Уязвимость

      Ее пронзительный крик вползал на стены, которые протяжно вибрировали под силой ее срывающегося в беспомощное рыдание голоса. Все ее тело сводило нестерпимой болью, которая взрывала сосуды и дробила кости в крошево, а она еще была жива, Мерлин, почему она еще жива?..       Все, что когда-либо было прежде, вмиг потеряло свой цвет, форму и значение; все затапливала сплошная боль, которая лишала каждый минуту еще теплящейся жизни смысла.       Пожалуйста, молила исступленно Тина, скребясь ногтями по полу, пожалуйста, убейте как можно скорее, прошу… Убейте… Пожалуйста…       Боль отступила внезапно, и ее тело безвольно и с глупым хлюпаньем распласталось по полу, перестав биться в напряженных конвульсиях. Тину захватила теплая волна облегчения; прижимаясь к холодному камню пола щекой, она часто дышала ртом, надрывно, с хрипом, лежала на боку и едва угадывала среди пляски тени и света очертания ног, что окружали ее.       Нет, они не убьют ее. Это было бы слишком просто.       Они выжгут болью остатки рассудка и сделают из нее безвольную куклу, которая сгодится лишь для того, чтобы занимать койку в палате для умалишенных в больнице святого Лукреция. Она перестанет различать лица и цвета, перестанет различать жизнь, потому что сама больше не сможет вдохнуть ее полной грудью и будет довольствоваться лишь ее периферией, рефлекторно питаясь ее соками, но не чувствуя их вкус.       Послышался шелест удаляющихся шагов, и Тина прикрыла веки, чувствуя, как медленно, но верно притупляется сознание. Уши будто были заложены ватой — голоса смешались в нестройный хор, доносившийся откуда-то издалека. Слабость заливалась в каждую клетку, отчего тело казалось совершенно неподъемным. Но Тина и не предпринимала попыток: она лежала не двигаясь, наслаждаясь минутой покоя, которая опасно утяжеляла веки и сбивала дыхание.       В грузном сознании лишь мельтешил отзвук знакомого имени, подстраиваясь под размеренные удары сердца, и под пологом век вскипали горячие слезы: она вспомнила, как часто выводила его пером на пергаменте, вдохновенно и с нежностью завивая петельки букв, словно тем самым сокращала ширину океана, что лежал между ними.       Ньют-Ньют-Ньют… Тук-тук-тук.       Тине было жаль. Она скулила, болезненно подтягиваясь к обтрепавшимся грезам, в которых он все еще вжимал мягкие губы ей в щеку, а она — нос в его теплый воротник…       Как жаль.       Дорогой Ньют!       Я не могу полно выразить тебе свою искреннюю признательность, ведь именно благодаря тебе меня восстановили в должности аврора. Я стольким тебе обязана! И повторю снова: спасибо тебе. Никогда бы не подумала, что твой приезд в Нью-Йорк и сбежавший из чемодана нюхлер впоследствии окажут мне такую услугу.       Кстати говоря, как он поживает? Надеюсь, он не слишком часто беспокоит тебя своими выходками. Я думаю, тебе стоит основательно взяться за починку своего чемодана — я забыла упомянуть, что у нас есть одна хорошая мастерская, которая заменяет старые замки на новые. Кажется, их можно открыть только снаружи, и Алохомора на них не действует — там вводится какой-то особенный шифр, который меняется каждый день.       Впрочем, тебе и без того всяких заморочек хватает, верно?       Куинни передает тебе пламенный привет. Она тут порхает по квартире, такая счастливая. Говорит, чтобы я ее не ждала к ужину. На днях я познакомилась с Якобом во второй раз и убедилась, что у него прекрасная память — во всяком случае, это касается Куинни и твоих фантастических животных (я очень люблю булочку с марципаном в форме взрывопотама). Я пыталась с ним заговорить о тебе, но он почему-то тут же начинает говорить про своего ангела-хранителя, благодаря которому у него и образовалось свое детище. И да, по его словам, у этого ангела рыжие волосы и синий плащ, поэтому я не стала больше ничего говорить. Обсудишь с ним этот вопрос сам, когда приедешь, хорошо?       Надеюсь, что у тебя все в порядке. Жду с нетерпением выхода твоей книги — уверена, она будет иметь успех не только у тебя на родине. Если же вдруг ты задержишься, я постараюсь пересилить себя и не буду брать экземпляр, когда тираж наконец дойдет до Америки.       Я очень, очень надеюсь, что в совсем скором времени ты его вручишь мне сам.       Береги себя.

С наилучшими пожеланиями, Тина

      — Круцио!       Боль вновь жадным зверем вгрызлась в тело, разрывая его в клочки, и Тина вмиг забыла обо всем на свете. Она кричала во всю глотку, не слыша себя, кричала, моля об утешении, о смерти, о забвении, которое отрезало бы ее от этой невыносимой боли, что словно вспарывала ее тело тупыми вилами, снимая кожные покровы без малейшего следа пореза. В момент предела, когда казалось, что вот-вот лопнут яблоки глаз и выплеснется наружу алый, она не чувствовала больше ничего, крича уже рефлекторно, просто потому, что ее физиология до последнего сопротивлялась исходу, цеплялась за жизнь — но разве это жизнь?       Пожалуйста, убейте меня… Пожалуйста!       Последнее, что она успела захватить затуманенным сознанием, — это резкая вспышка, последовавшая за оглушительным взрывом, и знакомый запах золы, крови и сожженных волос. Вожделенный покой ластился к ее плотно сомкнутым векам, и Тина безвольно откинула руку с окровавленными ногтями, размякнув на полу.