Как же я боюсь каждой рваною раной, Бегу быстрее и, – живее становлюсь. Ведь страшней всего для меня, как ни странно, В двух океанах ясных глаз твоих тонуть; Как же я боюсь!
- Ты сейчас врежешься в кого-нибудь, Артём, иди нормально. – Игорь ворчал только для приличия, на самом деле ему нравилось, что Дзюба шагает спиной вперёд, спотыкаясь об школьников и налетая на открытые двери. Своей проходкой по коридору Тёма в очередной раз доказывал вратарю, что любит смотреть ему в лицо и доверяет ему. В пятницу в школе было веселее, чем обычно, предвкушение выходных сказывалось не только на настроении учеников, но и на их успеваемости. Даже одиннадцатиклассники, которые, казалось, столько лет отсидели за партами и привыкли к учёбе, то и дело поглядывали на экраны телефонов или на настенные часы, прося минуты бежать быстрее. После урока истории форвард увязался за Акинфеевым в кабинет информатики, где Игорь должен был внести правки в доклад по физике, полученный им в наказание за болтовню во время объяснения новой темы, конечно же, тут не обошлось без содействия Артёма. Поэтому, чувствуя себя немножко виноватым перед другом, Дзюба разбавлял молчание несерьёзностью. О том, что произошло вчера, парни так и не поговорили, при встрече Акинфеев смущенно опустил глаза, со стыдом вспомнив о том, что вытворял накануне, а Тёма, напротив, окинул друга изучающим взглядом, будто ожидал от него каких-то объяснений или признаний, но, поняв, что вратарь рассуждать о произошедшем не хочет, немного побледнел и крепко сжал его руку, здороваясь. Школа была явно не тем местом, где следовало бы обсуждать личные отношения, начинать их там, конечно, можно было, развивать тоже, но не разговаривать о них. У каждой стены было по пять пар ушей, и, даже оставшись наедине в каком-нибудь кабинете, невозможно было быть уверенным в том, что за дверью никто не подслушивает и не подглядывает в узенькую щель. Да и говорить, с точки зрения Игоря, было не о чем. Он вообще считал, что лучше оставлять всё личное за забором школы, а тут нужно учиться и не забивать головы коленками друг друга, какими бы привлекательными они ни были. К тому же, ситуация осложнялась непроходимым стыдом. Акинфеев до сих пор не понимал, что на него нашло, то ли интимная темнота сыграла свою роль, то ли от Тёмы исходили какие-то особенные волны, которые и стали спусковым крючком для вольности вратаря, которые и спровоцировали нехарактерное для него поведение. Теперь-то Игорь, безусловно, открещивался от мысли о собственных желаниях и потребностях, хоть и понимал где-то на краешке сознания, что бессовестно врёт самому себе. Немного расстроившийся Дзюба с зубным скрипом смирился, не наседая чересчур и не злясь, он продолжал украдкой тискать Акинфеева на уроках и влюблённо смотреть на него на переменах. На замечание вратаря Тёма только отмахнулся, мол, ты же видишь, куда я иду, значит, не убьюсь, наверное. Кристина слишком неожиданно выскочила из кабинета и прервала рассказ форварда о своих планах на зимние каникулы, в которые он, уже не спрашиваясь, вплёл Игоря, обещая тому провести вместе две недели января на даче, что раньше была домом какой-то троюродной тётки матери Артёма. Искорки из глаз вратаря пропали, когда девушка обхватила грудь Дзюбы тонкими руками с белым лаком на ногтях. Не удивляясь поведению подруги, Тёма без энтузиазма улыбнулся ей, развернувшись, и сразу обратился к Игорю с шутливой претензией, что тот не уберёг его от столкновения с Кристиной. Отцепив от себя руки девушки, форвард встал рядом с Акинфеевым. Таких злющих взглядов на себе Игорёк давно не чувствовал, наверное, с тех пор, как они с Артёмом перестали враждовать. Тёмные глаза Кристины больно кололи кожу даже через одежду, они словно впускали маленькие иголочки с ядом в организм вратаря, но, к его счастью, ненависть одноклассницы была заметна не только Акинфееву, но и Тёме. Поэтому последний сделал небольшой шаг вперёд и инстинктивно прикрыл плечом Игорька, приняв на себя жгучий взгляд Крис. С некоторых пор девушка действительно ненавидела вратаря, ведь Дзюба постоянно был занят только им, а если Игоря не было рядом, то форвард болтал о нём, напрочь забывая о самой Кристине. Мало того, что Артём никогда не воспринимал подругу как возможную вторую половину, так теперь лишил её и дружеского внимания. И всё из-за Акинфеева. - Тём, пошли вечером гулять? – она давно уже собиралась предложить Дзюбе прогуляться, раньше-то они могли и без всяких там «давай» отправиться бродить по паркам и скверам, поедая мороженое или орехи, которые до белок не доходили. Тёма просто приходил к подруге, вваливался в комнату, ждал терпеливо, пока та переоденется из домашней пижамы во что-то менее неординарное, и вытаскивал её на улицу, потому что Кристинка, честно говоря, не так уж сильно любила выбираться из квартиры на люди. Но Артёму удавалось её уговорить, а потом водить по разным живописным и не очень местам и бесконечно болтать. Сколько раз она пыталась перевести их дружбу в романтику? А сколько раз брала парня за руку и жалась неоднозначно к его крепкому плечу? Миллион, наверное. Может быть, даже больше. К сожалению Кристины, Дзюба никогда не смотрел на неё так, как на Игоря, взглядом способным и убить, и спасти одновременно. Безумным. - Да ты чё, Крис, холодно пиздец, я с трени с обморожением прихожу. – хмыкнув и нервно пошевелив пальцами неподнятой руки, Артём случайно прикоснулся к бедру Акинфеева. - Ну, тогда давай у меня посидим? Ты обещал как-нибудь вместе «Терминатора» посмотреть. – ей, конечно, было абсолютно не интересно всё это «мужское» кино со стрельбой и Шварценеггером, но чего только не сделаешь ради внимания понравившегося парня. Поразившись рвению Кристины оказаться рядом с Тёмой, вратарь едва заметно качнул головой и посмотрел на озадаченного друга. Тем временем Дзюба разрывался, не понимая, что ему делать, – он помнил про договор с Кристиной, но выполнять его не хотел, потому что знал о претензиях девушки на его свободу и сердце, и догадывался, что совместное времяпровождение у неё дома перед телевизором закончится, скорее всего, слезами и упрёками. А что он мог сделать? Тёма, может быть, и рад бы был полюбить Кристинку, жениться на ней, в будущем воспитывать детей и улыбаться на семейных фотографиях, но тут рядом стоял Игорь, в которого он, кажется, вляпался по самые уши. И оторвать себя от него было нереально – он пытался, знает. Влюблённый Артём уже и забыл, каково это засыпать и не думать о смазливой физиономии Акинфеева, представляя его рядом с собой под тёплым одеялом, или просыпаться, не кидаясь к телефону, в слепом ожидании новых сообщений от Игорька. Но и обижать девушку не хотелось, обещал ведь. - Я, короче… - Мы сегодня будем русским языком заниматься. – для говорящих вклинившийся так беспардонно Игорь стал неожиданностью. Одним взглядом Кристина спросила: «А ты чего лезешь вообще?» – и надула губы от досады, вновь принявшись душить Акинфеева взглядом. Удивлённый Артём услышал только то, что они с Игорьком будут что-то делать с языком, и подумал совсем не об уроках. Он стоял между ними, посматривая то на взбешённую девушку, то на спокойно-серьёзного Акинфеева, который тоже не собирался отступать и выглядел очень воинственно. - Зачем? – со злой насмешкой спросила Кристина, не поверив словам вратаря. Игоря почему-то оскорбил тон девушки, ему показалось, что она насмехалась не над его неумелой ложью, а над умственными способностями Тёмы. Это «зачем» прозвучало, как: «Такие тупицы, как он, не занимаются дополнительно, кому ты врёшь, а?». - Затем. – твёрдо ответил Акинфеев и, обойдя Крис, направился к кабинету, подумав, что распинаться перед человеком, который не верит в умственные способности возлюбленного, уж точно не стоит. - Прости, сестрёнка. – форвард, вскинувший брови от дерзости Игоря, быстро чмокнул подругу в затылок и поспешил за одноклассником. – Это ты меня так в гости позвал сейчас, принцесса? – немного заносчиво спросил Артём, обогнав парня, и улыбнулся самодовольно. - Нет, я подумал, что ты не хочешь смотреть с ней кино, но не знаешь, как сказать. Вот и помог тебе. – пожав плечами, равнодушно ответил Акинфеев, чем тут же сдул разросшееся самомнение Тёмы. - А. Ну, спасибо тогда. - Обращайся. – Игоря всё еще коробило от произошедшего разговора, Артём же мог согласиться, с него бы сталось. И еще бы изобразил невинность, мол, а что, мы дружим вообще-то. Никто бы всё равно не узнал, чем там у Кристины дома эти двое бы занимались. Акинфеев мысленно шикнул на самого себя, успокоив тарабанящее по рёбрам сердце напоминанием о том, что форвард сейчас находится рядом с ним, а не с девушкой, значит, выбор его очевиден. Шагавший рядом с ним Дзюба чуть не вилял хвостом, видя, как взбесился Игорёк благодаря Кристине, хотя и догадывался, что выглядит так же по-идиотски, как только на горизонте начинает маячить Катька. - Проходи. – впустив Игоря в кабинет, Тёма вошёл следом и не смог удержаться от невесомого прикосновения к талии друга. Он неловко мотнул головой, не зная куда деть руки, и утёр нос. - Спасибо. – уже привыкший к подобному Акинфеев мысленно порадовался пальцам форварда на себе. Перенесённая с первого на пятый урок физкультура несла одни сплошные расстройства, мало того, что из-за холода на улице ребятам приходилось заниматься в маленьком и душном спортзале, так еще и физрук был в каком-то депрессивно-злом настроении. На перемене мужчина успел отчитать Лунёва за без спроса взятый мяч, Дзюбе залепил подзатыльник в связи с длинным языком и матерком, который с него слетел, а Кокорин отхватил просто так, за компанию, потому что рядом с Артёмом стоял. - Сегодня играем в баскетбол! – выстроившимся в шеренгу одиннадцатиклассникам сказал учитель и взглядом пригвоздил к полу Сашку, почесавшего ногу. - Но он же в третьей четверти… – в абсолютной тишине раздался тихий по-доброму непонимающий голос Черышева. Несколько пар глаз сразу обернулись в сторону говорящего. - Кто самый умный тут? Черышев? – вопросы были заданы так неудобно, что Денис не знал, как ответить на них. Сказать: «Да, я тут самый умный», – ему воспитание не позволяло, но и молчать было как-то неправильно. - Нет. – так же тихонько буркнул он, прищурив по привычке свои голубые глаза. - Что «нет»? Я тут решаю, когда третья четверть! – физрук ткнул себя в грудь пальцем, невербально показав, кто тут главный. - Извините. - Взяли мячи и начали отрабатывать передачи. Дзюба с Кокориным за мной! – одиннадцатиклассники расслабленно выдохнули в спину развернувшемуся учителю. Во-первых, им надоело выслушивать его сумасбродные лекции о здоровом питании, которое он пропагандировал, наверное, и во сне, во-вторых, после долгой разминки, аж в двадцать пять минут, хотелось переключиться на что-то менее энергозатратное и более интересное. И только Артём с Сашкой переглянулись встревоженно. - Еб твою мать, опять парты носить куда-нибудь. – Тёма без воодушевления поплёлся за учителем, зная наперёд, что в следующие секунды скажет его разозлённый друг. - Нахуя мы вообще пришли? Он же сказал, что можно не ходить! Нет, блять, «пошли, пошли»! - Потому что Игорь ходит. И Федя твой. – привыкнув в зудению Саши над ухом, Артём почти никогда не обижался на его выпады и шипение, в этот раз он даже почти согласился с Кокориным: «Лучше б в столовой посидели, блять», – подумал он, переступая порог пыльной каморки с мячами и прочим инвентарём для занятий. - Так себе повод, знаешь ли. Если я опять порву штаны, так и знай, Дзюба, сам будешь мне их штопать! Мать сказала, что ей надоело мне по пять спортивных костюмов покупать за год. - Как будто это я тебе штаны рву, блять! – Кокорин, действительно, вечно разрывал штаны почти на британский флаг, причем никто не понимал, как ему только это удаётся. Вроде занимался, как и все, – бегал, прыгал, подтягивался, а спортивки рвались только у него. Как-то сказав другу, что тот слишком широко раздвигает ноги, Артём получил от Сашки пинок и высунутый по-детски дразнящий язык. - Значит, берём мячи и накачиваем их. – мужчина хлопнул по одному из мячиков рукой, и тот промялся. – Потом вон в том ящике порядок наводим, раскладываем всё красиво по полкам. Только нормально раскладываем, чтоб понятно было, где скакалки, а где сетка волейбольная. Ясно? - Ага. – зевнув пошире, ответил Кокорин, и сладко прикрыл глаза. Сидение по ночам в интернете накладывало отпечаток и на невысыпавшееся лицо Сашки, и на его полусонное тело, отказывавшееся шевелиться. - Как всё сделаете – можете отдыхать. – учитель кивнул самому себе и, подумав несколько секунд, всё ли сказал, что нужно было, пошёл к выходу из каморки. - А можно со всеми в баскет поиграть, а Дзюбе я другого помощника найду? – почти простонал Саша, моля отпустить его из этой конуры, где воняло плесенью и старыми кедами. - Кого это? – придержав уже почти открытую дверь, поинтересовался заинтригованный мужчина и оперся на побеленную стену плечом. Проследивший за его действиями Тёма понял, откуда эти странные белые пятна на всех двух спортивных костюмах учителя. - Катьку Герун, она всё равно с освобождением сидит. – наглости у Сашки хватило бы на население какой-нибудь маленькой страны, причем наглел он так беспафосно, будто и не наглость это была, а обыденность. - А ты сломаешься что ли, Кокорин? – хохотнув, учитель отпустил дверь и окончательно развернулся к парням. Тёма готов был прибить друга за помощницу, которую тот ему сулил. Не хватало еще с несостоявшейся подружкой Игорька уборку сделать. - Нет, просто лень мне, Виктор Михайлович. – физрук озадаченно посмотрел на оборзевшего в край Кокорина. Он вопросительно вытаращил глаза, рассматривая Сашку, который в подтверждение своим словам уселся на полусломанный деревянный стул, вытянув ноги. - Ладно. Мне вообще всё равно кто тут порядок наводить будет. Иди. – махнув рукой на Сашу, мужчина вышел из комнатки. - Ты чё охерел, Кокора? - Прости, Дзю, сам сказал, что я тут из-за Феди, вот и иду к нему. – мгновенно со скоростью ягуара и изящностью лани Кокорин спорхнул со стула и широкими шагами прошествовал к выходу. От его лени и усталости не осталось и следа. - Ну и сука ты, Сань. – в сердцах фыркнул Тёма, закатывая рукава белой спортивной кофты и отворачиваясь от предателя. - Я уже почти ушёл и совсем тебя не слышу. Уже через пару минут в плохо освещенной каморке Катя стояла и смотрела, как обиженный на друга Дзюба усердно накачивает насосом футбольный мяч. - Помочь? – компания для уборки кладовки была не самая приятная для Герун, но деваться некуда, отказывать учителям не рекомендовалось, потому что почти все они обладали злопамятностью и в один прекрасный момент могли перестать натягивать оценки ленивым отличникам. - Да, Михалыч сказал полку протереть и сложить туда всё красиво. – Артём тоже не светился от счастья в присутствии Кати, для него было бы лучше, если бы на её месте был Игорь, или Кокорин, или Далер, да даже Машка, что уж там, только бы не Кристина, добивавшаяся его внимания, и не Катька, страдавшая по Акинфееву. - По цветам разложить? – физрук ничего толком не объяснил ученице, когда отправлял её на подмогу Дзюбе, сказал только, что парень ей всё объяснит, и пошёл дальше орать на повисшего на брусьях вверх ногами Андрея. - Хер его знает, что он хотел вообще. Не загоняйся особо, просто распутай скакалки и вон то барахло в ящике разбери. – нехотя ответил форвард и продолжил заниматься своим делом. - А. Понятно. – пройдя к своему месту, Катя принялась отрабатывать пятёрку по физкультуре, путаясь в длиннющих скакалках и тихонько ругая идиота, свалившего инвентарь в ящик с вековым мусором в виде разломанных ракеток, разорванных пополам мячей и предположительно четырех частей хоккейной клюшки. За работой девушка пыталась поговорить с Артёмом и о Кристине, и об Игоре, только он поначалу пресекал любые попытки завести светскую беседу, то начиная слишком громко накачивать мяч, то стукать его об пол, проверяя работоспособность оного. Наконец, не выдержав игнорирования, Герун спросила напрямую о том, что её интересовало и беспокоило вот уже несколько месяцев. - Артём, ты с ним целыми днями мотаешься, можешь по-честному сказать, есть ли у него кто-то или нет? – «Сговорились они что ли с Крис?», – подумал Тёма, убирая надутый до предела мяч на полку к дюжине его братьев-близнецов. - Могу. – снисходительно ответил он и, улыбнувшись, добавил. – Есть. - Хватит врать! – Катя тут же разразилась громким воплем, не желая верить в сказанное форвардом, девушка швырнула уже распутанные скакалки обратно в коробку. Смеющиеся глаза Дзюбы не давали ей повода усомниться в том, что он врёт, причем делает это специально, чтобы позлить обожавшую Акинфеева Герун. Форварду вдруг стало интересно, что случилось бы с одноклассницей, если бы он сказал, что та её «коварная соперница» стоит напротив неё. Но проверять эту версию Артём, конечно, не стал, не хватало еще умереть от удушения шнуром от скакалки в его-то юном возрасте. - Пфф. Ты сама просила правду сказать, ёпт, а теперь не веришь! – невозмутимый Дзюба взял очередной мяч, демонстративно крутанул его на указательном пальце и вновь схватился за насос. Его напарница цветом лица слилась с выкрашенными в красную краску полками, она стояла и, не двигаясь, подумывала над тем, чем бы побольнее ударить раздражающего до кончиков волос Тёму. - Ну и кто это? Он же ни с кем не общается! – сложенные на груди руки и выражение лица истинной стервы заставили Артёма подумать, что должно быть девчонка действительно серьёзно влюблена в Игорька, раз так откровенно подставляется перед его другом и не стесняется показывать настоящие эмоции. Это была далеко не сдержанная Кристина, пофыркивающая, когда что-то происходило вопреки её планам, Катя готова была убивать за Акинфеева, голыми руками ломать позвоночники и грызть глотки. Взглянув на эту ведьму, вжавшуюся в угол каморки, Дзюба немного струхнул, боясь, что его дальнейшие слова могут стать последними в его жизни, с таким-то настроем Герун. - Да общается он! У него девчонка ревнивая – пиздец. – и тут Артём вспомнил про Арину – лучшее его изобретение, которое могло очень пригодиться в отваживании Кати от Акинфеева. – Могу даже фотку показать, она, правда, в другом городе живёт. – только Дзюба полез в карман спортивных штанов за телефоном, как девушка порывисто бросилась к нему. Она остановилась на середине пути и отчаянно крикнула: - Всё равно не верю! - У него спроси. – почему-то Тёма был уверен в том, что Герун духу не хватит напрямую о таком спросить у Акинфеева, а уж за любовные записки она могла не переживать – они все были бы непременно перехвачены и порваны, незачем было, по мнению Артёма, забивать вратарю голову всякими там признаниями, ему и одного Дзюбы должно было хватать сполна. - Спрошу! – почти в лицо форварду выплюнула Катя и, дойдя до двери, остановилась. – Придурок. – хлопок оповестил Тёму об одиночестве. Он, усевшись на стул, на котором ранее вальяжно восседал Сашка, весело усмехнулся. - Заебись. Поговорили, блин. – ногой отбросив от себя грязный оранжевый мяч, Артём посмотрел в серое от паутины и пыли окно. – Даже не пытайся, дорогуша. – обращаясь к ушедшей Кате, пропел вполголоса Дзюба и нарисовал на стекле улыбающуюся рожицу. Через пять минут криков и споров в зале, в кладовку ввалился раскрасневшийся Кокорин, которого оторвали от баскетбола и Смолова. - Иди на хуй. – рыкнул он в сторону друга и прошёл к неразобранным скакалкам, намеренно пнув насос, валявшийся на старом потёртом ковре, некогда бывшем красным. Тёма прыснул со смеху и откинул голову назад, улыбаясь потолку. – Ты спецом это сделал, Дзю? Чё ты ей сказал? Или фотку голого Акинфеева показал? - Один-один, Сань. Въёбывай, солнце еще высоко.***
Хоть Артём и пытался намёками пригласить Игоря на прогулку, тот вскользь упомянул о запланированном походе в гости к какой-то двоюродной тёте, которая сильно обидится, если не увидит племянника на своём юбилее. Поэтому вечер пятницы Дзюба занял просмотром любимых фильмов Марвел и поеданием пересушенной пиццы, доставленной милой девушкой, которая за две минуты разговора успела и пофлиртовать, и рассмотреть тело полуголого форварда. Тёма так и не нашёл в себе сил постирать майки, поэтому мял диван в одних шортах, не заморачиваясь над внешним видом, родители снова были в рейсе, а гостей он не ждал. Когда почти в десять часов вечера дверной звонок пропищал своим противным голоском несколько раз, парень поставил «Мстителей» на паузу и прислушался, перестав жевать полусырой помидор, выковырнутый из сыра. Но звонок повторил свой сигнал, и Тёма с тяжелым вздохом оторвался от лежанки, даже не догадываясь, кого могло принести в ночь. В связи с поломкой домофона по подъезду вот уже неделю шлялись какие-то непонятные личности, то предлагая выслушать про бога, то прося подать мелочи, то предлагая купить набор ложек из нержавейки. Отпихнув рюкзак, брошенный еще днём в прихожей, он прильнул к глазку, приготовившись громко и чётко слать на хуй незваных гостей. Конечно, Дзюба хотел бы увидеть за дверью Игоря или хотя бы Кокорина, но там ожидаемо стояла какая-то странная тётка, смотрящая прямо в глазок. Выяснив, что женщина пришла из-за якобы потопа, устроенного парнем, Артём смачно послал её по дальней дороге и пригрозил вызвать полицию, если та не успокоится по-хорошему, потому что он точно никого не топил и эту полусумасшедшую соседку видел впервые в жизни. Тёма записал голосовое для Сашки, в красках расписав курьёз, и продолжил смотреть кино, ковыряясь в невкусной пицце пальцами. К двенадцати часам Кокорин позвонил сам, как потом стало известно, он шёл от Смолова и решил поболтать с другом. Уже позже Артём пожалел, что взял трубку, потому что слушать от Саши, переживавшего за честь друга, о том, как Катя обхаживала Игоря на физкультуре было неприятно. Еще сильнее его кольнул этот внезапный отказ Акинфеева от компании Дзюбы, который по обыкновению собирался проводить парня до дома. Мозг в секунду сгенерировал миллиард ужасных причин для такого поведения Игоря, а рука уже потянулась к джинсам. «Пойду к нему и спрошу», – загоревшись абсурдной идеей, Тёма поделился размышлениями с другом. Опешив от скорости, с которой принимал решения форвард, Кокорин поторопился его остановить, предложив в качестве альтернативы перенести разговор с Акинфеевым хотя бы на следующий день. Легко ему было говорить «отложи на завтра», а как отложить-то, если Артём уже настропалил себя, выдумав и коварную измену Игоря, и его ночные прогулки с Герун, и множество не самых приличных сцен с этими двумя. Форвард решил, что поговорить нужно всенепременно сегодня, выяснить всё, чтобы спать спокойно. Звонить однокласснику Тёма не стал, выбрав социальные сети, причем вновь прибегнув к «помощи» Арины. Вратарь, вернувшийся с гулянки женщин бальзаковского возраста, бездвижно лежал на кровати, пытаясь успокоиться и забыть кошмар, происходивший на протяжении четырёх часов. С ним не потанцевал, кажется, только дядя Ваня и маленький Никитка, женская же половина чуть не в очередь выстроилась перед парнем в ожидании белого танца. Ирина Владимировна только посмеивалась, встречаясь с загнанным взглядом сына, и покачивала головой, мол, потерпи, это же твои родственники. Но Игорёк был в таком ужасе, что после третьего танца перестал что-либо чувствовать, полностью погрузившись в мысли об Артёме, которые в последнее время стали его личной зависимостью. Подумать об Артёме – это как посмотреть приятный фильм, послушать хорошую музыку, слопать что-то любимое и одновременно с этим погонять мяч в своё удовольствие. Сообщение от вечно бодрой Арины разочаровало Акинфеева, он, по правде говоря, ждал хотя бы пары слов от Тёмы, после пяти часов вечера форвард по непонятным причинам перестал писать. У Игоря даже зародилось щипучее беспокойство, вдруг обиделся на что-то, кто его разберёт этого Дзюбу. В действительности же Артём просто отрубился под «Стражей галактики» и мирно сопел, уткнувшись в изгиб локтя, пока вратарь мучился в догадках. Еще сильнее Игорь разочаровался, когда девушка начала донимать его вопросами о личной жизни, которая, по мнению Арины, должна была измениться за этот небольшой перерыв в их общении. Уверив подругу в том, что ни с кем заводить отношения не собирается, вратарь откланялся, сославшись на усталость и моральное истощение. Девушка стала надоедать, Акинфеев точно знал, что никаких отношений с ней у него не будет, да и дружба не очень клеилась, но открыто сказать Арине о своих рассуждениях Игорь не мог, увы, хорошие мальчики не обижают девочек, пусть и таких назойливых. Получив от ворот поворот, Дзюба задумался. С таким пренебрежением Игорёк не писал подружке даже в первый день их знакомства, значит, он либо сильно устал, либо и впрямь нашёл себе кого-то поинтереснее, чем Арина. Впрочем, с последним Тёма не ошибся, через пару минут Акинфеев написал ему сам на настоящую страницу, и, если судить по быстроте отправляемых вратарём сообщений, то можно было быть вполне уверенным в заинтересованности парня в разговоре. Расплывшись лужицей по кровати, Артём с искренним интересом читал о «весёлом» юбилее Игоревой тётки, где женщины за сорок истискали беднягу-Акинфеева и оттоптали ему все ноги. Повеселевший Дзюба вдруг подумал, что Игорь никогда не отправлял ему голосовых сообщений, поэтому Тёма на очередное текстовое записал короткий комментарий и отправил, надеясь, что парень подхватит его идею и повторит за ним. Откровенно говоря, форвард очень хотел услышать голос друга, но звонить в столь поздний час уставшему человеку было бы жестоко. А так, голосовым, он мог убить двух зайцев – и послушать Игоря, и сохранить его голос, чтобы послушать когда-нибудь, если соскучится. «Ты еще его фотки на стене развесь, дожил!» – отругав самого себя, форвард фыркнул. Привязанность к Игорю делала его чересчур мягким и послушным. Конечно, Артём понимал, что всё это не совсем нормально по общественным меркам, но отказаться от Акинфеева не смог бы, наверное, даже если бы его прямо в глаза назвали «пидорасом». Он, разумеется, раскрошил бы сказавшему это череп, но Игорька бы не бросил. Да и никакой он не пидорас, с чего бы? Ну, нравится ему Игорь, но ведь к другим-то парням не тянет. Не тянет же? Нахмурившись, Дзюба уверенно кивнул самому себе, мысленно пролистывая несколько предыдущих недель. Бывало, конечно, что он смотрел на других парней, ну, так, из любопытства, просто для сравнения. И, надо сказать, Акинфеев в этих баттлах в воображении Тёмы всегда выигрывал. Все мальчишки из команды были разными и по характеру, и по телосложению. Кто-то вырос крепким, как Заболотный и Дзюба, а кто-то тонким, как Головин и Кузяев. Внимательный не там, где надо, Артём и до своего увлечения Игорем замечал всё это, просто теперь стал смотреть на них немного по-другому, наблюдая и изучая. Он отметил, например, что угловатые Миранчуки имели дебильную привычку носиться в одних полотенцах по раздевалке, то и дело демонстрируя тощие голые задницы окружающим. А появившийся не так давно в команде Черышев стыдливо отворачивался каждый раз, когда нужно было скинуть полотенце и натянуть трусы. Его друг – Фернандес – вёл себя примерно так же, шустро одеваясь, будто кто-то хотел отнять его одежду. Только Кокорин, явно имевший нудистские наклонности, вообще никого не стеснялся, позволяя себе расхаживать в чём мать родила чуть ли не по коридору. Но так было до зарождения их с Фёдором дружбы, Смолов, вероятно, немного угомонил своего приятеля, попросив не светить телом почем зря. Сколько бы не смотрел Артём на сокомандников, не было ни в одном из них того, что привлекло бы его и обдало жаром, как в случае с вратарём. Парня интересовал только Акинфеев, за ним Тёма всегда следил особо пристально. Замечал все шрамы и родинки на его теле, фиксировал взглядом малейшее движение мышц под кожей, любое изменение мимики. Смотрел с жадностью и понимал, что никого, кроме Игоря, не хочет видеть рядом с собой. И его не представлял ни с кем другим. Подыграв форварду, Акинфеев прислал голосовое сообщение. Полусонный он мурлыкал что-то о завтрашнем выезде с матерью за покупками, генеральной уборке и соседе, который должен заявиться на семейный ужин, намекая тем самым, что в субботу увидеться тоже не получится. Игорь упомянул, что не обижается на мать, принимая её позицию, ведь возраст вполне позволял женщине устроить личную жизнь. В финале своего небольшого монолога вратарь зевнул, не удержавшись. Дослушав аудиодорожку до конца, Тёма улыбался, как дурак новому фантику, отчего-то стыдливо прикрывая рукой губы. Он был уверен, что Акинфеев записал это лежа в постели, голос был немного хриплым, а слова лениво текли, укладываясь в сложные предложения. Во втором сообщении Игорь так же сонно спросил у Артёма о планах на завтра. Дзюба, закрыв глаза, включил запись. Не сбивчиво, а в кои-то веки спокойно и с расстановкой форвард рассказал о запланированном на субботу занятии со Смоловым и Кокориным, которое парни решили провести утром, так как после обеда они собирались пройтись по магазинам, потому что Сашке срочно понадобились новые кроссовки, а идти один он не хотел, вечер же Тёма собирался провести в гордом одиночестве. Поняв, что Игорёк практически засыпает, он записал короткое: «Доброй ночи, принцесса», – и еще раз переслушал длинное послание Акинфеева. Ждавший ответа друга Игорь свернулся клубочком и, оправдав себя затёкшей рукой, положил телефон рядом с собой на подушку. Голос Артёма успокаивал, баюкал. Он говорил, посмеиваясь иногда, так, будто находился в данный момент рядом, будто сам Тёма лежал на подушке в кровати Акинфеева, а вовсе не телефон, будто Дзюба мог легко протянуть руку и потрепать парня по волосам или погладить по плечу осторожно. Тяжело выдохнув, вратарь ответил дежурным пожеланием спокойной ночи и провёл сложенными ладонями по лицу. Его ломало это притяжение к Артёму, бороться с которым уже даже не хотелось.***
В субботу после математики с озлобленным на тупоголовых друзей Смоловым, парни попёрлись в торговый центр, где Кокорин будто назло Фёдору, ненавидевшему таскаться в выходные дни по людным местам, перемерил около тридцати пар кроссовок в семи местах. Но в итоге мальчишкам пришлось вернуться к тому магазину, с которого они начали, за красными кроссами, запавшими в душу Сашке. Только Тёма открыл рот, чтобы пошутить над выбором друга, как Федя толкнул его и умоляющим тоном прошептал: «Пусть купит эти, пожалуйста, помолчи, я не могу уже больше». К кроссовкам Саша прихватил еще зелёную майку и перчатки, пожаловавшись на пса, прогрызшего дырку на старых. Вечером Артём пытался настроиться на будущую игру, отгоняя от себя все лишние мысли. Форвард знал, что соперники не просты – они сильнее, выносливее, старше и опытнее школьников, и, казалось бы, на этом стоило остановиться, начав молиться богам футбола, чтобы подарили команде Черчесова хотя бы ничью. Но тренер дал чёткую установку – победить. И Дзюба собирался сделать всё возможное ради достижения цели. Ведь каким бы мощным не был соперник, у него тоже есть слабые стороны, которые вскроются на протяжении первых тридцати минут: «А там уже легче будет», – подумал Тёма, улыбнувшись своему отражению в зеркале. В конце концов, на воротах стоять должен был Игорь, а это значило, что за них можно было не переживать, оставалось только забивать голы в чужие и не поддаваться давлению. В одиннадцать часов вечера Смолов прислал в общий чат стартовый состав команды, который ему смс-кой скинул Станислав Саламович, и попросил всех отоспаться хорошенько перед «боем». Тренер, что и было ожидаемо, капитаном назначил Фёдора, рядом с ним в нападение поставил Артёма, усадив на скамейку Кокорина, возмущавшегося в чате до тех пор, пока на него не гавкнул сам Смолов. Остальные «запасники» сидели и тихо радовались, что не придётся ломать ноги и руки, отбирая мяч у чересчур опасных соперников. Честь охранять ворота, конечно, выпала Акинфееву, он, в общем-то, и не был против, справедливо рассудив, что уж лучше на поле метаться между штангами, чем на скамье мёрзнуть. Трёп в диалоге длился достаточно долго, прерываемый идиотскими мемами, присылаемыми Лунёвым и Кокориным по очереди. На правах капитана Федя давал полезные рекомендации самым мелким ребятам в команде – Головину и близнецам – пытался уберечь их от лишних травм. Появившись на пару минут, Зобнин спросил про время сбора, после чего на него обрушился гнев Ильи, который лично еще днём несколько раз напомнил другу об этом. Молчавший Тёма смотрел на этот зоопарк и начинал потихоньку терять веру в победу. Набегавшийся за день с матерью Игорь, к вечеру еле волочил ноги, а во время ужина откровенно клевал носом, боясь задремать прямо в тарелке с ароматной запечённой рыбой и тушеными овощами. У него, без обмана, не было лишней минуты даже для того, чтобы отправить на непрерывные потоки сообщений Дзюбы хотя бы скупой смайлик. Но несмотря на это, Акинфеев исправно пожелал форварду доброй ночи голосовым сообщением, попутно извинившись за прогул и пообещав поболтать обо всём уже после матча. Впрочем, Тёме и этого маленького знака внимания было достаточно, чтобы не обидеться на друга.***
Игра шла тяжело. Первый тайм подходил к концу, оставалось десять минут, когда Смолова в подкате подрезал чужой защитник и почти случайно впился шипами в бедро капитана. От адской боли, сковавшей всё тело, Фёдор жалобно заскулил и повалился на траву. Уперевшись лбом в газон, парень лежал и держался за травмированную ногу. Разгорячённый несправедливостью Дзюба тут же полез в драку, Марио и Денис успокаивали его, наперебой щебеча о возможных карточках и удалении. Стиснув зубы покрепче, Смолов гордо поднялся на ноги, не без усилия ответив отрицательным кивком на вопросительный взгляд Черчесова, мол, доиграю, справлюсь. Но не справился, при первой же организованной Головиным атаке рухнув возле чужих ворот на холодную траву. Тренер взорвался благим матом, кляня на чём свет стоит и самоуверенного капитана, и несправедливого судью, не давшего защитнику, который бил по ногам, красную карточку, и весь мир в целом. Фёдор от жгучей боли совсем потерял связь с реальностью и сфокусировался на травме, смутно понимая, куда его вели Артём с Алёшкой, почему Сашка, с ужасом посмотрев на друга, обнял его осторожно и пообещал победить, и для чего Черчесов что-то спрашивал, подсовывая ненужный нашатырный спирт под нос. Выход Кокорина значительно оживил игру, и даже Дзюба, переставший бороться, воодушевился, активизировавшись. Разыгравшийся Саша забил два гола после пяти удачных передач Артёма, скользя между соперниками, старавшимися придавить его своими телами и раздавить, как жука, бутсами, лёгкий форвард не поддавался, играя за себя и за Федю. Он осознавал всю ответственность, свалившуюся на него – отомстить за Смолова нужно было не дракой, как того хотел Тёма, а достойной игрой и победой. Травмы в этом матче получил не только капитан, досталось и вездесущему Марио, и замешкавшемуся Зобнину, и Кузяеву, которого роняли по десять раз в минуту. Но похвала удовлетворённого тренера, расстроенные рожи кинг-конгов в красной форме и счёт 2:0 на табло того стоили. Особенной радости от победы переживавшие за Смолова парни не чувствовали, неизвестно было, чем обернётся его ушиб. Они, проходя мимо Феди, останавливались, обнимали друга, трепали его взъерошенные волосы и участливо предлагали помочь. Но укутанный в бинты, после медицинского осмотра, который провели прямо на скамейке запасных, в тёплые пледы и куртку Антона Федя, как верный пёс Хатико, терпеливо ждал героя сего дня, который почему-то не торопился к нему подходить. Каково же было удивление Фёдора, когда окрылённый собственным успехом Сашка протопал мимо него прямо в руки к каким-то сомнительного вида девчонкам. Восторженный визг одной из них заставил капитана зажмуриться, Кокорин выглядел счастливо в объятьях, очевидно, старых знакомых. С плохо скрываемой больной обидой Федя посмотрел на стадион, где по поручению Черчесова собирали мячи высокоскоростные Миранчуки и Дзюба с Акинфеевым. Обессиленно поджав искусанные губы, брошенный, как сломанная игрушка, Смолов с грязью, размазанной по лбу, и прилипшей к щеке травой продолжил сидеть на месте, понимая, что самостоятельно встать он не в силах, а уж дойти до раздевалки – тем более. Оставалось надеяться на мальчишек, которые в трудные минуты будто взрослели, начиная принимать правильные решения и действовать сообща, без драк и споров. - Ты чё тут сидишь?! – пихавшие друг друга по дороге Миранчуки, увидев парня в коконе из всего на свете, кинулись к нему, спотыкаясь об собственные ноги. Лёшка успел раньше, присев рядом с Фёдором, он подоткнул плед под бок капитана, чтобы уберечь того от холода. - Замёрз? Как нога? – Антон ладонью заботливо вытер землю с лица форварда и присел на корточки, заглядывая в глаза другу. Расстроенный почти до слёз Смолов тепло улыбнулся мальчишкам, вытаращившим испуганные шоколадного цвета глаза. - Помогите мне до раздевалки дойти, а? – попытка встать провалилась, Федя вновь опустился на место, нога ныла, в сердце зияла дыра, а в горле стоял ком. Ему, наверное, было не столько больно, сколько обидно. Одно наложилось на другое и аукнулось Смолову полным бессилием. - Конечно! - Мы и донести можем! - Нет, просто поддержите, пацаны. – Федя закинул руки за шеи Миранчуков и с их помощью поднялся во весь рост. Обернувшись на крики, доносившиеся со стадиона, капитан увидел, как Игорь в шутку залепил Артёму мячом по заднице, когда тот отнял у вратаря перчатку и побежал, дразнясь языком. «Хоть у кого-то всё хорошо», – подумал капитан и развернулся к Антону. – Куртку-то свою возьми, Тош. - Да фиг с ней, потом. – фыркнув, Миранчук откинул чёлку с глаз и осторожно повёл Смолова к выходу. Проходя мимо Сашки и его подруг, близнецы синхронно переглянулись. Поникшая голова Фёдора говорила о многом, в таком разбитом состоянии мальчишки еще никогда не видели друга. Его нездоровая дружба с Кокориным с самого начала была поперёк глотки и Антону, и Лёше, теперь же они окончательно возненавидели форварда. - Ну, Кокорин, конечно, мудак. – с неожиданной злостью произнёс неагрессивный прежде Алёшка и покрепче перехватил Федю за талию. Его брат хоть и удивился, но закивал согласно. - Урод. – выпалил Антон. - Сука. – тем же режущим ухо тоном добавил Лёша, - Хватит. – слушать оскорбления Кокорина Смолову надоело, тем более, помочь ситуации они всё равно никак не могли. Миранчуки как можно осторожнее усадили капитана на скамейку в тёплой раздевалке и уставились на его распухшую ногу, к которой парень прижимал пакет льда. – Всё нормально. Спасибо. – близнецы еще помялись несколько секунд возле друга и присели по краям от него, охраняя от всяких Кокориных и прочих придурков, что могли покуситься на настроение или здоровье Феденьки. – Марь, как? – капитан обратился к Фернандесу, пальцем указав на его голову. Сидевший напротив парень выдал неопределённую эмоцию, изобразив что-то среднее между улыбкой и гримасой боли. Судя по громкости шагов в коридоре, к ним собирался пожаловать кто-то большой и очень злой. В раздевалку вплыл спокойный Игорь и, дав «пять» Смолову, направился к своей сумке. Следом за ним влетел Дзюба, смерив присутствующих бешеным взглядом, парень набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы успеть выговориться. - Смол, ты как?! – и без ответа на свой вопрос Артём понял, что всё плохо, и продолжил. – Я этого гондона пойду выловлю сейчас, его в раздевалке не было! Только что к ним заходил, ёпт! Он у тебя, блять, на коленях прощения просить будет! А этот еще, – Тёма раздражённым взглядом исподлобья посмотрел на полумёртвого Черышева, – мимо мяча промазал, когда ты упал! Сейчас, только бутсы сниму и пойду еще раз к ним схожу, ёпт! - Остынь, Дзюба, еще драки нам не хватало. – Кутепов хлопнул форварда по плечу и прошёл в душевую, по дороге щелкнув двумя пальцами по макушке заморённого Головина. Усталость изрядно подкосила команду, соперник был зверски силён, поэтому Саша даже не нашёл в себе сил возмутиться, просто вздохнул тяжело и вытянул ноги в грязных гетрах. - Не надо, Дзю. В первый раз что ли. – шипя от боли, но стараясь не особо жмуриться, Федя возил пакетом со льдом по травмированной ноге. Усевшийся прямо на пол Артём начал со злостью стаскивать с себя обувь, чтобы успеть до прихода Черчесова, нужно было ускориться, тренер бы точно не одобрил этой затеи форварда. - Ему даже жёлтую не дали! Судья – пидорас ёбаный! Я бы его этот мяч сожрать заставил! Сука! По ногам же бил, а на поле остался! – отбросив бутсу под лавку, Тёма всплеснул руками, не заметив намекающих взглядов парней. – И это не раз было, блять! Марику по башке коленкой мудак этот белобрысый засадил, и ему хоть бы что! Этого судью раком надо было поставить и выебать всей командой! – после этих слов Игорь обречённо покачал головой, заранее жалея Дзюбу, которому вот-вот должно было влететь от Стаса. - Дзюба! Тридцать раз отжался. Быстро. Это что еще за выражения? – тренер стоял в дверях, вытаращив возмущенно глаза от услышанного. Но чувство справедливости, внезапно вспыхнувшее в Артёме, казалось, перебило его инстинкт самосохранения и уничтожило любую субординацию, он уже не отдавал себе отчёта в том, что говорил и кому. - Станислав Саламович! Этот урод совсем ох… – так же нетерпеливо залепетал Тёма, продолжая греть своей задницей кафельный пол. - Сорок раз. – не позволив договорить парню, отрезал тренер и пригрозил ему кулаком. К слову, Дзюба не очень-то и обиделся, только закатил глаза и фыркнул: - Ооо, как всегда! - Ты почему же, Федя, с поля не ушёл? Ждал, пока нога откажет? – Станислав Саламович обратился к Смолову, скривившемуся от тянущей боли, которая усиливалась от каждого прикосновения Антона к его ноге. Как бы сильно не хотел Миранчук доставлять минимум дискомфорта другу, совсем безболезненно обмотать Федю бинтами не получилось. Мальчишка и сам был изрядно потасканным, кроме грязи на лице и коленях, на нём болталась порванная одним из громил-защитников чужой команды майка. Ворот её раздвоился, а вниз по спине поползли многочисленные стрелки, ткань у футбольной формы была не самого высокого качества. - Не хотел команду подводить. – придерживая бинт, ответил Смолов. В раздевалку ворвался запыхавшийся Алёшка с бутылкой негазированной воды. Увидев тренера и отжимавшегося Дзюбу он машинально вытянулся в струну и обошёл их по стеночке, чтобы не мешать разговору. - Герой выискался! Учишь вас, учишь! Беречь себя надо! – Черчесов очень хорошо понимал Фёдора, он и сам бы, наверное, не оставил команду на его месте, зная, что на замену выйдет еще более щуплый Кокорин, который защитникам-атлантам точно не соперник. Но по-отечески пожурить парня было нужно, чтобы другим неповадно было. Футбол – спорт опасный, можно один матч в жизни отыграть и больше никогда не выйти на поле, остаться навсегда калекой. Тренер регулярно проводил воспитательные беседы с мальчишками, объясняя, что здоровье важнее мяча и не нужно рисковать им так, как это делал Марио, бросаясь сломя голову под ноги парням из категории супертяжелого веса, или как Смолов, оставшийся пасти чужие ворота, несмотря на оттоптанное шипами бедро. - Учтём, Станислав Саламович. – пересев поудобнее, Федя придержался за Лёшку, пытавшегося открутить крышку бутылочки, и кивнул Черчесову. Ни о каком героизме и речи не шло, капитан просто защищал того, кто был ему дорог. Уж если Дзюбу не подпускали к воротам на пушечный выстрел, а он был одним из самых крупных форвардов в их команде, то что бы случилось с Сашкой? Да, скорость он развивал феноменальную, и техника не хромала, но против роста и веса тех парней-соперников никакая техника бы не сработала. Уже сидя на скамейке запасных, обматерённый и поломанный Смолов искренне удивлялся, как Саше удавалось забивать голы вратарю, занимавшему шестьдесят процентов свободного пространства ворот. Только засидевшийся в запасе Кокорин летал по полю быстрее мяча, не давая никому даже малейшего шанса к нему прикоснуться, и совсем даже не собирался травмироваться. Он обходил подножки и подкаты, уворачивался, благодаря отвлекавшему на себя защитников Дзюбе, и забивал. Тогда от радостной мордашки Сашки, по-дурацки засунувшего большой палец в рот после очередного гола, Феде становилось немного легче, боль даже будто отступала гонимая чувством тёплой гордости и радости за парня. Его парня. - Тебя есть кому забрать? А то я отвезти могу, если надо. - Нет, отец на стадионе был. Он в машине ждёт. Спасибо. – Миранчуки не отходили от Феди ни на шаг. Как только он ушёл на скамейку запасных, близнецы то и дело бросали на него взволнованные взгляды. Ради Смолова они готовы были и матч забросить, и из команды вылететь, лишь бы помочь другу хоть как-нибудь. Но близнецов Черчесов не заменил, поэтому они всю оставшуюся игру беспощадно фолили и старались побольнее задеть Фединого обидчика, за что Антон, кстати, всё-таки схлопотал желтую карточку. Даже по окончании матча о победе никто из них не думал, выиграли и выиграли, подумаешь. Побед будет еще столько, а друг у них один. - Тебе спасибо. Восстанавливайся! А где наш Кокорин героический? - Там где-то… ходит… – между отжиманиями тяжело пробубнил Артём. – Ну, судья, конечно… ненавижу его… еще сильнее. – Игорь с сочувствием наблюдал за парнем, но помочь никак не мог. За языком Дзюба следить так и не научился, а надо бы. - Всё, парни молодцы! Разбор полётов потом. Отдыхаем! Всем спасибо! – мальчишки, что были в раздевалке захлопали невпопад, но от души, кто-то победно засвистел, кто-то заулюлюкал. – Двадцать пять, Артём. Пятнадцать еще. Акинфеев, проследи за ним. – шутливо бросил напоследок Черчесов и вышел из раздевалки. Игорь, возле ног которого всё еще пыхтел Тёма, откинулся головой на стену. Взгляд, которым на него снизу пялился Тёма, прошибал до пота, не было в нём ни злости, ни ненависти, ни презрения. Только усталость билась с огнём, который тренер попытался потушить физическими упражнениями. Да вот не сработало, Дзюбу физические упражнения только раззадорили сильнее. Еще и Акинфеев, как назло, вспомнил о ранке в уголке губ и полез туда языком, чем просто уничтожил наблюдавшего за ним форварда. Мало того, что он от адреналина готов был головой проломить стену в соседнюю раздевалку и разгромить там всё, начав с черепушки отмороженного защитника соперников, так еще и Игорь будто издевался – светил голым животом и языком лез, куда не надо! - Вставай уже, ты за пятьдесят перевалил. – с доброй усмешкой сказал Смолов и дотронулся пальцем до посиневшей ноги. – Блять. Опять этой мазью вонючей мазаться. - Я сейчас… – Дзюба сел на колени и вытер руки об шорты. – ..всё-таки схожу в раздевалку этих… - Артём! Вали в душ и угомонись уже. – хрипло буркнул Федя, стягивая футболку. Тёма хоть и посмотрел на него с явным непониманием, но тут же решил, что, возможно, Смолов где-то и прав. Протянутая рука Акинфеева, за которую ухватился форвард, была мягкой и сухой, вздувшиеся вены на ней напомнили ему то, о чём он старался не вспоминать, когда бывал рядом с Игорьком. У Фёдора зазвонил телефон, и он двумя короткими фразами сообщил отцу, что его помощь пока не нужна. - Мы поможем! – тут же подскочили на месте Миранчуки и принялись, бранясь, собирать вещи Феди. Даже не из-за травмы, а, скорее, из-за скотского поведения Сашки капитану было ужас как плохо, так, что даже говорить ни с кем не хотелось. Невероятное желание скрыться с глаз ребят и оказаться поскорее дома заставляло его собираться быстрее, чем было нужно. Кружась вокруг него, близнецы старались как можно осторожнее переодеть покалеченного Федю, аккуратно натягивали узкие джинсы на друга, хотя Антон и предлагал закутать его во что-нибудь тёплое и прямо так оттащить в машину, чтобы не прикасаться к гематоме. Но эту идею отмели сразу, Смолов сказал, что еще не дошёл до стадии немощности и пока способен передвигаться, пусть и с трудом. - Блять, Антон, я могу сам ширинку застегнуть. – нервным жестом откинув руки друга от себя, Фёдор ловко вжикнул молнией и опустил майку. - Давай ногу, Смол. – Лёша, который сидел на корточках, тщательно расшнуровал чёрный кроссовок Феди и нетерпеливо ждал, когда тот обратит на него внимание. Поднявшись на ноги при помощи Антона, Смолов прикусил губу. Оставшегося на поле Сашки всё не было, а продырявленная грудь ныла от предательства. Разумом-то капитан понимал, что Кокорин волен общаться с кем хочет, крепостное право ведь давно отменили, но от того, что парень после финального свистка помчался к каким-то девчонкам, а не к «другу», становилось физически больно, больнее даже, чем от расползавшегося осьминогом синяка на бедре. Потерявшись в коридорах собственных мыслей, Федя стоял и безэмоционально смотрел на вертлявых близнецов, думая, что ему несказанно повезло дружить с этими преданными созданиями. Одинаковые мальчишки были привязаны к нему стальными канатами, а разорвать их смог бы только сам Смолов, ведь у любивших его до беспамятства Миранчуков даже мысли – взять и оставить любимого друга, переключившись на кого-то еще, – не возникало. - Спасибо, пацаны. – сказал Фёдор и стиснул челюсти поплотнее, чтобы губы, не дай бог, не дрогнули от никому не нужной сентиментальности. Близнецы же просто делали то, что делали, считая это правильным, они бы и без его «спасибо» нормально прожили, Федина благодарность вызвала у них лишь недоумённые взгляды. - С тобой домой поехать? – завязав шнурки капитана на бантики, Алёшка встал рядом с братом и вытащил из его руки сумку Смолова. Между Миранчуками шла бесконечная война за старшего друга и конца ей не было. - Нет, проведите по лестнице, а там я сам. – мальчишки юрко нырнули под руки Феди и приготовились самоотверженно тащить парня, но были остановлены возникшим из ниоткуда Дзюбой. За безрассудного Сашку виноватым себя чувствовал почему-то Тёма, он, конечно, знал, что Кокорин иногда бывает не просто поросёнком, а наглой и бессовестной свиньёй, но этот случай стал просто вопиющим безобразием, в котором даже он оправдать поведение друга никак не мог. С его точки зрения, капитан не заслужил такого скотского отношения к себе, особенно со стороны Саши. - Давай лучше я, Тох. Ты сумку возьми и бутсы. – форвард закинул руку Смолова себе за шею и повёл его к выходу. Наблюдавшему за этим Игорю только и оставалось, что удивиться и улыбнуться, когда его взгляд опустился на ноги Артёма – на форварде была одна бутса и один резиновый тапок. - Поправляйся, Смол! – вслед уходящим крикнул Головин. - Да, чтоб на следующей трене бегал уже! – Зобнин сделал пару шагов, провожая парней. - Ага, быстрее всех! – молчавший Далер подхватил общий гомон и даже перестал одеваться, оставив джинсы болтаться в районе коленок. - Спасибо. – Федя всё же улыбнулся, отметив теплоту и заботу, с которыми к нему относились ребята. Но, к сожалению, долго улыбка на его лице не продержалась, Кокорин вразвалочку топал к открытой двери, простодушно надеясь на радушие сокомандников. Когда Саша встретился с хмурым Дзюбой, сразу понял, что надежды можно выкинуть в помойку. - Вы куда? Федь? – Смолов, волочащий ногу, опирался на парней, продолжая идти, лишь бы не останавливаться и не вступать в диалог с Кокориным, безмятежность которого взбесила еще сильнее, чем равнодушие после игры. - Никуда. – со злостью процедил сквозь зубы Антон и, поправив на брате задравшиеся шорты, закинул сумку Феди на плечо. Ему хотелось толкнуть Сашку, да так, чтобы тот упал и набил себе такую же гематому, как у капитана, но делать этого Миранчук не стал, зная наперёд, что покалеченный Смолов потом снова устроит лекцию о нормах приличия. - Эй! – за компанией первой помощи Кокорин не пошёл, вопросительно всплеснув руками, остался стоять в коридоре. Фёдор даже не взглянул на него, не обернулся, сделав вид, что заинтересован трехэтажными проклятьями Дзюбы, которые тот отсыпал в адрес судьи. Себя хоть сколько-нибудь виноватым Сашка не чувствовал, потому что не сделал ничего предосудительного. Поболтал со знакомыми и уже шёл к Феде, чтобы узнать, как его дела, помочь, если нужно. Но на выходе получил вселенскую обиду и презрительные взгляды парней. – Чё произошло-то? – войдя в раздевалку спросил он, обратившись к Игорю. - О! А ты где был, Кокора? – Лунёв, привычно донимавший Далера, без шуточек присел рядом с ним и принялся вытирать мокрые волосы пушистым белым полотенцем. Хоть он и не провёл ни минуты на поле, искупаться был обязан, чисто из солидарности с остальными. Ну и чтобы была возможность докопаться до Кузяева, который в последнее время выглядел не просто опущенным в воду, а утопленным и пролежавшим на дне речном, как минимум, сутки. Лунёв не любил, когда друзья грустят, поэтому задействовал всю свою фантазию, чтобы хоть как-то расшевелить Далера. На тупой вопрос Сашки Акинфеев не ответил. Складывающий с присущей ему аккуратностью вещи в сумку вратарь решил игнорировать Кокорина, он-то видел, что Смолов хмурился не столько из-за боли, сколько от обиды на друга. И Игорь, надо признать, чисто по-человечески понимал его, именно такого отношения со стороны Дзюбы Акинфеев и боялся, но Артём, что удивительно, до сих пор ни разу не пошатнул веру в свою порядочность. - С девчонками знакомыми попиздеть остановился, года два не видел их, думал, что вы тут празднуете победу. – Саша подошёл к своим вещам и начал разгребать одежду, чтобы найти шампунь. - Какая победа? – подал голос из угла Головин и посмотрел на Сашку, как на идиота. – У Смолова вся нога – один большой синяк. По нему как будто катком проехали. – Акинфеев, услышав это, умышленно промолчал, но про себя поблагодарил Сашу за дурную привычку всё утрировать. - В смысле?! – расслабленная улыбочка слетела с губ Кокорина. Всё его лицо помрачнело от этой новости, глаза расширились, забегали от Головина к кивающему Лунёву, затем его взгляд перекинулся на равнодушного Игоря и вернулся обратно к Саше. – А у медсестры он был? - Ага. – Андрей мягко подтолкнул Далера, попросив этим жестом подняться с его вещей. – Она сказала, что в школу можно не ходить несколько дней. - Блять. – такой тревоги Кокорин не испытывал с тех пор, как бабушка потерялась на вокзале и не брала трубку, то есть, с прошлой недели. Умом парень, конечно, понимал, что оставлять Федю без внимания было нечестно, сердобольный Смолов, оказавшись на месте Сашки, послал бы к хуям и подруг, и друзей, и примчался бы по первому зову, утешать любимого мальчика. Но Саша поступил иначе, за что теперь корил себя и ругал последними словами. Легкомыслие и вседозволенность, всё-таки срывавшаяся иногда с цепи, управляли Кокориным после матча. А тут еще и девчонки знакомые нарисовались так кстати, он, как и любой другой парень, любил покрасоваться перед женским полом, хоть и питал романтические чувства к Фёдору. Когда крылья победы за его спиной сложились, а мнимая корона пропала с макушки, Сашка вспомнил об обстоятельствах, при которых попал на поле, и о Феде. Да поздно было, Смолова в тот момент уже забрал отец. Сейчас Кокорин боялся даже подумать, как будет смотреть в глаза обиженному и преданному Феде, и надеялся, что придумает что-нибудь по дороге и найдёт нужные слова для извинения. Поэтому собравшись по-быстрому, форвард пожал руки тем, кто остался в раздевалке и удрал, беспокоясь только о покалеченном друге и их отношениях. Однако до Смолова Кокорин так и не дошёл. Вернее, дошёл, только ограничился подъездной дверью, помявшись возле которой, решил, что лучше извинится завтра, когда Федя остынет и успокоится немного. Трусость в этот вечер одержала победу над Сашей.***
На улице уже стемнело, когда парни начали расходиться по домам. Дождавшись у стадиона закупавшегося до морщинок на пальцах Артёма, Игорь улыбнулся ему и протянул маленький пакетик M&M’s, ну, в качестве компенсации за вчерашнее молчание. Хотя, возможно, он просто искал предлог для этого маленького сюрприза. А Дзюба, принявший конфетки, буквально окаменел, смотря на желтую упаковку с таким восторгом, будто Акинфеев ему вместо разноцветных драже золотое кольцо подарил с огромным бриллиантом. Вратарь хотел показать Тёме, что право на ухаживания за ним, Дзюбой, не закреплено, и ему не обязательно вести себя с Игорем как с кисейной барышней, потому что Акинфеев вообще-то тоже вполне способен на маленькие подвиги. По дороге к дому Игорька Артём скормил ему же почти все конфеты. И Акинфееву впору было обидеться, если бы не мягкие пальцы форварда, почти ненавязчиво касавшиеся его губ, каждый раз, когда Тёма пытался запихнуть в рот вратаря драже. Эта игра нравилась обоим. Развеселившийся Дзюба притворялся, что его забавляет отбивающийся Игорь, а Акинфеев подыгрывал, позволяя Артёму врываться в своё личное пространство, зажимать его скулы требовательно и ежеминутно спрашивать: «Прожевал?». Форвард, наверное, никогда не забудет, как его друг, только что случайно проглотивший «желтого», отмахивался от зелёной конфеты, а когда та всё-таки оказалась прямо у его губ, облизнулся растерянно, прикоснувшись кончиком языка к сладкому от глазури указательному пальцу Тёмы. Зелёная горошина одиноко покатилась по разбитой асфальтированной дорожке, провожаемая взглядами смущенных парней. После этого Артём с нечитаемым выражением лица засыпал в рот оставшиеся драже и, смяв пачку, отбросил её в сторону на радость дворникам. Люди на пути парней почти не встречались, наверное, про узкую дорожку, скрытую деревьями, по которой футболисты обычно ходили, народ не знал вовсе. Поэтому никто не мешал им наслаждаться спокойствием, не заставлял ворчливо отойти в сторону, не предлагал ничего купить и не просил донести тяжелые сумки до дома, что «недалеко». Намеренно цепляясь правым предплечьем за плечо Акинфеева, Дзюба то и дело тёр тот самый палец, случайно облизанный Игорем. Вратарь, в какой-то момент устав от толкающей его руки Тёмы, высунул ладонь из кармана и схватил друга за рукав, придерживая. «Давай, просто сделай и всё!» – подумал Артём и сжав губы до побеления от страха быть отвергнутым, настойчиво скользнул пальцами по ладони Игоря. Не глядя в сторону вратаря, он неловко переплёл их пальцы. Вздох, разделённый на двоих, разрезал тишину. Конечно, они уже не впервые держались за руки, но, в отличие от предыдущих случаев, это прикосновение обещало быть долгим, потому что дорожка ближайшие триста метров заканчиваться не планировала, тёмной змеёй увиваясь меж обнажённых деревьев и скрываясь за металлическим забором. Захваченного Акинфеева будто холодной водой окатили и выставили на мороз, сунув перед этим в левую руку раскалённый добела утюг. Тело его не чувствовало ничего, кроме опоясывающего страха и странного облегчения. Обомлевший от осознания ситуации Дзюба задышал быстрее, но старался сохранять спокойствие и держать рот на замке, чтобы не испортить момент. Он не мог поверить, что гулял с Акинфеевым взявшись за руки. Когда-то ему даже слышать о подобном было противно, а теперь форвард не знал, куда деть распиравшую радость. Но восторг его жестоко прервался сразу после того, как Игорь медленно вытянул руку из хватки друга. Опустив руку, Тёма приготовился расстраиваться, а ведь такой идеальной была картина в его мыслях. Его попытку затолкать горевшую руку в карман остановил Акинфеев. Осторожно перехватив пальцы форварда поудобнее, он умостил свой большой палец под пальцем Артёма и виновато поправил шапку на лбу. Уж если идти, взявшись за руки, то с комфортом – чувствовать, как его собственная ладонь тонет в сильной лапе форварда. Сошедший с ума Дзюба вцепился в парня мёртвой хваткой, как бы бессловесно поясняя, что теперь отступать больше некуда, не получится, дело сделано. В общем-то, Игорь и не собирался сбегать, позволив себе даже невесомо прижаться к плечу Тёмы виском и прикрыть глаза. Артём же просто разрывался от многообразия чувств, закруживших голову, он ощущал пьянящую эйфорию – соображал медленно, а чувствовал так много, что и сам понять не мог, хорошо ему или плохо. Разорвать тёплые ладони получилось уже возле подъезда Акинфеева, Дзюба не поддавался уговорам и здравомыслящему Игорю не верил. Форвард канючил, как ребёнок, прося не отпускать его руку: «Не видно же в темноте, забей, Игорёк». Отказать голубым глазам Тёмы вратарь не смог, поэтому пришлось воровато оглядываться по сторонам, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох. Почему-то Артём кайфовал от вынужденной секретности, ведь гулять с девчонками вот так можно было без проблем и днём, а Игорь был настолько запретным, что даже ночные прогулки с ним попадали в категорию «неправильных». В противовес общественному мнению Дзюбе хотелось заявить права на него, показать всем, что вот он – парнишка в синей куртке с красным клочком выглядывающего шарфа из-за ворота – принадлежит форварду и только ему. Расставшись у самого домофона, парни смерили друг друга долгими взглядами. Отойдя на несколько шагов, Тёма по привычке остался ждать, когда за Акинфеевым закроется дверь подъезда, и только после этого устало потащился домой, сохраняя глупо-радостную улыбку на губах. Он видел, как Игорь сдавался, медленно, но верно шёл прямо в неуклюжие руки форварда, готового поймать запутавшегося в себе парня, жалеть, любить, оберегать и не отпускать уже никогда. Мешало только одно – обман, задуманный как шутка, но переросший в розовое чувство влюблённости. Хоть Артём вовсе и не собирался открывать эти карты другу, но какое-то неприятно-грызущее чувство периодически накатывало на него.***
Понедельник стал тяжелым испытанием для привыкшего не пропускать занятия Феди. Несмотря на то, что парень утром даже попытался станцевать чечётку, как Алексей Маресьев, чтобы убедить мать в своём добром здравии, женщина ему не поверила и отправила в кровать, напомнив о мази. Нога, конечно, еще болела, чёрный с синими разводами синяк ныл, а отец, наблюдавший за сыном, которого вчера практически на себе тащил от машины до дома, восхищенно выдал: «Ты просто космос, Федя». И имел в виду он далеко не танцевальные способности сына, а его кляксу на ноге, перемешавшую в себе все тёмные оттенки палитры. Уже после «выступления» Смолов, постанывая, похромал в комнату, расстроившись. При желании можно было заниматься и дома, школа, надо сказать, не единственная причина дурного настроения Фёдора. Так и не дождавшись от Кокорина даже маленькой смс-ки с извинениями, Федя хотел встретиться с другом и спросить: «А какого, собственно, хуя происходит?». Вариант с частичной амнезией Кокорина на почве собственного героизма Смолов не отметал, и не такое бывает. Забытый лучшим другом капитан чертовски злился, вчера после матча, уже оказавшись дома, в сердцах разбил стеклянный шар со снегом, подаренный кем-то из бывших девчонок на новый год, после чего долго ползал по полу, собирая маленьких человечков, пока мать вытирала разлившуюся жидкость. Перед сном, когда зазвонил телефон, Федя почти подпрыгнул от радости, опрометчиво решив, что объявился Сашка. Но надежды не оправдались, звонили Миранчуки. Перебивая друг друга вопросами и оскорблениями, близнецы трещали без умолку, изо всех сил старались развеселить расклеившегося Фёдора. Но должного эффекта мальчишки не произвели, только утомили сильнее. Всю ночь Смолов провёл в страданиях. Кроме больной ноги его беспокоили еще и страшные сны, в которых ветреный Кокорин целовался с незнакомой форварду блондинкой и без стеснения лапал её за отсутствующую грудь. Освобождение от уроков в данный момент было, ну, вот совсем не в кассу. Федю мучила гадкая неизвестность, которую следовало уничтожить как можно скорее, вырвать, как больной зуб. Но, судя по затишью со стороны Сашки, решение проблемы должно было случиться не ранее, чем через два дня. Поэтому спровадив родителей на работу, Смолов весь день валялся на кровати с перевязанной бинтами ногой и отвратительной мазью, которой он натирался не два раза, как рекомендовали, а четыре, чтобы ускорить процесс восстановления, хоть и понимал, что это бесполезно. До пятницы, а лучше еще раньше, нужно было появиться в школе, найти другого ведущего на замену себе он, конечно, мог, но отдавать своё место кому-то Смолов не хотел, предпочитая доводить начатое до конца. Усыпив синдром отличника, Фёдор устроил себе выходной, смотря сериал-ужастик и засыпая под него периодически. Очередной сон был прерван настойчивым звонком в квартиру, который даже за запертой в комнату дверью раздражал до зуда. Наплевав на травму, Федя встал с кровати, открыть дверь настойчивому гостю всё-таки пришлось именно ему. Парень бросил мимолётный взгляд на часы и ужаснулся, стрелки замерли на цифрах шесть и двенадцать, родители уже должны были быть дома. Неясным оставалось только то обстоятельство, которое заставило их проигнорировать трель. Помятый и тёплый после сна Фёдор, с торчащими в разные стороны волосами, кое-как доковылял до двери. Глава семейства ожидаемо сидел на кухне и смотрел по маленькому телевизору НТВ, а это, на минуточку, считалось крайне серьёзным делом. В их спокойном районе криминала и плохих новостей на работе ему, видимо, не хватало. Где находилась мать, Федя не знал, но судя по восточной музыке из родительской спальни, мог догадаться, что она смотрела очередное «мыло». - Федь, дверь открой. Пришёл кто-то. – не отвлекаясь от «Чрезвычайного происшествия», буркнул отец и запил бутерброд с колбасой чаем, из которого даже не вытащил пакетик. Фёдор закатил глаза и больно приложился плечом об шкаф, не удержав равновесие. - Ага, я в курсе. – фыркнул он и, потирая ушиб, побрёл дальше. «Только не Миранчуки», – про себя попросил Смолов, понимая, что пребывает не в самом лучшем состоянии для веселья. Но, к счастью его или огорчению, за дверью стоял замёрзший Кокорин, нарезавший кругов двадцать вокруг дома друга, прежде, чем явиться с повинной. Он переминался с ноги на ногу, грыз нижнюю губу и теребил в пальцах белый пакет. – О, здрасте. – иронично протянул Смолов, вскинув брови, и сложил руки на груди. - Федь, прости. – прямо с порога начал Сашка, боясь, что Фёдор выгонит его или просто закроет дверь перед самым носом, не дав выговориться. - Да? А за что? – невинно, но с сарказмом поинтересовался капитан, не сводя глаз с лица друга. Конечно, Кокорин понимал, что Федя обиделся всерьёз, и после этого скупого извинения мало что изменится, для того Саша и притащил любимое печенье парня вместе с шоколадным яйцом, прихваченным уже у кассы. Догадаться, что друг притворяется, не составило труда, лицом Федя изображал чрезмерное спокойствие и равнодушие, а внутри кипел, глаза, готовые выжечь на Кокорине две дыры, выдавали его. - За то, что я себя так повёл вчера. – Сашка, как на картине «Опять двойка» отвёл глаза в сторону и чуть опустил голову, даже не пытаясь улыбнуться, хоть губы его и дрогнули. Глупая защитная реакция уже не раз сыграла с парнем злую шутку, поэтому Кокорин от греха подальше прикусил щеки изнутри. - Как? – вновь переспросил капитан и поджал губы сурово, начиная заводиться. - Да хуево, ну, как! Что это, блять, за вопросы? Ты знаешь, про что я говорю. Я – гондон, Федь, можешь даже по роже мне дать, не обижусь. – Сашка сделал маленький шажок к Смолову, но тот отпрянул, сдвинув брови и укоризненно качнув головой. - Молодец, Санёк! Мужик должен ругаться матом! – отец Феди, уставший от неудобного стула, решил перебраться на диван в гостиную. Подойдя к парням, он пожал руку Сашке и пошел с тарелкой бутербродов к большому телевизору. Его жена тут же выскочила из спальни, будто почувствовав, что муж вновь нарушил правило: «Не таскать еду по дому». Через несколько секунд молчаливой битвы взглядов, мужчина, цокнув языком, сдался и вернулся на кухню. - Пошли в комнату. – Федя отступил в сторону, чтобы пропустить друга, и закрыл за ним дверь. - Ага. – поставив обувь на резиновый коврик, Кокорин пошёл вслед за прихрамывающим форвардом. Сердце его облилось кровью, когда Смолов со вздохом плюхнулся на кровать, приподняв штанину шорт как раз там, где синела травма. У Сашки аж рот открылся от увиденного зрелища, Фёдор, заметив это, поспешно одёрнул одежду. - Ну? – менторским тоном спросил парень и вытянул ногу вперёд, Кокорин остался стоять перед ним, хотя по обыкновению влетал на кровать друга раньше, чем тот успевал преодолеть дверной проём. - Мне стыдно. – почти шепча, Саша вздохнул, разозлившись на пропавший голос. - Поздравляю. – кивок Феди выглядел так пренебрежительно, что до Сашки моментально дошло – вымаливать прощение придётся кровью. - Нет, Федь. Прости меня, пожалуйста. Я не… - Очень херово, Саш, когда твой… – он сделал паузу, подбирая слово. Как следовало назвать друга, который уже и не друг, но и на любовника не тянет пока, Смолов не знал. Поэтому подобрал максимально нейтральный синоним для слова «возлюбленный». – ..человек, когда он очень нужен, языком чешет с какими-то тёлками. - Это Танька Юрина была! – выпалил Саша, боясь, что друг продолжит развивать тему и утопит его в чувстве вины, так и не дав выговориться. – Мы с ней сто лет не виделись, я на две минуты отошёл, а ты уже смотался! - Я виноват, да?! – резко, с осязаемой болью в голосе фыркнул Федя, прибив друга взглядом к стене. - Нет. – Кокорин так жалостливо посмотрел на Смолова, что ему стало даже немного жаль парня. Но одних жалостливых глаз для прощения категорически мало, для Фёдора принципиальным моментом было обозначение проблемы вслух, чтобы Кокорин, как попугай, твердивший свои «прости», хотя бы понял, за что на него обиделись. - Ты, наверное, не в курсе, Сань, но меня нихерово так приложили на поле, и я думал, что ты, ну, хотя бы просто подойдёшь, спросишь, как я, не сдох там, не знаю. А ты, как урод последний, развернулся и пошёл к своим девкам. - Федь, прости, пожалуйста. – рад бы был Кокорин шагнуть вперёд, обнять пострадавшего Федю, ткнуться ему в плечо носом и гладить по голове, изредка чмокая в ухо, но Смолов смотрел волком и к себе не подпускал. - Чё «прости»? Дзюба, блять, и то больше переживал, чем ты. – молчание встало между ними. Сидя на кровати, Фёдор смотрел в окно, ожидая реакции Саши. Он-то всё сказал, что хотел, теперь дело стало за Кокориным, который буксовал и не мог собраться с мыслями. Болезненные фразы Феди оставили его без выбора, по мнению Саши, нужно было уходить, прощать его не хотели. - Ну, я пошёл? – тихо и без эмоций, мертвецки побледнев, спросил Сашка. - Вали. – закатив глаза, Фёдор махнул равнодушно рукой. В этом был весь Саша – когда что-то не получалось, разворачивался и уходил, не борясь, он думал, что всё само собой должно устраиваться для его благополучия. Смолов был уверен, что Сашка сдался и сейчас. Но, дойдя до двери, Кокорин остановился, погладив влажными пальцами тёмное дерево. - Как нога? - Нормально. – всё еще сохраняя холодок в голосе, ответил Смолов, несмотря на то, что внезапная остановка друга его порадовала. Цокнув неудовлетворённо, Сашка просто подошёл к кровати и упал на колени прямо между ног Фёдора, уложив голову на его бедро. Всё-таки не любивший близнецов Саша нахватался у мальчишек разных «вредных» штук, которые действовали на Смолова как успокоительное. Довольный поведением парня Федя смотрел на Сашку и молчал, пока рука сама собой не потянулась к его спутанной макушке. – Ну и что началось? – совсем уже обыденно, без иронии, но с лёгкой улыбкой поинтересовался Фёдор. - Я всё осознал. – на эту реплику друга Смолов предпочёл не отвечать, дабы избежать второго круга выяснения отношений. – И я сейчас усну, кажется. – придавленная щека Кокорина заставляла его говорить с непривычно смешным шипением. - Только не на больной ноге. – Федя пару раз пропустил волосы парня сквозь пальцы. – И с какого хрена ты спать тут собрался, вообще-то ты еще не прощен. - Что мне сделать, чтобы ты меня простил? – развернувшись лицом к другу, Саша хитро улыбнулся. Он прекрасно отдавал себе отчёт в неоднозначности прозвучавшего вопроса, но продолжал ухмыляться, зная, что Фёдор поймёт его шутку. - Поцелуй, где болит. – хрипло попросил Смолов, не сводя потемневших глаз с расширившимися зрачками с Кокорина. Губы его чуть тронула абсолютно дьявольская улыбка. Кончиком большого пальца Федя прочертил линию от Сашкиного подбородка до мочки уха. Сидевший на коленях Саша вначале наивно подумал, что тот шутит и сейчас широко улыбнётся, обнажив белые зубы и прищурившись, но быстро осознал, что этого не случится. Смотревший на него сверху-вниз Федя был серьёзен и уж точно не насмехался, думая о розовых губах Сашки. О, нет, он не собирался пользоваться парнем в своих интересах, угрожая непрощением, просто тот сидел так удачно, был таким покорным, что стало невозможным не попросить его о маленькой услуге. Федя ведь не принуждал, просто попросил, а принятие решения оставалось за Сашей. - «У собачки заболи, а у Феденьки заживи»? – Кокорин усмехнулся, защитная реакция же. Хотя смешно не было совсем. Целовать губы, шею, щеки Смолова уже стало нормой, но ноги были новым для Саши участком, еще не исследованным. - Нет. – сквозь зубы произнёс Смолов, напустив на себя такую тёмную серьёзность, что у Кокорина холодок пробежал под рёбрами. Саша от тяжелого властного тона Феди, пустившего по его телу несколько сотен мурашек, даже рот приоткрыл неосознанно. Пожав плечами, мол, какая ерунда, если надо и не там поцелую, Кокорин ухмыльнулся. Он ради шутки, продолжая напрасно надеяться на специфичный юмор друга, наклонился к его ноге и осторожно прикоснулся губами к бинтам. Посмотрев снизу на парня, Кокорин молча спросил: «Еще?». Ответа не последовало, Фёдор шумно вздохнул, дёрнув ноздрями, и облизнулся. Парень на полу начинал расходиться. Застывший взгляд Смолова и розовый язык на губах спровоцировали его на продолжение, Саше самому стало интересно, к чему приведёт эта шалость. Поэтому он уже с энтузиазмом поцеловал бедро чуть выше и придвинулся ближе к Смолову. Короткими прикосновениями губ к ткани Сашка дошёл до края шорт, где заканчивались бинты, и уже думал прекратить это безумие, ляпнув что-нибудь про здоровую часть ноги, которой лечебные поцелуи не нужны. Но, почувствовав, как насторожился Федя, доверчиво поднял глаза на него. Смотревший на Сашку пристально, как в последний раз, Фёдор мелко трясся, забывая и дышать, и моргать, он вообще будто бы находился в каком-то трансе, отсутствовал, присутствуя. Если говорить начистоту, то Кокорин и рад был таким способом просить прощения. Долгие извинения – не его конёк, приходилось подбирать слова, мяться, краснеть, бледнеть, но в итоге всё равно выглядеть глупо. Сам того не зная, Смолов значительно упростил ему задачу. Действиями сказать можно было больше, чем бесцветными словами. Федя подарил Саше возможность доказать возлюбленному парню, что кроме него ему, Кокорину, никто не нужен. Поэтому, отодвинув пальцами красную ткань домашних шорт, Саша на пробу легонько чмокнул оголённую кожу парня. Смолов дёрнулся и напряг мышцы от волнения. Неправильным было бы лгать самому себе, что не хотел. Фёдор, конечно, не собирался торопить события, но и лишать себя удовольствия быть облапанным Кокориным не хотел, только как об этом ненавязчиво намекнуть нерешительному Сашке он, к сожалению, не знал. Сам Федя на днях выискал удачный момент и бесстыже прошёлся руками по всему телу друга, осмотрел свои владения, так сказать, к тому же, тот был не против. Но ответных действий от Саши Смолов не дождался. Проявлять инициативу форвард не умел, поэтому Федя был вынужден говорить обо всём напрямую, буквально тыкать носом, чтобы тот додумался хоть до чего-то. Теперь же, чувствуя его губы на тонкой коже бедра, парень млел, молясь Вселенной, чтобы Сашка не останавливался. Засучив ткань чужих шорт до самого предела, Кокорин продолжал целовать друга, поглаживая рукой его щиколотку. Не заметив, как легкие прикосновения к бедру переросли практически в засосы, мокрые и красные, Саша неловко положил руку и ребром ладони почувствовал нехилый стояк Смолова. Округлив глаза и, наконец, остановившись, он развернулся лицом к Феде. Перед ним стоял тяжелый выбор – идти до конца и, содрав с друга шорты вместе с трусами, впервые в жизни попробовать себя в технике минета, или дать себе немного времени на размышления. Потому что страшно вот так взять и отсосать у лучшего друга, когда ты вообще-то пришёл просто извиниться. Сашка рвано выдохнул и упёрся лбом в живот парня. Так близко к чужому члену его губы не находились еще никогда. Очнувшийся Смолов запаниковал, невинная просьба перерастала в катастрофу. Только Сашка, вопреки привычке бегать от трудностей, принял решение достаточно быстро и уже не слушал рваного шёпота, отбрыкиваясь от мягких рук, вяло пытавшихся его остановить. Он нырнул под просторную футболку Феди и, приложившись губами к тёплой коже живота, огладил двумя руками спину парня, опустил ладони на его ягодицы. Грань безумия должна была вот-вот пересечься, и никто из них двоих не понимал, стоит продолжать или лучше остановиться. Метавшийся Фёдор в какой-то момент забыл, что находится дома, что мать может ворваться в незапертую комнату в любой момент, что всё это может плохо кончиться, если не включить мозги прямо сейчас. - Саш. Подожди. – Саша на это промычал что-то несвязное, продолжив самозабвенно вылизывать живот Смолова. Руки его схватились за резинку шорт Феди и неоднозначно потянули её вниз, пальцами пройдясь по гладкой коже под трусами. – Прекрати, ну. Стой. Кокорин, блять! - Чё? – запыхавшись от смущения и тянущего к разрядке возбуждения, Сашка высунулся из-под майки Фёдора. Он, увлёкшись, будто всерьёз не понимал, чего именно от него хотели. И Саша пошёл бы, наверное, до конца, преодолев барьеры в виде одежды и разломав свою неопытность в этом деле на мелкие стёклышки, если бы не требующий прекратить голос Феди. Смолов, задумавший остановить друга, пока он не перешёл тонкую грань, наклонившись к нему, мягко поцеловал мокрые Сашкины губы. Не сдержался. Эта взлохмаченная чёлка, полупьяный взгляд и пальцы, сжавшие бедренные косточки капитана, наверное, до синяков, выбили из головы Фёдора все здравые мысли. Без ненужных слов, просьб и предложений Кокорин резво потянул Смолова на себя, забыв о его больной ноге. - Ай-ай-ай! – Фёдор завыл приглушённо, причитая и прижимая холодные руки к гематоме. - Прости! Блин! Федя! Как помочь? Лёд? – подскочив на ноги, Сашка запрыгал вокруг друга, не зная, чем помочь, чтобы приглушить боль того. - Нет, не надо. Сейчас пройдёт. – уже сидя на полу, Федя стиснул зубы и зажмурил один глаз, борясь с неприятными ощущениями, как мужчина, без жалоб. Всё еще испуганный Кокорин сел рядом с ним и, обвив руками шею друга, ткнулся носом в его ухо, намеренно шумно вздохнув. - Я прощён? – смутившись, спросил Саша. - Да, можешь даже какую-нибудь маленькую пакость сделать и не извиниться за неё. Отработал. – Смолов улыбнулся, поцеловав кожу в изгибе Сашкиного локтя, впервые обрадовавшись тому, что Кокорин носил тёплую куртку прямо на майку, без кофт и рубашек. - Дурак. – без злобы улыбнулся форвард и свесил голову прямо перед лицом Феди. - Сам такой. – шепнув это прямо в губы Кокорину, Смолов вцепился зубами в его нижнюю губу и лизнул её языком, ослабив хватку. Он позволил Саше, не к добру оживившемуся, перехватить инициативу и несмело углубить поцелуй.***
Последняя неделя, как и положено, шла черепашьими шажками, будто даже останавливая время иногда. Все классы суетились, кроме десятых и одиннадцатых, которым оценки выставляются только за полугодие, прикрывали свои двойки, уничтожали «хвосты» и ходили за учителями чуть не плача. В среду, когда Смолов всё-таки появился в школе, его сразу же нагрузили репетициями и исправленным в миллиардный раз сценарием, который парню уже хотелось сжечь. Завуч радостно бросилась к Фёдору после первого урока с фразой «Наконец-то ты пришёл!» и разрешила даже прогулять не очень значимые уроки, чтобы посвятить время мероприятию. Покивав для приличия, одиннадцатиклассник сделал вид, что поверил искренности женщины, хотя на самом деле он, конечно, знал, что от таких вот праздников и их успешности зависит её зарплата. Поэтому на правах активистов Федя с Сашкой и Катя с Кириллом почти весь день провели в актовом зале, имитируя деятельность, лишь бы не торчать на скучных уроках и не слушать комментарии возмущенных младшим поколением учителей. Смолов копался в помятых бумажках, Кокорин надувал воздушные шарики, а парочка танцующих пришивала красивые желтые листья к пышному платью девушки, вернее, Герун пришивала, а Кирилл просто подавал их и придерживал ткань. Игорь с Артёмом до середины недели дожили без ссор, даже еще сильнее сблизились, кажется. Во вторник, шагая по коридору, где паслась прежняя компания Дзюбы, парни беззаботно смеялись, переговариваясь. Прошедший урок геометрии не выходил у Тёмы из головы, его чуть ли не в первый раз по этому предмету вызвали к доске, и он, к собственному удивлению, верно доказал теорему, даже начертил почти ровную фигуру. Поражённая Эльвира на это не нашла цезурных слов, только руками всплеснула и поставила напротив фамилии форварда «отлично». Улыбнувшись во все тридцать два зуба, Артём прыгнул на место и подумал, что Смолов, не валяйся он дома с больной ногой, гордился бы и им, и собой. И даже на перемене, уже после столь значимого события, Дзюба никак не мог успокоиться, продолжая выливать тонны позитивной энергии на вратаря. Забыв, где он находится, Тёма буднично закинул руку на плечи Игоря. Компания у окна замолчала, удивлённо пялясь на фантастическую картину, ведь раньше вместо тёплых объятий форвард сыпал синяки на рёбра Акинфеева. Заметив реакцию приятелей Дзюбы, Игорь попытался отстраниться, но был прижат сильнее. Улыбка с лица Артёма исчезла, сменившись твёрдой решительностью. Поднявший глаза Тёма посмотрел на парней почти агрессивно и, кивнув им сдержанно, потащил напряженного Акинфеева в кабинет. «Пусть все видят. Мне не стыдно», – подумал Артём, забив болт и на стереотипы, и на свои прежние взгляды, относящиеся к дружбе с Игорьком. В связи с тем, что Тёма окончательно переселился к Акинфееву, дежурить по классу в среду им пришлось вместе. Сразу после того, как одноклассники разошлись по домам, Артём начал художественно выставлять стулья на парты, чтобы Игорю – а он решил, что именно Игорь будет этим заниматься – было удобнее мыть полы. Конечно, и тут не обошлось без неуклюжести форварда. Отвлёкшись на доставание веника, закинутого дурачившимся Андреем за шкаф, Акинфеев не заметил, как Тёма, увлёкшись своим занятием, зачем-то выстроил башню из трех стульев. Когда она накренилась и начала падать, парни поняли, что башня была Пизанской. Отправившийся за рюкзаком Смолова Сашка брёл по пустому коридору, боясь, что увидит что-нибудь непотребное в кабинете, где Дзюба с Акинфеевым остались наедине. Поэтому, решив предупредить парней о своём приближении, парень сначала покашлял, потом подошёл к расстроенному фортепиано, вытащенному из кабинета музыки, понажимал на чёрные клавиши и уже почти возле класса посвистел неумело. Прислушавшись к звукам за дверью, Кокорин тихонько открыл её и просунул голову в щелочку. - Не дёргай ты его! Тут уже ничем не поможешь. – раздражённо прикрикнул на друга Акинфеев, отмахивая руки Тёмы от стула. Тот сидел на корточках, старательно прикладывая деревяшку к её прежнему месту. - Да погоди, мы его вот так сделаем и поставим. Ну, вот, другое дело! – всё-таки Артёму удалось прилепить спинку, чему он был несказанно рад, просиял даже. Игорь же не разделял его радости, зная, что стул всё равно придётся нести к трудовику. - Артём. Хватит. – друга Тёма, конечно, не послушал, продолжив скрупулёзно «чинить» мебель. - Никто ничего не узнает, успокойся, Игорёк. – Акинфеев на это только глаза закатил вымученно и выдохнул устало, стараясь не смотреть на наивного форварда. – Мы его в угол поставим, а этот вон тем заменим! - Ага! Всем оставаться на своих местах, полиция Лос-Анджелеса! – закричал Сашка, распахнув дверь и резво впрыгнув в кабинет. Стул, над которым колдовал Артём, отбросил сломанную спинку сразу после того, как парень убрал в испуге руку. - Кокорин, ёпт! Напугал! – опустив плечи расслабленно, Дзюба откинул голову назад и посмотрел на потолок. Жвачка, запущенная Кириллом еще в прошлом году, продолжала висеть на люстре. - Пизда стулу? – насмешливо спросил Саша и с интересом посмотрел на хаос, который развели парни, призванные к уборке. Насупленный Игорь взялся за веник, подумав, что лучше бы продолжал дежурить с послушным и неконфликтным Денисом, чем с этой ходячей катастрофой. - Да нихуя! – вырвалось у Артёма прежде, чем он успел подумать. Осуждающий взгляд Акинфеева не заставил себя ждать. - Артём. - Да нифига! – исправив лексическую оплошность, Дзюба вновь приложил дощечку к стулу. – Вот держится же! - Отнесите в мастерскую, трудовик за пачку сигарет вам новый такой же сделает. – понявший, что говорить с упрямым другом нет резона, Саша обратился к более адекватному Игорю, который остервенело сметал мусор поломанным веником. - Ага, он после той парты вообще, блять, со мной не здоровается, бьёт по горбу и говорит: «Ух, отрава! Когда ж ты выпустишься?!» – Тёма в точности изобразил интонацию трудовика и даже хлопнул Кокорина по спине. - Так Игорь пусть отнесёт. - Я ему уже сто раз сказал, что отнесу, а он не даёт. – Акинфеев прошёл мимо парней, чуть зацепившись плечом за не отошедшего вовремя Дзюбу. - Короче, мне без разницы, сами разбирайтесь. Где рюкзак Смолова? – наконец-то вспомнив, зачем пришёл, спросил Саша. - Вон. – указав на подоконник, ответил Тёма. – Ты на треню идёшь, Сань? – иногда любезности Артёма были внезапнее горной лавины, привыкшего к его дури Игоря это, конечно, не пугало, но удивление вызывало порядочное. Напарник по дежурству молча отнял у него веник и начал сам собирать мусор в совок. Переглянувшись с вратарём, Сашка одобрительно помахал рукой, мол, ему полезно, пусть развлекается. - Не, Феде нельзя, а я не хочу без него. - Нормально. Саламыч тебя и в хвост, и в гриву выебет в следующий раз. – Дзюба хотел добавить: «Если этого еще не сделал Смолов», – но придержал язык за зубами, всё-таки Игорь стоял рядом, а при нём такого рода шуточки шутить было рисково. Сашка бы не обиделся, Артём знал точно, прыснул бы ядом в ответ и успокоился, а вот Акинфеев… - Да похер. Всё, до завтра. – пожав руки одноклассникам и закинув два рюкзака на плечи, Кокорин потопал к выходу. - Впизживай. – коротко бросил Дзюба и шутливо запустил в Сашку губкой для мытья доски. - Дурак ты, дурак. – учительским тоном выдал парень и, покачав головой осуждающе, отряхнул рукав темно-синего джемпера. Тёма кинулся было найти еще что-нибудь, чем можно запустить в друга, но тот мигом выскользнул за дверь и хлопнул ею. - Ну? Я понёс или будешь дальше спорить? – трудовик обычно торчал в школе до пяти часов, то от скуки ремонтируя мебель, то возясь с малышнёй, которая ходила к нему на кружок и выпиливала всякие уродства из досок, предназначенных для ремонта кладовки. Поэтому, решив, что к нему еще можно было обратиться за помощью, Игорь взялся за стул. - Потом отнесёшь, завтра. – мягко и ненавязчиво Артём погладил руку друга, вроде бы для того, чтобы остановить его. И Акинфеев несколько секунд даже верил Дзюбе, пока тот не пополз пальцами по его локтю к плечу. - Завтра Татьянка увидит его и опять дневники нам разрисует. Мне, конечно, всё равно, но маме неприятно. – вывернувшись из руки одноклассника, Игорь стоял на своём. - Утром отнесём. Давай посидим, мне надоело полы мыть. – но и Тёма не отступал, шагнув следом за Акинфеевым. - Ты их и не мыл еще. Два ведра воды принёс и ноешь. – парень разволновался. Если бы Дзюба был чуть внимательнее, он непременно заметил бы бегающие глаза Игоря и нервные движения, которыми он выдёргивал швабру из-за того же шкафа. Акинфеев догадался о том, что Артём собирается сделать и ужаснулся. Конечно, их отношения, развивающиеся вообще не в дружеском ключе, предполагали определённые вольности и касания, но от одной мысли о поцелуях с Тёмой у Игоря начинала кружиться голова. Не потому что ему было противно, нет, просто это было так странно и необычно, что даже в воображении эти кадры вратарь не мог нарисовать. Дзюба он же такой… Дзюба, как с ним целоваться? Одно дело за руки подержаться или позволить погладить свои коленки под партой на физике, а другое обменяться слюнями. Впрочем, Акинфеев также догадывался, что вечно бегать от Тёмы у него не выйдет, во-первых, потому что рано или поздно терпение у форварда закончится и тогда Игоря снесёт ударной волной разорвавшейся бомбы чувств Дзюбы, а во-вторых, самого Игорька даже сквозь страх и неизвестность тянуло к Артёму, и, возможно, при других обстоятельствах он бы не стал уворачиваться, но Тёма всегда выбирал неудачные моменты. – И стул сломал. – добавил он неловко, забрасывая тряпку в ведро с водой. - Ты хуже девчонок, принцесса. Зудишь, как комар. – Дзюба даже не подумал над тем, что мог своими словами обидеть вратаря, который, кстати, даже поёжился от услышанного. Мало того, что Тёма зачастую вёл себя с ним, как с девушкой, так еще и вслух теперь стал сравнивать. Это, конечно, обидело Игоря. Парень поднял тяжелый взгляд на друга, но тот даже не заметил потускневшего лица Акинфеева, продолжив болтать. – Мы с Саней, ёпт, одним ведром воды всё моем, еще и цветы полить этой водой можем, чтобы не идти вниз и не выливать его. Я, наверное, ни разу полы не мыл. А, я ж Кристинку просил, она нам помогала всегда. А ты замороченный – пиздец. - Тогда пересаживайся от меня нахрен и сиди со своим Кокориным. А Кристинка пусть за тебя полы моет. – злость сверкнула в словах Игоря, и Тёма насторожился. Недоумевая, он посмотрел на вратаря, но тот сохранял внешнее спокойствие и, казалось, разговор продолжать был не намерен. Умело орудуя шваброй, Акинфеев домыл линолеум под партами среднего ряда и лёгкой походкой направился в другой угол. - Ладно, давай швабру. – Дзюба по простоте сердечной решил, что Игорь надулся из-за бездействия форварда, поэтому поспешил поправить ситуацию и помочь однокласснику. - Сам домою, без тебя. – без какой-либо укоризны, сухо ответил Акинфеев, отмахнувшись от одноклассника. - Нет, я тоже хочу. - С Кокориным помоешь потом! - Игорь, дай сюда! – прорычал Дзюба, вмиг из игривого котёнка превратившись в царя зверей, готового разорвать любого непокорного. - Отойди с чистого, Артём! – возмущенно попятившись назад, Акинфеев понял, что оказался зажатым в углу класса. Глаза форварда недобро вспыхнули синим пламенем и обожгли лицо Игоря бледностью – флешбеки тут же напомнили, что после таких взглядов со стороны Тёмы дело обычно заканчивалось побоями. Но деревянную ручку вратарь не отпустил, мокрыми покрасневшими руками прижав её к груди еще сильнее. Дзюба, надо сказать, тоже был не промах и уступать не любил, он, захватив пальцы парня, принялся упрямо тянуть швабру на себя. - Да хватит уже, блять! - Вот именно – хватит. – вратарь нахмурился сильнее, почувствовав, как Артём подошёл ближе и обступил его ноги с обеих сторон. Несколько секунд парни молча смотрели друг на друга. - Ну и похуй. – оттолкнув от себя Акинфеева вместе с несчастной шваброй, Тёма психанул и пошёл к партам. - Как всегда. – себе под нос пробурчал вратарь и пожал плечами, разозлившись на Дзюбу еще сильнее. - Чё ты вот, я не пойму? – Игорь продолжил размазывать воду по полу, стараясь даже периферийным зрением не следить за лежавшим на парте форвардом. Дзюба тоже молчал, покачивая ногами и иногда стукая ими по задвинутому стулу. – Игорёк? – Акинфеев всё так же, без слов, отжал тряпку и понёс её вместе со шваброй в угол, который все годы был их родным домом. – Акинфеев, ты оглох? - К сожалению, нет. - Когда мы в последний раз дрались, не помнишь? – от прозвучавшего в тишине класса вопроса по коже Акинфеева пронёсся ветерок воспоминаний. Сошедшие синяки и ссадины будто вновь проявились на его коже, а ушибленная когда-то особенно сильно кисть отозвалась фантомной болью. - Помню, после рабочей линейки в конце августа. А что, хочешь повторить? – с неприкрытым гневом спросил Игорь, даже не посмотрев в сторону одноклассника. Иногда Дзюба задавал странные вопросы и прочитать его мысли было очень трудно, что хотел сказать, к чему он это спрашивал – оставалось только гадать на кофейной гуще. - Ага, не видно, ёпт? – со смешком произнёс Артём, явно не настроенный на драку, и, совершив попытку встать с парты, неудачно развернулся. Нижняя часть форварда с жутким грохотом свалилась на пол, благо руки его среагировали быстро и успели ухватиться за другой стол, на котором стояли стулья, ну, до того момента, как Тёма решил поменять своё местоположение. А в связи с тем, что Дзюба еще и поставил их не так, как попросил Игорь, а как «смешнее», один стул оказался в проходе, а второй застрял между партами, в аккурат над ногами форварда. Все, кто играет в футбол, должны были привыкнуть к полётам и падениям еще в детстве и не бояться их, но Артём, слетевший со своего места, выглядел таким напуганным, будто привидение увидел. Откинув швабру в сторону, Акинфеев бросился к другу, не поняв даже сначала, что на этот раз стряслось с этим раздолбаем. - Живой? - Ну-ка, иди проверь, дышу или нет? – Тёма вытянул губы трубочкой и прикрыл глаза, стараясь не улыбаться. - Придурок. – подняв стул на место, Игорь протянул руку другу. – Вставай. – Дзюба вместо того, чтобы послушаться парня, переплёл свои пальцы с Игоревыми и виновато посмотрел на него. - Пятки отбил нахер. - Не надо было на парте лежать, повезло, что хоть не покалечился. Второго инвалида Саламыч не вынесет. – без укора сказал вратарь и легонько дёрнул Артёма на себя. Тот продолжал находиться в подвешенном состоянии и, рассматривая Акинфеева снизу, находил в нём новые привлекательные детали. Взгляд его упал на чёрный ремень в джинсах Игоря, выглядывающий из-под рубашки, вроде бы, что такого, все носят, чтобы штаны не потерять, но на вратаре он смотрелся необычно, Тёма бы сказал: «Как на взрослом». А закатанные рукава одной из шести клетчатых рубашек – Дзюба считал – в этот раз синей, вообще сводили его с ума. Кто-то, возможно, и не обратил внимания на эту мелочь, но форвард в какой-то момент обнаружил себя, с восторгом рассматривающим крепкие руки одноклассника, которые вообще никак не вязались с внешностью хрупкого и тихого мальчика. Возможно, не будь футбола, у Акинфеева не было бы таких сильных пальцев, вздувшихся и затуманивающих сознание вен, ветвями тянувшихся под рукава, и чуть грубоватой кожи. И Артём хотел бы не думать о том, как красиво бы эти руки смотрелись на его, Дзюбы, плечах, или как крепко могли бы стискивать его грудную клетку в тесном объятии, хотел бы, да не мог. Эта глупая перепалка, случившаяся по до сих пор неведомым Тёме причинам, совершенно не вписывалась в их уже ставшее привычным времяпровождение, чем серьёзно расстроила его. А то, что Игорь помнил об их последней драке, удручало в квадрате, Артём-то уже начал считать, что прошлого не было, оставалось только приятное настоящее с совместными прогулками и еще более приятное будущее с поцелуями и горячими прикосновениями к обнажённой коже, но прошлое не могло измениться по прихоти парня, поэтому забывать о нём, конечно, не следовало, чтобы не допускать ошибок в будущем. Привыкнуть к «таким» изучающе-раздевающим взглядам форварда Игорю всё еще было сложно, поэтому он каждый раз отворачивался стыдливо, осязая, как Дзюба исследует его тело, перебираясь с одной его части на другую, плавно, по-улиточьи медленно. Возможно, когда-нибудь он станет не так остро реагировать на внимание со стороны Тёмы, ведь его тёплые ладони в связке со своими он уже полюбил, значит, и к остальному привыкнет со временем. За эту слепую влюблённость и восхищение в глазах Артёма он, наверное, мог простить придурочному форварду всё – и острые слова, и странные сравнения, и даже глупые вопросы. - И чё, ты…каждую драку помнишь? – если бы Игорь знал, как сильно Тёма хотел извиниться за свои поступки, он бы никогда не вырвал руку из его пальцев и не отвернулся бы так хладнокровно от него. Но Акинфеев подумал, что это очередной вопрос в пустоту, не понял, к чему Дзюба клонил. - Нет, не каждую. – действительно, бои, происходившие до восьмого класса, Игорь стал подзабывать, они в его памяти сливались в одно сплошное озеро унижений и синяков. - Я больше тебя пальцем никогда не трону! Обещаю, правда. – глухие слова выстрелили в спину вратаря и посыпались стеклянным градом на пол, только осколки всё-таки проникли под кожу парня и вызвали в нём тёплое цунами, способное смыть больные воспоминания. Велико было и сожаление, и чувство вины в этом маленьком обещании. Артём, говоря от чистого сердца, надеялся, что Игорь поверит ему и простит. Слово «извини» так и не прозвучало, но обещание, данное со всей серьёзностью клятвы, всё же нашло отклик в душе Акинфеева. Он молча развернулся на пятках к поднявшемуся Дзюбе и прямо в глаза, с легкой улыбкой на губах, произнёс: - Ну, а если не пальцем? – Артём вытаращил глаза и даже руки, до этого поднятые в примирительном жесте, опустил поражённо. Таких слов от Игоря он, разумеется, не ждал, да и не забрались еще их отношения на ту стадию, когда можно вот так шутить. Он-то, дурак, при нём стал глотать сальные шутки, чтобы не смущать, а Акинфеев сам, как оказалось, был не прочь отмочить что-нибудь эдакое. У форварда, который так и не понял, простили его или нет, возник резонный вопрос: «Если не пальцем, то.. чем?» – затылок у Тёмы тут же похолодел, а дыхание прервалось от сбежавшихся в одну компанию пошлых мыслей, совершенно неуместных при выяснении отношений. Артём всего-то хотел извиниться, намекнуть, что сожалеет и драки устраивать не намерен, во всяком случае с Игорем, а Акинфеев, казавшийся скучным и нудным, вместо желаемого прощения вогнал нападающего в краску и удивил брошенной фразой даже сильнее, чем раздвинутыми коленками. Признавать это Тёме не хотелось, но острый на язык вратарь стал его пугать. Как вести себя со скромным мальчиком Тёма примерно знал, а вот как справиться со стихийным бедствием, маскировавшимся под тихоню, – нет. Смешливый Кокорин, если бы услышал от друга об этом, долго бы катался по полу в истерике и в итоге бы всё равно не поверил, что Дзюба, с остервенением гонявшийся за вратарём, как койот за дорожным бегуном, теперь сам боится Игоря. Тишина, обнявшая парней за плечи, оставалась непрерванной еще с минуту точно. Каждый из них следил за реакцией другого: Тёма ждал, что Акинфеев засмеётся неловко и объяснит, как бывало, что всё это шутка, а Игорёк, наблюдавший за происходившими с лицом Артёма метаморфозами, свои слова переводить в юмор и не собирался. О сказанном он ни капельки не сожалел, хотя бы потому, что открывшееся ему зрелище того стоило. Вечный шут и разгильдяй обескураженно открыл рот и моргал так часто, что Игорь вполне мог простудиться от сквозняка, созданного Тёмиными ресницами, если бы стоял чуть ближе к другу. Но Артём сумел взять себя в руки и тут дамбу наконец-то прорвало. - Ой, иди ты в жопу! – вскрикнул он, возмущенно. – Я с тобой серьёзно, а ты...! Мой свои полы, я воду отнесу. Что за человек, блять. – мгновенно нахмурившись, форвард порывисто схватил ведро и направился к выходу из кабинета. Довольный собой Акинфеев, конечно, не мог упустить из виду красные кончики ушей одноклассника и чуть вжатую от стыда в плечи голову. Смущать, как оказалось, Игорь умел не хуже самого Тёмы.***
Увидев Сашку со своим рюкзаком, Федя несказанно обрадовался, потому что сил еще и за ним идти не было совсем. Подготовка к концерту выматывала похлеще тренировок, безмозглые школьники из среднего звена превратили актовый зал в фотостудию и позировали в криво сшитых костюмах, те ребята, что постарше, пели песни мимо фонограмм. А Смолов, охрипший и взвинченный до покалывания в висках, просто сидел и охеревал, понимая, что несёт ответственность не только за сценарий, но и за всех идиотов, вызвавшихся поучаствовать в мероприятии. Даже Сашина поддержка не спасала его, что, впрочем, Кокорин и так прекрасно видел, поэтому старался не липнуть к нему слишком сильно. После обрушившегося на восьмиклассников занавеса, Сашка быстро ретировался за вещами Феди, догадавшись, что силы капитана вот-вот сойдут на нет, и он соберётся домой. А в таком дёрганном состоянии Смолов и вовсе мог забыть о своём рюкзаке. - Спасибо, Саш. – в коридоре, где они встретились, никого не было, потому Федя позволил себе невесомо чмокнуть Кокорина в ухо и приобнять друга за талию. – Как же меня заебали эти идиоты! Я, блин, наизусть уже все их сценки и песни выучил… И эти еще! Ну, не умеешь петь – не вой! – Смолов вновь начинал заводиться, Сашка быстро понял, что нужно сменить тему, поэтому негодование друга по поводу репетиции не поддержал. - Пошли ко мне? Ба целыми днями на кухне. У меня Васёк разожрался, как бегемот, мама теперь заставляет гулять с ним в два раза дольше, чтоб он вес сбрасывал. – улыбка, хоть и ненадолго, но всё же посетила губы Фёдора. Рассыпаясь в подробностях и деталях, Саша не заметил, как они добрались до раздевалки. – Бабушка, кстати, сегодня обещала вареников налепить с вишней. Пойдём? - Ладно, это немного утешит меня. – завязав на Сашке свой шарф, сказал Федя и еле сдержался от того, чтобы не полезть к парню с поцелуями. Дверь в квартиру Кокориных была не заперта, Саша на это только злобно фыркнул: «Сколько раз говорить, что мы не в деревне», – и вошёл в прихожую. Фёдор проследовал за ним. В комнате пахло жареным луком и апельсинами, учуявший эти несовместимые запахи Кокорин насторожился, боясь, что бабушка вновь начала экспериментировать со вкусами, насмотревшись «МастерШеф». Карауливший дверь пёс ворчливо облизал руки Смолова и, посчитав свою миссию по охране квартиры во время отсутствия непосредственных хозяев выполненной, потопал в гостиную. - Заходи, чё ты встал там? – Саша расставил и свою, и Федину обувь по полкам и пригладил хохолок на затылке друга. - Озяб? Так и знала! – выплыв из кухни, принялась браниться маленькая чуть полноватая женщина в халате с платком на голове, завязанным на манер Солохи из старого гоголевского фильма. – Говорила тебе, надевай шапку, Санька! И так не учишься, а это совсем дураком станешь! – с легким южным говорком защебетала она, взмахивая полотенцем. - Да, бабушка, ну, опять ты начинаешь. – по-доброму улыбнулся Саша, чмокнув женщину в щеку. Она, хоть и изображала суровость, никогда всерьёз на непутёвого внука не злилась, зная, что если Сашка и бедокурил, то не со зла, а от чистого сердца, по незнанию. - А кто это с тобой? – обратив внимание на темноволосого парня, мявшегося у двери, спросила Надежда Петровна. - Федя Смолов. – после этого женщина всплеснула руками удивлённо и сложила их в замок на груди. Бывшего когда-то завсегдатаем дома Кокориных Смолова она не видела уже неизвестно сколько лет и, конечно, при встрече не узнала его, запомнив парня пятилетним темноглазым сорванцом с вечно надутыми губами. - Федюшка? Ну ты и вымахал! – Смолов подумал, что его имя уже настолько исковеркано, что дальше, кажется, уже некуда. - Здравствуйте, Надежда Петровна! – женщина бросилась обнимать его, наклоняя парня к себе. Сашка хотел остановить бабушку, но, увидев беспечную улыбку на лице друга, остановился. - Вот таким тебя помню, – Надежда Петровна опустила руку, показав рост тогдашнего Феди. – Ну, дела! - Да это когда было-то… – обескураженный вниманием Сашиной бабушки Смолов переступил с ноги на ногу и улыбнулся еще раз. - Как учишься? Поди медаль дадут? – быстро спросила она, уставив на парня любопытные, немного выцветшие от возраста васильковые глаза. - Должны дать. - Ой, умница! Ну какой взрослый стал! Красавец! – женщина погладила гостя по плечу. – А не зря мать тогда еще говорила, что бабник растёт! Теперь, поди, от невест отбоя нет? – хитренько улыбнувшись, Надежда Петровна покачала головой. Взгляды Кокорина и Смолова встретились. - Да что вы, какой там. – придушенно пробормотал Фёдор. - Мать боялась, что женишься в шешнадцать. Собирал вон там, в беседке, целую толпу девчонок вокруг себя! – и слова Сашкиной бабушки были чистой правдой, Смолова всегда тянуло к девчонкам, чуть ли не с пелёнок. Ну, а их, соответственно, к нему, потому что такого воспитанного кавалера, еще и умевшего играть в дочки-матери, они нигде не видели. - Слава богу, не женился еще. – с неподдельным облегчением выпалил Федя быстрее, чем следовало бы. Сашка усмехнулся. - Не спеши, Федюша, не спеши. Ты парень умный, учись. Это Сашку нашего надо в добрые руки пристроить, а то он с этим Зюбой своим… – осмыслив услышанное, Смолов почувствовал себя прескверно. Возможно, если бы не он со своей настойчивостью, Саша бы влюбился в какую-нибудь смазливую куколку и дружил бы с ней, встречался, а потом и женился бы на ней на радость родителям и бабушке. А так, по мнению капитана, выходило, что это он стал причиной несчастья семьи Кокориных и, скорее всего, самого Сашки тоже. - Ба! Хватит уже. Покормишь нас? – Кокорин прервал бабушкины мысли вслух, переключив её на более приятную для неё же волну. - Конечно! Руки мойте! – женщина, спохватившись, убежала на кухню и через пару секунд уже загремела посудой в шкафу. Улыбнувшись другу немного виновато, Саша кивнул в сторону ванной и повёл Фёдора за собой. - Чё случилось? Ты как будто лимон съел. – уже в ванной поинтересовался Сашка и заглянул в лицо подрастерявшему хорошее настроение Феде. - Да, знаешь, я сейчас в первый раз подумал о том, что будет дальше. – парень попытался отвернуться, включив горячую воду и засунув руки под кран. Тревожные мысли неприятно щипали сердце. Смолов особо сентиментальным не был, с девчонками встречался до тех пор, пока те не начинали надоедать или мешать свободному времени, ни на что серьёзное никогда не рассчитывал и попытки подруг привязать его к себе пресекал на корню, оправдываясь возрастом: «Ты еще меня жениться на себе после этого заставь!». Нарисовавшийся на горизонте Кокорин никаких претензий не предъявлял, хоть и ревновал к Миранчукам, о будущем не говорил и подарков не требовал. Они были как бы вместе, но при желании могли в любой момент разбежаться, что и печалило Смолова. - И? – Сашка размазал по пальцам голубое мыло с неприятным морским запахом, не подозревая о раздутых до размера воздушного шара страхах друга. - Ничего хорошего. - Почему? – детская непосредственность Кокорина часто спасала его от ненужной информации, которая могла бы покалечить его нежное сердечко или тронуть психику. Поэтому в данном диалоге между Сашей и Федей стояла непрошибаемая стена, сквозь которую слова последнего не проходили. - Потому. – Фёдор вытер руки полотенцем с цыплятами и приоткрыл дверь, понадеявшись выскользнуть из комнаты раньше, чем до Сашки наконец-то дойдет смысл разговора. Но до Сашки дошло, и то, что дошло ему совсем не понравилось. Уцепившись за запястье Феди, он придержал его и закрыл дверь. - Чё ты несёшь, Смолов? – тон разговора сменился, Кокорин из пушистого кролика превратился в дикобраза, готового выпустить иголки. - Ну, вот сколько это будет длиться? До выпускного? А потом? – устало спросил Фёдор, пряча глаза от друга. Выглядеть как истеричная барышня он не хотел, поэтому старался держаться с достоинством и скрывать излишнюю эмоциональность. Подлинное недоумение отпечаталось на лице Саши. С чего Федя начал эту глупую панику парень не понял, но очевидным было то, что её нужно немедленно прекратить, поэтому Кокорин, вздохнув, стал подбирать слова. - А потом... я поступлю туда, куда ты поступишь. У меня всё равно планов не было никаких. И мы будем вместе учиться, жить в одной комнате. – Саша даже улыбнулся, кивнув, и полез к Смолову, чтобы обнять и успокоить. - А когда мать с отцом внуков потребуют, чё скажем? – уложив подбородок на плечо Фёдора, Кокорин обхватил его спину руками. - Скажем, что им еще рано быть бабушками и дедушками. - Ладно, не бери в голову. – выход, предложенный Сашкой, был слишком утопичным, чтобы воплотиться в реальности. Поэтому капитан лениво согласился, постаравшись абстрагироваться от собственных грызущих кошмаров. - Федь, «навсегда» – это, конечно, слишком дохуя, но вот лет двадцать-тридцать я могу тебе пообещать. – мурлыкнув, Кокорин погладил Смолова по позвоночнику, спустившись ладонями к копчику. – А потом на меня старого и так никто, кроме тебя, не позарится. – Федя улыбнулся. «Наконец-то», – мысленно выдохнул Саша и прижался щекой к уху друга. - Как думаешь, у меня руки добрые? – Фёдор ответил на объятья, вцепившись в Сашку, как в спасательный круг. Слова друга, где-то примитивные, где-то немного пафосные, распылили в прах все пугающие Смолова мысли. - Не знаю, смотря, что ты ими делать будешь. - После обеда покажу. – заинтригованный Кокорин вскинул бровь и издал удовлетворённо-удивлённый звук, но Смолов поспешил спустить его с небес на землю. – Когда буду тебе геометрию чертить. – Сашка цокнул и щипнул парня за бок, вызвав у того тихий вскрик и смех. На душе у Феди просветлело, из ванной он вышел с улыбкой на лице и лёгким сердцем. Он услышал то, что хотел.***
После тренировки Дзюба с Акинфеевым брели к дому вратаря чересчур медленно даже с учётом их усталости. Тёма сжимал прохладную руку Игоря и внутренне ликовал. Месяц висел над домами, меж деревьев пробивался свет фонарей широкой улицы, а под ногами хрустели листья. Акинфеев изредка что-то спрашивал, нарушая молчание, но больше чем на две фразы его не хватало. Дзюба на разговоры был не настроен, он, шагая в ногу с Игорем, уносился в мечтах в непреодолимые дали. Взглянув на вратаря, парень в очередной раз подумал, что жизнь несправедлива. Даря одно, она безжалостно отбирала другое, наверное, еще более дорогое и желаемое. Вот, думал он, если бы и Игоря пригласили в «Зенит», если бы и он смог вместе с Артёмом переехать в Петербург, если бы они смогли и в северной столице вот так гулять по тёмным дорожкам, тогда бы Тёма был абсолютно счастлив. Но, к сожалению, судьба поставила его перед выбором – либо Игорь, либо будущее и «Зенит». Признаться самому себе, что он всё-таки готов променять влюблённость на мечту, Дзюба не мог, но внутренне ощущал, что это именно так. Согретый присутствием форварда Акинфеев порой перебирал пальцами, обращая на себя внимание парня, шмыгал носом и вздыхал громче обычного. Как правило, на все эти хитрые уловки Артём реагировал вполне искренними вопросами типа: «Замёрз?», «Устал?» или «Дать перчатки?». Но Игорь только мотал головой отрицательно и продолжал идти, всё еще боясь быть увиденным кем-то из знакомых. Уже возле дома Акинфеев по привычке предложил Тёме зайти в гости, потому что Ирина Владимировна спрашивала про форварда чаще, чем про дела сына в школе. Несмотря на то, что Артём уже был в гостях у друга, появляться там после прошлого раза было стыдно. Замкнутое пространство и домашний, не такой сдержанный, как в школе, Игорь творили с ним нечто невообразимое. В голове сразу формировался план, согласно которому нужно было подпереть дверь стулом, схватить Акинфеева и целовать, пока губы не устанут. Поэтому, понимая, что вратарь вряд ли одобрит эти безрассудные действия Дзюбы, последний сдерживался всеми силами, отказывался, придумывая глупые отмазки, лавируя между «у меня носок на левой ноге дырявый» и «ты же опять меня кормить будешь, а потом я усну нахер, не выгонишь». А Игорь с радостью бы оставил его себе, но не мог. Поэтому они уже несколько дней доходили до дома вратаря, останавливались у полусломанной лавочки и болтали, пока Акинфеев не начинал мёрзнуть. Каждый вечер Артём крутился возле друга, не зная, как к нему подступиться, то улыбался несмело, то переминался с ноги на ногу, приближаясь на шаг и тут же отходя на три, то выдавал специфичные шуточки, которыми даже сам не был удовлетворён. Игорю, в принципе, было вообще всё равно – смешно шутит Дзюба или глупо, он, вопреки своему суровому образу, смотрел на Тёму, хлопая пушистыми ресницами и улыбаясь. Видя, как сильно старается Артём, Акинфеев кивал, поддакивал и, толком не слушая его, залипал на оживлённо кривляющееся лицо парня. Форвард то и дело опускал подбородок, глядя на Игоря исподлобья, и чесал нос, смущаясь. Глядя на парня, Акинфеев ловил себя на желании обвить его руками и, уткнувшись носом в толстую куртку Артёма, стоять долго-долго. Делать шаги навстречу Игорь отчего-то не мог, то ли всё еще боясь обмана, то ли переживая, что Дзюба будет против его инициативы. И поэтому, так и не преодолев общую неловкость, Тёма неизменно уходил, бросая на прощание, уже ставшее ласковым: «До завтра, принцесса».***
Стоит сказать, что последние дни первой четверти шли тяжело не только для учеников, но и для учителей, уставших от непроходимой тупости и лени замученных детей. Урок русского языка и следующее за ним занятие по литературе Любовь Михайловна превратила в киносеанс для одиннадцатиклассников, а сама тем временем занялась проверкой сочинений пятиклашек. Фильм, отснятый еще до рождения самой учительницы, нисколько не заинтересовал старших школьников. Они, вместо того, чтобы вникать в суть сюжета, искали себе занятия по вкусу и старались не уснуть. - Блин, когда он уже убьёт её? – спросил не выдержавший накала страстей Лунёв чуть громче, чем следовало. За сорок минут фильма парень успел поиграть с Кузяевым в крестики-нолики, послушать музыку, полистать новости в интернете и даже подремать минут пятнадцать, пока сосед по парте не разбудил его. - Скоро, наверное. – шикнул Далер, продолжив рисовать корабль на самом последнем листе в тетради по литературе, всё равно её никогда не проверяли. - Чё они только находят в этих дурах? Она ж со всеми! – Андрею больше нечем было заняться, поэтому от безысходности он обратился к обсуждению фильма, значительную часть которого пропустил мимо своего внимания. - Не знаю. – сказал Кузяев и, отвлёкшись от художества, с тоской посмотрел на Артёма, прилипшего к Акинфееву и задумчиво положившего голову на его плечо. - Мне больше скромные нравятся. – Лунёв пожал плечами и заглянул в тетрадь Далера. На клетчатом листе красовался огромный парусник, похожий на «Чёрную жемчужину» капитана Джека Воробья. Кузяев другу ничего не ответил, перевернув лист смущенно. Неразлучная парочка, состоявшая из вратаря и форварда, перед уроком пересела с первой парты за последнюю и на фильм, как и остальные парни, не реагировала с должной серьёзностью. Игорь изредка улыбался, слушая шутливые комментарии форварда, который то мультяшно озвучивал персонажей, то принимался задавать глупые вопросы, зная, что Акинфеева это непременно улыбнёт. Откровенная сцена, явившая одиннадцатиклассникам прелести сексуальной стороны жизни, оживила Дзюбу. Посмотрев на экран секунды две, Тёма спросил шёпотом: - Игорь, ты смотришь порно? – кинокамера отошла в сторону, скрыв непотребства от школьников, но по плавной музыке, похожей на патоку, было понятно – герои занимаются сексом. У Игоря брови взлетели вверх, а сам он, подумав наивно, что недослышал что-то, ближе наклонился к другу. Не мог же Артём об этом вслух спросить, в самом-то деле. Тем более на уроке. Акинфееву показалось, что вопрос прозвучал не как вопрос, а как утверждение, которое относилось к экранизации. - Что? – вратарь прищурился, будто бы это могло поспособствовать улучшению слуха, и подставил ухо Тёме, чтобы тот повторил сказанное. Но ехидно-острая сосредоточенность, отразившаяся на лице Дзюбы, говорила Акинфееву о том, что он услышал всё верно. Здравомыслие, помахав ручкой, тут же пошло гулять в окно, а сам Игорь остался рядом с любопытным форвардом, который, кажется, даже улыбнулся мельком, заметив замешательство Акинфеева. - Ну, смотришь? – нетерпеливо поёрзав, переспросил он и закусил губу с коварной улыбкой. Глаза его бессовестно насмехались над озадаченным Игорем, Тёма отметил болезненную красноту на ушах друга и его удивлённый взгляд. Взяв небольшую паузу, вратарь задумался. Говорить зазорную правду еще и в такой обстановке было, как минимум, глупо, сарафанное радио в классе работало лучше, чем допотопное школьное. К тому же, зная о таланте Артёма разводить людей на откровенность, Игорёк мог с уверенностью сказать, что на одном вопросе его любопытство не закончится. После честного ответа Тёма захочет узнать, что именно предпочитает одноклассник, в какое время суток и, без сомнения, поинтересуется еще какими-нибудь тонкостями самоудовлетворения. Возможно, спроси форвард об этом в один из тёмных вечеров, после совместной прогулки, Игорь бы не стал лгать и, пусть и со смущением, но ответил бы откровенно, без вранья, а сейчас Акинфеев, смотря в горящие глаза Тёмы, просто не мог сказать, что вот уже несколько недель смотрит исключительно на парней, которые спят с парнями. Преимущественно, с крепкими и голубоглазыми парнями. Знал бы Артём, сколько времени Игорь обычно тратит на выискивание порнухи с актёрами похожими типажом на форварда, растаял бы, как сосулька по весне. - Нет. – соврал Акинфеев и, поспешно отвернувшись от Тёмы, судорожно залистал толстый серо-жёлтый учебник. Дзюба своим внезапным любопытством загнал его в угол, выбраться из которого без потерь, казалось, было невозможно. Естественно, Тёма Игорю не поверил, он, как рентген, своими цепкими глазищами давно уже просканировал Акинфеева и узнал честный ответ. - Не ври. – в самое ухо прошептал Артём и отклонился, чтобы понаблюдать за реакцией соседа по парте. Как же ему нравилось доставать Игоря, причем раньше Дзюба получал сомнительное удовольствие от злых насмешек и необоснованных побоев, теперь же он млел, когда видел малиновое смущение и взволнованные взгляды вратаря. И если бы был такой вид спорта, Артём однозначно взял бы в нём чемпионство, потому что так профессионально изводить Акинфеева удавалось только ему. Стоит сказать, что даже в этом перешёптывании на виду у всего класса Дзюба видел что-то такое откровенное, нахально-публичное, что непременно должно было оставить метку на Игорьке, его метку, Тёмы. Ведь он с некоторых пор считал вратаря своей собственностью, которую ревностно охранял и всячески лелеял наедине. - Не вру. – сквозь зубы, сжав ручку до побеления пальцев, ответил Игорь и вновь почувствовал будоражащее бабочек в груди дыхание Артёма. - Мне как-то попалась порнуха, – начал он тихо, – где мужик выебал пирог. Короче… – у вратаря округлились глаза, он, чтобы не обратить на себя внимание одноклассников, тихо ущипнул Дзюбу за ногу, чтобы тот хоть иногда включал мозги и думал над своими словами, прежде, чем они вырвутся из его рта. - Это был «Американский пирог», Артём. – фыркнув, Акинфеев дёрнул уголками губ, поразившись странным предпочтениям друга. Фантазия его беспощадно ухмыльнулась и потрудилась в подробностях изобразить эту мерзкую картинку в голове Игоря. – Что вообще за рандомные вопросы и охерительные истории? - Нет. Это было порно. – со всей серьёзностью Тёма покачал головой и чуть приподнял брови, мол, я-то знаю, что смотрел. – Он, короче, сидел под сто… - Очень за тебя рад. – не дав Дзюбе досказать фразу до конца, выпалил Акинфеев и приложил руку ко лбу. Ему стыдно было даже слушать об этом, а Артёма не смущало совершенно ничего, он будто о походе в цирк рассказывал. Игорь бросил взгляд на экран, там уже вместо эротики показывали масштабную бойню на одном из широких полей России-матушки. И это, по мнению вратаря, должно было хоть немного заинтересовать Тёму и заставить того соскочить с глупой и неуместной для урока литературы темы. Заметив, что Игорь обратил внимание на экран, форвард тоже отвлёкся на сражение и даже замолчал ненадолго, Акинфеев выдохнул, расслабившись, но побоищу режиссер уделил катастрофически мало времени, поэтому Тёма спустя несколько секунд вновь повернулся к соседу по парте и застыл с приложенным к его губам пальцем Игоря. Поняв, что отставать Артём не собирается, Акинфеев с ужасом ждал, когда Дзюба на серьёзных щах начнёт выяснять, какую порнуху любит вратарь. Сам виновник этого неловкого разговора тревожно молчал, даже не улыбаясь, будто раздумывал над чем-то крайне серьёзным и чуть ли не делал самый важный выбор в своей жизни. Отняв палец вратаря от своих губ, Тёма придвинулся к Игорю вплотную. - Ну, если ты сам не смотришь, приходи ко мне, вместе мы…это… – вообще-то, этот бессвязный поток сознания должен был оформиться в шутливое приглашение на какой-нибудь фильм и сыграть в пользу Дзюбы, но на выходе получилось что-то очень несуразное и нелепое, абсолютно не похожее на задуманную им вначале реплику. Услышав самого себя, он вдруг подумал, что теряет хватку, ведь раньше, чтобы ляпнуть какую-нибудь чушь не требовалось особых усилий, достаточно было просто рот открыть. «Блядский Игорь! Всё портит вечно!» – разозлённо фыркнул голос в голове форварда. – Ну… вместе чё-нибудь посмотрим. - Ты в своём уме, Дзюба? – серьёзно спросил Игорь. Обескураженному вратарю стало смешно и страшно. Логика Тёмы внушала нешуточный ужас, как тот только смог связать порно, пироги и вратаря в одно целое – было неясно. - Нет. – совершенно искренне отозвался форвард и растянул кривоватую улыбочку, Игорь последовал его примеру. - Я заметил. – вратарь понимающе кивнул и, бросив еще один взгляд на друга, отвернулся, сохранив безмятежность на лице. В фильме происходила дичайшая нелепица, заезжий барин гарцевал вокруг девицы в голубом платье, а её уродливый жених с ненавистью смотрел на эту сцену. Одиннадцатиклассники уже лежали на своих партах, кто-то болтал, кто-то залипал в телефон, а кто-то, как Сашка, устроившись на руке Смолова, дремал, пуская слюни. Экранизация шла тяжело, вернее, не заходила школьникам ни в каком виде. Даже Далер, прежде пытавшийся вникнуть в эту тягомотину, оставил свои попытки и начал слушать анекдоты Лунёва, коих тот знал около двух сотен. Только женская половина класса смотрела на экран с интересом, полностью погрузившись в атмосферу балов, красавиц, юнкеров и хруста французских булок. Молчание, возникшее после обсуждения порнографии, навалилось и на Дзюбу, и на Акинфеева. Парни не знали, как из него выпутаться. Сказавший лишнего Артём прикусил губу и выламывал под партой пальцы, гадая, испортил он своей неудачной шуточкой их с Игорем отношения или всё-таки нет. Вратарь тоже утонул в своих размышлениях и почти всерьёз задумался над предложением Дзюбы. Нет, фильмы откровенного содержания смотреть с Тёмой Игорь, конечно, не собирался, а вот по-дружески наведаться к нему в гости вполне можно было бы. Он хотел бы просто посидеть у Артёма в комнате, посмотреть, чем тот живёт, поболтать, но, вспоминая о том вечере с форвардом, Игорь непроизвольно дополнял идиллическую картинку неблагопристойными занятиями, которые, как ему казалось, ждали их в замкнутом пространстве. «А сам он, интересно, какое порно смотрит?» – красной лампочкой не к месту сверкнуло в голове Акинфеева. Оставшийся неудовлетворённым окончанием разговора Дзюба покачивал ногой нервно, подумывая над своими дальнейшими действиями. К его сожалению, затащить Игоря в гости не получилось, хоть форвард и понимал, что предлог выбрал самый что ни на есть идиотский, ему всё равно было обидно. Окончательно смирившись с молчанием, Тёма вспомнил о спутанных наушниках и новых песнях, присланных заботливым Кокориным, потому что: «Ты совсем отстал, как старый дед, хуйню свою слушаешь!». В поисках утешения Артём начал шарить по карманам и даже не заметил, как вратарь облапал его заинтересованным взглядом, скользнув им от шеи и до самых бёдер Дзюбы. Провозившись с комком проводов, которые он беззаботно закинул в рюкзак утром, Тёма подключил наушники к телефону. - Скучно. – фыркнул он, пожав плечами, будто извиняясь перед одноклассником. Игорь согласно кивнул и осторожно протянул руку за вторым наушником. - Можно? - Бери, не жалко. Только там… – замявшись, Дзюба потряс ладонью с сомнением, – …ну, всякая херня, если честно. - Я видел музыку на твоей странице ВК, не прибедняйся. – внимание, которое Игорёк не собирался скрывать, льстило Тёме до безумия. Радовало парня еще и то, что после весьма нестандартного приглашения в гости вратарь не обиделся и не послал его. «Привык, наверное», – подумал Артём, включая первую в списке песню. Чтобы не тянуться и не мешать форварду слушать музыку, Акинфеев просто положил голову на его плечо и уставился на руку Дзюбы, соприкасавшуюся с его собственной. Прогнав неловкость и навязчивое беспокойство, Игорь прикрыл глаза. Рядом с ним расслабленно, но неподвижно, чтобы не побеспокоить вратаря, сидел Тёма, из наушника орала какая-то попсятина, на экране вновь стреляли по солдатам, особо впечатлительные девчонки вместе с Любовью Михайловной плакали. Акинфеев вновь подумал о приглашении в гости. Сидевшая на другом ряду Катя весь урок не сводила глаз с парней. Она вот уже несколько дней ждала ответа Акинфеева на свою записку, о которой, к слову, парень совсем позабыл. И даже вытрясти украденную бумажку из Дзюбы не смог, потому что не очень-то она ему и нужна была, в самом деле. Любой дурак, имеющий средний уровень интеллекта, догадался бы, о чём может писать влюблённая девчонка объекту своего обожания. Поэтому вратарь не переживал по поводу утраченного послания Кати, считая, что Артём, стащив записку, оказал ему огромную услугу. Ведь благодаря ему Игорь мог совершенно искренне не испытывать чувства вины, само признание-то он в глаза не видел, следовательно, и говорить с Катей об её влюблённости был не обязан. Зато Тёма радовался, как ребёнок, когда Акинфеев невинно хлопал глазами, имитируя непонимание неоднозначных намёков Герун, и покидал её в недоумении. Сам Дзюба стал усерднее избегать общения с Кристиной, потому что видел, как Игорь меняется в лице и мрачнеет при одном лишь упоминании девушки. Надо ли говорить, что Катерина, услышавшая от Артёма страшную правду о наличии девушки у Акинфеева, страдала, но продолжала не верить форварду, списывая молчание вратаря на его нерешительность. После своего истерического побега из кладовки Герун долго думала над поведением Игоря, оправдывала его, ругала, исследовала страницы всех девчонок, что были в списке друзей на странице вратаря, и даже порывалась написать еще одно послание, но вовремя поняла, что, сделав это, растеряет последние крохи девичьей гордости. Видя, что её любимый Игорёк дарит всё своё время Артёму, Катя поняла, что люто ненавидит Дзюбу. В какой-то момент она стала винить в их нескладывающихся с Акинфеевым отношениях Тёму. Раньше форвард доставал Игоря и бил его, разрушал самооценку и уверенность парня, и поэтому, по мнению Кати, вратарь не начинал с ней встречаться, не до того ему было. Сейчас же Артём впутал Акинфеева в липкую паутину дружбы и не отпускал от себя ни на шаг, лишая Игорька возможности заводить личную жизнь. Но, несмотря на то, что враг был силён, отступать девушка не собиралась, обманывать себя ей было проще, чем оставить Акинфеева в покое и переключиться на кого-нибудь другого.***
Заперев пакеты с кормом для попугая в шкафу, Смолов вышел из кухни. Заявившись к нему без приглашения, Миранчуки оккупировали гостиную и теперь валялись на полу, как у себя дома. Федя, остановившийся в дверях, упёрся руками в бока и прищурился от недовольства, увидев картинку на экране телевизора. - Что вы смотрите? – спросил он таким тоном, что даже глухой бы догадался по мимике – Федя сейчас устроит разнос. Увлечённые интереснейшим по их меркам шоу близнецы синхронно обернулись в сторону говорящего. Лёша лежал на животе, подперев ладонями подбородок, брат-близнец сидел на нём верхом. - Это БиБиСи. – с взглядом «ты дурак?» сказал Антон, продолжая одной рукой держаться за загривок Алёшки, на заднице которого он удобно устроился. - Спасибо, я умею читать. Почему тут шлюх показывают? – усмехнувшийся от наглости парня Смолов склонил голову к плечу и вскинул бровь заинтересованно, потребовав объяснений. - Потому что мы смотрим про проституцию в странах Азии. – после этого Фёдор с осуждением посмотрел на Кокорина, который вольно распластался на диване, как осьминог. Саша напрочь забыл о мальчишках, хотя в отсутствие Феди, наводившего порядок на кухне по поручению матери, должен был следить за Миранчуками. Близнецы изначально планировали писать доклад по географии, но без пинков и ругани сделать это просто не могли. - Я тут не причем. Они спокойно себя вели, а я читаю «Мелкого беса». – Сашка, любивший фильмы ужасов, с чего-то решил, что эта книга посвящена чертям и мистике, поэтому, найдя её в шкафу друга, загорелся желанием прочитать. Отговаривать его Смолов, конечно, не стал, равно как и пересказывать сюжет романа, во-первых, чтобы не расстраивать друга, а во-вторых, чтобы Кокорин хоть что-то уже прочитал, а то его знания в области литературы ограничивались серией «Гарри Поттера». - А почему вы вообще это смотрите?! – с ударением на слово «вообще», спросил Фёдор. - Нам географичка сказала, что у них это популярно. – с той же невозмутимостью ответил Антон, перекатившись по полу с одного бока на другой. Ему показалось, что в дальнейших объяснениях их поступок не нуждается. - И даже не осуждает никто. – подхватил Алёшка, оттолкнув ногу брата от своего лица. - Давайте вы лучше будете делать то, что собирались. Мать придёт с работы, её инфаркт хватит от ваших интересов. – перешагнув через Миранчуков, Федя выключил телевизор и откинул пульт на тумбочку. В дверь позвонили. - Ты открой! – перевернувшийся на спину Антон, ткнул брата в бок носком ноги. Спокойный Лёша, которого уже стали бесить длинные конечности близнеца, схватил его за большой палец и дёрнул посильнее, чтобы тому неповадно было. - Нет, ты! – Алёшка начал щекотать ступню брата. Тот завертелся, как на электрическом стуле, и каким-то образом захватил ногами шею Лёши. Разыгравшиеся Миранчуки превратились в клубок из рук и ног, в котором непонятно было кому какая часть тела принадлежит. - Сашк, иди открой. Дзюба, наверное, соизволил явиться. – с усталостью попросил Смолов, за пятку вытягивая из борющегося комка одного из мальчишек. - Опять я. – несмотря на недовольство, Кокорин всё же отложил книгу и, заложив страницу фантиком от мятной конфеты, начал сползать с дивана. - Что? – Федя действительно не расслышал бубнежа парня, громкое фырканье и болезненное шипение Миранчуков мешали чётко воспринимать другие звуки. - Иду! – уже громче произнёс Сашка и намеренно побольнее пнул Антона, который, не очень-то скрываясь, попытался подставить ему подножку. Пострадавший Миранчук айкнул и хотел было в отместку ухватить Кокорина за щиколотку, но не успел, тот, ловко подпрыгнув, выскользнул из комнаты. - А вы, – Смолов ткнул пальцем в сторону округливших глаза успокоившихся мальчишек, – писать доклад! Приду – проверю! Услышу, что пошли на кухню, – сами знаете, что будет. - Ага. – ответив за двоих, Лёша раскрыл рюкзак и начал поиски дневника, чтобы уточнить тему доклада. - Можно потом распечатать у тебя? - Можно. Только не так, как в прошлый раз. – Смолов быстрыми движениями поправил подушки на диване, переложил книгу Саши на журнальный столик и собрал с пола рассыпанные конфеты, которые он вообще-то покупал Кокорину, а не близнецам. - Как будто я специально лист туда зажевал! – устроившись рядом с братом на диване за Фединым ноутбуком, Антон отобрал у него беспроводную мышку и доверчиво положил голову на плечо Лёше. - А не надо было туда тетрадный лист пихать! – после прошлого использования принтера близнецами, Смолову пришлось отдавать его в ремонт, потому что своими силами разобраться с пережёванной бумагой не вышло. - Опять ты со своим выводком собачишься? – вечно весёлый Артём ввалился в комнату и присел на краешек дивана. Полупустой рюкзак болтался на плече форварда, шапка была вытянута вверх, отчего уши топорщились в разные стороны, а куртку парень предусмотрительно расстегнул еще в подъезде. Обернувшись, Федя наткнулся взглядом на Кокорина и возмущенно указал глазами на его носки. Пытавшийся проникнуть в комнату Сашка закатил глаза и натянул тёплые тапки, которые ему были малы размера на два, но Смолову об этом он, естественно, не сказал, чтобы не расстраивать, решил мужественно терпеть. - Здорова. – Тёма пожал протянутую руку хозяина квартиры и похлопал по затылкам насупившихся Миранчуков. - Привет, пацаны. – близнецы что-то гневно проворчали, принявшись поправлять испорченные причёски. - Пошли туда. – Федя махнул в сторону открытой двери и, пропустив одноклассников вперёд, остановился, обращаясь уже к Миранчукам. – Всё, я в соседней комнате, но всё слышу! – засунувший в рот очередную конфету, Антон отсалютовал другу и вернулся к слежке за действиями брата. Фёдор жестом показал братьям, что следит за ними, и скрылся в своей комнате. Одиннадцатиклассники сколько могли внимательно слушали объяснения Феди, решали задания, ныли, просили о смерти и вновь приступали к уравнениям. Отвлёкшийся на Дзюбу и выведенную им формулу Смолов не заметил, как Кокорин под шумок перебрался на его кровать и уснул. Кое-как доказав форварду, что так решать задачи нельзя, Фёдор обратился к Сашке, но ответа, конечно, не услышал. Придавив головой подушку, Кокорин сипло дышал и не реагировал на громкие голоса друзей. - Вот сурок. – Тёма успел подняться с места и направился к кровати, чтобы разбудить бросившего его один на один со Смоловым друга. - Не буди. – быстро шикнул на форварда Федя, заставив того вернуться на стул. Хозяину кровати стало жаль замученного Сашку, захотелось укрыть его одеялом и покинуть комнату, чтобы не потревожить его сон. - Любовь – это не обижаться, когда он уснул во время занятия по математике. – прошептал Дзюба и, переведя взгляд с Кокорина на Фёдора, ехидно добавил: – Да, Смол? - Ага. Как с Игорем дела? – не растерявшись, Смолов отрикошетил таким же дерзким вопросом, чтобы Артём не забывал, что его рыльце тоже покрыто пушком. - А чё? – угрожающе поинтересовался Дзюба, прищурив глаза и вскинув подбородок. - Дзю, ты бы поосторожнее в школе с ним, вы там не одни всё-таки. – мимика Тёмы не испугала Фёдора. То, что он собирался сказать, на нотации не походило, скорее, это было предупреждением о возможных последствиях яркой демонстрации отношений форварда с вратарём. Смолов спокойно продолжил, проигнорировав агрессию Артёма. – Ты-то свалишь, а ему ещё полгода тут учиться. - В смысле? - Держи себя в руках. И Акинфееву своему проблемы не создавай. - Мы там не одни такие, Феденька. – Дзюба приторно улыбнулся, стрельнув глазами в спину спящего Кокорина. - Если ты на нас намекаешь, то я тебе отвечу – я никого за коленки не лапаю на уроках и щекой к Сашке не жмусь. - Я не лапаю его. – Тёма и сам понял, что прозвучало это не убедительно. К тому же, он прекрасно знал, что Смолов видел их милования с Игорем, но всё равно соврал. Махнув на свою миротворческую идею спасти Акинфеева от позора, Федя закинул ногу на ногу и начал собирать разбросанные по столу тетради. Ему только и оставалось, что надеяться на благоразумие вратаря, который стал, кажется, единственным человеком способным утихомирить бушующий огонь внутри горячего Артёма. Сашка, лежавший на животе, перевернулся на спину и выдохнул тихо: «Феденька». Дзюба затрясся от хохота, прикрыв рот рукой. Непривыкший к этому обращению от Саши Смолов сдержанно улыбнулся и перевёл взгляд на Тёму. Он знал о жестоком пари друзей, заключённом еще в сентябре, и каждый раз, слыша от Кокорина про изменения в характере Артёма, думал об участи несчастного Акинфеева, не подозревавшего о коварном обмане, в который его впутали шутники. И сколько бы Саша не убеждал Федю в искренности чувств Дзюбы, тот продолжал сомневаться. - Чё ты на меня вылупился? – поймавший осуждающий взгляд Смолова Тёма качнулся на стуле и кивнул вопросительно. Хоть виду он и не подал, но слова Феди об испорченной жизни Игоря всё-таки проникли под слоновью шкуру форварда. Сам Дзюба не заметил бы, что начал заигрываться, но благодарить Смола за то, что он суёт свой нос в чужие дела, Артём не стал, подумав, что после этого выговоры от Фёдора приобретут систематический характер. Что, по мнению Тёмы, могло только мешать нормальному развитию их с Игорем отношений. Да и Смолов, кстати, не семейный психолог, чтобы иметь даже маленькое право давать какие-либо советы. - Скажи мне, Дзю, вы только на Игоря спорили? – наконец-то, Федя смог задать давно уже волновавший его вопрос. Дзюба вытаращил глаза возмущенно, но, поняв, что отпираться уже бесполезно, успокоился и скривил губы в невесёлой усмешке. - Он тебе всё растрепал? – Тёма небрежно кивнул в сторону Кокорина, внимательно следя за посерьёзневшим Смоловым. – Только на Игоря. Не парься. – Фёдор даже как будто выдохнул с облегчением. Не то чтобы он не верил Саше, просто должен был проверить. - Я думаю, что он не обрадуется, когда всё узнает. - А я думаю, что ему вообще не надо знать про эту хуйню. – отрезал Дзюба грубо. Сидевший напротив него Смолов промолчал, так и не ответив на эту реплику форварда. – Вот ты бы рассказал? - Да. - Как?! Он меня на хуй пошлёт и больше не заговорит никогда, ёпт. – Тёма зашипел, как кобра, и замахал руками нетерпеливо. Все вокруг пытались его научить, как правильно, но никто не был на его месте и даже не задумывался над его чувствами. У Смолова, по мнению Артёма, всё было легко и просто – у него нормальная семья, он на хорошем счету в школе, в нём души не чает Сашка, и встречаются они по-честному, без обмана. Дзюба же не мог похвастаться ни одним из перечисленных благ, потому и возмущался. Федя для него выглядел как миллионер, читающий лекции беднякам о том, как разбогатеть, собирая с них при этом по несколько тысяч за сеанс. «Сытый голодного не поймёт», – подумал Тёма и сложил руки на груди. - А если не расскажешь – хуже будет. Ты же знаешь, что всё тайное станет явным когда-нибудь. Потом ему будет еще хуёвее от всего э… – договорить ему не дали захохотавшие в соседней комнате Миранчуки. – Сейчас вернусь! – Федя подорвался с места и выскочил из комнаты, заранее настроившись на страшное. Расстроенный беседой с всезнающим Смоловым Артём опустил подбородок на сложенные на столе руки и мученически вздохнул. Спящий Кокорин почти сполз с кровати и вот-вот должен был встретиться с полом. Тёма даже не подумал предостеречь друга от падения, решив, что если Сашка и грохнется, то заслуженно, чтобы чужие тайны своему Федечке не выдавал. - Смотри! Мы не сломали ничего! – близнецы валялись на полу в горе листов, какие-то из них были смятыми, какие-то ровными. Включённый принтер продолжал что-то печатать, жужжа. - Что это за уродов вы смотрите? – замерев посреди комнаты, Федя наклонился и заглянул в ноутбук. – Я, конечно, привык к Фиксикам, но это-то что за пиздец? – по плохим декорациям носилось синее лохматое чудовище с желтым носом, а рядом с ним скакало почти такое же, только розовое и ростом пониже. - Улица Сезам. – ответил Лёша, поднеся к лицу лист, на котором шрифт был и вертикальным, и горизонтальным. Очевидно, его отправляли в принтер дважды. - Что? – Федя с удивлением взглянул на мальчишек. Антон, уставившийся в экран, даже не смотрел на старшего товарища, продолжая хихикать над детским шоу девяностых годов. - Улица Сезам. – повторив название, Алёшка начал сгребать бумагу в одну кучу, в противном случае на неё мог завалиться его брат-близнец и измять. - Господи, её показывали, наверное, когда вы еще не родились даже. – Смолов присел на корточки рядом с Лёшей и, взяв лист, прочитал краткое введение в историю Марокко. Почему мальчишки смотрели фильм про проституцию в странах Азии – было непонятно. - Проверишь наш доклад? – Алёшка повис на Феде, обняв его за шею, пока брат не увидел и не вступил в борьбу за Смолова. - Проверю. Иди, поставь чайник, Лёх. – хозяин квартиры отложил фрагмент доклада на пол и, отодвинув ноутбук подальше от Антона, вернулся в свою комнату. У окна сидел Сашка, всё-таки свалившийся с кровати под смех Дзюбы, и выглядел он очень сонным и злым. К серьёзному разговору парни больше не вернулись, предпочтя не посвящать в это дело еще и Кокорина, который исключительно по своей вине проспал всё самое интересное.***
Пятничный вечер нагрянул слишком внезапно. Сценарий Смолова продолжал меняться каждые пятнадцать минут, потому что половина номеров не прошла цензуру завуча, а вторая половина была сырой, как летняя роса на лугу. По воле Марии Михайловны все организаторские моменты почему-то упали на крепкие плечи Фёдора, которому нужно было и участников погонять с их самодеятельностью, и с фонограммами разобраться, и уборщицу проконтролировать, та напрочь отказывалась мыть полы перед концертом, потому что: «Всё равно гады натопчут!». Вымотанный Смолов провёл в школе весь день, даже домой не смог сходить за парадной одеждой, отправив вместо себя Сашку, который мало того, что ничего не забыл принести, так еще и притащил с собой наскоро собранный из подручных средств обед. Сколько бы не пытался Федя вытурить его из актового зала, чтобы и сам Кокорин смог нормально пообедать и переодеться во что-то поприличнее, Саша покинул друга уже ближе к началу мероприятия и вернулся спустя сорок минут с двумя стаканами кофе и сладкими булками из пекарни, что была у дома. Наряжаться Сашка предусмотрительно не стал, потому что в номерах он был не задействован, а привлекать лишнее внимание кого бы то ни было просто не хотелось, ревнивый Федя и так еще не совсем отошёл от предыдущей ссоры. Роль ведущего, стоит отметить, идеально подходила Смолову, кроме того, что парень обладал феноменальной памятью, которая позволяла ему без лишних бумажек выполнять свою работу, он также мог и с залом пошутить, и по учителям пройтись безобидными шутками и полным благородного спокойствия голосом объявить любую, вписанную в сценарий, дичь. Да и внешне на сцене Фёдор смотрелся отлично, лиловая бабочка, которую выбрал для него Кокорин, роднила его с дружелюбным котом Леопольдом, а голубая рубашка, заправленная в чёрные джинсы, обтягивала стройное тело парня. Он, сколько себя помнил, всегда вёл школьные мероприятия, поэтому относился к роли ведущего легко, знал заранее, что выполнит всё на высшем уровне, и не волновался зазря. Ближе к шести часам вечера школа уже вновь гудела рассерженным ульем, будто и не было этих нескольких часов затишья. Выступающие носились со своими костюмами, размалёванные семиклассницы стреляли глазами в старшеклассников и гостей, мальчишки собирались в группы, чтобы не скучать в ожидании начала концертной программы, а учителя, еще днём отметившие окончание четверти, радостно болтали возле учительской с выпускниками прошлых лет. Артём нервно ждал Игоря возле школы, боясь, что тот передумает и не придёт. Измучившись за последние дни и окончательно растеряв крохи скудного терпения, он имел чёткий план действий на нынешний вечер, продуманный долгими ночами и утверждённый Кокориным, которому пришлось около часа выслушивать стратегические решения друга и стараться не улыбаться. Но пунктуальный и обязательный Акинфеев, как и обещал, явился минута в минуту – без двадцати шесть. Завидев его издалека, форвард отправился другу навстречу, Игорь же, войдя в школьный двор, начал нетерпеливо хлопать себя по карманам в поисках телефона, боясь, что опоздал и заставил Тёму ждать. Они остановились в полуметре друг от друга, Дзюба приобнял вратаря, затолкав смущение и неловкость поглубже. Спустя несколько секунд Артём оторвался от Акинфеева, но так и не нашёл, что сказать, поэтому в молчании повёл за собой одноклассника в школу. План его был удивительно прост, ну, на первый взгляд так казалось. Перво-наперво форварду нужно было сесть рядом с Игорем и просидеть так весь вечер, показав другу, что никто, кроме него, Артёма не интересует. Потом Тёма должен был проводить вратаря до дома и вылезти из кожи вон, но постараться перешагнуть уже этот высоченный барьер дружбы, если, конечно, Акинфеев не будет против. Поэтому нервозность сквозила во всех движениях Дзюбы, он слишком быстро снимал верхнюю одежду, слишком резко дёрнулся от холодных пальцев Игоря, когда тот попросил повесить их куртки на один крючок, слишком громко молчал, вводя своим поведением вратаря в неловкость. Акинфеев не стал разбираться с другом на людях, отложив разговор на потом, ведь, как он думал, времени для общения будет предостаточно. Миновав раздевалку, парни прошли по людному коридору, наткнувшись, кажется, на всех одноклассников и ребят из параллельных классов. Мимо них дважды пролетел озадаченный Смоловым Кокорин, искавший по всей школе шляпу для конкурса. В актовом зале было прохладно, Игорь неосознанно натянул рукава свитера ниже положенного и в районе шеи покрылся мелкими мурашками, что, естественно, не скрылось от внимательного взгляда Дзюбы. Сердобольный Тёма тут же предложил ему свою широченную кофту и даже уже начал раздеваться, остановившись только тогда, когда Акинфеев более жестко произнёс слова отказа. Школьники праздновали завершение первого круга ада и каникулы, которые должны были начаться с понедельника. Люди потихоньку занимали места, рассеиваясь по всему помещению, смеялись и обнимались, радуясь встрече с давно забытыми одноклассниками. Спорящие между собой Миранчуки, Кокорин и Смолов, как всегда, доказывающий что-то дикой шайке, стояли рядом со сценой и вынужденно кивали Феде, с грустью понимая, что подписываются на «приличное поведение» и «послушание». Развернувшись в противоположную от намеченного маршрута сторону, форвард подцепил задумавшегося Акинфеева за локоть и потащил его к парням. - Саш, сядь между ними, иначе опять будут орать громче моего микрофона или подерутся! – ткнув пальцем в сторону близнецов, Фёдор умоляюще посмотрел на друга. Но Кокорин был непреклонен, он уже около десяти минут пытался объяснить Смолову, что воспитание – не его конёк, а Миранчуков он вообще терпеть не может даже на расстоянии вытянутой руки. - Нянька у нас ты, кажется. – в двадцатый раз повторил Сашка и сложил руки на груди, понимая, что его оборона трескается под взглядом неповторимых карих глаз. - Пожалуйста. – тихо сказал Федя, непроизвольно надув губы на манер обиженного ребёнка. Саша ненавидел, когда парень так делал, а еще больше ненавидел себя в такие моменты, зная, что уже точно не сможет отказаться. - Мы не будем с ним сидеть. – самоуверенность, засветившаяся на лице Антона, тут же была подбита суровым толчком в плечо от любимого брата-близнеца, Лешка еще в самом начале смирился со своей участью и теперь просто терпеливо ждал, когда ломака-Кокорин согласится заменить на время мероприятия Смолова на его непростой должности. - Заткнись, Антон. – пригрозив пальцем возмущенному, Смолов продолжил: – Я не собираюсь весь концерт ждать, пока вас выгонят, как в прошлый раз! – на каком-то из вечеров, то ли посвященном Дню защитника Отечества, то ли Международному женскому дню, Федя уже не помнил точно, директриса прервала выступление танцевального ансамбля из-за громкого хохота Миранчуков, сидевших на последнем ряду. Мальчишки сразу же были отправлены с позором в коридор, концерт продолжился, а Смолов словил увесистый фейспалм, пообещав себе расправиться с сорванцами позже. - Угарная бабочка, Смол. – обменявшись рукопожатиями с парнями, Артём усмехнулся. Замечанием друга, что было удивительно, возмутился Сашка, выбравший эту самую бабочку для Фёдора и теперь почувствовавший себя оскорблённым, хотя сам Федя отнёсся с иронией к сомнительному комплименту и улыбнулся немного устало. - Хочешь подарю? - Нет, спасибо. Она не в моём стиле, ёпт. – Игорь закатил глаза, вздохнув. Отвратительное слово-паразит, вставляемое куда надо и куда не надо Тёмой, наверное, родилось с ним, поэтому покидать речь друга прескверное ругательство не стремилось. - Садитесь поближе где-нибудь, а то сегодня днём одна колонка сгорела, поэтому не слышно будет. – по-отечески поправляя на Миранчуках рубашки, произнёс Федя и кивнул на несколько свободных мест в третьем ряду. - Я тут только из-за Кирилла. Хочу на позор века посмотреть. – Дзюба улыбнулся как-то виновато и постарался не смотреть на Игоря. Ему и самому стало интересно, что бы он испытал, увидев, как Акинфеев танцует с Катей этот злосчастный вальс. Ответ не заставил себя ждать – ревность, оглушающую и туманящую синим дымом мозг ревность. Представить Игорька с кем-то, кроме себя, Тёма уже не мог. А если и представлял, то так злился, что из ушей пар начинал идти. - Всё равно ты будешь сидеть до конца, потому что Кир с Катей предпоследними выступают. – забота Смолова коснулась и Кокорина, которому он посоветовал заправить карманы, чтобы они не торчали в разные стороны так нелепо. - Бля-я-ядство. – протянул Артём, почувствовав напряженный взгляд вратаря, коим тот упёрся в его спину. Хорошие привычки к Дзюбе не липли, зато всякая вредная дрянь хваталась налету и приживалась на долгие годы. В общем-то, Акинфеева волновала только нецензурная лексика в исполнении Тёмы, остальные вредности легко принимались им и совсем не раздражали. Ему нравился меняющийся с черепашьей скоростью форвард, но превратить его в свою копию Игорь не пытался, а зачем? Симпатия-то у него возникла к хулигану и драчуну, если бы Акинфеев хотел дружбы с «хорошим» парнем или «хорошей» девушкой, он, наверное, влюбился бы в Смолова или в Катю. Поэтому специфичная индивидуальность Дзюбы воспринималась им нормально, его не нужно было исправлять, форвард был самим собой, совершенно неидеальным, упрямым, взрывоопасным и грубоватым, и это нравилось вратарю. - Идите на места. – Федя выглядел неважно, дежурной улыбки ведущего на его лице даже не предвиделось, а глаза были сонными. Мечтая о кровати и тишине, он тяжело вздохнул и посмотрел на Сашку. – Саш? - Ладно-ладно, сяду я с твоими придурками. – закатив глаза, Кокорин с неохотой согласился, холодно проигнорировав ласковое прикосновение Смолова к плечу. Должен же он был показать, как его всё это тяготит, и что воспитывать Миранчуков он будет только потому что Федя его попросил, и вообще это в последний раз, больше он за подобное не возьмётся. Хорошо знавший своего Сашку Смолов не поверил плохой игре, отзывчивость Кокорина не осталась бы в стороне, если бы Фёдор попросил его оказать такую услугу еще раз. Оторвавшись от друзей, Игорь с Артёмом сквозь толпу рвавшихся к свободным местам школьников и прочих гостей мероприятия пробирались к указанным местам. Дзюба шёл впереди, как ледокол «Ленин», разрезая забившую весь проход толпу своей внушительной фигурой. Идти за ним было просто, скрывшая Игоря от шумных раздражителей спина форварда не позволяла кому-либо даже прикоснуться к Игорьку. - Дзюба! – голос подобный трубе иерихонской остановил и упомянутого Дзюбу, и врезавшегося в него Акинфеева, и весь честной люд в актовом зале. Грузная блондинка с красным лицом в розовом платье, обтянувшем её донельзя, упиралась руками в бока, не сводя прищуренных глаз с Артёма. - Да, Светлана Петровна! – бойко откликнулся форвард, приветливо улыбнувшись директрисе. - Иди-ка сюда, родной мой. – ледяной тон женщины напугал не столько Тёму, бывавшего в разных передрягах и ходившего на ковёр к директору чаще, чем домой, сколько Акинфеева. Подняв голову, Игорь по реакции парня попытался понять – что, а главное – когда успел натворить Дзюба. - Зачем? – отклонившись назад, Артём фыркнул смешливо, знал, что за ним ничего предосудительного не числилось, значит, и ругать его Светлане Петровне было не за что. - Что значит «зачем»? Со мной сидеть будешь. – по своей наивности Тёма думал, что прежние правила поведения на различных мероприятиях изменились в связи с его новым другом, стоявшим рядом. Но он ошибся. - Я с Акинфеевым, он меня проконтролирует! Честное слово! – форвард даже прикрылся Игорем для пущей убедительности, демонстрируя одноклассника женщине, мол, вот он, не вру же. - Акинфеева и самого с тобой вместе скоро надо будет контролировать. – «Помолчу», – подумал вратарь, почувствовав широкие ладони на своих плечах: «Артём умеет убеждать». Недоверчиво свернув голову на бок и преломив губы от кипящего недовольства, женщина покосилась на Акинфеева, кивнувшего в знак солидарности с Дзюбой. Вот только это не дало нужного результата, так как Светлана Петровна своих решений не меняла. – Не заставляй меня злиться, Артём. - Ну, Светлана Петровна… - Дзюба, не умеешь себя вести, будешь сидеть рядом со мной. – каждый школьный концерт, начиная с восьмого класса, любое мероприятие, посвященное чему-либо, все общие собрания и даже одну утреннюю линейку на День знаний Дзюба провёл рядом с директрисой. Женщина исправно сажала его рядом с собой, зная, что «пусти козла в огород…», то есть Дзюбу в зал, покоя не будет никому. С ранних лет парень проявлял себя как весельчак и балагур, частенько попадая в кабинет директора за розыгрыши и подлянки, но на сцене выступать со своими стендапами Тёма отказывался, скрываясь на задних рядах и собирая неискушенную публику вокруг. Неудивительно, что при таком положении дел у его слушателей даже желания не возникало взглянуть на сцену и посмотреть культурную программу, байки Артёма были куда интереснее и познавательнее, чем какой-нибудь танец или миниатюра. Поэтому-то предприимчивая Светлана Петровна и пересадила форварда с галёрки в партер, чем в действительности значительно улучшила дисциплину в зале. Протяжно вздохнув, Дзюба опустил плечи и злобно прошептал: - Сука, издевается надо мной, заебала уже. - Я с Сашкой рядом сяду, всё нормально. – поспорить с директором и оказаться выставленным за дверь в планы Акинфеева не входило, поэтому он смиренно принял ситуацию и даже попытался успокоить взбешённого до красноты в глазах Артёма. - Блять, Игорёк, не обидишься? – он так виновато смотрел и так крепко сжимал плечо вратаря, что выбора у Игоря, в принципе, не оставалось. Да и на что, собственно, обижаться? Тёма платил за прежние грехи, поэтому возмущаться, а уж тем более устраивать сцены Акинфеев не имел права. - Нет. - Всё, значит, после этой хуйни возле раздевалки встретимся, да? – Дзюба, обрадованный отзывчивостью понимающего Игоря, бодро залепетал и захлопал тёмными ресницами, скользя взглядом по лицу вратаря. - Да. Не матерись, блять. – для вида Акинфеев сдвинул брови предупреждающе и качнул головой. - А то что? Накажешь меня? – у Артёма имелся целый арсенал улыбок – улыбки виноватые для учителей, улыбки дружеские для Кокорина, улыбки ироничные для Смолова, фальшивые улыбки, злые, грустные улыбки. Были среди них и улыбки для Игоря – нежные, ласковые, игривые, смущённые. Они содержали в себе бесконечное множество оттенков, относящихся исключительно к восприятию Акинфеева форвардом. Наверное, даже сам Дзюба не взялся бы описать полную гамму эмоций, вложенных в простую мимическую операцию. Больше, чем улыбки Артёма, выражали только его глаза – заворожённые, они смотрели на Игоря с дымчатой влюблённостью, такой еще до сих пор несмелой и противоречивой. - Обязательно, Дзюба. Иди уже отсюда. – вратарь всё же не сдержался и дёрнул уголки губ вверх, поспешно опустив глаза. Он, мягко отпихнув от себя Тёму, пошёл к свободному месту, где с одной стороны должен был соседствовать с Антоном, а с другой с Денисом. Основную часть выступающих составляли, конечно, школьники среднего звена, у них пока еще не пропал интерес ко всем этим бесполезным и скучным вечерам, поэтому старались ребята на славу. Десятые классы, не напрягаясь, спели по песне, девятиклассники показали какую-то сценку, явно найденную на просторах интернета, и станцевали отдалённо похожий на индийский танец, обмотавшись разноцветными шторами. Смолов всё это вёл, прерываясь на отвратительно нелепые конкурсы, предложенные завучем, и подшучивая то над публикой, то над выступающими. Оказавшийся в западне Артём сидел рядом с директрисой и шутливо комментировал происходящее, отвлекая её от концерта. В принципе, Светлана Петровна не противилась лёгкому юмору одиннадцатиклассника, даже пару раз заходилась в приступах хохота, прикрывая рукой нижнюю часть лица. Под обаянием Дзюбы сдавались все, и директор, несмотря на строгость, не попала в список исключений. Форвард справедливо рассудил, что лучше уж трещать со Светланой Петровной, чем смотреть на самодеятельность школьников, от которой клонило в сон. Между болтливыми Денисом и Антоном, которые, кстати говоря, то и дело переговаривались, находиться было невозможно. Игорь пытался абстрагироваться и отключить слух, но в его личное пространство постоянно врывался Черышев, толкающий в плечо, чтобы спросить о чём-нибудь малозначимом. Взгляд Акинфеева цеплялся за непривычно коротко подстриженную макушку Дзюбы, которому днём парикмахер кардинально поменял внешность. С новой стрижкой Тёма казался взрослее, серьезнее и мужественнее. Было в его теперешнем облике что-то цепляющее и…приятное Игорю. К слову, загнанный в угол Дзюба так ни разу и не обернулся на друзей, чувствуя себя в змеиной яме, он был окружён учителями, завучами, и директрисой, расположившейся по правую руку от Артёма. Форвард, поймавший на себе укоризненный взгляд Светланы Петровны, даже телефон достать не смог, чтобы отправить Игорю короткое сообщение с ёмким словом: «Пиздец». К радости консервативных учителей, Федя объявил вальс и заиграла всем известная музыка. На Кате было пышное платье, к которому они с Кириллом несколько дней пришивали желтые листья и грозди настоящей рябины, сорванные в школьном дворе. Голову девушки украшал венок из сухих веток, покрашенных золотой краской из баллончика. Немного деревянный Кирилл рядом с ней смотрелся куда скромнее – черный костюм, из кармана пиджака торчал небольшой букетик из сухих листьев и той же подмороженной рябины. Вид парень имел максимально отстранённый, никаким артистизмом даже близко не пахло, он просто делал своё дело, кружа девушку чисто механически и стараясь хотя бы не забыть заученные движения. Очаровательная Герун растворялась в вальсе, сохраняя загадочную полуулыбку на губах, взглядом она, что не удивительно, искала Игоря, зная точно, что тот проходил в зал. Но вот выцепить его в разнообразии пёстрых людей никак не получалось, а крутить головой, как сова, во время танца не было возможности, Кирилл, как ей показалось, и так сдерживал рвущийся наружу гнев из последних сил, поджимая губы каждый раз, когда Катя проходила под его рукой. Она всё еще продолжала ждать ответа Акинфеева на свою записку, днём хотела сесть рядом с ним на уроке английского, чтобы спокойно поговорить без двухметровой охраны вратаря. Возникший рядом с Игорем Дзюба вполне доходчиво донёс до Герун, что место рядом с парнем занято и «не освободится до самого выпускного». При этом форвард ядовито улыбнулся ей, прищурившись со злостью. Наблюдая за борьбой одноклассников Акинфеев, не стал вмешиваться, разводить дискуссии и ссориться с Артёмом у него не было желания. Если бы Катя не знала вратаря так хорошо, она бы даже подумала, что тот показал Тёме её записку, но этого быть не могло, ведь Игорь, по её мнению, в принципе не способен на жестокость, тем более на такую изощренную. Поэтому Герун решила отложить разговор еще ненадолго. Сашка, находившийся между Миранчуками, еще в начале концерта объяснил близнецам, что терпеть их трёп не намерен. Лёшка оказался более понятливым и, покивав, старался вести себя тихо. Более безбашенный Антон нашёл себе собеседника в лице Черышева и постоянно бубнил что-то, перегнувшись через раздражённого Акинфеева. Но и совсем идеальным назвать поведение парней было нельзя, они всё-таки сорвались, пару раз дёрнув одноклассницу, что сидела перед ними, за хвост, и огрызнувшись на замечание классного руководителя. По большому счёту мальчишки следили за поведением Кокорина больше, чем он за их. Обозлившиеся на Сашу Миранчуки до сих пор не простили парню выходку после футбольного матча. Особенно мстительный Антон искал удачного момента, чтобы поддеть Кокорина хоть как-нибудь. Ни о чём не подозревая, Сашка пялился на Смолова из-под светлых ресниц и улыбался каждый раз, когда ведущий обращал на него своё внимание. После того, как Миранчук увидел намертво прилипший к Феде взгляд Саши, в его голове родилась идея. - А ты знаешь, Кокорин, что у Смолова девушка есть? – по гаденькой улыбке Антона Кокорину стало понятно, что его пытаются развести. - Ага, красивая. – поддакнул Алёшка, услышав вопрос брата. - Да ну?! И кто же? – Саша, естественно, не поверил близнецам и, притворно удивившись, даже театрально руку к груди прижал. - Ну, мы её не видели, вообще-то… – улыбнувшись виновато, Лёша пожал плечами. - У Феди всегда красивые девчонки. – как бы оправдывая неловкость излишне честного брата, сказал Антон и ухмыльнулся. - Откуда же вы тогда знаете, что у него есть девчонка? – не без самодовольства выдал Саша и сложил руки на груди, посмотрев сначала на старшего Миранчука, потом на младшего. Братья обменялись заговорщическими взглядами. - Мы видели его телефон. – отзеркалив ехидную улыбку брата, сказал Лёшка. - Смс-ки. – ядовито прошептал Антон. - Вы охуевшие рожи, Миранчуки. И пиздаболы. Причём врать не умеете вообще. – несмотря на то, что Саша видел этих шутов насквозь, маленькое сомнение всё же заблудилось в его здравом смысле. «А вдруг… они не врут?» – спросил Кокорин сам у себя. - Он её записал «Моя прелесть». – снова буркнул Антон, видевший пару раз, как Федя с идиотской влюблённой улыбкой быстро тыкает по сенсору, отвечая контакту «Моя прелесть», под которым, по скромному мнению мальчишки, конечно же, скрывалась одна из длинноволосых принцесс, коих так любил Смолов. Саша нервно сглотнул, вытаращившись на болтающего с Кутеповым Фёдора. - И пишет ей постоянно. – дополнил слова брата Алёшка и подмигнул тому осторожно, чтобы Кокорин не заметил. Сидевший посередине парень продолжил пялиться на Федю, не веря злобным мальчишкам. Ну, не мог, как казалось Сашке, парень так поступить с ним, да и откуда ему было взять свободное время на девушку, если он каждую минуту проводил рядом с Кокориным, а когда они всё же расставались, Смолов строчил ему по три сообщения в минуту. - Ну, я рад за него. – заранее зная, что сделает глупость, но оставлять непроверенной информацию от Миранчуков Саша не стал, решив выяснить всё непосредственно с Федей, а не с его оболтусами. Слышавший не первую за вечер перепалку между любимчиками Смолова Игорь молчал, скромно надеясь, что не зря пришел на мероприятие. Интересного было катастрофически мало и, если бы не Денис, вратарь бы точно заснул. Концерт близился к своему логическому завершению, а предвкушение небольшой прогулки с форвардом в Акинфееве только разрасталось, заставляло пальцы нервно подёргиваться и расширяло зрачки, вызывая в глазах нездоровый блеск. Почему-то Игорь был уверен, что сегодня случится нечто особенное. Финальные аплодисменты прогремели, Светлана Петровна поблагодарила всех выступавших и участвовавших в подготовке концерта ребят, особенно выделив вездесущего Смолова, женщина пошутила: «Вот кто заменит меня на посту директора!». Федя истерически дёрнул глазом и губой, мысленно перекрестившись. На несколько минут Игорь потерялся в толпе, все двигались к выходу, сшибая друг друга и стремясь поскорее выскочить из ставшего душным зала. Артём, которого Акинфеев заприметил в самом начале, скрылся в неизвестном направлении. «Наверное, пошёл к раздевалке», – подумал вратарь и расслабился, развеяв свои страхи. В стороне от выхода с гордым видом стояла Катя, придерживая Кирилла, балагурящего с Лунёвым, под руку. На Игоря девушка посмотрела с надеждой, но Акинфеев быстро спросил у Андрея, не видел ли тот Дзюбу, и вновь вклинился в вялотекущий поток людей. Броситься догонять вратаря Герун не могла – боялась, что толпа изорвёт и истопчет платье, с огромным трудом приведённое в приличный вид. Вздохнув, она положила голову на плечо Кира и посмотрела вслед Игорю. Шагах в двух от Лунёва стоял Далер, они договорились идти домой вместе, только вот оттащить Андрея от его друга Кузяеву никак не удавалось. Ему даже начало казаться, что Лунёв и вовсе забыл про него, поэтому Далер тихонько побрёл в сторону раздевалки, где уже шла война за куртки и пальто. Но дорогую пропажу Андрей заметил почти сразу и, спешно попрощавшись с ребятами, помчался за другом, расталкивая при этом людей в разные стороны. Наконец, Лунёв увидел макушку Кузяева и ускорил шаг. Налетев на друга, он радостно повис на его шее. - Ну и куда ты без меня? – беззаботно спросил Андрей, продолжая идти позади Далера. - Домой. – Кузяев отбросил от себя руки Лунёва. Возле раздевалки происходило настоящее побоище, школьники с руганью лезли без очереди, толкали друг друга и каждые две минуты устраивали затор в дверях. Растащив по разным сторонам особо упрямых восьмиклассников, Дзюба вышел в коридор. В одной его руке была куртка, в другой – пальто Кристины. Игоря, сверлившего его ревнивым взглядом со стороны, форвард не заметил. Надеясь, что Акинфеев не обидится, ведь Тёма не по своей воле должен был проводить одноклассницу до дома, Артём почти со злостью натянул пальто на девушку и подтолкнул её к выходу, оглянувшись еще раз. - Обидушка. – фыркнул Лунёв, занимая очередь за верхней одеждой. - Андрей, отвали. – повторно отмахнувшись от навязчивого парня, Далер взглянул на Тёму и попытался улыбнуться ему. Они могли бы дружить, если бы Дзюба не влепился как репейник в Акинфеева. Но нужно оговориться, дружба эта нужна была исключительно Кузяеву, форварду и имеющихся у него товарищей было достаточно. Артём озирался по сторонам до тех пор, пока Кристина не потащила его за шарф к выходу, устав ждать. - Ты мне кое-что должен, Далерка. – ткнув друга в бок, безапелляционно сказал Лунёв и улыбнулся. - Не помню. – Тёма, за которым Далер пристально наблюдал, захлопнул за собой тяжелую входную дверь. Очередь двигалась очень медленно, практически стоя на месте. Конечно, Кузяев помнил про тот дурацкий карточный долг, согласно которому он должен был сходить ночью с Андреем в заброшенный дом, находившийся неподалёку от квартиры второго вратаря. Искать приключения в нынешний вечер Далеру совсем не улыбалось, тем более, лезть в этот грязный дом в отглаженных чёрных брюках и чистых ботинках. - Зато я помню. – разворошив причёску Кузяева, Лунёв обошёл его. – Пошли, а то до утра простоим. – парни последовали примеру Артёма, попытавшись просочиться сквозь толпу орущих школьников. Привалившийся к стене Черышев с сочувствием взглянул на Акинфеева и от чистого сердца предложил сходить вместе с ним и Фернандесом в кафе. На что Игорь только отрицательно покачал головой и потащился за своей курткой. Вот и настал тот момент, когда Артём повёл себя так же, как Кокорин после игры. Вратарь невесело хмыкнул, зря раньше времени настроил песочных замков, зря поверил Дзюбе. Отключив телефон, Игорь бросил его в карман. Впрочем, винить Тёму было не за что. Кристинка, знавшая наверняка, что её просьбе одноклассник откажет, обратилась за помощью к Светлане Петровне. Девушка, выловив директрису, начала чуть не со слезами на глазах просить женщину приказать Артёму проводить её, Кристину, до дома, потому что, идти по тёмной улице, где, по словам Крис, недавно зарезали какую-то несчастную мадам, было страшно. Стоит ли говорить, что Дзюба тут же был вырван из всеобщей толчеи и приставлен телохранителем к однокласснице. Сколько бы парень не пытался отпираться, его уже никто не слушал: Кристина получила то, чего хотела, Светлана Петровна, пригрозив двойкой по экономике, которую она вела, занялась воспитанием безобразничавших семиклассников. Благодаря Кристинке план Артёма полетел в тартарары. Расстроенный и злой Тёма шёл, отмеряя дорогу семимильными шагами, лишь бы поскорее добраться до дома подруги, оставить её и рвануть к Игорю, который к ужасу Дзюбы даже не отвечал на звонки. Оставшись в пустом актовом зале, Смолов сорвал надоевшую бабочку и развалился на сиденьях в первом ряду, наблюдая за Зобниным и Кутеповым, таскавшими колонки и прочие звуковые принадлежности в кладовку. Саша дождался, когда парни скроются в крохотной тёмной комнатке, и ворвался в личное пространство друга, встав напротив него. - Как я у тебя в телефоне записан, Смол? – и без того уставший Федя с тоской взглянул на друга, на секунду поверив, что тот его пожалеет и отложит глупые вопросы на потом. - Какая разница? – улыбка у капитана вышла ленивой и натянутой. – Дзюба вообще тебя «Пятачком» записал, ты знал? - Ты не Дзюба. - И слава богу. – парировал Федя, пока Кокорин не наклонился к нему и не прижал требовательно плечо друга к спинке кресла. - Так – как? – не сдаваясь, Саша смотрел прямо в глаза Смолову и ждал, что в них появится неловкость или чувство вины, но ни того, ни другого там, к его удивлению, не было. - Позвони. – Сашка отпустил друга и, достав телефон, быстро набрал Федин номер. Возмущенный поведением недоверчивого друга Фёдор с обидой смотрел на Ауди, красовавшуюся на заставке. – Вот. – мобильник Смолова зажужжал, высветилась Сашина фотография, сделанная Федей, когда тот валялся на кровати. Волосы Кокорина разметались по подушке, смущённая улыбка заползла на его губы в тот момент, когда Смолов сел на него верхом, чтобы сфотографировать. Прямо над фото крупным белым шрифтом было написано «Моя прелесть». Пристыженный Кокорин, даже не сбросив вызов, обхватил парня за шею и звонко чмокнул в ухо, не разбираясь. - Это Миранчуки сказали, что у тебя девчонка! – оправдываясь, Сашка прижимал друга еще сильнее. - Идиот. Нашёл, кому верить. – Фёдор ласково погладил Кокорина по голове и взглянул на дверь, за которой раздался странный вскрик и посыпалось что-то мелкое, по звуку напоминавшее бусины. Парни в кладовке громко засмеялись. Не воспользовавшись предложением Дениса, Игорь пошел домой один. Он долго шёл в сторону сквера, где, как ему казалось, всё и началось после внезапного откровения Дзюбы. Пиная мелкие камешки и срывая холодные ветки с деревьев, Акинфеев всё думал об Артёме. Одна его часть, более доверчивая, твердила, что Тёма не мог так поступить, особенно, после того, как сам назначил встречу возле раздевалки. Другая же, менее наивная половина Игоря, злобно фыркала и повторяла: «Так и знал, что этим дело кончится!». Дело-то, конечно, еще ничем не кончилось, но ситуация вырисовывалась крайне неприятная. Пройдясь мимо лавочки, клён над которой давно уже сбросил свою одежду и теперь выглядел так же, как все остальные деревья – лысо и непривлекательно, Акинфеев посмотрел на неё так, будто там всё еще сидели они с Артёмом. Сейчас ему даже не верилось, что в тот вечер, когда Дзюба непрошенным гостем явился и уселся рядом с ним, вратарь всерьёз подумал, что форвард вытворит какую-нибудь запредельную гадость. Вроде бы прошло не так уж и много времени с тех пор, но сейчас Игорёк больше удивился бы, если бы Артём не присел рядом, а прошёл мимо. Тёма стал таким важным и необходимым, что даже вот так вот просто гулять без него Игорю уже было трудно. Преодолевший грустный сквер Акинфеев вышел к книжному магазину. Ничего покупать он не собирался, поэтому пошатавшись среди пахнущих бумагой полок и полистав разноцветную книгу о футболе, Игорь, звякнув висевшими над дверью трубочками, вышел в осенний холод. Тёмная дорожка, по которой они с Артёмом вот уже несколько дней мило гуляли, показалась вратарю пугающей, периферийное зрение обманчиво улавливало движение меж деревьев, хотя ничего подобного, конечно, там не было. Ускорив шаг, Акинфеев наконец-то вышел к родному двору. На лавочке, что возле подъезда, его встретил Дзюба. Парень, забравшись на неё с ногами, сидел на покосившейся спинке скамейки. Уже минут десять моросил холодный дождик, от сквозящего ветра превращавшийся на одежде в ледяную корку. Укрытый капюшоном Артём был замёрзшим, злым и перепуганным. Он позвонил Игорю больше тридцати раз. Домофон Акинфеевых не отвечал, из чего следовало сделать вывод, что матери вратаря дома не было тоже. Не придумав ничего умнее, Тёма остался возле подъезда, надеясь, что рано или поздно хоть кто-то из нужной ему семьи объявится и уймёт его переживания. - Ты чё трубку, блять, не берешь?! – соскочив со скамейки, Артём коршуном налетел на Игоря, который, к слову, не очень-то испугался. - У меня беззвучный. А маму я предупредил, что гулять пойду. – вратарь обошел Дзюбу и направился к двери подъезда, не желая разговаривать с другом. Акинфеев намеренно выстроил фразу именно так, чтобы Артём понял, где именно проебался. Хотя, на самом деле, вратарь действительно предупредил Ирину Владимировну о возможной прогулке после школьного вечера, чтобы мать, сидя на работе, не переживала зря. - А мне не сказал! – зарычав, Артём уцепился за рукав Акинфеева и попытался его удержать. - А ты мне кто? – нахально и со злобой, смотря с вызовом в глаза Тёме, спросил Игорь. Он не двигался с места, не вырывал руку и не пытался уйти. Артём, несмотря на то, что частенько тупил, понял этот вопрос правильно и замялся в смятении. Как ему объяснишь, кто он? - Я тебе кто?! Я тебе… друг! – вроде бы безобидное слово, а почему-то хлёстко ударило Игоря по щекам. Не вязалось оно с ситуацией, возникшей между парнями, да и не это совсем вратарь хотел услышать от Дзюбы. «Друзья меня глазами никогда не трахали, Артём», – хотел сказать Акинфеев, но вовремя прикусил язык. Парень напротив него выглядел виновато. - Я думал, ты Кристину пошел выгуливать, друг. – пренебрежительно ответил Акинфеев и всё же вырвал руку из хватки безутешного форварда. - Проводил просто. – тихо и как бы извиняясь, ответил тот. – Это Светлана Петровна херова заставила меня Кристинку проводить! Я не хотел, ну, нахрена, сам подумай. Мы же договаривались, Игорёк. Кто я по-твоему? Я ж звонил! А ты трубку не взял даже. - И зачем ты ко мне сейчас пришел? – Игорь, как и всегда, требовал прямых ответов. Полумер он не любил. Сказавший, по его собственному мнению, и так много Дзюба схватился за голову, почесал указательным пальцем бровь, облизал губы и отвернулся, чтобы обдумать ответ. – По привычке? – Акинфеев вдруг осознал, что ведёт себя аки любовница, к которой вновь вернулся женатый мужик, обещавший не приходить больше. Ему стало противно от самого себя. - Нет. – больше форвард не проронил ни слова, молча глядя на собравшего в тонкую нитку губы Игоря, он выбирал правильное действие из миллиарда вариантов. Акинфеев, так и не дождавшись ответа, фыркнул и приложил магнитный ключ к двери. - Пока, Артём. - Подожди. – Дзюба, вцепившись в пальцы парня, слабо потянул его на себя, не настаивая, а прося. Умоляя дать еще один шанс. Игорь, если бы сам того захотел, спокойно мог уйти, но он не хотел. - Я замёрз. – холодно произнёс вратарь и почувствовал, как Артём сжал его руку в своих ладонях и принялся несильно тереть, чтобы отогреть своего «Кая». – Ну? – Акинфеев стерпел, когда форвард положил руки на его запястья, стерпел и когда Тёма наклонился к нему, оказавшись буквально носом к носу. Страх заполз под ворот куртки Игоря, Артём и вовсе перестал дышать. Он вытаращил глаза, испуганно перебегая взглядом с губ Акинфеева на его глаза. Им обоим было сложно сделать шаг навстречу. Морально готовясь ко всему, вратарь не упускал из поля зрения губы форварда. Всматриваясь в лицо Артёма, которое выражало бледный испуг, Игорь подумал, что таким Дзюбу он еще никогда не видел. Почему-то только теперь Игорь заметил, что на Тёме почти до самой груди была расстёгнута куртка, а шарф замотан был только с одной стороны, второй его конец длинно свисал со спины форварда, у него, продрогшего до самых костей, были красные руки и мокрый нос. - Мне не нужна Кристинка. – уверенно сказал Дзюба, перекладывая одну руку на талию Акинфеева. – И никто на хуй не нужен. – он так красноречиво смотрел, что и без слов всё должно было проясниться в голове Игоря. Форвард наивно надеялся, что всё необходимое сказал и больше к этим неловким разговорам возвращаться не придётся. Дотошный вратарь же думал иначе. - Никто? – сбившимся на шёпот голосом, переспросил Игорь. - Блять. – он выдохнул, как перед стопкой водки, и жёстко произнёс: – Кроме тебя. – Артём мотнул головой неопределённо и притянул в объятье Игоря, сдавил его, согнувшись, уткнулся в висок парня носом. – Я за тобой два месяца хожу, Игорёк. Ты думаешь, просто так? – сказал форвард и погладил вратаря по спине через куртку. «Почему все нормальные люди влюбляются по весне, а я осенью? Куртки эти ебучие». Покраснев от скользнувшего между строк признания, Акинфеев молчал, прижимаясь в ответ. Он прикрыл глаза и, дыша в плечо промокшей куртки Артёма, мысленно просил его не уходить, не отпускать рук, не бросать даже на минуту. Слова были тяжелым грузом, который тянул на дно. Акинфеев утонул бы, даже если бы выговорил половину того, что чувствует. Лучше уж так, в молчании. То, что происходило с Артёмом, в народе называлось нестабильностью. Игорь понимал, что нужно ждать его первого шага, подталкивать, помогать, но первым к решительным действиям не переходить, чтобы Тёма, взвесив все «за» и «против» осознанно осуществил этот сложный выбор. - Зайдёшь? Мамы дома нет, если ты её стесняешься. - Нет. Я домой. – смутившись сильнее прежнего, Дзюба оторвался от вратаря, намереваясь загнать того в дом. Замёрз же. - Я так не думаю. – мягко придержав пальцы форварда в своей ладони, Игорь требовательно потянул его к себе. Ткнувшись носом в грудь Артёма, Акинфеев обнял его так крепко, как только мог. Оставался месяц до смотра в «Зените», месяц до расставания, в котором вратарь был уверен на миллион процентов. Поэтому теперь если бы Дзюба захотел поцеловать его, Игорь бы, наверное, даже сопротивляться не стал, потому что сам хотел. Ужасно хотел уже несколько дней, только Артём упрямо не замечал этого. Игорь рассматривал тайком губы вечно болтающего Тёмы, пропуская слова сквозь себя и думая только о том, как здорово было бы заткнуть его рот своими губами. Потянуть парня на себя, привстать немного и прижаться, зная, что ответят, не оттолкнут и не ударят. И почему-то Игорь был уверен, что после этого у них обоих полетят искры из глаз, ведь, если прервать такое долгое воздержание от поцелуев, короткое замыкание случится само собой. - Ты чего? – Артём наклонился к нему и с красящим лицо в малиновый цвет смущением прикоснулся губами к щеке Акинфеева. – На каникулах увидимся? – спросил форвард, чувствуя, как Игорь, подобно замёрзшему коту, потихоньку проникает за воротник его куртки и прикасается кончиком холодного носа к горячей шее Дзюбы. - У нас же тренировки. Увидимся. – вздохнув, ответил Игорь и, не сдержавшись, приложился влажными губами к нежной коже форварда. Тёма заметно занервничал, резко сжав руками бока Акинфеева. Игорь прикоснулся еще раз. И еще. Он хотел сделать это еще тогда, у себя в комнате, но не решился. После четвёртого поцелуя Артём прикрыл глаза, прося глупое сердце успокоиться и не дёргаться в груди так, будто сейчас вылетит прямо в руки Игорю. - Я не про то. – придерживая Акинфеева в своих объятьях, сдавленно произнёс Тёма. – Мы с Кокорой в киношку собирались сходить во вторник, давай с нами? А потом вдвоём погуляем? - Сашка, наверное, с тобой хочет пойти. – вратарь отпрянул от Артёма и застегнул на нём куртку. Недовольный изменившимся местоположением друга Дзюба тут же перехватил руку Игоря и, сжав её аккуратно, продолжил упрашивать. - И чё? Смолова возьмём с собой, ему потом вообще похер будет и на фильм, и на тебя, и на меня. - Ладно, потом. – отмахнувшись, будто и не важно это всё, и кино, и Кокорин, Акинфеев внимательно посмотрел на всё еще неспокойного форварда. Тёма, у которого от волнения даже в горле пересохло, выглядел так, будто собирался совершить самое страшное преступление в своей жизни, но никак не мог осмелиться. - Весь вечер по пизде пошёл. – снова с виноватой интонацией прошелестел Артём, склонив голову к плечу. - Тём. – Игорь цокнул языком. - Прости. – Дзюба посмотрел под ноги и поёжился, думая, что сделал это незаметно. - Холодно. Ты замёрз весь. И шарф завяжи. - Хорошо, мам. – покривив лицо, Тёма высунул язык и сморщил нос. – Иди, Игорёк. – заграбастав Акинфеева в свои медвежьи объятья, Артём выдохнул ему в ухо, мысленно ругая себя за нерешительность. «Да соберись ты, блять, Дзюба!» – вопреки внутреннему импульсу, форвард продублировал целомудренный поцелуй в щеку Игоря и ослабил руки. - Пока. – выйдя из объятий форварда, Акинфеев нахмурился от неприятного ветра. То, что Тёма будет смотреть ему в спину не подвергалось сомнениям, он каждый день так делал и Игорь, что не удивительно, привык к этому. - Ага. – Артём неловко провёл рукой по коротким волосам и криво улыбнулся, переступив с ноги на ногу. Снова не смог. Хотел, видел, что Игорь не против, вратарь же даже сам приласкался, пройдясь губами по шее друга, но Тёме смелости не хватило. Радовало одно – неопределённость между ними с хрустом разрушилась, расчистив пространство для полноценных отношений. Теперь, по мнению Дзюбы, всё должно было окончательно наладиться. Ну, а как иначе?