда дневник и полистал полупустые страницы. Напротив графы с литературой в колонке вторника было неаккуратно записано: «Выучить любимый стих». Чем только не займёшься, лишь бы тоска отступила, поэтому Тёма на полном серьёзе принялся выбирать «любимый» стих из учебника литературы. Все они казались парню убогими, какие-то были слишком сложными, какие-то чересчур патриотичными, а некоторые даже нечитабельными. В конце книги форвард наткнулся на песню Высоцкого про привередливых коней и даже подумал, что это было бы не самым плохим вариантом, стих – не стих, но в хрестоматии напечатан, значит, сойдёт. Да вот размер подкачал, не хотелось долго распинаться перед одноклассниками, тем более с Высоцким. Не дозвонившись до Смолова, Дзюба набрал номер Сашки, знал же, что эта парочка в последнее время совсем не расстаётся. Кокорин удивлённо охнул, когда услышал, что друг решил заняться уроками и, усмехнувшись на Тёмино «заткнись, Сань», передал трубку Феде. Выслушав пожелания форварда, Смол почесал нос, задумавшись, и посмотрел на по-кошачьи развалившегося на кровати Сашку, который прикрыл лицо сборником стихов Пастернака. - «Заметался пожар голубой» возьми. Это Есенин. Оно учится легко и так, по объему, не очень большое. – Фёдор подошёл к другу и, подняв книгу, ткнул пальцем в стихотворение, выбранное для изучения. - Про педиков? – насмешливо переспросил Артём, услышав, как разочарованно хнычет Кокорин на заднем плане. - Блять, Дзюба, ищи сам! – Смолов силился отцепить руки Саши, обвитые вокруг его ноги. Парень молча смотрел на него, не улыбался даже, только озорные глаза выдавали его веселье. - Шучу. Спасибо, Смол. Коко чё взял? – Тёма вбил в поисковую строку запрос по Есенину и вместо стихов открыл фотографии поэта. Тишина из трубки начала напрягать. – Эй, где ты там? – звуки борьбы и хихиканье Кокорина вызвали у Дзюбы улыбку. В какой конкретно момент он перестал негативно относиться к таким неоднозначным отношениям, форвард не знал, но в одном он был уверен на сто процентов, влюблённость парней, которую они очень плохо скрывали, не действовала ему на нервы и тошноты не вызывала. Иногда, заметив восторженный взгляд, каким Сашка сопровождал все действия Фёдора, Артём даже малодушно завидовал, он бы всё отдал за то, чтобы на него таким взглядом смотрел кто-нибудь. Под пресловутым «кто-нибудь», конечно, подразумевалась не безупречная во всех смыслах Кристина, а темноглазый угрюмый мальчишка-вратарь. - А Сашка Пастернака своего никак не выучит, лентяй! – строго, но с улыбкой произнёс Федя, убирая взлохмаченную чёлку со лба Кокорина. – Подними книгу. – повелительный тон Смолова и указательный палец, выставленный в сторону, подействовали на разыгравшегося Сашу, как успокоительное. Парень поднял сборник и, усевшись поудобнее, начал перечитывать уже выученные строфы. Дзюба пожелал им не поубивать друг друга и сбросил вызов. Стихотворение, предложенное Смоловым, в самом деле было не очень большим. Артём постарался отмести все посторонние мысли и сфокусироваться на нём, парень вздохнул, как перед выходом на сцену и прочитал стих вслух с выражением. Творчество Сергея Александровича вызвало в форварде смутные чувства, он даже задумался над прочитанным, засмотревшись на стену. Тёма фыркнул, осознав вдруг, что некоторые моменты произведения так сильно напоминали ему самого себя, что можно было подумать, будто Есенин списал «хулигана» с него, не иначе. Рассказывать о любви на весь класс Дзюба не решался, поэтому придумал хитрый, как ему показалось, ход, при котором он сможет и оценку получить, и перед ребятами не опозориться. Артём собирался подойти к Любови Михайловне перед уроком, чтобы договориться с ней о переносе выступления на перемену, и, зная любовь русички к поэзии, форвард был уверен в её согласии. Вызубрив творение Есенина до последней запятой, Дзюба, гордый собой, улёгся спать, продолжая прокручивать особенно надоедливые строки в голове. Балансируя на границе сна и яви, Тёма медлительно проговаривал текст, закрепившийся на подкорке: «“Глаз злато-карий омут” – прям как у Игоря, только волосы у него не рыжие, не “в осень”, и к другому он не уйдёт. К кому, блять? Не к Денису же. Нет-нет, Акинфеев со мной сидит…». Он так и уснул под бессвязные мысли, в которых то и дело возвращался к фигуре вратаря.***
Первым уроком во вторник стояла информатика, которую любили все, кроме отличников, привыкших в школе учиться, а не болтаться без дела. Молодой учитель – Алексей Александрович – с внешностью немытого рокерюги, смотрел мультики про свинку Пеппу на своем компьютере и пил уже остывший черный чай, закинув при этом ноги на стол. Кто-то из учеников играл в онлайн-игры, кто-то смотрел видео в интернете, кто-то сидел в контакте. Они знали, что Алексей, который был старше их всего-то лет на пять, и так поставит всё, что нужно, поэтому по-честному забили на программирование и страдали ерундой. Сидя в самом углу кабинета, куда они забивались всегда, чтобы их никто не трогал, Смолов с Кокориным, оперевшись друг на друга, смотрели в наушниках мультик про шкодливых домашних животных. Сашка с упоением мусолил невесть откуда взявшийся огромный чупа-чупс, то и дело гоняя конфету по всему рту и специально гремя леденцом о зубы. Смолов, сидевший рядом, терпел это издевательство минут двадцать, наблюдая, как друг плавно доставал леденец изо рта, причмокнув, облизывал его вызывающе и засовывал обратно, от сладкой конфеты губы у Сашки были липкими и блестящими. Федя не раз порывался отобрать у друга это орудие пыток и выбросить, чтобы не соблазняться развратными действиями Саши, да и грохот стал порядком раздражать. Беззаботный Кокорин, заметив внимательный взгляд друга, невинно похлопал ресницами и, освободив рот от чупа-чупса, который почему-то не уменьшался, спросил: - Хочешь попробовать? – Федя вскинул брови от удивления, услышав это непристойное предложение, озвученное, к тому же, при всех. Провоцируя и явно нарываясь, Сашка, может быть, даже не верил до конца, что Смолов может взять и согласиться. Кокорин ткнул розовой конфетой в лицо другу и, увидев его смятение, медленно облизал покрасневшие губы. - Хочу. – Фёдор посмотрел прямо в глаза Саше, нервно проглотив вязкую слюну. Кокорин улыбался чему-то своему, предвкушая следующие действия парня. Несмело протянув леденец другу, Сашка остановил его прямо напротив губ Феди. У Смолова подрагивали ноздри от частого дыхания, он сам не верил, что сейчас возьмёт и оближет конфету, только что побывавшую во рту у Кокорина. Не разрывая зрительного контакта, Фёдор открыл рот и обхватил губами леденец. Саша закусил губу от удовольствия, затаив дыхание, как же по-дьявольски привлекательно выглядел Смолов. - Пиздец, какие же вы противные, ёпт! – засмеялся Дзюба, который краем глаза наблюдал с самого начала за этой сценой. Игорь, сидевший рядом с ним, укоризненно взглянул на Артёма и, почувствовав себя подглядывающим за чем-то очень личным, отвернулся от ребят. – Не отдавай ему чупик, Смол, заебал уже греметь. – Тёма, ткнув пальцем Кокорина в бок, закинул руку на спинку стула Акинфеева и снова наклонился к вратарю, уперевшись подбородком в его плечо, чтобы продолжить совместное изучение биологии. Форварду нравилась эта близость, если бы было можно, он бы придвинулся еще ближе, ткнулся бы носом в ухо Игоря и посмотрел бы, как щеки того становятся малиновыми. Но приходилось сдерживаться, чтобы не пугать вратаря, только-только начавшего доверять ему и подпускать ближе. Артём изредка задавал вопросы по прочитанному тексту, добросовестно пытаясь понять хоть что-то, а Игорь с энтузиазмом отзывался на просьбы помощи Тёмы, как можно доступнее переводя текст с языка учебника на язык Дзюбы. Увлёкшись биологией, форвард прижался щекой к уху Акинфеева и довольно заурчал, когда смог по памяти воспроизвести один из ключевых моментов параграфа. Вратарь, неоднократно видевший врожденную страсть Артёма к прикосновениям, только сдержанно улыбнулся на этот внезапный прилив нежности одноклассника, хотя и испытал некоторую неловкость. Игорю вообще сложно было к кому-то прикасаться так, как это делал Тёма, он слишком сильно боялся быть отвергнутым.***
Урок литературы начался с повторения стихотворений, все одиннадцатиклассники сидели, уткнувшись в книги и листы с подсказками. Любовь Михайловна предусмотрительно наставила точек в журнале напротив фамилий всех присутствующих учеников, чтобы немного позже переправить их на оценки. Акинфеев заметно нервничал, всё еще думая о правильности выбора стихотворения. Оно ему нравилось, даже в какой-то степени отражало его сущность, но выворачивать душу наизнанку перед всем классом он стыдился. - Акинфеев, ты готов? – после короткого кивка, учительница отложила ручку и подпёрла голову ладонью, призвав класс к тишине. Игорь встал и, оправив рубашку, бросил особенно красноречивый взгляд на Дзюбу, который подумал, что этим самым парень попросил его сидеть спокойно и не мешать. Вытянувшись в струну, как первоклассник, Артём принялся слушать соседа по парте, внимая каждому его слову. Потрясенный строками стихотворения, форвард выхватывал отдельные фразы Игоря, то и дело стреляя глазами в его сторону. «Они не похожи на всех остальных.. <..> следы-отпечатки лилового цвета от чьих-нибудь пальцев.. <..> спокойны они, как застывшая глина, <..> и будьте чутки и внимательны, если вы их приручили.. <..>». Когда Акинфеев сел на свой стул, Дзюба увидел, что цвет лица одноклассника стал почти меловым, он крепко сжал синюю ручку пальцами и стал совсем грустным. Не заметив перемены в состоянии ученика, Любовь Михайловна похвалила Игоря и, поставив парню заслуженную пятерку, перешла к другой фамилии. Акинфеев молча сжигал взглядом листок, лежавший прямо перед ним, Тёма растерялся так, что забыл все слова, крутившиеся у него в голове на протяжении этой пары минут. Рассказанное Игорем стихотворение просто разорвало душу Дзюбы на клочки, дело было даже не в словах, которые, без сомнения, попадали в цель, дело было в исполнении. Тихий, сдержанный тон, без парадной выразительности и излишнего артистизма. Рассказал, как умел, как чувствовал. И это заставило Артёма проглотить язык. - Очень круто. – шепнул он, сбоку заглядывая в глаза вратарю. – Почему его выбрал? Акинфеев как-то слишком резко развернулся, заставив Дзюбу испуганно отклониться назад. «А ты как думаешь, дебил?» – хотел спросить он, но не стал, ограничившись тем же вымученным взглядом, заставлявшим Тёму чувствовать себя, как минимум, виновато. - Потому что легко учится. - А. – форвард понимающе кивнул, не поверив словам одноклассника. Если бы эту фразу сказал разбалованный Смоловым Кокорин, вопросов бы не возникло, но Игорь не любит, когда просто. Ребята продолжали бубнить свои стихи без выражения, Любовь Михайловна внимательно слушала их, награждая комментариями и похвалами особенно талантливых. Тёма косился на Акинфеева, ему хотелось жалеть парня, обнять покрепче и шептать что-нибудь ласковое на ухо, только бы он не хмурился вот так по-взрослому, не кусал внутреннюю сторону губы и не ломал пальцы, выворачивая их наизнанку. Потянувшийся за тетрадью Игоря, Дзюба не встретил сопротивления и, вырвав лист из середины, принялся изрисовывать его новогодними ёлками на разный лад и снеговиками. Вратарь взял ручку и нарисовал рядом с ёлкой кривого Деда Мороза, державшего бесформенный мешок. До Нового года оставалась пара месяцев, но мечтать о его приближении никто не запрещал. Наклонившись к уху Акинфеева, Артём облизнулся и забыл, что хотел сказать. Игорю стало щекотно, почесавшись, он смешливо фыркнул. - Ты понюхал меня что ли? - Нет, забыл, что хотел сказать, блять. – смутившись, он черкнул пару раз ручкой и покачал головой. Любовь Михайловна перешагнула через фамилию Дзюбы, вовремя вспомнив о его просьбе. После урока Артём, оставшийся наедине с учительницей, выслушал несколько успокаивающих пожеланий женщины и начал. Память покорно подкидывала строки, а Дзюба, выстраивая их в нужном порядке, произносил слова с выражением, подняв глаза на тот цветок, возле которого на днях колдовал Игорёк. Любовь Михайловна с воодушевлением слушала парня, покачивая головой в такт ритму. Акинфеев вместе с Федей и Сашкой стоял в коридоре. Парни подслушивали у двери, а он, уткнувшись в ту же биологию, старался вникнуть в написанное. Кокорин что-то прошептал на ухо Смолову и попросил Игоря подойти. Сгрузив рюкзак на подоконник, вратарь отложил туда же учебник и подошёл к одноклассникам, не понимая, зачем он им понадобился вообще, и уж точно не ожидая подвоха. Саша резко распахнул дверь, а Федя, обхватив руками плечи Акинфеева, втолкнул его в кабинет. Прервавшись на третьем четверостишии, Дзюба испуганно посмотрел на разозлённого вратаря, влетевшего против воли в класс. Любовь Михайловна, спустив очки на нос, взглянула на нарушителя тишины и махнула на него рукой, когда тот попытался открыть подпёртую со стороны коридора дверь. Опустив глаза, чтобы не смотреть на Артёма, Игорь прошествовал к испачканной доске и начал размазывать мел по поверхности. Секунды тишины, прерываемые стуком качающихся створок, тянулись целую вечность, Дзюба с ужасом осознал, что не помнит ни единого слова. Позволив парню пробежаться взглядом по листу с подсказкой, учительница сделала замечание Акинфееву. Вратарю вдруг стало так смешно, что пришлось прикрыть нижнюю часть лица рукой, лишь бы не выпустить смех изо рта. Одиннадцатиклассник почувствовал себя одним из двоечников, типа Дзюбы, которые вечно срывали уроки и нарушали благочестивую тишину. Тёма выдохнул рвано и дрожащим голосом продолжил рассказывать стихотворение, проклиная себя, Есенина, Смолова, который посоветовал выучить именно этот стих, и Кокорина, наверняка, и придумавшего этот трюк с цирковым появлением Игоря в классе. Акинфеев никогда бы не подумал, что Артём может так декламировать стихи, да и выбор произведения его немного потряс. Он даже остановился, забыв о грязной доске, чтобы послушать надломленный голос форварда, стоявшего с душой нараспашку. Любой дурак бы понял, что Дзюба вдумчиво пропускал каждую строку через себя, совсем не ради пятёрки, а ради Игоря, затылок которого он сверлил глазами. Получив похвалу и оценку «отлично» в дневник, Тёма дождался, пока учительница покинет класс, и подошёл к Игорю, бездумно водящему пальцами по мокрой доске. - Я Кокорину по шее дам. – сказал он добродушно, склонившись к вратарю. - Не надо. Я люблю Есенина. Почему выбрал именно этот стих? – Акинфеев намеренно задал Артёму его же вопрос, улыбнувшись с иронией. И без того наивно круглые глаза форварда расширились удивлённо, а губы приоткрылись в попытке ответить что-нибудь правдивое. Но, вспомнив слова вратаря, он хмыкнул одобрительно. - Чтобы выучить проще было. – спокойно, на выдохе, произнёс Тёма и почесал нос, пристально рассматривая лицо парня напротив. Игорь, вдруг став самим собой, уже без улыбки «угукнул» и пошёл за своим рюкзаком, сладкой парочки у дверей уже не наблюдалось.***
Явившись на тренировку, ребята принялись шумно переодеваться, обсуждая свои мелкие проблемы и делясь друг с другом новостями, пока Станислав Саламович не выгнал их на поле, пообещав несколько «штрафных» упражнений за «бабское поведение», которое, с его точки зрения, проявлялось в бессмысленной болтовне. Отбегав положенную норму и переделав всевозможные упражнения для укрепления мышц, парни разбрелись по стадиону. Марио с Денисом задорно смеялись над чем-то своим, валялись на резиновых ковриках, Смолов и Кокорин пинали мяч, выполняя «кривые», по словам тренера, передачи, Артём без интереса бил пенальти Лунёву, поминутно оглядываясь на Акинфеева, отбивавшегося от мячей Далера. Черчесов, уставший наблюдать за бездарной растратой драгоценного времени, свистнул, призывая всех собраться в одну кучу, и отругал бразильца за отсутствие шапки. В целом, тренер быстро к нему привык и уже совсем забыл и о национальности Марио, и о том, что он новенький, орал, как на родного, чтобы не выделять. Построив всех ребят в одну шеренгу и, вызвав двух капитанов, – Дзюбу и Смолова – Станислав Саламович впихнул им в руки желтые повязки и приказал набрать две равные по силе команды для игры. Федя заговорщически посмотрел на Артёма, одним лишь взглядом напомнив об уговоре, который они заключили прямо перед тренировкой. Выступивший инициатором этого небольшого сговора, Дзюба легонько кивнул, показав, что всё в силе. Смолов любезно уступил Тёме возможность первым назвать фамилию счастливчика и остановил свой взгляд на радостных близнецах, обступивших Головина с обеих сторон. Дзюба, чисто для порядка, осмотрел немного вымотанных после многочисленных упражнений парней. На самом-то деле он, конечно, давно уже решил, кого заберёт сначала. Привыкнув к тому, что форвард по дружбе называет его фамилию первой, Кокорин уже почти сделал шаг вперёд, когда на поле глухо прозвучало: «Акинфеев». Сашка поднял ошарашенный взгляд на Тёму, молча спрашивая: «Ты чё, блять, делаешь?». Но капитан даже не смотрел в его сторону, наслаждаясь поменявшимся лицом Игоря. Вратарь в шоке осматривался по сторонам, надеясь, что ему послышалось, но не менее удивлённые глаза ребят говорили об обратном – Дзюба действительно произнёс именно его фамилию, ошибки не было. - Давай быстрее, принцесса, что ты там, к газону прилип? – голос Артёма дрогнул на слове «принцесса», ему до сих пор не удалось избавиться от этого эпитета, хоть теперь он и не звучал так издевательски. Вратарь вздрогнул, но быстро собрал волю в кулак и по привычке сдвинул широкие брови. - Нет. – зажав под мышкой вратарские перчатки, он уверенно шёл к капитану, который, как показалось разозлённому Кокорину, буквально любовался своим новым приобретением, чуть не пуская на него слюни. Саша, сраженный такой вопиющей несправедливостью, сложил руки на груди и выдохнул со злобой. Его прямо из колеи выбило то, что Дзюба предпочёл Акинфеева ему, в памяти Сашки не было ни одного такого случая, когда Тёма вызвал бы его вторым или третьим. Но тут появился Игорь, и Артём в одночасье забыл о друге. Кокорин за своей обидой выпустил из виду то обстоятельство, что вторым капитаном является Смолов, а когда Федя назвал его фамилию, даже не среагировал на это, продолжив душить колким взглядом предателя. Толчок в плечо разозлил Кокорина еще сильнее, Сашка чуть не бросился с кулаками на Зобнина, но как раз в этот момент Фёдор еще раз произнёс фамилию друга. Форвард, как сова, покрутил головой по сторонам, ища подвох в поведении капитанов. Смолов расслабленно смотрел на него, покачиваясь на пятках, а Дзюба тепло улыбался, ритмично кивая головой в сторону Феди. Набрав команды, капитаны пожали друг другу руки и разошлись по своим половинам поля, чтобы распределить состав и поговорить с сокомандниками об игре. Тёма быстро шагал, чуть сгорбившись, с ним рядом, не отставая, следовал Игорь. - Зачем ты меня взял? – спросил вратарь, попутно натягивая перчатки. - Я тебя еще не брал. – губы капитана дрогнули в улыбке. - Артём. – требовательно произнёс Акинфеев, инстинктивно прихватив запястье Дзюбы. Игорь был похож на маленького ребёнка, который боится потеряться в огромном супермаркете и поэтому слепо хватается за рукав старшего брата, Тёму эта настойчивость даже умилила. Форвард спокойно посмотрел на парня и, склонив голову вправо, хрустнул позвонком. - Мне нужен был вратарь. Ты – вратарь. Всё просто. – конечно, всё было не просто. Перед тренировкой Тёма подошёл к Смолову и предложил равный в некотором смысле обмен, согласно которому Акинфеев переходил в команду Артёма, а Смол имел право забрать себе Кокорина. Выслушав тогда это предложение Дзюбы, Федя еле сдержался, чтобы пальцем у виска не покрутить и не назвать одноклассника безнадёжно влюблённым придурком. Но пораскинув мозгами, Смолов согласился, ему хотелось поиграть с Сашкой в одной команде, а не друг против друга. А Лунёв мог и вовсе без работы остаться, если они будут слаженно атаковать. Ударив по рукам, парни договорились никому не рассказывать об этом запланированном трансфере. - А Кокорин? – Игорь не отставал, продолжая докапываться до правды, которую, по его мнению, Артём зачем-то скрывал от него. Неизвестно, что он хотел услышать, но все оправдания капитана пролетали мимо ушей вратаря, ему казалось, что есть еще какие-то подводные камни, какой-то глубокий смысл спрятанный в этом обмене. - Кокорин не вратарь, он… – выдержав паузу, Тёма посмотрел по сторонам, выискивая кого-то. – Он – нападающий, принцесса. – капитан отвлёкся на Марио, вытянувшего ноги у ворот. – Маря! Принеси мяч, будь другом? – Фернандес покивал и, улыбнувшись своей извечной улыбкой, которая могла льды растапливать, пошёл к мешку с мячиками. – Вот так, ёпт. - Ты же всегда его первым называешь. – шутливый ответ Дзюбы не устроил Акинфеева. - И? Пусть с Федей поиграет. Не ной, Игорёк, сегодня мы точно выиграем. – подмигнув, Артём подкинул носком бутсы мяч и стукнул им пару раз об ногу. – Всё, ко мне подошли, воины! – хлопнув пару раз в ладоши, Тёма привлёк к себе внимание. Вратарь застегнул липучки на перчатках и сладко зевнул, пожалев, что ночи напролёт страдает какой-то ерундой в контакте и не спит по-человечески уже пару недель. Зевающий Игорёк растрогал Дзюбу, поэтому он, с присущей ему беспечностью, не постеснялся засунуть палец в открытый рот вратаря. Акинфеев быстро отпрыгнул и, цокнув, лишь рассерженно свёл брови. Хоть Тёма и обломал ему кайф, это было не критично и не очень-то обидно. Артём посмеялся над парнем и, хлопнув его по плечу, самонадеянно заявил всем подошедшим: – Сейчас расскажу, как побеждать будем. Первый тайм команды отыграли со счётом один – ноль в пользу Дзюбы, который и забил единственный гол в ворота зазевавшегося Лунёва. Сколько бы нападающие из команды Смолова не приближались к Акинфееву, защита второй команды работала надёжно, один Марио чего стоил, борясь за мяч так, будто готов умереть за него. Черышев одобрительно обнимал друга после каждой удачно сорванной атаки и шептал ему что-то по-испански. Раздался свисток на перерыв, и ребята расползлись кто куда. Наблюдать за Артёмом было забавно и немного стыдно, но Игорь не мог отвести глаз от смеющегося капитана, пытавшегося схватить Кокорина за шею. Дзюба обожал тискать Сашку, это знали все, его совсем не смущал слегка обеспокоенный взгляд Смолова, коим тот следил за дурачившимися друзьями. Смех у капитана был таким заразительным, что, даже находясь на другом конце поля, нет-нет, да улыбнёшься, услышав его. Акинфеев заметил, что Тёма в принципе не умеет спокойно стоять и не дёргаться по той или иной причине. Он вечно задирает майку на животе, чешется, трёт нос, ерошит волосы, переминаясь при этом с ноги на ногу. Парень и раньше замечал гиперактивность форварда, но не заострял на этом внимание, да, неугомонный, да, бестолковый, да, нервный, но таких миллионы. Теперь же Игорь видел во всех движениях Артёма что-то особенное, увлекающее, заставляющее следить за ним и засматриваться. Тяжело было признаться самому себе в том, что он был бы не против оказаться в той компании парней, где стоял капитан и вытирал слёзы, выступившие от смеха, подолом майки. Во втором тайме Черчесов, увидевший, что тренировка протекает довольно спокойно, решил отойти на пять минут, чтобы выпить горячего чая из автомата, потому что стоять без движения было холодно. Мужчина даже подумать не мог, что сильно пожалеет об этом решении. Команда Феди вновь двинулась в атаку, Дзюба подумал, что защитники отобьются, а Игорь, отобрав мяч, подаст длинную передачу на капитана, и тогда Тёма легко сможет забить еще один гол, поэтому не побежал с остальными. Остановившись, Артём присмотрелся к тому, что происходило у ворот его команды. - Заболотный, блять! Ты охуел? – взбешённый форвард, увидев свалившегося на газон вратаря, за пару секунд преодолел стадион. Дзюба с разлёту толкнул Антона в грудь, подходя ближе. Команда обступила их кругом, бросаться на амбразуру никто не хотел, все знали, что Артём в драках ведёт себя неадекватно, совершенно не задумываясь над тем, куда бьёт, и какие этот удар может иметь последствия. Сбитый Заболотным Игорь лежал на газоне, держась за окровавленную коленку, по которой прошёлся шипами здоровенный форвард. Вратарь не кричал и не скулил, только тяжело дышал сквозь зубы, пытаясь не думать о боли. Рядом с ним опустился обеспокоенный Денис и приобнял друга успокаивающе, судорожно соображая, чем можно помочь парню. Тут же выросли Миранчуки и Головин, которые только шума добавляли, своими вопросами и советами. Черышев махнул рукой в сторону тренерской и отправил троицу за Черчесовым. Назревала драка. - Чего ты? – непонимающе переспросил Антон, отходя от Дзюбы. - Ничего, ёпт! Смотри куда летишь, ты ему ногу чуть не сломал! Тебя вообще с поля выгнать надо! Не по мячу бьёшь, а по ногам вратаря, блять! – Артём не стеснялся в выражениях, распаляясь всё сильнее, злость кипела в нём, ожидая удачного момента, чтобы выплеснуться на виновника травмы Игоря. Капитан сжал кулаки и, ссутулившись, изобразил на своём лице такой гнев, от которого, даже повидавший многое, Кокорин разволновался. Выступив вперёд, Смолов положил руку на плечо Тёмы и попросил успокоиться, по его мнению, одно небольшое столкновение не заслуживало драки. - Дзюба, кого ты лечишь! Сам почти каждую тренировку его по ногам бьёшь, а сегодня к себе взял и теперь заступаешься? – Заболотный молчать не собирался, прямо высказав правду в лицо капитану. У Артёма покраснели глаза, как у быка, он готов был кинуться на форварда в любой момент. - Не твоё сучье дело! Нехуй бить моего вратаря! – с ударением на слове «моего» произнёс Дзюба, упираясь лбом в лоб Антона. Сашка пытался встрять между ними, но Федя отпихивал его, как надоедливого котёнка, всё еще не оставляя попыток примирить парней. - А то – что? Чё ты мне сделаешь? – улыбнувшись неестественно хищно, Заболотный первым толкнул капитана в плечо и кивнул вызывающе. – Ну? - Пиздец тебе. – прорычал Артём, размахнувшись и ударив правым кулаком по скуле форварда. Ответный удар прилетел в нос Дзюбе, из которого сразу же хлынула кровь. Сидя на газоне, травмированный Игорь от удивления так широко раскрыл глаза, что они заслезились, он не верил происходящему. Артём с Заболотным колотили друг друга, как титулованные бойцы «Беллатора», катались по полю, не давая друг другу возможности подняться. Орава парней, как рой пчёл, гудела, передвигаясь следом за дерущимися и совершая тщетные попытки растащить их в разные стороны. Черчесов всё не шёл, зато вернулись мальчишки с огромной белой аптечкой, большую часть места в которой занимали тонометр старого образца и несколько больших тюбиков мази от ожогов. Пока медбратья-близнецы возились с бутылочкой зелёнки, закупоренной на совесть, Акинфеев перевёл взгляд на орущую толпу. Тёма поднялся на ноги и, с Кокориным висящим на его спине, теперь пытался достать ногой до шатающегося от усталости Заболотного. На Дзюбу налетели четверо – справа его держал миролюбивый Марио, слева – Зобнин, Смолов оттеснял капитана от Антона спереди, а сзади на Артёме болтался вцепившийся, как клещ, Сашка и ругал друга отборным матом. Форварда тоже держали несколько человек, потому что успокаиваться здоровяки не собирались, продолжая перебрасываться угрозами. Лицо Дзюбы было испачкано бордовыми разводами, кровь продолжала сочиться из прокушенной губы, на майке, открывая плечо, зияла дыра, оставленная то ли Заболотным, то ли Кокориным, гетры капитана спустились и мешали, болтаясь в районе голеностопа. Антон выглядел не лучше – на скуле начал наливаться синяк, рассечённая бровь опухала, а шорты стали похожи на набедренную повязку. Выдираясь из хватки друзей, Артём кричал что-то о вырванном языке, который он при случае засунет Заболотному в зад, тот, в свою очередь, не отставал, обзывая капитана «пидорасом», заступившимся за свою «подружку». - Разошлись! Ослы! Боксом в другом здании занимаются! Дзюба, успокойся! Почему вас нельзя оставить на пять минут? Что вы как звери?! Быстро привели себя в порядок, бараны! Не хотите играть? Бегать будете! Пока ноги не отвалятся к чертям собачьим! Разошлись! – Черчесов махал руками то в сторону Дзюбы, то Заболотного. Глаза у тренера потемнели, а от прежней доброжелательности, с которой он пришёл на тренировку, не осталось и следа. Тёма тяжело дышал, всё еще злясь, но смотреть на Станислава Саламовича не решался, зная, чем дело кончится. Закончив отчитывать футболистов, он буркнул Смолову и Кокорину, чтобы те пошли вместе с «бойцами» в травмпункт на выезде, расположившийся в воротах Акинфеева, и проследили за ними. Сашка разогнал Миранчуков и, отобрав у них размотанный бинт и наполовину разлившуюся бутылочку зелёнки, усадил потасканного Артёма на траву. Из угла ворот за ними наблюдал Акинфеев, возле него сидел Денис и аккуратно замазывал рану на коленке парня йодом. Дзюба сплюнул кровь куда-то в сторону, постаравшись не особо целиться в Заболотного, и солнечно улыбнулся Кокорину окровавленными зубами. - Придурок долбаный. – зашипел Саша, вытирая лицо друга влажными салфетками. Макнув ватную палочку в зелёнку, он оттянул губу Дзюбы и нарочито медленно замазал рану. Тёма хоть и жмурился, но выглядел до безобразия довольным. Кокорин взглянул на обеспокоенного Игоря, продолжавшего пялиться на своего защитника исподтишка, и одними губами злобно произнёс: «Всё из-за тебя». Проследив за действиями Сашки, Артём развернулся к вратарю и подмигнул ему, попробовав языком зёленку на вкус. Игорь, будто бы не обратив внимание на ребячество одноклассника, сдвинул брови, продолжая переживать за здоровье избитого. Он хотел бы подойти, спросить о самочувствии, поблагодарить, в конце концов, но рядом с Тёмой крутился ворчливый Сашка, обмазывая каждую царапину на его лице зелёной жидкостью. Федя смотрел на Кокорина с нескрываемым обожанием, он уже совсем перестал ревновать друга к Артёму, поняв наконец разницу между собой и им. Саша то приговаривал что-то успокаивающее, посмеиваясь над Дзюбой и называя его «Шреком зеленомордым», то срывался и начинал ругать капитана за дурь, которая повлекла за собой неприятные последствия для всей команды. - Я давно хотел ему по ебалу настучать, тут просто удачный случай выдался. – храбрясь перед подслушивающим Игорем, сказал Дзюба, поглядев на Кокорина снизу вверх. Сашка хотел было замахнуться и стукнуть ненормального друга по его многострадальной голове, но сдержался, заботливо проведя рукой по его волосам. - Конечно, другому кому-нибудь эту песню пой, миротворец херов. – собирая ватные палочки и влажные салфетки, рыкнул Саша. Капитан подтягивал гетры, с особым усердием отряхивая их от грязи, налипшей во время драки. - Почему это? – Артём попытался подняться, но закряхтел и повалился обратно на траву. Смолов одним взглядом спросил у Саши, нужен ли он здесь или ему можно пойти со всеми остальными на построение. Кивнув в сторону тренера, Кокорин отпустил Федю, тот улыбнулся одним уголком губ и пошёл к команде. - Зачем ты за него заступился? Ты знаешь, как со стороны выглядел? - Как? – Тёма уцепился за протянутую руку друга и встал на ноги. - Как?! Спрашивает еще! Ты его пиздил десять лет! А теперь из-за него чуть Заболотного не пришиб, с которым даже дружил когда-то. Чё с тобой вообще происходит? – сердобольный Сашка продолжал злиться, но старался не орать очень уж громко. С Дзюбой всё было понятно, не просто так он вступился за Акинфеева, точно не из-за оскорбленного чувства справедливости. Вслух сказать о своих догадках Кокорин не мог, вокруг было слишком много людей. «Как это так получилось, что мы вместе ориентацию поменяли? Что с этой осенью не так?» – спросил у себя Сашка и спрятал ухмылку. - Он правила нарушил! – возмущенно воскликнул Тёма, всплеснув руками. - Да, но, когда ты нарушал правила против Игорька, Смолов никогда тебе морду не бил. Хотя он был вратарём в его команде! - Я не виноват, что твой Смолов – хуёвый капитан. И он боится меня, наверное. – оскалившись, Дзюба проследил за реакцией хмурого Сашки. Кокорин легонько толкнул друга, всем своим видом показывая, что не согласен с его словами. - Дзю, ты невозможен. - Люби меня таким, Пятачок. – Артём обнял друга и приложился щекой к его голове. Саша едва слышно пробормотал: «И так люблю. Куда ж тебя, дурака, денешь?». Выстроив команду в два ряда, Черчесов отправил их нарезать круги по стадиону, предупредив, что остановка возможна только в случае смерти. Тренер принял решение наказать за драку всех парней, чтобы неповадно было. Этот вынужденный воспитательный момент должен был хоть немного поумерить пыл взрывоопасных форвардов и заставить их объединиться в общем горе. Игорь, сколько бы Станислав Саламович не просил его «прижать задницу к лавке», оставаться на месте не стал и, пристроившись в хвосте колонны, медленно побежал за остальными. Дзюба бежал среди первых, перебрасываясь шутками с сокомандниками. Ребята, казалось, уже и забыли, что это из-за его неуравновешенности им приходится выматываться до кровавых мозолей. Стараясь оборачиваться как можно незаметнее, чтобы контролировать состояние «раненого» Акинфеева, Дзюба то и дело встречался с карими глазами вратаря, сверлившего его затылок. Тренер добился полного изнеможения ребят и распустил их по домам, посоветовав всем без исключения подумать над своим поведением. Тёма устал не меньше остальных, но продолжал светиться счастьем, которое прервал грозный голос Черчесова. - Дзюба, пошли поговорим. – мужчина помахал ему рукой, подзывая. Смеявшийся Сашка в мгновение ока замолчал, резко стерев улыбку с лица. Федя подтолкнул его к раздевалке, боясь, что парень попрётся следом за Артёмом и будет досаждать тренеру своими адвокатскими замашками. - Ох, блять. – покачав головой, прошептал Дзюба и последовал за Станиславом Саламовичем. Вернувшись в раздевалку в весьма подавленном состоянии, Тёма неожиданно для себя услышал шум воды и разбросанные по лавке вещи Акинфеева. Это был чуть ли не первый раз, когда Игорь остался после тренировки, чтобы искупаться в общем душе. Он жил в одном квартале от стадиона, поэтому никакой необходимости в том, чтобы купаться в шумной компании парней, не видел. Дело было даже не в стеснении и очереди, парень просто старался избегать мест всеобщего пользования, считая их грязными и даже опасными для здоровья. Но, в связи с внеплановым ремонтом оборудования, который по неопределённым причинам решили осуществить среди октября, горячую воду в доме Акинфеева отключили на пару дней. Прибегать к помощи чайников и кипятильников ему было лень, поэтому, дождавшись, когда все сокомандники перекупаются и разойдутся по домам, Игорь нырнул под душ, напрасно понадеявшись на одиночество. Настроение Дзюбы, вошедшего в помещение, моментально подскочило с отметки «хуёво» до «жизнь налаживается». Игорь не услышал, как он осторожно прикрыл за собой дверь, не почувствовал и заинтересованного взгляда, которым форвард его окинул. Продолжив намыливать тело, Акинфеев что-то мурлыкал себе под нос, не подозревая, что за его спиной стоит и улыбается незваный гость. - Снизошел до смертных? – как гром среди ясного неба прозвучал ироничный голос Тёмы. Вратарь соврал бы, если бы сказал, что нисколько не испугался. Плечи его дрогнули, а руки инстинктивно прижались к паху. Обернувшись назад, парень никого не увидел. Акинфеев покрутил головой вопросительно, подумав даже, что ему от передоза Дзюбы в жизни стал мерещиться его голос. Но когда в соседней кабинке зашуршала вода, вратарь с досадой осознал, что ему не показалось. - Откуда ты тут взялся? – недовольно поинтересовался Игорь, продолжая втирать в кожу гель для душа. Он отметил про себя, что у Артёма с недавних пор появилась дурная привычка появляться там, где его совсем не ждут. Иногда это, конечно, было только на руку Акинфееву, но сегодня Дзюба со своим визитом был ну вообще ни к чему. - Да выслушивал Саламыча. – нехотя отозвался форвард и помрачнел, будто вновь оказался в кабинете тренера, где несколько минут назад узнал обо всех своих промахах и оплошностях. Знать о своих недостатках – одно, а вот слушать про них – совсем другое. Артём даже ответить ему никак не мог, только кивал, потупившись в стену с кубками, и перебирал пальцами края шорт. Хотелось прервать этот уничижительный монолог и защититься, хоть как-нибудь, прыснуть ядом, напомнить, что он вообще-то в капитаны не рвался и тянуть за собой всю команду не обязан. Также, можно было напомнить Станиславу Саламовичу о причине драки, ведь не на ровном же месте они с Заболотным сцепились, а из-за грязной игры Антона. Дзюба вообще считал, что достоин похвалы, потому что заступился за, как он считал, слабого, отметелив при этом сильного. У тренера же на этот счёт было своё мнение, прямо противоположное убеждениям Тёмы. Так и просидели они почти час – один выговаривал замечания, другой молча внимал, сжимая зубы и озлобленно сверкая глазами. - Опять? – Акинфеев видел, что Черчесов позвал Дзюбу к себе, но никак не думал, что мужчина сделал это для очередной порции нотаций. С точки зрения Игоря, Артём на прошедшей тренировке играл отлично, даже гол забил, а, если бы кто-то начал искать виноватого в драке, то вратарь хладнокровно бы предложил свою кандидатуру. Не вовремя выскочил, сам подставился под ноги Заболотного, хотя и видел, что Марио его догоняет и в перспективе отберёт этот злосчастный мяч раздора. Игорь в самых оптимистичных мечтах не мог представить, что Дзюба когда-нибудь добровольно возьмёт его в свою команду, а потом еще и рьяно будет отстаивать нарушенную справедливость, поэтому теперь парень чувствовал себя немного виноватым перед Артёмом. - Ага. Но он не орал, а спокойно объяснил, что я – говно. И если не буду послезавтра нормально играть, то он выгонит меня нахер. Мне похуй, в общем-то. – Тёма привалился спиной к холодному кафелю и прикрыл глаза. По мокрым ресницам стекала вода, кожа порозовела от почти кипятка. Акинфеев молчал подозрительно долго, не то подбирая правильные слова, не то просто-напросто забив на проблему одноклассника. Проведя рукой по шее, Артём шумно выдохнул, отгоняя от себя печальные мысли об окончании и без того короткой футбольной карьеры. Куда приятнее было думать о вратаре, который мылся тут, совсем рядом, только зайди за перегородку. Бороться с навязчивыми идеями Тёма умел не очень хорошо, так, после очередного сна, в котором к нему пришёл полуголый Акинфеев с грустными глазами и почему-то попросил одолжить ему одеяло с маленькими крокодильчиками, Дзюба осознал, что сбрендил, окончательно повернулся на вратаре, и принял это даже с небольшим облегчением. Игоря всё время хотелось касаться, и это пугало. Нередко фантазируя о том или ином, форвард, как и любой подросток, уходил в своих мечтах об Акинфееве за грани нормальности, оправдываясь тем, что мечты навсегда останутся мечтами, вероятность того, что они перейдут в реальность, практически нулевая. Поэтому задвинув ситуацию с тренером на второй план, Артём мысленно перенёсся в кабинку к вратарю. Он стоял там – голый, тонкий, сводящий с ума, до смешного заботливый и до сих пор такой непонятный. И Тёма вполне бы мог окончательно обнаглеть и ворваться к нему, грубо зажать в углу, обнять, прижавшись к мокрой спине, потрогать там, где всегда было нельзя, может быть, даже поцеловать как-нибудь смазано. Но какой в этом был смысл, если сам Акинфеев не захочет? А Дзюба был твердо уверен в том, что тот будет не в восторге от этой инициативы Тёмы. - Ай, блять, сука! – закричал Игорь и заметался по кабинке. – Зараза! – ледяная вода колотила по плечам, холодила живот и ноги. Парень бросился к смесителю и попытался закрутить вентиль, Игорь шипел и дёргался от дискомфорта, но пластик не поддавался. - Ты чего там, принцесса? – Артёма резко выбросило из собственных грёз, он, испуганно высунувшись из своей кабинки, заглянул к Акинфееву. По ушам неожиданно хлёстко ударил мат Игоря, и Дзюба отметил, что давненько не слышал от вратаря таких резких слов, тот перестал ругаться сразу после их негласного перемирия. Нахмурившись, форвард покачал головой, обсценная лексика оставила неприятное послевкусие у Артёма. Кто угодно мог шпарить на исконно русском и Дзюбе, в принципе, не было до этого дела, он и сам активно применял язык Сергея Шнурова в жизни, но Игорю не шло. - Вода ледяная пошла, вот чего! – покрывшись мурашками, Акинфеев стоял под душем, пытаясь хоть что-то предпринять. Мало того, что горячая вода внезапно прекратилась, так еще и вентиль холодной заклинило. Тёма продолжал висеть на перегородке, находясь сразу в двух кабинах, и наблюдать за рваными движениями вратаря. - Ну, перекрой воду и в другую кабинку перейди. – как ни в чём не бывало посоветовал форвард и окинул приторно-липким взглядом стоявшего к нему спиной Акинфеева. Вратарь, пытаясь отгородиться от ледяного душа, выгнулся в неестественной позе таким образом, что большая часть воды попадала на его бёдра и стекала по ногам, заставляя тонкие светлые волоски вставать дыбом. «Это пиздец какой-то», – проговорил полушёпотом Артём, надеясь, что матерящийся Игорь за шумом воды не услышит его реплику. Форвард мысленно обозвал судьбу «сукой» за эту соблазнительную провокацию в виде голого вратаря. - А я-то и не догадался! – Акинфеев повернул голову к форварду и закатил глаза от возмущения, мол, какой ты умный Дзюба, как я раньше жил без твоих нравоучений. – Со смесителем какая-то хуйня! Не закрывается. Видишь? – для достоверности он еще раз со злостью дёрнул белый пластик с синей кнопочкой. Тонкая полоска губ Игоря приобрела по-декадентски фиолетовый оттенок, веки немного покраснели от непрекращающегося потока воды. Душ никак не хотел чиниться, поэтому вратарь вынужден был постоянно отплёвываться, чтобы не проглотить вместе с ней какую-нибудь дрянь, наросшую внутри ржавой трубы. - Отойди. – Артём несмело сделал шаг вперёд и встал позади Игоря, стараясь вдыхать через нос и не думать о том, что вот прямо сейчас они оба голые и находятся наедине в пустой душевой. Чуть слышно простонав от холодных струек, Тёма съежился и слабовольно подумал о капитуляции. Льющаяся на голову вода немного отрезвляла и не давала Дзюбе заходить слишком уж далеко в эротических фантазиях, но Акинфеев, крутивший из стороны в сторону голым задом, так или иначе привлекал внимание форварда. Вратарь вёл неравный бой с душем, с каждой секундой всё сильнее теряя самообладание. «Истеричка какая, кто бы мог подумать», – Тёма даже улыбнулся своей мысли. - Я сам разберусь, блядский душ! - Да, блять, Игорь, уйди отсюда! И не ругайся! – Дзюба уже как-то чинил неисправный вентиль в душевой, только в прошлый раз заложником ситуации стал Головин, разом посиневший и затрясшийся, как осиновый лист. Причем намок он вместе с полотенцем, потому что случайно крутнул смеситель капающего душа чуть сильнее, чем было нужно. Его тогда всей командой сушили и грели сухими полотенцами. Терпеть упрямство Акинфеева стало совсем невозможно, когда кожу начало болезненно покалывать, а мурашки уже конкретно обосновались на теле Артёма и покидать его не планировали. Форвард положил широкие ладони на рёбра Игоря и, мягко скользнув ими вниз до талии вратаря, настойчиво отодвинул его в сторону, выгнав из-под холодных струй. Прикосновение было коротким, но эмоций у обоих парней вызвало немало. Тёма в глубине души порадовался, что здесь не было Кокорина, который, наверняка бы пошутил про превышение количества голых задниц на одну душевую кабину. До смерти испугавшемуся собственных действий Дзюбе показалось, что холодную воду тут же сменил душный кипяток, причём он не просто стекал по коже и уходил в канализацию, а проникал внутрь, впитывался в кровь и разгонял сердце до немыслимого ритма. Тёма мог с уверенностью сказать, что его длинные пальцы, имевшие честь прикоснуться к голому вратарю, навсегда запомнили мурашки на прохладной коже Акинфеева, его хрупкую талию и выпирающие рёбра. Вратаря никогда в жизни так бессовестно не лапали, из-за тягучего прикосновения Дзюбы он в очередной раз почувствовал себя одной из фанаток Артёма, которых тот частенько приобнимал сзади. Игорю не то, чтобы было мерзко или неприятно, скорее волнительно и необычно. Возможно, повтори форвард этот трюк еще раз, парень смог бы до конца разобраться в своих ощущениях, но тот уже переключил своё внимание на поломку и второй раз играть с огнём не стал. Акинфеев стыдливо покосился на Тёму, но больше спорить не стал и, прихрамывая, послушно вышел. Долго возиться с душем не пришлось, Дзюба посильнее придавил вентиль к основанию и закрыл его, прикрутив заодно и горячую воду. - Спасибо. – облегченно выдохнул Игорь, когда шум прекратился. Он стоял, невинно прикрывшись руками, как в футбольной «стенке» во время штрафного. В общем-то, физиология у них с Артёмом вряд ли чем-то могла отличаться, но мозг орал благим матом и приказывал скрыть всё жизненно необходимое от форварда, не дай боже, сглазит. Тёма тоже не горел желанием поворачиваться лицом к вратарю, понимая, что покраснеет сразу же, как только глянет на парня. Артём попятился назад, будто бы напоследок осматривая смеситель на предмет повреждений, а потом быстро скользнул мимо Игоря, отвернувшись, чтобы по мере возможностей скрыть себя и постараться даже периферийным зрением не задеть вратаря. Порядком замёрзший форвард тут же включил горячую воду и потёр холодные плечи, похвалив самого себя за выдержку и здравомыслие. Акинфеев продолжал стоять у неисправной кабины, кусая губы и успокаивая разошедшееся сердце. «Нет, я не смотрел. Зачем мне? Девчонок что ли мало?», – покосившись на пар, начавший выползать из-под горячих струй в кабинке Дзюбы, подумал он. - Не за что. Знаешь, Игорёк, в последнее время «спасибо» ты говоришь чаще, чем «иди на хуй». Что это с тобой, принцесса? – игриво поинтересовался Тёма, перекрикивая шелест воды, чтобы скрыть своё смущение и прервать вязкую неловкость, образовавшуюся между ними. Вопрос беспардонного Дзюбы был очень неожиданным, Игорь так и замер, остановив руку, тянувшуюся за шампунем, на полпути. Вариантов ответа было бесконечное множество – можно было и съязвить, и ответить честно, и послать Артёма подальше за любопытство. Но он молчал. Вратарь даже чуть-чуть разозлился на одноклассника, надо же такое спросить прямо в лоб! Мало того, что облапал в душе, так еще и вопросы двусмысленные задаёт. Забрав свои вещи из кабинки, Акинфеев перешел в другую и включил тёплую воду. Тишина длилась минуты две, парень рассматривал этикетку на персиковом геле для душа, который обещал расслабление и спокойствие. «Выпить бы его сейчас», – подумал взволнованный Игорь и открыл крышку флакона. Чёрные шлёпки, на боках которых белым маркером была выведена фамилия Тёмы, чтобы никто другой не обул по ошибке, показались Артёму очень занимательными в эти минуты молчания. Он бездумно смотрел на них, подставив затылок жестким струям горячей воды. Вымывшись до блеска, парень тянул время, ведь никакого смысла быть в душе у него больше не было. Уходить Артём не собирался, разговор был не закончен. Игорь долго молчал, перебирая все возможные варианты ответа на вопрос форварда. И не найдя ничего подходящего, вратарь решил попросту съехать с темы, как это всегда делал сам Дзюба. Сказать, что-то типа: «Я не шлю тебя на хуй, потому что ты стал нормальным и теперь даже нравишься мне немного», – он не осмелился. - Ты не бери слова Саламыча в голову. Он так мотивирует. Жестко, но действенно. Вспомни, сколько претензий Смолов получил в прошлом году. Играет же. – повторно намылив тело, чуть громче обычного сказал вратарь. Тёма снова вспомнил тяжелый разговор с тренером и обессиленно повесил голову, с этим действительно нужно было что-то решать. Уход из секции для Дзюбы был равен маленькой смерти, сколько бы он не врал самому себе, что справится и без футбола, в глубине души всё равно понимал, что вместе с игрой из его жизни уйдёт всё хорошее. Он потеряет любимое занятие, мечту, некоторых знакомых и лишние часы, которые можно провести с Игорем, тоже канут в небытие. - Я брошу, наверное. На хуй это всё. – слова Игоря вызвали бы улыбку на лице Артёма, если бы ему не было так паршиво. - Зачем? Только себе хуже сделаешь. – Акинфеев перестал мыться, смотря в перегородку так, словно напротив него стоял сам форвард. - А смысл? Я – коряга. Башня, которая только голевые может отдавать и то через раз. Не забиваю почти. Толку от меня нихуя нет. Никуда не пригласят, кому я сдался… Это всё самообман, бля. – с горечью на одном дыхании произнёс Тёма и проглотил подступивший к горлу комок. От обиды щипало глаза, приходилось до боли сжимать челюсти, чтобы не распсиховаться прямо тут, при Игоре. Парень и так клял себя за излишнюю откровенность, вылившуюся в порыве чувств на Акинфеева. - Артём, не говори так. – серьёзно и без жалости в голосе сказал вратарь. По голосу Дзюбы было ясно, что тот изрядно расстроен. Поэтому, поставив себя на место Тёмы, Игорь подумал, что жалостью тут не поможешь, только усугубишь ситуацию, сильнее расклеишь обиженного и сломленного критикой форварда, он начнёт себя жалеть и больше не поднимется. А вот поддержка оказалась бы не лишней, но и она должна была быть правильной, поэтому нужно было давить на «болевые» точки Тёмы, чтобы он очухался. – Разозлись уже и покажи ему всё, что можешь. А можешь ты многое. Свалить всегда успеешь, только что ты потом будешь делать без футбола? Не сдавайся, Артём. – сказал Игорь и, бросив твёрдый взгляд на одноклассника, вышел из душевой. Дзюба вздохнул, мысленно поблагодарив парня за понимание.