Химера

      - Это просто невероятно! - глаза Кисаме сияли и в этом еще больше напоминали жемчужины. С их удивительной белизной могли поспорить лишь мелькнувшие в восторге клыки. Уже знакомым жестом Кисаме пригладил намокшие волосы, собирая грозди воды на запястья. - Дождь пошел именно во время моего испытания! Когда я уже думал, что энергии мне не хватит! Я же говорил, что мои магические силы почти мгновенно восполняются при контакте с водой?       - Уже четыре раза, - педантично сосчитал Сасори, чуть сощурив глаза и сложив тонкую улыбку, как оригами, из губ. Пальцы Кисаме смущенно зарылись в торчащие синие вихры на макушке еще глубже.       - Ну, да... в общем, я уже думал, что не поступлю. Этот тип, который с краю вот так сидел, - Кисаме так правдоподобно и живо изобразил карикатурно-надменный взгляд и жесткую позу со сложенными в замок руками, что Орочимару с Сасори мгновенно догадались, о котором экзаменаторе шла речь.       - Хирузен Сарутоби?       - Он самый,- согласно закивал Кисаме, снова становясь собой. - Вот, он вообще придирался: это заклинание покажи, то заклинание покажи, фигура из воды пусть подлетит поближе... Честно, хотелось уже этим драконом из воды ему в нос залепить, раз он дальше этого носа не видит, - сердитым шепотом признался Кисаме, предусмотрительно осмотревшись по сторонам на предмет лишних ушей. Но по обе стороны от него было только два уха: болезненно-бледное и кремово-фарфоровое. Они одинаково умели слушать и надежно загребать секреты барабанными перепонками.       Оставив все бумажные формальности приемной комиссии, Орочимару, Кисаме и Сасори уже получили почетные ключи от своей комнаты в общежитии. В элитной академии размещение было на четверых, с отдельной ванной, но так как фоморов селили отдельно от дану, в данном случае единственные трое фоморов совсем не были ущемлены этим правилом. Наоборот, им было просторнее.       - И вот, когда я уже на последних резервах энергии ему уменьшенную копию здания Академии из воды пытался продемонстрировать, ливень хлынул! Прямо над тренировочным полем. Экзаменаторы, конечно, под навесом сидели и не промокли, а вот моя энергия мгновенно восстановилась благодаря фоморианскому дару. Чудо какое-то! - Закончив свой рассказ, Кисаме медленно выдохнул. Он выглядел таким счастливым, что, казалось, мог взлететь всего лишь за счет взмахов непрерывно двигавшихся от приятного волнения жаберных щелей на шее.       - Да уж, удачное, но странное совпадение, - задумчиво заметил Сасори, безошибочно находя взглядом невесомую улыбку на лице Орочимару, которую тот не успел, да и не особенно пытался спрятать. Орочимару тоже был счастлив просто видеть Кисаме таким радостным и знать, что теперь они точно будут в одной команде. Будут друзьями, все трое, как Кисаме и обещал.       Сам Сасори Акасуна по алфавиту сдавал экзамен одним из первых и справился просто блестяще, без лишних движений и жестов, выверено и мастерски, расходуя энергию настолько экономно и расчетливо, что, закончив с заклинаниями, даже не казался уставшим, несмотря на множество заданий. А главное, он ни на секунду не усомнился в себе.       Кажется, Кисаме это восхищало в Сасори больше всего. Может, под его фарфоровой кожей и таилась едва дышащая, задавленная неуверенность, но так глубоко, что любого перемололо бы на мягких жерновах невозмутимого взгляда, прежде чем тот подплыл бы слишком близко к двойному дну, припорошенному красным пеплом.       - Мне бы такую выдержку, - шепнул тогда Кисаме на ухо, пощекотав висок Орочимару своим восторгом, когда Сасори безупречно отделил золотые крупицы от песка, а камню придал форму кинжала, словно тот был податливой глиной. Орочимару бы тоже хотел, чтобы его заклинания отличались такой хирургической точностью. Почему-то он не сомневался, что Сасори был талантлив и в каллиграфии. А почерк самого Орочимару больше напоминал тайнопись, которую иногда было непросто разобрать и ему самому.       Но у Орочимару все-таки получилось собрать тучи во время экзамена, чтобы помочь Кисаме, хотя ничего подобного он раньше не делал. Собственный тест Орочимару, так как он представился целителем, поначалу заключался в лечении свежего росчерка от ножа на тыльной стороне предплечья герцога Фугаку Учихи.       Он вышел лично, как будто Фугаку было важно не только увидеть, но и почувствовать покалывание рассветной энергии на краях пореза, впитать ее в замедлившую свой бег кровь, убедиться в том, что он, похоже, знал с той самой секунды, когда только увидел Орочимару.       - На мой взгляд, этого достаточно, чтобы зачислить оруженосца в Рыцарскую Академию, - голос Фугаку Учихи, когда он обратился к двум другим экзаменаторам, был твердым и сухим, монолитным, без единой трещины. Помимо лендлорда Хирузена Сарутоби, в почетной ложе сидел граф Данзо Шимура. Немногословный и мрачный, он словно вовсе не хотел здесь находиться. Внимательный левый глаз Данзо все видел, в отличие о правого, скрытого под повязкой, но выразил свое мнение, лишь слегка опустив уставшее веко при согласном кивке головы:       - Разумеется. Целители нужны любые.       Хирузен Сарутоби повернулся к Данзо так возмущенно и резко, как если бы тот вонзил ему кинжал в бок.       - По-вашему, умения залечить неглубокую царапину достаточно, чтобы обучаться в элитной Академии за счет королевства, лорд Шимура?! Я предлагаю, чтобы этот фомор восстановил ваш глаз.       - Простите, уважаемый владыка лендлорд, но вы требуете невозможного. Такое под силу только мастеру-целителю Какузу, но никак не оруженосцу, еще не начавшему обучение, - с нажимом произнес Фугаку Учиха, не сдвинувшись с места, как будто именно оно, между Орочимару и Хирузеном, и было под солнцем. А корона затмения слишком крепко сжимала виски Третьего лендлорда, который произнес, медленно цедя сквозь зубы каждое слово:       - Пусть для начала докажет, что его есть смысл обучать.       Но эмаль при этом сдиралась с букв, обнажая их звенящие нервы.       - Смысл такой, что целителей среди двухсот претендентов на места в Академии всего трое. А у двух других радиус магической ауры двадцать четыре и семнадцать сантиметров, соответственно, - не повышая голос, прервал разбухшую, как волдырь, тираду Фугаку, и желчь брызнула покрасневшими пигментными пятнами на лицо Хирузена.       - Я сказал свое слово, - он повысил голос почти незаметно, на одну ступень холодной беспринципности. - Глаз лорда Шимуры ждет, Акума. Лечи или уходи.       Несмотря на то, что Фугаку Учиха, как скала, возвышался между ними, Орочимару всей болезненно бледной кожей ощутил поток презрения и яда, бурный и грязный, огибающий нагретый камень. Орочимару встретил его лицом и медленно выдохнул, выходя навстречу по-кошачьи мягко и тихо. Герцог Учиха, только обернувшись, осознал, что оруженосца, за зачисление которого он ратовал, уже нет за широкой спиной. Он приближался к ложе, не слыша ничего, кроме собственного пульса в висках. Гравий под ногами зашуршал, как мысли о подушку во время бессонницы. Орочимару не споткнулся, просто запрыгнул на подмостки почетной ложи, посмотрел на сидящего лендлорда сверху вниз и не стал задерживать взгляд, уже распутывающий бинт вместе с равнодушными руками Данзо Шимуры.       - Если вам так охота устраивать цирк, владыка лендлорд, то это не смешно, - вполголоса заметил Данзо, чего уже не слышали далекие смазанные ряды зрителей, бросавшие любопытные взгляды в пустую глазницу медными монетами. Но Орочимару слышал.       Он слышал всё: как звенело схваченное за горло дыхание, как сжал хрустнувшие челюсти Хирузен Сарутоби, даже то, как Фугаку Учиха сложил руки на груди, и его скромная по меркам аристократии однотонная мантия с вышитым на спине гербом клана возмущенно зашуршала.       Орочимару так хорошо успел разглядеть этот герб во время спора экзаменаторов, что белый круг с вогнутым красным сегментом наверху до сих пор стоял у него перед глазами на фоне темноты. Ладонь закрыла ее, прижавшись к покалеченной половине лица Данзо. Подушечками пальцев Орочимару ощутил, как тот брезгливо поморщился от его прикосновения и отчетливо ждал, что ничего не выйдет.       Да, эта рана была старой, прижилась и упорно не хотела никуда уходить. Она сопротивлялась изо всех сил, вскоре заставив кровь проступить на ресницах и носогубной складке. Неприятный металлический привкус прокатился по дальней стенке горла, когда отчетливо видимое сейчас даже невооруженным глазом розоватое сияние нащупало мертвые нервы, наполняя их теплотой, жизнью, постепенно восстанавливая практически из ничего давно утраченное глазное яблоко.       Целительная магия текла прерывисто, болезненно, острым светом, как будто превращала кости в гвозди, что выходили из-под ногтей.       Здоровый глаз Данзо изумленно расширился чуть ли не в ужасе от этого странного, какого-то скребущего, как крысиные коготки, ощущения в соседней глазнице. Данзо почти был готов инстинктивно отдернуться, но Фугаку, успевший вернуться в ложу, не желая упускать ни секунды этого удивительного зрелища и ни крошки кровавого хлеба, сжал его плечи руками, как в ржавых тисках. Никто не ожидал, что у операционного стола они будут.       - Все в порядке, лорд Шимура. Он все правильно делает. Замечательно, Акума, продолжай.       Редкое, как вода в пустыне, одобрение отчетливо прозвучало в голосе герцога Фугаку Учихи, который сам недавно утверждал, что происходившее сейчас было невозможным. Рука Орочимару, уже начинавшая неметь, слегка расслабилась.       В тот же миг чей-то неприязненный взгляд в спину кольнул его правую лопатку саднящей завистью, очевидно, принадлежавшей кому-то из старших сыновей Фугаку.       Их магическими способностями отец никогда не восхищался столь искренне и самозабвенно. Они оба вообще были зачислены без экзаменов, но один, похоже, отчаянно желал показать, на что способен, всем здесь. Особенно отцу. На самом деле должен был радоваться, что, в отличие от Орочимару, ему не требовалось ничего доказывать. Его ценили и так. Без звенящего напряжения между бровей и хриплых, пузырящихся кровью выдохов.       Орочимару знал, что должен был выдержать, довести исцеление до конца, во что бы то ни стоило.       В новом глазном яблоке, словно жизненно важная червоточина, как раз формировался зрачок, и в него уже вползали цветные пятна, свет между мучительно скрючившимися от напряжения пальцами. Они не поцарапали лоб Данзо только благодаря предусмотрительно втянутым когтям.       Еще чуть-чуть...       - Хватит! - Данзо с силой стряхнул руки Фугаку с плеч. Покачнулось даже его кресло, а Орочимару, потеряв равновесие, ухватился обеими руками за стол. Он смутно отличал белый шум в голове от голосов экзаменаторов, даже не видел результат исцеления.       Все плыло, падало в пустоту, почему-то застеленную гравием, в который отчаянно впились когти на ногах, словно мир перевернулся. Но устоял. Как и сам Орочимару. Он медленно поднял мутный взгляд, где желтым калейдоскопом дробились пока еще размытые контуры. Кошачьи зрачки старались снова стать иголками и пришить изображения к мозгу.       У него получилось. Глаз Данзо был целым, со зрачком, хоть и почти без радужки, он, тем не менее, видел. И, возможно, в этой не успевшей восстановиться радужке и было что-то, чего уже сам Данзо не хотел показывать другим. Орочимару почти почувствовал это. Жгучую кровь фоморов, которая текла по восстановленным его магией капиллярам. Неужели граф Данзо Шимура когда-то сам лишил себя глаза с фоморианским даром, чтобы скрыть это? Чтобы выдать себя за дану?       Орочимару предательски закашлялся и поймал красные капли ладонью. Им нечего было делать на согретом документами столе. Там хватало и сургучных печатей.       - Удивительно... - Данзо, постепенно приходя в себя, проморгался, встретился с напряженным взглядом Хирузена, который, конечно, придирчиво отметил бесцветную радужку с тонкими прожилками. Она походила на колотый лед, опасно тонкий и способный хрустнуть под зрачками.       - Глаз видит? - с недоверием спросил Хирузен, словно Орочимару, как какой-то ловкий мошенник, мог подсунуть в глазницу Данзо искусную подделку из стекла. Ошарашенный взгляд ведь и был стеклянным до тех пор, пока круглый зрачок не сузился, процеживая и фильтруя яркий полдень.       - Видит, - Данзо убедился в этом, ненадолго прикрыв ладонью другой глаз. Мог бы и поблагодарить, но Орочимару, в любом случае, было не до того. Он сглатывал кровь, пока та опять не пошла горлом, пытался не выдать слабость и головокружение, не думать о боли, сопровождающей исцеление.       Впрочем, это совсем не значило, что боль тоже не думала о нем сейчас, пока лепила багровые сгустки во внутренностях и из них.       - А ты это куда? - тихий шепот Сасори со стороны зрителей прокатился тревожной россыпью мелких камней. Волна растерянного взгляда Кисаме ударилась о невысокий берег, не понимая, почему в этот момент непременно нужно разбиться.       - Я просто хотел воды ему принести, - он кивнул на стакан, который успел сбегать и наполнить из питьевого минерального фонтана, стоявшего недалеко от тренировочного поля.       - Нельзя выходить к ложе во время чужого экзамена, ты что, правила не читал? Дисквалифицируют обоих. И некоторые будут только рады повод найти, сам понимаешь. Это во-первых. А во-вторых, ты же не думаешь, что у всех энергия мгновенно восстанавливается от воды? - слова Сасори были такими же жесткими, как его фарфоровые, цепкие, будто у марионетки, пальцы на плече Кисаме. Тот согласно промолчал, сам сделал нервный глоток из стакана, и солнечная кислинка освежила мысли.       - Он не восстановил радужку, - тем временем, придирчиво изучив глаз Данзо, проворчал Хирузен, но его нелепые возражения были абсолютно лишены смысла. Все видели это так же четко, как и триумфальный взгляд Фугаку Учихи. Его уверенный ответ обрушился на всякие возражения лезвием гильотины:       - При всем уважении, владыка лендлорд, мы сейчас выясняем, обладают ли оруженосцы достаточными способностями, чтобы обучаться в элитной Академии. Если бы он восстановил радужку, то его бы вообще нечему было учить. Только назвать мастером. Орочимару Акума зачислен.       Вердикт был коротким и веским. Не обсуждался.       - Зачислен, - подтвердил Данзо отрывисто опустив веки уже на обоих глазах. Он еще только привыкал к этому. А ведь Какузу, на данный момент единственный в мире мастер-целитель с аурой в девяносто сантиметров, за лечение такой сложности брал несколько полных кошелей золота.       - Зачислен, - был вынужден согласиться и Хирузен, вдавливая печать до хруста в ни в чем не повинную бумагу, расплющив, разумеется, не способные разбежаться строки, слова и буквы. Его досада осталась там же, пятном неузнаваемых внутренностей грызуна, попавшего под колеса телеги.       Из толпы учеников донеслись скромные, но искренние аплодисменты Кисаме и Сасори. Кажется, к ним, помедлив, присоединился кто-то еще. Это несколько раз вежливо и прохладно, аж до снежинок между пальцами, хлопнул в ладоши Шисуи Учиха, старший сын Фугаку. Взгляд же Итачи, среднего сына, был мрачным и надменным. Из-под длинных ресниц, острых, как перья, его темные глаза пронзали насквозь, рвали, как птичьи клювы падаль. Но Орочимару был жив. И он был кошкой. Химерой. Так что, взмахнув изящными крыльями длинной челки, ворона отвернулась, когда экзаменаторы вызвали следующего претендента.       Алфавит только начинался. До фамилии Кисаме Хошигаки Орочимару успел действительно выпить воды, отдышаться и достаточно восстановить силы, чтобы, как и советовал Сасори, собрать тучи и вызвать кратковременный дождь. Крепко сжал зубы, не меняясь в лице, зная, что не имеет права выдать себя, хоть как-то показать, что это было его заклинание.       Орочимару лишь надеялся, что никто не перейдет на магическое зрение, чтобы посмотреть на его ауру, которая искрила и изо всех сил тянулась к солнцу вместе с капельками еще только набухавших, как почки по весне, туч. Но Хирузен и Данзо были слишком заняты выдумыванием новых заданий для фомора из рыбацкой деревни, которому, по их мнению, вовсе нечего было здесь делать.       А Фугаку Учиха, промолчав и даже не посмотрев в сторону зрителей, все знал и так. В этом Орочимару не сомневался ни капли, из тех, холодных и поспешных, которые все еще лакало солнце на самой кромке жабр, пока они втроем шли к общежитию. Кисаме дышал полной грудью.       - Я думал, у акул жабры неподвижные, - Орочимару спонтанно сменил тему одним взглядом, невесомо скользнувшим по открытой шее. Жаберным щелям стало немного щекотно от этого.       - Нет, есть и такие виды акул, которым не обязательно все время самим двигаться в воде, чтобы дышать. Видимо, мой фоморианский дар основан на каком-то из них, - охотно пояснил Кисаме.       Сасори же задавался совсем другим вопросом и неуловимо напоминал в этом самого герцога Учиху, который просто не счел нужным произносить это вслух:       - А ты, Орочимару, по мутации кто-то из кошачьих или дракон? Я ни разу не встречал фоморов с чертами животного, которое нельзя однозначно определить. Интересно.       Орочимару не любил когда его изучали, как эвглену под микроскопом, которая вроде как должна была быть зеленой, но почему-то оказалась розовой.       Разорвав зрительный контакт с Сасори, он посмотрел вверх, огибая зрачками архитектурные изыски ближайшего здания. Наверное, за прищуренными окнами был чердак, заполненный пыльной ненужностью вещей, которые рассказывали друг другу свои мемуары, но все равно не слушали никого, кроме самих себя.       - Не знаю... и то, и другое, - задумчиво отозвался Орочимару, отвечая на вопрос, над которым и сам часто рассуждал про себя раньше. - Химера, в общем.       - Химера... - Сасори хмыкнул, попробовав это слово на вкус, но оно не поддалось его прочным клыкам, было выплавлено из закаленного в горячей крови сплава и прозвучало со странным, спокойным величием. - Да, хорошо сказано.       - Скорее жутковато... - подал голос Кисаме. Он поежился, и капли дождя, стекающие с волос на виски, показались холодным потом. - Так, вспомнилось. Однажды в Нибьюле, когда моя сестра была еще совсем маленькая, мы с матерью шли на рынок. Я ей помогал нести сумки с разными целебными водорослями на продажу, кораллами всякими... ну, в общем, там, на площади, был старик, сумасшедший какой-то, с дикими глазами. Кричал что-то о Химере, что он уже пришел в наш мир, и все падут перед ним ниц или погибнут... что-то вроде... еще про хаос, крыс, червей, восход красной луны... я уже и не помню. Но это было страшно.       Орочимару насторожился, как хищник, заслышавший шорох то ли добычи, то ли охотника. Еще не было известно ничего, кроме факта, что ни для кого из тех, кто считал охотниками себя, этот хищник дичью не станет.       - И что случилось?       - Да ничего, - Кисаме передернул плечами, поправляя воротник куртки, будто жабрам стало внезапно холодно. Заклепки на ткани поймали отблески солнечного света и отразились бликами на стенах. - Пришли гвардейцы лендлорда и упекли этого типа за нарушение общественного порядка, а он все вырывался и вопил про Химеру и про то, что всё равно мы все обречены...       Химера. Это слово было приговором гипсового барельефа, диффузией образов кошки и дракона, жара и холода, совсем как в Леерсии, где вечный огонь вулканов пылал под таким же вечным снегом.       Этого не должно было существовать, потому что было слишком страшно понимать, даже слишком страшно думать, чем могло обернуться появление такого существа...       - Слушай, ну, что ты о мрачном? Мы же стали оруженосцами! - Орочимару тряхнул головой, словно это заставило бы ненужные шелушащиеся мысли упасть, скатиться по водопаду темных волос и быть втоптанными в землю. Забытыми. Он не был уверен, что это получится забыть.       В повисшей неловкой паузе Орочимару неожиданно заметил уже знакомый своей хронической усталостью силуэт на расстоянии, удалявшийся со странной поспешностью. Изгибы молний мелькали в буре ее волос ранней проседью.       - Мисс Ооцуцуки? - один вопрос ударился о другой, срикошетил, словно пытаясь догнать ее.       - Кто? - Кисаме и Сасори удивились абсолютно синхронно. Непонимание промелькнуло стайкой рыб под так и не разбитым ими льдом и расплескалось песком из перевернутых часов.       - Фоморианка, которая собиралась меня усыновить, но на следующий день исчезла, - быстрой отмашкой ответил им Орочимару, потому что понял, мисс Ооцуцуки не передумала тогда, ей, похоже, грозила опасность. И медлить было нельзя. - Я ненадолго.