Тёмные воды.

"Рокэ Алва - хороший." - записал иномирец в простой тетради на постоялом дворе в двух днях пути до Олларии. Запись не была ни вопросом, ни утверждением, лишь констатацией факта. Нет, действительность была куда сложнее, и не-Ричард это понимал, но понимать - не значит принимать. Отец часто называл своего наследника воинствующим идеалистом. И это было так: за идеалы иномирец был готов бороться до конца. И всегда боролся. Ибо зачем живёт человек, если не для построения рая на земле? Возможно, кто-то бы счёл подобные мысли излишне пафосными и наивными, и не-Ричард не стал бы возражать. Он был и наивен, и излишне возвышен, и старомоден (что интересно сочеталось с бисексуальностью), и груб, и эгоистичен, возможно даже глуп, но уж против правды он никогда не шёл. Рокэ Алва принял его в своём доме как оруженосца, хотя их не связывали никакие клятвы, позволил жить своей жизнью, не лез в душу, заказал велосипед по чертежам. Умён, честен, верен стране. Следовательно, он хороший. Сам он об этом пока не знает, да и зачем говорить очевидное? Октавианская Ночь обернётся меньшим ущербом, чем в книгах, уж об этом они позаботятся. Потому что не-Ричард хочет, чтобы всё закончилось хорошо, а если он чего-то хочет, то так и будет. Именно поэтому пришлось выдернуть соберано из уютного поместья, да и самому прервать отдых на природе. Впрочем, ожог исчезнет совсем скоро, кожа уже сошла почти полностью, и тогда ничто не будет напоминать о досадном инциденте на солнце. "Рокэ Алва - хороший." - гласила запись. Истинно так. Иномирец осторожно подошёл к зеркалу, что висело на стене, и вгляделся в мрачные глубины. Хорошо, что Рокэ не обратил внимание на отражение не-Ричарда в зеркалах, иначе пришлось бы отвечать на слишком много вопросов. Нет, отражался-то в зеркале Ричард Окделл, только сквозь него была видна комната, отражение было полупрозрачным, почти призрачным. Впрочем, после ночи с куртизанкой отражение почти пришло в норму, почти не просвечивало. Почти. Это не его жизнь, чужая, её немного, она тратится на поддержание жизнедеятельности организма, но это всё-таки жизнь. Утром они поехали дальше. В пути они разговаривали о будущем, а если точнее, то иномирец изо всех сил старался о нём не говорить, а Алва в свою очередь, изо всех сил старался именно о нём и вести беседу. Знание будущего - единственный козырь не-Ричарда, и глупо выдавать его прямо сейчас. Рано. Желания ещё не исполнились. Впрочем, кое-что пришлось сказать: что Катерина - та ещё сволочь, что Валентин Придд хороший, что магия всё чаще будет себя проявлять и что Зимний Излом на носу, он грозит бедой. Впрочем, последнее секретом как раз не было, последнее и так все знают. Но что делать болезненно-честному человеку, когда ему задают каверзные вопросы? В столицу прибыли почти что инкогнито, без лишнего шума, глубокой ночью. Пробрались в свой дом как воры, легли спать в своих комнатах без лишнего шума, один Хуан знал об их прибытии. Да и то, до завтрака вполне мог думать, что ему всё приснилось. Приближалась Октавианская Ночь, и следовало к ней серьёзно подготовиться. Маршал, узнав от иномирца примерный ход событий, отправился не гасить беспорядки, а предотвращать. Делать не-Ричарду больше было нечего, потому он, после долгих раздумий, принял решение навестить кардинала Дорака. Зачем? О, причины были, и весьма значительные. Квентин был серьёзно болен, о чём скоро наверняка узнает. А у Ричарда есть силы помочь ему. Кардинал принял его. Безмерно удивился, но принял. Правда, долго не мог поверить, что Ричард Окделл, оппозиционер и сторонник старой династии, вдруг пришёл к нему по доброй воле, да ещё и принёс с собой яблоки. Да ещё и сам порезал дольками. - Я бы хотел кое-что узнать у вас, если можно, - осторожно начал Ричард, напряжённо следя за кардиналом, - Правда ли, что мой отец был убит Повелителем Ветра в честной дуэли? - Правда, - помедлив, ответил кардинал и осторожно надкусил дольку яблока, удивительно сладкого и сочного, - Но кто вам это сказал? - Я не хочу называть его имя, - покачал головой Ричард, - Но тот же человек сказал мне, что эр Август желает убить моего эра. И её величество - тоже. Трудно поверить, но аргументы были очень убедительными. - Я проверю, - пообещал Квентин, незаметно доедая уже третью дольку, - Это всё, что вы хотели мне сообщить, или ещё что-то? - Ещё что-то. Правда ли, что в случае пресечения династии Олларов первыми претендентами будут Алва? Кардинал очень пристально посмотрел прямо в глаза не-Ричарда. Тот спокойно перенёс этот взгляд, поскольку вопрос был задан без ненужного подтекста. - Правда, - кивнул кардинал, - Но вы должны понимать, что распространяться об этом не нужно. Талиг сейчас не в лучшем положении, чтобы переживать очередной раскол. Я делаю всё, что в моих силах, но и оппозиция, к сожалению, тоже. Я рад, что вы решили предложить мне свою помощь, но вам лучше будет притвориться, что вы поддерживаете эра Штанцлера. Получите от него какое-нибудь задание - я охотно вас приму, но до тех пор ведите себя так, как привыкли. Вы меня поняли? - Прекрасно понял, - кивнул иномирец. Морщины кардинала чуть разгладились. - Вы изменились после войны в Варасте. Вы даже говорите не так, как раньше. - Даже горы меняются, что говорить о людях? Я обдумал ситуацию и пришёл к выводу, что вы для Талига нужнее, чем Альдо Ракан. Проницательный взгляд, слишком проницательный. Тёмные воды расступаются, обнажают всецветное дно. И одному Дораку ведомо, что же он увидел. - Что ж, хорошо. Очень хорошо. Если это всё, можете идти. Благодарю за яблоки. - Я ещё приду к вам, - пообещал не-Ричард и тихо выскользнул из этого дома, сделав всё, что хотел. Квентин Дорак проживёт немного дольше. Немного, но на большее у иномирца попросту нет сил. Тот, кто съест приготовленную им еду, получит значительную долю его жизненной силы. Одно плохо: этих сил едва хватает на то, чтобы выглядеть человеком, а не свежим зомби. Сходить, что ли, в бордель? Или прийти в спальню к Алве, как договаривались? Вот это уж точно нет, связь с выходцем опасна. Но как же хочется, невыносимо хочется обнять, поцеловать, на руках отнести в постель и...нет, нельзя. Почему нельзя? Потому что видеть Рокэ живым хочется куда сильнее, чем всё остальное.