Тёмные воды.

"Робер хочет, чтобы его друг выжил. Понимаю. Мне тоже не хочется его убивать," - думал не-Ричард, собираясь в дальний путь, - "Но если Альдо оставить в живых, его настигнет расплата за ложь, он ведь дал клятву на крови. А пока он со мной, ему угрожаю только я. Небытие милосерднее, чем смерть в этом мире, а именно оно его в итоге и ждёт". Скажем прямо: иномирец не хотел, чтобы всё было так. Но как Рыцарь Чистой Идеи, он не мог допустить, чтобы Альдо был несчастен. И Робер, и Мэллит, и Алва, и Валентин, и сам Ричард - все эти люди были несчастны, как будто после Излома не будет жизни, как будто они уже всё потеряли. Нет, пока они живы (и, как показала практика, даже если не вполне живы), не-Ричард всё исправит. Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным. Красивые слова. Любой, кто их слышал, сразу записывал любого Рыцаря Чистой Идеи в идеалисты, как будто в этом было что-то плохое. А между тем они и не понимали, что в Чистой Идее был только один недостаток. Рыцарь Чистой Идеи не должен быть человеком. Иномирец знал, что говорил. В течение нескольких месяцев он методично и последовательно избавлялся от таких "милых" человеческих особенностей, как жестокость, зависть, раздражение, гордость, страх, стыд, ревность, эгоизм и импульсивность. И только он сам да его почтенный дедушка знают, что при это он испытывал. Человеческая психика отчаянно сопротивлялась подобному выхолащиванию. Не-Ричард прекрасно понимал, что человеку свойственны не только положительные, но и отрицательные эмоции, но Рыцарю Чистой Идеи они только помешают. Говорят, Оруэлл написал антиутопию, но иномирец в ней увидел довольно подробную инструкцию. Вот только сами эмоции никуда не делись. Они ещё были внутри, изредка прорываясь наружу. Вот как сейчас: что стоило ему указать Роберу на его ложь? Да что там, можно было просто пойти попрощаться с Альдо, и уже к ужину Робер сидел бы в Багерлее с Алвой. Но какое-то странное чувство, название которого не-Ричард никак не мог и не хотел вспоминать, помешало. И теперь он уезжает на север, к тёмным водам, уезжает по доброй воле, прекрасно понимая, к чему это может привести. В лучшем случае не случится ничего страшного, он вернётся и сделает своё дело. А в худшем случае возвращаться будет уже незачем. Но перед поездкой Ричард заглянул к Валентину, с которым не общался только на людях. Наедине же он давно посвятил Повелителя Волн в свой план. Нельзя сказать, чтобы они во всём сошлись во мнениях, но помощь свою Придд предложил сразу. - План меняется. Меня отсылают в Хексберг, вернусь через несколько месяцев, - коротко объяснил ситуацию не-Ричард, - Крепись. Будет тяжело. Вот ключ от потайной двери в покои Альдо, - на стол лёг простой ключ на длинной цепочке, - Сузе-Музе пора объявиться. Кивок, Валентин принимает ключ и едва заметно улыбается. В переводе с языка тела Приддов, это означало крайнее удовлетворение и предвкушение. А не-Ричарда ждал дальний путь. Но не на лошади и не в карете, зачем? У выходцев свои тропы. По ним он в своё время добрался до Агариса за одну ночь, по ним и до Хексберга рукой подать. И всё же он не переставал поражаться гению Робера, так верно определившего главную слабость выходца. Ведь Хексберг - приморский город, а море - тёмная вода. Одно хорошо: он увидит двух любимых адмиралов, Вальдеса и Кальдмеера. В конце-концов, у них единственных хоть что-то было хорошо. А хотя... Не-Ричард шёл вперёд сквозь туман и пустоту. Он понятия не имел, где находится, да и зачем? Туман рассеется, когда он будет в Хексберге, а до тех пор смотреть по сторонам необязательно. Подумать только, он увидит прекрасное море, а поплавать в нём не сможет. Обидно. Нет, когда он станет человеком, он обязательно съездит туда ещё раз и не будет вылезать из воды от рассвета до обеда! Когда он станет человеком... Одна жизнь, и так обречённая на бесславный конец, в обмен на собственную. Справедливо, достойно Чистой Идеи, но почему-то не-Ричарду грустно. А между тем он уже шагал по мостовой в сторону особняка Ротгера Вальдеса. Олаф Кальдмеер не верил в магию. Когда-то. Теперь же, после проигрыша и попадания в плен, пришлось поверить, потому что кэцхен прилетали к нему среди ночи и будили хлопаньем крыльев за окном. Из-за этих пробуждений рана заживала медленнее, но Олаф не мог понять, огорчаться ему или радоваться. Когда его раны заживут, его обменяют, и его ждёт родной Дриксен, что вроде бы хорошо, но на родине его могут осудить за измену, что плохо. А что хуже всего, он уже и сам не хотел возвращаться, ведь здесь у него появился...друг. Действительно, Ротгер Вальдес стал ему другом, и велика вероятность, что это взаимно. Но пусть медленно, но рана всё же заживала, и жизнь стремительно теряла едва обретённые краски. Но сегодня что-то изменилось. Утром появился туман, а к обеду в дом Вальдеса пришёл ещё один гость. Некий герцог Надорэа, верный человек нового правителя Талига. Или Талигойи? Не важно, важно было то, что второй человек в государстве прибыл в Хексберг с посланием адмиралу Альмейде. Почему послали именно его? Неизвестно, но покидать город гонец не спешил: попросил показать северный город. Олаф не знал, как всё проходило, да и зачем, если вечером Ротгер обязательно всё перескажет? Даже спрашивать не придётся, он сам начнёт говорить. Как и думал пленный адмирал цур зее, вечером Вальдес рассказал о прогулке с гостем. - Нет, я должен вас познакомить. Моряк из него никакой, но вами он искренне восхищается. А как поёт! Правда, покрывало так и не снял. Странный он. "Кто бы говорил". - Нет, правда, странный. Спросил я его, почему скрывает своё лицо этой странной вуалью - спел мне какую-то странную песню. "Не счесть моих ликов, не счесть воплощений," - и так далее. Красиво, не спорю. И, похоже, его сюда просто сослали. Он и сам понимает, потому назад и не торопится. Олаф кивнул в знак того, что выслушал Ротгера. Ему не был знаком тот молодой человек, о котором так лестно отзывался вице-адмирал, но этот недостаток нетрудно исправить. Они ещё поговорили, немного, потому что Олаф не мог долго говорить, а потом появившийся Руппи напомнил, что адмирал цур зее ещё очень слаб. Не то, чтобы это было правдой...но спорить нет смысла. Сон не шёл. Причина была очень проста: тишина. Молчало море, молчал ветер, молчали стены. Кальдмееру от этой тишины было неуютно. Что ж, раз заснуть не получались, он зажёг свечу и взял Эсператию. Открывать, впрочем, не спешил, но с ней он чувствовал себя куда спокойнее. Стук в дверь. Очень деликатный, стоящий на пороге интересовался, примут его или нет. Не Вальдес. Руппи? Нет, фок Фельсенбург наверняка спит мёртвым сном в своей комнате. - Войдите, - разрешил пленный адмирал. Дверь отворилась тихо, пугающе тихо. На пороге стояла стройная фигура мужчины с золотистым покрывалом, сквозь которое едва заметно молодое лицо. В руках незнакомец держал тарелку с чем-то ароматным и горячим, судя по едва заметному пару. Закрылась дверь так же тихо, причём без каких-либо действий со стороны незнакомца. - Доброй ночи, господин Кальдмеер, - поприветствовал его незнакомец, - Право, я не ожидал, что вы примете меня в такой час, но всё-таки решил проверить. - Приветствую вас. Я имею честь разговаривать с герцогом Надорэа? - Наверное, - пожал плечами незнакомец, - Мне сказали, вы медленно выздоравливаете. Я приготовил вам лечебный суп. Да, вероятнее всего, это был суп. Он выглядел супом, пах супом, состоял из бульона и овощей, так что да - это был суп. Вопрос в другом - зачем незнакомцу готовить для пленного адмирала-дриксенца? - Суп отравлен? - спокойно уточнил Олаф. - Ни в коем случае. Нельзя отравлять супы. Можно отравлять пирожные, вино, но не супы. Суп - это хорошо. Суп - серьёзная еда. Ешьте, - и перед ним опустилась тарелка с ложкой. Олаф хотел бы сказать, что ему совсем не хочется есть, но это было бы ложью. Есть внезапно захотелось, от такого запаха и мёртвый бы захотел есть, что уж говорить об адмирале средних лет? Вкусно. Очень вкусно, хотя состоял суп из моркови, картошки, лука и укропа с петрушкой. И с каждой ложкой боль исчезала, возвращались силы. Когда в тарелке ничего не осталось (и это не было преувеличением), Олаф Кальдмеер вдруг почувствовал, что теперь ему вполне по силам добраться до Дриксен вплавь. - Рад, что вам понравилось, - кивнул благодетель, - Вы разрешите переждать ночь в вашей комнате? Уверяю, мне не нужно много места, я посижу здесь, в кресле... - Вам не отвели покои? - Отвели, просто прекрасные. Но мне нужна защита, - незнакомец явно поёжился, - Защита от тёмной воды. Помогите, пожалуйста. - Что? - Что делать? Просто не прогоняйте. А утром...- герцог сглотнул, - Разбудите меня. Только и всего. Извините за беспокойство, адмирал. И спокойной ночи. Герцог отцепил от головного убора покрывало, и под ним оказалось совершенно обычное лицо, светлое, чистое, на чей-то вкус даже привлекательное. Мальчишка лет восемнадцати, худой и нескладный - вот кем был герцог Надорэа. И зачем ему скрывать лицо? Впрочем, завтра спросит, сейчас Олафа клонило в сон, и даже тишина не в силах была ему помешать. Мальчишка свернулся в кресле удивительно компактным для такого крупного в кости юноши клубком, накрылся своим золотым покрывалом и заснул. Адмирал погасил свечу и закрыл глаза. Происходящее не до конца было понятно Кальдмееру, но прогонять грустного мальчишку поздно. И почему он пришёл за помощью к нему? Любой в поместье помог бы справиться с кошмарами ничуть не хуже Олафа, но пришёл герцог к пленнику, пусть и почётному, принёс удивительно вкусный суп (надо будет уточнить рецепт), обращался как с равным, а не как с дриксенским захватчиком (Олаф Кальдмеер прекрасно понимал, кем является для талигойцев, не было смысла даже обижаться), теперь вот доверился и уснул в комнате пусть раненого, но адмирала цур зее. Теперь понятно, что имел в виду Вальдес, когда называл герцога Надорэа странным. Холодно. Вода заливает нос, уши, она в желудке и в лёгких, она просто ледяная, мышцы моментально деревенеют. Он снова опускается во тьму. Слишком реально, слишком действительно даже для реальности, и именно по этой чрезмерной натуральности не-Ричард понимает, что это сон. Реальность была куда мягче, чем кошмары, не было этого чувства тоскливой обречённости и невозможности что-либо изменить. Тогда иномирец боролся за свою жизнь, даже не ощущая ног, а сейчас он даже не видел свет над собой. Только тьма. И холодная вода. "Я очень хочу жить," - признался сам себе не-Ричард, - "Но пока я выходец, холодная вода будет мне сниться каждую ночь, особенно сейчас, когда я у моря. Я должен выпить до дна Альдо, так будет лучше для нас обоих. Он умрёт счастливым, а я обрету жизнь. Ждите меня, мой маршал, я ещё сделаю вас счастливым, и вам смерть не грозит. И всё-таки мне жаль Альдо. Но даже если я оставлю его, его всё равно убьют. Не Моро, так Рокэ Алва, или бывшие союзники, или его клятва. И отступить он уже не может. И всё-таки, неужели ничего нельзя изменить? Как Рыцарь Чистой Идеи, я должен стать живым за его счёт, а как человек, я хочу его спасти. Любовь? Нет. Похоже, просто сострадание..."