Не вижу ничего смешного

Тихими шагами скользя по крышам Конохи, Саске хмурился так, что уже немного начинала болеть голова где-то в области макушки. Узумаки эмоции усиленно прятал, но из чужого сознания отчётливо шманило гневом. Красным, слепым, жгучим, таким, который обязательно нужно куда-то выплеснуть, и поэтому, войдя в кабинет Хокаге через окно, Учиха совершенно не удивился, увидев блондина со стулом в руках, занеся его вверх, готовясь швырнуть несчастный предмет мебели прямо в стену, куда-то под портреты бывших Хокаге. Саске ничего не сказал, лишь немного вздёрнул брови вверх, как бы интересуясь – сделаешь это? На мгновение Наруто смотрит злым взглядом, словно в приступе гнева не узнавая родное лицо, но потихоньку начинает успокаиваться, как-то понуро опуская окоченевшие руки вниз, тихо и аккуратно ставя стул на пол, не желая иметь проблемы ещё и с этим. С секунду колеблется – и мысленные границы рушатся, выплёскивая на Саске боль, страх, и огромное множество вопросов, неизвестно куда обращённых – то ли к самому себе, к небу, к тем богам, которые существуют в этом мире. Но основной, конечно, один. За что? – Саске, ты это слышал? Ты слышал? Ладно я, ладно кто-то ещё из друзей, они сильные и смогут себя защитить, но дети, Саске? Дети? Учиха молчит, вперившись разномастным взглядом в загорелое лицо лидера деревни, и, видимо, решив что-то для себя, проходит к столу, аккуратно собирая и разгребая в сторону бумаги, не говоря ни слова, расчищая место на столе. – Ты вообще понимаешь, чем это грозит? А что, если будет вооруженный конфликт? Что, если будет как с Учихами, Саске? Что же я, должен буду поступить, как Третий – сделать из Неджи второго Итачи?.. Когда на столе освобождается достаточно места, в лицо Наруто, пытающегося ещё что-то сказать, летит чёрный плащ, накрывая с головой. Стянув его и сжав пальцами, он непонимающе смотрит вперёд, взглядом встречаясь с Саске, тихо, расслабленно, даже вальяжно по собственным вечно собранным меркам сидящего на столе, одной рукой упирающегося назад, выжидающе глядя вперёд. Узумаки хлопает глазами, задавая немой вопрос, и в сощуренном в ответ взгляде получает прямой ответ. Иди сюда. Не то чтобы Саске был совсем каким-то диким в плане близости, нет, просто обычно инициатива вся поступала именно от Наруто, пристающего, ноющего, тянущего на себя. Поэтому сейчас, видя, что Саске действительно подпускает к себе, ставя себя не в ведущую роль, Узумаки слегка осторожно подходит к столу, как неосторожное насекомое, привлеченное сладким запахом, парящее вокруг Венериной мухоловки. Опасно. Но маняще. Саске целует требовательно, но не зло – скорее желая мягко заткнуть и помочь хоть на мгновение выбросить все горести из головы, и когда худую учиховскую спину обхватывают, словно вцепляясь в спасательный круг, сильные руки Седьмого, брюнет отчетливо понимает, что сейчас все на своих местах, так, как и должно быть. Это было решено ещё на небесах. Одежды на обоих вскоре становится меньше малого, а тактильного контакта, кажется, ещё меньше, но так только кажется – Наруто целует Саске, Наруто обнимает Саске, Наруто берет Саске, и ближе некуда, а дальше совсем никак нельзя. Хотя, ближе можно. На двоих может быть не только одно дыхание, но ещё и душа. В один из особо сильных толчков Саске вздыхает громче обычного, и отклоняется назад, желая лечь спиной на стол, но крепкие руки, тёплая родная и забинтованная, слегка неловкая, останавливают его, обхватывая за спину и за бёдра, не давая отстраниться, удобно, чертовски комфортно прижимая к себе, даже слегка приподнимая над столом. Наруто ловит чужой вздох своим ртом, жмурясь и двигаясь вперёд, не заботясь, что кто-то услышит, как они занимаются сексом, и это совсем не важно – ведь никто не услышит то, что он говорит в своей их голове. Не оставляй меня. Никогда. Разрядка, как кажется в случае двух влюблённых людей, приходит слишком быстро, но на этот раз уже Учиха не даёт себя так быстро оставить – пятками нагло упираясь в задницу Наруто, притягивает к себе вплотную, обхватывая единственной рукой за шею, запрокидывая голову назад, с тихим стоном, больше похожим на вздох, давая целовать свою шею, закрывая глаза. Иногда, когда совершенно нечего сказать, нужно просто быть как можно ближе. – Ну и методы у тебя... Рабочий день, блин, – Узумаки, как всегда, после секса в кабинете, краснеет и ворчит, но подаёт салфетки и с бережной торопливостью находит в ворохе брошенных на пол вещей одежду Саске, подавая ему, только после этого одевается сам. Возится со штанами, завязывая веревочки на поясе, практически скромным взглядом зыркает на Саске, уже одетого, созерцающего его голую грудь, и, наконец, натягивает футболку и ветровку, фыркая, – А просто поговорить нельзя было?! – Может, я не хотел с тобой говорить. Есть две ситуации в жизни, когда ты молчишь – когда спишь и трахаешься. – Хам какой! Чтоб у тебя задница болела ещё неделю! – У тебя самого спина будет ныть, старая развалина, – Саске усмехается, накидывая плащ. С мгновение они, совсем как в детстве, борются вредным и насмешливым взглядом, и, наконец, брюнет спрашивает тише, как бы поднимая белый флаг, – Легче? – Легче, – Смущённо бурчит Наруто, потянувшись благодарно поцеловать, но вместо худой щеки целует лишь воздух, удивлённо пялясь в чёрную спину, направившуюся к выходу из кабинета, – Куда? – Домой. Объявляю тебе выходной. – Какой выходной, теме?! Три часа дня! Мне работать надо! – Вот именно, добе. А работать тебе надо будет ещё много лет, поэтому, мир не рухнет, если ты после сегодняшнего отдохнёшь и наберешься сил перед дальнейшим гавканьем с этими Хьюгами. Домой, я сказал – я хочу есть. Саске выходит в коридор, а Наруто, закусив губу, растерянно и неуверенно смотрит на бумаги и свитки на столе, нервно решая, как поступить. Но из-за двери слышится подгоняющий кашель, поэтому Седьмой, схватив со стула мантию и шляпу, сворачивая их на ходу, пулей вылетает из кабинета, захлопывая за собой дверь. Потом. Всё потом. Хотя бы сейчас. – А скоро будет готово? А там много мяса? А почему не лапша? Это же не карри, правда? Что ты туда положил, Саске? Саске! Учиха поворачивает голову вбок и слегка вниз, глядя убийственным взглядом через стекла очков на источник шума в лице Седьмого Хокаге, и, прищурившись, возвращается обратно к нарезке салата, приловчившись уже это делать одной рукой: – Мыться иди. Как раз выйдешь и будет готово. – Я не хочу сейчас! – Уставший от утренних ссор, стрессов и дневной, честно говоря, приятной физической нагрузки в компании Саске, Наруто откровенно бездельничал и скучал, чему брюнет, конечно, потворствовал, но кто сможет помешать Узумаки Наруто быть Узумаки Наруто? – Тебе так идут очки, на самом деле... Ты так к Сараде и пойдёшь? – Сниму. Она и так мной... Недовольна, – Он поджимает губы, ощущая внутри тревогу из-за предстоящей, и, судя по минутной стрелке часов, безжалостно наматывающей круги по циферблату, уж очень скорой встречи с дочерью. Сразу вспоминается ее взгляд – такой же чёрный, как у отца, но удивленно-несерьёзный, сомневающийся, не доверяющий, как бы говорящий «Чужак. Лжец. Отвратительный отец». Чувство стыда и отчаяния накрывает с головой, и нож, на автомате опускающийся вниз, на доску с зеленью, лежащей на ней, с неприятным скрежетом проезжается по деревянной поверхности, а в глазах темнота, лишь темнота. Со стороны Наруто резко пасёт испугом, и Саске, зажмурив глаза, пытается перевести тему, мотнув головой, – Сам-то сына не хочешь повидать? Действует неплохо. Где-то через минуту, когда зрение, наконец, возвращается, Учиха находит Седьмого на стуле, сидящего так, словно это не его, а чужая квартира – ссутуливший широкие плечи, с погасшим взглядом, упёртым в пол, а на губах та самая фальшивая улыбка, которую Саске ненавидел больше всего в жизни. Блондин неловко проводит собственной рукой по пальцам другой, протезированной и забинтованной, и, сглотнув, качает головой: – Я бы... Я бы хотел, но нет. У нас... У нас не такие отношения. – Наруто... – Сарада тебя может и видела мало, но видела всегда в хорошем свете, пусть и пытается скрывать, что рада тебя видеть. То ты сражаешься, то ужинаешь с ними... Красиво, Саске. Это красиво. А мой сын слишком часто видел меня таким. Таким жалким, – Он усмехается, и Саске до глубины души больно видеть его таким разбитым. Наруто машет рукой, показывая на себя, на пару мгновений прикрывает глаза, собираясь, и, снова, уже, наверное, миллиардный раз за жизнь, распахивая два голубых омута, отбрасывая все сомнения прочь, встаёт, упирая руки в бока, – А ты прав, Саске! Что-то мне так помыться захотелось! Чтобы когда я вышел – ужин уже был на столе! А то не получишь ни кусочка меня сегодня ночью! Саске игнорирует и наглый шлепок по собственной заднице, за который обычно Узумаки, без сомнения, получил бы смачный подсрачник, и громкий смех, притихший, когда его источник ушёл в ванную. Переводит хмурый взгляд на часы, видя, что осталось ещё сорок минут, и, зная, что дорога не займёт много времени, возвращается к нарезке овощей, думая обо всём, о чем думать не хотелось вообще. В особенности, о самом себе. Спустя пятнадцать минут, когда рис с курицей, салат и особый утешительный подарок для Седьмого – коробочка с заваривающейся в ней лапшой – стоят на столе, тишину в квартире прерывает звонок в дверь. Один. Недолгий, секунды три. Словно скромный, без надежды на успех. Широкими шагами пройдя по квартире, Саске раскрывает дверь, и останавливается, как вкопанный, без наигранного удивления глядя на человека на пороге, на того, кто стал первым человеком, у которого Саске «украл» глазами приём. – Саске, кто там? – Доброго вечера тебе, Саске. Здравствуйте, господин Хокаге!.. – Ли, как всегда, вытянувшись по струнке и натянув улыбку, прямо смотрит на Наруто, ошарашенного застывшего на порожке ванной, запахивающего банный халат. Соблюдая субординацию, дождавшись от очухавшегося Седьмого кивок, мол, насри ты уже на субординацию, опускает плечи, говоря тихо, без намёка на ту радость Юности, что была раньше, – Наруто, можно я войду? Мне совсем некуда больше пойти. Мы... Мы с Гаарой разошлись.

***

Это началось несколько месяцев назад. Конечно, Гаара всегда был занят на работе – как-никак, Казекаге, первый человек в деревне, всегда занятый заботами и невзгодами своей непростой в управлении, но дорогой сердцу деревни. Занять место в кресле кабинета Казекаге недостаточно для этого сурового края, здесь тебя не будут уважать лишь за мантию и шляпу с зелёными кандзи. Уважение нужно заслужить, и Ли знает, что Гаара пытается, изо дня в день сделать этот мир лучше не сколько для себя, сколько для других. Чтобы дети больше никогда не хотели убивать. – Я не для того так долго добивался хороших отношений с Конохой, чтобы ты был так далеко от меня. Ли, удивлённый и смущённый, стоит на пороге собственного дома, созерцая возле входной двери самого Казекаге Песка, сложившего руки на груди, глядя прямо и серьёзно, как при каких-то очередных переговорах. Со свадьбы Наруто и Хинаты Ли ушёл тогда, когда уже все стали расходиться – помог дотащить окосевшего Кибу домой, проводил до дома Тен-Тен и Неджи, ещё слабого после ранения, и в одиночестве направился домой, в маленькую, предназначенную сугубо для восстановления сил, квартиру. Ли не любил быть дома в одиночестве долгое время. Слишком напоминало о детстве, о слезах, пролитых в подушку, о сдавленном в немом крике о собственной ничтожности горле, обо всем, что осталось позади, до того, как окрепли тело и душа. Лучше уж ходить по крышам на руках, помогать всем и каждому донести какую-то тяжесть, чем ощущать тяжесть на сердце в собственном доме. – Гаара, о чем ты говоришь? Неповторимые, выразительные, такие красивые даже в гневе бирюзовые глаза смягчаются, и в одно мгновение перед Ли не Казекаге, а всего лишь Гаара, уставший, но все такой же восхищающий, как и тогда, в детстве, в сражении с костяным человеком. Красноволосый просто тянет руку вперёд, осторожно касается щеки человека в зеленом костюме, который многие считают глупым, как и самого человека, но сам Гаара твёрдо убежден, что в данный момент держит в руке чистейшее и милейшее создание на планете, и тихо говорит: – Я хочу, чтобы ты был рядом. Что-то в их сознаниях невольно, вспоминая общее прошлое, омрачённое помешательством Гаары и кровью с хрустом костей Ли сигнализирует, что темноволосый сейчас отшатнётся от прикосновения, но Ли лишь склоняет голову, прижимаясь щекой к ладони, тёплой, как вечерний песок, и лишь кивает, прикрывая глаза. И всё было хорошо. Конечно, сначала пришлось прятаться, гоняясь то в одну, то в другую деревню, как умалишенные, в надежде уловить отголосок присутствия друг друга, пусть мимолетный, пусть на пару часов, но рядом, но ближе. В конце концов, заломленные руки и жалобные глаза Ли берут своё, и к их с Гаарой попыткам уломать Наруто на перевод в Суну присоединяется и Неджи, уверенным шагом направившийся в кабинет Хокаге. В тот день, когда Ли, собрав скромные пожитки, чуть ли не в слезах стоит на границе Конохи, старший Хьюга, вечный соперник, сокомандник, да и попросту лучший друг, улыбается, мягко хлопая по плечу, лёгким кивком головы показывая за границы деревни: – Если ты думаешь, что наша проверка того, что сильнее – твой Стальной Кулак или моя Мягкая Ладонь, отменится, то ты глубоко заблуждаешься, Суна не так уж и далеко. Как думаешь, не забудешь нас, Ли? – ДА КАК ЖЕ МОЖНО?! – Ли откровенно, эмоционально ревет, сгребая сильными руками лучших друзей за шеи, прижимая Неджи и Тен-Тен к себе, и они в два голоса, вместе с Гаем-сенсеем, сидящим в коляске, воют, не в силах без истерики пережить такой момент. – Ты уж пиши, Ли! И приезжай почаще! Скоро точно надо будет приехать, – Тен-Тен улыбается и поправляет волосы, наконец выбравшись из объятий лучшего друга, и со скромной улыбкой показывает колечко, маленькое и милое, примостившееся на безымянном пальце. Процессия во главе с Казекаге уже почти отправляется, и у самых ворот, отойдя от команды, Неджи догоняет Ли, давая последний совет, хотя, это скорее звучит, как просьба: – Что бы ни случилось, помни, кто ты. Ты Прекрасный Зелёный Зверь Конохи. Конохи, понимаешь? Будь верен месту, откуда ты, людям, которые помогли тебе стать тем, кто ты есть, но, знаешь, главное... Будьте верны друг другу, ладно? Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, Ли. «Если бы Неджи знал, как он не прав с последним пунктом, кто бы знал, как все обернулось!» – думает Ли, собирая вещи быстро, как для побега, хотя, чего греха таить, он и собирался бежать. Туда, в Коноху. Обратно. Гаара изменился в последние месяцы. Он занят всегда, но найти время друг на друга получалось постоянно – иной раз, скинув миссию Ли на какого-нибудь джонина, красноволосый чуть ли не в приказном тоне наказывал брюнету сидеть с ним в кабинете во время рабочего дня, и, черт возьми, никому не было от этого некомфортно. Но с недавних пор задержки на работе стали всё чаще, разговоры всё короче, время, проведённое вместе вообще гасло, как огарок свечи, почти утонувший в тёплом воске, а если беседа и состоялась, то со стороны Гаары всё чаще поступали вопросы, на которые Ли искренне не знал, что ответить. «Что ты думаешь о нашем будущем?» «Кто я для тебя?» «Ты бы хотел быть мне ближе, чем мы есть сейчас, или это слишком сложно для тебя?» «Боишься ли ты обязательств?» «Как ты относишься к детям?» Конечно же, Ли подумал, что речь идёт о расставании. Иначе к чему такие вопросы? Неужели то, что уже есть между ними сломалось, пошло не так, и больше не ощущается во взгляде, что нужно спрашивать? И при чем тут вообще дети?.. Хотя, дети, это понятно. Династия Казекаге мощной линией идёт в истории Суны, и Ли, как фаворит данного Каге, совершенно не подходит для деторождения по понятым причинам. Возможно, Гаара хочет завести семью, а Ли оставить рядом, как игрушку, как забаву?.. Звери радуют людей, особенно зеленые. Думать об этом было гадко. Ещё гаже было видеть в окно, что в один вечер, скорее, уже ночь, освещенную полной луной, серебряным ликом застывшим над Суной, когда все вроде как должны спать, то, как Казекаге помогает красивой, маленькой, светловолосой женщине выйти из носилок, опущенных на песок у самых ступенек резиденции. Казекаге поддерживает ее за руку осторожно, почти нежно, и, укрыв собственным плащом, снятым с плеча, помогает войти в здание, и, когда за их спинами закрывается дверь, Ли впервые в жизни ощущает новый вид боли, сдавивший сердце – ревность. На следующее же утро, желая развеять все свои сомнения, и в наказание за их появление очень желая отжаться пять тысяч раз на пальцах, Ли, как всегда, без стука, влетает в кабинет Казекаге, и... И видит спину самого правителя деревни Песка, пока тот сердечно обнимает ту самую девушку, все ещё почему-то запахнутую в чужой плащ. Ее бледно-жёлтые глаза распахиваются в удивлении, маленький рот с блеклыми губами приоткрывается, создавая маленькую букву «О», и спустя буквально несколько секунд, на автомате, по-идиотски выдавив извинение, Ли пулей вылетает из кабинета, красный и шокированный чуть ли не взлетая вверх по лестнице. Собирает первое, что под руку попадётся, и... Бежит. Бежит по пустыне. Бежит туда, где всегда можно спрятаться в густой листве, и, мать твою, прорыдаться. – Гай-сенсей всегда говорил, что если не знаешь, что делать, то просто беги. Ну, я и побежал, – Ли неловко улыбается, опуская глаза в кружку с чаем, любезно предложенную Узумаки, и, наконец, замолкает, заканчивая свой невеселый рассказ. – Ну, дела... – Наруто, выглядящий удивленно, как человек, которому вмазали доской по голове, вопросительно переглядывается с Саске, и брюнет лишь пожимает плечами, стреляя глазами на часы. Я откуда знаю? Он твой друг, а мне нужно идти. Сарада... Иди, теме. Я его успокою. И таблетки выпей обязательно. И я тебя люблю, ты знаешь? Что, история Толстобрового тебя напугала, добе? Заткнись, теме, и вали отсюда. Я тебя люблю. И я тебя, идиот. – Ли, я думаю, всему этому найдётся какое-нибудь разумное объяснение. Ну не мог Гаара так нагло поступить, сам посуди... – Наруто пытается звучать так, словно он что-то понимает в человеческих отношениях, пусть и имеет полную разруху почти по всем фронтам, но Ли слушает внимательно, доверительно, взглядом верного друга глядя в голубые глаза перед собой. Дверь наконец закрывается за спиной, и Саске, вдохнув полной грудью, даже радуется, что нужно идти извиняться перед дочерью – все лучше, чем сидеть в этом дурдоме. Прячет очки в карман, в промелькнувшем мимо окне на ходу увидев своё отражение, растерянно думает, что не знает, как выглядеть менее мрачно, но устремляется вперёд, к тренировочной площадке. Его дочь не должна ждать, хотя бы сейчас.