Пляжи небесные

*** Этим утром она поднимается на рассвете. Сна больше нет, и впервые за долгое время Лиза Кадди выходит из дома задолго до того, как солнце устраивается в зените. На улице влажно и ветрено, и она зябко ежится, но возвратиться за накидкой не решается: вопросы от Лукаса, если он вдруг проснется, ей не нужны. Хватило и вчерашнего вечера: дома она не смогла сдержать слез, и плакала без видимой причины до поздней ночи, а Лукас растерянно сидел на кровати рядом, неловко пытаясь утешить, а главное – выведать, что же произошло на той встрече с потенциальным работодателем. Так они и уснули: он, недоумевающий, и она, опустошенная. Ноги ведут ее к океану, и она покорно переступает ими, обхватив себя руками за плечи, ускоряясь непроизвольно на крутом склоне. В это время на пляже пустынно, песок под ногами тяжеловесен, а краски неба кажутся светлыми и резкими, лишенными полуденной дымки марева. Опустившись на утрамбованную приливом песчаную косу, она замирает, глотая приоткрытым ртом прохладный воздух. Никого вокруг, и можно быть самой собой больше, чем где бы то ни было. Можно чертить подобранной палкой замысловатые – и бессмысленные – иероглифы. Можно наблюдать, как, прочерчивая боком острые и глубокие линии, зарываются в круглые ямки на мокром песке серые, как камни, крабы. Она живет здесь два года, но никогда еще не видела крабов, прячущихся при звенящей дневной жаре, никогда не думала, что по утрам, на восходе, это место может быть таким простым и открытым. Неизбежно ей вспомнился Хаус, цитировавший Лорку той ночью в своей гостиной. Пляжи небесные – вот куда она себя загнала, вот где пряталась все это время. Услужливо память подкидывает еще одну строчку из того, два года не вспоминавшегося, посвящения Уолту Уитмену. «И бренные есть, кого на заре не заставишь вернуться…» Вчерашняя встреча пробудила в ней больше чувств, чем она думала – и не все они вылились слезами за ночь. Она представляет Уилсона. Посреди Среднего Запада, Уилсона с закатанными рукавами рубашки, неизменно учтивого Джеймса, уже завоевавшего популярность у всех этих миссис Браун-Смит-Джонс. Нужно поехать к нему, - понимает она внезапно, и удивляется, как настолько простая и ясная мысль не приходила ей в голову раньше. Приехать к Уилсону без предупреждения, не расточая время на пустые, никчемные звонки вежливости. Ей так много нужно ему сказать. Про себя, про Хауса, про Лидию. Про него самого. Ей нужно, просто необходимо напомнить ему – и себе, что нужно жить дальше. Она представляет Лидию. Спокойную, умеющую легко сходиться и легко прощаться. Лидию, два года жившую с той же тяжестью на сердце, что и она, Лиза. Лидию, сумевшую найти для этой тяжести почетное место, удаленное от основных чувств. Лидию, организующую благотворительные концерты по всей стране, дающую возможность реализовывать себя своей невестке. Она представляет Хауса. Его сарказм, напористость, уверенность в собственной правоте. Все то, что позволяло другим чувствовать себя настолько полными жизни рядом с ним. Он будил в людях сильные эмоции – гнев, раздражение, ребячливую задиристость. Лиза Кадди чувствует, как все эти эмоции, подобно приливу, возвращаются к ней. Даже после смерти Хаусу удается удивлять ее. В Мейфилде у него была женщина, которую он так и не смог забыть, к которой стремился. Как больно, правда, Лиза? Как странно, глупо, вдруг, спустя два года, осознать, что ты не была единственной, а значит, не можешь, не должна нести все бремя вины в одиночку. Она почти злится на Хауса. Почти. Он снова обставил ее; и здорово бы посмеялся сейчас над ее душевными метаниями. Над тем, что она придумала себе о них двоих. Над тем, что держало ее два года как в коконе, что не давало вдохнуть, как сейчас, легкого и прохладного воздуха. Она вновь чувствует себя живой. Благодаря Хаусу. Благодаря Лидии, разыскавшей ее. Благодаря Уилсону, помнившему о ней в своих письмах. Благодаря Лукасу, принимавшему ее такой, какой она стала. Благодаря Рейчел – просто потому что та была рядом. И благодаря той женщине, что разделила ее двухлетнее одиночество на пляже Тайтусвилл. Она снова здесь; видно, ранняя пташка, а может, сегодня и ей не спалось. Так же привычно смотрит на точку за океаном, так же перебирает руками песок, словно отыскивая в нем что-то. Она одета теплее, отмечает Лиза, а значит, приходит сюда по утрам не впервые. Перед тем, как уйти с пляжа, Кадди подходит к ней, своей миниатюрной рыжеволосой незнакомке. Не в ее правилах начинать разговор, но она чувствует, что должна это сделать. Сидя на песке, подняв голову и щурясь от наступающего солнца, женщина смотрит спокойно и выжидающе, и Лиза опускается рядом. - Здравствуйте, Лиза, - просто, словно не было синхронного двухлетнего молчания, говорит эта женщина. И тут же спохватывается. – Извините. Я просто слышала. Как вас звал муж. - А вы… - Кадди припоминает, ведь имя звучало и из уст того высокого темноволосого красавца, что иногда сопровождал свою рыжеволосую на этом пляже. – Вы Скалли? - Дана. - Что у вас произошло, Дана? – слова вырываются внезапно, и ответом служит изумленный – и чуть насмешливый - взгляд. - Извините, - поправляет она саму себя, думая не без грусти, что Лидия, несомненно, и здесь справилась бы куда легче. – Просто я вижу, какими глазами вы смотрите на мою дочь… как сидите здесь… Извините, если лезу не туда… - Моя дочь умерла, когда ей было столько же, сколько сейчас Рейчел. Родившегося после нее сына мне пришлось отдать на закрытое усыновление – не спрашивайте, почему. Я работала врачом, но не смогла спасти пациента – мальчика с серьезной болезнью. Наверное, мне не следует смотреть на вашу девочку, так говорит мой… так говорит Малдер. Но не смотреть я не могу. - О Боже, - смущенно шепчет Лиза, а собеседница качает головой: «Он не помог», и она смущается еще больше, заметив в разрезе хлопковой белой рубашки невесомую цепочку с тонким золотым крестиком. - Вы ведь теперь уедете, да? – Дана Скалли меняет тему, и Кадди вздрагивает, вновь встретившись с проницательным взглядом глаз, напомнившим глаза Грега Хауса. – Мне показалось, вы сегодня решились на что-то. - А вы? Скалли пожимает плечами. Легкий кивок в сторону тропинки, по которой спускается тот самый, темноволосый и широкоплечий мужчина, должен, похоже, все объяснить. - Мне незачем уезжать. Мой… дом здесь. Она внезапно улыбается – чуть-чуть, уголками губ, но этого достаточно, чтобы понять, что, а точнее, кого Дана Скалли имеет в виду, называя своим домом. Не жилищем. Скорее, очагом. Она встает, подает руку – приятно было познакомиться, Лиза, - и не спеша направляется в сторону своего Дома. Две фигуры сливаются в одну на фоне восходящего солнца, становясь единым целом в обманчивом дрожании полуденного воздуха. Лиза Кадди вдруг смотрит на часы, понимая, как мало времени у нее остается. Успокоение, приходившее раньше с осознанием четкого распорядка дня, вдруг забытым ощущением счастья окольцовывает ее грудь. Ей нужно предупредить ночную няню, что вечером они с мужем идут на благотворительный концерт. Ей нужно встретиться с Лидией и узнать у нее адрес Джеймса. Ей нужно позвонить в Принстон-Плейнсборо и напомнить совету директоров, что срок, в течение которого она была отстранена от административной должности, давно истек. Ей нужно дать им понять, что на прежнюю работу она не вернется: слишком много призраков витает в ПП, но не прочь найти для себя что-то новое. Восстановительный период слишком затянулся, и, хотя прежней ей уже не быть, она может попробовать вновь обрести свою цельность. Она скоро тоже вернется Домой.