Где-то там за облаками, Знаю я, есть кто-то выше. Тот, кто наблюдает за нами, И молитвы наши все слышит.
Я удивлённо взглянул на тетрадный лист. Мне показалось, или я только что написал стих? Первая мысль — если кто-то узнает, что мальчик 11ти лет пишет стихи, засмеют точно. Особенно одноклассники! Быстро смяв лист, я тихо закинул его в рюкзак, покрывшись красной пеленой. Почему-то было стыдно. Правая рука болезненно ноет. Хочется одернуть её, но на мне словно лежит огромный камень, не дающий сделать ни одного движения. Слышу едва различимый плач мамы и изо всех сил пытаюсь открыть глаза. Не получается. Становится очень горько, хочется заплакать тоже. Медленно забираюсь на крышу своего дома. Дует прохладный ветер, что заставляет меня посильнее укутаться в огромную черную толстовку. Сажусь на холодную поверхность и кладу рядом с собой прихваченные из дома вещи. Делаю глоток из небольшого серебристого термоса. В нём — мой горячо любимый чай с чабрецом. Пятнадцатилетний я уже имею толстую, почти заполненную тетрадь со стихами. Эта мысль заставляет меня немного загордиться собой, взять свое сокровище в руки и вновь начать писать. Небо надо мной переливается самыми различными оттенками — от голубоватого с проблесками зелена, до темно-темно синего, вперемешку с фиолетовым и розовым. Звезды рассыпаны повсюду — где-то одинокие большие звезды, а где-то — скопление маленьких звёздочек. Завораживающе. И тут я начинаю понимать, насколько всё-таки я люблю свою жизнь. Боль разрывает меня на части. По телу разливается паника от того, что я не могу проснуться, открыть глаза или пошевелиться. — мам, ну не плачь! — я тепло прижимаю мать к себе, гладя ее по волосам. — я буду приезжать к вам! Честно-честно! Мимо летят поезда, на перроне собирается народ. Одинокие бабули с большими, клетчатыми сумками, пытающиеся разглядеть что-то на бумажных билетах; уставшие родители с полусонными детишками, крепко держащие за руку, чтобы те случайно не упали никуда; подростки, весело собравшиеся в толпу и обсуждающие захватывающую поездку… Множество самых разных людей окружало нас в данный момент. Отец глубоко вздохнул, взглянул куда-то вглубь уходящих рельсов, а затем повернулся к нам с мамой. — едет. Папа подошел ко мне, крепко обнял и потрепал за волосы. — будь аккуратен, сын. Мы недолго обнимались с родителями, ведь подошел мой поезд и мне пришлось отправиться на посадку. Я показал билет проводнику, затем прошёл в вагон и стал искать своё место. Наконец, передо мной появилась табличка со знакомым номером и я, заняв свое положенное место, примкнул к окну, чтобы помахать родителям. Мама прижималась к отцу, а тот в свою очередь приобнимал ее за плечи. Оба плакали. Я дал волю себе и, слегка махая рукой, прослезился. Объявили об отправлении и поезд медленно тронулся. Здравствуй, новая жизнь. Флешбек за флешбеком летали передо мной. Становилось больно на душе. Моя первая неделя в Петербурге. Я медленно прогуливаюсь вдоль Невы, восхищенно рассматривая окрестности города. Вот же она — моя мечта. В моей руке — любимое шоколадное мороженое. Даже в лёгкой клетчатой рубашонке становилось невыносимо жарко. Прекрасное начало лета. Начало новой жизни. Я слишком задумался, глядя по сторонам, и не заметил идущую впереди девочку. Слегка запнувшись об нее, я полетел вперёд, от чего белоснежное платьице юной особы приобрело шоколадный оттенок. -оу, прости! Прости пожалуйста, я не заметил тебя, просто я…я… — я тут же начал оправдываться и извиняться, осознавая, что же наделал. Но в ответ я услышал лишь звонкий смех. — Это мое нелюбимое платье. Кажется теперь появилась веская причина выбросить его! — девушка мило хихикнула, поднимая на меня взгляд. — я Лиза! — Кристиан. Можно просто Крис! — я неловко пожал протянутую мне руку. — вау! Красивое имя. Ты не местный? — Спасибо… Да, я переехал сюда несколько дней назад. — эта девушка заставляла меня все шире и шире улыбаться. — ну, раз ты переехал сюда недавно, значит у тебя еще нет здесь новых близких знакомых. Позволь показать тебе город? Я познакомлю тебя со своим другом — Стасом! Он очень хороший и веселый, а еще он… — Лиза не переставала болтать, но почему-то мне нравилось ее слушать. — ну так что, пойдем? — конечно, я буду рад! — только дойдем до моего дома, я переоденусь? А то в таком платье не особо уютно идти — моя новая знакомая широко улыбнулась, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. Я заливисто засмеялся. — пошли. В моих воспоминаниях Лиззи осталась всё той же счастливой и беззаботной девчонкой, а самое главное — в моих воспоминаниях она всё ещё жива… Сильный дождь. Типичная погода для такого города, Как Санкт-Петербург. Кто-то из людей спокойно, размеренно шагает по улице, держа в руке большой зонт; кто-то спешит спрятаться от холодных капель, прикрываясь тем, что в данный момент находится в руках; а кто-то счастливо шлепает по лужам, наслаждаясь прекрасной погодой. Я же относился к последнему типу людей. Весело шагая по знакомой мне улице, я направлялся домой, как вдруг услышал жалобный писк. Мой взгляд сразу же опустился вниз и я увидел нечто — маленький, рыжий комочек пытался спрятаться от холодных, противных капель дождя. — малыш… Я осторожно подошёл ближе и поднял его на руки. Новоиспеченный друг поспешил спрятаться мне под теплую курточку, содрогаясь всем тельцем от холода. Я слегка погладил его по голове, поудобнее запахнул бомбер и быстрым шагом отправился домой, чтобы покормить и согреть моего нового друга. За 10 минут преодолев расстояние, я ворвался в свою квартиру и медленно опустил рыжика на пол, а сам ушёл на кухню, чтобы разогреть молоко. Пройдя в комнату с миской теплой жидкости, я обнаружил котенка, забившегося под батареей. — малыш, пойдем кушать. Рыжик быстро и торопливо лакал молоко, расплескивая его в разные стороны и то и дело падая в него мордочкой, от чего вся она приобрела белый оттенок. Я довольно усмехнулся, погладил мурлыкающего котёнка и немного задумавшись сказал ему: — теперь тебя будут звать Юлик! Кажется сейчас я понял одну важную вещь… Самоубийство не прекращает твою боль — она передает её кому-то. Твоим родителям, твоим друзьям и просто близким людям. Я слышу плач моей матери, отца и понимаю, что эту боль причинил им именно я. Мои родители рыдают, склонясь над моим полуживым телом; Рома, я уверен, находится рядом с ними и тоже тоскует; А мой любимый пушистый друг находится совершенно один дома и скорее всего, он голоден. Я причинил боль самым любимым людям (и не только) своим эгоизмом. Я поспешил вскрыть себе вены, чтобы избавиться от душевной боли, преследовавшей меня, совершенно не пытаясь найти другого выхода. Я попытался убить себя, не задумываясь о чьих-либо чувствах…Мне стыдно.
Сейчас все зависит от меня и только меня. Я должен проснуться. Должен раскрыть глаза. Я должен жить ради семьи, ради Юлика, ради Ромы. В жизни столько поводов для счастья; столько причин любить жить, а я лишь не заметил их, сломавшись после первой же серьёзной проблемы. Я должен сейчас преодолеть себя ради жизни. Раз… Два… Три…***
— Очнулся! Он очнулся! Крик Ромы был слышен очень сильно; после него вокруг меня столпились врачи и родители. Мама горько плакала, но в её глазах я смог заметить искру счастья. Отец стоял рядом с ней и тоже плакал. Даже на глазах Романа я заметил частые поблескивания от скопившихся слёз. Врачи то и дело крутились вокруг меня, постоянно делая что-то, а затем велели всем покинуть палату. — простите меня — успел прошептать я, но все присутствующие, к счастью, услышали. Как только дверь захлопнулась, люди в белых халатах стали что-то отсоединять и присоединять обратно уже нечто другое. — как вы себя чувствуете? — высокий мужчина лет 45ти склонился надо мной, обследуя всего меня. — плохо. — честно ответил я. — ваше состояние нестабильно, поэтому над вами будет поставлен постоянный контроль. Вам очень сильно повезло, что при таких обстоятельствах вы остались живы. Когда ваше состояние придет в норму, нам следует перевести вас в психиатрический диспансер на обследование. Что-то во мне предательски ёкнуло. Психиатрический диспансер. Одно это словосочетание вводило в ужас и панику, а осознание того, что я вскоре окажусь там и вовсе доводило до сильного страха. Я повернул свою голову вправо, подмечая на своей руке длинный, выпуклый шрам с торчащими в разные стороны нитями. — швы снимут через несколько дней, но шрам останется навсегда. — заметив мой взгляд, пояснил доктор. Что ж, теперь на моей руке всю жизнь будет напоминание о моей ужасной ошибке и эгоизме.Что же теперь будет с моей жизнью?..
Я не задумался ещё над одной вещью, совершая этот низкий поступок. Я не задумался о твоих чувствах. Да, да о твоих, мой читатель… мой друг. Я не подумал о том, что тебе скорее всего будет больно и ты даже, возможно, заплачешь. Если ты сможешь — пожалуйста прости меня. Я никогда об этом не задумывался так глубоко, но я кое-что понял… В радости и в горе ты был (а) со мной. Когда я был счастлив, ты радовался (лась) вместе со мной. Когда я был на грани самобуийства, ты испытывал (а) схожие чувства. Ты — мой самый верный друг. Я безмерно благодарен тебе за всё. Спасибо… Спасибо огромное за то, что оставался (лась) рядом.Прости меня…