***
За десять минут до того, как вой сирены прорезал кокон мёртвой тишины, Билл хлопнул дверью общей комнаты. Воздух всколыхнулся, противясь резкому движению, и замер. Воздух Глэйда… Вот, что было потрясающей загадкой: он был такой плотный и ощутимый, что казался не просто газоподобной массой, а полноценным существом. Молчаливым наблюдателем, не из плоти и крови — из необъяснимой материи. Парень взъерошил свои непослушные волосы и бессильно плюхнулся на койку. Что он знал об этом месте? Что он знал о самом себе? Имя. Имя и больше ничего, кроме тактильных ощущений, отражения в зеркале напротив кровати. Оно было привлекательным. Широкое бледное лицо с узкой, плавной линией подбородка. Глаза флегматика, пленяющий взгляд. Мёд — вот, каким он был. Волосы цвета соломы, но на ощупь совсем не солома — шелковые. Билл закрыл лицо руками и больше не смотрел в зеркало. Оболочка. Он знал, что это очень глупое чувство, но его человеческое тело было словно не его. Приёмное. Парень привык отгонять эти ощущения, но они просто прятались внутри и никуда не девались. Чувствуют ли прочие глэйдеры то же самое, что и он? Хотелось бы ему знать. Дверь хлопнула повторно и воздушные массы возмущенно подвинулись, пропуская внутрь еще одну оболочку. Проводя по лицу руками, Билл тяжело выдохнул, пытаясь принять одну простую вещь: сегодня его не оставят в покое. — Так, кусок дерьма ленивого. Поднял свои два полушария с койки и почесал на выход. Томас. Вошедшим был Томас, тот самый бесподобный и несравненный бегун с фантомными познаниями о Лабиринте. Тот самый, сохранивший жизнь самому — о господи — Альби. Тот самый, пытающийся в одиночку спасти эти тощие мозолистые задницы — все, кроме своей собственной. Несмотря на грубый приказ, тон парня был скорее дружеским, чем жестким. И вместо того, чтобы поднять Билла, он сделал прямо противоположное и упал сверху на него. Последнего словно кувалдой по груди ударили — он испустил страдальческий вздох и попытался спихнуть Томаса с себя. Неспроста поговаривают, что Томас — гей. В комнате было пусто и бело. Ни день, ни ночь не были похожи на то неопределенное время суток, которое наступало в Глэйде к одиннадцати утра. Весь Лабиринт, дом в его центре… Полностью эта конструкция была безжизненной, еще больше, чем её обитатели. Некрашеные стены из посеревшего, местами проеденного плесенью дерева. Угловатые доски, постоянные занозы в руках. Стол с подбитой ногой, пара табуреток. Пять коек с отсыревшими матрасами. — Проваливай, Томас. Я не в настроении. Билл вывернулся из-под упавшего потного тела и подошел к тумбе, где лежал его набор для предстоявшего побега. Мягким движением скользит ладонью по шее, легко касаясь белого пуха волос на ней. Нервничает. Побега… смело звучит. Вот только куда? — Так… — товарищ по несчастью тоже встал с кровати, подтянул спортивные штаны — тёмно-синие, идентичные тем, что были на каждом глэйдере — и посмотрелся в зеркало. Томас был также хорош собой, только по-своему. По-своему непослушные каштановые волосы, острые любопытные глаза тёмного карего оттенка. Курносый нос, чистая кожа. Белая футболка, которая была ему больше к лицу, чем Биллу. Последний апатично рассматривал пару кроссовок у кровати, попутно застёгивая беговые часы на запястье. Обувь отличалась от той стандартной, которую носили глэйдеры, никогда не бывавшие за пределами ворот Лабиринта. Ворот, которые вчера вечером не закрылись. Парень вздрогнул, ощутив волну колючих мурашек по телу — кошмары прошлой ночи не переставая преследовали его. Не то, чтобы Билл был трусом, но быть на волосок от смерти и за два часа беспокойного сна забыть обо всём — да это… Это может ну разве что какой-то демон разума, но явно не простой парнишка, которому не повезло. — Да, мы решили выдать кроссы для бега даже таким как ты. Обычная обувь быстро сносится. — Интересно, сколько мы там пробудем в поисках выхода, что обычная обувь успеет сноситься? — угрюмо бросил в ответ Билл, собирая оставшуюся поклажу в тряпичный рюкзак. — Сколько протянем. Билл на момент замер, прислушиваясь к исчезающей в воздухе фразе. Вот она полностью растворилась, поселившись в его теле пучком тревоги и… страха. Парень дёрнул головой, отгоняя прочь от себя эту пошесть, и застегнул рюкзак. Подошел к зеркалу, поправил лямку портфеля. Апатия, как и всегда, была всем, что излучали его взгляд, лицо, поведение. Он сам. Все глэйдеры были склонны к выводу: не существует ничего, что могло бы заставить Билла испытать хоть какую-то положительеую эмоцию. Он никогда не задавал вопросов, был упрям, ядовит и язвителен и хорошего мнения о себе. В общем, крайне неприятный тип. Несмотря на то, что его самооценка ничем не подпитывалась, она постоянно была на порядок выше, чем прочие. Даже Томас — существо, которому удалось ближе всех подобраться к разгадке Билла (как личности, конечно же), — был того же мнения. «Его не интересует вообще ничто, даже собственное прошлое, лол». Но подобные выводы — простая и удобная всем иллюзия. Билла интересовало всё. — Послушай, блондинка. Это тебе не поход за туфлями в любимый бутик — это чертов Лабиринт мерзких смертоносных тварей. Ты думаешь, это игра? Ты до сих пор так думаешь? — Томас скрещивает руки на груди в своём фирменном образе возмущения «Ну ты вообще дурак, да». Билл разозлился. Его тело медленно повернулось лицом к Томасу, но его вид… В нём ничего не поменялось. Пара медовых глаз смотрела безразлично, на что Томас раздосадовано качнул головой. «Люди во многом глупы», — подумал Билл. — «Опытный лжец умеет соврать глазами». — Томас. Голос Билла отражал только матовое спокойствие и ничего, кроме спокойствия. — Я в Глэйде живу полтора года. Через два дня после моего приезда меня чуть не убил гривер, когда я — молодой-неопытный — пялился на него в проём закрывающихся ворот. Его сплющило, одна конечность с лезвием бритвы торчала прямо напротив моей грудной клетки, пока я стоял, охваченный параличом дикого страха. Ты пойми, меня мало что удивляет после такого. Томас хмуро смотрел в пол. Его тонкие темные пальцы были сомкнуты на противоположных плечах, и вот что подумал Билл: этот парень — это просто парень. Он пришел, быстро освоился, стал бегуном спустя пять дней и открыл тайну Лабиринта — Томас феноменален, бесподобен, он особенный. Но он куда больше мальчишка, чем взрослый. Его стремления такие же плоские и поверхностные, просто ему повезло. С чем-то. А Билл… Билл знал побольше глубинного, чем его «друг». Параллельно с тем, как глэйдеры отчаянно пытались спастись из западни, Билл изучал западню. Не стремился дать этому месту бой — он работал строителем, не бегуном. Он пытался понять устройство механизмов, окружающих парней все это время. Он не искал выхода. Он искал вход. И почти нашел. И почти нашел к тому моменту, как воздух прорезал громогласный вой сирены. Томас выругался. Потом подорвался и, забыв о произошедшем, выбежал в коридор. Билл остался наедине с наблюдательным воздухом, отражением и усталостью. Несмотря на то, что сказанное было правдой — его мало что могло удивить в этом скучном месте — спонтанный вопль сирены застал его врасплох и внутри зашевелилось что-то подобное интересу. Парень затянул лямки рюкзака и быстрым шагом вышел из здания, успевая как раз к моменту, когда кабина лифта издала первый скрежет. Люк открывался. Дыхание сбилось, пульс участился, и по мере того, как образовывалась черная щель, между рёбер парня поселилось что-то тревожное, волнительное, пробудившееся из спячки. Они ещё не подозревают о существовании друг друга. Два человека, разделяемые общей металлической пластиной. Холод алмазов и приторный тёплый мёд. Противоположности взглядов, устремлённые в пропасть лица. Белый слепящий свет и тьма — кадры меняются. Оба пытаются прочувствовать появление нового мира, скрытого за чужой спиной. Перпендикулярные прямые в точке пересечения.через три… два… один.