Кроваво-красный

Сумрак в коридоре - нетронутый светом факелов, горевших далеко впереди, но прозрачный, позволяющий различать очертания приоткрытой двери в комнату Корнелия, где сгущалась темнота. Черная и густая, как смола, разлившаяся по полу... Еще шаг - и напряженное зрение уловило тусклый отблеск, от которого перехватывало дыхание, и ноги вдруг разом примерзли к полу, а тело, шатнувшись, оперлось рукой о шершавый камень стены. Темное и вязкое, лужей разлитое на полу - не темнота, не игра теней. Терис хотела крикнуть, но крик застыл в горле, лишая дыхания и заставляя глубоко втянуть воздух. Холодный, пропитанный тяжелым запахом крови и смерти. Острый железный запах и ползущее к ногам темное пятно - немой ответ на вопрос, после которого осталась только пустота, лишающая возможности шевельнуться. Еще мгновение назад можно было на что-то надеяться, куда-то бежать и уповать на милосердие Девятерых, сберегая отголоски чужой веры, а теперь - стоять, вдыхая запах крови, и смотреть, как разливается темное пятно, блестя на камнях. Ослепительной краснотой отразился факел, сгоняя покров темноты, милосердно скрывавшей кровь, быстрые шаги долетели до слуха, заставляя медленно поднять помутневший взгляд. Они пришли, выползли из своих укрытий, переждав, столпились в коридоре. Кто-то из женщин выдохнул, метнулась к лицу рука, и в тихом шепоте сожаление смешалось с облегчением. Телендрил. Что-то пробасил Гогрон, шипением отозвалась Очива, и снова тишина - минута молчания, в которой было больше замешательства и страха, чем скорби. Им страшно. Кому-то, может, и жаль Корнелия, но во всем этом сквозило облегчение, скрываемое не слишком старательно, ранящее, болезненное, заставляющее сжимать руки в кулаки от бессильной злости. Стоять и молчать, скрывая чувства, пытаясь не чувствовать запаха крови, и хранить застывшее выражение лица. Последнее не слишком сложно: все идущие на ум слова – сплошной крик ярости и страха, обвинение тех, кто свидетельствовал против Корнелия. И едва ли этот крик они пропустят мимо ушей. Из калейдоскопа цветных пятен складывались лица, ярким светом факелов обращенные в гротескные маски. Мрачное спокойствие - в алых глазах Очивы, отразивших лужу крови и пламя факела, зубастый рот Тейнавы скалился, но не в улыбке, а в напряженной гримасе. Безмолвно торжествовал М'Раадж-Дар, прижала ладонь к губам Телендрил - жест мимолетного сожаления, но не боли. Гогрон хмурился, зараженный ее настроением, и в его глубоко посаженных глазах отражалось медленное течение мыслей... Вдруг резко развернулся и зашагал прочь Винсент Вальтиери, зажимая рукой рот, и на его уподобившемся черепу лице Терис почудилась горечь пополам с обреченным спокойствием - неизменным детищем бессмертия. Альга и Харберт. Их не было, и при мысли о данмерке сердце пропустило удар, сжавшись не то от сочувствия к ней, не то от мысли о силе ее так и не сказанного слова. Она, может, даже не знала о преступлении Корнелия и не имела возможности вступиться, если доводы информатора Черной Руки что-то значили бы на суде. - Я всегда знала, что он навлечет Ярость Ситиса и Девять его не спасут, - Антуанетта Мари выдавила изломанную напряжением усмешку. Угода ли самолюбию, порожденному убежденностью в своей прозорливости, попытка ли словами развеять гнетущее молчание - все равно. «Мари была против, Очива и Тейнава, Раадж»… - несмолкаемым эхом звучали недавно сказанные слова Корнелия, все глубже врезаясь в память. Неприязнь к Мари, дремавшая где-то внутри уже давно, переродилась в ненависть, тут же загнанную в дальний угол сознания. Желание схватить за нож, висевший на поясе и стереть с лица бретонки усмешку – вполне живое, настоящее…если бы не Догматы, если бы не страх, укрепленный увиденным. Ярость Ситиса перестала быть безликим ужасом, живущих лишь в воображении верующих; реальная и осязаемая, она добиралась и до тех, кто молился другим богам. И уж точно добралась бы до нее, не молившейся никаким. - Не стойте, вы знаете, что делать, - голос Лашанса, прозвучавший позади, не скрыл раздражения, - И уберитесь потом. - Да, Спикер, - Тейнава, лицо которого приняло самое смиренно выражение, склонил голову, - Где... - На кладбище, он так хотел. Как это сделать, вы знаете… Мари, еще одно такое замечание - отрежу язык. - Я ничего не сказала!.. - ангельское лицо убийцы выразило высшую степень оскорбленности. - Хотела сказать. - Люсьен Лашанс проигнорировал ее возмущенное сопение и развернулся, жестом приказав Терис следовать за собой. Она промедлила – всего мгновение, затянувшееся, когда взгляд вновь упал на уже широко распахнутую дверь. Тейнава шагнул за порог, наступая в лужу крови, свет высоко поднятого факела в его руке выхватил из плена темноты комнату Корнелия. Алые подтеки расцветили стены, багрянец запятнал страницы раскрытой книги, отброшенной в угол, мертвенно блестели осколки камня, хранившие очертания статуэтки Акатоша. Было еще что-то, на что Терис посмотрела и тут же отвела взгляд, не позволяя себе думать об этом, и что заставило нетвердым шагом побрести вслед за главой чейдинхолльского убежища. Подземелье проглатывало все звуки, стихавшие позади. Чужое, равнодушное ко всем, кто когда-либо бывал в его стенах, утратившее недавнюю враждебность и не казавшееся больше домом. На нижних уровнях было куда холоднее, но в нос все еще упорно лез несуществующий здесь запах крови, вызывая в памяти темное пятно на полу и что-то, о чем лучше не думать, но что с одного взгляда сполна дало понять, что Корнелий мертв. Разраставшаяся внутри пустота задушила слезы, едва уколовшие глаза и высохшие, так и не пролившись, убивала мысли и повергала в оцепенение. Остановившийся взгляд ловил преломленные на неровных камнях тени, черноту вгрызавшихся в землю ответвлений коридоров и время от времени упирался в спину шедшего впереди Спикера. Мысль о том, куда и зачем ее ведут, проскользнула в сознание, отравив мысли страхом и болью. Там, наверху, остался Корнелий. Еще час назад она держала его за руку, теплую и живую, слышала голос и вместе с ним надеялась на милость его богов, ненадолго проникаясь его непоколебимой верой. Там, в часовне, у самого уха гулко и быстро колотилось его сердце... В глазах помутилось, и перед глазами снова промелькнуло увиденное в комнате – быстро, едва коснувшись сознания парализующим ужасом. Разум не хотел принимать и осознавать это, ему сполна хватало уже того, что Корнелий мертв, абсолютно точно, безоговорочно мертв. И того, что убило его нечто известное ей куда меньше других тварей. Нежить, зверье или выращенные магами-изгоями существа из Обливиона – опасные, но привычнее, изученные, описанные в книгах, и их можно убить, если затаиться в темном углу и быстро нанести удар. Можно поджечь, если есть в руке факел, можно сбежать. Сбежать от тени, порожденной самой Пустотой, нельзя, как и скрыться. И серебряный меч Корнелия помог ему не больше молитв. Коридоры, густой сумрак и вводящий в транс звук шагов. Незнакомые места, вызывавшие обилие так и не прозвучавших вопросов, ответ на которые был безразличен. «Не убей брата или сестру»… Не убила, но промелькнула порожденная ненавистью мысль. Всего мгновение, и порыв был убит здравым смыслом и страхом, но теперь шипение Тейнавы о неверных обрело новый смысл, заставляя задуматься. Неверные всегда срываются. Где-то впереди забрезжил лунный свет, и серый пол, укрытый ковром сумрака, зарябил перед глазами, когда лоб ударился обо что-то, и Терис медленно подняла голову, тут же почувствовав, как в горле встал ком. Взгляд Спикера, выражавший все эмоции и при этом ни одной, приморозил к месту, и мысль о том, что сейчас все и закончится, пришла первой вместе с близкой к паранойе уверенностью в осведомленности убийцы о ее секундном желании перерезать Мари глотку. - Если я говорю ждать, значит, ты должна остаться на месте, - раздалось после нескольких мгновений абсолютной тишины. Терис кивнула, с трудом выдерживая взгляд, и впервые поймала себя на том, что не собирается просить прощения. Не сейчас, не за это. - Можно мне на задание? – наконец выдавила она, пытаясь придать голосу твердости, но вместо этого вышел только тихий хрип. - Потом. Сейчас пойдешь со мной. - Люсьен Лашанс развернулся и пошел туда, откуда пробивался свет – неприметная расщелина между камней, один из которых сдвинулся в сторону, на долю секунды вспыхнув рунами. Терис выбралась следом, тут же натягивая капюшон, без которого морозный ветер, гулявший за городскими стенами, рвал волосы и промораживал насквозь. За белым маревом вьюги виднелся вдали Чейдинхолл, а неподалеку уходила в гору полузаброшенная дорога. Знакомые места, до форта Фаррагут пять минут ходьбы… И лучше идти туда, чем возвращаться в убежище, пропитавшееся запахом крови Корнелия, переставшим тревожить только здесь, на свежем воздухе. Не оставляли только слова Мари и то, увиденное в комнате, что окончательно обратило неприязнь в лютую ненависть и укрепило таившийся до этого где-то в глубине души страх. «…я не хотел убивать того парня, не хотел! Я даже не знал, что он наш…» Не знал, не хотел – Ярость Ситиса все равно пришла, несмотря на клятвы и заведомую невиновность убийцы, в которой не возникало сомнений даже у Спикера. Пришла, черной тенью скользнула по коридорам и исчезла без следа, оставив тело Корнелия с развороченными ребрами и кровавой дырой там, где недавно билось сердце.