«Weren't we like a battlefield, Locked inside a holy war. Your love in my due diligence The only thing worth fighting for.»
Lera Lynn — The Only Thing Worth Fighting For
Они сидят за деревянным столом, Пэм легко бьет по его ножке носом своего ботинка, и пиво с тарелками мерзко дребезжат. Шарки сидит за барной стойкой недалеко от них и периодически посматривает на Помощницу, но подойти боится, видит, что та не в настроении. Шоу не обращает внимания, перед ней на столе разложены фотографии и записки, которые она нашла в пикапе. Руки дрожат, когда она поднимает одну из них, чтобы получше рассмотреть. Свет иногда мигает, и Джой рассеянно поднимает голову, смотрит на лампу над ними. Пэм раздраженно встает из-за стола, направляется к щитку, расположенному на кухне. Бошоу, очевидно, считает это своим шансом. Он садится напротив Помощницы, напряженно ее рассматривает. — Ну что случилось-то, Шоу? Ты сегодня такую крутость устроила, наших парней достала. Джой не отвечает, лишь накрывает ладонями фотографии и сверлит Шарки взглядом. Тот пожимает плечами, встает, но замирает в нерешительности. — Ты… Ты заедь к Аде там. Вы ж подруги. Поговори с кем-нибудь. Я всегда на твоей стороне, ну, ты в курсе. Помощница выдыхает и выдавливает из себя вымученную улыбку. Когда хлопает красная дверь, над которой мигает от нестабильного электричества надпись «выход», Шоу выходит из себя. На фотографиях перед ней нет ничего особенного, деревенская девчушка обнимается с подругами, деревенская девчушка в белом свитерке с котом на коленях, деревенская девчушка в плаще Джона… Полупустая бутылка летит в стену, на лице Джой никаких эмоций. Следом летит тарелка, разбивается вдребезги, оставляя заметный рубец на деревянной стене. Пэм останавливается в дверном проеме, скрещивает руки на груди и ждет. Вскоре ей это наскучивает. — Что за херня, Шоу? — Девка, которую мы убили, — Джой тяжело дышит, кладет голову на стол, прямо на фотографии. Записки она пока не вскрывала, — в его плаще на фотке. — Ага… А ты чего ожидала? Черти ведут себя как хотят. Волчишка, которого ты убила, пыхтел как паровоз, у Джозефа «похоть» прямо на животике вырезана и не зачеркнута, твой, собственно, такой же. Чего ты, мать твою, ждала? — Я не знаю, Пэм. — Позвони да спроси, что за баба. Или вызови сюда, только без свиты. Я их рожи поганые… Шоу поднимается, кивает, тянется за рацией, закрепленной на поясе. Она вся грязная, в какой-то земле, прилипших опилках. Медлит, не нажимает на кнопку. — Джон… — Я ждал. Это же ты устроила на крещении. — Ты можешь приехать? Пауза затягивается. И только сейчас Джой понимает смысл слова «прием» даже в таких, по большому счету, незначительных разговорах. Пэм поднимается на что-то вроде сцены, берет в руки гитару. Помощница считает секунды. На пятнадцатой слышится шипение. На двадцатой он отвечает. — Могу. Куда? — Мы… Я в пиццерии, в регионе Веры. — Не особо далеко вы уехали. Ты одна? Пэм наигрывает какую-то знакомую мелодию, сидит прямо на полу, иногда ударяя боком гитары о деревянный пол. — Вообще-то, нет, не одна. Со мной Пэм. — Это не страшно. До встречи. Когда рация отключается, Шоу молча кидает ее в стену, попадает почти туда же, куда улетела тарелка. — Ты конченная, Джой. Серьезно, ты конченная. Пэм произносит это без осуждения, как общеизвестный факт. Помощница, по сути, согласна. Свет все еще мигает. Сопротивленка откладывает гитару, ложится, раскидывая руки. — Знаешь, я не думала, что дойду до такого. Буду со всеми вами — «звездами» округа Хоуп. — И ты довольна? — Нет. Я верила, что есть добро и зло. Ну, знаешь, свет и тьма, вся такая херь. Оказалось, вы все миллиард раз перетасовались. Нет ни хорошего, ни плохого, Шоу. Джой молчит и пытается осмыслить. Пэм права. Помощница Шерифа уже давно не делает свою работу, Культ уже давно не абсолютное зло. — Это жизнь, Пэм, — Джон входит без стука, и Шоу вздрагивает. Она его не заметила. Пэм поднимается со своего места, выглядывает в окно, проверяет, приехал ли он один. — Без охраны, чудно. — Вас мне не стоит бояться. Правда, Пэм? Сопротивленка улыбается ему, кивает. Джой чувствует укол ревности даже сейчас, она всегда была собственницей. Когда Пэм уходит на кухню, прикрывая за собой дверь, Джон с противным скрипом отодвигает стул, садится напротив Помощницы. Берет одну фотокарточку в руки, усмехается. — Ты поэтому меня позвала? Шоу не поднимает глаз на него, царапает столешницу ногтем. — Джой, птичка, не глупи. У меня есть устоявшийся имидж, Холли твоими молитвами сгнила на столбе, мне надо было кем-то ее заменить. Помощница заметно вздрагивает, когда он называет ее «птичка». Мерзким холодком по телу проходит воспоминание о Джейкобе из сна, ощущение черепа кончиками пальцев. — Значит, нарушать заповеди своей же веры — это «имидж»? Джон смеется, берет бутылку, стоящую рядом с Джой, и отпивает из нее. — Ты же не глупая девочка, Джой. Я не святой. Я не мой брат. Лишь инструмент в его руках, если тебе так угодно. Обычный человек, и они все должны это видеть и понимать. Подобные ей лишь распространяют это, хихикая по углам и рассказывая подружкам о том, что я зову их на ранчо и называю особенными. — Что если ты… — Шоу пытается подобрать слова, пялится пустым взглядом на снимки, рассматривает мужчину. — Что если ты становишься миром для них? Округ — это все, что было им доступно. И экранчики их стареньких смартфонов, которые работают по пять лет, потому что это единственное окно в мир. Ты монстр, Джон. Вся твоя семья, которая пользует всех вокруг ради собственной выгоды. — Мой брат, Джой, старается не ради себя. Не ради меня и Джейкоба. Ради людей, ради семьи, проекта. И семья — это не только кровные узы, птичка. Коллапс близок. Помощница сжимает пальцы в кулак, чтобы сдержать дрожь. Вскрывает первое попавшееся под руку письмо, замирает, читая. «Дорогая Мира, Не стоит бояться. Очищение проходят все, это неизбежно. Единственное, что я могу сделать для тебя, это смягчить боль. Приходи на ранчо к полуночи.Всегда твой, Джон»
— Убирайся, Джон! Мужчина лишь закидывает ноги на стол, потоком воздуха смахивая пару полароидов и второе письмо. Ухмыляется, ставит полупустую бутылку на стол. — Ты забываешься, Шоу. Округ принадлежит моей семье. Я буду там, где хочу. — И каким образом ты смягчаешь боль? — письмо летит на пол, Шоу опирается ладонями о столешницу, смотрит Сиду прямо в глаза. — Пара теплых слов, легких прикосновений к руке — и девушка готова к искуплению. Они открываются мне, я оставляю шрамы или татуировки. Мне лишь жалко их, Шоу. Неужели это чувство тебе так чуждо? — он поигрывает ключом на шее, сминает веревочку. — Это будущие матери, учителя, врачи. Проект предоставляет им возможность обучиться, найти себя. Все было именно так до вашего приезда. Ты, Шериф и ваш чертов маршал все разрушили. Вы начали жатву, Джой. — О нет, оно мне не чуждо. Мне чужды шрамы по всему телу и рассказы о своей жизни такому, как ты. — Хэй, можно я пойду посплю в пикапе? — Джой оглядывается, высунувшаяся из-за двери Сопротивленка, которая, очевидно, уже несколько минут наблюдает ссору, выглядит очень уставшей. — Конечно. Пикап открыт, Пэм. В багажнике пледы. Когда девушка уходит, Джон убирает ноги со стола, поднимается и, обойдя стол, кладет руки на талию Шоу, прижимает ее к себе. — Ты планируешь успокоиться? — Нет. Помощнице хочется его оттолкнуть, но мысль о том, что она здесь как минимум на месяц задержится, а другого подобного мужчину не найдет, останавливает. В конце концов, какая ей разница, с кем он проводит время помимо нее? Она тоже может иметь тысячу случайных связей, ей просто не до этого. — Тогда я тебя успокою, Джой. Он резко разворачивает ее, поднимает, опуская на шатающийся стол, жадно целует. Шоу улавливает легкий запах блажи от его рубашки, обнимает за плечи, притягивая ближе. С горечью осознает, что ждала и хотела этого. Промежутки между их встречами с момента перехода Помощницы в другой регион стали больше, и она часто скучает, хоть и старательно отрицает это. Джон осторожен, не рвет майку, стягивает ее, ласково касаясь кожи. Прижимается плотнее, ища застежку лифа. Его горячее дыхание, мягкие поцелуи на шее и плече, нежные прикосновения к груди — то, что сейчас нужно. Она выгибается, когда Сид расстегивает пряжку ее ремня, заставляет слезть со стола, стягивая джинсы. Шоу чувствует стыд, когда Джон возвращает ее на стол и кладет ладони ей на колени, слегка раздвигая их. Силится вспомнить, сколько дней ей не удавалось нормально принять душ и помыть голову. Сид сам расстегивает рубашку, кидает ее на стол поодаль, не заботясь о новых затяжках, жилет летит туда же. Мужчина проводит ладонью с растопыренными пальцами между грудями, чуть задевая их, по животу, щекоча, останавливается, переворачивает руку, накрывая лобок. Джой следит глазами за его рукой, поглаживает его по плечу. — Посмотри мне в глаза. Помощница касается его щеки, поднимает голову, смотрит в глаза, которые сейчас кажутся гораздо темнее, чем обычно. Другой рукой старается расстегнуть неподдающуюся пряжку, обводит буквы на ней пальцами. — Не устраивай такого больше, Джой. Ты настырно игнорируешь мои просьбы присоединиться к нам, не так ли? — Джон помогает с пряжкой, прижимает ладонь Шоу к паху. — Если бы ты присоединилась, ничего такого не было бы. — Я не могу, — Помощница выдыхает слова ему в губы, прикрывает глаза, стягивая его серые джинсы, — ты же знаешь, Джон. — Не знаю. Джой целует его, кусает губы. Возбуждение не пропадает, но слегка притупляется. Ей не хочется думать о вратах, не хочется думать о других женщинах. Есть только она и Джон сейчас. Будто где-то далеко не слышится автоматная очередь, будто Пэм не спит в машине, держа свой лук в руках, будто где-то не молится ночь напролет Джозеф Сид, а Вера не заставляет очередного наркомана скинуться со статуи. Когда Сид входит, с губ Помощницы слетает стон. Она внезапно осознает, что, возможно, как-то извращенно и странно любит Инквизитора. Или Крестителя. Царапает кожу там, где слабо выступают ребра, проводит пальцами по низу живота, целует шрам на груди. В конце концов, она никому не обязана быть спасителем Округа. Хотя бы по ночам.