Ослепи весь белый свет, Красным листопадом упади, Праздничным листом календаря Устели мне путь, Помаши мне в след. Прости, прощай, привет
- Ну ок. – равнодушно смахнув снег со скамейки, Акинфеев присел на краешек и огляделся. – Что случилось-то? Как ты узнал, где мы договорились встретиться? – Игорь улыбнулся по-доброму и склонил голову к правому плечу. Вообще-то заигрывать с суперсерьёзным Дзюбой он не собирался, само как-то вышло. Сложно было признаться в этом даже самому себе, но вратарю льстила ревность Тёмы, да и его присутствие порадовало, оно освободило Акинфеева от неловкости при первой встрече с незнакомой девушкой. - Арины нет. – топорно выдал Артём и замер, ожидая реакции Игоря. Тот несколько раз хлопнул тёмными ресницами и хмыкнул со смешком. - В смысле? – нехорошие мысли потихоньку пробирались в голову Игоря, вырисовывая просто кошмарные сценарии, начинающиеся с похищения девушки и заканчивающиеся её смертью. Только вот откуда об этом мог знать Тёма, который даже ни разу не видел Арину? - В смысле нет и не было. – вновь выпалил Дзюба, почти не делая пауз между словами. – Это моя вторая страница. Я тебя…обманул. – форварду и самому свои слова показались лютым бредом, он бы, скорее всего, подобному не поверил. Так и Игорь, не уловивший сути «обмана», смешливо выгнул брови в недоверии. - Чё ты выдумал опять? – чушь, выдаваемая за правду, почему-то адекватно не воспринималась, поэтому Акинфеев усмехнулся, подумав, что Артём пытается увести его из парка, чтобы тот не пересёкся с девушкой. – Тём, я не собираюсь с ней отношения заводить, просто поболтаем. Погуляешь с нами. - Игорь. Короче… – облизав губы и проглотив страх вместе с неловкостью, Дзюба опустил глаза. Под ногами форвард заметил отсыревшие крошки тёмного хлеба, крышку от стеклянной бутылки дешёвого пива и несколько фисташковых скорлупок. Созерцание паркового мусора казалось Артёму до неприличного интересным, он готов был хоть сутки так простоять, только бы не продолжать этот затягивающий удавку на его шее разговор. Как сказать любимому человеку о том, что ты бессовестно его обманывал, когда он еще был нелюбимым? Как признаться, что все ваши отношения задумывались как жестокая и глупая шутка? Как, смотря в ставшие родными глаза, взять и разломать любящее человеческое сердце? Собрать воедино рассыпавшуюся заготовленную заранее речь Тёма не мог, он мялся, стоя перед Акинфеевым, и теребил зелёный листок на длинном стебле розы. Сидевший напротив него Игорь не волновался, даже иронично поглядывал на своего нервного друга и всё порывался подойти к нему, чтобы успокоить. Но каждый раз будто бы нарывался на невидимую преграду и оставался на месте. Странное поведение Артёма Акинфеев списал на ревность, которую Дзюба не смог обуздать и теперь чувствовал себя полным дураком. Отступив на шаг назад, словно это могло как-то помочь ему, Тёма упёрся взглядом в сдвинутые колени вратаря. – В сентябре мы с Кокорой… Поспорили. - Так. – после упоминания Саши Игорь насторожился. Он по собственному опыту знал, что коллаборация Кокорина и Дзюбы опасна для окружающих, про их дебильные выходки и приколы ходили легенды. Поэтому после слова «поспорили» Акинфеев перестал улыбаться и приготовился к правде, которую Артём силился до него донести. - Хотели тебя развести. Ну, я хотел, чтобы ты в придуманную девчонку влюбился, а я бы потом тебе сказал, что это я. – не поднимая глаз на лицо вратаря, Артём замер в молчании. Притихший Игорь нахмурился. Его глаза, светившиеся искренней любовью пару минут назад, померкли, а пальцы остервенело вцепились в холодную деревянную скамью. – И… - Зачем? – сквозь зубы спросил Акинфеев. Ответ он и так знал. «Ради прикола», – совсем тихо подсказал Игорю внутренний голос. Услышав от Артёма эту отвратительную историю, он почувствовал себя оглушённым и ослеплённым. Солнце, что освещало каждый его день три месяца, померкло, а слух отказался распознавать звуки окружающего мира. Смотря на Тёму в упор, Акинфеев ждал, когда тот покажет свои глаза. Потемневший от неприятного известия Игорь, наверное, хотел бы оглохнуть, лишь бы не знать о предательстве. Вопреки услышанному, он, в очередной раз обожжённый человеком, которому доверился, отказывался верить своим ушам и первую пару минут даже разозлиться по-нормальному не мог, надеясь, что Артём просто пошутил в своей тупой манере. - Я – дебил. – форвард нервно усмехнулся и наконец-то посмотрел в пустые глаза Акинфеева. Сказать что-то определённое о состоянии друга Дзюба не мог, никаких эмоций не наблюдалось, Игорь просто смотрел на него снизу-вверх и редко моргал. – Думал, что будет смешно. – рука, скрытая в кармане, нервно щипала ткань подкладки, второй рукой он так сильно сжал цветы, что ладонь начала болезненно чесаться. В замешательстве Тёма перекатывался с пятки на носок. Акинфеев не отводил взгляда, всматриваясь. «Скажи, что соврал. Скажи. Скажи», – мысленно повторял вратарь, следя за тем, как кривая улыбка – дешёвая и искусственная – затягивает губы Артёма своей пеленой. Он убедился окончательно – Дзюба не врёт, это не розыгрыш и не шутка. Его действительно использовали как атрибут для веселья, им играли, как послушной куклой. Озарение, сошедшее на Акинфеева, так сильно ударило парня по голове, что он даже растерялся немного, побледнел и вздохнул рвано, как от нехватки кислорода. Тёме казалось, что у него одна губа прилипла к другой и из-за этого он больше не смог произнести ни звука. Парень бросил быстрый взгляд надежды на друга и заметил, как тот переменился. Стиснув зубы и сдвинув брови, Игорь поправил шарф и встал с места. - И как? Смешно теперь? – он вплотную подошёл к Артёму. Не ожидавший этого Дзюба сделал шаг назад и выставил руки примиряюще, зашуршав цветами. Форвард знал, что назревавшую драку нужно предотвратить как можно скорее. Поэтому попытался достучаться до Акинфеева при помощи искренних чувств и кристально-чистых голубых глаз. - Нет. – совершенно честно ответил Дзюба. – Игорёк, ты меня послушай, ладно? Я всё объясню! Сначала я издевался, да, и мне пиздец как стыдно! Но потом, когда мы стали в школе общаться, мне уже эта страница стала нахуй не нужна! Мне ты нужен. Правда. Прости меня, я просто долбоёб. Мы с Кокорой… – по расфокусированному взгляду вратаря можно было легко догадаться, что он уже давно не слушает объяснения Тёмы. Злость, разросшаяся в душе Акинфеева, искала выхода. - Это мне? – парень хладнокровно кивнул на букет, прервав поток бессмысленных и уже никому не нужных слов. То, что нёс Артём слабо походило на извинения, но даже если бы он тысячу раз в этот момент повторил слово «прости», Игорь бы не сжалился над ним. Заткнувшись, Дзюба с непониманием посмотрел на цветы и протянул их парню. - Да. Тебе. На. – форвард даже позволил себе немного расслабиться, подумав, что раз Акинфеев обратил внимание на букет, значит, шанс на искупление вины всё-таки есть. - Спасибо. – взяв цветы, вратарь без эмоций посмотрел на них. – Красивые. – Игорю захотелось уйти. Почему-то до момента вручения букета он даже не задумывался над тем, что можно просто сбежать и не слушать бред Дзюбы. Изучая красные лепестки ровных бутонов, Акинфеев улыбнулся от глупости Тёмы. Он, вероятно, очень тщательно отбирал цветы, видимо, ждал, что веник из роз как-то поможет заткнуть рану от ножа правды в сердце Игоря. «Наверное, купил за выигранные деньги», – подумал Акинфеев и скривился. От этого стало только хуже. У вратаря, как перед смертью, пролетели все счастливые минуты, проведённые вместе с Артёмом. Все его дурацкие шутки, все улыбки, объятья, ласковые взгляды и прогулки под звёздами – всё полетело в урну вместе с букетом. - Как и ты. – не к месту брякнул Дзюба и с ужасом посмотрел на торчавшие стебли роз. Поняв, что примирение им не светит, форвард стыдливо вжал голову в плечи и почесал бровь от неловкости ситуации. Одна из проходивших мимо мамочек с коляской с удивлением покосилась на странных мальчишек и даже перестала разговаривать по телефону, когда увидела, как один из них в ярости запихивал красивый букет в урну. Акинфеев с вызовом посмотрел на Артёма, тот в свою очередь только головой качнул, мол, твои цветы, что хочешь, то и делай с ними. - Знаешь, что, Дзюба? Я всегда знал, что такая херня произойдёт, но всё равно поверил. Будем считать, что ничего не было. – слова осколками застревали в горле. Сказать о том, что нужно всё забыть – полбеды, а вот заставить себя выкинуть из памяти тёплые пальцы на рёбрах и крепкие объятья возле подъезда было чем-то вроде невыполнимой миссии. – Я, блять, просто ненавижу тебя. – с надрывным спокойствием, которое бывает перед самыми громкими истериками, выдал Акинфеев. – Не подходи ко мне и не говори больше со мной. Никогда. – стараясь держаться, не повышая голоса, Игорь змеёй прошипел последнюю фразу и развернулся, чтобы покинуть парк. - Постой, Игорь, я объясню! – ухватившись за плечо вратаря, Тёма навис над ним. – Дай сказать! – молящие глаза Дзюбы разжалобили бы кого угодно, но на оскорблённого и растоптанного Акинфеева этот взгляд подействовал исключительно как раздражающий фактор. Никакие объяснения ему уже были не нужны, таких огромных ножей, да что там ножей, топоров в спину Игорь за всю жизнь не получал. Даже когда Тёма бил его до почти бессознательного состояния, парню было не так больно, как от парочки слов, произнесённых одним из самых близких людей. - Пошёл на хуй. – Игорь посмотрел прямо в глаза Артёму и, размахнувшись, со всей силы ударил его кулаком по скуле. Отлетевший на пару шагов Дзюба поморщился испуганно и тут же схватился за лицо, не поняв, что случилось. Только вот Акинфеев объясняться не собирался и, отдав слепой ярости последние капли рассудка, заехал форварду по многострадальному носу, из которого тут же хлынула кровь. Посмотрев на то, как Тёма поднимался с дорожки и пытался унять алый поток из носа, Игорь широким шагом направился к выходу из парка. Конечно, Дзюба не бросился его догонять по понятным причинам, сложновато подняться на ноги, когда у тебя перед глазами звёздочки. Бил Акинфеев от души, а форвард даже защититься не смог, повалившись скорее от гнёта вины, чем от жестких кулаков друга. Поднявшись на ноги, Артём сразу же обессиленно плюхнулся на лавку. Парень упёрся локтями в колени, а лицо спрятал в окровавленных ладонях. Его нос и подбородок были перемазаны кровью, а скула ныла, предвещая красивый фиолетовый синяк. Дзюба чувствовал себя побеждённым воином, доживающим последние минуты внутри разрушенного Колизея. Но винить было некого, он сам всё разрушил, как ему казалось, ради благой цели. Подарив себе освобождение от лжи, он у самого себя украл Игоря. Закрыв глаза, Артём громко вздохнул. «Всё», – подумал он и прикусил губу от досады. Что делать дальше парень понятия не имел, поэтому, оставив холодную лавку за спиной, пошатываясь, побрёл туда, где могли помочь.***
- Явился. – по-отечески сложив руки на груди, сказал Кокорин после того, как открыл дверь квартиры Смолова. Тот двухметровый ребёнок, к кому он обращался, смотрел на носки своих ботинок и виновато потирал щёку. Расстроенный и вдребезги разбитый Тёма знал, что оставаться в одиночестве ему сейчас никак нельзя. Тишина доводила до слуховых галлюцинаций – в буйной голове эхом проносились обрывочные фразы Акинфеева, а перед глазами стоял он сам – с отсутствующим взглядом и дурацкими красными розами в руке. Вывалившийся на лестничную клетку в тёплом халате Фединого отца Сашка, казалось, даже не удивился появлению Артёма, только насупился как-то недобро и губы в бантик сложил. - Ага. – тихо откликнулся Дзюба, не поднимая головы. - Получил пизды от Акинфеева? – тем же отстранённо-холодным тоном поинтересовался Сашка, сканируя друга осуждающим взглядом. Они с Федей буквально десять минут назад проговорили об отношениях Игоря и Артёма и даже поссорились немного, не сойдясь во взглядах. Вёрткий во всех смыслах Саша абсолютно не понимал желания друга так глупо прикончить их с Акинфеевым роман, не видел в этом какого-то здравого зерна – так долго добиваться и мазохистски разрушить всё, и ради чего? Чтобы освободить совесть – так себе причина. - Угу. – отвечать на вопросы форварда полными предложениями Дзюба был не в состоянии. Его будто лишили возможности радоваться и шутить, казалось, что он после разговора с Игорем больше никогда не сможет улыбнуться, как мальчик из книги, которую ему в детстве читала бабушка. В ботинках ощущался неприятный холод, носки намокли от луж, преследовавших каждый шаг форварда. Учитывая то, что по пути к дому Смолова Артёма два раза чуть не сбила машина, понятно, что лужи для Дзюбы – наименьшая проблема. Он переступил с ноги на ногу и, шмыгнув разбитым носом, опустил натянутый до глаз шарф. Кокорин вытаращил глаза и тут же потянулся руками к грязному лицу Тёмы. - Ни хуя себе! – сбросив маску равнодушия с лица, Сашка сочувственно обнял друга прямо в подъезде. – Твою мать, вот как ты ухитряешься, а? Нос цел? Или как в прошлый раз? – беспрерывным потоком спрашивал Кокорин, прижимаясь к Артёму сильнее. – Смол! - Что? – протянул из соседней комнаты недовольный Федя. Он до последнего не хотел вмешиваться в разговор парней, планируя в конце концов починить полуоторванный плинтус, за который вечно цеплялись все проходящие мимо. - У нас тут драма. – погладив Дзюбу по спине, Саша потянул его в квартиру, но тот отказался, уперевшись ладонью в стену. – Дзюба! Что случилось хоть, расскажи! - Ничего хорошего. – на грани слышимости прошептал форвард и кисло посмотрел на комичного Сашку в халате размеров на пять больше нужного. - Оно и видно. Заходи. – выросший за спиной Кокорина Смолов затащил парней в квартиру, чтобы не пугать соседей шумом, и запер дверь на замок. – Иди переоденься. – подтолкнув Сашу в сторону гостиной, Фёдор повёл Тёму на кухню. Но уходить Кокорин не спешил, вцепившись в Дзюбу, словно пиявка, он продолжил допрос. - Ты ему всё рассказал? И чё он? По роже тебе съездил? – распахнув полы халата и усевшись на стул рядом с дверью, Сашка явил миру синие растянутые треники, натянутые задом-наперёд. Будь Артём в хорошем настроении, он обязательно бы поддел друга за это, но, так как даже улыбка была огромным подвигом для Дзюбы, он пропустил Сашин наряд мимо внимания. Вопросы, поступавшие от Кокорина, были скорее риторическими и ответа не требовали, потому что ответ был в прямом смысле «написан» рукой Акинфеева на физиономии Тёмы. – Предупреждали тебя, дурака, что не надо ему рассказывать! – потихоньку Сашка перешёл от жалости к праведному гневу и начал ругать друга за дурость. – Что ж ты, сука, такой баран?! Почему ты меня не слушаешь никогда, блять?! Теперь он тебя точно хрен простит! Так тебе и надо, дебил! – удивившись смене настроения парня, Смолов легонько ткнул его в бедро в надежде, что тот поймёт и перестанет изводить друга. Но Саша только сильнее вспылил. – И не проси, помогать не буду! Я же тебе говорил: «Заткнись, Артём, испортишь всё!». А ты что?! – Дзюба, уронивший голову на сложенные руки, будто и не слышал криков Кокорина, мысленно он всё еще стоял перед Игорем и просил прощения. Как всегда и бывает, правильные слова пришли к нему уже после ссоры, а не во время её. Если бы у Тёмы была возможность вернуть жизнь на час назад, он бы ни за что в жизни не признался Акинфееву в своей проделке. Наблюдая за окончательно угасшим форвардом, Фёдор потянул Сашку вниз и усадил друга на соседний стул. - Отстань ты от него, Саш. Там, похоже, всё. – Дзюба сдавленно «угукнул». Смолов с заткнувшимся Кокориным переглянулись. – Совсем? – осторожно поинтересовался Федя, положив руку на плечо форварда. На плите варилось что-то ароматное, закипевший чайник свистел уже несколько минут. Гиперактивный Сашка подскочил к плите и перекрыл выключатель. Оторвав голову от стола, Дзюба уткнулся лицом в сложенные ладони, чтобы скрыть глаза. От Смолова исходило спокойствие, он в общем-то другого исхода и не ждал, поэтому морально был готов к тому, что Тёма притащится к ним за сочувствием. И, несмотря на то, что Федя сам неоднократно говорил о необходимости быть откровенным с Игорем, теперь он не знал, что делать и даже чувствовал себя немного виноватым в произошедшем. Ведь это он всё время твердил Артёму о том, что нужно быть честным. Снявший розовые очки Акинфеев, что неудивительно, психанул, и психанул, судя по всему, серьёзно. Измождённый Тёма, сидевший перед Федей на стуле, был не похож на самого себя. И Смолов, глядя на поверженное чудовище, оставшееся без своей «принцессы», прекрасно понимал, что разгребать это безобразие придётся им с Сашкой. Ведь друзей, как известно, в беде не бросают. Саша же из-за своей наивности до последнего надеялся на благоразумие друга и ждал, что тот включит голову, передумает и не расскажет Акинфееву о споре. Поэтому вместо того, чтобы, как Фёдор, с жалостью смотреть на повесившего голову форварда и придумывать, как помирить голубков, Кокорин расхаживал из стороны в сторону по маленькой кухоньке и плевался ядом. - Да. – тихо сказал Артём, чем вызвал грозный рык у Саши, который тут же остановился и угрожающе наклонился к нему. - Блять! Убил бы тебя! – фыркнул Кокорин, понимая, что без Игоря Дзюба просто свихнётся, но перед этим сведёт с ума всех остальных, и начнёт он с него, с Сашки. Но даже не угроза сойти с ума пугала парня, ему действительно было жаль Тёму, который только рядом с Игорем светился от счастья и улыбался так, будто сорвал куш в каком-нибудь крутом казино. - Выпьешь, Дзю? – отпихнув Кокорина, как надоедливого кота, от форварда, Смолов подвинулся ближе к Артёму. Чай с ромашкой в данной ситуации вряд ли бы помог. - Нет. – продолжая прижимать ладони к лицу, Тёма шмыгнул носом. – Спасибо. - Идиот, блять! – сколько бы Саша не психовал и не злился, он уже сейчас был готов отправиться на поиски Игоря, насильно привести его к Артёму и через «не хочу» помирить их. Дзюба же на эти ругательства не обижался, понимал, что Кокорин всё говорил по делу, и осознавал, что вообще-то, если по-хорошему, то надо было прислушаться к нему еще во время заключения спора. - Саш, помолчи, а? Дай ему успокоиться. Иди посиди там, где-нибудь. Иди-иди. Не надо тут орать. – отталкивая от Тёмы друга, Федя дошёл до раковины и намочил бумажное полотенце, чтобы дать его перепачканному гостю. – На, вытри кровь, Дзю. - Ты думал, наверное, что он тебя расцелует после этого? Или ты не думал вообще? – воткнув руки в бока, спросил Сашка и собрал брови в кучу на переносице. Успевший присесть на стул Фёдор вскочил с места и, взяв парня за шиворот, повёл его к двери. - И-ди же! – Кокорин противился и не уходил, цепляясь за стены пальцами и упираясь пятками в пол. – Блять, не выводи меня! – разозлившись, Смолов выпихнул его из комнаты и закрыл дверь на кухню. С грустью и сожалением Федя понял, что частое взаимодействие Саши с близнецами не прошло для первого даром. – Рассказывай. - Послал меня. И ёбнул по морде. - Я бы сказал, что поделом, но ты и так это знаешь. Что делать будем? – сдвинув пухлые губы в задумчивости, поинтересовался капитан. - Не знаю. – Артём пожал плечами и расправил скомкавшуюся под его локтями скатерть. – Сказал, чтобы я больше никогда не подходил, ёпт. - И чё? Реально больше не пойдёшь к нему? – упадническое настроение форварда принесло неспокойные мысли в голову Смолова. Поверить в то, что Дзюба так легко отступит, было сложно, но безжизненные глаза Тёмы и вялая речь говорили сами за себя. - Сдурел? Пойду, конечно. – оживившись, Артём нахмурился обиженно. - Отойдёт. – мысленно Федя выдохнул с облегчением. Он, обрадованный волевым решением друга добиваться прощения вратаря любой ценой, длинным движением погладил свою закинутую на колено ногу. – Если он тебе после всех драк дал к себе в рот языком залезть, то после этой фигни вообще легко очухается. Недели две подожди и всё нормально будет. – отношения Акинфеева и Дзюбы в узком кругу секретом не были, поэтому Тёма даже возмущаться не стал по поводу языка. Зачем отрицать очевидное. Его задело другое. - Ды конечно, ёпт. Легко у тебя всё. Это не Кокорин, Игорь до конца жизни будет на меня рычать. Хрен простит теперь. - Вот посмотришь. – самоуверенно сказал Федя и взглянул на дверь, за стеклом которой стоял Сашка и внимательно следил за друзьями. Застигнутый врасплох шпион показал язык и ушлёпал в гостиную. – Мы с ним поговорим. Придумаем что-нибудь. – Смолов ободряюще подмигнул Артёму и улыбнулся невесело. Растроганный вниманием Тёма протянул руку однокласснику и кивнул в знак благодарности. Дзюба вдруг почувствовал небольшое облегчение. Когда твой мир рушится, важно иметь рядом надежных друзей, способных вот так просто улыбнуться и сказать, что всё наладится. Форварду ясно дали понять, что его не бросят даже в этой сложной ситуации. – Чай будешь? – Тёма кивнул и перевёл взгляд на окно, за которым на город медленно опускались вечерние сумерки.***
А что делать тому, у кого нет друзей? Тому, который шёл по улицам и не видел перед собой ничего, сталкивался с прохожими, наступал в лужи, цеплялся капюшоном за ветки разрогатившихся деревьев, и грыз обветренную губу, вспоминая всё хорошее, что произошло за пару месяцев его пребывания рядом с Артёмом. Почему-то у Игоря не получалось думать о плохом, ведь если бы он вспомнил все косяки Дзюбы, все свои синяки и шишки, ему, возможно, стало бы легче. Быть может, он бы даже порадовался тому, что отделался от школьного хулигана с минимальными потерями. Но в голову лезли только приятные минуты, что ему дарил Тёма. Внутри у Акинфеева образовался вакуум, одно большое «ничего». Способность Артёма удивлять и делать сюрпризы сыграла с ними обоими страшную шутку, цена которой – их отношения. Улицы неприветливо извивались, прогоняя парня домой, чтобы не простыл под по-настоящему зимним ветром. Вратарь бродил по всему району, не зная, куда податься. Дома, он был в этом уверен, ему стало бы еще хуже. На вопросы матери, которые она всенепременно задаст сразу, как только увидит предсмертную бледноту на лице сына, отвечать не хотелось. Самым страшным для Игоря было то, что даже рассказать о том, что случилось, он никому не мог. Друзей, знавших всю правду, у него не было, а пугать Дениса своей ориентацией и историей их с Дзюбой отношений, было бы странно и неправильно. Впрочем, прогулка по подтаявшему снегу тоже не очень-то помогала разобраться в себе. Сначала Акинфеев думал, что сердце, налившееся свинцом от новости форварда, просто оторвётся и упадёт, запретив чувствам метастазами расползаться по телу. Предательство должно было вычеркнуть Артёма из его воспоминаний раз и навсегда, заблокировать все его мысли и окрасить белое в чёрное, чтобы облегчить жизнь. Но что-то не позволяло всему этому произойти. Дзюба слишком глубоко проник в душу Игоря, поэтому избавиться от него вот так быстро не выходило. Внутри себя вратарь даже пытался оправдать Тёму, вступая в борьбу с внутренним голосом, который твердил «я же говорил» с частотой двадцать раз в минуту. В голове у Акинфеева не укладывалось то, насколько сильно нужно быть перекрытым, чтобы ради спора целоваться с парнем, лапать его и спать с ним в одной кровати? На этот вопрос возникло сразу два ответа. Первый: Артём абсолютно чокнутый извращенец, способный ради прикола сотворить что угодно. Второй: Дзюба так заигрался, что потерял почву под ногами и влюбился. Поражённому сердцу Игоря, которое еще любило и отказывалось верить в отвратительный поступок Тёмы, был ближе второй вариант. Разум же придерживался первого ответа и поминутно приводил разнообразные аргументы в его поддержку, подбрасывая в топку памяти случаи, в которых Артём проявлял себя не как самый порядочный на свете человек. Вспомнив о том, что однажды он сам лично отправил на аккаунт Арины фотографию интимного характера, Игорь остановился посреди людной улицы и замер с округлившимися глазами. Зачем Тёма просил её? Чего добивался? После того, как его толкнул третий по счёту человек, Акинфеев всё-таки сдвинулся с места и медленно побрёл по дорожке, продолжая раздражать окружающих. Этот поступок Артёма оправдать было сложно, поэтому внутренний голос с уверенностью заключил: «Хотел посмеяться, – и добавил, – наверное, и Кокорину показал, и всем своим дружкам». К фотографии также прилагались задушевные разговоры, личные переживания и даже скомканный рассказ о первом сексуальном опыте, о котором с самим Тёмой Акинфеев не говорил. От осознания собственной глупости у Игоря вдруг закружилась голова, парень сверкнул глазами, разозлившись. Он так долго позволял дурачить себя, переступил ради Дзюбы через свои принципы, простил ему все прежние грехи и подпустил к себе так близко, как никого прежде не подпускал. А самым трагичным в этой ситуации было даже не фото, которое вратарь с доверием отправил Арине, и не время, потраченное на прогулки и поцелуи, а то, что Акинфеев, отпустив контроль, влюбился. Крепко так. Насовсем. Когда ночь заволокла улицы своей колючей темнотой, Игорь, наконец, добрался до дома. Отставив промокшие насквозь ботинки в сторону, он небрежно бросил куртку на тумбочку и, не включая свет, пошёл в свою комнату. Ирины Владимировны дома не было, она работала во вторую смену, поэтому вернуться должна была поздно вечером. Обессилевший от пережитого, замёрзший и голодный Акинфеев без сил повалился на кровать, прижав к груди мягкую подушку. Отключенный телефон парень отбросил на пол, не желая говорить ни с дураком-Дзюбой, ни с кем бы то ни было. Зная о том, что в скором времени форвард немного отойдёт и предпримет какие-нибудь попытки по восстановлению разрушенных отношений, Игорь морально готовился обороняться. Прощать, а уж тем более возвращаться к Артёму, он не собирался. Второй раз наступать на одни и те же грабли – это не про Акинфеева, хорошие мальчики делают выводы и учатся говорить «нет», когда того требует ситуация, даже если губы пытаются разомкнуться в дающем шанс «да». Несмотря на душевную опустошённость и жгучее желание разбить кому-нибудь голову в приступе ярости, Игоря нещадно клонило в сон. Глаза закрывались, а тело неприятно знобило. Укутавшись в тёплое одеяло с головой, парень покрутился на кровати, но заснул. Те три дня, что Акинфеев не появлялся в школе, стали личным адом для Артёма. Успев надумать себе миллион страшных историй, фигурантом которых являлся обиженный Игорь, Дзюба не знал куда бежать, чтобы узнать хотя бы что-нибудь о вратаре. На звонки парень, конечно же, не отвечал, домофон Акинфеевых был отключен, а стук в дверь, казалось, никого не беспокоил. Учителя и одноклассники постоянно спрашивали Тёму про Игоря, раз за разом напоминая парню об их дружбе, но он только пожимал плечами растерянно и отворачивался. Страх и чувство вины одолевали форварда и днём, и ночью, пугающие мысли о том, что вратарь наложил на себя руки, то и дело на цыпочках пробирались в голову Артёма и приносили с собой такие жуткие картины, что у форварда холодел затылок, а внутри всё переворачивалось. Сашка с Федей как могли утешали друга и искали хоть кого-нибудь, кто мог бы знать о состоянии Игоря. Всё было безуспешно. Парень словно испарился, а Дзюба медленно, но верно дурел, обвиняя себя во всех смертных грехах. Простуда, проявившаяся температурой в тридцать восемь градусов и каркающим кашлем, уложила Акинфеева на кровать и заставила питаться исключительно таблетками и микстурами. Из-за вечной работы, Ирина не могла проводить с сыном времени больше, чем позволяли часы отдыха, поэтому вратарь лечился самостоятельно, следуя инструкции, заботливо оставленной матерью. Замотанный в три одеяла он неоднократно подходил к двери, чтобы посмотреть на того, кто выламывал замок, но ни разу так и не открыл. В сонном бреду Игорь звал Артёма, сумбурные эпизоды сменялись один другим и вызывали самые разные эмоции. Перепрыгивая от счастья до ломающей кости боли, сознание Акинфеева категорически отказывалось верить в то, что всё закончилось, оно нуждалось в Тёме и подбрасывало его образ во сны с завидной регулярностью. Слыша с какой нежностью сын произносит имя Дзюбы, Ирина Владимировна плотнее укрывала его одеялом и целовала в лоб, успокаивая, материнской любовью отгоняя кусающиеся переживания. Кто-то говорит, что одиночество положительно влияет на личность и помогает лучше понять себя, а кто-то называет его «чумой двадцать первого века». Годы, проведённые в гордом одиночестве, по концентрации радости и счастья не перевесили бы два этих красочных месяца, подаренных Игорю Артёмом. Вратарь вынужденно изменил своё мнение об одиночестве, поняв, что оно – плохой друг, особенно, после того, как тебе показали яркий мир влюблённости и дружбы. Но пользоваться собой, как игрушкой, и вытирать об себя ноги, Игорь не мог позволить даже Дзюбе. Побои простить он смог, обзывательства, грубость, а предательство – нет. Как только температура пришла в норму, Акинфеев твёрдо решил, что перемирию не бывать.***
Первое столкновение после ссоры между Артёмом и Игорем произошло в душе. Несмотря на то, что парни виделись в школе, Дзюба так и не собрался с духом, не подошёл к немного похудевшему после болезни Акинфееву. Поборовший простуду вратарь, кстати, тоже не сильно горел желанием пообщаться с бывшим другом. Игорь поймал себя на мысли, что даже смотреть на Артёма не хочется. Так противно ему было то, что натворил форвард. - От кого ландышами пахнет? – спросил Денис, обернувшись. Он поводил носом по воздуху и остановил свой взгляд на Марио, который беззаботно натирал мокрые волосы полотенцем. Фернандес, почувствовав его взгляд, прекратил движения и вопросительное посмотрел на друга своим по-бразильски тёплым взглядом. Не спрашивая, Черышев взял небольшой синий флакон и, открыв крышечку, понюхал. – Как вкусно, блин. – парню показалось, что вместо шампуня он держит букет живых весенних цветов, которые обычно продают бабушки возле переходов. Запах был таким ярким и густым, что быстро оторваться от флакона Денис не смог, продолжив вдыхать чуть резковатый аромат. - Тебе нравится? – на лице Марио частенько мелькало выражение удивления, наверное, от того, что он еще не совсем привык к новой обстановке и ребятам. Трепетный Фернандес очень боялся показаться глупым или смешным, а обидеть кого-то для него было трагедией пострашнее Армагеддона. Поэтому, стараясь всем угодить, он прослыл добряком и местным миротворцем, способным угомонить даже разъярённого Черчесова. - Да. Обожаю этот запах. – не открывая глаз, промурлыкал Черышев. - Я дарю. Бери, Дени. – Марио, если бы его попросили, отдал бы последние бутсы, лишь бы все были счастливы. А отдать лучшему другу какой-то там шампунь и вовсе не жалко, тем более, если он так сильно понравился Денису. - Нет, не надо. – усмехнувшись, Денис продолжал слегка нажимать на мягкий пластик и вдыхать запах крошечных белых колокольчиков. - Оу, хорошо. Я скажу, где купить. Хочешь? Я могу купить тебе. Да? – благодаря практике с Черышевым, который требовал от друга использования исключительно русской речи, Марио уже вполне сносно говорил на великом и могучем, но сложные предложения пока оставались для него далёкой мечтой. Поэтому парень изъяснялся отрывисто, будто рвал фразы на клочки. Наблюдавшие за этим Миранчуки, ожидавшие уже минут двадцать своей очереди в душ, переглянулись. - А я пахну ландышами? – самодовольно спросил Антон, нарываясь на комплимент от брата. - Нет, ты пахнешь как Сашкин пёсель, после того, как сожрал дохлую крысу на помойке. – Лёша скривился и локтем отодвинул близнеца от себя, словно он не сидел с ним рядом почти полчаса, а только что подсел и сразу почувствовал неприятный запах, исходящий от брата. В общем-то, после тренировки они все пахли одинаково плохо, но успевшие искупаться мальчишки принесли из душевой в раздевалку разномастные ароматы душистых шампуней и гелей, чем немного притушили устойчивый запах пота. - Васька не ест крыс вообще-то! – Кокорин покачал головой и цокнул, когда услышал несправедливое обвинение пса во всеядности. - Идите купаться, вы одни немытыми остались! – любивший посидеть после душа Лунёв домой не торопился, рассевшись на лавке, как король, он всеми силами старался мешать Далеру одеваться. - Пусть посидят пока. Там Дзюба должен с Акинфеевым помириться. – согнав Миранчуков на вторую половины скамейки, Сашка отнял у Антона свои часы и деловито нацепил их на запястье. - Сколько я буду эту дверь держать? В неё даже не ломится никто. – Смолова попросили встать на стрём, чтобы Игорь не сбежал от Тёмы, потому что Федя на свою беду собрался раньше всех и бесполезно тратил время на пролистывание мемов. Зная строптивый характер вратаря и ситуацию в целом, парни не сомневались, что через некоторое время Акинфеев непременно забарабанит в дверь с просьбами выпустить его. - Подожди, они там только две минуты. – Саша застегнул ремень на джинсах и начал искать майку, которая пропала с полки. Кузяев громко цокнул, когда увидел, что Андрей специально наступил на его штанину босой ступнёй. Трясущийся, как осиновый лист Артём, посмотрев на Игоря, стоявшего под струями ледяной воды, остановился прямо напротив его кабинки. Тот только вышел с больничного и явно хотел вернуться обратно, очевидно, чтобы не чувствовать на себе свинцовых взглядов Дзюбы. Сначала Артём долго мялся у стены, не решаясь заговорить, потом, чтобы потянуть время, читал этикетку на шампуне. Покрытый мурашками до самых пяток Акинфеев чувствовал копчиком, что за ним наблюдают и ждал худшего. Ведь Тёма вполне мог попытаться заставить силой простить его. Игорю было невдомёк, что тот заторможенный и посиневший от волнения человек за его спиной в данный момент не способен даже муху прихлопнуть. Бессовестно медля, Дзюба своим поведением заставлял вратаря нервничать ещё сильнее. - Игорёк, послушай меня, ладно? – не своим голосом произнёс он и переступил с ноги на ногу, нервно теребя оранжевый флакон в руках. - Нет. – Игорь ответил так быстро, будто ждал, когда его спросят. Взъерошив волосы, вратарь перекрыл воду и собрал свои вещи в намокший пакет. Его колотило. Но не от холода, а от злости на Артёма. Акинфеев не боялся его, но то, что в душевой были только они одни, напрягало. - Я всё равно скажу. – заглядывая в глаза вратарю, произнёс Тёма и закрыл собой выход из кабинки, покрепче ухватившись за перегородки, покрытые кафелем. – Я не со зла, правда. Я только в интернете врал, а вживую – нет. - Убери руки. – сказал Акинфеев, но Артём остался на своём месте, смотря на прикрытые веки опустившего взгляд на носки тапок вратаря. - Что мне сделать, чтобы ты меня простил? – они стояли чересчур близко. С такого расстояния можно было легко нырнуть в поцелуй. Но и получить в челюсть тоже было можно. Второй вариант даже был более вероятным для данного случая. Ловко нырнув под выставленной рукой форварда, Игорь пошёл к выходу в раздевалку. - Иди на хрен, Дзюба. – обмотавшись полотенцем покрепче, Акинфеев толкнул запертую дверь. – Блять. Откройте! Эй! – Акинфееву не составило труда догадаться, что их заперли намеренно. Причем, скорее всего, по просьбе извинявшегося Дзюбы. – Скажи своим друзьям, чтобы открыли. - Не скажу. – Тёма помотал головой из стороны в сторону и настойчиво приблизился к вратарю. – Прости меня, Игорь, пожалуйста. Я больше не… – словно пятилетний ребёнок, раскрасивший шторы акварелью, он понурил голову и обещал больше так не делать. Но ему было семнадцать. Далеко уже не ребёнок. Вместо штор было сердце Акинфеева, а вместо кисточки скальпель. В этом случае фраза «Я больше не буду» звучала глупо и неуместно. - Я тебя не прощу. – уверенно сказал Игорь. – Никогда. – припечатал он, заметив, как дрогнули бледно-розовые приоткрытые губы форварда. – Запомнил? – сурово спросил Акинфеев и повторил, чтобы тот понял наверняка: – Ни-ког-да! А теперь отъебись от меня и открой эту долбаную дверь. - Игорь... – состроив жалостливое лицо, Дзюба потянулся к Игорю за поцелуем, решил, что сработает, вратарь спрячет свои иголки и забудет обиду. И просчитался. К сожалению, понял он это уже тогда, когда взбесившийся от поведения форварда Акинфеев что было сил толкнул его к стене и заколотил в дверь, как сумасшедший. Стоя с противоположной стороны от Игоря, Смолов ждал, что еще немного и его вынесут вместе с куском тонкой древесины. В своих силах он, конечно, не сомневался, но и Акинфеева оценивал объективно. Феде не раз доводилось видеть драки Темы с Игорем, поэтому в том, что, разозлившись, вратарь может голыми руками убить кого-нибудь, Смолов был уверен. На подмогу упиравшемуся Фёдору тут же примчался Сашка и, подперев дверь спиной, прижался плечом к плечу Смолова. Удары в дверь продолжались, сила их не иссякала, а, казалось, увеличивалась даже. Отскакивающий от двери после каждого толчка Федя понял, что Дзюба не только повёл себя как-то неправильно, так еще и продолжал бесить вратаря своими действиями или словами. На самом же деле Артём больше не делал ничего предосудительного. Он просто держал холодную ладонь на плече Игоря. Обречённо так, уже не надеясь. Прикасался и шептал своё заевшее «Прости». Акинфеев бился. Не только с дверью, но и с собой. Влюблённая его сущность от ладони, приросшей к плечу, поплыла и начала канючить вместе с виновником страданий вратаря. Поэтому, чтобы, упаси господь, не прислушаться и не сдаться Дзюбе, Игорь начал откровенно выламывать дверь. Отвлекшись на бородатый анекдот Лунёва, Саша решил сменить позицию и отстранился от выхода. Прихлопнув Смолова к стене, в раздевалку вылетел покрасневший и злой, как питбуль, Игорь. Он, не смотря на парней, прошагал к своим вещам и принялся быстро одеваться. Тишину прервало болезненное шипение Фёдора, которому дверью содрало кусок кожи с ладони. Извиняющийся Саша запрыгал рядом с ним, утешая Федю и отмахиваясь от Миранчуков, которые пытались помочь, хотя даже руки после тренировки не удосужились вымыть. Оставшийся в одиночестве Артём стоял в пустом душе, прижавшись лбом к холодной стене. До кабинки он так и не дошёл. Грудь саднила от сильного удара, нанесённого Акинфеевым. Этот обиженный взгляд и острые слова Тёма, наверное, никогда не забудет. Будь он дома, наверное, бы закричал от боли. Но тут, в душе, смог лишь жалобно проскулить и шмыгнуть замёрзшим носом. Близнецы, зайдя в душ, оценивающе осмотрели Дзюбу и заняли свои любимые места, не решившись ничего сказать форварду. Хлопок, раздавшийся, казалось, по всему зданию, заставил Артёма вздрогнуть. Акинфеев выскочил в коридор. Он бежал домой, не останавливаясь, словно пытался скрыться от преследования, которого не было. Плечо горело от прикосновения Тёмы, Игорю казалось, что на нём остался ожог, как у Винчестера из сериала про сверхъестественных тварей. Он не мог договориться с самим собой. Зная, что Дзюба поступил как распоследняя скотина, Акинфеев, вопреки собственной установке «не прощать», часами думал о нём и скучал.***
Школьное утро началось с драки. Клочки летели по закоулочкам, а этих двоих, казалось, сам чёрт не расцепит, так крепко они вцепились друг в друга, катаясь по полу. - Перестань сейчас же! – примчавшийся на крики Фёдор пытался зацепить за капюшон Антона, но не мог, потому что тот змеёй извивался и отмахивался свободной рукой, переставая на некоторое время удерживать под собой брыкающегося брата. – Блять! Сашка, иди сюда! - Чего вы? – Кокорин вразвалочку вышел из класса и прилепился плечом к стене. По его мнению, Федя слишком эмоционально реагировал на каждую драку одинаковых мальчишек. Колотили они друг друга почти каждый день, причём выбирали самые нелепые для этого поводы, а Смолов всё никак не мог привыкнуть. - Антон, успокоился быстро! – оттаскивая в сторону младшего, Фёдор пытался встать так, чтобы разгорячённый Алёшка не дотянулся до брата. - Козёл ёбаный! Ты не брат, ты – сука! – размахивая руками, как Эдвард-руки-ножницы, Лёша отпихивал вездесущего миротворца – Смолова, – Всё из-за тебя вечно! – обращаясь к Антону, вскрикнул он. Такой злости на лице Алексея Федя еще никогда не видел. Да и драка выбивалась из ряда обычной толкотни из-за мелочей, близнецы дрались всерьёз, желая причинить друг другу максимум боли. - Сам ты сука! – ногой Антон всё-таки зацепил Лёшу и оттолкнул Фёдора в сторону, чтобы не покалечить. Миранчуки вновь упали на пол, продолжив шипеть, ойкать и обзываться, попутно изворачиваясь для нанесения удара. Расслабленный Кокорин ни за что бы не полез к близнецам, если бы они не угрожали здоровью Смолова, который, конечно, не мог остаться в стороне. - Да стой же ты. – вскоре и Саша валялся вместе с мальчишками на полу, удерживая Лёшу поперёк груди. – Чё случилось, блядские вы дети? - Убери руки, Кокорин! – мальчишка вырывался так активно, что Сашка, державший его, буквально подпрыгивал на месте. Посмотреть на драку Миранчуков сползлось полшколы. Никто не понимал, что братья могли не поделить. На подмогу разнимающим подоспел Лунёв и силой оттащил старшего близнеца в один из открытых кабинетов. - Антон! – выскользнув из рук Феди, Миранчук стрельнул глазами в сторону Кокорина и резко одёрнул рубашку. - Отъебитесь! – парень протиснулся сквозь плотную толпу зевак и скрылся за их спинами. Из пустого кабинета истории вышел Андрей и прижал спиной дверь, чтобы Лёшка не выскочил раньше времени и не догнал братца. - Что это за мамаево побоище? – Лунёв усмехнулся, посмотрев на помятого Сашку, который пять минут назад щеголял по школе в идеально выглаженной Фединой рубашке. - Если бы я знал… – озадаченно произнёс Смолов и жестом попросил вратаря отойти от двери. Запертый Миранчук сидел на учительском стуле и держал ладонь возле лица. На появление Феди он отреагировал спокойно, смерил его взглядом и отвернулся. – Что на этот раз? - Ничего. – отрезал Алексей и встал с места, чтобы выйти из класса. Только вот капитан предсказуемо поймал его за запястье и заставил посмотреть в глаза. Лёша обессиленно уронил руку, показав Фёдору расцарапанную красную щеку. «Господи, даже подраться нормально не могут, придурки мои», – подумал Федя, покачав головой. - Лёш, в чём дело? Серьёзное что-то? – честный Алёшка всегда рассказывал обо всех проблемах старшему товарищу, невзирая на то, что Антон зачастую ему запрещал это делать. Теперь же почему-то старший близнец гордо молчал, ожидая, когда его, наконец, перестанут допрашивать и отпустят. – Ладно. Иди к медсестре сходи. Пусть зелёнкой тебя раскрасит. – на шутливый тон Смолова Лёшка никак не отреагировал, просто развернулся и ушёл. Федя отряхнул рукав пиджака, решив, что надо найти Антона и расспросить его. Если один не говорит, значит, второй обязательно должен открыться. - Ну? – положив руку на талию друга, спросил Саша. - Гну. Молчит, как партизан. – Смолов не хотел признаваться самому себе, но его раздражало, когда у мальчишек появлялись секреты. Ощущение ненужности душило парня каждый раз, когда близнецы шептались о чём-то и не посвящали его в свои дела. - Хрен с ними. Расскажут всё равно. – Сашка быстро чмокнул Федю в щеку и пошёл в свой класс, оставив друга тонуть в размышлениях и догадках. Драки мальчишек, к слову, никак не влияли на их посадку в столовой. Отлупив друг друга на глазах у всей школы, на следующей перемене они, как примерные детки, уселись на свои извечные места и взялись за ложки. - Ни хуя! Кто это вас так отделал, братики? – Дзюба, мимо которого в последнее время проходили не только школьные новости, но и вся жизнь в принципе, не донёс ложку с супом до рта и удивлённо поднял брови. - Наши проблемы. – фыркнул Антон, потеснив брата локтем чисто из вредности. - Это они друг друга. – Саша бросил пару щепоток соли в желтый бульон и откусил кусок хлеба. – На прошлой перемене Макгрегора и Хабиба пародировали. - За что? – усмехнувшись, вновь задал вопрос Артём. Миранчуки сохраняли нейтралитет, будто эти вопросы и не им вовсе были адресованы. Менее привередливый Лёша ел быстро, чтобы поскорее выскользнуть из-за стола, Антон же возился в супе чуть ли не руками, отделяя лук от морковки и брезгливо морщась каждый раз от вида варёного мяса. - Не говорят. – отпив из стакана розовый компот, предположительно изготовленный из слив, Смолов покосился на мальчишек. - Девчонку что ли не поделили, ёпт? - Не нужна мне его овца драная! – Антон тут же взорвался. Устало вздохнувший Смолов покачал головой. Кто тянул Дзюбу за язык, непонятно. - Закройся, урод! – реакция Лёши не заставила себя ждать. Он бросил ложку в полупустую тарелку и встал с места, не то собираясь броситься на брата, не то уйти. - Сам ты урод! Иди к Соне своей! – схлопотав от старшего подзатыльник за длинный язык, Антон последовал примеру брата и поднялся на ноги. Они с вызовом смотрели друг на друга, как два молодых петуха, решивших выяснить, кому принадлежит курятник, пока Федя не встал между ними и не оттолкнул их друг от друга. Происходящий в отношениях близнецов разлад пугал и настораживал Фёдора. Между ними бывало всякое, но черта лютой ненависти никогда не переступалась. Оставив после себя грязную посуду, одинаковые мальчишки пошли к выходу из столовой. «Опять подерутся», – решил Смолов. - Вот свиньи. – возмущённо фыркнул Сашка, оглядев тарелки Миранчуков и погрустневшего Федю, которому шестое чувство подсказывало, что близнецы ввязались во что-то нехорошее. Обеспокоенный Смолов включил режим нервной мамаши и начал активно интересоваться у всех знакомых мальчишек новостями из жизни Миранчуков, ведь кто-то же должен был знать, из-за чего эти двое подрались и разругались в пух и прах. Сами виновники расследования загадочно молчали, косясь друг на друга с неприкрытым отвращением. Пришедший вечером к Феде за забытым учебником Антон удивил капитана отсутствующими наушниками. Смолов хорошо помнил, что Тоха никогда не расставался с ними. Даже оставшись как-то у него на ночёвку, младший близнец перед сном слушал музыку и уснул опутанный проводами. Куда теперь делись любимые ярко-оранжевые наушники Антона – Фёдор даже представить не мог. - Ты чё без наушников? – с подозрением спросил Федя, копошась в книгах. - Ничего. – Антон отвернулся от него, осветив комнату «фонарём» на левой скуле – подарком Лёши, чтобы не темно ходить было. - Порвались? – от внимания Смолова вообще-то мало что скрывалось. Он интересовался всем, что, хотя бы косвенно, но касалось близнецов, парень так привык. Его «приёмные» младшие братья занимали особое место в сердце Феди, отведённое исключительно для них. - Ага. – на самом деле наушники у парня не порвались и не сломались. Их у него просто забрали. В счёт долга. Вместе с любимым плеером. - На новые деньги есть? – при слове «деньги» Антон вздрогнул, как от электрического разряда. - Нет. – глаза мальчика забегали по сторонам, вскочив с дивана, он от страха начал искать пятый угол в квадратной комнате. Фёдор смотрел за этими телодвижениями Миранчука с непониманием. «У него украли наушники, и он боится об этом сказать? Или что? Или Лёха сломал его наушники? Чего ж он тогда так лупил Антоху?» – пребывая в тотальном недоумении Смолов забыл, что искал. - Тох, у меня одни есть, от телефона родные. Они мне не нужны, в принципе. Могу отдать. - Не надо. – поспешно брякнул Миранчук и, подойдя к письменному столу Феди, начал самостоятельно переворачивать стопки книг в поиске своего учебника по биологии. – Вот он, спасибо, Смол. – вихрем пролетев по квартире, Антон даже завязывать шнурки не стал, выскочил на лестницу, рискуя споткнуться. Зажавший в кулаке чёрные проводки Фёдор задумчиво облизал прокушенную Сашей губу. Теперь, увидев более, чем просто странное поведение Антона, Смолов окончательно убедился в своих подозрениях – мальчишки во что-то впутались, но во что именно, еще предстояло выяснить.***
Униженный и оскорблённый поступком Артёма Игорь уже на четвертый день понял, что со всей этой историей что-то не так. Когда обида понемногу схлынула, а мозг освободился от токсичной черноты, заполнившей его, Игорь начал размышлять логически. И размышления эти сделали только хуже. Запутали сильнее. Эмоции постепенно ушли на второй план, их место заняли длинные раздумья и тоска, такая сухая и трещащая, что парню хотелось от неё выть. Задавшись вопросом о мотивах «преступления» Тёмы, Акинфеев столько всего передумал, столько вариантов подобрал, проанализировав каждый и оттолкнув почти все, что в итоге остался в начальной точке. Он, как следователь-новичок, разбирался с горой доказательств невиновности Дзюбы и боролся со своим предвзятым мнением. Парень смотрел на всё односторонне, он пытался либо окончательно оправдать, либо обвинить Дзюбу и больше не вспоминать о нём. Неоднозначность ситуации раздражала, понять Артёма никак не получалось. Что-то мешало. Что-то тонкое, неуловимое, как паутина бабьего лета, которая ощущалась кожей, но в руки никак не давалась. Да, Дзюба поспорил на него. Обманул. Переиграл. Но в голове Игоря не укладывалось одно обстоятельство, важное такое, ключевое в этом деле. То, которое в самый первый час после их расставания, показалось странным. Акинфееву всё еще было непонятно, разве мог человек так сильно увлечься спором? Разве мог он, Дзюба, – рубаха-парень и любимец девчонок, – оказаться актёром высшего уровня, который, не морщась, целовал парня и водил за руку по городу? Тот Артём, у которого всю жизнь эмоции были как на ладони, – на, бери меня таким, какой есть, – не умел притворяться. Соврать по мелочи, дофантазировать, добавить чего-то ради смеха – мог, но с удовольствием лезть языком в чужой рот, будучи при этом стопроцентным натуралом – вряд ли. И как их личные связи относились к этой дурацкой авантюре тоже было непонятно. Ведь она была в интернете. Арина, которую выдумал Тёма, была фейком, при помощи которого можно было обвести вокруг пальца кого угодно. Зачем тогда Артём обхаживал Игоря от своего лица, иногда неделями забывая написать что-нибудь с аккаунта Арины? Понятно было, что рационального в поступках Дзюбы было очень мало. Вернее, не было совсем. Несмотря на глубокую рану в сердце, нанесённую заботливой рукой Артёма, вратарь хотел ему верить. Хотел его понять. Хотел простить, но пока, к сожалению, не мог. Пострадавший от собственной привычки находить приключения Дзюба начал высыхать, как капризный комнатный цветок, лишённый тех комфортных условий, что для него предназначены. Приходя из школы с очередным «нихрена», так как добиться прощения не удавалось никакими уловками, Тёма валился на кровать и часами пялился в потолок. Даже приехавшие совершенно некстати родители, которые не отличались внимательностью, когда она касалась сына, и те запереживали. Мать, подумав, что Тёма заболел заставляла измерять температуру каждый час, а отец только косился неодобрительно, боясь, что слабого здоровьем сына не примут в выбранное училище. Но Артём не болел, он просто молча страдал по Игорю и прокручивал в голове произошедшее, прося высшие силы дать ему второй шанс. Уж тогда бы он! Да вот нет. Вторые шансы, как известно, надо заслуживать усерднее, чем первые. В общем-то, Тёма был готов к этому, придумав, как можно доказать Игорю свою преданность и настоящие чувства.***
В перерыве между математикой и историей Смолов с Кокориным решили сходить в столовую, потому что домашние пирожки Сашиной бабушки закончились уже на второй перемене, а есть ближе к обеду хотелось нестерпимо. Кокорин то и дело крутил головой по сторонам, высматривая Артёма, который в последнее время ел катастрофически мало, а вместо обеда ошивался у физрука, зная, что там в мелкой работе, коей Виктор Михайлович нагружал парня, он забудется и, хотя бы на какое-то время, перестанет думать об Игоре. Отправив Фёдора занимать очередь за едой, Сашка влетел в кладовку и чуть ли не пинками погнал Дзюбу в сторону столовой, по пути отряхивая того от паутины и пыли. Поковырявшись немного в тарелке с рисом, Артём упёрся лбом в липкий стол и вздохнул страдальчески. Смолов уже по привычке с сочувствием посмотрел на форварда и покосился на Сашку, с противным скрежетом снявшего зубами рис с вилки. Чем еще помочь Дзюбе – парни не знали. Зоркий Акинфеев, завидев их издалека, как еж, выпускал иголки и скрывался, не желая разговаривать с «подельниками» Тёмы. Воздействовать на него силой у них не получилось, только Смолова покалечили зазря. Не выдержав, Сашка отбросил вилку в сторону и, закатив глаза, покачал головой. - Дзюба, сколько ты будешь ныть? – с раздражением спросил Кокорин, отмахнувшись от успокаивающей руки Феди. - Не знаю. – Артём развернул голову так, чтобы видеть сидевшего с Черышевым Игоря, который вынужденно слушал щебет Дениса. Изредка он бросал быстрые взгляды на стол Дзюбы, но сразу же отводил глаза, чтобы не пересечься с форвардом. Полулёжа на столе, Тёма мысленно проигрывал очередной возможный диалог с вратарём. Диалог, который, конечно же, никогда не состоится. Как много он мог сказать Игорю. Кроме уже надоевших «прости» и «я – дебил», Артём мог бы напомнить Акинфееву их совместные вечера, когда никто из них не притворялся, когда всё происходящее было вызвано чувствами, а не каким-нибудь глупым спором. Смотря на Игорька издалека, Тёма вспоминал, как лез целовать его чуть не каждые пять минут во время совместных прогулок и как со смехом сажал его на свои колени, чтобы вратарь не простыл на холодных парковых лавках. Вот уже несколько дней Артём до ломоты в костях, до чесотки в ладонях хотел сжать Игоря в своих объятьях и не отпускать больше никогда. Пообещать больше не спорить ни с кем. Расцеловать в покрасневшие щеки и поднять над землёй, подхватив под бедра, чтобы не выскользнул. В своих мечтах Дзюба поднялся высоко-высоко и уже не слышал зудящего над ухом Сашку, который держался изо всех сил, чтобы не разругаться со Смоловым, который внезапно заделался адвокатом Тёмы. - Чё страдать, когда сам всё испортил? Если бы ты хоть иногда… – активная жестикуляция форварда заставила Федю отклониться чуть назад, чтобы тот ненароком не залепил ему ладонью по щеке. - Саш. – доброжелательно попросил капитан и сильно толкнул его коленом под столом, призывая убавить громкость и не пугать окружающих людей. «Заткнись» – не прозвучало, Кокорин должен был сам догадаться, что травить Артёма за ошибки прошлого уже поздно и, как минимум, жестоко. Но Сашка не догадался, вновь вспомнив, как сам упрашивал Дзюбу не портить себе жизнь. - Чё? Меня бесит уже этот труп ходячий! Очухайся ты, блять! – Кокорин взял стакан с водой и вылил половину его содержимого на голову ничего не подозревавшего Артёма. - Ты чё, охуел?! – вскрикнул Федя, явно не ожидавший такого поворота. Мнительный Кокорин вспыхнул буквально из ничего и довёл вполне невинный диалог с другом до уровня Второй Мировой войны. Схватив несколько салфеток, Смолов принялся вытирать ими пострадавшего, пока вода не растеклась по всей голове Дзюбы. - Блять, Кокора. – вместо того, чтобы кинуться на Сашку и настучать ему по пустой голове, Тёма только зажмурился и втянул шею, когда прохладная жидкость потекла за шиворот. В этот момент Артём был похож на обиженного ребенка, который вот-вот закатится в приступе плача и позовёт маму, чтобы та разобралась с хулиганом. Он посмотрел на Сашу с обидой, скривив губы от непонимания причины, по которой с ним так нечестно обошлись. - Бля-я-я-ядство. Ладно, прости меня, ну, Тём. – Кокорин, надо сказать, и сам, натворив дел, перепугался не на шутку. Нестабильное состояние Тёмы напускало на него панический страх. Тот Артём, которого он знал, будто испарился, оставив вместо себя посеревшую оболочку. В своих страданиях Дзюба забывал обо всём на свете, выгорал изнутри. Саша хорошо, как никто другой, знал своего Тёму, того, что улыбался даже, когда было очень плохо и больно, что дарил свет окружающим. Сидевшее напротив него существо даже отдалённо не походило на Артёма, поэтому Сашка, уставший видеть его таким, и облил его сгоряча. Не со зла, а исключительно в благих целях, ради пробуждения. Но и шоковая терапия, как оказалось, не работает с неизлечимой болезнью, которой заразился Дзюба. – Я случайно! Не обижайся, Дзю. – Саша бросился к нему обниматься, отмахиваясь от Смолова, который с усердием вытирал волосы Артёма салфетками. – Тём, забей. Ты, блять, посмотри, на кого похож стал! Что ты в нём нашёл вообще?! - Сашк, не лезь в это дело. А ты, Дзю, если хочешь, чтобы он простил, не сдавайся. – Федя утвердительно кивнул и отошёл к своему стулу. - Я каждый день к нему хожу. – тихо сказал Артём, будто смущаясь этого факта перед друзьями. Сам он, конечно, не считал вечерние походы к подъезду Акинфеева чем-то стыдным, потому что понимал и свою вину, и нежные чувства, которые испытывал к вратарю. - И? – в нетерпении Саша повис на Тёме и обнял его за шею. Федя, стоя напротив обнявшихся друзей, сложил руки на груди, со всей серьёзностью приготовившись слушать ответ форварда. В углу столовой загремели стулья. Случайно опрокинувший стакан с компотом Денис отпрыгнул от стола и захохотал, его смех поддержал и мрачный Игорь, причем улыбался он вполне натурально, без натяжки. Что, конечно, не могло не расстроить Артёма. - Он не выходит. И домофон отключает. – с вздохом сожаления проговорил Дзюба и наклонил голову вперёд, рассматривая многочисленные хлебные крошки на плохо вымытом столе. - Давай в школе зажмем его? – прямо в ухо пробубнил Сашка, чтобы высокоморальный Смолов не услышал. Но по раздавшемуся недовольному бурчанию со стороны Феди, Саша понял, что его задумка провалилась. - Кокорин, тебе мало того, что мы в раздевалке его зажали? Останови фантазию. – собрав все стаканы и тарелки со стола, Фёдор понёс их к мойке, зная, что парочка ленивых друзей побросает грязную посуду прямо так. Дождавшись, когда Смолов отойдёт на приличное расстояние, Саша плюхнулся на стул рядом с Дзюбой и заговорщически наклонился к нему, словно собирался выдать какую-то очень важную политическую тайну. - Пошли к Феде сегодня? Он обещал с нами позаниматься. – Кокорин остановил взгляд на подрагивающих пальцах Артёма. «Нервы совсем испортились», – для себя отметил он и заглянул в глаза другу. Задумавшийся Дзюба молчал. Как объяснить Сашке, что математика – это последнее, о чём он сейчас думает, он понятия не имел. С одной стороны, Тёма, конечно, был благодарен Кокорину за то, что тот не унимался, поддерживал, советы давал, пытался вытащить его из этой депрессии. Но с другой стороны, форвард понимал, что Сашка совсем не тот человек, которому удастся хоть как-то повлиять на его дождливое настроение. А тот, кто мог бы исправить всё одной лишь улыбкой, смеялся рядом с Черышевым и уже не смотрел в сторону Артёма. Отбросив смятую салфетку в сторону, Дзюба выразительно посмотрел на друга. – Чего? Ты уже сто лет к нему не приходил. Мне кажется, он даже волнуется за тебя. Морду, конечно, кирпичом делает, но постоянно спрашивает, как ты и чё там с тобой. - Сань, какая нахуй математика? – даже эти вроде бы ободряющие тёплые слова Саши не возымели запланированного эффекта. Тёме было просто всё равно. И на заботу Смолова, и на Сашкины усилия, и на весь белый свет. - Обычная. С цифрами. – настойчиво сжав запястье Дзюбы, Саша прищурился и дёрнул ноздрями. Задохнувшись тихим гневом, парень оглянулся по сторонам. – Сколько ты еще собираешься сопли жевать? Возьми еще вены вскрой или таблеток нажрись, чё ты? Какая, блять, трагедия! Обиделся? И хер с ним! Не прощает? Заебись! В Питере себе таких миллион найдёшь, если захочешь! Только не еблань! А то додумаешься еще в «Зенит» не ехать! Из-за этого обиженного будущее себе испортишь, потом ничего не сделаешь уже! – на самом деле Саша не думал так, как говорил Артёму. В действительности Кокорин и руками, и ногами был «за» отношения Дзюбы с Акинфеевым, но раз уж так получилось, что они разошлись по разным сторонам, то, как друг, он обязан был принять сторону Тёмы и поддерживать того всеми возможными способами, беспокоясь за будущее этого непутёвого дурака, забывшего о самом себе напрочь. Сам Сашка, окажись он на месте Дзюбы, наверное, так же ходил бы за Смоловым, прося прощения и умоляя вернуться. Но у Саши не было билета в «Зенит», поэтому Кокорин боялся думать о том, как бы поступил, если бы на одной чаше весов были отношения с Федей, а на другой – путёвка в лучшую жизнь. - Ты чё несёшь, блять? – ледяным голосом спросил Тёма и поднялся со стула. – Друга себе другого ищи, ёпт. Отвали от меня нахуй. – громко отодвинув стул чуть ли не на метр, Артём выскочил из столовой. Саша уткнулся лицом в сложенные ладони и провёл ими от лба к подбородку. - Молодец, прирождённый оратор. На какой остановке сегодня будем его обдолбанного искать? – на Феде задралась рубашка, Кокорин потянулся было поправить её, но парень хлёстко щёлкнул его по руке. – Нахера, Сань? – не пытаясь скрыть своё негодование, спросил Фёдор. - Я хотел, чтобы он разозлился! - Зачем? - Зачем? Ты видел, что сейчас передо мной сидело? Это Дзюба? Это тело Дзюбы! А сам он где? Он сто лет не улыбался! Даже когда вчера Луню руку мышеловкой под шкафом прищемило, он хрен улыбнулся! А раньше бы по полу катался. А когда он злился в последний раз, ты помнишь? В него сегодня твои придурки одинаковые влетели на полной скорости, а он их даже «пиздюками» не обозвал! Я хотел, чтобы он заорал, чтобы швырнул чё-нибудь! А он психанул и ушёл. – выговорившись, Саша обессиленно опустил руки и посмотрел на Смолова, ожидая поддержки и понимания. Озадаченный Федя только кивнул и опустил голову. В принципе, он никому не обещал помощь и дела Сашкиных друзей его вообще не должны были касаться. Но дело было не в этом. Разборчивый в друзьях Смолов сам не заметил, как за эти несколько месяцев сблизился с Артёмом и автоматически вписал его в список близких людей. Он определённо не желал зла парню, а это значило только одно – Тёме надо было помочь. - Что делать будем? – оперевшись на стол, Смолов навис над расстроенным Сашей. - К Игорю подойду. Скажу, что это я придумал спорить. - Не поможет. – тут же отсёк идею друга Фёдор и медленно пожевал нижнюю губу, пристально смотря в глаза Сашке. - Твои предложения? – мимо парней с ветерком пролетел голодный Лунёв, который за подол длинной рубашки тащил за собой Далера. Почему они так поздно явились на обед, известно было только им одним. Замерших, как античные статуи, Сашку и Федю этот вопрос в данной ситуации не волновал совершенно, парни молча пялились друг на друга, просчитывая успешные варианты примирения Игоря с Артёмом. - Давай я с ним поговорю? – наконец сказал Смолов. – Расскажу про Артёма, как он спрей этот дебильный ходил покупать, как перед треней просил меня обменять тебя на Игоря, как постоянно трепался про него. Вдруг сработает? - Нет, сначала я ему всё расскажу, а потом ты. – задвинув стул под стол, Кокорин бросил изучающий взгляд на Черышева, приобнявшего Акинфеева, и подумал, что если медлить, то Артёмову «принцессу» утащит в свою пещеру Денис. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, решил прямо в этот день поговорить с Игорем о споре. - Ладно.***
Как и обещали, Смолов с Кокориным на следующей же перемене и подошли к Акинфееву, когда тот вполуха слушал Черышева, повторяя параграф по физике. Тонких намёков Саши Денис не понял, вернее, сделал вид, что не понял, упрямо продолжая рассказывая о новой форме, которую Черчесов заказал для команды. О том, что Игорь разругался с Дзюбой, Черышев догадался, и, как искренне переживающий за Игорька человек, он не мог позволить двум стервятникам окончательно расклевать и без того раненного Акинфеева. Сколько бы Сашка не вился у парты Игоря, Денис не отступал. Поэтому на сцену вышел Фёдор и, заведя лёгкий разговор об испанском чемпионате, спокойненько отвлёк Черышева от его миссии. Федя, как цыганка на вокзале, заговаривал зубы Денису и при желании, наверное, даже смог бы что-нибудь ему продать, пока Сашка безуспешно пытался начать каяться. Стоит сказать, что Акинфеев, к удивлению Кокорина, проявил потрясающую выдержку и дослушал аж до четвёртого слова, которым, по иронии судьбы, стала фамилия Артёма. После этого Игорь поднял злой взгляд на форварда и громко захлопнул книгу, продолжив буравить Кокорина взглядом. Умевший втираться в доверие к кому угодно Саша собрал всё терпение в кулак и совершил вторую попытку, теперь уже начав издалека. Но и это не помогло – вратарь, молча скрипнув зубами, встал со своего места и сел рядом с Герун. До Смолова очередь так и не дошла. Весь день после этого адвокатского монолога Кокорина Акинфеев молчал, не подпуская к себе никого. На тренировке, в перерыве между футбольными таймами, первый из которых выдался весьма непростым для их команды, Фёдор подошёл к вратарю и на правах капитана посоветовал ему успокоиться. История с разделением мальчишек на две команды вышла трагикомической – выбранный Артёмом Акинфеев к нему не пошёл, попросив тренера приставить его к Смолову. Дзюба, конечно, не мог стерпеть такое оскорбление и устроил ругань прямо на поле. Причем ругался он не с Игорем, а с Федей, который, в общем-то, был ни в чём не виноват. Выслушав Фёдора, Акинфеев покивал понятливо и уже собирался уйти, когда Смолов придержал его за плечо. Заранее подготовив речь защиты Федя, дипломатично обошёл все «горячие» точки и осторожно рассказал Игорю о том, что на самом деле к нему испытывал Артём. Подкрепив это убийственным аргументом: «Он из-за тебя даже как-то конопли накурился и напился, мы его с Саней потом домой тащили». То, что аргумент не сработал, Фёдор понял очень скоро – когда Игорь развернулся на пятках и пошёл обратно на стадион. Акинфеев и сам знал, какой Дзюба хороший, только вот на дело это никак не влияло. По факту было предательство и обман. А то, что он дул какую-то дрянь и запивал алкоголем, Игорю вообще показалось выдумкой фантазёра-Смолова.***
Несмотря на то, что говорить с Тёмой Игорь отказывался, заблокировать его номер телефона парень всё-таки так и не смог. Первые несколько дней после болезни вратаря Дзюба настойчиво звонил, обрывая мобильник Акинфеева, а потом где-то откопал его домашний номер и начал трезвонить на него. Каждый день звонки прекращались после того, как трубка оказывалась в руках Ирины Владимировны, которая с радостью отдавала её хмурому сыну. Не стоит и говорить о том, что Игорь тут же сбрасывал звонок и отключал телефон. Он не знал, что после этого Тёма обычно больше не звонил, стеснялся доставлять неудобства матери вратаря. Дзюба помнил, что она работает на двух работах и зверски устаёт. Когда форвард понял, что звонить Игорю бесполезно, он перешёл на сообщения, будучи уверенным, что Акинфеев так или иначе их прочитает. И даже если не ответит, то хотя бы будет знать, что Артём искренне сожалеет о сделанной глупости и жаждет примирения. Смс-ки выходили наивно-глупыми и притворно-оптимистическими. Поначалу Тёма всегда извинялся и просил вратаря простить его. После пяти-шести сообщений, Дзюба обычно падал в откровенно бесполезные рассуждения и писал несусветную чушь, которая, по его мнению, могла поспособствовать восстановлению их с Игорем отношений. На самом деле Артём, конечно, понимал, что так быстро Акинфеев его не простит, для этого нужно время, но сидеть сложа руки форвард не собирался. О том, что Игорь может вообще никогда не простить его, Тёма старался не думать, чтобы не расстраиваться лишний раз. Непрерывным потоком на смартфон Акинфеева прилетали сообщения с нелепыми замечаниями и вопросами, которые, конечно, оставались без ответа. Тёма заботливо спрашивал о состоянии его коленки, ругал Заболотного, упрекал Головина в ненужном падении, сообщал о своих порванных кроссовках, попутно интересовался физикой, которую решить самостоятельно ну никак не получалось, даже с решебником. «Во второй задаче ответ – 34?» – писал он в надежде на то, что отличник внутри Игорька сдастся и ответит хотя бы односложно. Но Игорь молчал одинаково безразлично как на первое сообщение, так и на тридцать первое. Свои монологи Дзюба заканчивал всегда по одной схеме – вновь просил прощения и желал доброй ночи вратарю. Иногда Артём злился на молчание Акинфеева и злоупотреблял восклицательными знаками, пытаясь таким образом достучаться до него, но всё было зря. Он даже представить себе не мог, что чувствовал Игорь, когда форвард осыпал его оправданиями и малозначимыми фактами из жизни. Тёма не знал, сколько раз вратарь набирал ему гневные сообщения, но не отправлял, сколько раз он прятал телефон под подушку, чтобы не видеть бесконечные оповещения и зелёные окошки сообщений. Но каждый раз, несмотря на злость и обиду, он сдавался и читал то, что приходило от Дзюбы. Даже против собственной воли улыбался иногда, когда Артём, например, обещал прилюдно утопиться в тарелке со столовским постным супом или, когда грозился взять в заложники Черышева и держать того у себя до тех пор, пока Акинфеев не сподобится с ним поговорить.***
По выработавшейся привычке Артём, как и несколько вечеров до этого, шёл к подъезду Игоря. Не торопясь, парень пинал маленький камушек по запорошенной снежком дорожке и слушал музыку в наушниках. До конца ноября оставалось несколько дней, а снег упрямо напоминал о приближавшейся зиме, выпадая хоть и понемногу, но каждый день. Он, конечно, таял потом, превращаясь в грязную жижу и образовывая лужи, но первые часа два привычно-чёрная земля выглядела нарядно. Беспросветным оптимистом Дзюба никогда не был, жизненный опыт не позволял такую роскошь, но надеяться на разговор с Игорем не переставал, упрямо таскаясь к его дому каждый день и промерзая до самых костей на убогой лавочке. За эти несколько дней он уже перезнакомился с половиной бабушек, что жили по соседству с Акинфеевым, и прикормил облезлого безухого кота пирожками. Один раз, когда Тёма сидел возле подъезда вратаря с ним даже попыталась заговорить симпатичная блондинка, девушка поинтересовалась его здоровьем, так как форвард сидел под снегопадом, и предложила пустить его в подъезд, чтобы тот не заболел. Артём откликнулся на это скомканной благодарностью и отказом. На улице хотя бы была вероятность увидеть Игоря в окне, а из подъезда можно было посмотреть только на дверь его квартиры. В супермаркете Дзюба выбрал самый вкусный на его взгляд пирожок с мясом для «друга» с помойки и, расплатившись, продолжил путь к дому Акинфеева. Двор, как и всегда, освещали желтые фонари с окутанными паутиной лампочками, кот, сложив лапы, лежал на какой-то драной куртке прямо возле мусорного бака, единственное, что изменилось во дворе – количество людей. Не было привычной многолюдности, которая всегда встречала Дзюбу на входе. Бабульки со своими собаками, по подсчетам парня, должны были выйти на прогулку только через час. Прямо около ступенек столпилось несколько парней, остановившийся Артём сначала подумал, что это местная тусовка, которая решила прогуляться в тихий осенний вечер. Но, сделав несколько шагов к ставшей уже почти родной скамейке, Тёма понял, кто находился перед ним. Игорь, который полчаса назад абсолютно точно не планировал никуда выходить этим вечером, прятал руки в карманы, перебирая десятирублёвые монеты, оставшиеся после покупки жвачки, и слушал шутливые препирания Дениса и Марио. Парень, которого они привели с собой, оказался не очень разговорчивым, поэтому кроме того, что его зовут Саша, Акинфеев ничего о нём сказать больше не мог. Воспользовавшись природной хитростью, Черышев позвонил вратарю, когда они всей компанией уже стояли у него под подъездом, и сказал, что не сдвинется с места, пока Игорь не спустится. В общем-то, Акинфеев мог отказаться, сослаться на недавнюю болезнь, почихать и покашлять в трубку для правдоподобия. Но парень внезапно вспомнил про Артёма, который вот-вот должен был явиться и заступить в трёхчасовой караул – больше он на холоде не выдерживал, Игорь наблюдал за ним уже который день. Одна лишь мысль о Дзюбе заставила вратаря собраться за три минуты и помчаться к приятелям. Взыграла ли в нём поутихшая обида или этот порыв был внезапно пробудившимся желанием развеяться – Акинфеев разбираться не стал, подумав, что польза от прогулки будет двойная – и развеется, и Артёму отомстит, показав, что не нуждается в нём. Ложь во благо самому себе. Желтая куртка Дениса и его красная шапка почему-то вызвали лютое раздражением у Дзюбы. «Светофор ёбаный», – процедил голос в голове Тёмы. Лучезарный Фернандес улыбался, часто кивая, будто во всём соглашался с другом. Незнакомый форварду смуглый парень перекатывался с пятки на носок и изредка хмыкал на особенно громкие возгласы испаноговорящих товарищей. Увидев Артёма, остановившегося в изумлении, Акинфеев включился в беседу парней и даже отпустил какое-то ироничное замечание, относительно любимой Денисом «Валенсии». Молчавший до этого Саша хрипло рассмеялся, Марио, похлопав глазами, улыбнулся и кинулся успокаивать возмущённого Черышева. Футбольные споры были и любимым, и нелюбимым занятием полузащитника. Несмотря на то, что он тщательно избегал их, всё равно кто-нибудь да умудрялся втянуть его в этот кисель. Тогда Дениса несло. За своих стоять он умел и никому не позволял оскорблять любимую команду безосновательно. В Тёме боролись два желания. Одно давало команду «фас» и разрешало распустить руки. Другое, инородное, будто родившееся и не у него вовсе, советовало развернуться и уйти домой, пока не наломал еще больше дров. Он так и стоял, вцепившись взглядом в развеселившегося Акинфеева, улыбка которого была обращена на незнакомого форварду парня. Если бы Артём хоть немного утихомирил свои эмоции, он сразу бы понял, что в этом оскале вратаря не было ни грамма искренности, глаза его оставались холодными и грустными. Но Дзюба, к сожалению, слышал только свои ревнивые мысли и безоглядно верил плохо притворявшемуся Игорю. В тот момент он, пойдя на поводу у Игоря, подумал, что больше не нужен ему. Новое лицо в этой компании несостоявшихся друзей было тому подтверждением. Поверить в то, что Акинфеев так быстро нашёл ему, Дзюбе, замену, было просто невозможно. Ведь с ним-то он достаточно долго держал дистанцию и не подпускал близко. «Ну, наверное, он его не бил. Как ты», – голосом Кокорина предположило сознание Артёма. И это стало последней каплей. - Здорова! – форвард протянул руку Денису, хотя сам не сводил взгляда с напряженного Игоря. По выражению лица вратаря было видно, что встрече он не рад. – Привет, Марик. – Фернандес по своей наивности улыбчиво поприветствовал Артёма и двумя руками обхватил его ладонь, даже не заметив, как помрачнел стоявший справа от него Черышев. – Артём. – сухо представился Дзюба и крепко пожал руку незнакомца. - Александр. – ему ответили с той же интонацией, да и в хватке парень не уступил, почувствовав волны негатива, исходящие от подошедшего. Акинфеева Тёма оставил на закуску, он по непонятным причинам был уверен, что Игорь при парнях закатывать истерику не станет и всё-таки позволит к себе прикоснуться хотя бы так. Взгляд из-под бровей не сулил Артёму ничего хорошего, но он уже давно перестал бояться драк, поэтому смело протянул ладонь однокласснику. - Привет. – с вопросительной интонацией произнёс Дзюба, ожидая отклика. Акинфеев и не подумал о том, чтобы достать до побеления сжатую в кулак в кармане руку и дотронуться до форварда. Сохраняя внешнее спокойствие, вратарь разрывался от налетавших на него хищными птицами мыслей. Эти трогательные околоподъездные встречи, прощания, поцелуи и разговоры теперь встали перед ним тысячей разноцветных картинок – таких одинаковых и таких разных одновременно. И Тёма с выжженной во взгляде надеждой был рядом, как тогда, когда у них всё еще было хорошо. Губы Игоря дёрнулись то ли от желания ответить, то ли от воспоминания о первом поцелуе – неловком, но будоражащем до сих пор. Сказать он ничего так и не смог, зарывшись носом в высокий воротник зимней куртки и опустив глаза, чтобы флешбеки перестали прогрызать в его и без того слабой защите огромные дыры. – Ясно. – с кислой улыбочкой подытожил Артём и убрал руку в тёплый от пирожка карман. Всех парней проглотило холодное молчание. Спустя минуту Фернандес на испанском спросил у Дениса о чём-то, на что Черышев серьёзно ответил и вновь притих. - Мне кажется, тебе пора, друг. – Сашин голос прозвучал уверенно и даже строго, он глупым не был и сразу догадался, что Артём был тем самым «Дзюбой», которого терпеть не мог Черышев и который совсем недавно по неизвестным Саше причинам разругался с Игорем. Поэтому парень и решил, что лучше будет вежливо попросить агрессора удалиться, чем через силу терпеть его общество и молчать, как на поминках. Удивлённый наглостью нового знакомого Тёма оценил его благородство и смелость, даже дал себе зарок сильно не калечить парня. - Чё ты сказал, ёпт? – для проформы поинтересовался Артём и обернулся в сторону говорящего. Форвард уже точно знал, что драки Саше не избежать в любом случае, даже если сейчас он ответит трусливым «ничего». - Я предложил тебе уйти. – так же твёрдо произнёс Самедов и сверкнул глазами угрожающе. Дзюба не смог сдержать улыбки, обрадовавшись возможности набить пару синяков этому выскочке, ведь тот сам нарывался. - А я предлагаю тебе пойти на хуй и закрыть рот. – улыбка спорхнула с губ Тёмы. Почувствовав наэлектризовавшийся воздух между парнями, Марио встал рядом с форвардом и положил руки тому на грудь. Не выносивший скандалы и мордобои Фернандес затараторил что-то бессвязное, перемешивая три языка, очевидно, прося успокоиться и не разжигать вражду. Денис подошёл к набычившемуся Саше, думая, что сможет прикрыть его, если вдруг безумный в своей ярости Артём всё-таки набросится на парня. «Господи, вот псих», – подумал Акинфеев и влюблённо посмотрел на закипавшего Дзюбу, зная, что тот не заметит этой секундной слабости, так как сильно занят своей ненавистью по отношению к Самедову. Это казалось аморальным и неправильным, но такое ревностное отстаивание своих границ, а, по мнению Игоря, это было именно оно, завораживало и заставляло сердце биться сильнее. Вратарь не сомневался – Тёма отлупит Сашу не за наглость и резкие слова, а только за то, что тот, как, наверняка, подумал форвард, посягнул на его собственность – на самого Игоря. Надо сказать, что Акинфеев не планировал останавливать эту драку. Ему до неё попросту не было дела. - А ты там часто бываешь, да? – этого стерпеть Артём уже не смог и, оттолкнув Марио в сторону Игоря, кинулся на Самедова. Щуплый Черышев, конечно, не смог справиться с двухметровым верзилой, поэтому сколько бы он не оттаскивал парней друг от друга, они всё равно сцеплялись и продолжали набивать шишки и синяки. Прося Тёму одуматься, Фернандес, как мог, помогал Денису, но больше закрывал его собой, чтобы Черышеву не прилетело откуда-нибудь увесистым кулаком форварда. И только вратарь стоял в сторонке, расслабленно привалившись плечом к стене, бездействуя и наблюдая за кричаще-матерящимися мальчишками. Почему-то в этой перепалке Акинфеев мысленно принял сторону Дзюбы и был уверен в его правоте. Кто вообще просил этого Сашу лезть со своими комментариями и предложениями? Никто не просил. Поэтому получал он за дело, за длинный язык, который не держался за зубами, и за излишнюю самоуверенность. В целом Игорю было наплевать, что Саша на самом-то деле пытался сделать как лучше, а теперь пострадал из-за этого. Его здравый смысл отключился еще тогда, когда на горизонте замаячил Артём. Алые капли сорвались с губы Дзюбы и упали на белый снег, оставшись на нём крупными рябиновыми бусинами. Наблюдавший за вознёй парней Акинфеев, увидев кровь, размазанную по лицу Артёма, и сбитые костяшки на его занесённой для удара руке, не на шутку забеспокоился и всё-таки сдался, вклинившись между дерущимися. Он оставил друга за спиной, а к Саше повернулся лицом, чтобы видеть, как того держат Денис и Марио. Обоюдные оскорбления продолжались до тех пор, пока Игорь не дотолкал форварда до скамейки и насильно не усадил его на неё. - На. – вытянув платок из внутреннего кармана куртки, Акинфеев протянул его Тёме, но тот оттолкнул руку друга и сплюнул кровь куда-то в сторону. – Вытрись. – он говорил спокойно, такого тона форвард не слышал от Игоря уже около недели, с того самого дня в парке. - Не надо. Не отстираешь потом. – парень растёр кровь по тыльной стороне ладони и покосился в сторону Саши. – Узнаю, что ты с ним, – Артём еще раз выплюнул красную слюну, – убью нахуй. – глаза Акинфеева округлились от услышанного, а кулаки зачесались. Можно было, конечно, запустить очередную серию сериала «Я тебя не прощу, и ты мне не хозяин», но не на глазах же у приятелей. Больше всего Игоря зацепило то, что Тёма подумал будто они помирились. Хотя это было не так. - Если ты думаешь, что завтра всё будет, как… - Я ничё не думаю, принцесса. Просто предупредил, ёпт. – он встал и, осмотрев лицо обескураженного Акинфеева, осторожно улыбнулся. Ему так хотелось обнять неприступного Игорька, чмокнуть его липкими от крови губами в нос и запустить замёрзшие руки под куртку, но реализовать задуманное пока было нельзя, чтобы не утратить этот маленький прогресс в их отношениях. Поэтому, обласкав Игоря одним только взглядом, форвард подмигнул ему. – Пока, Игорёк, завтра опять приду. – обойдя друга, Артём поплёлся к мусорным бакам, чтобы покормить заждавшегося свой ужин кота. То, что обиженный Игорь с ним заговорил, уже было хорошим знаком, надежда на счастливое примирение бодро встрепенулась. Акинфеев после ухода Дзюбы покачал головой поражённо и пошёл проверить состояние остальных ребят. Неразлучные Черышев и Марио, к счастью вратаря, не пострадали, а то было бы совсем неловко, зато лицо Самедова в скором времени обещало почти полностью покрыться синяками. Все язвительные слова, адресованные Артёму, Игорь пропустил мимо ушей и предложил Саше обработать кровоточащие раны, но новый знакомый напрочь отказался, сказав, что уже уходит и вряд ли еще когда-нибудь здесь объявится. Несмотря на все извинения, принесённые Акинфеевым за Тёму, парень своего решения не изменил и, бросив пару слов на прощание, пошёл домой, за ним поспешили и Денис с Марио. В своей комнате Игорь позволил себе улыбнуться. Одуревший от одиночества Дзюба из-за него отметелил какого-то ни в чём не виноватого парня и пригрозил ему, Акинфееву, смертью в случае неверности. Со стороны могло показаться, что хорошего в этих событиях мало, но вратарь считал иначе. Чем это еще могло быть, если не доказательством его чувств? Нет, прощать свинский спор Артёму так скоро Игорёк не собирался, воспоминания о предательстве до сих пор были «тёпленькими», но парень, пусть и с неохотой, сам готов был признать, что намечалось определённое улучшение в их с Тёмой отношениях. «Опять будет синяками светить в школе, придурок», – про себя сказал Акинфеев и в беспокойстве замер со спущенными джинсами посреди комнаты, – «А если у него что-то серьёзное?». Дзюба дрался с начальной школы и был профи в дворовых драках. Раньше Игорь даже порадовался бы, если бы у Артёма было «что-то серьёзное», а теперь вдруг почти паниковал, испугавшись за физическое здоровье форварда. Писать самому Тёме и спрашивать о его самочувствии было нельзя, поэтому Акинфеев решил пойти окольными путями и написал самому адекватному из нынешнего окружения Дзюбы – Смолову. К Кокорину Игорь не чувствовал доверия, зная, что тот, даже если пообещает не рассказывать Дзюбе о разговоре с ним, всё равно рано или поздно всё выболтает. Скорее даже рано, возможно, даже прямо в режиме реального времени и выложит всё своему лучшему другу. Расположившись поудобнее на кровати Феди, Сашка накрылся синим одеялом почти с головой и с нетерпением ждал возвращения парня из душа. Когда на смартфон Смолова пришло первое оповещение, Кокорин сдержался, но на втором его выдержка закончилась. Бегущей строкой наверху экрана высветилось сообщение от некоего Акинфеева Игоря, который просил не говорить об этом разговоре Артёму и спрашивал, как у упомянутого дела. Воодушевившись возможностью помирить парней при помощи ловкости рук, Саша уже начал борьбу с паролем, когда на двери мягко щелкнул замок, а прямо перед ним упало большое красное полотенце Смолова, открывшее кое-что поинтереснее, чем сообщение разволновавшегося Акинфеева, который мог подождать. - Ты занят? – Федя поиграл бровью и улыбнулся приоткрытыми губами, обнажив зубы, Сашка от этой улыбки буквально выпал из реальности, выронив телефон друга из рук. – Саня, блин. – возмутившись, Смолов подобрал с пола полотенце и начал развешивать его на спинке стула. Остолбеневший Кокорин, будучи не в состоянии оторваться от созерцания завораживающей задницы парня, даже голову на бок склонил, так и не подняв мобильник. – Забыл трусы из-за твоей «Игры престолов», пришлось так идти. - А если я еще раз про Дейенерис Таргариен и Джона Сноу расскажу, ты ляжешь спать без них? – с придыханием произнёс Кокорин ради смеха. - Если ты еще раз про них расскажешь, я усну нахрен. – капитан отошёл к шкафу, принявшись выбирать подходящие под настроение трусы. Настроение было таким, что хотелось лечь спать вообще без них. И даже не спать, а просто лечь без них. Дав этим самым любившему эксперименты Сашке свободу действий. - Федь, там Игорь чё-то писал тебе. – сделав вид, что он абсолютно не умеет пользоваться телефоном и читать, сказал Кокорин. - Что писал? – Саша лишь пожал плечами, скорчив честную мордашку. – Ой, да ладно. Ты уже прочитал, рассказывай. - Спросил, как там Дзю, и попросил не говорить никому про то, что он спросил. Но я всё равно Артёму расскажу, он сдохнет от счастья. – Кокорин уже загорелся идеей порадовать опечаленного в последние дни друга. Саша сочувствовал Тёме, как никто другой, поэтому ему особенно хотелось подарить Дзюбе этот лучик надежды. - А Игорь потом подумает, что я – трепло. Прищеми язык и не говори ничего Дзюбе! - Заставь меня. – томность в голосе и подлая улыбка Сашки поставили волоски на спине Смолова в вертикальное положение. - Ну? И чего стоит твоё молчание? – Федя облокотился спиной на шкаф и скрестил ноги. Успев от нетерпения переворотить всю кровать вверх-дном, Саша, обнявший подушку от переизбытка эмоций, замер. - Одной ночи без трусов. - Очень примитивно и скучно, можно было и что-нибудь поинтереснее придумать. Но, кто я такой, чтобы спорить? Так и быть, ради сохранения своего честного имени и отношений Дзюбы с Акинфеевым посплю одну ночь голышом. – продефилировав перед Кокориным без одежды, Фёдор поднял смартфон и принялся что-то быстро набирать на клавиатуре. Сашка прямо на кровати стянул с себя бельё и, высунув ногу из-под одеяла, отбросил трусы подальше. Вещь попала прямо на стол, повиснув на настольной лампе. – Хедшот. – усмехнулся Федя, не отрываясь от экрана телефона. - Потом ответишь. – смотреть на полностью обнажённого Смолова становилось всё тяжелее. Саша потянул к нему руки. - Две минуты подожди, сейчас мне Дзю ответит, а я потом Игорю перешлю его сообщения. – сказал парень, но сделал шаг в направлении Кокорина, чтобы тот смог провести ладонью по его рёбрам и остановить её на бедренной косточке. Шальная улыбка мелькнула на пухлых губах капитана и тут же пропала, прогнанная задумчивой сосредоточенностью. - Думаешь, не догадается? - Артём? Шутишь что ли. Игорь говорит, что он сегодня какого-то дружка наших испанцев отхреначил. - За что? – долбоебизм Дзюбы не имел границ, Саша знал это давно. Ввязаться в драку для Артёма было даже проще, чем сходить в магазин за хлебушком. Для похода в магазин нужна была причина – голод, для драк причин, как правило, не было. - Да тот ему чё-то сказал, а Дзю не вытерпел и полез драться. - Вот видишь. Не просто же так. – в защиту безбашенного друга заявил Сашка и еще раз повторил движение ладонью. - Вижу, ничего нового. – Фёдор бросил телефон на стол и пошёл к двери. - Отправил? - Да. – нажав на белый выключатель света, Смолов погрузил комнату в сонную темноту. Пробираясь по ощупь к кровати, парень попал в цепкие объятья выбравшегося из плена тяжелого одеяла Кокорина. - Федь? – потянув друга за собой, Саша умостился прямо под ним и положил освободившуюся руку чуть ниже копчика. - Мм? – прямо возле губ Кокорина промычал Фёдор и кротко поцеловал его. Капитан прикоснулся прохладным телом к горячему Сашке и почувствовал, как возбуждается от этой простой близости. - А как мы поймём кто – кого? - Что? – перебравшись поцелуями на шею Кокорина, Смолов совсем перестал его слушать и даже не старался понять состоящий из рандомных слов вопрос. Сашка всегда любил поговорить, но в кровати у него будто открывалось второе дыхание или вырастал второй язык. Говорить в постели Кокорину нравилось даже сильнее, чем в любых других местах. Да и темы для разговоров он выбирал самые что ни на есть смущающие и нелепые. По наивности Фёдор стал думать, что привык к этим заскокам друга, но Саша умел удивлять. - Как мы поймём, кто из нас… кого? – Федя, с жаром впившийся в ключицу парня, медленно отстранился и попытался в темноте заглянуть в глаза Кокорину. Реалист Смолов знал, что однажды данную тему всё-таки придётся обсудить, но не думал, что этот вопрос возникнет так рано. - Не знаю. – искренне ответил парень, покачав головой растерянно. – Потом будет видно. – хрипло выдохнул он и вновь наклонился к шее Кокорина, проведя влажными губами по кадыку и спустившись ниже. - Когда «потом»? - Не сегодня, Саш. – как можно мягче ответил Фёдор и поудобнее поставил ноги по бокам друга, надеясь, что тот успокоится и расслабится, когда почувствует тёплое дыхание на своём животе. - Я не хочу быть внизу. – тихо прошептал Кокорин, а Федя после этого уткнулся лбом в его пресс и вздохнул мученически. - Так. – он поднял голову. – Я разве говорил, что поставлю тебя раком и выебу? - Нет. – действительно, не говорил. Даже не намекал на это, неторопливо развивая отношения, но не переходя границ дозволенного на этом этапе. - Вот и всё. – потеряв всё игривое настроение, Смолов обессиленно повалился рядом с Сашей и уставился в потолок. - А ты где хочешь быть? – тон Сашки был таким, будто они выбирали какое мороженое купить или куда пойти гулять на выходных. Равнодушный. - Какая теперь разница, если ты не хочешь быть снизу? – удерживая себя от повышенного тона, Смолов всплеснул руками и возмущённо покачал головой. - Ну, если бы ты сказал, что хочешь быть сверху, я бы согласился. – начав считать про себя до десяти, Смолов обхватил двумя пальцами переносицу и закрыл глаза. Мысленно Фёдор ругался благим матом, даже устраивал скандал и выпихивал раздражавшего Сашку из кровати. Но внешне он оставался спокойным, понимая, что скандалы в принципе созданы не для решения трудных ситуаций, а для выплеска эмоций. А когда за стеной находятся родители как-то не очень хочется выплёскивать эмоции по поводу такой щекотливой ситуации. - Кокорин, у меня от тебя голова болеть начинает. Давай спать, ладно? – чересчур резко выпалил Федя и дёрнул сбившееся в ноги одеяло на себя. Он не расстроился, отнюдь. Просто взбесился. Кроме скандала был еще вариант с конструктивным диалогом, в котором он объяснил бы Саше характер их отношений, заставил бы поверить его словам, сказал бы, что при желании можно прийти к какому-то компромиссу, чтобы все остались довольны. Но успокоиться не получалось. Мысленные уговоры самого себя проявить взрослость и обсудить всё не получили практического продолжения. Укрытый по самый подбородок Федя лежал молча и думал, как бы не сорваться на Сашке. Сашке, который уже тысячу раз пожалел о своих дурацких словах. Да если бы Смолов захотел, Кокорин сделал бы всё от себя зависящее, поломался бы, конечно, но покорился в итоге. Просто Саша любил, когда его уговаривают. Только вот Федя почему-то не спешил прыгать перед ним на задних лапах и просить о чём-либо, Кокорину вообще показалось, что Смолову всё равно. Устав от ребёнка внутри Сашки и его незрелых поступков, Фёдор впервые отказался от своего привычного поведения. Ему хотелось упрекнуть друга в недоверии, но осознание того, что, если он скажет ещё хоть слово, скандал начнётся сам собой, не давало Феде сделать это. Возможно, Саша бы удивился, узнав, что даже выдрессировавшего своё самообладание на Миранчуках Смолова можно вывести из себя. - Спокойной ночи, Саш. – сухой поцелуй прилепился к виску Сашки. Когда Смолов повернулся к Кокорину спиной, последнему захотелось расплакаться. Он ужасно не любил обижать парня, но периодически это делал, не специально, конечно. И лучше бы в таких случаях Фёдор орал и дрался, как любой нормальный человек. Эта глухая стена спокойствия уничтожала нервные клетки Саши эффективнее, чем любые грубые слова, которых он заслуживал. - Федя-я. – вопросительно протянул Кокорин и уткнулся носом между лопаток друга, обхватив его за талию. Тот даже не увернулся от ледяных ладоней Сашки, бешенство не отступало. – Федь. – вновь позвал он и провёл указательным пальцем чуть выше пупка друга. – Прости меня. - Отвали. – усталый голос Смолова напугал Сашу. - Блять, да я и так знаю, что всё равно ты меня будешь трахать. – фыркнув со смешком, парень выдал казавшуюся ему очевидной вещь. И хорошо, что в этот момент Кокорин не мог видеть раскрывшихся до небывалых размеров глаз ошарашенного Фёдора. Он бы знатно повеселился от этого зрелища, покатался бы по кровати, согнувшись пополам от хохота. – А сказал, чтобы… ну, чтобы ты не думал, что я прям рад этому. – подытожил Саша и мазнул носом по позвоночнику друга. Неловкие разговоры стали входить у ребят в привычку. Порой Кокорин не мог держать язык за зубами, а Смолов не решался остановить его бьющие фонтаном вопросы и умозаключения. В общем-то, Фёдор против не был, лучше уж говорить обо всём, чем молча сталкиваться с какими-то пугающими явлениями и принимать спонтанные решения. Приложившись ухом к спине Феди, Кокорин не сразу понял, что его трясёт. Причём дрожь исходила не от него, а от Смолова. Подскочив на месте, Кокорин рывком развернул парня к себе и услышал, что тот всхлипывает как-то странно, приложив при этом ладони к лицу. - Что ж ты… такой... дурак. – сквозь смех проговорил сдавшийся в плен Сашиной непосредственности Фёдор и убрал руки. – Пойди ко мне. – не поняв, что такого смешного он сказал, Саша наклонился к другу и удивлённо проморгался. – Давай по очереди, чтобы не обидно было? – предложил всё еще смеявшийся Смолов и обнял голого парня. - Ни хера не смешно. – буркнул Сашка, но крепко прижался к боку Феди и захватил его руками и ногами. - Хороший мой. – капитан улыбнулся и поцеловал затылок Кокорина, накрыв их обоих одеялом. Неугомонный во всех своих действиях Саша ухитрился за пятнадцать минут возбудить, разозлить, рассмешить и умилить Фёдора. В объятьях Кокорина Смолов заснул счастливым, подумав, что приложит все усилия, чтобы сохранить их хрустальную любовь.***
За столом Дзюбы вновь шло собрание. Пытавшиеся помочь Смолов с Кокориным неустанно спорили, оглушённый шумом стучащих по тарелкам ложек и столовского чавканья Артём смотрел на Игоря, который сидел в дальнем углу в одиночестве и без аппетита ковырялся вилкой в капусте. Гениальные идеи, что посещали голову Кокорина, порой заслуживали отдельной записной книжкой, в которую их следовало записывать под заголовком «Рецепты счастливой жизни по-кокорински». Но выслушавший и отвергший около дюжины откровенно странных предложений друга Смолов в конце концов сдался и занялся своим остывшим чаем. Чувствуя взгляд Тёмы, Игорь намеренно не смотрел на него, боясь, что каким-либо неосторожным движением даст надежду. Покажет, что китайская стена его обороны уже немного треснула. - Надо заставить его ревновать! – победно произнёс Саша и толкнул Артёма в бок. - Как? Засосемся с тобой, чтоб он посмотрел? Прости, Cмол. – Федя только поднял руку, мол, всё нормально. - Нет, с девчонкой... – растерянный тон Кокорина ясно дал понять остальным, что он и сам-то окончательно не уверен в эффективности своей задумки. Каждый раз при виде увязшего в безрадостных размышлениях, словно в болоте, Дзюбы у Сашки открывался рот с намерением рассказать тому о сообщениях Игоря, адресованных Смолову. Но, скованный обещанием, он обязан был молчать в тряпочку, искренне не понимая почему не может своей хорошей новостью немного облегчить страдания Тёмы. - Саш, ты не помогаешь. – покачав головой произнёс Смолов и оглянулся по сторонам, ища своих оболтусов. - Я хотя бы что-то предлагаю. – Сашу обидело равнодушие друзей к его инициативе. Поэтому он, отодвинув картофельное пюре от капустного салата, оторвал маленький кусочек от пирожка и начал его угрюмо жевать. - Это не вариант. – Артём и рад бы был поступить так, как требовал план Кокорина, но ощущение того, что произойдёт тотальный пиздец, не давало ему так рисковать. – Он только сильнее взбесится. - Вы Миранчуков не видели тут? - Нашёл о ком беспокоиться. – злоба в голосе Сашки неприятно чиркнула по ушам Смолова. Надеяться на то, что его любимцы всё-таки когда-нибудь помирятся, он уже не смел. - Да они голодные, наверное, у них мать на два дня уехала. Утром жрать сто процентов нечего было. – для Феди заботиться о мальчишках было так же нормально, как, например, посещать школу, он даже не стеснялся этого. К сожалению, Саша понять его должным образом не мог, поэтому постоянно цеплялся и выражал недовольство поведением своего парня. - Пошёл бы и покормил своих придурков, а то как они там без тебя! – рассыпав по столу капусту, тщательно собранную на вилку, Кокорин цокнул от досады и повторно полез за салатом. Тусклый свет ламп давил Артёму на глаза, недосып и недоедание – плохие товарищи, способные кого угодно вывести из строя, даже великана с богатырским здоровьем. Объект интереса Дзюбы закончил обед и, поставив тарелку на стол с грязной посудой, отправился восвояси. Не отчаивающийся форвард не знал, как вымолить прощение друга, но бодрости духа не терял. Удалось же как-то его в себя влюбить! А прощение, что прощение, подинамит и успокоится. Так ведь? Самовнушение ободряло, откровенно говоря, хреново. - Успокойся. - Они поели и смотались уже куда-то. Вон там сидели, с Тарасовым. – сказал Артём и указал в сторону пустого стола в самом начале зала. Федя сразу изменился в лице. У него уже давно были нехорошие предчувствия, связанные именно с дружбой Миранчуков и Димы. Только подтвердить их не получалось, Тарасов делал тупое лицо и просил отстать от него, а близнецы просто бледнели при упоминании друга. - Ладно. Я сейчас вернусь. – Фёдор встал и задвинул свой стул. - Заебал. – в спину парню с обидой бросил Кокорин, продолжая тихо ненавидеть тупых мальчишек, вечно отнимавших у него любимого Феденьку. - Чё делать, Сань? – этот вопрос произносился каждый день по двадцать семь раз, а у Сашки всё не заканчивались ответы на него. Прирождённый импровизатор проглотил горячую картошку и помахал ладонью у обожжённого рта. - Может быть, с Черышевым поговорить. Он же с ним лазит теперь. Вдруг поможет? - Хера с два! Черешня меня терпеть не может. И я его. Он быстрее удавится, чем мне поможет! Притащил к Игорю какого-то урода, специально, чтобы мне насолить! – Саша не стал говорить Тёме о том, что планета не крутится вокруг него и, возможно, Черышев, знакомя Игоря с тем парнем преследовал какие-то другие цели, не касающиеся Артёма. - А если мы попросим Марика поговорить с Черешней, чтобы он поговорил с Игорем? Марика-то Денис не обидит, его вообще все любят. Можно даже без Черешни обойтись! Просто Марио попросим и всё! – на одном дыхании выпалил Саша, а потом вспомнил, что Марио всё еще плохо говорит по-русски, и расстроился. - Невыполнимый план. Разрулится как-нибудь. Спасибо, братишка. – Артём улыбнулся другу и, поднявшись со стула, собрал полупустые тарелки. Ему не оставалось ничего другого, кроме как продолжать доставать Акинфеева сообщениями и вечерними посиделками у его подъезда. Многочисленные попытки извиниться отправлялись в урну с невыполненными делами, потому что Игорь так яростно смотрел на Тёму и так злобно сжимал губы, что даже огромный Дзюба начинал бояться. «Вот замкнуло меня на нём, блять!» – кляня и себя, и спор, и глупую влюблённость, сожравшую, точно гусеница, всю его душу, мысленно ругался Тёма. Сколько раз он собирался забить и не извиняться, сколько аргументов приводил «за» расставание и даже пытался найти в нём что-то хорошее, сколько раз думал сорваться и пойти к девчонкам, чтобы хотя бы попытаться переключить себя на кого-то другого. Помогло ли? Нет, конечно. Перемирие и возвращение Игоря себе стало первоочерёдной задачей форварда, от неразрешённости которой буквально зависело его психологическое состояние. Да и к подругам он, естественно, не пошёл. Какой там, когда перед глазами и днём, и ночью стоит вратарь футбольной команды во всей красе – в домашних шортах и растянутой майке, такой славный и смущённый, с острыми коленками и тонкими запястьями, которые хочется целовать. Разве можно было Игоря променять на кого-то другого? Просто дать себе установку и намеренно увлечься какой-нибудь Машей или Лерой? Нет, конечно. Чувство, выросшее на обоюдной ненависти, появилось в Артёме случайно, словно разноцветная бабочка, оно влетело в его душу, испуганно запорхало там и ветром своих крыльев смахнуло пыль с незнакомого с любовью сердца. То, что он испытывал, видя Акинфеева, не поддавалось никаким объяснениям. Диагноз Тёма уже давно поставил себе сам, окрестив его одержимостью. В переводе на человеческий это была любовь.***
- Куда собрались, мелочь? – Сашка следовал за близнецами от самого кабинета, из которого они вышли, но эти двое были так увлечены выяснением отношений, что заметили «хвост» уже выбравшись в школьный двор. Зачем Саша за ними плёлся он и сам не знал, из любопытства, вероятно. Не из-за беспокойства о Миранчуках, конечно, упаси господи, зачем они ему нужны-то? - Отъебись. Мы тебя всего на год младше. – огрызнулся Антон, обернувшись. - По делам. – Лёшка всегда отвечал мягче, он и по натуре был намного проще, чем младший брат. С Алёшкой можно было договориться, с Антоном – никогда. Старший Миранчук спокойно реагировал на критику, в то время как его брат готов был вырвать сердце критиковавшему. Возможно, Кокорин был бы не против, если бы вместо двух Миранчуков существовал только один – Лёша, тогда бы Сашка даже не злился на Федю за его нездоровую заботу. Потому что Лёшке хотелось помогать, он умел быть нормальным. Задирая близнецов, Саша, конечно, обращался к ним обоим, но на эмоции хотел вывести только Антона. Но без него, даже Кокорин это понимал, было бы скучно. - За школой обычно дела не решают. Опять курить идёте? – ехидство сопровождало почти любое высказывание Саши, адресованное мальчишкам. - Нет. – в Лешиных глазах сквозила неопределённая эмоция. Досужий Сашка задумался над её интерпретацией. Она представляла собой нечто пограничное между страхом и виной. За школу они шли точно не для баловства с сигаретами. С такими лицами не ходят веселиться. - Отстань, понял? – младший Миранчук вновь фыркнул злобно и толкнул брата в плечо, чтобы тот тоже принял участие и сказал своё слово. Уставший от круглосуточного напряга Алёшка не хотел прогонять Сашу. Вряд ли он мог помочь, да и не стал бы, наверное, из принципа, но его присутствие могло немножко повлиять на ситуацию. По крайней мере, Лёша хотел так думать. - Вот как с вами нормально разговаривать, блять? – по нервозности мальчишек Саша понял, что должна произойти какая-то неприятность, поэтому не отставал, продолжая задавать вопросы и отвлекать близнецов. - Кокорин, иди, куда шёл. – до назначенного места встречи оставалось метров тридцать, а Кокорин никак не хотел уходить. Для Антона его присутствие было костью, застрявшей в горле, мешавшей нормально дышать. Миранчук не хотел впутывать в их с братом проблемы постороннего человека, который потом еще и подстёбывать за это будет. Сашка бы так и поступил, Антон мог руку на отсечение дать. - А я с вами хочу. – на Лёшином кроссовке развязался синий шнурок. Мальчишка опустился, чтобы привести обувь в порядок, а потом, подняв полный доверия взгляд на заинтересованного Сашку, сказал: - Ты всё Феде расскажешь. - Да ни в жизни. Вы чего? – форвард по привычке гримасничал, перекатываясь с пятки на носок. Любопытство разрасталось с огромной скоростью, Саша бы даже обиделся теперь, если бы его не взяли с собой. Подразнили и оставили. Во дворе стояла звенящая тишина, только птички прыгали с ветки на ветку и общались на своём, птичьем. Уроки закончились, а ученики уже давно орущей толпой радостно вывалились из ворот, постаравшись не задерживаться в школе ни одной лишней минуты. Востребованный всеми Смолов снова возился со сценариями закрывшись в актовом зале, Кокорина туда почему-то не пустила директриса, засомневавшись в том, что Саша как-то поможет Феде с бумажной работой. Но приключения всё-таки нашли форварда, или он их. - Вот-вот, уже начинаешь выёбываться. – Тоха пнул камешек, пустив его по асфальту. - Слышь, Антоша, я тебя хотя бы не посылаю. – отношение младшего близнеца не то, чтобы раздражало Сашку, – ему и не такое говорили, – а, скорее, вызывало вопросы. Мнительный Антон совершенно не доверял Саше. Этот подозревающий взгляд Кокорин ловил на себе не раз даже дома у Смолова. Форварду казалось, что его рассматривают под большой лупой, как божью коровку или муравья, который, если отвернуться, вынесет половину дома. - Давай его с собой возьмём? – прозвучавшая реплика Лёши взорвала ядерную бомбу внутри Антона. Брат из самого близкого человека моментально превратился в бессовестного предателя, перешедшего на сторону врага. Тем временем «враг» даже не догадывался, куда его собираются с собой взять и для чего, он просто смотрел на ругающихся мальчишек и находил их…забавными. - Ты сдурел что ли? Его? – зелёная шапка с красной полосой наполовину сползла на затылок Антона. - Лёх, нормально расскажи, чё случилось. – устав от препираний и отговорок, Саша подошёл к Лёше и положил руку тому на плечо. Младший отвёл глаза и скосил рот в сторону, закусив щёку изнутри. - Мы, короче, денег там должны… – Сашка даже не удивился. Чего еще было ожидать от этих шалопаев, если не косяка? Они, казалось, были рождены для того, чтобы усложнять жизнь окружающим и создавать им проблемы. - Кому? – спокойный тон Кокорина не понравился Антону. - Диману. - За что? – слушая Лёшку, Саша смотрел на его брата, который не находил себе места, крутясь волчком на месте и путая руки. - Не говори! – вскрикнул Тоха, подскочив к Алёшке. Внимательный Кокорин мягко отстранил младшего Миранчука, мол, не с тобой разговаривают, отойди. - Лёх, за что? - За игру. – у Сашки в голове беспокойно пронеслось: «Автоматы? Ставки? Карты?». От этих ребят можно было ожидать всего и сразу. Начав представлять, как можно попасть на деньги, Кокорин вообразил себе ошалевшее лицо Феди. Тот бы непременно бросился помогать мальчишкам. – Мы в контру играли по приколу, а он говорит, типа, давайте на деньги, а то скучно. У нас не было, мы в долг играли. А потом, короче, он сказал, что надо отдавать. – поведение Тарасова также не удивило Сашу. Дима, которого все считали другом Миранчуков, поступил, в общем-то, некрасиво. Когда они с Сашкой дружили и тоже играли вот так, на деньги, Кокорин ему по дружбе все долги прощал, в противном случае Тарасову пришлось бы брать кредит, чтобы с ним рассчитаться. Но, встав на место Саши, Димка всё доброе и хорошее забыл, решив нажиться на друзьях. Теперь, узнав обо всём, Кокорин посчитал делом принципа ткнуть бывшего друга мордой в прошлое и напомнить тому, что так с друзьями не поступают, даже если они отмороженные на всю голову Миранчуки. - Много должны? – Кокорин приготовился к худшему, а именно, к сумме от десяти тысяч рублей. - Да. Только Феде не говори! – взмолился Лёша, цепляясь пальцами за рукав куртки форварда. - Сколько? - Три. – страдальчески произнёс старший близнец и посмотрел на покрасневшего от стыда брата, который совсем не умел играть в компьютерные игры. - Уф. – Саша с облегчением выдохнул. Всё оказалось не так страшно, как могло бы быть. - Но мы половину набрали, а где еще полторы взять – фиг знает. Хотели попросить его, чтобы потом отдать. Дед с бабушкой каждый месяц присылают, а мы потратили на форму. – последние слова Лёша проговорил уже шёпотом, опустив голову. Его брат молчал на протяжении нескольких минут парней и встревать не хотел, знал, что целиком и полностью виноват в этой истории был только он, и только благодаря ему Алёшка тоже влип. И подрались они, конечно же, из-за этого. - Чё вы за дебилы такие конченые, я не знаю вообще… Ладно, пойдём, поговорим с вашим Тарасовым. – Сашка покачал головой и неторопливо пошёл за близнецами. Разговор с Димой вышел не таким, каким его себе представляли Миранчуки. Расслабленный по жизни Саша выслушал стороны и намекнул Тарасову на его скотское поведение, упрекнув в несправедливости. Антон слушал невнимательно, постоянно краснея и отворачиваясь. Ему было стыдно и перед братом, и перед Сашкой, который зачем-то впрягся за него перед вымогателем. Одиннадцатиклассники плавно перешли от Миранчуков к личным отношениям. Не утерпев Саша напомнил Тарасову о том, что тот и сам порядочно должен всем на свете за эти дурацкие игры, но его друзья почему-то с него наличку не требуют. Впрочем, взывать к совести было бесполезно. Да и Кокорин не был таким подкованным в дипломатических переговорах, как Фёдор, ему было проще подраться с кем-нибудь, доказывая свою правоту. - Ладно. Сколько ты мне должен за последние игры, помнишь? – взбесившись окончательно, спросил Сашка, уже собравшийся призвать Дзюбу для решения проблем. И дело было не в близнецах, а в пацанской чести, которую Тарасов ставил под удар. Друзей кидать нельзя. Точка. - Я ебу? – набычившись, парень завязал руки на груди в узел. На кирпичном крыльце, где находился запасной выход, они стояли вдвоём. Миранчуки остались внизу, чтобы в случае чего предупредить парней о незваных гостях или позвать на помощь. Последний вариант они не исключали, наслушавшись от Тарасова о драках, в которые он периодически ввязывался. - Я ебу. – ровным тоном ответил Саша. – Четыре косаря. - И чё ты хочешь, чтобы я тебе их отдал? – он усмехнулся, не восприняв слова товарища всерьёз. – Два года прошло, Кокора. - Да мне похер. Должен – отдавай. – стараясь говорить, как Федя, – спокойно и по делу, Кокорин в кои-то веки смотрел на кого-то без улыбки и искорок в глазах. - У меня нет. - У них тоже нет. Чё ты тогда с них трясёшь? Ты в курсе, что у них одна мать вообще? Где они возьмут? – нет, Сашке все же проще было подраться с кем-нибудь, чем поговорить. Кулаки как-то надежнее, двинул в ухо, и тебя поняли. А тут говоришь, говоришь, а толку – ноль! Но махать кулаками было нельзя, потому что: во-первых, Федя огорчится, узнав о драке, а во-вторых, с Тарасовым в одиночку он бы не справился. На помощь близнецов Саша не рассчитывал, те только друг друга лупить могли, а кого-то чужого боялись даже пальцем тронуть. - Нехрен было играть! Ты-то зачем лезешь в это, Сань? – Димка оборонялся так, как мог. Три тысячи рублей еще никому не вредили, а Кокорин пытался лишить его возможности их получить. - Тарас, давай нормально, а? – Сашка приклеился плечом к кирпичной стенке. – Я забуду про твой долг, а ты про их. Я ж Смолову расскажу, а ты его знаешь. - Не пугай. - Не пугаю. Предупреждаю просто. Так чё по долгу? - Ладно. Хер с вами. Не должны. – Тарасов скривился, как от лимона, посмотрев на близнецов, и собрался уже уходить, когда Кокорин остановил его. - И плеер верни Антохе. – про плеер Саше, конечно, никто не сказал, но из монолога обеспокоенной «матушки-гусыни» по имени Федя он узнал, что у Антона куда-то пропали наушники. Несложно было догадаться, куда именно они делись. - Он дома у меня. - Завтра вернёшь. Да? – уже стоя на ступенях, спросил Сашка и ступил на землю. Начинался мелкий ледяной дождик. Нестабильная погода проверяла москвичей на прочность, то осыпая снегом, то заливая дождями. Школьный стадион отсвечивал редкой рыжей травой, закисшей в вечных слезах осени, на турниках лазили пятиклассники, повисая на них прямо вместе с рюкзаками. - Ой, Кокорин, иди на хуй! Верну я ваш плеер. А вы – чтоб не подходили ко мне больше, долбоёбы! Матери еще пожаловались бы! – ««Мать» у нас сценарий на Новый год пишет», – подумал Саша и улыбнулся собственным мыслям. Спасённые от долгов близнецы, хоть и повесили головы, но рады были без памяти. Холодно распрощавшись с Тарасовым, Сашка пошёл за Фёдором в актовый зал. Миранчуки, в унисон пропевшие своё смущённое «спасибо», посмотрели на него, как на супергероя. Жаль, Феде об этом рассказывать было нельзя. С сожалением Кокорин отметил, что в его жизни за эти несколько дней появилось слишком много тайн.***
В общем-то, дела шли обычно, но, как говорится, быстрым шагом и не туда. Мальчишки учились, тренировались, играли в футбол, ругались изредка, смеялись и шутили друг над другом, только всё это происходило без Артёма. Вернее, Дзюба-то присутствовал, он никуда не делся, ходил исправно за Сашей и Федей хвостиком, не зная, куда себя деть и к кому прибиться, чтобы этим двоим не мешать. Только эмоций и радости в глазах форварда поубавилось, Игорь по-прежнему не прощал и даже не смотрел в его сторону, нарочно игнорируя. На тренировках вратарь отказывался играть за команду Тёмы, а в школе подсаживался к Кате, зная, что той Артём при всём желании пакость не сделает, девчонка же. Артём, потерявший покой, продолжал строить из себя терминатора, выполняя все задания Черчесова на «отлично», но удовольствия от футбола уже не получал, как, впрочем, и от всего остального, двигался, скорее, по инерции, потому что так было кому-то надо. Дойдя в своих помыслах до крайней точки глупости, Тёма даже задумал отказаться от поездки в Питер, о чем на свою беду сообщил Кокорину. Поражённый дурью друга Сашка, конечно, устроил взбучку этому влюблённому и безумно одинокому болвану и пригрозил расторжением дружбы в том случае, если Артём пасанет и откажется от своей мечты из-за такой глупости, как расставание с Акинфеевым. Дзюба помялся, сомневаясь, но сделал вид, что принял к сведению слова Саши и даже решил последовать его совету. Его отсутствие на тренировке заметили сразу. Тёма редко опаздывал, в основном, всегда заявлялся либо третьим, либо четвертым в раздевалку. И, если был в настроении, а в нём он был практически всегда, начинал обстрел шутками-прибаутками и фантастическими историями, которым никто и никогда до конца не верил даже при том, что Артём рассказывал чистую правду. Сначала парни ждали его в раздевалке, думая, что тот проспал и минут через десять обязательно объявится. Потом оглядывались по сторонам на стадионе, ожидая выхода неприлично опаздывающего форварда. Но никто так и не появился. Закутанный в тёплую куртку Черчесов хмурился, ребята беспокоились, а Игорь нервничал, обвиняя себя в прогуле Артёма. Ему казалось, что своим отказом от совместной командной игры он оскорбил и унизил Тёму при всех ребятах. Показательное равнодушие Акинфеева, разумеется, было фальшивкой, дешёвой подделкой. Он тоже переживал, ведь Артём был мастером спорта по неприятностям, а любой его прогул обычно сопровождался какой-нибудь громкой историей с вызовом родителей в школу и выговором. Поэтому ждать чего-то хорошего от его исчезновения было напрасно, хотя верить в то, что с Дзюбой всё нормально – он не лежит в канаве, его не обокрали и не избили, он не связался с наркоманами или бомжами – сильно хотелось. На звонки Кокорина валявшийся на диване Дзюба не ответил. Постоянное и непрерывное общение Игоря с Денисом тонким лезвием резало ранимое сердце Тёмы. А бездушное игнорирование его самого вратарём добивало парня окончательно. Обзаведясь пессимистичными мыслями и смирившись с тем, что «Зенита» ему не видать, как собственных ушей, а лезть из кожи и тратить время со здоровьем на изнуряющие тренировки – глупо, форвард решил не показываться на глаза тренеру и не играть в футбол хотя бы до Нового года. Потом, возможно, Станислав Саламович простил бы его и пустил обратно, да и боль от расставания, наверное, немного угомонилась бы к этому времени. На том Артём и порешил. Сам. Не спросив ни у кого. Набравший номер Дзюбы тренер также услышал в трубке короткие гудки. Занятие прошло в немом напряжении. Загадочное поведение Тёмы, проявлявшееся в последнее время замкнутостью и отсутствием улыбки, замечали все, но спросить об этом напрямую не торопились. Кокорин несколько раз за тренировку с явной ненавистью взглянул на Акинфеева, намекнув тому, что вся вина лежит на нём одном. Если бы он не выпендривался и хотя бы на людях не показывал своей неприязни – Артём тренировки бы не бросил. Но вратарь и без Сашкиного гнева знал, что виноват. Переборщил, наверное. Насытившийся своей непоколебимой гордостью Игорь в итоге понял, что всё не то. Желание не думать об Артёме было невыполнимым, потому что абсолютно всё окружавшее вратаря пространство так или иначе напоминало о форварде. Грустные от вины глаза Дзюбы преследовали его везде, а то, что Тёма каждый день приходил к нему и ждал чего-то, так отчаянно надеясь на чудо, подкупало. Тот бессмысленный разговор с Денисом и его друзьями многое расставил в душе Акинфеева по местам. Развеяться, естественно, не получилось. Но даже не из-за заварушки, которую устроил Дзюба, а из-за мыслей, роем разъярённых ласточек, налетевших на Игоря. Что он чувствовал? Стыд. Стыд за то, что собирался использовать никак не причастных к делу ребят в качестве ширмы. И разочарование. Оно возникло от осознания, что заменить Артёма в его жизни, увы, никто не сможет. Каждое слово, обронённое ребятами, каждая их шутка и фраза сравнивались с шутками Дзюбы, но, к сожалению, не дотягивали до его уровня. Артём – это радость, запертая в глазах и касаниях, с помощью которых он делился ею с окружающими, утопающим хватаясь за плечи и локти друзей, обнимая их. Артём – это смех. Заразительные раскаты, прищуренные глаза и складки на щеках. Его шутки смешили всех и каждого, не было такого человека, который сказал бы, что Тёма несмешной. Если бы таковой появился, Дзюба, наверное, защекотал его до смерти, в попытке переубедить. Артём – это доброта и отзывчивость. Несмотря на свой грубоватый вид неотёсанного бандита, форвард обладал поразительно добрым сердцем, способным отогреть своим теплом даже ледяного великана. Он мчался к друзьям по первому зову, защищал близких и ничего не просил взамен. Артём – это страсть. Костедробительные объятья, мокрые поцелуи и жаркий шёпот в районе шеи. Нетерпеливые пальцы и вздымающаяся от бурлящей внутри лавы грудная клетка. С чувством полнейшей разрухи Игорь всё острее ощущал щемящую потребность в Тёме. Рядом были не те. А тот, кого хотелось держать за руку и целовать, не сдаваясь, писал сообщения и приходил каждый день в поисках понимания. Оказавшись в тёмном лабиринте собственных мыслей, Игорь понял, что правда уже на подходе, вот-вот она, словно Минотавр, настигнет его и сожрёт, не подавившись. Артём – это любовь. С шоколадками и по-детски наивными ухаживаниями. С разговорами и сцепленными в замок руками. С ночными прогулками и приключениями. С горечью прощаний и радостью встреч. Артём – это его любовь.***
Равномерный шум в квартире Лунёва прерывался то резкими взрывами хохота, то жаркими спорами гостей. В гостиную комнату набилось человек пятнадцать, может быть даже больше, Андрей не считал. Широкий стол был заставлен бутылками и закусками, окна, несмотря на морозный холод, были открыты настежь, потому что через час бурного празднования совершеннолетия Лунёва дышать в комнате было уже нечем. Демократичные родители, полностью доверявшие Андрею, настоятельно попросили его не разнести квартиру в щепки и, пожелав хорошего вечера, уехали на дачу с ночёвкой. Сначала ребята пили исключительно за здоровье виновника торжества, желая тому счастья и всевозможных благ – побольше «сухарей», поменьше пропущенных, удачи, любви и прочих банальностей. После пятого тоста пить начали за футбол, клубы и сборную. Болтая и закидывая в себя горячительные напитки, гости были почти равнодушны к еде. Только гиперответственный Смолов активно закусывал, понимая, что хотя бы один человек должен быть трезвее остальных, чтобы не допустить какого-нибудь фиаско. Капитаном приходилось быть не только в футболе, но и на тусе. Кто бы за ними еще следил, если не он. У сидевшего рядом с ним Сашки уже поплыл взгляд, а расслабленная улыбочка растянулась на губах. Эти пятнадцать человек были меньшей частью тех, кого Лунёв пригласил. Кто-то отказался по личным обстоятельствам, а кто-то просто не захотел упиваться среди недели, потому что среда – не пятница, за ней выходного не следует. Из незнакомых Игорю личностей были только девчонки, разбавлявшие чисто мужское общество. Всех остальных Акинфеев знал давно, как-никак столько лет играли в одной секции и учились в одной школе. В общем-то, появление Игоря на этом празднике жизни удивило всех, включая именинника. Андрей так обалдел, увидев вратаря, что какое-то время просто хлопал губами, не находя слов. Нет, он, конечно, приглашал всю команду и был рад, что Акинфеев пришёл, но поверить глазам всё равно не мог, ведь Игорёк всегда был против сборищ и пьянок. Никому об этом знать было не надо, но на самом деле вратарь пришёл на День рождения Андрея по двум причинам: во-первых, он не смог вытолкать Марио и Дениса, которые ввалились в его квартиру и полчаса уговаривали друга выбраться наконец на белый свет, а во-вторых, и, наверное, в-главных, Игорь хотел лишний раз показаться на глаза Дзюбе и заодно посмотреть, как форвард будет себя вести во время празднования. Затянувшаяся мятной жвачкой история с обоюдными поисками встречи, долгими призывающими взглядами со стороны Акинфеева и ежедневными посиделками форварда под окном вратаря медленно, но верно превращалась в кошки-мышки, где проигравшей стороной должна была стать та, у которой раньше сдадут нервы. И, судя по тому, как Дзюба осунулся за эти дни, Игорь пока выигрывал. Несмотря на то, что Артём заметно подрастерял настойчивость в отношении друга, он всё так же продолжал караулить Акинфеева возле подъезда, писать ему бестолковые сообщения, швырять в него смятыми комками бумаги на уроках и засовывать в карманы куртки вратаря шоколадные батончики. И Игорь, конечно, мог сказать, что прощает, ведь скучал он не слабее Артёма, мог хотя бы раз ответить на смс-ку или согласиться выслушать оправдания Дзюбы. Но вратарь упрямился, прислушиваясь к своей гордости, которая убедительно просила не сдаваться, напоминая о подлости Дзюбы. Тем не менее, маячить перед глазами Тёмы и провоцировать его на злость, слишком приторно улыбаясь Денису, ни гордость, ни совесть не запрещали. К слову, затеяв встречу с Артёмом на Дне рождения Лунёва, Акинфеев явно просчитался, потому что Дзюба не пришел. От Сашки присутствующие узнали, что Тёма валяется дома с температурой. Что, конечно, было бессовестным враньём, придуманным Кокориным, чтобы не обидеть хозяина. Дзюба, когда до него дозвонился Саша, пребывал в таком отвратительном настроении, что чуть не придушил друга прямо через телефонную трубку. Естественно, ни о каком Дне рождения форвард слышать не хотел, у него и без гулянок была целая гора проблем. Поняв, что пришёл зря, Акинфеев попытался улизнуть, но безуспешно. Перехвативший его на лестнице и затянувший обратно в квартиру Андрей, который был уже навеселе, пообещал, что трезвым с его праздника не уйдёт никто, и щедро налил вратарю стопку водки. Вообще-то Игорь не пил, но в этот раз его никто не спрашивал, да и кошки, скребущие душу, просили успокоительного. Поэтому Акинфеев смело опрокинул водку в рот и болезненно поморщился, ощутив жжение в районе груди. Шумное празднование растянулось по всей квартире: уставшие от шума и выпивки Игорь с Денисом и Марио сидели на кухне, вдыхая сигаретный дым, доносящийся с балкона, где курил Кирилл и одна из знакомых Андрея – Оля. Рядом с Киром, зажав нос шарфом, стояла Катя и смотрела на город с высоты девятого этажа. В гостиной заунывными переборами стонала гитара, Андрей пел про батарейку и лопухи. Вокруг него собрались остальные подпевавшие парню пьяные гости. Разместившись в угловом кресле, Далер с улыбкой слушал Карину и периодически кивал, соглашаясь с чем-то. Сначала Кузяев думал, что ему показалось, будто его имя прозвучало в песне, но, когда он обернулся в сторону гостей, понял, что Лунёв действительно спел «Далерка» вместо «Андрейка». Ребята захохотали, увидев замешательство на лице парня. Андрей улыбнулся, не отводя глаз от лица Далера и не прекращая перебирать пальцами струны. Кузяев закатил глаза и вернул внимание к собеседнице, постаравшись не акцентировать внимание на импровизации Лунёва. После «Малолетних шалав», «Районов-кварталов» и пары армейских песен Андрей предложил собравшимся сыграть в «бутылочку» по его правилам. В связи с тем, что просто целоваться, по мнению Лунёва, было скучно, он решил, что сначала играющий должен будет загадать один вариант из трех – поцелую, обниму или выпью с ним – и только потом крутить бутылку. Перед игрой Андрей предупредил всех, что одно и то же действие три раза подряд выбирать нельзя. Отказываться, как выяснилось, тоже было нельзя, потому что попытавшийся отвертеться Далер был одарен таким обиженным взглядом, что от стыда чуть не провалился на восьмой этаж. Следивший за порядком и адекватностью Фёдор попросил не наливать Миранчукам, даже если те будут плакать и кататься по полу. Они последний час и так вели себя совершенно неприлично, обнимаясь друг с другом и донимая девчонок глупыми подкатами. Видимо, умудрились хлебнуть чего-то алкогольного, пока Смолов отвернулся. Не уследил. Напротив Сашки на полу сидела рыжеволосая зеленоглазая девчонка, имя которой он, к сожалению, успешно забыл уже давно. И эта красотка беспардонно прямо на глазах у Кокорина раздевала взглядом отвлёкшегося на очередную нотацию Смолова. Быстро переведя взгляд с лисицы на Федю и обратно, Сашка сжал кулаки. Установившаяся у Феди репутация героя-любовника неожиданно напомнила о себе, Кокорин на пьяную голову представил, что друг способен бросить его ради красивой девчонки. Нервно потерев запястья, Саша в ужасе от собственных мыслей посмотрел на Смолова. Громкие Миранчуки отказывались играть в бутылочку без выпивки и требовали хотя бы пива, на что Фёдор показал им фигу и отвернулся к непонятно чем расстроенному Сашке. Тот сидел и в упор смотрел на капитана, зрачки его расширились, а губы подёргивались от желания что-то сказать. Пьяный Саша становился чересчур сентиментальным, у него не было нормального состояния, впадая из крайности в крайность, Кокорин то радовался, то грустил, то любил весь мир, то ввязывался в никому не нужные драки. - Что случилось? – не заметив пристального взгляда зелёных глаз сбоку, Фёдор наклонился к уху друга и горячо зашептал: – Пойдём на балкон, там сейчас никого. Скажем, что подышать надо. – влажные губы с запахом вишни прикоснулись к мочке Сашиного уха и мигом развеяли все его страхи. – Я умру, если ты меня не… - Крути, Смол. Твоя очередь. – голос развеселившегося Андрея прозвучал так звонко, что вышиб остаток фразы из головы подвыпившего Феди. Саша замер рядом с ним, почувствовав огонь на щеках и волнующий зуд в ладонях. Он еще никогда не видел Смолова в таком перевозбуждённом состоянии, привыкший всегда и всё контролировать Фёдор вдруг ни с того, ни с сего кинулся к нему с пошлостями. Кокорин бы соврал, если бы сказал, что ему не понравилось. Зелёная бутылка от вина лежала на ковре в центре комнаты и ждала Федю. Остальные гости расположились в кругу, кто-то полулёжа на соседе пытался дремать, кто-то болтал, Миранчуки возмущенные до корней волос уселись рядом с лисицей. Поражённый цветом волос девушки Антон вскинул брови и глупо спросил о краске, которой Дана – они помнили имя, в отличие от Сашки, – красила волосы. Впрочем, взъерошенные близнецы её не заинтересовали, что девушка и показала, демонстративно отвернувшись. - Ладно. Обниму. – Федя несильно крутнул бутылку. Пить он уже не хотел, а за поцелуи с кем попало Кокорин отгрыз бы ему голову. Горлышко указало на Настю – девочку, пришедшую с подружками за компанию, она была, наверное, самой скромной из их компании, за весь вечер выпила только бокал вина и не съела почти ничего, только таскала виноград со стола и чистила мандарины, которые потом раздавала всем подряд. Несмотря на неотразимость брюнета, в которой он лично не сомневался, девушке Федя не понравился. Куда больше её занимал курносый Кокорин, в начале застолья выливший на себя половину бутылки вишнёвого ликёра и задорно рассмеявшийся от шутки про свиней и мух, брошенной Кириллом. Для формальности Смолов равнодушно улыбнулся и потянулся к девушке. Приобняв её, он невесомо провёл ладонью по спине Насти, зацепив пальцами лямку лифчика, и вернулся на своё место. Успокоившийся было Кокорин проследил за этим действием парня с явной злостью и закатал рукава рубашки повыше. Игорь сидел молча между Лунёвым и Далером и старался не подавать никаких признаков жизни, чтобы не играть. Тем временем ребята по очереди крутили бутылку, обнимаясь, целуясь и выпивая. - Теперь Игорь! – если Акинфеев думал, что «пролетит», то он сильно ошибался. Андрей помнил про него и отпускать так просто не собирался. - Я же сказал, что просто посижу. Отвали, Андрей. – услышав протест Игоря, пьяная толпа недовольно зашелестела, указывая парню на равенство и призывая соблюдать правила игры. - Ну, Игорёк, чё ты? - Крутни ты, чтобы он отстал. – подал голос Кузяев, порядком уставший от закидонов Лунёва и от его игр, в частности. - Выпью. – сказал Акинфеев и взялся за стекло, терять ему было нечего. Алкоголь уже ударил по мозгам и распространил в них густой синий туман. «Так и до галлюцинаций допиться недолго», – подумал вратарь и нерешительно покрутил стеклянную бутылку. Выпить ему пришлось с Кокориным. Стаканы звякнули, а горькая водка вновь согрела горло вратаря, который раз – он не знал, сбился со счёта. Сашка зажмурился и тут же закинул в рот кусок сыра, протянутый Федей. - Анютка! Давай! – когда бутылка остановилась, её горлышко указало на Кузяева. Благодаря Андрею увильнуть Далер не мог, потому что хозяин праздника еще перед игрой сказал, что целуются «по-настоящему». Не таким парень видел свой первый поцелуй, но Лунёв вместе с остальными так насели на него, что проще было согласиться, чем воевать. «Хорошо, – подумал он, – что девчонка симпатичная досталась». Надо сказать, что долго поцелуй так и не продлился, его остановил всё тот же Андрей, неправдоподобно скривившийся и заявивший, что смотреть, как они целуются, он больше не хочет. Придвинувшись к Смолову, Сашка, когда до него дошла очередь, решил попытать удачу и загадал поцелуй. Пальцы капитана дрогнули на талии Кокорина, когда он услышал, что именно сказал его друг. В игре Саше не повезло. - Ну, выпили для храбрости, а теперь целуйтесь! – радостно воскликнул Андрей. Все с интересом уставились на протрезвевшего Акинфеева. Совиными глазами он смотрел на окружающих и не знал, куда себя деть. Цокнувший вслух Смолов мысленно выдохнул, решив, что лучше уж Игорь, чем Каринка или Дана. - Бля, давай хоть в щеку? – бурчал Кокорин, шатаясь подползая к Игорю через всё свободное пространство. Будучи максимально неаккуратным, Сашка коленом наступил в чью-то тарелку с салатом и прыснул от смеха. Тарасов – счастливый обладатель тарелки – хлопнул форварда по спине. – Лунь, чё за извращения? – уже улыбаясь, Саша сидел перед потерянным Акинфеевым и ждал приключений. Образ охуевшего Артёма возник у Кокорина перед глазами, форвард даже представлять не хотел, как Дзюба может отреагировать на небылицу, которую ему, наверняка, расскажет Смолов. - Ладно, пацанам можно в щеки целоваться. А девчонкам – нет! – хохотнул Лунёв, а девушки синхронно закатили глаза, Катя даже шутливо толкнула одноклассника в плечо. - Давай только быстро. – с насмешкой посмотрев на Кокорина, Игорь скользнул взглядом по Смолову. Растерявшийся Сашка легко чмокнул Акинфеева в щеку и отстранился, зажмурившись, словно ждал пощечины. Акинфеев, почувствовав прикосновение сухих губ сначала тихо усмехнулся, а потом и вовсе закатился в приступе хохота, Саша, догадавшийся, что думали они об одном и том же – а именно об Артёме, – подхватил, повалившись на ковёр прямо к коленкам вратаря. «Дебилы», – резюмировал Смолов про себя и встал, чтобы поднять пьяного Сашку и усадить на место. Несильный пинок прилетел Кокорину от Феди за свинское поведение. Попытка отодрать от ковра Сашу провалилась, Фёдор понял, что пить его другу противопоказано, как и Акинфееву. - Сань, ты так хуёво целуешься, что Игорь сейчас от смеха лопнет! – поднимая смеющегося Игоря, бубнил Лунёв. Веселье было вызвано, конечно, одной единственной мыслью, проскочившей в двух светлых головах одновременно. «Артём не поверит», – подумал Игорь. «Дзю охуеет. А потом придушит меня», – внутренний голос Саши произнёс это спокойно, даже иронично. Остальные списали приступ хохота на водку, внезапно ударившую в головы мальчишек. С коварной улыбочкой на губах Федя представил, как озвереет Дзюба, когда узнает, что Игорь напился в непонятной компании, а если он расскажет форварду об этом дурацком поцелуе, то у того просто улетит крыша. И Смолов еще не решил, стоит ли ему рассказывать об этом вечере Артёму или всё же подарить Сашке еще несколько лет счастливой жизни. Покрутив бутылку еще немного, Андрей вновь схватился за гитару. Теперь уже подпевали ему бодрее, потому что вся компания дошла до одной кондиции. Спящими щеночками Миранчуки устроились друг на друге в кресле. Утратившая интерес к Далеру Карина мило беседовала с Димой, намеками прося парня проводить её домой. Сам Кузяев по-турецки сидел рядом с Андреем и следил за его длинными пальцами, которые через раз попадали по струнам. У почти спящего Кирилла на коленях сидела Катя и внимательно вслушивалась в слова неизвестной ей песни. Остальные расположились прямо на полу, не заморачиваясь особо ни удобством, ни чистотой одежды. За закрытой балконной дверью Федя прижимал мычащего от удовольствия Сашу спиной к стене, утопая в запахе пьяной вишни. Открыв глаза на секунду, Фёдор увидел, что Игорь пытается бесшумно покинуть квартиру второго вратаря. Капитан сразу же остановил свои действия и потянул Сашку к выходу. - Не щипайся! - Игорь уходит. – бросил Смолов и накинул на Кокорина петлю из полосатого шарфа, ища в горе курток и девчачьих шубок своё пальто. - И чё? – Саша широко зевнул и похлопал глазами. Его мало волновал уход Игоря. Сашка был бы рад, если бы и Федя тоже придерживался его позиции. - Ничё! Надо с ним говорить, пока он один и не в школе. – даже одурманивший голову и тело алкоголь не способен был отключить мыслительный процесс в Смолове. «Надо будет близнецов забрать», – натягивая на немощного Сашу куртку, подумал Фёдор. - Смол, он опять нас пошлёт. – Кокорин уже перестал верить в то, что отношения Артёма с вратарём как-то можно наладить. Бетонная стена, встречавшая любые оправдания и попытки Тёмы извиниться, была непробиваемой. Разочаровавшись во вратаре, Саша давно уже решил, что Игорь просто издевается над Дзюбой, жестоко мстя за спор и обман. - Ты остаёшься? – от тона Фёдора даже холодом повеяло, из-за чего Сашка поёжился и сделал виноватые глаза. - Нет, я с тобой. – вместо того, чтобы завязать шнурки на ботинках, Кокорин лениво затолкал их где-то с краю и вышел следом за другом. - Вот и всё. Акинфеева они догнали на углу. Неуверенной походкой он шёл по вновь выпавшему снегу, оставляя чёрные следы. - Игорь! – Смолов ускорил шаг и потащил заторможенного водкой Сашку за рукав. У того путались ноги, заплетался язык и распускались, как виноградные лозы, руки. - Что? – нехотя, но всё же остановившись, Игорь выгнул бровь – к нему широкими шагами почти бежал Фёдор, который на аркане из шарфа вёл Кокорина. - Подожди! – мокрый снег скользил под ногами. На ветки деревьев налипли небольшие белые горки, похожие на старую скатавшуюся вату. Угол жёлтого дома украшали две красноречивые надписи – «Россия для грустных» и «Люда, я тебя люблю». Такая депрессивная городская романтика встречалась чуть ли не на каждом доме. За время прогулок с Артёмом Игорь повидал немало признаний, оставленных на грубых кирпичах. Чуть выше висела синяя табличка с номером дома и названием улицы. - Если вы опять про Дзюбу, то… – подняв руки на уровень груди, Акинфеев поставил блок из ладоней, который должен был дать парням понять, что говорить об отношениях с форвардом он не намерен. Но его фраза была прервана беспардонным Сашкой, который, как известно, легко бросался из огня в полымя. - Вот чё ты ломаешься? – сходу начал Саша, не дав Феде даже рта раскрыть. Вопрос поставил в тупик не только Игоря, но и подготовившегося к беседе Смолова тоже. – Тебе же самому эта хуйня надоела! – лишив Акинфеева возможности возразить, отчеканил Кокорин. - Стой, Сашк. Дай я скажу. – загородив друга грудью, Фёдор встал перед ним и извиняясь произнёс: – Надо поговорить. - Да он просто издевается! Посмотри! Дзюба как дурак за ним ходит, прощения просит! Даже мы уже сто раз подошли за него попросили, а он, блять, принц уэльский, никак не простит! Чё тебе надо, Игорь? Хочешь, чтобы он сдох возле твоей двери? – раскочегариваясь сильнее, Кокорин отталкивал от себя Смолова. - Он пьяный, не обращай внимания. - И чё? Пьяный! Имею право! – Федя посмотрел на любимую сонно-пьяную моську и улыбнулся вымученно. Мимо мальчишек прошёл мужчина с доберманом на чёрном кожаном поводке, пёс с презрением посмотрел на неприятных незнакомцев и отвернулся. Вспылив, Саша, казалось, готов был вступить в драку, чтобы побороться за чувства друга. - Имеешь, имеешь. Не ори. Игорёк, они не со зла. Ты же знаешь, что у них обоих ветер в голове. Артём он, хоть и бывает дебилом, но тебя очень… – Фёдор замешкался, подбирая подходящее слово, – ценит. Ему правда плохо. - А мне хорошо, думаешь? – вопрос вратаря прозвучал тихо. На секунду Смолову стало даже неловко от того, что он заступается за Дзюбу, а не за пострадавшего от дурного форварда Акинфеева. В этой ситуации капитану было бы логичнее пожалеть Игоря. Пока Артём, не скрывая своих страданий, нарывался на сочувствие, вратарь мужественно переносил всё внутри себя, мало того, что, не делясь ни с кем собственными переживаниями, так еще и пытаясь изобразить спокойствие, чтобы не вызывать ненужных вопросов у окружающих. Только теперь Акинфеев, то ли от алкоголя, то ли от невозможности держать в себе боль, позволил голосу сорваться на обиду. И перед кем? Перед друзьями Дзюбы, которые, конечно, обязаны были рассказать обо всём Артёму. - И тебе плохо. Поговори с ним хотя бы. Он из-за тебя на тренировки ходить перестал. – тон Смолова был спокойным, нервничать и плеваться ядом явно не было смысла. Посмотрев на серьёзного вратаря, Федя понял, что Игорь не сбежит. - А я-то тут причем? - Не жрёт ничё, не спит. Тебе не жалко его? – вновь ввязался Кокорин, успевший снять с ветки комочек снега и протереть им горящие от бурлящей в крови водки щеки. - Даже если жалко, что это меняет? – «Не отрицает, уже хорошо», – отметив про себя изменения в поведении Акинфеева, Смолов отряхнул с волос принесённые ветром снежинки. - Ебать ты тупой! Да всё меняет! Вот придёт он к тебе завтра, а ты возьми и спустись к нему! - Отъебись. – сталью зазвенел голос Игоря, а взгляд стал тяжелым-тяжелым, неподъёмным почти. - Подумай, Игорь. Он же скоро может насовсем уехать. Потом жалеть будешь. – Федя не раз уже ставил себя на место Акинфеева, размышляя над вариантами решения проблемы. Одно Смолов понял наверняка – отъезд Саши стал бы весомым аргументом в пользу прощения придурковатого поступка форварда. Но Игорь, видимо, думал по-другому, продолжая истязать и себя, и Тёму игнором. - Не имею такой привычки. – тихо произнёс Акинфеев. Всё он прекрасно понимал, и про отъезд, и про то, что будет жалеть, – а в том, что сожаление будет, вратарь даже не сомневался, – но сделать встречный шаг к примирению не мог, словно ждал какого-то толчка, знака, который бы дал ему команду «Марш!». - Как же ты меня бесишь! – жертва водки и отсутствующего чувства меры в очередной раз подала голос. - Сашка, блин, замолчи! – зацепив за капюшон друга, Смолов потянул его на себя, как нашкодившего пса за поводок. – Игорь, ты просто выслушай его. Вдруг легче станет? - Лучше бы Дзю в кого-нибудь другого влюбился! – фыркнул Кокорин, намереваясь обидеть Акинфеева. И тут уже Федя не сдержался, звучно щелкнув ладонью по затылку друга. Форвард будто не понимал, что не помогает своими выпадами, а только усугубляет ситуацию, отдаляя Игоря от долгожданного ими всеми примирения. - Да. Лучше бы. – улыбка, появившаяся на губах Акинфеева, была пустой. На самом-то деле парень так не считал. Любовь Артёма окрыляла и дарила чувство сумасшедшего счастья – неправильного, садомазохистского счастья. Утерев нос, Игорь развернулся и продолжил свой путь. Слова Саши клеймом отпечатались на его исстрадавшемся сердце. Хоть Федя и говорил всё правильно и по делу, но он сглаживал углы, пытался в мягкой форме донести до вратаря, что им с Тёмой обоим необходимо перемирие. Зато Кокорин с развязанным от алкоголя языком вбивал горькие слова прямо в цель, не скрывая ни личного отношения к Акинфееву, ни своего трезвого взгляда на их с Дзюбой «дружбу». - Артёму надо будет рассказать. – оставшиеся наедине парни переглянулись. Помирить рассорившуюся парочку так и не удалось. Опомнившись, Саша вдруг почувствовал себя крайне виноватым перед друзьями. Его опьянение вступало в стадию «Простите меня, дуру грешную». - Не надо. Орать будет. – Саша прикусил губу и, облизав её, отпустил. – Ты же его знаешь. Скажет, что зря полезли и всё такое. Прости меня, Федь. - Ладно. Забей. – обойдя лужу, покрытую рыхлым снегом, Смолов устало разлохматил волосы. – Пошли за близнецами. – желания говорить с Кокориным о случившемся у него не было.***
Рассматривая спину вратаря, заткнувшего уши наушниками, Артём придумывал варианты, которые могли бы поспособствовать их с Игорем воссоединению. Большая часть его одноклассников не явилась на первый урок, в том числе и Акинфеев, который пропускал занятия только когда находился при смерти, другие причины считались неуважительными. Зеленоватый от головной боли Черышев лежал на парте, иногда поднимая глаза, чтобы дать учителям понять, что он всё еще жив и даже не заснул. Неразлучные Андрей и Далер в этот день сидели порознь. Кузяев держась за лоб, склонился над тетрадью и имитировал деятельность. Но конспектами на клетчатых листах и не пахло, место замудрёных определений и терминов заняла нарисованная чёрной ручкой гитара. На Андрея Далер не смотрел со вчерашнего дня, хотя и видел какие виноватые взгляды бросает на него вратарь. О том, как Кузяев на кухне застукал друга с той самой Кариной, поговорить они не решались. Повалившись друг на друга, Федя с Сашкой тихо умирали от жажды за своей партой. Из-за того, что пропустил всё веселье, Тёма чувствовал себя единственным трезвым и относительно здоровым человеком в этом вытрезвителе. А еще ему казалось, что все вокруг знают что-то такое, чего не знает он. И от этого становилось не по себе. На вопросы форварда парни отвечали лениво и односложно, их внешний вид намного больше мог сказать о том, как вчера прошла гулянка у Лунёва. Только на третьей перемене Смолов с Кокориным, немного очухавшись, сами подошли к Дзюбе, чтобы поболтать. - Чё вы там вчера делали? – спросил Артём, остановив взгляд на опухшей роже Сашки, на которой глаз не наблюдалось вообще. - Песни пели. – фыркнул Саша и потёр лицо, кто-то из одноклассниц сказал ему, что массаж поможет убрать отёк. Черные синяки под глазами Смолова и его неестественная бледнота делали парня похожим на Виктора – персонажа из мультика Тима Бёртона. Тем не менее, Федя вполне бодро улыбнулся, вспомнив сумбурный вечер, шумную толпу, разбитую бутылку из-под водки и порванную колоду карт. - В караоке что ли? – поражённый внешним видом друзей Артём, казалось, не знал, что сам в последнее время выглядел просто отвратительно. Мальчишки не соврали Игорю, когда сказали, что Тёма перестал есть и спать. Сашкины старания вытащить форварда хотя бы куда-нибудь шли насмарку, вместо прогулок и общения Дзюба выбирал молчаливое сидение на холодной лавке возле дома вратаря. Как-то размышляя о своём состоянии, Артём додумался до того, что существовать в вакууме не так уж и плохо. Оглядев друга пристально, Кокорин так же, как и Смолов, заметил отсутствующий взгляд Тёмы и болезненную серость его лица, но расспрашивать того о переживаниях не решился, хватило предыдущих десяти раз, когда Дзюба впадал в необоснованную агрессию и чуть ли не крыл хуями Сашку за простые, казалось бы, вопросы. Поэтому последний и решил, что лучше попытаться развеселить Артёма, чем играть в психолога. - Нет. Под гитару. – с улыбкой ответил Сашка. Память вернула его во вчерашний вечер, показав потерянного Далера с гитарой, на которой к концу вечера стараниями хозяина квартиры вместо шести струн осталось всего четыре. Но Андрея это не останавливало и он, пока его не оторвали от бедного Кузяева, заставлял того сыграть «Звезду по имени Солнце», хотя Далер вообще-то первый раз в жизни держал в руках этот музыкальный инструмент. - «Батарейку», небось? – изобразивший слабый интерес Тёма в миллионный раз посмотрел на сгорбившуюся за первой партой спину и вновь помрачнел. Прикусив сухую кожу на губе, Артём начал отгрызать её. Сашу всегда бесила эта тупая привычка форварда, поэтому, не удержавшись, он легонько толкнул его в плечо. - Ага. – Кокорин переглянулся со Смоловым. Всё это никуда не годилось. Постепенное умирание Артёма на почве любви переставало быть романтичным, превращаясь в медленное самоубийство. Оставлять дело так, как оно есть, настырный Саша не собирался, пообещав себе придумать офигенный план по спасению отношений Дзюбы и Акинфеева, Федя, как ни странно, поддерживал друга в этом, ибо смотреть на полумёртвых одноклассников было уже морально тяжело. - Самая популярная песня вчерашнего вечера. – капитан подключился к разговору и даже улыбнулся почти натурально. – Он её раз восемь спел вчера. И эту, как её, блин, про шалав что-то. - А, понял. – Тёма кивнул понимающе и переломил пополам простой карандаш. Уже третий за эту неделю. – Блять. – Кокорин на это только возвёл глаза к потолку и выхватил из рук друга оранжевую шариковую ручку, которую тот начал нервно гнуть в разные стороны. – Кто там вообще был? - Да много народу, всех не вспомнишь. Далер был, балбесы одинаковые, Тарасов, Зобнин с Илюхой, мы с Федей, девчонки какие-то, Кирилл с Катькой Герун… - Нихуя се. – новость привела Артёма в шок. Парень ухмыльнулся и, покачав головой, подумал о том, что парочка отлично скрывает свои отношения в школе. - Да, мы сами охерели. Сидим, короче, у Луня, играем в карты, ждём остальных. Тут смотрим, они заходят, Катька наряженная такая с ним за ручку, а он… – подробный рассказ разогнавшегося Кокорина прервала оглушающая реплика Смолова. - Игорь тоже был… – забыв про уговор, заключённый прошлым вечером, Фёдор несколько секунд не понимал, почему на него смотрят две пары округлившихся глаз. - Да, Федя, ёб твою мать! – сквозь зубы прорычал Сашка и швырнул ручку на парту. - Бля-я-я, забыл. – парень виновато сморщил нос, закусив нижнюю губу, и зашипел на вдохе. Кокорин готов был его убить прямо на месте. Одним взглядом. - А чё это вы, блять, решили мне не говорить, а? – прищурившись, Артём ощетинился. Конечно, основные претензии у него были к Саше, которого он всю жизнь считал своим лучшим другом. – Думаешь, повешусь пойду? Или по еблу ему настучу? А? Давно это ты крысить стал? Чё молчишь, Кокора? – Дзюба поднялся с места и направился к двери. Не думал он, что Сашка, воевавший на его стороне, так поступит. - Нет. Я не хотел, чтобы… – нужно было оправдаться, ему хотелось доказать Тёме, что он всё еще друг, а не крыса. Что он до последнего с ним, с Тёмой, и если будет надо, то он этого Игоря запихнёт в тёмный мешок и привезёт другу. А не сказал про пребывание вратаря на тусовке он исключительно потому, что не хотел лишний раз волновать и нервировать замученного Дзюбу. Сцепленные на локте форварда пальцы Саши были до боли вывернуты крепкой рукой Артёма. - Ой, иди на хуй, Сань. – даже не оборачиваясь, гавкнул Дзюба и выскочил, хлопнув дверью. Переведя полный гнева взгляд на Смолова, Кокорин молча покачал головой и потёр пальцы. «Блядство какое-то», – подумал Сашка, усаживаясь на своё место. Фёдор ободрительно потрепал его светлые волосы и виновато пожал плечами, отлично понимая, что именно он стал причиной ссоры друзей.***
В любой непонятной ситуации, – при разбитом сердце ли, при потере друга, – выход один – пей! Ну, во всяком случае, так думал Сашка, выбирая подходящий к ситуации алкоголь. На водку после вчерашнего форвард не мог смотреть, вино казалось ему слишком женским, поэтому, недолго думая, Кокорин схватил коньяк и пошёл к кассе. Да, алкоголь несовершеннолетним нельзя, но, когда твой сосед-пофигист, живущий с тобой на одной лестничной клетке, сидит на кассе, – можно. Поздоровавшись с Данилой, который был на четыре года старше Сашки, Кокорин шутливо попросил того не говорить о покупках его матери и спросил о делах знакомого. Парень на кассе, вечно имевший вид наркомана со стажем, фыркнул: «Как в порту!» – и начал пробивать Сашины покупки. Дойдя до дома Дзюбы, Кокорин готов был исполнить песню «Спасибо, что живой» и перекреститься. Страшный гололёд порядка двадцати раз чуть не сбил форварда с ног. Саша боялся не за себя, а за бутылку, которая грозилась превратиться в стекло с подливкой из коньяка. Позвонив в звонок, Кокорин прислушался и достал из пакета алкоголь. Почему-то Сашка был уверен, что дверь ему откроет именно Артём, а не его родители. Щелкнул дверной замок. - Давай нахуяримся? – спросил замерший на пороге квартиры Артёма Кокорин, держа в одной руке бутылку коньяка, а в другой пакет, набитый всем на свете, начиная с чипсов и заканчивая двумя банками пива. Предусмотрительный Сашка почему-то решил, что коньяка им с Тёмой для решения накопившихся проблем не хватит, поэтому и подстраховался. - Сдурел? – усмехнувшись, форвард наклонился, чтобы рассмотреть этикетку на бутылке. – А Федя тебе потом за это яйца оторвёт. И мне заодно, за компанию. – Дзюба, конечно, всё еще обижался на друга за попытку скрыть от него присутствие Акинфеева на дне рождения Андрея, но тот факт, что Кокора сам пришёл к нему мириться, немного задобрил форварда. Отступив в сторону, Артём пропустил Сашку в квартиру. - Ой, боюсь я его. – скинув ботинки на коврике, Кокорин бодро пошлёпал на кухню, чтобы разобрать пакет. Несмотря на то, что Саша показательно храбрился, в глубине души он понимал, что Смолов, узнав о второй попойке за неделю, будет очень недоволен и обязательно выскажет все претензии. Причем первый моральный подзатыльник должен был прилететь Саше за брехню – Фёдору он сказал, что мать не разрешила ему этой ночью оставаться у Смоловых, якобы, потому что он там уже надоел, а второй уже за несанкционированную пьянку. – Ради друга-то можно и по шее получить разок. – без прежнего оптимизма произнёс Сашка и выгрузил на стол несколько пачек с нарезанной колбасой, чипсы, недорогой коньяк, орехи, пару апельсинов, пиво и банку шпрот. Тёма изучающим взглядом посмотрел на гостинцы и криво улыбнулся. - Может просто пожрём и всё? Я не хочу бухать, Сань. - Охренел что ли? – Кокорин смял пакет и отбросил его на подоконник. Он не хотел говорить Тёме о том, что потратил на покупки все свои накопленные на новые колонки деньги. Мелочиться, пока лучший друг страдает, – последнее дело. Зная нрав Артёма, Саша был уверен, что тот, услышь он о потраченной сумме, сразу бросился бы всё возвращать. Поэтому Кокорин прикусил язык и решил напоить страдальца, по его мнению, алкоголь должен был помочь. - Откуда деньги, Кокоша? – Дзюба прищурился и потянулся за упавшим на пол чеком, но Сашка перехватил его руку и первым достал бумажку. Ругнувшись на самого себя, Кокорин разорвал чек на мелкие кусочки и сжал их в кулаке, чтобы Тёма не смог докопаться до итоговой суммы. - Какая тебе разница? Давай стаканы, Дзю. - Всё верну. – предсказуемо произнёс Артём, чем вызвал у друга улыбку. Как оказалось, Саша настолько хорошо знал Дзюбу, что, наверное, мог бы даже написать инструкцию к эксплуатации данного образца. Ну, так, если вдруг кому понадобится. - Ага, обязательно. Стаканы давай. – Кокорин часто бывал у Тёмы дома, поэтому знал где лежат столовые принадлежности. Нож с синей ручкой аккуратно распорол упаковку колбасы. - Только не до зелёных чертей, ёпт. Я не хочу, как в прошлый раз. – стаканы с серебристой окантовкой звякнули, встав на столешницу своими круглыми донышками. Дзюба вспомнил случай, произошедший несколько лет назад, когда Сашка, радостный от получения паспорта, предложил его обмыть. - Ой, вспомнил, блин. Это сто лет назад было! И мы тогда хер знает что пили. – вскрыв банку шпрот, Кокорин покрутил головой по сторонам. – У тебя хлеб есть хотя бы? - Не знаю. – немного нервно усмехнувшись, ответил Артём. Он действительно не знал, есть ли у него какая-то еда в доме или нет. Родители уехали пару дней назад, поэтому, по логике вещей, что-то, но должно было остаться от их присутствия. Сам Тёма перебивался чаем и разнообразной мелочёвкой, типа пирожков с вишнёвым вареньем или шавермы. - Долбоёб! – запустивший в друга пачку орехов Саша разозлился. Конечно, форвард знал, что Дзюба ничего не жрёт, но словесное подтверждение тревожных мыслей просто убило Кокорина. Виновато посмотрев на Сашку, Тёма залез в холодильник и достал оттуда холодный батон. – Наливай, что встал? – хлеб был отложен на стол, а Дзюба занялся бутылкой. Его друг посмотрел на него с жалостью. Артём – худой, как скелет из кабинета биологии, бледный со впалыми щеками и синяками под глазами – мучился с крышкой, которая не поддавалась. Разговоры по душам тянулись до тех пор, пока коньяк не закончился. Сашка в подробностях пересказал события прошедшего вечера, опустив дурацкую игру в бутылочку. Страх получить в глаз от пьяного Дзюбы был велик. Оставив недоеденные шпроты и апельсиновую кожуру прямо на столе, парни перебрались в гостиную и, развалившись на полу с орехами и чипсами, продолжили трепаться. Вместе с пивом Саша зачем-то прихватил и пустую бутылку из-под коньяка. Телевизор остался выключенным, мальчишки знали, что под размеренный бубнёж скандальных телешоу они оба непременно заснут. Пьянея, Дзюба всегда становился очень серьёзным. Его попытки решить проблемы мироздания возрастали с каждой опрокинутой рюмкой. Голова парня наполнялась странными мыслями, спастись от которых было невозможно. Даже то, о чём он никогда не задумывался по-трезвому, начинало волновать его. Поэтому те, кто пил с Артёмом в компании, зачастую оказывались в тупике после его вопроса: «Вот в чём смысл жизни, а?». Поддавший Сашка, наоборот, глупел рядом с другом и превращался в любвеобильную липучку, которая не могла даже минуты находиться где-то в одиночестве. Ему просто необходимо было прикасаться к кому-то, сидеть, привалившись плечом, или обниматься. Почему-то, выпив, Саша чувствовал себя либо очень смелым, либо слишком беззащитным. Дзюба не раз отпихивал от себя Кокорина, который чуть ли не верхом на него залезал, ища внимания. Но потом всегда сдавался и позволял Саше висеть на нём, как на дереве. - Сань, вот скажи мне, пидорство в крови или этим можно заразиться? – после недолгого молчания, воцарившегося по завершении разговора о «Зените», спросил Тёма и скосил глаза на Сашкину макушку. - Откуда я знаю? – усмехнувшись, Кокорин, уложивший голову на колени Артёма, посмотрел на друга. Саша вдруг резко принял сидячее положение, его озарило. – Я похоже заразился... – с ужасом произнёс он полушёпотом. - От к-кого? – обожравшись жирных шпрот вперемешку с апельсинами, Дзюба икнул. - От Мамаева. - Чё это? – рассмеявшись, Тёма обнял друга за шею и притянул к себе поближе. Он положил щеку на Сашкину макушку. – Как скажешь какую-нибудь хуйню. Я не могу просто. – с пьяным Сашей Артёму всегда было весело. Им вообще всегда было весело вместе, но заливший за воротник Кокорин был смешнее, чем обычно. Приключения, которые сопровождали их после принятия горячительных напитков, могли бы послужить сценарием для какой-нибудь русской комедии. Однажды летом, посидев с сомнительной компанией на вокзале, Кокорин всерьёз пытался залезть на крышу одиночного вагона и ждать, когда его прицепят к составу. Он собирался в Тюмень. Почему в Тюмень и как они вообще тогда оказались на вокзале – никто уже не помнил, но эту историю с вагоном Дзюба любил вспоминать. - Мы с ним один раз вместе спали после пьянки. – прижавшись к плечу друга, доверительно сообщил Сашка. - Вы же не трахались, ёпт. – Тёма засыпал солёные орешки в рот и убрал пачку в сторону. - Хуй знает, но проснулся я без штанов. – история Саши была чистой правдой, только с Пашей у них, конечно, ничего не было. Как-то летом, нагулявшись вдоволь, они действительно заснули в одной кровати. Штанов на Сашке не было изначально, он снял их еще возле подъезда, с чего-то решив, что в дом одетыми не пускают. На уговоры Мамаева одеться форвард не отреагировал, аккуратно сложив джинсовые шорты на лавке. Но из его памяти этот случай выветрился полностью за исключением особенно потрясающих моментов. - Да нет, херня это всё. – Дзюба был уверен в том, что между Кокориным и Мамаевым ничего «криминального» не произошло, поэтому отнёсся к истории Сашки со смехом. – Вот взять Игоря... – вратарь по-прежнему не давал Тёме покоя. – Чё он мне так нравится, а? - Я с ним целовался вчера. – тихо произнёс Саша и вжал голову в плечи, ожидая крика. Он хотел быть честным в этот вечер. Тем более, что наболтал уже предостаточно. - Чё, блять?! – у Артёма дрогнула правая рука, пальцы собрались в кулак. Друг не прекращал поражать его странными фактами из собственной биографии. Мысли мгновенно выстроились в цепочку. Стало понятно, почему Сашка не упомянул об Игоре при рассказе о Дне рождения. Глаза у форварда округлились, а нижняя челюсть выступила вперёд от бешенства. - Да в щеку! – Кокорин, заметив изменения в настроении друга, отскочил от него испуганно. – Не парься. – он выставил руки вперёд, успокаивая, и добавил с возмущением: – Лунёв, сука, заставил в бутылочку играть! - Пиздец… – выдох и злой взгляд в сторону Саши. У Тёмы за эти несколько секунд весь мир рассыпался и собрался обратно. А Кокорин сидел и глупо улыбался, как бы извиняясь. - Он, кстати, тебе всегда нравился. – разорвав пачку с чипсами почти пополам, парень стал собирать рассыпанную труху с пола, но быстро оставил это занятие. Выбрав из горы чипсов на ковре наиболее целые, Сашка подумал, что прозвище «Поросёнок» он получил вполне оправданно. - Нет. - Да. Просто ты – осёл. Заметил только к одиннадцатому классу. – Артём поджал губы и улыбнулся, перед глазами пролетела та сцена в душе, когда Акинфеева окатило холодной водой, а он, Тёма, героически спас вратаря. Саша, конечно, был прав, тяга к Игорю у Дзюбы была всегда, но выражалась она не через любовь, а через садизм. - У вас со Смолом было чё? – неожиданно для самого себя поинтересовался Тёма. Раз уж они говорили откровенно, то можно было не стесняться. - Чё? – Сашка не понял, о чём его спросили. Чересчур резкий переход от одной темы к другой затруднил работу шестерёнок его мозга и заставил нелепо поднять брови и приоткрыть рот. - Не тупи, Кокора. – ехидная улыбочка на губах Дзюбы популярно объяснила подтекст его же вопроса. Засмущавшись, Саша нервно сглотнул и пробубнил себе под нос: - А... Нет. Не было. Так... По мелочи только. А у вас? - Нет, конечно. – «конечно» прозвучало как-то совсем уж обречённо. Так, будто всё уже окончательно потеряно. И дело было совсем не в сексе. Артём просто хотел Игоря. Себе. Обратно. - Будет. – безапелляционно выпалил Кокорин и кивнул для подтверждения. – Еще помиритесь, Дзю. - Вряд ли простит. – Дзюба шмыгнул носом и посмотрел на потолок, гоня эмоции взашей, чтобы не мешали и не портили вечер. – Вот Смолов твой нормальный, он бы понял! А этот психованный, блять. - Ну… Чё уж теперь сделаешь? Терпи. – пожав плечами, Сашка вздохнул и подумал о том, что ему на самом деле очень повезло с Федей. Взаимопонимание у них было почти идеальное. В любом споре Смолов с лёгкостью мог привести в чувства несговорчивого Сашу, так разложить ситуацию, что считавший себя правым Кокорин еще и извинился бы в итоге. - А как ты понял-то, что мне Игорь нравится? – неуверенно спросил Дзюба, вспомнив о возмутительном утверждении друга. - Ой, да ты вечно к нему лез. - Да когда, ёпт?! – Тёме нужны были факты. - Да всегда! Если бы он был девчонкой, – Саша не к месту зевнул, соблазнив Артёма на ответный зевок, и продолжил, – ты бы ему все косы выдергал и юбку бы каждый день задирал! - Нет. - Чё там «нет», когда «да». Вспомни, как вы с ним дрались. А когда в седьмом классе твой Игорёк Ольке на восьмое марта какого-то плюшевого уродца подарил, ты ж его так лупил, что пьяные учителя с учительской прибежали! А потом ты сам к ней клинья подбивал, но понял, что Игорю она нахер не нужна, и перестал. Помнишь? – у Сашки даже в затылке стрельнуло от сложности собственной речи. Так много он с пьяной головой еще, казалось, никогда не говорил. - Да. – описанные события действительно произошли когда-то давно. Но сам Тёма как-то даже не задумывался о причинах собственных действий. Дзюбе казалось, что Оля ему нравится, а Игорь стоит на пути. Препятствия, как известно, надо ломать. Слова Саши удивили Артёма. Мало того, что Кокорин выдал такую длиннющую речь, он еще и проанализировал всю ситуацию. - Вот. - Да ну, нет. Как так-то, ёпт?! Я получается, всегда его, ну…это? – «Всегда», – внутренний голос не заставил себя ждать и ответил вместо Сашки. - Откуда я знаю, чё там в твоей башке пустой. – Сашка прищурился и вздохнул, пытаясь понять собственное состояние. Ему было и не плохо, и не хорошо. В сердце билось прозрачно-неуловимое желание рассказать Тёме о чём-то важном, только вот о чём именно – Саша не мог вспомнить. Философски почесав подбородок, Кокорин начал размышлять логически. Что могло принести успокоение Артёму? Хорошие новости про Игоря, конечно. Но в мысли сразу впутывался незваный Смолов, Сашка выпихивал его из своей головы, но ощущение, что Фёдор с этой хорошей новостью каким-то боком связан, не покидало форварда. «Так. Игорь… Причем тут Смол?», – помучившись немного, парень, наконец, вспомнил, чем можно было поднять настроение другу, и победно щелкнул пальцами. Да, это был секрет, но разве секреты придуманы не для того, чтобы ими делиться? - Ты чё, Коко? – заметив, как Сашка радостно подпрыгнул на месте, Тёма развернулся к нему вполоборота. - Ща чё расскажу, охереешь! – Дзюба заинтригованно склонил голову к плечу и выгнул бровь. - Ну? - Короче, Игорь писал Смолу, когда ты подрался с тем другом Дениса, и спрашивал чё там с тобой! - Не пизди уж. – с недоверием произнёс Артём, подумав, что тот в пьяном угаре ударился в фантазии, и скептически прищурился. – Только сейчас придумал, да? – ему сложно было представить, что Акинфеев, который бегал от него по всей школе уже почти две недели, вот так запросто взял и написал Смолову с искренним желанием узнать о состоянии Дзюбы. Вопреки Сашиным ожиданиям, новость совсем не обрадовала Тёму, а расстроила и даже разозлила немного. Поверить выдумке Кокорина хотелось, но не моглось. Игорь за эти дни настолько сильно вытрепал нервы форварда своим поведением, что у Артёма не осталось даже крохотной надежды на то, что однажды всё станет так, как было до его рокового признания. - Клянусь, Дзю! - Чё ж ты раньше не рассказал, ёпт? – Тёма всё еще не верил. - Да я забыл про это! – разведя руки в стороны, соврал Саша и посмотрел на друга. - Он, небось, надеялся, что я до дома не дошёл, а сдох где-нибудь в подворотне. – невесело усмехнулся Дзюба и покачал головой отрицательно, будто бы отгоняя свои гнетущие выдумки. - Ты чё? – Кокорин вылупил глаза и моргнул немного заторможено, испугавшись слов друга. – Он же волновался, наверное. - Кто? Игорь? Да ему похуй. – пол был прохладным, поэтому хозяин квартиры сполз на него полностью, оставив Сашу возле дивана. Тёма почувствовал, как начинает закипать, думая про Игоря и Дениса в неправильном ключе. - Он и к Луню пошёл только из-за тебя. – Сашкина внимательность заслуживала ордена. Парень замечал абсолютно всё – и нужное, и ненужное, – только вот в голове у него оставалось исключительно второе. На самом-то деле Кокорин был свидетелем попытки Игоря сбежать. Нетрудно было догадаться, что человек, пришедший на День рождения к другу, не свалит в самом начале празднования после новости о том, что какой-то там Дзюба не придёт. Поступок Акинфеева трактовался Сашей однозначно – вратарь хотел повидаться с форвардом, за тем и явился. - Чё за дурь? Он же с Черешней туда попёрся, ёпт. – продолжая гипнотизировать потолок, Тёма всплеснул руками. - И? Акинфеев никогда не ходил на гулянки. А тут явился! – Саша хотел рассказать Артёму о своих наблюдениях, но тот резко сел и взорвался от злости. - Видимо, Дениска ему так сильно понравился, блять. Кокорин, ты меня успокоить пытаешься или взбесить? – достав из-под ноги смятую пачку орешков, Дзюба швырнул её на диван, чтобы не мешалась. Рассуждения Сашки его раздражали, впрочем, половину из сказанного другом Тёма не слышал. А то, что слышал, будто пропускал через кривое зеркало и на выходе получал совершенно обратное. Если Кокорин пытался доказать ему, что Игорь пришёл к Лунёву только ради него, то Артём слышал, что Акинфеев, радуясь жизни без него, Дзюбы, припёрся на тусовку с новым другом – Черышевым. - Тшш, Дзю. Давай начнём с самого начала. - Не хочу. Всё, блять, больше не говори про него, ёпт. – поднявшись на ноги, Тёма поправил задравшиеся спортивные штаны и положил на диван подушку, на которой до этого сидел. - Покурим? – с самым серьёзным видом Сашка достал помятую пачку Винстона, в которой не было почти половины сигарет, из заднего кармана джинсов. - Откуда? – вообще-то, Кокорин не курил. Это было обусловлено сразу несколькими причинами: во-первых, лет пять назад он пообещал Дзюбе больше не прикасаться к этой отраве, во-вторых, курение сильно мешало занятиям футболом, а в-третьих, его любимый Федя не выносил запаха сигарет. Капитан, подобно псу специального назначения, идеально улавливал запах никотина на расстоянии трёх метров. Услышав странное предложение друга, Артём искренне охренел и усмехнулся даже. Максимально подготовленный к утешению Кокорин, казалось, был готов ко всему. Если бы Дзюба сказал, что хочет клубники, тот бы, наверное, достал из-за пазухи пластиковую упаковку с красными ягодами и сделал вид, что ничего необычного не произошло. - Отобрал у Головина утром, он вместе с Федиными придурочными пытался «цыганочку» сделать за школой. – Сашка расслабленно улыбнулся и окончательно сполз на пол. Представив описанную Сашей картину, Тёма только хмыкнул и дёрнул бровью возмущённо. От идеи покурить форвард отмахнулся, зная, что легче не станет, на пьяную голову только разморит сильнее, ещё и привычка вредная привяжется некстати. - Пошли на балкон, Кокоша, проветримся, а то ты, блять, уснёшь тут. – потянув друга за локоть, Дзюба отобрал у него банку с остатками пива и отставил её на полку. - Феде отвечу и приду. – Артём отпустил Кокорина и пошатываясь ушёл на холод, предварительно нацепив легкие тапки. На звонок Смолова Саша ответил с третьей попытки, тело его уже почти перестало слушаться, а пальцы то и дело соскакивали с нужной кнопки. Стоило Кокорину только открыть рот, Фёдор сразу понял – Саша опять пьян. А после пары сбивчивых предложений, которыми форвард пытался выразить свою любовь к Феде, Смолов решил, что оставлять его на ночёвку у Артёма просто-напросто нельзя. Гремучая смесь упитых форвардов могла в один прекрасный момент превратиться в коктейль Молотова и что-нибудь натворить. К Тёме Сашка так и не вышел, оставшись валяться на полу. Дзюба смотрел на соседний дом минут пятнадцать, осмысляя то, о чём они с Сашей проговорили. Если верить Кокорину, то Игорь уже почти готов был помириться, но вот прав ли друг в своих суждениях – оставалось неизвестным. Холод отрезвляюще повлиял на форварда, мысли прояснились, перестав скакать каучуковыми мячиками внутри головы. Постояв на балконе в одной майке, Артём порядочно замёрз и уже собирался зайти в комнату, как вдруг опустил взгляд и увидел Смолова в его пижонском чёрном пальто, который торопливо шагал в сторону дома Дзюбы. В квартире зазвонил домофон. «Чё он там ему сказал, что этот аж припёрся?» – подумал Тёма и пошёл открывать незваному гостю. Смолов оценивающе посмотрел на Артёма, стараясь выяснить степень его опьянения. Но форвард стоял ровно и на пьяного похож не был. Капитан с досадой подумал, что эти двое его разыграли. Но убедился в обратном, пройдя в комнату, где Сашка ползал на четвереньках по ковру и собирал в ладонь рассыпанные чипсы. - Много выжрали? – спокойно, но с напряжением спросил Фёдор. Саша был так увлечён своими действиями, что даже не обратил на друга внимания, решив, что Тёма разговаривает сам с собой или по телефону. - Бутылку. – Дзюба с виной в глазах тёр запястье, которое он случайно прищемил резко закрывшейся форточкой. - Водки? - Нет, коньяка. – собравший почти все крошки с пола Кокорин тем временем потянулся за банкой пива, что пряталась на полке. - Неплохо для четверга. – с иронией фыркнул Федя и скривил губы, опустив их уголки вниз. - Он мне хотел помочь. Не ругайся, Смол. – почесав затылок от неловкости, попросил Дзюба и закрыл рот, чтобы не засмеяться. - Чё на него ругаться, посмотри, в каком он состоянии! – только Смолову было не до смеха, он с трудом представлял, как будет тащить бестолкового в пьяном угаре Сашу к себе домой и что скажет родителям, если вдруг они заметят это неустойчивое тело. Проблема была еще в том, что Кокорин, перебрав, рядом с Федей вёл себя как любвеобильный идиот, пытающийся отлюбить весь мир разом или хотя бы сообщить ему о своих чувствах. Пострадавшему Смолову сполна хватило попойки у Лунёва, после которой Сашка чуть не изнасиловал друга прямо по дороге домой. - Феденька. – улыбнувшись по-детски солнечно, протянул Саша, чем заставил Дзюбу заржать в голос. Но форвард быстро собрался и прикусил кулак, чтобы не получить еще один осуждающий взгляд от Фёдора. - Господи, чем я только вас дураков заслужил, непонятно. – он прошёл в гостиную и остановился прямо над Сашей. – Ты матери что сказал? - Что я у Дзюбы буду, а потом домой. – Сашка высыпал из ладони чипсы обратно на ковёр и обхватил обеими руками ногу усевшегося на диван Фёдора. – Ты пришёл. - Конечно, пришёл. – пробубнил недовольный капитан, набирая номер Сашкиной матери. – Сейчас я с ней поговорю, скажу, что ты у меня останешься. Собирайся давай. – но Кокорин остался там же, продолжив жаться щекой к Фединой коленке и гладить ладонями его ногу. Пока Смолов разговаривал по телефону и объяснял матери Саши, почему тот сам ей не позвонил, Кокорин залез к нему на коленки. Сначала он просто тыкался носом в открытое ухо Фёдора, потом стянул с него пальто, посидев в спокойствии пару мгновений, Сашка прилепился мокрыми губами к шее капитана и начал покусывать её. В итоге Татьяна Викторовна, поверив добросовестному Смолову, который, по её мнению, не стал бы врать, разрешила сыну переночевать у друга и сбросила вызов. Вернувшийся с кухни, где он наводил порядок, Дзюба, не отреагировав на упоённо целующихся друзей, которые, к слову, не заметили его появления, собрал полупустые банки, сгрёб в ладонь чипсы и поднял пачки от орешков с пола. - Смол, ногу подними. – невозмутимо попросил Артём и толкнул парня. Тот испуганно отпихнул Сашу от своего лица и послушно задрал пятку. Сашка спрятал лицо в изгибе шеи друга. С тяжелым вздохом Дзюба забрал придавленную ногой Феди пачку и пошёл на кухню со словами: – Можете продолжать. – он уже научился реагировать на влюбленность парней спокойно. Даже порадовался тому, что парочка не разругалась из-за пьянки. Только зависть тоненькой иголкой кольнула его сердце. Ему хотелось так же.***
Гостеприимный Смолов, собрав у себя привычную компанию из близнецов и Сашки ради совместного просмотра «Первого мстителя», сидел на диване с круглыми глазами и прикушенным в недоумении безымянным пальцем, бездумно смотря перед собой. В голове у капитана звенел штиль. То, что он видел, было похоже на сон. Пока он заказывал пиццу, мальчишки втроём уселись на ковре, довольно-таки мирно играя в карты, и даже не вспоминали о нём. Периодически толкая друг друга, близнецы заглядывали в чужие карты и обзывались. Но Сашу они не трогали, даже словом не задевали. Фёдор потёр глаза, решив, что ему это мерещится. Удивительным капитану показалось и то, что Кокорин не кололся, иногда по-доброму усмехаясь и подшучивая над Миранчуками. Идиллия, впрочем, длилась недолго, психанув, Сашка ущипнул Антона за ногу, потому что терпеть не мог нечестную игру, тот возмутился и завязал шутливую драку, в которой близнецы пытались побороть вертевшегося Кокорина. После истории об удачном спасении Миранчуковских задниц мальчишки потеплели к Саше, да и он был не против подурачиться с ними. Детский сад имени Фёдора Смолова воевал до тех пор, пока хозяин квартиры не кашлянул предупреждающе, намекнув на своё присутствие. Парни, пыхтя и фыркая, тараканами расползлись по своим местам. Закрывать глаза на жульничество Антона Саша не хотел, поэтому придумал небольшую месть. - А чё Дзюба не пришёл? – поинтересовался Лёша, опуская вниз задранную красно-чёрную кофту. - У него дела. – серьёзно сказал Сашка. – Оп-па! На погоны! – две его карты опустились на плечи Лёши. – А это тебе кокарда, Тох! – форвард ловко достал туза, которого Миранчук спрятал перед этим под коленку, плюнул на него и прилепил её на лоб Антону, чтобы неповадно было мухлевать. Близнецы вновь накинулись на Сашу, а тот, засмеявшись, принялся отбиваться. Смолов подумал, что сходит с ума. А у Дзюбы действительно были дела. И дела серьёзные.***
Этим декабрьским вечером, холодным и злым, пропитавшимся черничной темнотой, Игорь, как и несколько предыдущих дней стоял на кухне и, не включив света, смотрел сквозь тонкое стекло на улицу. Продрогший до костей Артём сидел на скамейке и изредка поглядывал в его окно. Рядом с форвардом столпилось несколько голубей, которых Дзюба кормил какой-то полусухой булкой, купленной в ближайшем ларьке. Несмотря на то, что Акинфеев упрямо бил себя по гордости, напоминая, что его вообще-то обманули, и скорее всего, Тёма не одумался, а прощения просит ради очередной пакости, он всё равно не мог перестать смотреть. По логике вещей, форвард должен был давно схлопотать воспаление лёгких и слечь, но тот держался крепко и изо дня в день показывал болезни фигу, вновь и вновь приходя к подъезду друга. Каждый раз, когда Игорь смотрел на него, ему хотелось спуститься, дать еще раз по высохшей от страданий физиономии, от которой остались одни грустные серо-голубые глаза, и обнять. Простить. Постараться поверить. Снова. Потому что тянуло. Потому что болело. - Игорь, ты чего в темноте стоишь? По ночам есть вредно. – шутливо отметила Ирина Владимировна, неслышно подкравшись сзади, и щелкнула выключателем. Лампочка в аккуратной витиеватой люстре загорелась. Застигнутый врасплох Акинфеев не успел спрятаться и камнем замер перед окном. «Теперь он поймёт!» – подумал вратарь и с ужасом посмотрел на Тёму. Отвлёкшись от благотворительности, Артём моментально среагировал на яркую вспышку справа и, повернувшись, увидел лицо перепуганного вратаря. После глубокого вздоха потрясения Игорь тут же отскочил к противоположной стене и в шоке взглянул на мать. Удивлённая не меньше мальчишек Ирина, одетая в домашний халат с растрёпанными от жёсткой подушки волосами и пахнущими ромашковым кремом руками, чуть слышно прочистила горло. Окинув сына подозревающим взглядом, женщина подошла к окну. Под фонарём сидел засыпанный снегом Артём и смотрел в их окно. Ирина Владимировна помахала парню приветственно, Тёма на это просто поднял руку и кивнул. Они с матерью Игоря уже виделись, когда та шла с работы, и даже успели поговорить немного, пока ей не позвонил возмущенный задержкой Ирины Акинфеев. Осторожные вопросы Ирины Владимировны, касавшиеся испортившихся отношений Артёма и Игоря, Дзюба проигнорировал, поинтересовавшись её жизнью. – Сын, ничего не хочешь рассказать? – мать вопросительно изогнула бровь и сложила руки на груди. - Нет. – приняв оборонительную позицию, Игорь мысленно начал готовиться к допросу. - Может быть, тогда выйдешь к другу? Не лето. – прищурившиеся глаза Ирины Владимировны значили только одно – сыну в любом случае придётся сдаться и, в лучшем случае, рассказать правду, а в худшем – спуститься к Артёму, чтобы мать видела, что он не бегает от проблемы, а по-мужски решает её. - Не хочу. Я его не звал. Спокойной ночи. – вратарь, конечно, знал, что такой финал не проканает, но всё равно попытался избежать разговора. - Стоять! – приказным тоном женщина остановила сына и села на прохладный стул. – В чём дело? - Мам. – к каким-либо признаниям Акинфеев был не готов, не хотел пугать и расстраивать Ирину своей ориентацией, а как завуалированно объяснить причину их ссоры с Дзюбой – не знал. Поэтому Игорь по-детски заныл, запрокинув голову назад. Вся эта ситуация страсть как бесила и угнетала. Еще и Артём теперь узнал о его маленькой тайне со шпионством. - Игорь. Он тут уже вторую неделю. Сколько я должна делать вид, что ничего не вижу? – напрямую спросила она, испытующе посмотрев на побледневшего от волнения сына. - Пока он не перестанет ходить. – фальшиво улыбнулся Игорь. - Неверный ответ. – Ирина Владимировна давно уже заметила странности в этой «дружбе», но старалась не акцентировать на них внимания. Разразившаяся ссора, из-за которой её сын совсем потерял покой, окончательно расставила все точки по местам. Не вешая ярлыков и не давая названий явлениям ей непонятным, женщина искренне хотела, чтобы мальчишки помирились, и чтобы Игорь вновь засветился счастьем. - Не хочу я с ним разговаривать. – прилепившись плечом к дверному косяку, сказал Акинфеев и засунул руки в карманы домашних штанов. - А он разговаривать пришёл? - Откуда я знаю? – возмущению не было пределов. «Моя мать на стороне Дзюбы – немыслимо!» – бегущей строкой мелькало перед глазами вратаря. - И тебе не интересно? – Ирина подпёрла ладонью подбородок и улыбнулась, увидев, как мечется сын. Игорь мялся на месте, дёргал руками, вздыхал от нехватки кислорода и мучился. Мучился, как никогда. Его на куски растаскивали противоречия, внутренняя борьба потихоньку начинала перебираться наружу. Одно парень понимал точно – мать права, с Артёмом надо поговорить. И он хотел это сделать, но… - Нет. – отчеканил вратарь, налив из чайника воды в жёлтую кружку. Осушив её разом, Акинфеев вновь посмотрел на притихшую мать. Разговор не был окончен. - Что ты тогда у окна забыл? – она задала свой главный вопрос и разбила вдребезги все оправдательные речи, успевшие сочиниться в голове Игоря. Вратарь понял – выпутаться не получится. - На снег смотрел. – с опущенной головой, нерешительно сказал он, услышав, что Ирина Владимировна поднялась с места. Тот толчок, которого он так ждал, наконец-то случился. - Игорь. Иди. – женщина поцеловала сына в лоб и покинула комнату, Акинфеев покачал головой обречённо и молча побрёл за курткой. Подъездная дверь оглушающе хлопнула, разом разбудив половину подъезда и всех подвальных крыс. Игорь, наспех натянувший куртку, неожиданно возник рядом с Артёмом. Форвард, надо сказать, считал, что Акинфеев после того, как его раскрыли, наоборот ударится в агрессию и будет всё отрицать. А он – вот он – стоял и смотрел, нервно дёргая собачку на расстёгнутой куртке. Замороженный Дзюба, увидев его, неторопливо стряхнул с плеч и капюшона снег, но промолчал. - Чё ты тут сидишь? – впервые за долгое время Акинфеев первым начал разговор. И начал его, как бывалый гопник, намеревавшийся отнять телефон, без «здрасте». - Потому что хочу. – Артём опыт общения с гопотой имел, поэтому не растерялся и ответил другу с той же интонацией. - Артём, уёбывай давай. – совсем не это Игорь хотел сказать, но слова слетали с языка спонтанно, не проходя цензуру у мозга. - Я просто, блять, сижу, Игорь. – охреневший Дзюба даже забыл, что пришёл помириться, вспышка агрессии выскочившего, как чёрт из табакерки, Акинфеева заставила его обороняться. - Надо именно тут сидеть? – диалог скатывался в бессмыслицу. Они оба это понимали, но оба тайно радовались тому, что разговор вообще идёт. От них, словно летели искры, слова с губ падали грубые, острые, как стилеты. Встретившись глазами, парни уже не смогли отвести взгляд друг от друга. Артём, как и всегда, смотрел с лаской, не стесняясь своих чувств, Игорь же за сведёнными в одну точку строгими бровями прятал радость от встречи. Он тоже скучал. Они скучали. - Да. Знаешь, лавка у вас пиздец какая удобная. – Тёма поёрзал затёкшей задницей по спинке лавочки и потёр нос. Игорь стоял прямо перед ним, изображал злость и придирался непонятно к чему. Но он вышел, и это что-то да значило. - У тебя во дворе тоже неплохая. - А мне тут нравится! - Хер с тобой. Сиди. – как можно равнодушнее сказал Акинфеев. Посверлив Артёма многозначительным взглядом и не найдя нужных слов, он развернулся и спокойным шагом пошёл обратно к подъезду. Но, остановившись через два шага, добавил: – Пока воспаление не подхватишь, дебил. – эта забота, скользнувшая в его голосе, разбудила перемороженную надежду в сердце Артёма и зажгла сумасшедше-счастливую улыбку на его посиневших губах. - Игорь! – Тёма поспешно спрыгнул с лавки и со всех ног кинулся к неторопившемуся Акинфееву, который всем своим видом показывал, что в общем-то не против поговорить. Но только после того, как за ним погоняются. Иначе никак. - Отвали нахуй. Иначе я за себя не отвечаю. – но вслух он, конечно, сказал совсем другое. - Послушай ты, ну! – Артём развернул его к себе и, быстро пробежавшись глазами по лицу друга, устало вздохнул. Они так давно не стояли рядом, что Дзюба уже и забыл, как это приятно, рассматривать красивое лицо неприступного Игоря с такого близкого расстояния. - Я слышал. – вялое сопротивление, которое и сопротивлением можно было назвать с натяжкой, Акинфеев всё-таки изобразил, чтобы Тёма не подумал, будто он вот так легко готов сдаться. – И друзей своих ко мне не подсылай больше! - Я никого не подсылал. Игорь. – форвард погладил парня по плечу и немного отступил виновато. – Прости. Ну, хочешь, на коленки встану? Лягу прям тут на ступенях, хочешь? - Вали в свой Питер и не появляйся в моей жизни никогда больше. – сказанные слова пугали и самого вратаря, он боялся, что Артём послушает и уйдёт. Уедет и забудет. Навсегда. – Убери руки, Дзюба. - Блять. – Артём прижал ладонью дверь, а сам настойчиво навис над парнем, который имитировал попытку найти ключ от домофона в кармане. – Я долбоёбом был. Понимаешь ты? Мы поспорили, когда я еще не... мы с тобой тогда еще не… общались. Так. – помедлив несколько секунд, Тёма почувствовал, как в груди начинается буран, а глаза потихоньку готовятся к дождю. Дёрнув подбородком, он отвернулся и перевёл дух. – Я пошутить хотел. А потом… - Хуёвые шутки. – оборвал Игорь, заметив, как Дзюба изменился в лице. Ему не хотелось признаваться, но жалость и любовь к этому двухметровому парню, словно два питона, начали душить гордость. - Да знаю. Дай сказать! – Артём махнул рукой отчаянно. - Не надо уже. Уезжай. – молчание, возникшее между ними, битым хрусталём звенело в ушах. Державшийся из последних сил Дзюба смотрел на Игоря так, точно от того зависела вся его, Тёмина, дальнейшая жизнь. Возможно, так и было. Через несколько дней должен был состояться смотр, на котором решилась бы судьба форварда. Поэтому этот вечер вполне мог стать одним из тех последних, во время которых Дзюба имел бы возможность поговорить с Акинфеевым. Задрав шапку на затылок, Артём сжал зубы, чтобы не заорать на весь двор и не залепить кулаком прямо по металлической двери от досады. Вратарь склонил голову, плечом коснувшись его руки. - Игорь. – глухо произнёс Тёма, привлекая к себе внимание друга. - Что? – так же тихо, без эмоций и ненависти, спросил Акинфеев. - Я через три дня уже еду. – слова растворились в тишине падающего снега. Возле мусорки что-то загремело. Тот раскормленный Артёмом кот погнался за маленькой мышкой и скрылся за баками. - А то я, блять, не знаю! – вдруг вскинул руки Игорь. – Вот новость! Ты пришёл, чтобы мне об этом сказать?! Скатертью дорожка! – отчаяние и вновь ожившая обида читались в каждом его слове. - Да не хочу я уезжать, ёпт! Из-за тебя. Понимаешь или нет? – форвард схватил его за плечи и встряхнул. – Ты для меня… – Артём облизнул губы и потряс головой. Говорить было сложно, – Это. Блять. Ну, знаешь, я тебя, короче…. – он громко проглотил вязкую слюну и опустил глаза. Язык не поворачивался сказать последнее, но самое важное слово. Такое громкое и пафосное, звучавшее в миллионах фильмов, снятых о банальных историях влюбленных. Такое тупое и приевшееся, упомянутое тысячи раз в сладеньких песнях и горьких стихах великих русских поэтов. То слово, которое для многих уже утратило свой первоначальный смысл. То слово, которое Тёма никому и никогда не говорил всерьёз. Теперь же, когда Артём действительно чувствовал то, что собирался сказать, эти пять букв застряли на языке и никак не хотели звучать. – Сука, блять. Подожди, сейчас. – он вздохнул глубоко. Вместе с ним вздохнул и разволновавшийся Игорь. Он и ждал, и боялся одновременно. - Долго? – не унимаясь, вратарь продолжал язвить, делая это скорее из небольшой вредности, чем от желания насолить Тёме. Акинфеев еще когда вышел понял, что этим вечером всё наладится. И даже если бы Дзюба за ним не кинулся, Игорь сам бы не ушёл, найдя миллион и еще один предлог остаться рядом с форвардом. - Пять секунд. Осилишь? – нервы форварда, натянутые тонкой леской, вот-вот грозились порваться, а тут еще Акинфеев со своим тупым вопросом. - Допустим. - Короче, Игорь, прости меня. Давай забудем? – так и не произнеся ключевого слова, на котором он запнулся, сказал Артём. - Долго речь писал? – Игорь смотрел с интересом, ожидая реакции. - Две недели, пока жопой лавку грел. – покривлявшись, ответил Тёма и опустил глаза. Он понял, Акинфеев просто издевается, потому что тот либо не простил, либо набивал себе цену, мстя. - Ясно. - Это был хуёвый прикол, но зато теперь я… Мы с тобой. – с уверенностью в глазах произнёс Дзюба и положил руку на плечо вратаря. – Вместе. - То есть, по-твоему, это хорошо? Я прям всю жизнь об этом мечтал! – не мечтал. Даже думать о таком боялся, но, попавшись в силки, сдался и даже стал получать от этого удовольствие. Но об этом Игорь решил не говорить, чтобы не помогать Артёму с извинениями. Он, по мнению вратаря, должен был выпутаться из всего этого дерьма сам и доказать, что заслуживает второго шанса. Который Акинфеев и так бы ему дал. Но Игорь не мог отказать себе в малодушной радости немного помучить друга перед окончательным прощением. - Ты – нет. А я, наверное, да. – после этих слов Тёмы вратарь отвёл взгляд. Он долго смотрел на урну с мусором, потом почитал объявления на стене. Молча. Артём уже просто хотел всё прекратить. Либо получить окончательное «нет», либо сжать парня в объятьях и вздохнуть спокойно. – Я знаю, что этот спор – просто пиздец, и ты правильно делаешь, что не прощаешь. Я, блять, тоже бы так сделал, правда. Но я без тебя уже не могу. Без шуток, Игорёк. - Только не надо начинать. Я уже сто раз слышал это и от тебя, и от твоих друзей. – Игорь за эти две недели передумал столько, что чуть не свихнулся от неопределённости. В какой-то момент ему даже показалось, что всё складывается правильно. Его любимый враг Артём предсказуемо оказался сволочью, накосячил в миллиардный раз, к тому же собрался уехать в Петербург в скором времени. Поэтому, в принципе, тосковать смысла не было. Обида должна была погасить все чувства и разорвать эту красную ленту, связавшую их запястья. Только вот с каждым днём нехватка Дзюбы в личном пространстве ощущалась всё острее, а напоминающее об его отъезде уведомление в календаре, которое Игорь поставил уже очень давно, почему-то заставляло страдать. Что-то внутри буквально кричало о том, что Артёма надо простить, хотя разумом Игорь понимал, что это только усугубит всё. Ведь расставаться с возлюбленным больнее, чем с врагом. - Ты меня ненавидишь? – не к месту спросил Тёма и отступил на шаг, оставив Акинфееву немного свободы. - Нет. - Но тебе точно не похуй, принцесса. Ты из окна на меня смотрел. Я же видел! – Игорь, признаться, давно ждал этой словесной пощечины, зная, что рано или поздно она всё-таки прилетит ему от форварда. Видимо, этот факт Артём берёг на крайний случай, если вдруг остальные попытки помириться провалятся. - Мне из своего окна уже на улицу посмотреть нельзя? – сузив глаза, поинтересовался вратарь и поглядел на замученного Тёму. На том не было лица. Он стоял уже ни живой, ни мёртвый, ничего не понимающий и уставший от затянувшегося выяснения отношений. - Не передёргивай. - Артём, просто уходи. – сказал Игорь, хотя в глазах его читалось противоположное желание. «Только не уходи, – хотел он сказать, – Обними, поцелуй, сделай хоть что-нибудь! Только не уходи», – хотел, но промолчал, отвернувшись. - Никуда я не уйду, понял, блять? Буду тут ночевать! Потому что ты уже просто издеваешься! А я тебя… – Тёма, ругая себя за нерешительность, мотнул головой и посмотрел твёрдо на Акинфеева. Последняя попытка. Выдох. – Люблю. – тихо прошептал он. Поднять взгляд было страшно. Поэтому Дзюба, потерев шею в нервном жесте, посмотрел на небо и прищурился, когда почувствовал, как холодная снежинка попала на ресницы. Рядом с ним замер потрясённый Игорь. Игорь, внутри которого извергались вековые вулканы, шли огромными волнами разрушающие всё на своём пути цунами и таяли седые ледники, смотрел на это чудо, затаив дыхание. Мир вдруг взорвался миллионом чувств и ощущений, красок, звуков, запахов. Небо вспыхнуло пепельным снегопадом, а ветер, незамеченный никем из них, больно ущипнул за шею, намекнув, что жизнь вернулась. Взгляд Акинфеева – масляный и тёплый – замер где-то в районе голой шеи форварда и не поднимался, пока тот вновь не заговорил. – Я ж хотел над тобой поржать, а сам так проебался, что пиздец. Даже если не простишь, я всё равно буду каждый день приходить! И пошёл он на хуй этот «Зенит»! – в этот момент Артём действительно готов был отказаться от всего. Он своим откровением признал поражение в этой войне, сдавшись первым. - Попробуй только остаться, блять! Поедешь на смотр, как миленький! И не надо мне угрожать тут! – возможно, Игорь и произнёс бы ответные слова, если бы Дзюба в последний момент не начал нести несусветную чушь. Да, Акинфеев, без сомнения, любил Артёма, но позволить ему сломать свою жизнь и не дать воспользоваться единственным шансом судьбы просто не мог. Наверное, в этом и проявляется любовь – в желании сделать счастливым своего возлюбленного, даже если за его счастье придётся заплатить своим собственным. - Прости меня, Игорёк. Прости. – обхватив лицо Акинфеева ледяными ладонями, Артём наклонился к нему и посмотрел пристально. Он прижался лбом ко лбу друга и почувствовал сорванное дыхание на своих губах. Не получив протеста, Дзюба сжал зубы, поиграв желваками, и зажмурил глаза. Он сгрёб вратаря в объятья и с облегчением ощутил чужие руки на своей спине. - Ненавижу тебя. – тыкаясь носом в чужую щеку, произнёс Игорь и легонько прихватил губами кожу на скуле форварда. Закрывший глаза Тёма держал его так крепко, что Акинфеев даже пошевелиться не мог. В общем-то он к этому особо и не стремился. В долгожданных объятьях было комфортно. С плеч Игоря, казалось, упал такой тяжелый груз, который даже при разделении на них двоих был практически неподъёмным. – Ненавижу. – повторил он, пальцами собрав в складки куртку на спине Артёма. – Знаешь, Артём, ты – всё хорошее в моей жизни, но и всё плохое – тоже ты. – в самое ухо прошептал Игорь, когда его еще сильнее сжали в медвежьих объятьях и приподняли над землёй. И эта фраза даже самому Тёме показалась до боли правдивой. - Я знаю. – улыбнувшийся Артём перестал душить парня лаской. Жадно осмотрев друг друга, мальчишки, не сговариваясь потянулись вперёд. Торопливое шуршание курток прервалось, когда Тёма с чувством обхватил нижнюю губу Игоря, сжав пальцы на его затылке, и почувствовал, как горячо ему отвечают. Ощутил, как сильно по нему скучали. Как бешено его любят. Две недели для влюблённых – большой срок.***
Засыпанное снегом утро принесло почти новогоднее настроение. Близнецы вместе с Сашкой сидели на полу в коридоре, Смолов не хотел пачкать чёрные брюки, поэтому стоял рядом, иногда посматривая на макушки мальчишек. Антон с Лёшкой решали, что подарить матери на новый год, а Кокорин подбрасывал дебильные варианты, вызывая возмущённое фырканье со стороны Миранчуков. Повторив несколько раз, что матери близнецов нужны беруши, Саша всё-таки получил тычок в рёбра от Антона. Вместо того, чтобы ответить тем же, Кокорин схватил младшего Миранчука за нос и зажал его, намереваясь сделать «сливу». Всё еще ничего не понимавший Фёдор даже вмешиваться не стал, разрешив им немного потолкаться. Услышав знакомые голоса, Смолов оторвал взгляд от Достоевского в синей обложке. Книга чуть не выскользнула у него из рук. Федя, не веря собственному зрению, захлопал ресницами и одним метким пинком остановил возню внизу. По коридору с одуревшими от счастья улыбками шли Акинфеев с Дзюбой. Тёма то и дело хватал друга за плечо, непрерывно вещая, а Игорь скромно улыбался, не размыкая губ, и косился на него, озаряя светом глаз тёмный коридор. Те, что минуту назад дрались, замерли с открытыми ртами и приготовились пожимать друзьям руки, но Игорь с Артёмом просто помахали им и пошли дальше, не останавливаясь. Троица внизу так и сидела с протянутыми ладонями, смотря вслед парням. - Помирились что ли? – у Антона было такое выражение лица, будто перед ним только прошли какие-нибудь несуществующие звери, вроде драконов, а не ребята из одиннадцатого класса. Кофейные глаза, не моргая, уставились на Смолова. - Ага. – Федя улыбнулся, поняв, что их мучения наконец-то закончились. - Не прошло и года. – оперевшись на коленки сидящих по бокам близнецов, Саша поднялся на ноги и стряхнул пыль со светлых джинсов. Пропустивший момент примирения своих мальчишек Смолов всё еще не мог привыкнуть к необъяснимо тёплому общению близнецов и Кокорина и вновь недоверчиво скривился, когда увидел, что форвард подал Миранчукам руки, помогая встать. Самым обидным было то, что ни Сашка, ни ребята ничего не рассказывали об этом фантастическом феномене. Антон с Лёшей абсолютно нормально отреагировали на дружеский жест Кокорина и в отместку даже сняли с него паутину, которая прилепилась к Сашиной фиолетовой кофте с нарисованным котом Сильвестром. Воссоединившиеся Дзюба с Акинфеевым естественно сели рядом и больше не расставались даже на переменах. Они притворились, что никакой ссоры между ними даже близко не было, а та небольшая размолвка, заставившая их рассесться за разные парты, уже давно разрешилась. Понимающие одноклассники не лезли к ним с расспросами, лишь косились поражённо и перешёптывались. У Артёма чесались руки. Ему дико хотелось часами обнимать Игоря, тискать того и целовать. Но, к сожалению, на уроках он этого сделать не мог, а на переменах к ним было приковано слишком много чужих взглядов, сковывающих фантазию и возможности. Единственное, что Тёма мог делать во время уроков, – нежно гладить бедро вратаря, пока тот писал конспекты или выполнял заданные упражнения. На учителей Дзюбе было начихать, его присутствие на уроках было исключительно физическим, мыслями он витал где-то далеко, воображая, как притащит Акинфеева к себе после уроков, зажмёт его в тисках объятий и будет целовать, пока тот не начнёт отбиваться. Что творилось в душе вратаря – загадка для окружающих. Если по Артёму было видно, что он радуется изо всех сил и даже не скрывает этого, то Игорь терпеливо держал все чувства в себе, чтобы не распалять и без того заведённого Тёму своей взаимностью. Ведь чувствовал он примерно то же, что и форвард, и хотел того же. Но Акинфеев слишком привык к своему образу, чтобы сломя голову бросаться в горячку, любовь – любовью, а школу, как известно, еще никто не отменял. - Ты слышал? – спросил Смолов после громкого хлопка, стирая мел с доски. Их с Сашкой вновь оставили дежурить, потому что ребят с предыдущей парты в срочном порядке отправили на какие-то прививки. Кокорин, конечно, злился и ныл, что из-за гиперответственного Фёдора он теперь дежурит чуть ли не каждый день, хотя с Артёмом они убирались в классе в лучшем случае раз в месяц. - Вся Москва слышала. – ворчание Саши проявилось улыбкой на губах Феди. Посмотрев, как тот со злостью выметает из-под парты бумажки и остатки порванного ластика, Смолов прекратил множить белые разводы и вновь прислушался. - Из «десятого» что ли? Там мои… – «Миранчуки дежурили», – хотел сказать он, но бросил тряпку и бегом побежал в кабинет десятиклассников. – Блять! - Ну, конечно, кто же еще-то? – разведя руками, спросил Сашка, но отправился следом за другом. Саша был любопытным. Парень предположил, что близнецы вновь так усердно мыли доску, что сорвали её с петель. А такое было уже дважды. Скандальные Миранчуки, конечно, говорили, что это петли плохие, но, посмотрев один раз, как они отмывают простой мел с гладкой поверхности цвета увядшей травы, Кокорин удостоверился, что петли тут совсем не причём. Кабинет, из которого донёсся хлопок, нашёлся быстро, потому что из него валил серый дым, не такой, как от дымовой шашки, конечно, но видимость он резко ухудшал. Тяжелый запах химии перемешался с мандариновым освежителем воздуха, который принесла учительница физики на свой урок для демонстрации диффузии и забыла его в кабинете. - Вы чё делали?! Почему тут дым? – зайдясь в приступе кашля, Фёдор подлетел к окну и открыл форточку, чтобы поскорее выветрить душащий запах. Странно было, что пожарная сигнализация не среагировала на поджигателей, Смолов бы посмеялся, увидев мокрых Миранчуков, и расстроился бы, узнав, что их бедную мать опять вызвали к директору. – Лунёв? – размахивавший рукой Федя вдруг увидел перед собой вратаря, который ушёл домой полчаса назад. – А ты как тут оказался? - Это он нам петарды дал! – карие глаза Антона были похожи на два круглых блюдца. Он, к его же огромному сожалению, не знал, что Смолов должен был оставаться на дежурство в этот день. Знал бы – ни за что в жизни не согласился бы на тупую идею Андрея взорвать сразу две пачки дешёвых петард. В кабинете физики. - Кому нам? – хрипло спросил Федя и указал взглядом на Лунёва, – Вы тут с ним вдвоём! – выяснять, где Алёшка, Смолов не стал, не до этого было. - О, Далерчик! – слившийся с книжным шкафом Саша неожиданно подал голос, заметив плетущегося по коридору Кузяева с серебристым ведром. – А ты что уборщиком подрабатываешь? Хлеб у пенсионеров отбираешь? – вечная Сашкина улыбочка немного разрядила обстановку и сбила с Фёдора настрой на скандал. - Нет, я, чтобы эти придурки пожар не устроили, принёс. Они уже шторку подпалили. Вон там. – Далер поставил ведро с водой на пол и указал пальцем на дальнее окно. – Я пошёл. - Ну, Далерка, куда ты? – Лунёв, который обещал, что «будет бомба-ракета», и чуть не слёзно умолял друга остаться с ним и Антоном, быстро преодолел два метра, разделявшие его и Кузяева, и повис на друге, удержав его. В общем-то, Далер в силу своей скромности и врождённой интеллигентности никакого веселья своим присутствием не добавлял, даже наоборот, порой останавливал любившего приключения Андрея и занудствовал. Но Лунёву отчего-то было легче жить, когда рядом с ним ходил молчаливый «Далерчик» и тихо улыбался его дурацким шуткам. - Отстань, Андрей. – без злобы парень убрал от себя длинные руки пропахшего дымом вратаря, и отошёл к Кокорину. – Лучше иди копоть отмывай с подоконника, а то к директору вызовут опять. - Тох, дай сюда. – по взгляду Фёдора было ясно – лучше не спорить и сделать так, как он просит, иначе хуже будет. Поэтому Миранчук покорно протянул руку и вложил в раскрытую ладонь друга новую пачку петард, еще не распечатанную. - Да они неопасные, Смол! – сказал Андрей, продолжавший, несмотря на запреты, тискать брыкавшегося Кузяева. - Вот сам и взрывай, а ему не надо давать. – дымка потихоньку выветривалась, воздух заметно посвежел, дышать стало легче. Равнодушно швырнув взрывоопасные палочки в ведро с водой, Федя подошёл к Антону и хлопнул его по уху двумя пальцами. – Без глаза останется, что я потом его матери скажу? - Так их хотя бы отличать друг от друга будет проще. – усмехнувшись, Сашка посмотрел на надувшегося Антона и опустил руки в задние карманы джинсов. - Охренеть как смешно, Саш, иди в «Камеди». – Фёдор его шутку не оценил, укоризненно покачав головой и интонационно показав, что Кокорин неправ. - Чё, когда Дзю в Питер едет? – Андрей сел на качающуюся парту и притянул к себе Кузяева, заставив того усесться рядом. - Через два дня на смотр. – из окна по-зимнему дуло, что могло подарить кому-нибудь из присутствующих простуду. Поэтому Смолов плотно закрыл окно и стряхнул с подоконника сухие листья цветка на грязный пол. - Думаешь, возьмут его? – без какого-либо подтекста, просто для поддержания разговора спросил Лунёв. Но Сашке этот вопрос показался насмешкой над Артёмом и его способностями. - А ты думаешь, что нет? – начав заводиться, Кокорин сделал шаг вперёд. - Не знаю. Это же «Зенит». Туда просто так не берут. – в своё оправдание Андрей мог сказать, что и сам свято верил в Дзюбу, желал ему удачи и прочих благ, а то, что вопрос задал как-то неправильно, так это чистая случайность. Никого оскорбить и унизить он, конечно, не хотел. - Его и не берут просто так. – успокоительная рука Феди, опустившаяся на плечо Саши, остановила бурю внутри форварда и сбила его гнев. – Он по конкурсу пройдёт. - Как же Игорь без него останется… – тихо проговорил Далер, размышляя вслух. Ребята тут же обернулись в его сторону. Лицо Сашки исказилось испугом, он вдруг подумал, что если кто-то знает про отношения Дзюбы и Акинфеева, то и про них со Смоловым, наверняка, всё давно уже известно. Расслабленный Фёдор, напротив, сохранял невозмутимость и только челюсти плотнее сжал, унимая внутреннюю панику. Простодушный Лунёв даже не понял, к чему Кузяев это сказал, поэтому удивлённо поднял бровь и улыбнулся. - Ага, бить его некому будет. Соскучится по синякам. – казалось, что несколько месяцев, на протяжении которых Игорь с Артёмом не отходили друг от друга, проскочили мимо Андрея. Он, словно с луны свалился, не заметив потеплевших отношений форварда и вратаря. - Да, – побледневший от собственной реплики Далер, кивнул, – я про это и говорю. – Кузяев обрадовался незнанию друга и быстро «переобулся», поняв, что это его шанс выкрутиться из неловкой ситуации. Саша с Федей выдохнули, а Антон довольно хмыкнул, но от едкой шуточки воздержался. В конце концов, их с Кокориным топор войны был глубоко зарыт, поэтому не к чему было вновь колоть Сашке глаза их отношениями со Смоловым. Не спуская глаз с Далера, Федя медленно растянул улыбку на губах и опустил взгляд на ведро, в котором плавала размокшая бумага. У него почему-то не было сомнений в том, что Кузяев никому ничего не расскажет, Далер не был одним из тех, кто любит потрепаться без дела.***
Два дня пролетели до неприличия быстро. Прислушавшись к словам Феди, Дзюба со стыдом явился на тренировку. Без лишних слов Черчесов махнул ему и отвёл Артёма в свой кабинет, где долго читал мораль, рассказывая форварду, какой он безответственный дурак и свинтус. Длилось это часа два, за которые остальная команда успела и размяться, и поиграть в футбол, и поупражняться в пробивании пенальти, поставив в ворота проигравшего в «камень-ножницы-бумага» Головина. Взмыленный и полный решимости Кокорин, собравшийся идти на подмогу другу, столкнулся с тренером на входе в подтрибунку и был отослан обратно на поле. Следом за Станиславом Саламовичем вышел и Артём, которого только что будто прокрутили в стиральной машине в режиме отжима, встряхнули и повесили на солнышко сушиться. Столько «ласковых» слов от тренера он еще никогда не слышал. В некоторых, особо громких моментах воспитательной беседы Дзюбе казалось, что разъярённый, как испанский бык, Черчесов просто убьёт его. Но в конце своего монолога Станислав Саламович пообещал позаниматься с форвардом индивидуально, – не бросать же идиота, ему на смотр скоро, – из-за чего впоследствии и задержал парня до половины девятого вечера. Не давая спуска Артёму, тренер гонял несчастного по стадиону, выкрикивая те или иные команды, браня за потерю формы и беспросветную глупость. Акинфеев в это время сидел на скамейке запасных и наблюдал за истязаниями друга. Позаниматься вместе с Тёмой Черчесов не разрешил, сказав, что Игорь будет отвлекать провинившегося, а они тут собрались не для этого. Надо ли говорить, что и на следующий день Дзюбе пришлось идти на стадион, хотя тренировки в расписании не было. Тёма знал, что всё это нужно только ему одному, ну и тренеру, может быть, поэтому ради самого себя не грех было помучиться немного. Договорившись с Артёмом о деталях поездки, Станислав Саламович дал некоторые указания парню, которые могли пригодиться ему на смотре, и объявил индивидуальную тренировку открытой. И после всего этого, затыкая рот усталости и ноющим мышцам, просящим отдыха, твердолобый Дзюба не колеблясь шёл еще и на прогулку с Игорем, который, кстати, неоднократно предлагал разойтись по домам, чтобы дать Артёму время по-человечески отдохнуть. Ни Игорь, ни Тёма толком не поняли, куда делось их драгоценное время. Оно разноцветными от бензина лужами утекло в бесконечность, оставшись отпечатками крепких пальцев на бледных бёдрах, багровыми засосами на груди, прокушенными губами и смелыми поцелуями, рассыпавшимися по телам мальчишек. Застывая в объятьях друг друга они почти не говорили. Периодические вспышки многословия у форварда заканчивались всегда на щеках и ключицах вратаря, уставшего отбиваться. Игорь хотел поговорить о предстоящей поездке с Артёмом, но Дзюба не давал ему такой возможности. Не от сильной тяги к поцелуям, нет, совсем не из-за неё. В данном случае он по-детски считал, что если о проблеме не говорить, то можно представить будто её и не существует вовсе. А там, глядишь, сама как-нибудь решится. Но сколько бы Тёма не бегал от разговора и самой проблемы, однажды часы всё-таки пробили то судьбоносное «пора». Нужно было собираться и готовиться к поезду. Вещи хладнокровно уминались в рюкзак, а сам Дзюба будто бы отсутствовал. Ушедший несколько минут назад Игорь, уже стоя в коридоре, на прощание с тревогой сказал: «Не думай. Сделай и всё!». И ушёл, будучи уверенным, что если Артём захочет, то его не только в «Зенит», но и в администрацию президента РФ возьмут. Было бы желание, как говорится. У Дзюбы желание было такое же большое, как и он сам. Только вот страх, возникший не к месту, навязал на нём своих паучьих узлов и обездвижил это самое желание. Без проявления силы воли и решимости возвращение прежнего иссушающе-острого огня в глаза казалось невозможным. Но Акинфеев хорошо знал Артёма, поэтому не сомневался – справится. Удавится, но в «Зенит» попадёт. Если бы можно было делиться уверенностью, Тёма попросил бы у Игорька горсточку, потому что сам он совершенно не верил в счастливую развязку этой истории, которая должна была произойти ориентировочно послезавтра. Нервно потерев шею, Тёма уселся на пол, раздумывая над тем, что еще можно с собой прихватить. Распланировав всё до мелочей, Черчесов решил, что ехать одним днём в Санкт-Петербург нельзя. После многочасовой дороги Артём элементарно не сможет отдохнуть и показать себя с лучшей стороны. Поэтому тренер договорился с сестрой о ночёвке и заказал билеты. Дзюба хоть и противился, не хотел доставлять неудобство родственнице Станислава Саламовича, но в итоге согласился. Выбора у него, в общем-то, не было. Разве с Черчесовым поспоришь? Устало потерев глаза, Артём хотел унять зудящий страх и волнение, избавиться от паники. Лишь бы не запаниковать. Лишь бы не отступить. «Последний шаг и мечта сбудется», – говорил он себе, занимаясь самолечением. Этот шаг просто нужно было сделать. Выдохнуть и оторвать ногу от земли. А Тёма доверчиво жался к стенке, боясь преодолеть ничтожное расстояние, отделявшее его от светлого будущего. Там, за его спиной стоял Игорь. Там же был и Сашка – лучший друг всё-таки. Родители. Школа. Приятели. Родной город. Впереди в чёрном балахоне, приветственно подняв руку, стояла перспективная неизвестность. Оставалось только сделать выбор и двигаться в нужную сторону. Игорь, с которым они расстались не так давно, прислал сообщение: «Ты сможешь! Напиши, когда всё закончится. Ни пуха!». Стиснув зубы и посмотрев решительным взглядом собранный рюкзак, Артём сквозь зубы выдохнул: - Я смогу.***
Дорога домой показалась Артёму восхождением на Эверест, так долго и муторно он еще, казалось, никогда и никуда не ездил. Поезд не мчался по рельсам, а крался, останавливаясь у каждого столба и предлагая народу перекурить. Обеспокоенный поведением воспитанника Черчесов, сходив к проводнице, принёс пачку валерьянки и настойчиво сунул её в руку парню, кивнув на бутылочку с водой, прихваченную на вокзале Петербурга. Тренер много повидал на своём веку, но «такой» радости никогда прежде не встречал. На выходе со стадиона Дзюба обречённо повесил голову и, спрятав руки в карманах куртки, побрёл к метро. Его взяли. Только радости не было. После того, как главный тренер сообщил Тёме приятную новость, парень побледнел, а вместо счастливых прыжков до потолка, сказал тихое «спасибо» и благодарно пожал руку Черчесову. Всё налаживалось, головой Дзюба понимал, что такие счастливые билеты на дороге не валяются и кому попало в руки не бросаются, а сердцем форвард тянулся обратно в Москву, к Игорю, к друзьям. Новая жизнь, подкравшаяся со спины, ухнула своё «Бу!» слишком неожиданно. На самом деле Артём до последнего был уверен, что «Зенит» откажет ему, настраивался на плохое и пытался найти в этом «плохом» хорошее. Что странно, даже находил. Он, конечно, не планировал намеренно сорвать смотр, это было бы некрасиво по отношению к Черчесову, который, бросив всё, попёрся с ним в Санкт-Петербург. Но малодушно думал, что даже если приложит максимум своих стараний, для руководства сине-бело-голубых этого будет недостаточно, и ему вежливо откажут. Из пяти парней почему-то выбрали именно Тёму, хотя таким уж особенным он себя явно не считал, несмотря на всем известное самолюбие. Рассматривая огромные трибуны и зелёный газон, Артём сначала не понял, что обратились именно к нему, и только голос Черчесова вернул его с небес на землю. Одобрение прозвучало как приговор – контракт на три года с конфискацией друзей, Игоря и родного города. Ему казалось, что всё это не с ним. Не наяву. Хотелось проснуться поскорее и подгрести к себе спящего Акинфеева, закопавшегося в огромное одеяло, как гусеница. Прикусив губу до боли и крови, Дзюба понял, что проснулся несколько часов назад, а всё происходящее у него на глазах кроме как реальностью не назовёшь. Осмотревшись вокруг себя, Тёма натянуто улыбнулся и усмехнулся нервно. Судьба неумолимо собиралась причинить ему карьерное счастье. Сопровождавший парня Станислав Саламович сам готов был подпрыгивать от радости за Артёма, но сдерживался, упрямо сохраняя лицо сурового тренера, который, несмотря на победу воспитанника, остался недоволен им. Попытки разговорить Дзюбу тренер не оставил даже после того, как Тёма промолчал сразу на три его вопроса, притворившись овощем. Черчесов, который искренне не понимал кислой мины Дзюбы, решил, что у Артёма шок от счастья, которое «привалило» так внезапно. На это мужчина и списал странную реакцию форварда на мир и на него самого, в частности. Поэтому, вытребовав у кудрявой проводницы Розы успокоительное, тренер заставил парня выпить сразу три таблетки и в приказном порядке заставил того лечь и поспать. Убаюкивающее покачивание поезда не смогло усыпить Тёму, сколько бы он не пытался, остановить внутренний монолог не выходило. Голос в голове напоминал о том, что Дзюбе как-то придётся рассказать Акинфееву о своей удаче, и советовал несколько вариантов трогательной речи. Ничего не подходило. Телефон форварда разрывался от сообщений волновавшегося Сашки, который никак не мог угомониться и тряс с Артёма признание. Была одна смс-ка и от Игоря. Вратарь еще утром скромно пожелал удачи и выдержки. Три дня – срок, отмеренный на прощание, на слова, что еще не сказаны, на дела, что еще не сделаны. Самым интересным в этом всём было то, что родители Дзюбы и не подозревали о целях вояжа сына в Петербург. Наивно поверили в экскурсию с классом, даже то, что эта экскурсия происходила среди недели их не смутило. О словах, которые должны будут убедить родителей отпустить его в другой город, форвард не раздумывал, положившись на импровизацию. Маленькой частичкой своей души он хотел, чтобы отец взбрыкнул и не отпустил его никуда. Лежа на своей полке Тёма много думал. Вспоминал о школе, парнях из футбольной команды, которые, наверняка, и порадуются, и погрустят, и позавидуют ему. Ковыряя маленькое пятнышко на пластиковой стенке, Артём представлял, как Сашка, полный энергии и восторга, налетит на него и обнимет, узнав о переезде друга. А потом, когда очухается, потухнет и будет весь вечер липнуть, повисая у того на шее и прося не уезжать. Ярко виделась ему и картина маслом «Игорь пытается изобразить радость». В грёзах Дзюбы Акинфеев реагировал на страшную новость сдержанно, даже холодно, чтобы не показывать истинных эмоций и чувств. Но так было бы только при чужих людях. А наедине, Артём был в этом почти уверен, Игорь обнял бы его и, уткнувшись носом в плечо форварда, сказал бы что-нибудь ободряющее. Соврав и себе, и другу о том, что всё еще будет хорошо, что ничего не закончится, а они, конечно, никогда не расстанутся, даже если одного отправят на Сахалин, а второго в Ялту. Зажмурившись до белых мух в глазах, Тёма попытался выгнать из головы всё ненужное, что мешало уснуть. Услышав, как незнакомый мужик поливает грязью Семака, разозлившийся Черчесов словесно сцепился с ним, стараясь доказать незнакомцу, что тот ни хрена не понимает ни в футболе, ни в людях. Благородного вида женщина, устроившаяся на верхней полке прямо над Артёмом, мирно читала свой лёгкий детективчик, шурша пачкой орешков. За окном мелькали леса, поля и станции, в вагоне пахло дошираком и обувью. Тёма сжался в клубочек и, заткнув уши наушниками, окунулся в мирок собственных фантазий о будущем, где однажды они вместе с Игорем на глазах у переполненного стадиона выиграют какую-нибудь важную игру и разделят эту радость с Сашей и Федей. На вокзале Станислава Саламовича встречала жена, тренер тепло улыбнулся, увидев женщину и помахал ей. Он потрепал Артёма за плечо и предложил довезти до дома, но парень отказался, сказав, что на метро удобнее. На самом деле Дзюба и так считал себя сильно обязанным Черчесову, поэтому посчитал согласие на его предложение наглостью со своей стороны. Отблагодарив тренера и пообещав не хандрить, Тёма закинул рюкзак на плечо и отправился домой, надежда на то, что родители еще не вернулись из рейса, грела ему душу. Пустота квартиры приветливо раскрыла объятья перед парнем, они уже давно стали неразлучными друзьями. Но, включив свет, Дзюба заметил полусапожки матери и ботинки отца, аккуратно отставленные на коврик. Настроение форварда спустилось до отметки «Готов получать пиздюлей за свои махинации». Голубой свет пробивался из спальни родителей, освещая путь до комнаты Тёмы. На цыпочках, едва дыша, он постарался как можно тише проскользнуть к себе, чтобы лишний раз не вступать в диалог с отцом. - Артём? – пробасил мужчина, убавив громкость на телевизоре. - Да, привет. – уже из своей комнаты крикнул парень и осторожно поставил на пол рюкзак, в котором из ценного была только куча разноцветных магнитиков и кружка с изображением Бодрова, специально купленная для Сашки. - Зайди. – эхом разнеслось по всей квартире, вариант с неповиновением не принимался. Подготовившись к очередному допросу-обвинению, Тёма нерешительно остановился в дверях, не зная, обрадовать родителей на сон грядущий или подождать до утра и испортить им завтрашний день. - Тём, там котлеты в кастрюле и картошка, иди поешь, голодный, наверное. – мать участливо взглянула на сына и нахмурилась. – А ты почему в футбольной майке? Ты и в музей что ли так ходил? – судьба решила всё за него, вернее, не судьба, а забывчивость и невнимательность, вскормленные волнением. После смотра Артём даже переодеваться не стал, так сильно хотел домой, что буквально бежал из раздевалки. «Ну, всё. Пиздец», – мысленно перекрестившись, парень почесал нос. - Я… - В лётном тебя научат, как надо одеваться, чтобы не стыдно было. – не дав сказать, отец завёл свою любимую песню о том, как хорошо и интересно ему было учиться. - Не выучат. – Тёма поднял смелые глаза на родителей и расправил плечи, перестав горбатиться. - Это еще почему? – насмешливо спросил отец. - Потому что я не буду там учиться. – подобные разговоры в семье Дзюбы происходили раз в месяц точно, но толку от говорения было мало. Артём стоял на своём, отец грозился выгнать его из дома за непослушание, а мать холодно сторонилась их обоих, не зная, куда податься. - Опять?! Я тебе давно уже сказал, либо лётное, либо на стройку пойдёшь, кирпичи там будешь подавать гостям столицы! – приняв сидячее положение, мужчина отбросил пульт от телевизора на тумбочку. - Я в Питер еду. – злость внутри Тёмы нарастала, как снежный ком, посекундно увеличиваясь в размерах. Переходить дозволенные границы он не собирался, но и молча согласиться с бредовой идеей фанатичного отца не мог. Разрушить свою жизнь только ради того, чтобы династия продолжилась, – слишком большая жертва. - Кому ты там сдался? И кто тебе туда отпустит?! - Меня в «Зенит» взяли играть. – в голосе парня появились стальные нотки, сдерживать в себе накипевшее зло становилось всё сложнее. - Тебя? Хватит врать! – в общем-то, на то, что ему вот так запросто поверят, Тёма и не рассчитывал. Это «тебя» прозвучало настолько пренебрежительно, что Артём вмиг почувствовал себя мерзким дождевым червём, над которым занесли ботинок, грозясь придавить. – Там своих полно! Сказано тебе – лёт-но-е! И никаких разговоров больше! - Артём, скажи честно, ты где был эти два дня? – молчавшая до этого момента мать вклинилась в разговор, придержав мужа за руку, чтобы тот не взорвался в очередном приступе ненависти. - Меня на смотр пригласили. В дубль «Зенита». – переведя взгляд с отца на мать, тихо произнёс Артём. – Со мной Станислав Саламыч ездил. Меня взяли. – словно маленький ребёнок, он оправдывался за то, чего не совершал, кивая для подтверждения своих слов и тщетно ища поддержки хотя бы у кого-нибудь. – Честно. – мать внимательно смотрела на сына, ловя каждое его слово, отец же ждал, когда тот закончит говорить, чтобы продолжить травлю. - Кто тебя отпускал туда, я спрашиваю?! Не мечтай даже! Выдумал – «Зенит»! За бомжей питерских играть поедет! Не будешь ты футболистом, понял? – прищурившись, спросил мужчина с насмешкой. - Буду, пап. – Тёма всегда знал, что в него не верили. Просто ему еще никогда так открыто об этом не сообщали. Резкие слова отца неприятно царапнули сердце, но, к удивлению парня, особой боли не причинили. Заматеревшее за годы игнорирования и откровенного угнетения сердце уже почти не чувствовало гвоздей, которые при каждом удобном случае пытался в него вколотить отец. Остановившись на пороге, Артём обернулся и, глядя в глаза мужчины, сказал: – Увидишь. - Вернись сейчас же! - Тёма! – подскочив на кровати, женщина бросилась вдогонку за сыном, пока тот не запер дверь в свою комнату на замок. – Что ты к нему привязался? Сколько раз просила! – она запахнула лёгкий шёлковый халат и осуждающе посмотрела на мужа. Тот, в свою очередь, виноватым себя не чувствовал, искренне считая, что, выбивая из сына «дурь», делает благое дело, за которое сам Артём когда-нибудь поблагодарит его. Миниатюрная Светлана всё-таки успела заскочить в комнату к сыну, пока тот не заперся, и тут же потянула Дзюбу к кровати, прося сесть. - Мам, уходи. – нехотя Тёма отцепил тонкие пальцы матери от своего запястья. - Тём, объяснись по-человечески. Садись. Давай поговорим. - О чём? – хмыкнув, Артём подумал о том, что никогда в жизни вот так не разговаривал с матерью по душам, даже когда очень сильно хотелось. Но он в этом виноват не был. - Что там с твоим «Зенитом»? – Светлана осмотрела комнату Тёмы, с удивлением отметив, что название команды мелькало перед глазами чаще, чем что-либо другое. Плакаты на стенах, шарф, брошенный на письменный стол, флаг, прикреплённый к шторе канцелярскими скрепками, – всё это носило имя Петербургского клуба, который, как успела догадаться женщина, уже очень давно интересовал парня. - Хорошо с ним всё. – привыкший к полнейшему игнору Артём даже распыляться на слова не хотел. Зачем говорить с тем, кому всё равно? - Артём, расскажи, что случилось и куда ты собрался. - Тебе это реально интересно? – его тон стал похож на отцов, когда тот издевательски ухмылялся, напоминая сыну, что ни одно из его желаний никогда не сбудется. - К-конечно. Ты же мой сын. – «Странно, что ты об этом помнишь», – хотел ответить Тёма, но сдержался, чтобы не обижать мать почём зря. Она-то ему пока ничего плохого не сказала, всего лишь интересовалась ситуацией. Посмотрев в испуганные глаза Светланы, парень вздохнул мученически и рассказал ей всю правду, начав с тренировки, на которой присутствовал Зырянов, и закончив победным смотром, открывшим ему неплохие перспективы. - Кто-то из родителей должен со мной поехать, ну, если вы разрешите, конечно. - А школа? - Там закончу. - Тём, всё не так просто, как ты думаешь. Сынок, пойми, переезд в другой город – это очень серьёзно, ты же несовершеннолетний еще. Как ты там будешь? – пытаясь достучаться до упрямца и заручиться его доверием, мать положила руку на колено сына. - Мам, я с детства один. Какая нахрен разница тут или там? – с укором произнёс Артём и обиженно опустил глаза. Хлёстко, словно пощечиной, он жестоко напомнил Светлане о том, что с ролью образцовой матери она не справлялась совсем. В голове у женщины будто загорелась красная лампочка, требующая внимания. С ней случилось что-то, что заставило её страдальчески поджать губы. Взглянув на опечаленного сына еще раз, она расплакалась. Он сидел рядом с ней, отвернувшись, – злой, обиженный, непонятый и раздавленный насмешками отца. Нежное женское сердце не выдержало, клетка, в которую его поместили когда-то давно, лопнула. Сквозь слёзы Светлана смотрела на Артёма, точно видела его впервые. С удивлением она заметила, наконец, каким взрослым Тёма стал, как возмужал и изменился. Только глаза остались теми же, что и в детстве, наивно распахнутыми, по-хорошему любопытными и источающими нерастраченную теплоту души. За годами нелюбимой работы, опостылевшими самолётами, хамоватыми пассажирами, властным мужем и в целом бесполезной, как оказалось, жизнью Светлана похоронила свою привязанность к Артёму. Воспоминания о том, как она когда-то радовалась первым шагам и словам сына, как смеялась, когда он гонял голубей в парке, как целовала его в пухлые щеки перед сном, накинулись на неё голодными животными и начали терзать чувством вины. Всё же было хорошо, в какой момент начались проблемы? В тот самый день, когда она узнала, что муж не полетел своим рейсом, а остался ночевать предположительно у одной из стюардесс. Выбор, вставший перед Светланой, был непрост – приглядывать за мужем на работе или за ребёнком дома. Собрав всё мужество в кулак, женщина выбрала мужа, решила, что с воспитанием Артёмки прекрасно справится бабушка. И так она заигралась в любовь и испанские страсти, что совсем забыла о ребёнке, просто вычеркнула его из своей жизни на долгие годы. Видя теперешнего Тёму, она почувствовала себя героиней сказки о потерянном времени – перед ней сидел совершенно незнакомый взрослый парень со своими мечтами и целями, о которых она – никудышная мать – ничегошеньки не знала. Ей стало страшно еще и от того, что сама она для Артёма также была незнакомкой. Похлопав удивлённо глазами, Тёма осторожно погладил мать по плечу. Как себя вести, он не знал. В смятении парень не смог припомнить ни одного случая, когда видел бы Светлану более человечной, чем в тот момент. В общем-то, любые проявления нормальных чувств были ей чужды – её холодная маска доброжелательности всегда вызывала неприятный холодок внутри у Артёма. Успокоить женщину никак не удавалось, поэтому, достав из рюкзака полупустую бутылку воды, парень протянул её матери. - Не плачь, мам, чего ты? - Я поговорю с отцом. – сбитым от всхлипов голосом сказала она и сделала пару глотков. - Сможешь поехать со мной? – в его душе вперемешку с надеждой всё еще бурлили недоверие и боязнь отказа. – Пожалуйста. – тихо произнёс Артём и посмотрел на мать, ожидая вердикта. Он думал, что она откажет. Все важные просьбы Тёмы Светлана привычно пропускала мимо ушей. Каждый раз приглашая мать на игру, парень получал один и тот же ответ: «Артём, у меня рейс». – Смогу. – кивнув и впервые за столько лет ласково улыбнувшись, Светлана обняла сына. Внезапная смена позиции матери привела привыкшего никому не доверять Артёма в недоумение, но и порадовала, конечно, неслабо. Всё складывалось так хорошо, что Дзюбе даже не верилось. Мистически добрая и понимающая мать стала вишенкой на торте везения. Подарки фортуны без предупреждения сыпались Артёму прямо на голову. «Видимо, судьба», – тоскливо подумал Тёма и, свалив всю вину на провидение, решил, что раз уж удача так навязчиво крутит перед ним хвостом, буквально вкладывая его в руки Дзюбы, то, как минимум, глупо отвергать её. – А «Зенит» – это хорошая команда? – зачем-то спросила мать, вытерев слёзы ладонью. - Очень хорошая. – отозвался форвард и кивнул уверенно. - Пусть у тебя всё получится. – Светлана поцеловала сына в щеку и обняла крепче. Улыбнувшись, парень ответил на объятья.***
Несмотря на то, что Артём с матерью заранее придумали убедительную историю о переезде, связанном со сменой работы родителей парня, директриса битый час изводила и Тёму, и Светлану Александровну лишними вопросами. Женщина почему-то была уверена, что Дзюба никуда не переезжает, а просто хочет сменить школу, поэтому поставила себе цель переубедить ученика любыми способами. Только после того, как мать Артёма засобиралась на работу и настойчиво потребовала документы сына, Светлана Петровна дала образец заявления и направила их в нужный кабинет. Разобравшись с бумажной волокитой, Светлана Александровна облегчённо вздохнула и засунула все, принадлежавшие Тёме, бумажки в папку. В коридоре стояла мёртвая тишина, шёл второй по счёту урок. Из углового класса доносилась музыка, пятиклассники, заранее начавшие подготовку к новогодней ёлке, кто в лес, кто по дрова, распевали «Кабы не было зимы» под баян. - Мам, я останусь на часок, со своими попрощаюсь. Ладно? - Конечно. А я на работу поеду, нужно же отпроситься на несколько дней. - Ага. – нервно кусая то губу, то щеку, Артём дёргал ногой. – Спасибо, мам. - Хватит тебе. – она отмахнулась с улыбкой. – Ужинать-то придёшь? – спросила женщина уже когда отошла на несколько шагов от сына. - Не знаю. – замявшись, Тёма вспомнил про Игоря, с которым необходимо было поговорить. – В обед приду. Потом погуляю, может быть. – час, на который отпросился Артём, растянулся в половину дня. - Ну, смотри. Долго не гуляй. Холодно. – со строгой заботой сказала Светлана Александровна и пошла к выходу, цокая тонкими каблучками. «Совсем с ума сошла», – подумал форвард и фыркнул, усмехнувшись. Двери спортзала вечно были раскрыты настежь. Мало того, что топот школьников разносился по всему зданию и мешал остальным классам нормально заниматься, так еще и сухая пыль стояла столбом, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. В связи с ремонтом в кабинете географии, где совсем еще недавно обвалился потолок на кого-то из восьмиклассников, парты и стулья стояли прямо в коридоре, занимая добрую половину пространства. За одной из таких парт, развалившись, как в кресле, сидел Кокорин и сосредоточенно тыкал пальцами в телефон. - Здорова, Сань. – возникший перед ним Артём неслабо напугал парня. – Прогуливаешь, поросёнок? – закинув жвачку в рот, Тёма принялся разгрызать твёрдую пластинку. Удивление на лице Саши сменилось злостью. Ни на одно из его сообщений Дзюба так и не ответил, а входящие звонки он мгновенно сбрасывал. Кокорин искренне переживал за друга, поэтому и осаждал его телефон полтора дня. Вместо того, чтобы извиниться за свинское поведение, Артём стоял и ухмылялся. - Ты чё мне даже не ответил, придурок? Я думал, что тебя с поезда сбросили! – фантазия у Сашки всегда была богатой, он мог на ходу выдумать небылицу, поверить в неё и запаниковать. Не произнося ни слова, Тёма обнял Сашку и чмокнул его в темечко. – Чего ты подлизываешься, а?! Говори быстро, взяли тебя? – барахтаясь, Кокорин пытался вырваться из рук парня. – Да отвали же! Взяли?! – от прежней виноватой улыбочки на лице форварда не осталось и следа. Между бровями появилась глубокая впадина, а губы стянулись в тонкую нить. Увидев будто в воду опущенного Артёма, Саша стал стремительно вспоминать утешающую речь, которую он придумал вчера вечером на случай, если дело разрешится не в сторону Тёмы. - Взяли. – бесцветно буркнул он и прошёлся языком по зубам, нервничая. От прыжка Кокорина свалился стул, на котором он восседал. - Я же говорил! – Саша обхватил ногами бёдра друга и повис на нём, как ленивец, оттягивая шею Артёма к полу. – Я говорил, что возьмут! Блин, я так рад! Дзю! Это ж охеренно! Прикинь, в «Зените» будешь играть! – Дзюба «прикидывал», только от этого становилось еще грустнее. Мягко похлопав Сашку по спине, форвард стянул его с себя и отошёл на шаг назад. – Чего ты такой?! Радоваться надо! - Не ори ты, как психопат. – с прокисшей улыбочкой попросил Артём и взлохматил волосы неспокойного Саши. – Я документы забирать пришёл. - Когда едешь? – присев на край парты, поинтересовался Кокорин, продолжая придерживать друга за локоть, выражая тем самым радость за него. В душе у Сашки бурлила такая огромная радость, что ей буквально негде было развернуться, она так и рвалась наружу, ею хотелось поделиться. - На днях. – у Артёма, казалось, даже цвет лица изменился. Парень стал каким-то пыльно-серым. Эмоции внутри Кокорина потихоньку унимались, сменяясь жалостью. - Наши на физре. А я прогуливаю. Вот. – Сашка сказал очевидную вещь, и без слов было понятно, что он, воспользовавшись хорошим настроением физрука, решил не приходить в грязный пропахший потом зал. Ляпнул так, лишь бы сказать. Он видел, как Артём расстроен, и даже понимал, почему именно. На Дзюбе не было лица, казалось, он вот-вот расплачется от безысходности. – Родители чё? Отпустили? - Да, у матери инстинкт проснулся. – почему-то собственные слова повеселили форварда, он улыбнулся сдержанно. – Со мной поедет туда на несколько дней, мы с ней сейчас из Светки мои документы еле вытрясли, ёпт. - Слушай, ну, ты прям везунчик! – Саша ободряюще хлопнул друга по плечу и положил правую руку на шею Тёмы, чуть сдавливая пальцы. – Светлая полоса! - Ага. Игорь в зале? – нерешительно спросил Артём и отвёл глаза в попытке зацепиться взглядом хотя бы за что-нибудь. - Да. – подозрения Кокорина оправдались. Дзюба мучился из-за Акинфеева. Снова. – Они там в волейбол играли, по-моему. – Саша поднял поваленный стул и, отодвинув его к стене, обхватил плечи друга руками. Ему просто необходимо было заглянуть в глаза Артёма. – Ты не навсегда уезжаешь, Дзю! Улыбнись, блять! Что это за ебло?! Тебе первый раз в жизни повезло! И как! Заберёшь его к себе после одиннадцатого и все дела! – прикосновения холодного лба Саши к его собственному лбу не отрезвило Тёму, пламенная речь друга не вдохновила. - Пойдём, посидим. – парень и сам понимал, что все эти страдания напрасны, дело решённое, он едет. Но совладать с эмоциями никак не получалось. Извечная открытость Артёма, его простота и эмоциональность не давали возможности натянуть улыбочку и изображать счастье для окружающих. Сидя рядом с Сашкой, форвард рассказал ему о долгой поездке, о задачах, которые ставились на смотре, о Саламыче, всю дорогу настраивавшем воспитанника на победу, о разговоре с расплакавшейся матерью и скандале с отцом. Внимательный Кокорин молча слушал исповедь, иногда кивал и удивлённо выкрикивал что-то. История Дзюбы претендовала на экранизацию, а будучи отснятой, получила бы приз в номинации «Лучший мистический сериал столетия». Если бы Саше кто-то посторонний рассказал о том, что происходило в жизни Артёма, он бы покрутил пальцем у виска и обозвал бы рассказчика «сумасшедшим». Но история творилась у него на глазах, более того, Сашка сам был действующим лицом, поэтому верить пришлось. Урок за разговорами пролетел незаметно. Когда из спортзала выбежали девчонки, поправляя растрепавшиеся причёски, Тёма поднялся со своего места. Школа наполнилась бессмысленным шумом, мимо Дзюбы прошла буфетчица с целым подносом горячих булок. Но форвард и не подумал о еде, оставшись стоять возле парты, он ждал Игоря. - Пойду, пожрать куплю. – одной из удивительных способностей Саши Артём считал его умение слиться в нужный момент. С форвардом поздоровались все парни из класса, Смолов ожидаемо спросил о местоположении Кокорина и поплёлся в сторону буфета. Выслушав от физрука о том, что он – «ленивая жопа», Тёма посмеялся и пообещал, что больше такого не повторится. Самым последним из спортзала вышел Акинфеев. - Игорь! – прозвучало почти возле уха у вратаря. Он испуганно обернулся и увидел Артёма. По виноватой улыбке и опущенным глазам парень всё понял. Вчерашним вечером Дзюба не отвечал не только Кокорину, но и вившемуся, как на иголках, Игорю. Тёма думал, что лучше сказать обо всём, смотря в глаза, чтобы увидеть чувства друга, утешить, если это понадобится. Ведь текст в сообщении можно набрать какой угодно, а глаза никогда не обманут. «Взяли», – приговором простучало в голове Акинфеева. Стальной лом понимания, что скорое расставание неизбежно, навылет проткнул его грудь, заставив дыхание немного сбиться. Ему показалось, что демонстрировать своё опустошение Артёму просто-напросто глупо. Форварду и без того было плохо, это подмечалось и невооружённым взглядом. А если бы Акинфеев вдруг начал биться в истерике, Дзюба бы, наверное, совсем растерялся. Решительно подойдя к другу поближе, вратарь протянул ему руку. - Привет. – взъерошенные волосы Игоря торчали в разные стороны, а на запястье алела свежая ссадина, полученная в неравной борьбе с канатом. - Меня взяли. – безрадостно произнёс Артём и покачал головой, как бы говоря, что не виноват, что не хотел этого, но раз уж получилось, не отказываться же. Прекрасно понимая волнение и неловкость парня, Акинфеев облизал губы и ласково улыбнулся. - Поздравляю, ты – молодец. – объятья вышли совсем не такими, какими должны были быть. Короткое прикосновение к телу форварда прервалось почти сразу. От неловкости Дзюба никак не мог сформулировать свою мысль, подбирая слова и сразу же забывая их значение, парень упорно тёр нос, словно это как-то могло помочь. - Спасибо. - Скоро… поедешь? – шум стоял такой, что Игорь самого себя не слышал. Поэтому Тёма наклонился к нему и выразительно посмотрел в тёмные глаза Акинфеева. - В воскресенье. – взгляд его переместился на губы парня. «Блять. Как я там без него буду вообще?» – мысленно спросил самого себя Артём и тяжело вздохнул. Влажные розовые губы Игоря провоцировали на поцелуй. Как более благоразумный человек в этой паре, вратарь отодвинулся и легонько оттолкнул друга, зная, что тот с тормозами не дружил. – Погуляем вечером. - Ага. – Акинфеев отвернулся, когда заметил, как медленно розовый язык форварда скользит по его же губам. - Не хочешь с уроков свалить? – оставалось слишком мало времени, они оба это понимали, но прогуливать школу Игорь отказался, оправдавшись экзаменами и будущим поступлением. На прощание Дзюба всё-таки сжал парня в своих объятьях и, тихонько шепнув на ухо: «Вечером зайду», – отправился в раздевалку за курткой. На кровати Акинфеева было тесно. Они даже не стали включать фильм, чтобы не отвлекаться ни на что постороннее. Лёжа лицом к лицу с вратарём, Тёма весь вечер развлекал его разговорами и шутками, прерываясь на медленные поцелуи. Игорь несколько раз ловил буйного форварда за талию, боясь, что тот грохнется на пол из-за чрезмерной жестикуляции. Распахнутые голубые глаза Дзюбы неотрывно смотрели на Акинфеева, парень старался запомнить всё происходящее, крепко отпечатать в памяти, чтобы потом в сером Питере видеть во снах образ любимого человека. Оставив руку на талии Артёма, Игорь всерьёз задумался и пропустил мимо ушей половину сказанного форвардом. Впрочем, тот не обиделся и, сделав вид, что не заметил, продолжил болтать. - Останешься у меня на ночь перед отъездом, принцесса? – Акинфеев вдруг подумал, что Дзюба умеет читать мысли и нагло пользуется своей способностью. - А родители? – переплетённые пальцы парней то и дело дёргались, меняя положение, расцепляясь и сходясь в единый кулак вновь, Тёма не мог лежать спокойно. - Забей. Мы дверь закроем, никто не зайдёт. – настойчивость Артёма подталкивала вратаря к неправильной интерпретации его слов. Представив себе, что можно делать за закрытой дверью, Игорь нервно сглотнул. - Я про другое. Как ты это объяснишь? – заикаясь, Акинфеев выпутался из рук форварда. По виду Дзюбы нельзя было понять, задумал он что-то «такое» или просто приглашает на ночёвку. Парень, как и всегда, хлопал ресницами, широко улыбался и ласковым котом жался к Игорю. - Никак, ёпт. Если спросят, придумаю чё-нибудь. Но они не спросят, не парься. – тёплой ладонью Артём пробрался под майку Игоря и погладил его плоский живот. – Останешься? – вопрос, сплюсованный с предшествующим ему действием, Акинфеев понял по-своему, как намёк на «большее». Ему показалось, что эта ночь, судя по предложению Дзюбы, должна была стать особенной. Прощальной. Дрожь, пробежавшая по телу Игоря и в итоге собравшаяся в паху, была вызвана непроизнесённым вслух вопросом, который вратарь задал уже самому себе. - Останусь. – решительно ответил он, моментально очутившись под весом обрадованного Тёмы.***
На тренировке в пятницу Черчесов объявил об отъезде Артёма в Санкт-Петербург. Реакция команды превзошла все ожидания тренера. Вместо зависти и агрессии с напрашивающимся вопросом «А почему он, а не я?», мальчишки радостно налетели на форварда и обнимали его до тех пор, пока Станислав Саламович не свистнул, приказав всем разойтись по разным сторонам и начать тренировку. В перерывах между упражнениями Тёма вис на друзьях, пытаясь не думать о том, что скоро всё закончится. С огромным удовольствием он выполнял все команды тренера, даже не споря, щедро давал хорошие пасы ребятам, забивал голы и изредка посматривал на ворота, в которых скучал Игорь. За исключением запутавшегося в собственных ногах Головина, который чуть не покалечил Черышева, происшествий не было. Черчесов бесконечно радовался за Артёма, но послабления ему не давал, распекая его чуть ли не сильнее, чем остальных, и приговаривая: «Попробуй так в Питере сделать – сразу вышибут! Веди мяч нормально!». Слив с себя десять потов, форвард кое-как искупался и принялся ждать Акинфеева, которого зачем-то увёл в свой кабинет Станислав Саламович. Не успокоившиеся после игры близнецы ворчливо упрекали друг друга в глупости, Черышев покорно ждал, когда Марио обмотает бинт вокруг его коленки, Лунёв издевался над Кутеповым, перекладывая его вещи в открытый рюкзак Зобнина. Из душевой доносился визг Головина, которого кто-то щекотал. Пропавший Игорь никак не шёл, а Дзюбе в куртке становилось всё жарче и жарче. Отодвинув Далера с прохода, Артём обошёл его и попросил Сашку сказать Акинфееву, что он, Тёма, подождёт его на улице. Окинув тоскливым взглядом раздевалку, Дзюба грустно улыбнулся и пошёл по коридору на выход. На часах было около пяти вечера, а темнота чёрной гуашью уже раскрасила небо, не оставив даже одного светлого пятнышка. Ночь обещала быть беззвёздной, возможно даже дождливой. Воздух стал неприятно влажным и тяжелым. По дорожке, что опоясывала стадион, текли люди – мамочки с яркими колясками, дети, шедшие от репетиторов с квадратными от книг рюкзаками, пенсионеры, отправившиеся нагуливать сон. Столько всего связывало Артёма с этим местом. Стадион был для него практически вторым домом. Они с Сашкой бегали сюда даже когда не было тренировок, сидели на трибунах и веселились, наблюдая за нелепыми упражнениями легкоатлетов. Теперь же, оставив за спиной любимую секцию, Тёма не мог до конца осознать, что через сутки он возьмёт и бросит всё это, поменяет яркую Москву на холодный ветреный Питер, где нет ни одной знакомой души. От печальных мыслей его отвлёк примчавшийся Игорь, из-под шапки которого торчала мокрая чёлка. - Извини, Саламыч задержал. – заметив тревогу во взгляде Артёма, вратарь задвинул волосы под ткань. - Чё он хотел-то? – руки форварду приходилось насильно прижимать к карманам, чтобы те не потянулись к Игорю. Держать себя в узде рядом с Акинфеевым было по-прежнему трудно. - Да я и сам не понял. Что-то про маму спрашивал, про планы на будущее. Анкету что ли какую составляет. Не знаю. – парень пожал плечами и переступил с ноги на ногу. Ветер обжигал распаренные горячей водой щеки и неприятно задувал за шиворот. – Пошли? - Пойдём. – Тёма всё-таки дотронулся до плеча Игоря и осторожно сжал его. Из ворот высыпалась вопящая четвёрка, состоявшая из близнецов, Смолова и Кокорина. Конечно, пройти мимо друзей парни не смогли. - Куда вы сейчас? – удерживая рюкзак за одну лямку, Кокорин копался в основном кармане, ему никак не удавалось вытянуть наушники из-под бутс. - Погуляем, наверное. – ответил Артём, вопросительно оглянувшись на Акинфеева. – А вы? - Ко мне идём. – Фёдор указал головой в сторону своего дома. - Смол, тебе скоро придётся их всех усыновить, ёпт. - Сплюнь. – угрожающе произнёс Саша, поняв, что резинка с наушника всё-таки где-то потерялась. - Чё, может, с нами? – приглашение прозвучало немного неуверенно, будто Смолов сам смутился от сказанного. Фёдор вдруг подумал о том, что упустил тот момент, когда ему начали нравиться шумные компании. Он позвал парочку в гости не только потому, что Сашка намёком обмолвился об этом, а скорее по доброй воле. Привыкнув к Тёме, капитан понимал, что тоже будет по нему скучать. Настроившиеся на уединение Дзюба с Акинфеевым переглянулись. Артём, в общем-то, был не против сходить в гости, но вести туда Игоря боялся. Он всё еще казался форварду существом из другой галактики, где все целыми днями ходят с серьёзными лицами и делают только полезные дела, не тратя время на глупости. – В такую погоду только гулять, снег скоро пойдёт. Пошли. – после слов замёрзшего Смолова, Тёма вопросительно кивнул Игорю, мол, что думаешь? - Ну давай. Ненадолго только. – ответил Акинфеев, смотря на Федю. Тот зевнул, вжав голову в шею, и, пробубнив что-то вроде «Сразу бы так», расцепил Миранчуков, пытавшихся набить друг другу щелбанов. Дома у Смолова было тепло, родителей парня не наблюдалось. Проводив всю ораву на кухню, хозяин квартиры быстро переоделся и явился друзьям уже в домашней одежде. Хлопотливый Сашка к этому моменту успел набрать полный чайник воды и поставить его на плиту. Близнецы, синхронно задрав штанины, считали синяки, набитые во время тренировки. Этот ритуал они проделывали каждый раз, поэтому Кокорин даже не удивился, когда мальчишки заспорили о цвете одного из синяков на ноге Лёши. С пеной у рта Антон упрямо твердил, что он остался еще с прошлой тренировки, но Алёшка доказывал обратное. Дзюба положил подбородок на плечо Игоря и рассматривал игрушки из «киндера», которые кто-то насовал попугаю в клетку, вероятно, чтобы тому не было скучно. Только Акинфеев чувствовал себя неловко, в этой домашней атмосфере он никак не мог расслабиться. Достав из шкафа тарелку с конфетами, Смолов приказал угощаться, а сам занялся раскладыванием пакетиков по бокалам. Разговор о школе шёл неторопливо, Миранчуки то и дело перебивали Кокорина, который в двадцатый раз пытался пересказать услышанную от Лунёва историю про неудачно покатавшегося на отцовской машине Ерохина. Залив кипятком чай, Смолов оперся задом на плиту и сложил руки на груди, вслушиваясь в рассказ Сашки. - Федь, проверишь наши сочинения? – вдруг спросил младший близнец, в очередной раз прервав Кокорина. - О чём на этот раз? – проверка сочинений, так же, как и домашних контрольных, самостоятельных, тестов, изложений и докладов с рефератами входила в обязанности капитана. Мальчишки всегда сначала тащили свои тетрадки ему, а потом уже сдавали учителям. - Нам задали про фильм написать. – Алёшка, не поднимая взгляда на друга, продолжал изучать нарисованную на зелёной конфетной обёртке белку. - Про какой? – конечно, Фёдору хотелось бы, чтобы это была какая-нибудь экранизация классики, которую показывали на уроках литературы. При таких условиях он хотя бы смог что-то дописать красиво и исправить. - Про любой, который удивил. – передразнив интонацию учительницы, протянул Антон и закатил глаза. Литературу он не любил. Посмотреть фильм – да, пожалуйста! А вот писать о нём – задачка не из простых. - Господи, – Федя улыбнулся уголками губ, – мне сейчас выпить валерьянки или пока не стоит? - Нет, там всё хорошо. Ошибки только исправь. – сказал Лёша и встал за спиной у брата. Младший близнец озадаченно сверкнул глазами в сторону Кокорина, который по непонятным причинам пялился на него с предвкушающей улыбкой. - Какие фильмы описывали? – для Акинфеева всё происходящее было в новинку. Он, конечно, радовался тому, что его приняли в свою компанию друзья Артёма, но привыкнуть к этому так скоро у него не получалось. Казалось бы, со всеми мальчишками он был знаком уже много лет, но неформальная обстановка предполагала другое общение, более близкое и открытое. На тренировках они ведь только про футбол трепались, а тут появилась возможность узнать друг друга получше. В общем-то, это было в некоторой степени хорошо и даже интересно, только вот скованность и неловкость всё же немного мешали. - «Трансформеры», небось, и «Околофутбола». – Смолов, зная вкусы своих мальчишек, фыркнул по-доброму и бросил в Сашкин бокал почти половину лимона, с расчётом на то, что кислота перебьёт горечь чересчур настоявшегося чая. Парни за столом улыбнулись, Дзюба закинул руку на плечо Игоря и откусил половину шоколадной конфеты. - Я взял «Пролетая над гнездом кукушки». – с нотами обиды произнёс Лёша. - Ого. – отодвинув тарелку с конфетами от Дзюбы, фыркнул Кокорин. Но по виду парня было понятно – Алёшке он не поверил. – А ты, Тох? – бокал опустился на стол перед Сашкой, огромный кусок лимона вызвал у него нешуточное недоумение. Списав это на выражение Фединой любви, ведь когда любишь, хочешь как можно больше дать возлюбленному, Кокорин уставился на Антона. - Какая тебе разница? – выпустив по привычке иголки, Миранчук насупился. - Трудно сказать? – уже серьёзнее спросил Саша, поняв, что за нежеланием мальчишки говорить скрывается что-то очень интересное. - «Капризное облако», легче стало? – название оказалось неизвестно всем, кроме покрасневшего Лёши, который громко отхлебнул из своего бокала и тут же обжег язык и нёбо горячим чаем. Этот фильм они с Антоном смотрели вместе, пока матери не было дома, и договорились никогда в жизни его не пересматривать. Миранчук чуть не убил братца, когда узнал, что тот написал сочинение про полнейшую аморальщину, чтобы удивить русичку. - Нет. А что это за фильм? – Кокорин оживился и, заинтересовавшись уже всерьёз, оперся на стол локтями, немного сократив дистанцию между собой и близнецами. - Нет, нет, я знаю! Это мультик про аистов, да? – радостно распахнув глаза и по привычке запустив брови на лоб, спросил Артём. Он, услышав название, вспомнил добрую короткометражку, где несчастному аисту от грозовой тучи, производящей разнообразных зверюшек, доставались только «плохие» детки – акулы, дикобразы и крокодилы. - Нет, это фильм. – Леша спрятал взгляд в вазе с конфетами и притворился невидимым, закрыв одну сторону лица ладонью, как раз ту, с которой стоял Смолов. Парень заранее знал, что Федя выбор Антона не одобрит. - Даже я его не знаю. Надо погуглить. – задумчиво почесав затылок, Смолов быстро зашёл в Интернет и начал бодро листать информацию. Младший Миранчук отвернулся, боясь увидеть реакцию друга, он еще когда писал, понимал, что Федя заставит переписывать, но из-за врождённого упрямства и подросткового бунтарства всё-таки решил попробовать. Бегло прочитав описание фильма и отзывы к нему, Фёдор нахмурился, а когда открыл картинки, приложенные к рецензии, округлил глаза в удивлении и рассердился еще сильнее. – Антон, сейчас чай допьёшь и сядешь переписывать этот пиздец! Про сказку «Морозко» будешь писать! – рявкнул Смолов, но говорить вслух о тематике фильма не стал, чтобы не смущать мальчишку перед остальными. - Так и знал! – Антон фыркнул оскорблённо и взмахнул рукой, как театральный актёр. - Я же тебе говорил! – тихо произнёс второй близнец и, мягко толкнув брата в плечо, взялся за кружку с горячим чаем. - Ой, да отвали! – младший не унимался, продолжая настырно доказывать свою правоту. – У тебя там тоже не «Буратино» описан! - Но ведь не порно же, как у тебя. – шёпотом сказал Лёша, чтобы никто кроме Антона не услышал. - Лёха, блять! – за перепалкой братьев с интересом следил только Кокорин, который даже из уважения к другу не мог пить кисло-горький чёрный чай, ему повезло, что Федя уже давно отвернулся и изящно нарезал колбасу на стеклянной разделочной доске с красными розами. Смолов знал этих двоих как облупленных и понимал, что вся грызня затеяна исключительно ради того, чтобы обратить на себя внимание окружающих. Прижавшиеся друг к другу Игорь с Артёмом, оставшись без внимания весёлой компании, молча перебирали под столом пальцы друг друга и думали о чём-то своём, общем. - Чё? Хорошо, что у нас Федя сочинения проверяет, а не мать. – выгнув бровь почти пропел Лёшка и сложил фантик от конфеты в несколько слоёв. Он терпеть не мог, когда разноцветные бумажки валялись в «раскрытом» виде, Антон же, напротив, после того, как конфета оказывалась у него во рту, забывал о фантике напрочь и швырял его абы как, лишь бы не на пол. - Вы в десятом классе, у вас уже вообще никто, кроме учителя, не должен проверять уроки. – спокойно отметил Игорь и убрал руку начавшего забываться Дзюбы со своей поясницы. - Не все такие «умные», как ты, Игорь. – скуксившись от невкусной конфеты, буркнул Антон и бросил свой выжатый лимон в бокал брата. Лёша, даже не пытаясь препятствовать младшему, цокнул и раздул ноздри. Отвернувшись в сторону Смолова, Антон с любопытством заглянул за его плечо. Если со всеми остальными можно было себя вести так, как хочешь, то Акинфеева Миранчук почему-то немного побаивался и ругаться с ним не хотел, а увидев угрожающий взгляд Артёма, намекнувший на то, что самое время закрыть рот и не развивать мысль, младший Миранчук и вовсе опустил глаза. – Если бы мы были такими, как Федя, мы бы сами всё проверяли… – комплимент, произнесённый как бы между прочим, улыбнул Смолова. - Ага! – согласился Алёшка, но тут же отзеркалил поведение брата и шмыгнул носом от неловкости. Смолов наконец-то обернулся к компании и выставил на стол аккуратно нарезанную колбасу и кусочки батона на тарелке. - Хватит. Перепишешь и всё. Сколько раз говорить, что сочинения нельзя писать обо всём, что тебе нравится, даже если тебе говорят «пиши о чём хочешь», ты должен написать то, что хочет учитель. – несмотря на то, что Сашка сидел на краю, а рядом с ним было достаточно свободного места еще для троих, Фёдор решил растолкать близнецов и вклиниться между ними, как правило, во время разлуки те вели себя в разы лучше. - В чём тогда смысл? Зачем они говорят «пиши свои мысли»? – набив рот колбасой, спросил Антон. Обречённый на одиночество Кокорин надул губы и начал намеренно шумно копаться в вазе с конфетами, рассматривая каждую по очереди и шурша обёртками. - Чтобы сделать вид, что дают тебе выбор. – из Фединого телефона, что лежал на подоконнике, доносилась какая-то тихая музыка. За окном шёл мелкий ненастоящий снег, стремящийся растаять еще до соприкосновения с землёй. Фёдор отпил из бокала невыносимо горький кофе. Он, как и всегда, подумал обо всех, но забыл о себе. Просить Сашу достать сахарницу из шкафа парень не стал, решив, что справится с горечью при помощи конфет. Близнецы не отставали. - Но ведь не дают же! – вытянувшись в лице, полувозмущенно проговорил Лёшка. - Да! Говорят, что списывать нельзя, а потом ставят пятерки тем, кто списал! Почему? – откинув батончик обратно в вазочку, Антон вздохнул с разочарованием, когда увидел, что самую вкусную конфету раскрывает Кокорин. - Тох, ты как будто в первом классе. – снисходительность в голосе Феди была необидной, он даже тепло улыбнулся, когда говорил. - Да на хуй эту учёбу! – в один момент все обернулись на Артёма, который устал слушать про сочинения и уроки. Была бы его воля, он бы давно уже ушёл и утащил бы за собой Игоря, но ему показалось, что Акинфееву нравится в этом балагане, поэтому форвард терпеливо ждал смены темы. И не дождался. – В школе про неё, дома про неё, вы о чём-нибудь другом можете говорить, ёпт? - А ты только про футбол всё время говоришь! – рядом с Фёдором Миранчуки борзели на глазах, они знали, что в критическом случае за них вступятся, поэтому под опекой ангела-хранителя могли позволить себе говорить на повышенных тонах даже с Дзюбой. - И про Игоря! – невзначай добавил Антон и отобрал у брата ириску. Залипший на пальцах Тёмы Игорь, услышав этот смущающий факт, сразу же покраснел и даже немного отодвинулся от друга. У пристыженного Артёма забегали от волнения глаза. Почему-то ему не хотелось, чтобы вратарь при таких обстоятельствах узнал о том, что он не «слезает» с языка Дзюбы. Сидя между близнецами, Смолов укоризненно цокнул языком и посмотрел на младшего Миранчука с осуждением. - Да-да. – подло улыбнувшись, Кокорин кивнул Игорю и продолжил ложкой давить сок из полуварёного лимона в своей чашке. - А ты... – начал было Артём, но запнулся, растерявшись, и замер с открытым ртом. - Вы подеритесь тут еще из-за этого. Хватит, Дзю. – Федя устал от бесконечных скандалов, главными героями которых вечно были близнецы, поэтому он несильно прихватил Антона за ухо и потянул вниз, а Лёшу просто легонько толкнул локтем в рёбра. – И вы помолчите. Когда проводы, Артём? – на самом деле Смолов, конечно, шутил. Ему просто нужно было перевести тему, чтобы Миранчуки, не дай боже, не дошли в озвучивании своих наблюдений до чего-то, о чём говорить вслух никто не хотел. - Какие проводы, ёпт? – потянувшийся за пряником Дзюба, удивлённо захлопал глазами и криво улыбнулся, не поняв, о чём его спросили. - Твои, это же ты у нас скоро будешь за «Зенит» играть. - Не знаю, как-то и не думал про это. А надо, да? – на полном серьёзе спросил Артём и откусил кусочек от пряника. Мысленно он уже начал прикидывать, когда, где и как было бы лучше собрать всех своих друзей и знакомых, чтобы погулять напоследок. В общем-то, идея показалась Тёме вполне сносной, когда они еще увидятся все вместе – неизвестно, а так была бы возможность хоть немного скрасить грусть расставания. Окунувшись в мысли, форвард не заметил, как рядом с ним помрачнел Игорь. Но, к счастью Акинфеева, его переменившееся настроение заметил Кокорин. - Надо, конечно! Потом зазвездишься, про нас забудешь. Вот купишь себе Хаммер, приедешь в Москву, а на мойке Миранчуки тебе его мыть будут. – перемирие, утвердившееся между Сашкой и близнецами, никак не препятствовало шуткам и традиционным подколам, в которых форвард не мог себе отказать. Агрессия мальчишек, адресованная Кокорину в самом начале их взаимоотношений, немного рассеялась, но на выпады в свою сторону они по-прежнему реагировали остро и с обидой. - Ты охуел, Кокорин? – не постеснявшись даже Федю, грубо спросил Антон и в знак обиды выпятил нижнюю губу. Хозяин квартиры покачал головой, пообещав себе разобраться со сквернословием Миранчуков немного позже. - Только с тобой вместе! – Лёшка покосился на Смолова, но рисковать, как брат, не стал. - Конечно, я же буду вашим директором. – Саша будто бы ждал этой реплики Лёши, поэтому отреагировал спокойно, без злобы подсказав им ближайшее будущее. – Гонять вас буду, чтобы хернёй не страдали. – Кокорин продолжал улыбаться и в скандал скатываться не хотел, чтобы не расстраивать Федю. - А Смол кем будет? Твоим директором? – Антон не растерялся, он хоть и косвенно, но напомнил Саше о том случае с обоюдным переодеванием в майки Фёдора. Проницательный Кокорин понял, на что давит Миранчук, когда взглядом встретился с его потемневшими глазами. Новенького в этой компании Акинфеева всё еще забавляло общение парней, которое любой другой назвал бы «психушкой». Игорь увлечённо следил за перепалкой и переводил взгляд с одного говорящего на другого, сжимая под столом коленку Артёма. В глубине души Акинфеев был благодарен Кокорину за то, что тот пустил разговор в другое русло, заставив парней забыть и о «Зените», и о Дзюбе, и о проводах. Слушать про отъезд Тёмы Игорь не мог. Форвард вот-вот должен был распрощаться с Москвой, а время, вместо того, чтобы остановиться и дать им возможность еще немного побыть рядом, бессовестно бежало, сокращая совместные часы. Хоть вратарь и старался быть рядом с Дзюбой почти двадцать четыре часа в сутки, минуты уходили слишком быстро, переезд форварда близился, а чувство одиночества неумолимо подступало к Игорю со спины каждый вечер, стоило только подъездной двери закрыться за ним. Вечерами, когда Артём уходил, отказываясь от ночёвки, Акинфеев готов был на стены лезть от осознания собственной беспомощности. Неоднократно он думал о том, что можно было поговорить с Тёмой, надавить на жалость, пообещать что угодно, лишь бы тот не уезжал и не оставлял его, но каждый раз вратарь останавливал самого себя, вспоминая, что Дзюба достоин исполнения мечты и не обязан приносить себя в жертву влюблённости. Игорь уже давно готовился к тому, что однажды Артём уйдёт и не вернётся, убеждал себя в правильности их разлуки, а однажды даже хотел предложить Тёме порвать все отношения после его отъезда, чтобы не издеваться друг над другом и не позволить расстоянию убить их чувства. Но форвард в тот момент посмотрел на него с такой любовью и преданностью, что Игорь понял – предложить это он не сможет, да и выполнить тоже. Поглаживая колено Артёма под столом, Акинфеев радовался одной возможности совершать эти нехитрые движения. Большего ему, по сути, было и не нужно, только касаться бы Тёмы тогда, когда хочется, и в серо-голубые искрящиеся глаза заглядывать без причины. - Да, Федя будет моим директором. – чуть не с гордостью выпалил Сашка и встретился взглядом с улыбающимся Смоловым. То, что они всегда будут вместе для Кокорина стало неоспоримым фактом, а как еще-то? И Федя был бесконечно рад этой шутливой, но очень значимой фразе, сказанной Кокориным. Ему было приятно, что Саша даже в этом вымышленном мире не хотел расставаться, возвышая его над собой. – А Игорь агентом Артёма станет. – кивнув Акинфееву, Сашка улыбнулся и вновь обернулся в сторону близнецов. Немного помолчав, неугомонный Антон всё же подал голос. - А чё это только у вас всё хорошо? - Потому что мы сочинения про порнуху не пишем, Тох. – громким шёпотом, так, чтобы слышали все, сказал Саша и растянул улыбку. Ему в лоб моментально прилетела увесистая конфета с кокосовой начинкой, запущенная Лёшей. У близнецов было железное правило: мстить друг за друга. Поэтому Алёшка, который, собственно, и был виновником «знания» Кокорина, вступился за брата таким своеобразным способом. - Пошёл на хер, Кокорин! – младший Миранчук подскочил на месте и хотел уже кинуться на форварда, когда крепкая рука Смолова, схватившая его за ремень брюк, потянула вниз. - Успокоились! – рявкнув на разбушевавшуюся троицу, Фёдор стукнул любимой кружкой об стол и расплескал кофе. На несколько секунд мальчишки по бокам от него притихли. Остальные присутствующие тоже замолчали, Игорь от внезапной вспышки гнева у Феди опешил и вопросительно посмотрел на Тёму. Тот мимикой показал, что всё нормально и это обычное дело во время чаепития в доме Смолова. Посмотрев на насупившегося друга, Саша вытянул ногу под столом и успокаивающе погладил его по острой коленке. Кофейная лужа растекалась по столу, грозя в скором времени преодолеть его границы и начать перебираться на пол. Спокойствие Миранчуков продолжалось недолго – Лёшка, заметив угрозу для светлых джинсов Феди, поднялся и бросился к раковине за тряпкой для стола, а Антон зачем-то стал поспешно стряхивать в ладонь крошки от печенья и конфетные фантики. Фёдор возвёл глаза к нему и поднял кружку со стола, позволив Алёшке стереть влагу. - Ну, чай мы попили, чем теперь будем заниматься? – отодвинув от себя почти полный бокал с чаем, поинтересовался Кокорин и поводил плечами, чтобы размять затёкшую спину. - Кино, приставка или математика? – вокруг Смолова кружились близнецы, наводя на столе порядок, Игорь собирался помочь им, но Дзюба отрицательно покачал головой, оставив вратаря рядом с собой. Парни начали спорить, выбирая между приставкой и просмотром фильма, вариант с математикой они успешно опустили, сделав вид, что даже не слышали про него, а Фёдор терпеливо ждал, когда Кокорин с Артёмом придут к общему знаменателю и перестанут напоминать двух капризных детей в отделе сладостей. - Мы выбираем кино. – подытожил Саша и поднялся с места. Тёма с Игорем и Федя последовали его примеру. - Ладно. – Смолов пожал плечами, показывая, что ничего против не имеет, и отодвинув свой стул, пропустил ребят к выходу из кухни. – Я потом сам помою, идём кино смотреть. – Миранчуки синхронно обернулись к другу, но от своей затеи не отказались, решив всё-таки сгладить добрым делом несносное поведение. Промычав что-то отрицательное, близнецы вернулись к грязным кружкам и густой белой пене, которой они залили всю мойку. – Я с кем разговариваю, а? - Иди, мы сейчас домоем и придём. – если бы эти слова Федя услышал от Сашки или Игоря с Артёмом, он, конечно, сразу бы отстал и спокойно пошёл к телевизору. Но, так как близнецы были товарищами ненадёжными, за которыми нужен был тотальный контроль, Смолов оставить их одних на кухне не мог. К тому же на подоконнике, пугливо озираясь по сторонам, сидел попугай и ждал неприятностей от этих двоих. - Нет уж, все идут сейчас, и вы тоже. Помявшись немного в раздумьях, мальчишки смыли с рук пену и вытерли мокрые ладони об собственные штаны. - Полотенце же есть. – Фёдор не удержался от комментария и простонал от возмущения. – Идите-идите. – подтолкнув Миранчуков в сторону гостиной, Смолов на всякий случай закрыл дверь на кухню, от греха подальше. Впрочем, нормального киносеанса так и не получилось. После получасового спора о жанре фильма, Федя решил не терять времени и попросил Лёшку принести сочинение на проверку. Кокорин с Дзюбой никак не могли договориться и включить уже хоть что-то, братья бездумно сидели на полу и слушали музыку на Федином плеере, потому что их мнение всё равно никого не интересовало, а Фёдор с Игорем только устало вздыхали, переглядываясь, когда два киномана начинали новый виток спора. От выбранного фильма парни посмотрели только двадцать минут, потому что Миранчуки неожиданно вспомнили о том, что из-за очередного наказания в десять часов вечера им нужно было уже лежать в своих кроватях, а Акинфеев засобирался домой, потому что обещал матери встретить её после работы. Неудивительно, что и Артём увязался за ним, боясь отпускать Игоря без сопровождения по тёмным улицам Москвы. Спустившись к подъезду, чтобы проводить ребят Смолов с Кокориным, который уже начал забывать в какой стороне находится его родной дом, потому что проводил у Фёдора почти все свои дни, по очереди пожали руки близнецам, пустившимся бегом к автобусной остановке. Стоявшие в стороне Дзюба с Акинфеевым, рассматривали гугл-карту и решали, какой путь выбрать, чтобы быстрее дойти до места работы Ирины Владимировны. Сашка удивлённо скривил губы, когда услышал, что Артём без препираний согласился с предложением Игоря и отступил от своего варианта. - Всё, пока, пацаны. – второпях Тёма крепко пожал руку сначала Феде, а потом чуть мягче прихватил ладонь Саши. Когда Дзюба бойко переплёл свои пальцы с пальцами Игоря и нетерпеливо потянул его к дороге, у Смолова неестественно вытянулось лицо, а пухлые губы приоткрылись от удивления. Обычный для обеих парочек жест оставил Фёдора в недоумении, он чуть было не обернулся к Сашке и не спросил: «А почему мы так не ходим?». Влюблённый Артём был счастлив, и поэтому ему было категорически плевать на мнение окружающих. Форвард считал, что раз уж у них на двоих осталось чуть больше суток, то не грех пройтись по неосвещенным дворам, держа за руку любимого человека. И этому невинному желанию даже извивающийся, как угорь, Акинфеев не противился бы, если бы Тёма дал ему хотя бы двадцать секунд на прощание с одноклассниками. Всё-таки вырвав ладонь из хватки форварда, Акинфеев на ходу обменялся с парнями рукопожатиями, поблагодарил Смолова за гостеприимство и, поддавшись желанию Артёма, сам взял его за руку, попутно ускоряя шаг. Наблюдавший за удаляющейся парочкой друзей Кокорин светился, как начищенный пятак, от души радуясь их воссоединению. Им всем огромного труда стоило перемирие Тёмы и Игоря, но Саша не жалел, что потратил кучу своего времени на помощь лучшему другу. Видеть его таким до глупости счастливым было отрадно. - Пошли погуляем? – почувствовав, как носки промокают под снегопадом, иронично предложил Смолов и улыбнулся. - В твоих тапках только на пляж, Федь. – Кокорин хмыкнул и ткнулся носом в плечо парня. – Родители когда вернутся? - Завтра после обеда. – стряхнув с Сашиной макушки навязчивые снежинки, Смолов вдохнул прохладный воздух через нос и взял друга за руку. – А что? - Ничего. – улыбнувшись особенно широко, промурлыкал Сашка, дав этим понять, что какое-то «что» всё-таки есть, но говорить о нём он пока не будет, чтобы Федя помучился догадками.***
Никаких совместных посиделок у Дзюбы, к сожалению, устроить не получилось. Форвард был так занят Игорем, что на остальных ребят времени просто-напросто не осталось. Вдвоём они весь день слонялись по городу, съездили к реке, погуляли в парке, посидели в торговом центре, когда стало холодно. Акинфеев не мог поверить, что этот день станет заключительной главой в их отношениях с Артёмом. Несмотря на то, что Дзюба убеждал в обратном, вратарь ему не верил, понимая, как вскружит голову впечатлительному другу взрослая жизнь. Перебрасываясь горькими полными отчаяния взглядами и скупыми улыбками, они разошлись часов в шесть вечера, потому что Игорю нужно было сходить с мамой за покупками. От помощи Тёмы он отказался, пообещав прийти позже. Мать Артёма, считавшаяся мифическим существом, потому что никто и никогда её не видел, приветливо поздоровалась с Игорем и предложила мальчишкам поужинать. Но смущённые вниманием женщины ребята отказались, скрывшись в комнате Дзюбы. Глава семейства продолжал бойкотировать и сына, и жену. К его удивлению, ни Артём, ни Светлана особенно от этого не переживали. Форвард расстелил принесённую матерью постель на маленьком диванчике чисто для порядка, знал, что Игорь под страхом смерти не останется этой ночью один. Да и сам Артём ему этого не позволил бы. Всё-таки это его последняя ночь в Москве и проводить её на своей кровати, тоскливо наблюдая за спящим Игорем, не хотелось. Пока Дзюба пытался затолкать непослушную подушку в наволочку, Акинфеев уселся на краешек кровати Тёмы и опустил глаза в пол. Дверь была защёлкнута на замок. Шторы задёрнуты. Только настольная лампа била ярким светом в глаза, ослепляя. Посмотрев на обнажённую спину Артёма, который привык ходить по квартире в одних штанах, Игорь вздохнул. Его пальцы дрожали, а в диафрагме что-то щекотало, не давая расслабиться. Закончивший с постелью для Акинфеева Тёма развернулся к другу и без улыбки посмотрел на него. О чём думал Игорёк, Дзюба даже представить не мог. У того был настолько нечитаемый взгляд, что предположить можно было всё на свете. В гробовой тишине комнаты было слышно, как в гостиной разговаривает телевизор, развлекая разругавшуюся с мужем Светлану. Кровать под Игорем скрипнула. Увидев, что Артём медленно направляется к нему, вратарь почему-то вскочил и схватился за края чёрной майки. Тёма, казалось, слышал, как беспокойно бьётся сердце парня напротив. Его раскрытые карие глаза, обрамлённые чернильными ресницами, смотрели испуганно и требовательно одновременно. Остановившемуся Артёму даже показался взгляд друга немного угрожающим, будто он вот-вот набросится на него и побьёт. Но Игорь-то пришёл совсем не за этим. Возможно, узнай Акинфеев о том, что Дзюба не затевал ничего «этакого» нынешним вечером, он бы расстроился и растерянно спросил: «А почему?». Но к сожалению, этого Игорю никто не сказал, поэтому парень продолжал думать о своём, боясь до чёртиков и изнывая от нетерпения. - Сразу спать? Или кино посмотрим? – Тёма решил ближе не подходить, Акинфеев выглядел настороженным. По мнению Артёма, люди, вжавшие шею в плечи и собравшие в гармошку подол майки, просто не могут «быть в норме». И, чтобы не нервировать Игоря лишний раз вторжением в личное пространство, Дзюба отступил на шаг назад. - Да, спать. – признаться честно, укладываться в десять часов вечера Тёма не собирался, но желание гостя, как известно, закон, поэтому тот согласно кивнул и развёл руки в стороны, мол, выбирай, где будешь спать, всё для тебя. - Ладно. Ты где будешь? Там, – Артём кивнул на диван, – или тут? – поправив замявшийся уголок одеяла, укрывшего кровать, спросил форвард. Странным было всё. Начиная с поведения Игоря, и заканчивая уже забытой неловкой судорогой в кистях. Тёма-то думал, что волнение между ними прошло, но всё оказалось иначе. - Тут. – Акинфеев подошёл к другу близко-близко и прямо в губы добавил: – С тобой. – Дзюбу попустило. Ничего не изменилось, вратарь не собирался покидать его в эту страшную ночь расставания. - Ок, тогда ты у стенки! – за право спать с краю Игорь никогда не воевал, но Артёму нравилось сообщать об этом парню перед каждым прыжком на кровать. Торжествующая улыбка – как попытка погасить напряжение между ними. Увы, Акинфеев не оценил и в ответ не улыбнулся. Вообще он будто бы находился между двумя мирами, выбирая, в каком именно ему хочется находиться сильнее. - Не поможешь раздеться? – сорванным голосом спросил Игорь и нервно облизнулся. Шутить и дурачиться Дзюбе расхотелось. Они нередко заигрывали друг с другом, но больше для веселья, теперь же Акинфеев смотрел самым серьёзным своим взглядом, таким, каким обычно смотрит на соперника во время матча. И о веселье в этом взгляде не шло и речи. Тёма подумал, что тот понарошку, издевается опять. Но Игорь стоял смирно и ждал, когда Дзюба включится и сделает то, что просят. Нерешительно зацепив пальцами майку на боках Игоря, Артём потянул её вверх, но не встретив сопротивления, выжидательно замер. «Чего он добивается, блять?» – у самого себя спросил засомневавшийся в нормальности происходящего Дзюба. Они спали в одной кровати, обнимались, целовались, ласкали друг друга невинно, но никогда прежде Игорь не говорил таким голосом рядом с ним. И не просил ничего подобного. Все целомудренные игрища в кровати стабильно держались на уровне приличия. Перемены в Акинфееве интриговали. Вратарь с задранной до груди майкой, не думая, прихватил пуговицу на штанах друга. Щеки от смущения и температуры вокруг покраснели. Ему показалось, что стало градусов на пять жарче, чем было несколько минут назад. Руки его задрожали, пальцы не слушались и соскальзывали, а петелька была раздражающе тугой. Оторвавшись от джинсов Артёма на несколько секунд, Игорь решительно содрал с головы футболку, зацепившуюся за уши, и отбросил её на застеленный свежим бельём диван. Ширинка, наконец, поддалась колдовству вратаря и расстегнулась. Стараясь не дышать слишком громко, Дзюба во все глаза пялился на Игоря. Непривычного, слишком взрослого, напористого и совершенно точно что-то задумавшего Игоря. Но, несмотря на всё это, Тёма продолжал лелеять надежду на благоразумие друга. Верил, что переключатель в умной голове Акинфеева сработает и парень остановится. В задумчивости Игорь постоял несколько секунд, а потом, положив руки на бёдра форварда, осторожно потянул джинсы вниз. Ничего страшного, впрочем, не происходило, а Тёма вздохнул так, будто только что вынырнул из-под воды. Штаны были узкими и не поддались сразу, поэтому Игорю пришлось опуститься на колени перед форвардом и по очереди высвободить его ноги из тканевого плена. Сражённый честью созерцать непобедимого Акинфеева на коленях перед собой Дзюба смотрел на всё это с замиранием сердца, слабо соображая, к чему идёт дело и с чем связана такая аномальная настойчивость Акинфеева. Стоя на коленях перед Артёмом Игорь и сам забыл, что собирался сделать. Чувства были весьма противоречивыми. Щекоткой пробежавшись по икрам форварда, он поспешно поднялся и обнял Тёму. В одних трусах и цепочке на шее, Артём благодарно ловил прикосновения Игоря. Тонкими пальцами по спине, губами по ключицам, вжимаясь всем телом в Дзюбу, Акинфеев плыл. И всё вокруг плыло. Ему казалось, что они стоят в кромешной темноте, в комнате без окон и дверей, где нет ни пола, ни потолка. А свет и тепло есть только рядом с Артёмом, за которого надо держаться всеми своими конечностями. Поцелуи влагой высыхали на плечах и лице форварда, Игорь понял, что давно уже не целует, а просто облизывает друга, то касаясь языком чувствительной мочки уха, то переползая на покорно открытые губы. Дзюба всё пытался перехватить инициативу, но Акинфеев скользил в руках, вился воздушным змеем, паря над реальностью. Наконец, сведя руки вратаря за спиной, Артём ногой отшвырнул в сторону мешавшиеся джинсы и направил Игоря спиной вперёд к кровати. Взгляд у Артёма был не добрый, а осатаневший какой-то, чёрным зрачком залилась небесная синева, он включился в игру. Усадив Игоря на кровать, Тёма легко толкнул его рукой, попросив улечься поудобнее. Внутри Акинфеева всё поджималось от мысли, что друг понял суть его намёков и оказался согласным. Форвард, что неудивительно, в такие моменты совсем ни о чём не думал, отдаваясь эмоциям и желаниям. Как можно трезво рассуждать, когда перед тобой лежит Игорь и в нетерпении дёргает собачку на молнии джинсов? Содрав с парня штаны, Дзюба взглянул на него сквозь наваждение и нервно взъерошил волосы. Притихший Игорь с его длинными крепкими ногами, рельефным мальчишеским торсом и внушительным бугорком в чёрных боксерах выглядел соблазнительно. Артём, конечно, понимал, что это еще не предел, дальше будет только лучше, но продолжать не спешил. Подарки не разворачивают впопыхах. И на секунду он даже вспомнил Кокорина, который полушутливо советовал купить смазку и презервативы. Почему Тёма не сделал этого? Потому что не хотел расставаться с Игорем так. Купил бы всё необходимое для секса, точно бы сорвался. И испортил бы всё. Сегодня же он хотел просто посмотреть на Игоря, потрогать его, поцеловать, но не трахать. Поэтому, взглянув на вратаря и увидев, как тот подушечками пальцев медленно гладит широкую резинку трусов, Тёма без раздумий стянул с него бельё. Оказавшийся полностью голым Игорь стыдливо прикрыл глаза, пытаясь слиться с постелью. - Так ты не принцесса! Обманывал меня, да? – неловкость так душила, что Дзюба решил пошутить, – ради благой цели, конечно. Он вдруг почувствовал, что если ничего не скажет, то просто сгорит на месте и превратится в горстку пепла. Обнажённый вратарь, скованный смущением на его кровати, был потрясающим. - Господи, просто заткнись, идиот! – Акинфеев закрыл лицо ладонями и сдвинул ноги, чтобы скрыть наготу. – Выключи свет! – парень и не думал, что с Артёмом будет как-то иначе, болтливый форвард никогда не затыкался. Но думать и предполагать – это одно, а вот получить ожидаемое в реальности – совершенно другое. Любые слова в тот момент показались бы ему смущающими, потому что впервые лежать без белья перед любимым человеком всегда непросто. Даже если вы с ним одного пола. - Сейчас. Дай хоть посмотреть на тебя. – голодным взглядом Артём прошёлся по груди друга, животу, бедренным косточкам и остановился, отведя глаза. Да, Дзюба тоже имел свойство смущаться, хотя порой и казалось, что броня слишком уж крепка и непробиваема. Его Игорь был таким же как тот, на фотографии. Только прикоснувшись к фотографии не почувствуешь ничего, даже если подключишь фантазию. А к реальному Акинфееву можно было и не прикасаться, мозг уже такого понарисовал, хоть плачь. Тёма, вопреки собственному желанию остаться в трусах, резко снял их и запрыгнул на кровать к Игорю, чтобы тот не чувствовал себя ущемлённым, ведь всё должно было быть по-честному. – Ты меня боишься? – вкрадчиво спросил Артём, поцеловав его плечо. Вздохнувший от тяжелого сплетения чувств Игорь отнял одну ладонь от лица и посмотрел на Дзюбу. Тот увлечённо рассматривал его живот, перепрыгивая пальцами от одной родинки к другой, словно считая их, и старался не слишком пялиться на эрегированный член. - Нет. – Акинфеев покосился на тело лежащего рядом парня и проследил за ходом его руки. Он-то думал, что Артём начнёт бессовестно лапать его, прижмёт к кровати и закусает до полусмерти, но тот, обогнув паховую зону, лишь прошёлся пальцами по бедру и поднял глаза на Игоря. - Ты очень красивый. – прижав парня к себе, Дзюба с улыбкой прильнул к его губам и впутал вратаря в осторожный поцелуй. Какое-то время Игорь следовал за движениями парня, поддаваясь, пропуская его в свой рот и шумно вздыхая от зубов, смыкавшихся на его нижней губе, но сам почти бездействовал. Напор Артёма сшибал с ног, и хорошо, что они лежали на кровати. Широкая ладонь Дзюбы спустилась на поясницу вратаря и легонько сжала его задницу. Форвард сам не понял, как это сделал, увлёкся просто. Но несмотря на спонтанность этого движения, оно смогло пробудить растворившегося в плавных прикосновениях Игоря. Наплевав на свой страх, он прикоснулся к прессу Тёмы ладонью и размашисто провёл ею до самого низа, зацепив кончиками пальцев чувствительную головку. – Потише, Игорёк. – Артём хохотнул, но не дал ему довести движение до конца, переплетя свои пальцы с Игоревыми и продолжив осыпать его поцелуями. Неудовлетворённый собственной попыткой сдвинуть «невинность» с мёртвой точки Акинфеев начал строить теории в голове. Чего добивался Дзюба? Почему не давал прикасаться к себе и не трогал там сам? Мыслительный процесс так занял Игоря, он в какой-то момент даже отвечать на поцелуй перестал, распахнув глаза и замерев под опытными губами Тёмы. Форвард, почувствовав неладное, остановился и внимательно посмотрел на друга. - Артём. – они лежали лицом друг к другу, а благодаря невыключенной лампе Акинфеев мог видеть масляные глаза и покрасневшие губы Дзюбы. - Мм? – о большем Артём даже мечтать не мог – рядом с ним лежал именно тот, кого он на протяжении двух месяцев ежедневно представлял в этой кровати. - Дальше что? – Игорь спросил напрямую. - Ничего? – улыбка на губах Артёма и дрогнувшие в недоумении плечи толкнули Акинфеева к отчаянным мерам. - Как? – муркнул вратарь и вновь потянулся к члену форварда, невзначай качнув бёдрами и пройдясь собственным возбуждением по бедру Артёма. - Игорь, убери руки. – Дзюба вдруг приобрёл вид серьёзный и почти пугающий, чем даже обескуражил Игоря. – Не надо. - Ты уедешь завтра. – настойчиво выпалил Акинфеев, выпутывая свои пальцы из плена руки друга. Вратарю показалось, что этой фразы достаточно для оправдания всех его действий, только вот Тёма с недоверием в глазах посмотрел на него и моргнул удивлённо. - И что? Это значит, что нам надо сейчас потрахаться? – безапелляционно спросил форвард, перехватив запястье Игоря и поцеловав его чуть обветренные костяшки. Выбирать более мягкие слова в данной ситуации Дзюба не стал, все мысли занимал клещом вцепившийся в него Акинфеев, который бессовестно провоцировал на секс. Сколько бы Артём не старался выглядеть расслабленным, тело не слушалось. Оно кричало, что нужно сейчас дать Игорю нарваться, вот просто необходимо позволить парню проявить инициативу. Дать ему погладить себя там, где он хочет, разрешить поцеловать, спуститься вниз к члену и устроиться между ног Дзюбы за каким-нибудь интересным занятием. Тогда Артём бы даже предъявить себе ничего не смог, он-то ведь, как честный человек, старался оградить вратаря от ненужного сейчас резкого перехода с одного уровня отношений на другой. Форвард прекрасно понимал, что если Игорь продолжит свои поползновения, то этот вечер он закончит в горизонтальном положении с задранными к потолку пятками. Призвав силу воли и здравомыслие, Тёма продолжал бороться с самим собой и желаниями, которые нашёптывали всякие пошлости и толкали на глупости. - Ну… Я думал, что… – сбитый с толку вратарь покраснел, почувствовав себя несправедливо отвергнутым. Он же знал, что Артём хочет того же, чего и он. Это не было актом благотворительности, отнюдь. Гормоны кипятили кровь у подростков одинаково. Поэтому Акинфеев с уверенностью мог сказать, что он тоже хочет. И давно уже готов целиком и полностью отдать себя на растерзание Дзюбе. Связавшись с непутёвым хулиганистым форвардом, Игорь стал жить по правилу «Лучше сделать и жалеть, чем страдать от того, что не сделал», поэтому истребив все сомнения, вратарь намеревался идти до конца. - Нет. – буркнул Дзюба и нелепо чмокнул Акинфеева в висок. - Почему? – упрямство Игоря начало доводить форварда до белой горячки, адекватно ответить на его вопрос он, конечно, затруднялся. Наверное, потому, что Артём сам не знал ответа. «Я не хочу с тобой спать, потому что…» – на этом фраза в голове Дзюбы заканчивалась и никакого продолжения не следовало. В отношениях с девушками Тёма от кровати никогда не отказывался, зачастую даже сам напрашивался, с Игорем же изначально всё было иначе. Он вёл себя непредсказуемо, редко получалось предугадать его реакцию на тот или иной раздражитель. А редкие выходящие за грани разумного выходки Акинфеева порой нехило пугали привыкшего не удивляться Дзюбу. В какой-нибудь обыденной ситуации, например, во время самостоятельной на уроке биологии Игорь мог одним ёмким словом заставить Тёму ощутить сухой жар и тяжесть в штанах. Поэтому логичным было бы, лёжа в кровати, ожидать от Акинфеева всего, чего угодно, но только не откровенных домогательств. - Потому что. – услышав банальщину в исполнении Дзюбы, Игорь фыркнул и, закатив глаза, ловко оседлал парня. Тот даже ахнул от неожиданности. Несмотря на то, что они уже тысячу раз видели друг друга обнажёнными, – что происходило исключительно в раздевалке спорткомплекса, – возможности так почувствовать все изгибы чужого тела у них еще не было. Даже когда они спали в одной кровати, прижаться друг к другу полностью мешало нижнее бельё. Теперь же, когда Артём, оказавшийся внизу, увидел Игоря верхом на себе и прикоснулся к скрытому ранее чувствительному месту, в его висках барабанной дробью запульсировала кровь, а сердце забилось куда-то в горло и принялось стучать испуганно, разрывая вздохи. Виновник Тёминого смущения наездником сидел на его бёдрах и стремительно краснел. До Акинфеева дошло, что он сделал, только тогда, когда руки Артёма, не слушая отчаянных писков отодвинутого на второй план разума, поползли по его коленям вверх и подняли все тонкие волоски на теле вратаря дыбом. Чуть приоткрыв рот, чтобы было легче дышать, Игорь подался вперёд и сорвал неосторожным движением тихий стон с губ ошарашенного Артёма. Побледневший и округливший свои ясные глаза он почти незаметно вздрогнул, когда Акинфеев скользнул по его напряжённому члену. - Игорь. – на выдохе произнёс Дзюба с мольбой. Искушение подмять под себя заигравшегося вратаря нарастало, Тёма прекрасно понимал, насколько это позволяла ситуация, что потом остановиться будет практически нереально, даже если он сам этого захочет. Томление в паху становилось уже почти болезненным и требовало хотя бы какого-нибудь более или менее долгого прикосновения. Наплевав на придуманный им самим запрет, Артём приподнял таз и толкнулся вверх. Ведь один разок-то можно, ну, так, чтобы потом вспоминать одинокими вечерами и греться от тепла собственной руки. У Игоря, смотревшего на него сверху-вниз, были тонкие выразительные ключицы и молочно-белая кожа, на которой выделялись только маленькие тёмные родинки и соски. Спокойствие, спрятавшееся на лице вратаря, было обманчивым. Лишь его глаза – блестящие, до ужаса смелые и бесконечно любящие – показывали форварду всё и сразу. Они словно говорили Артёму, что страх неуместен, когда желание обоюдно. Дрожь в пальцах Тёмы перешла в неприятное покалывание, которое не чувствовалось только при контакте с кожей Игоря. Дав себе еще одно послабление и сорвав тем самым очередной замок с клетки со страшным зверем – Желанием, Дзюба переложил ладони на ягодицы Акинфеева и сжал их требовательно. Акинфеев был вполне доволен своим положением и даже порадовался, когда Тёма, подтянув его еще ближе, усилил контакт с пылающей кожей. Но приятное помутнение, вызванное Игорем, прошло быстро. Форвард одёрнул себя, напомнив, что так вообще-то нельзя, ведь он, на минуточку, сам себе обещал, что не доведёт прощальный вечер до тупого траха. Перестав распалять и себя и Игоря почём зря, Артём невинно сложил лапки на икрах парня и погладил крепкие мышцы, уже позже поняв, что сделал это зря. В Игоре заводило абсолютно всё. Даже если бы он прикоснулся к мизинцу Акинфеева, пульсация в паху не прекратилась бы, а только усилилась. Сосредоточенный Игорь с присущей ему серьёзностью исследовал взглядом каждый уголок открывшегося ему тела Тёмы и пытался запомнить эту немыслимую картинку. Он имел вполне конкретные намерения относительно форварда, поэтому, возвышаясь над ним, Игорь смиренно ждал, когда тот привыкнет к новому и отпустит себя. У Дзюбы бегали глаза, несмотря на то, что несколько минут назад он откровенно балагурил и смеялся над ситуацией, расслабляя Акинфеева, теперь же ему, прижатому к кровати вратарём, самому требовалось что-то отвлекающее. Могучий форвард был похож на запуганного кролика, загнанного в угол клетки свирепым серым волком. В полутьме Игорь казался каким-то фантастическим, нереальным. А то, что он вытворял, вообще было из разряда «необъяснимо, но факт». Тёме сложно было понять, почему Акинфеев именно в этот вечер вёл себя так раскрепощённо и даже властно. Ведь ночей будет еще столько, зачем расставаться на этой ноте? Не выдержав медлительности в принятии решений, характерной для Артёма, Игорь сделал бёдрами продольное движение и опустил свою трясущуюся руку на член Дзюбы. Задохнувшись собственными эмоциями, сжавшими лёгкие, Тёма категорически отказался посмотреть на то место, где их с Игорем тела соприкасались, хотя очень этого хотел. Он бы смог, если бы не свет, который продуманный Акинфеев еще в самом начале попросил отключить. Нужно было попросить вратаря, чтобы остановился, прекратил и не дурил. Но губы форварда отказывались шевелиться, а во рту пересохло, поэтому каждое невысказанное слово оседало сухой болью в районе гланд. Так же молча, вратарь обхватил рукой и себя, прикоснувшись к горячему Артёму тонкой кожей, покрытой нитями вен, и, шумно вздохнув, стиснул зубы. Простое касание. Ничего особенного. Но так горячо и больно от нетерпения ему еще не было никогда. - Блять. – выгнув спину в нежелании разрывать контакт, прошипел Тёма. Парень не отвернулся, когда Игорь склонился над ним и тягуче поцеловал, продолжая рукой ласкать их обоих разом. – Хватит. – прямо в губы другу произнёс Дзюба, но вратарь ослушался, сжав пальцы сильнее и уткнувшись носом за ухо Артёма. Они были рядом. Двигались вместе. Дышали одним воздухом. – Акинфеев, ты чё себя так ведёшь? – шутливо спросил Тёма, хотя в сбившемся на шёпот голосе сквозила нервозность. Он боялся, что отпустит тормоза и навредит Игорю по незнанию. Всё-таки первый опыт – пусть даже такой – это всегда лотерея, никогда не знаешь, выиграешь ты или проиграешь. Дзюба шестым чувством понимал, что еще не готов. – Перестань. – резко ссадив Акинфеева с себя на кровать, форвард вскочил на ноги и отошёл к окну. Лампа, что стояла на столе, погасла, окунув парней в вязкую темноту. Страсть, пытавшаяся вырваться наружу, металась по груди Тёмы взбесившимся львом и не находила выхода. Разрывая в клочья все отговорки Артёма, все его оправдания и здравые мысли, лев внутри него требовал только одного – Игоря. Игоря, который рассеянно смотрел в спину Тёме и ждал объяснений. Игоря, который в общем-то мог обидеться и уйти, но послушно ждал, когда с ним заговорят, списывая поведение форварда на психологически сложный переход с девочек на мальчика. Игоря, любовь которого лесным пожаром выжгла всё сердце Дзюбы. - Ты не хочешь? – глухо поинтересовался Акинфеев, поставив подушку вертикально, и привалился к ней спиной. - А не видно, блять? – со смешком Тёма повернулся к другу и глазами указал вниз. Теперь, когда ночь пробралась в спальню, Игорь мог смотреть на Артёма без смущения. И его не заботило, что в комнате всё еще было достаточно светло и любое движение его глаз было заметно. Дзюба не смущался наготы, также решив, что во тьме ночной ни хрена не видно. Бессовестно ошибившись в этом. - В чём дело тогда? - Да ни в чём. Просто давай не будем, Игорёк. – заломив свои руки за спину, попросил Тёма и склонил голову набок. - Презервативы купить забыл? – диким котом Игорь бесшумно соскочил с кровати и моментально оказался рядом с другом. Его рука вновь оказалась внизу живота Артёма и решительно прошлась по возбуждению. У того перед глазами всё затуманилось от грубоватого, но приятного прикосновения. Да и сам Игорь, вжавшись пахом в бедро друга, едва сдержал стон облегчения. – У меня есть. - Ч-чё? Чё ты сказал? – Дзюба вылупил свои глаза-озёра и придержал Акинфеева за плечи. Внезапное откровение чуть не повалило Тёму на пол – Игорь готовился! Он шёл к другу не для ночёвки, а для секса, даже не постеснялся сходить за презервативами. Артём похолодел, причем не только снаружи, но и внутри. По желудку к ногам пробежал щиплющий морозец. - Презервативы говорю в рюкзаке. Смазка там же. – говоря так, будто ничего странного не происходит, Игорь улыбнулся. - Ты сам купил? – всё еще не веря своим ушам, Дзюба решил переспросить – вдруг показалось? - Нет, блять, маму просил. Дзюба, ты что тормозишь сегодня? – почти ласково спросил Игорь и, обхватив шею друга, приблизил его лицо к своему. – Пошли. - Стой. – избежав поцелуя, сказал Артём, но от второго увернуться уже не смог. – Игорь, не дразни. – он покорно шёл за пятящимся к кровати Игорем и уже не понимал, где правильно, а где неправильно. Обстоятельства были явно на стороне заведённого Акинфеева. А попытки форварда избежать раннего секса сыпались карточными домиками. Уронив Артёма на кровать, Игорь быстро метнулся к своим вещам и выудил из рюкзака небольшой флакон смазки и пачку «Дюрекса». Окостеневший на постели Дзюба закрыл глаза ладонью, догадавшись, что только что за него всё решили. Закрытый презерватив приземлился на его живот, Акинфеев открыл смазку. – Остановись, блять! – выхватив из рук друга бутылочку, Тёма утянул его на себя. Ситуация нервировала настолько, что Артём не мог совладать с самим собой. Он хотел остановить Игоря, но вместо этого открыл клетку и выпустил голодного зверя на свободу. Прижав вратаря к мягкому одеялу спиной, форвард коленом развёл его ноги в стороны и навис сверху. Шея Акинфеева загорелась от жгучего укуса, а руки оказались скованными хваткой Тёмы. Кончиками пальцев Артём прикоснулся к члену Игоря, при этом не сводя изучающего взгляда с лица вратаря. Тот, что лежал снизу, вынес эту пытку с достоинством, даже звука не произнёс, только выдохнул рвано и бёдрами дёрнул. Акинфеев был готов ко всему. И он никогда не скажет другу о том, что сделал перед тем, как прийти к нему в гости. В темноте были заметны расширившиеся зрачки Артёма. Видя, как приглашающе разведены ноги Игоря, он замешкался. «Другого шанса может и не быть», – пронеслось в голове форварда. Словно сам Асмодей толкал его к глупости, заставляя вспомнить, куда он отбросил презерватив. Впрочем, ничего сложного в том, чтобы выполнить просьбу своей тёмной стороны, не было. Необходимые атрибуты, принесённые Игорем, помогли бы справиться и с первоначальной болью, и с другими разнообразными смущающими факторами. Да и горячий Игорь под ним извивался, требуя ласки и показывая, что полностью готов. Но Артём не спешил доставать с пола обронённый пакетик. «Это же Игорь! Как я с ним…? Как его вообще можно…?» – пробудившийся разум сбивчиво затараторил, стараясь отговорить Дзюбу от необдуманного шага. - Передумал? – спросил Игорь, заметив задумчивость и страх на лице форварда. Стыд накрыл Акинфеева сухой лавиной. Ему стало неприятно от того, как он предлагал себя и навязывался. И Артём еще как назло медлил с ответом. - Да. – сорвалось с губ Тёмы. – То есть, нет. – Дзюба отпустил руки вратаря и лёг рядом с ним. Заинтригованный дальнейшим Акинфеев повёл бровью. – Садись. – форвард хлопнул ладонью по своим бёдрам. - Но… – махнув рукой в сторону, вратарь не договорил. Игорь не хотел так, без подручных средств. Ведь судя по описаниям на разнообразных форумах анальный секс – на первых порах вещь очень болезненная. Тёма решил, что из двух зол надо выбирать меньшую, пока Игорь сам не изнасиловал его в порыве страсти. - Нет, просто сядь. – оказавшийся сверху Акинфеев сначала не понял, чего от него хотят, но почувствовав тёплую ладонь Тёмы на своём члене, догадался. Отзеркалив действие друга, Игорь неуверенно провел пальцами по всей длине и посмотрел в глаза Дзюбе. – Продолжай. – хриплый шёпот раздался прямо у рта Игоря, притянутого для поцелуя. – Мы еще увидимся, Игорь. – двигая ладонью, сбивчиво пообещал форвард. – Потом еще бегать от меня будешь. – мокрыми губами Дзюба закрыл рот друга, так и не дав возмутиться. Прощаться, а уж тем более расставаться с Акинфеевым этой ночью Артём явно не собирался, пророча им совместное будущее, в котором их ждёт еще множество горячих ночей, громких стонов и головокружительных оргазмов. - Так тупо, да? – лёжа на спине, спросил Дзюба. Игорь устроился на его плече, прижавшись щекой к горячей груди парня, он размеренными движениями гладил безволосый живот Артёма. - Что? – тело, налитое сладкой усталостью, требовало сна, но Акинфеев запрещал себе эту роскошь, каждый раз при проявлении слабости напоминая себе о том, что эта ночь для них двоих, возможно, вообще последняя. Спать такой ночью – последнее дело. - Ну... мы? – Артём задумчиво провёл пальцами по волосам Игоря, согнув руку в локте. Расслабленный форвард нежно чмокнул друга в лоб и вздохнул, пожалев о годах, прошедших в обоюдной ненависти и драках. Если бы он только знал, если бы он тогда разглядел какой на самом деле Акинфеев замечательный, разве бы стал его бить? Судьба странно шутила – сначала подарив прекрасные отношения, а потом вынудив Артёма сбежать от них в другой город. Чего она добивалась? Проверяла парней на прочность? Их чувства? Или выдержку самого Тёмы? А, может быть, просто бездумно исполняла его желания, не зная, чем дело кончится? Никто этого не знал, да и возможно ли знать о дорогах, уготованных человеку? Серьёзной ошибкой Дзюбы было то, что он размышлял о прошлом, вновь отодвигая настоящее. Вместо того, чтобы порадоваться тому, что в его жизни есть надежная и крепкая любовь, он чувствовал сожаление, коря себя за упущенные годы. - Наверное. – поёжившись, Игорь прижался ближе, закинув ногу на Артёма. Свернувшийся в комочек Акинфеев не думал ровным счётом ни о чём, он всё еще крутил в голове недавние сцены и просто был счастлив. Счастлив не от близости, случившейся на этой самой кровати, такие мелочи вряд ли способны по-настоящему осчастливить кого-то. Вратарь имел возможность прикасаться к любимому человеку, целовать его, говорить с ним и от этого в его душе разливались медовые реки. И не важно было, что до рассвета оставалось не так много времени, не важно, что вот-вот города разорвут их расстоянием. Единственным, что имело огромное значение и для Игоря, и для Артёма, – была любовь. Наивные, еще такие несмелые в своих чувствах мальчишки нисколько не сомневались в её наличии. Чувствуя необычайный прилив нежности, Акинфеев вновь и вновь прикладывался губами к коже парня, что лежал рядом. Дзюба блаженно прикрыл глаза. - И почему сейчас, блять?! Почему не два года назад хотя бы? – вернувшись к волнующей его проблеме несправедливости, Тёма всплеснул рукой, зацепившись мизинцем за одеяло. - Что изменилось бы? - Да всё! – не имея никаких объяснений, Артём решил обобщить. Завозившийся рядом с ним Игорь перевернулся на живот и взглянул на него серьёзно. - Ну, например? – вратарю стало интересно, каким Дзюба видел их альтернативное прошлое, где осознание, что они друг другу нужны, пришло немножко раньше. - Хватит докапываться, принцесса. – лениво фыркнул Тёма, но не вынес тяжёлого взгляда Акинфеева и продолжил. – Всё бы изменилось, ёпт. Мы бы другими были уже. - Ага. Про нас бы вся школа узнала и нас бы камнями закидали. – здравое замечание Игоря возмутило форварда сильнее, чем несправедливость времени. Насупившись, Дзюба поджал уголок губ от недовольства. - Зато теперь охереть, как хорошо! Я уезжаю, ты остаешься! Лучший вариант, блять! – судя по тому, что говорил Артём, Игорь сделал вывод, что тому лучше быть забитым камнями, чем расставаться, не начав даже встречаться в полную силу. Это необычное умозаключение стало маленькой ложкой мёда в бочку с дёгтем. - Значит, так надо. - Это же не навсегда, да, Игорь? Мы же не расстаёмся? - Конечно, нет. – невесело проговорил Акинфеев, зная, что соврал. Ему почему-то казалось, что Артём, уехав в стольный град, больше никогда не вернётся, за новыми заботами забудется и влюблённость, и дружба. Но для успокоения форварда Игорь сказал то, что от него хотели услышать. Смирившийся с обстоятельствами Акинфеев мог бы зудеть и ныть о своей печальной участи, но делать этого вратарь, конечно, не стал. Он не просил Тёму остаться, понимая, что будь он на месте Дзюбы – поступил бы так же. Минуты тишины тянулись тёмной смолой, клейкой, способной затянуть в свой омут тьмы, если прямо сейчас не разлепить губ и не сказать ничего. Игорь вновь вернулся на своё место на плече друга, а Артём погладил парня по подбородку, спустился ниже, очертив пальцем кадык, ямочку между ключицами. Всё было опутано паутиной грусти, перемешанной с терпкой влюбленностью. Они не плакали, как бывает в мелодраматических сериалах, не занимались страстным сексом и ничего не планировали на будущее. Им было хорошо рядом, песок на часах ночи постепенно убывал. - Игорь. Я не хочу ехать. – шёпотом произнёс Дзюба, прижав парня ближе, словно желая защитить его от чего-то. Или забрать с собой навсегда. - Всё будет хорошо, Тём. – тем же шёпотом отозвался Акинфеев и, взяв ладонь форварда, положил её на свою щеку с улыбкой. – У тебя получится. - Переезжай в Питер после школы, а? – загоревшиеся новой бредовой идеей глаза сверкнули искрами. - Ну да, конечно. – с неподдельной грустью сказал Игорь и задумался. - А чё? Закончишь и поступай там куда-нибудь. Я к тому времени себе квартиру куплю, или снимать буду, а ты со мной будешь жить. – «Ты к тому времени не только квартиру купишь, но и жену себе заведёшь», – подумал вратарь и решил, что этой темы нужно коснуться именно сейчас, чтобы не чувствовать себя ни обманутым, ни виноватым. Буйные ветры в голове Дзюбы никогда не стихали, поэтому лучше договориться обо всём на берегу, чем утонуть на середине реки из-за недопонимания. - Тём, послушай меня. – начал он неуверенно, Артём даже глазами похлопал, не сообразив, что настало время серьёзных разговоров. – Ты уезжаешь. И, если вдруг ты… тебе понравится кто-то другой, то… я… - Заткнись. – грубо бросил Тёма, дёрнувшись от злости, и покосился на друга. – И даже, блять, не говори мне про это! Никогда! – всё его тело словно пульсировало – слова Игоря сильно задели Артёма. Во-первых, обидело недоверие, Акинфеев почему-то допускал только вариант загула Дзюбы, в себе он был очень даже уверен. Во-вторых, взбесило самопожертвование, с которым Игорь готов был принять измену и уступить место чужому человеку. Во время ссоры Тёма жил под его подъездом, а он вот так легко готов был подарить своего возлюбленного кому-то другому. Игорь же видел всё по-другому. Не было в его словах самопожертвования. Он говорил исключительно о честности и взаимоуважении. Походы налево парень терпеть бы не стал. Но экспрессивный Дзюба не дал ему договорить, обидевшись на собственный домысел. Закрыв глаза, Акинфеев крепко обхватил руками и ногами Тёму и с опозданием сказал то, чего еще никому и никогда не говорил вслух. - Я очень тебя люблю. – покрасневший от смущения он почувствовал, как внутри всё похолодело от страха. Игорь вспомнил тот день, когда Артём признался в своих чувствах, теперь-то он прекрасно понимал волнение и обрывочную речь форварда. Говорить о настоящей любви всегда сложно, даже когда ты уверен во взаимности. - Господи, Игорь. – не поверив своим ушам, Тёма заглянул в лицо друга и прижал к себе его голову, зажмурившись. Останься в Артёме хотя бы небольшая горстка сил, он обязательно бы пошутил про растаявшую снежную королеву, но было не до шуток. Доверие, заработанное потом и кровью, дало свои плоды. Игорь любил его.***
Вокзалы шумные и людные. Почти всегда там пахнет дешёвой едой и дорогой. Люди снуют туда-сюда с чемоданами – кто-то с маленькими, кто-то с большими. Кричат дети, ругаются взрослые, охранники хмурятся, а кассирши, выходя из себя, закатывают глаза. Вокзалы всегда к расставанию. Рядом с Артёмом, мелко перебирая ногами и придерживая сына под руку, шла его мама. Галантный Акинфеев вызвался донести её небольшую дорожную сумочку, а Тёма, хоть и шагал рядом с ними, совершенно отсутствовал. Воспоминания о вчерашнем кружились над ним чёрными бабочками, злыми и беспощадными, пробиравшимися под кожу, кусающими страдающее сердце. Он до сих пор не мог поверить, что буквально через час Москва и вся прошлая жизнь останется позади. Рельсы отдалят его и от Игоря, и от Сашки, и от всего того, что в последнее время обрело колоссальный смысл. Изредка что-то спрашивая, Светлана оглядывалась по сторонам, будто искала кого-то. Утренний скандал с мужем немного выбил её из колеи, но появившийся на пороге кухни Артём быстро рассеял все сомнения женщины. Помня о том, что сама она попала в авиацию по упрямой воле строгих родителей, Светлана решила несмотря ни на что помочь сыну реализовать мечты, пусть и ценой треснувших отношений с мужем. Всю ночь Игорь провёл в объятьях Тёмы, хотя назвать ночью те жалкие два часа, что они проспали, было бы неправильно. Зимняя темнота показалась парням коротким солнечным затмением. Акинфеев спал плохо, ему то и дело мерещилось, что предательский будильник прозвонит и разлучит их с Артёмом навсегда. Подлая мысль о переводе часов всё-таки посетила голову вратаря, но претвориться в реальность не смогла. Пробуждение было неизбежным, во-первых, потому что мать Дзюбы решительно настроилась на поездку в Петербург и проспать мальчишкам не позволила бы, а, во-вторых, потому что Игорь был слишком совестливым и не мог так бессердечно обойтись с Тёмой. Так они и проспали под одним узким одеялом до самого будильника, а утром долго лежали, обнявшись, и молчали, пока мягкий стук Светланы в дверь не напомнил им, что до поезда осталось совсем немного времени. Вышедшее солнце нисколько не грело, утро выдалось достаточно холодным и ветреным. Укутанный, как на зимовку, Кокорин шёл следом за Федей и компанией, боясь, что не справится с эмоциями и пустит скупую мужскую слезу. Вопреки тому, что Саша был бесконечно рад за друга, отъезд Дзюбы не мог восприниматься им как праздник, потому что отпускать его в чужой город Сашка не хотел, не хотел оставаться один. Хоть Смолов и занял почти всё свободное время форварда, Артём по-прежнему был дорог ему и необходим. Дзюба за эти совместно проведённые годы практически стал братом для него, братом, который готов был в клочки разорвать за любимого друга, который, не обращая внимания на погодные условия, собственные дела и недовольство Сашиных родителей, мог прийти и утащить парня гулять просто, потому что тот загрустил. Конечно, они продолжали быть лучшими друзьями, переезд ничего не менял, и Кокорин имел возможность названивать ему хоть по тысяче раз в день, благо телефонная связь и интернет очень развились в последние годы. Только одного он опасался – Артём мог просто не захотеть тащить старых друзей в новую жизнь. Ребята глупыми не были и понимали, что скоро всё переменится, Дзюба выпорхнет в большую жизнь и будет рваться к первому составу «Зенита», Игорь продолжит обучение в каком-нибудь первоклассном вузе, Сашка с Федей, в тайне от родителей договорившиеся уехать в Краснодар, соберут вещи и поедут покорять Кубань. О том, что дружба разрушится и они станут друг другу чужими, Кокорин старался не думать, считая, что лучше наивно ждать хорошего, чем расстраиваться заранее. Через десять минут подтянулись чуть ли не все одноклассники, Черчесов и ребята из команды, у которых с Артёмом были хорошие отношения. Парни тут же окружили Дзюбу, кто-то причитал, сокрушаясь об его отъезде, кто-то вспоминал смешные проделки форварда, а кто-то молча стоял, слушая общий гомон. Станислав Саламович подошёл к Светлане и кивнул в сторону, прося женщину оторваться от сына и поговорить немного с ним. Она лишь вежливо кивнула и направилась за тренером. Выражаясь простым и понятным языком, Черчесов заставил её гордиться Артёмом, да так, что в какой-то момент мать Дзюбы даже всхлипнула, еще раз осознав свои ошибки. Участливый Станислав Саламович говорил долго, советовал что-то, предлагал в случае возникновения трудностей связаться с его сестрой, но Светлана смотрела на улыбавшегося через силу Тёму и уже мало что слышала. Женщина с ужасом поняла, как много потеряла. В матерящейся толпе мальчишек находилось несколько девочек, среди которых была и Кристина. Вообще-то еще вчера она не собиралась ехать на вокзал, чтобы проститься с другом, ведь он совсем забыл о ней и прервал общение. Только вот чувства, – первая любовь, неугасавшая несмотря ни на что, – всё же вытолкали девушку из дома и отправили к Артёму. Стоя среди галдящих парней, она едва сдерживала слёзы. Оттеснив Тёмку от провожавших, Кристина порывисто обняла его и всё-таки расплакалась. - Ты хоть звони, Тём, ладно? - Конечно, сестрёнка. – Дзюба склонился над ней и приобнял покрепче. – Чего ты? Плачешь что ли? – для него было удивительным, что кого-то так сильно трогает его отъезд. Девушка всхлипывала и шумно дышала в грудь Тёмы, продолжая сжимать его руками. В куртку форварда впитывались солёные девичьи слёзы. – Сейчас тушь потечёт, Крис. – шутливо брякнул Артём, но, поняв, что останавливаться Кристина не собирается, выдохнул и погладил её по голове. – Ох, рыдальница моя. Не плачь, сестрёнка. Я ж приеду, ёпт! – Тёма скользнул взглядом по Игорю, с которым болтал нервно переминавшийся с ноги на ногу Сашка. - Я буду скучать по тебе. – дрожащим голосом произнесла она и отошла, выпустив друга из объятий. - Я тоже, Крис. Следующим на очереди прощаться был Кокорин. Тот, не чувствуя ног, подошёл к Артёму и, посмотрев на него несколько секунд, бросился обниматься. Именно бросился – налетел вихрем, чуть не сшибив форварда с ног. Дзюба грустно засмеялся, но обнял в ответ, чувствуя то же, что и Саша – общую печаль. Где он еще найдёт такого друга, как Кокорин? Да нигде! Кто придёт к нему среди ночи с выпивкой и шпротами? Кто будет звонить и по семь раз в день узнавать, как его дела? Кто поймёт его в любой ситуации и никогда не осудит? Саша – прекрасный друг, Артём был в этом уверен. Терять связь с ним не хотелось, поэтому Дзюба пообещал себе во что бы то ни стало хотя бы два раза в неделю звонить Кокоре и болтать с ним обо всём на свете. Вжавшись в грудь друга, Кокорин что-то бубнил, просил приезжать, звонить и не творить хуйни без причины. Слушая нравоучения – и откуда он нахватался, от Смолова, не иначе, – Тёма гладил его по голове и "угукал" изредка. - Всё, давай, Дзю. Вали. – грустно произнес Саша, оттолкнувшись от друга. Он в бессилии поджал губы, не зная, что ещё сказать на прощание. Самое главное Артём и так знал, а растравливать душу воспоминаниями о совместных подвигах было себе дороже. - Смолова не обижай. – с улыбкой попросил Артём и щёлкнул друга по вздёрнутому носу. Ему было плохо, как и Кокорину, но показывать это другу Дзюба не хотел, чтобы не превращать свои проводы в подобие похорон. Он чувствовал, что всё только начинается, поэтому с открытым сердцем намеревался уехать в Питер. Чтобы заниматься тем, что любил, чтобы потом притащить за собой и Игоря, и Сашку и даже, наверное, Смолова, куда же теперь без него. - Обидишь его. – хмыкнул Саша и обернулся в сторону Игоря, уперевшегося взглядом в серебристые рельсы. – Присмотреть за твоей принцессой? Вдруг обижать будут? - Кто его теперь будет обижать, я-то уезжаю? – почесав затылок, в шутку поинтересовался Тёма и подмигнул Сашке. - Всё получится, Дзю! Ещё в сборной сыграешь! – Саша протянул кулак другу, чтобы тот по нему стукнул, как бывало каждое утро на протяжении одиннадцати лет в школе. - Только вместе с тобой, Пятачок. – Дзюба ответил на жест Саши и хлопнул его по плечу. Так не хотелось расставаться, до зубного скрежета, до мокрых глаз, до неловких улыбок и нелепых неуместных движений. Питер встретит его одиночеством, и неизвестно, сможет ли Артём его побороть. - Ну всё, забились. – Саша искренне улыбнулся и ещё раз обнял друга. – Через четыре года нас не возьмут в сборную, а вот через восемь лет встретимся на чемпионате! – Кокорин, конечно, шутил, он и сам-то своим словам не верил, говорил только, чтобы широкую паузу закрыть. А вот Артём всерьез проникся фантастическим планом друга, в эту секунду у него родилась новая мечта. – Ладно, Дзю, удачи! Порви там всех! – пожав руку друга еще раз, Сашка поспешил к Смолову, который смотрел на парня с неприкрытой жалостью. Предусмотрительный Федя, чтобы не толкаться потом в толпе орущих пацанов, попрощался с Тёмой в числе первых, пожелав ему упорства и успехов на новом месте. Он не завидовал, зная, что и на его улице когда-нибудь перевернётся самосвал с пряниками. Наблюдавший со стороны за всеми объятьями и эмоциями друга Игорь до последнего не решался подойти к Артёму. Так и не дождавшись, Дзюба сделал эти несколько шагов сам, уже тогда, когда до отъезда оставалось около пяти минут. - Хоть обними меня на прощание, что ли? – несмело протянув руки вперёд, Артём прищурился и прикусил нижнюю губу. Наверное, если бы он не попросил, Акинфеев так и остался бы стоять в трех метрах от него. Боясь, что не сдержится и попросит Тёму остаться, вратарь как мог старался не сокращать расстояние. - А надо? – Игорь вяло улыбнулся. Он остался последним среди провожавших. Мама Артёма уже успела замерзнуть и потому скрылась в вагоне, оставив сына друзьям на растерзание. - Игорёк, обещай, что приедешь. – сцепив руки за спиной друга, прошептал Тёма. Контролировать голос становилось всё сложнее, он то дрожал, то пропадал вовсе. - Не могу. – так же тихо ответил Акинфеев. - Обещай. – настойчиво повторил форвард и склонил голову к щеке Игоря. Как бы не пытался вратарь уйти от этой близости, у него ничего не получилось. Дзюба держал крепко. Артёму было уже наплевать и на толпу народа на перроне, и на проводницу, потиравшую продрогшие пальцы, и на собственную мать, смотревшую на них из окошка. Тёма эгоистично хотел лишь одного – забрать Игоря с собой. Затащить в вагон и увезти. Но, к сожалению, жизнь – не романтическая мелодрама. Так не бывает. Парень чувствовал будто от него отрывают кусок, какую-то очень значимую часть, без которой жизнь потеряет все свои краски и радость. - Тём, давай не будем, а? – он совершил еще одну попытку прорыва, но снова безуспешную. - Я каждый день буду звонить. – в самое ухо прошептал форвард и быстро чмокнул друга в щеку. Все движения у Артёма выходили какими-то рваными и незавершенными. Он порывисто прижимал к себе вратаря, и так же резко отпускал его, чтобы вновь обнять, преданно заглянув в глаза. – И писать. - И я. – отозвался Акинфеев, подняв, наконец, на друга глаза. Всегда до глупости смелый Артём смотрел на Игоря и до чёртиков боялся увидеть в его ресницах слезы. Это было бы слишком. Тогда он и сам бы, наверное, не сдержался. Но взгляд Игоря был прямым и твердым его печальное настроение выдавали только сведённые в задумчивости брови и поджатые губы. Знал бы Артём, чего стоил парню этот самоконтроль. Внутри он кричал. Бился. Требовал остаться. Просил взять его с собой или убить прямо тут. Но вслух Акинфеев смог сказать лишь: – Иди. А я буду смотреть тебе в спину, – и добавил с горькой улыбкой, – как ты всегда делал. – вратарь протянул руку другу. Если бы они стояли не на вокзале, Тёма бы разревелся, как ребёнок, потерявшийся в супермаркете. Но он был взрослым мальчиком, поэтому позволить себе такую роскошь не мог. Проглотив все приторно-сентиментальные слова, Дзюба дёрнул губой и почесал кончик носа, по привычке. Рукопожатие вышло слишком крепким, Игорь даже подумал, что после него на руке останутся синяки. - Пока. – бросил форвард и, хлопнув парня по плечу, резко обернулся к ребятам. – Пока, пацаны! Приеду летом с мастер-классом! - Тебя до лета оттуда десять раз выгонят! – насмешливо крикнул Лунёв, потеснив близнецов. - Покажи там Питеру! – Рома улыбнулся и помахал парню. - Чтобы через полгода уже в основе играл! – увидев, что Сашка почти расклеился, Федя обнял его и прошептал на ухо что-то ободряющее. - Давай, сынок. Не подведи. – уже на входе в вагон Черчесов улыбнулся и по-отечески потрепал Артёма по волосам. Миллион раз Станислав Саламович просил себя не прикипать сердцем к своим воспитанникам, и миллион раз эта просьба срабатывала. Один Дзюба – упёртый, своевольный и безответственный – как-то смог запасть в душу тренера и вызвать у того желание безвозмездно помогать парню. Форвард слабо кивнул и, дурачась, отсалютовал тренеру правой рукой. – Поезд без тебя уйдёт! Езжай уже! - Сыграем еще! – бросил напоследок Дзюба и в последний раз не через стекло взглянул на Игоря, который молча смотрел на него с перрона. Мальчишки тоскливо замахали руками, Кокорин почесал глаза кулаком, пытаясь скрыть эмоции, Кристина уже не прятала слёз, утирая их тонким платочком. Ребята из команды засвистели, подняв ужасный шум и напугав проводницу. Женщина прикрикнула на «шпану» и запрыгнула в вагон. Поезд тронулся. Дзюба тут же нарисовался у окна и продолжил размахивать руками, как мельница, думая, что это поможет ему сдержать девчоночьи слёзы, которые так и лезли на глаза. Отойдя от края платформы, тренер подошёл к обнявшимся Смолову и Кокорину и положил руки им на плечи. - Скучно без него будет. – хрипло сказал Федя. - Вас бы, охламонов, куда-нибудь определить еще и можно на покой. – Черчесов погладил свои усы в задумчивости. – Ладно. Разберёмся. А где Акинфеев? – Станислав Саламович покрутил головой по сторонам, но среди провожавших так и не нашёл красно-синий шарф вратаря. Не оборачиваясь назад, Игорь медленно шёл к зданию вокзала. Он, чтобы никто не увидел его закушенной до боли губы, натянул шарф почти до самых глаз и сунул в карманы сжатые до побеления кулаки. Он шёл и не видел, как там, в вагоне, разрывалось на мелкие кровоточащие кусочки сердце Артёма, прислонившегося щекой к холодному стеклу. «Это не навсегда», – твердил форвард мысленно, – «Скоро он приедет и всё будет хорошо. Обязательно приедет». Светлана сидела на своём месте и озадаченно возилась в дамской сумочке, ища духи. Соседи по купе говорили о повышении пенсионной реформы и разворованной стране. Дзюба до последнего смотрел в окно, пока перрон вокзала не сменился одинокими столбами и пустыми рельсами. - Ушёл уже. – ответил Смолов, взглядом провожая хвост поезда. - А зачем он вам? – молчавший до этого Сашка вдруг очухался и вышел из транса. Шмыгнув носом, он с интересом уставился на Черчесова. - Поговорить с ним хочу. – решив, что Акинфеев не мог далеко уйти, тренер отправился на поиски беглеца. Вокзал продолжил жить своей жизнью. Толпа китайцев с разноцветными сумками промчалась к своему поезду, галдя. Женщина, торгующая пахнущими подсолнечным маслом пирожками, стояла возле скамейки. Уже через пару минут даже хвоста поезда до Петербурга не было видно. Механический голос объявил о прибытии мурманского состава на второй путь. Артём отправился за мечтой и вокзал не виноват в этом расставании.