Discere. Vivere. Ut Amor.

Оглядываясь назад, становится понятно, что Хэнк не совсем адекватно отреагировал на ситуацию. Но в его защиту можно отметить, что самый настоящий демон, с которым Хэнк заключил сделку в обмен на жизнь собственного сына, материализовался на его рабочем месте и провозгласил себя его новым напарником. Так что, думает Хэнк, ему простительно то, что он грубо затащил демона в мужской туалет и впечатал того в стену.     — Какого дьявола ты здесь забыл? — шипит Хэнк. Демона - очевидно, Коннора - совсем не волнует то, что того прижали к стенке в туалете. Его ничего не волнует, и от этого пустого взгляда Хэнку больше всего не по себе. Нечеловеческое отсутствие какой-либо реакции. Должен же был кто-нибудь заметить, что у этого существа совсем нет эмоций? Что тот физически не способен хоть что-то чувствовать?   — Я воспользовался возможностью к тебе приблизиться, — монотонно произносит демон. — Чтобы наблюдать за твоим поведением, пока ты выполняешь свою часть сделки.   — Как ты вообще получил здесь работу? — требует ответа Хэнк. — Как никто не заметил, что с тобой что-то совсем не так?   — Человеческим разумом весьма просто манипулировать, — говорит демон - Коннор или как там его. — А мне показалось необходимым внедриться в твою жизнь с помощью работы.   Это... Неплохая идея. На самом деле, довольно логичная. Но всё ещё не объясняющая, как демон получил работу.    — Благодаря простому манипулированию реальностью, — отвечаете Коннор, будто он умеет читать мысли, и, о боги, скорее всего так и есть. — Как и требовалось, я оказался рядом. Капитан Фаулер думает, что он нанял сообразительного и компетентного выпускника академии с прекрасными рекомендациями. Моё истинное лицо видишь только ты.   — Повезло же мне, блядь, — ворчит Хэнк, грубо отпуская демона. — Значит, будешь ошиваться здесь, пока не научишься чувствовать?   — В сущности, так и есть. И пока наш контракт находится в силе, ни один человек по-близости не догадается, почему он чувствует... — Коннор замолкает, будто в поисках подходящего слова, и тянется поправить галстук. — Беспокойство.   — То есть ты, целый чёртов демон с выразительностью тостера, будешь таскаться за мной неопределённое время, и никто не допрёт, почему у них от тебя мурашки по коже?   — Удивительно точное описание, — говорит Коннор. — Конечно же, если тебе не по нраву такое развитие событий, я могу вернуться в своё царство и оставить тебя в покое. Но так ты больше никогда не увидишь своего сына.   — Ладно, — отвечает Хэнк. — Считай это вводным уроком человечности. Резким движением он отводит руку назад и смачно ударяет Коннора по лицу. Затылок демона с громким звуком встречается со стеной. Хэнк встряхивает рукой: костяшки болят после удара, но глубокое чувство удовлетворения того стоит. — Никогда не пытайся давить на меня, используя моего сына.   Коннор трогает щёку, и ссадина от удара медленно исчезает. — Я понимаю. Это... Плохо?   — Что... Да, чёрт возьми, это плохо! Ты говоришь как социопат. Люди обычно сопереживают чуть больше, если речь идёт о мёртвых детях!   — Сопереживание. Это мне незнакомо. — О боги, — говорит Хэнк. — Нам будет очень сложно.     — Это... Проще, чем Хэнк ожидал.   Каким-то образом Коннор гармонично вписывается в жизнь Хэнка. Ни у кого нет вопросов по данному поводу, даже наоборот: окружающие дают Хэнку больше свободного пространства по причинам, неясным им самим. И Хэнку странно видеть то, чего не видят другие. Пустые глаза и улыбку. Полное отсутсвие ненужных движений, включая дыхание и мимику. Никакого моргания.   Но Хэнку приходится соблюдать сделку. И, когда это закончится, Коул снова будет с ним.   Более чем стоит того.    — У Вас есть собака, правильно? — неожиданно говорит Коннор, отвлекаясь от своего терминала. Судя по предшествующему сверлению монитора взглядом, за пять минут работы тот наверняка изучил каждый доступный файл по всем делам. Чёртовы демоны.   — Ага, — говорит Хэнк, не отрываясь от своих материалов.   — Я так и думал. Почувствовал это, когда Вы меня призвали. Как зовут Вашу собаку?     — А тебе какое дело?   — Мне хотелось бы знать.   А вот и первая возможность. Хэнк поднимает взгляд. — Почему? Коннор моргает. В первый, сука, раз. — Я не понимаю сути вопроса.   — Почему ты хочешь знать?   — Ну, потому что... Хм. Затрудняюсь ответить. — Похоже, это твоя первая эмоция, — говорит Хэнк. — Любопытство. Желание узнать что-то: неважно, хорошее или плохое. Потому что это будет полезно в будущем или просто так, потому что ты этого хочешь.   Коннор наклоняет голову. Иисусе, целых две человечные реакции за день. Да он так Хэнка избалует. — Любопытно, — мягко произносит тот. — Я... Понимаю. — Аллилуйя, — бормочет Хэнк и вздрагивает, когда Коннор издаёт низкое шипение. — Какого хрена сейчас было?    — Я - демон, — очень точно подмечает Коннор. — Мне вредят святые восклицания.    — Погоди, серьёзно?   — Да. То слово значит «восхваляйте Господа». Это призыв к молитве. Оно жжёт.   — О, — говорит Хэнк. — Эм. Прости?   — За что?   — За то, что я сделал тебе больно.   Никакой реакции. Не удивительно. Хэнк вздыхает. — Если ты сделал кому-то больно физически или ещё как-то и не хотел этого, ты извиняешься, потому что плохо себя чувствуешь по этому поводу. Или винишь себя, раскаиваешься и тому подобное. Извинение - это способ объяснить, что ты не хотел обидеть человека и попытаешься не сделать этого снова.   — Я понимаю. А это относится к тому, что при встрече Вы ударили меня по лицу?    — Нет. Ты вёл себя как засранец и заслужил это. Так что нет, я не раскаиваюсь. — А я должен раскаиваться?   — Что?   — За то, что сказал про Вашего сына. Это причинило Вам эмоциональную боль, да? Так что я должен чувствовать вину за сказанное.   — О. Эм... Да. Да, это хороший взгляд на ситуацию.   — Тогда простите меня, лейтенант.   Хэнк подозрительно смотрит в ответ. — Хорошо, со словами всё в порядке, а ты их искренне говоришь?   Коннор, похоже, некоторое время размышляет. Он не выглядит задумчиво, но опускает глаза и повторяет тот щенячий наклон головы. — Затрудняюсь ответить.   — Ладно, для тебя это пока в новинку. Со временем поймёшь. И прости меня за... Эм. Ту святую штуку.   — А что нужно говорить в ответ на извинение? — Э-э-эм... Что ты принимаешь извинение? Что всё нормально или ничего страшного? — А, — произносит Коннор. — Тогда я принимаю Ваше извинение, лейтенант. — Отлично, — говорит Хэнк. — И моего пса зовут Сумо. Если тебе было любопытно.  — Да, — подтверждает Коннор с незнакомым оттенком в ранее ровном голосе. — Думаю, было.   —      Коннор пугающе хорош в работе. У него сверхъестественное чутьё; только появившись на месте преступления, он будто сразу с точностью понимает, что произошло. Правда, сегодня это очевидно и без суперсил. Всё равно не по себе наблюдать, как Коннор неподвижно стоит на месте, оглядывая дом жертвы, пока Хэнк выполняет нормальную полицейскую работу и собирает образцы с тела. — Уборщик ударил жертву ножом двадцать восемь раз, — тихо заключает Коннор, на что Хэнк поднимает взгляд. — Жертва была склонна к приступам ярости по причине злоупотребления наркотиком, следы которого обнаружены на серванте. Уборщик не вытерпел, и, когда на кухне жертва накинулась на него с битой, тот взял нож для самообороны.   — Это всё, конечно, здорово, но нам нужны доказательства.   — Конечно, — соглашается Коннор. — Уборщик прячется на чердаке. Я чувствую его страх.   — О, — говорит Хэнк. — Чёрт, ладно, давай... Дерьмо, берём его тогда.   — Я сделаю это, — заявляет Коннор, направляясь к чердаку.   — Погоди, Коннор! — Хэнк бросается за ним. — Он нужен нам живым и невредимым.   — Зачем?   — Нужно его признание. И если ты навредишь ему, это будет считаться полицейским произволом. Исключение делаем только в целях самозащиты. Всегда только в целях самозащиты.   Коннор останавливается. — У вас, людей, такой забавный взгляд на жестокость. Взять, например, войну?   — Ага, даже не начинай. И не все люди хотят воевать. Ты просто... Арестуй его, не навредив. И, даже если ты можешь, не заставляй его признаться своей... Штукой с сознанием. — Я... Не уверен.   — В замешательстве.   — Что?   — В замешательстве. Когда ты чего-то не понимаешь и не уверен, как поступить. Это замешательство.   Коннор наклоняет голову в том самом жесте, который Хэнк совершенно точно не начал считать милым. — В последнее время... Я часто нахожусь в замешательстве.   — Это значит, что ты учишься.    На лице Коннора медленно проявляется улыбка. Есть в этой улыбке что-то такое, чего там не было раньше. Она - уже больше не ложная безжизненная имитация. Есть в ней теперь что-то более...   Человечное.   — Коннор.   — Да, лейтенант?   — Убийца?   — О, конечно.       —      Как бы Хэнк ни противился этому признанию, Коннор - великолепный партнёр. Спокойный и рассудительный, всегда сохраняет хладнокровие, просто огонь в комнате для допроса, и показатели Хэнка как никогда высоки. Даже без малейшего опыта работы в полиции, Коннор - находка для департамента. Хэнк допускает мысль, что будет по нему скучать, когда всё закончится. Конечно же, тогда вернётся Коул, так что Хэнк пытается сосредотачиваться на этом, а не на том, что он не хочет, чтобы Коннор уходил. Как бы нелепо это ни звучало. Он должен хотеть избавиться от демона, которого приходится нянчить.     Но спустя два месяца у него почему-то не выходит. Они сидят за своими столами, едят ланч и пытаются свести воедино улики. — Где ты сейчас живешь? — спрашивает Хэнк, попивая кофе. — Поселился где-то поблизости? Коннор качает головой. Ладони того обнимают стаканчик с полюбившимся ему жасминовым чаем. — Нет, я возвращаюсь в своё царство. — Какое?   — Думаю, вы называете его Адом.   — О. Ух. Как... Какое оно?   — Непостижимое, — объясняет Коннор с улыбкой, которая постепенно становится задорной. — Там не те адские муки, о которых рассказывают в ваших религиозных учреждениях. Это место покоя. Без вечных страданий. Туда души отправляются за искуплением. После покаяния всё, чем они были, стирается, и они возвращаются в колесо жизни, чтобы начать заново. — Кажется... Мне не следует это знать. Что происходит после смерти. Такое чувство, будто ты раскрываешь мне секреты вселенной.   — Мне бы очень хотелось ими с тобой поделиться, — говорит Коннор. — Думаю, тебе принесёт покой знание, что твой сын всего-навсего дремлет.   — Это... Да, — медленно кивает немного потрясённый Хэнк. — Да, это утешает.   — Утешение... Чувство тепла, покоя и безопасности, близкое к облегчению.   — Да, это точно. Спасибо тебе. — Рад помочь, — говорит Коннор.   — Тогда почему святые штуки тебе вредят? Бог вообще существует? Коннор выдерживает долгую паузу. — В некотором смысле. Есть все боги сразу, и нет ни одного. Бог каждой религии существует, но только для тех, кто верит. Если не веришь - бога нет. Если веришь - есть. Так как я - демон, я - нечистивый. Поэтому всё, что свято, мне вредит.   — Ты всегда был демоном?   — Нет, — отвечает Коннор, и его тон пропитан... грустью. — Я был ангелом. Небожителем. Так начинали все, подобные мне.   — Чёрт, серьёзно? Бесплотный сверкающий образ Коннора с величественными крыльями по бокам вторгается в сознание Хэнка.   — Да.   — А что произошло?   Коннор делает глоток чая и фиксирует напряжённый взгляд на кружке. — Я хотел чувствовать.    Хэнк отчаянно хочет знать больше, но из-за грусти в глазах Коннора он держит рот на замке. Коннор теперь выглядит таким человечным. Мягче, теплее. Уязвимее.   — Можешь пожить у меня, — произносит Хэнк, разрывая тяжёлую паузу. — Пора испытать человеческий сон. Держу пари, тебе понравится.   Хэнк ещё никогда не видел такую яркую и тёплую улыбку на лице Коннора: от неё тянет глубоко в груди.   — Мне бы очень этого хотелось, — говорит Коннор. — Спасибо, Хэнк.   В первый раз тот произносит его имя.