N is for Tonks

«It's over the house I can't stop it growing It's over my road Each lamp post Memories follow me He will, he will, he will You know, you know He will, he will, he will» Ex:Re — «Too sad»

Тонкс пролежала на кровати рядом с Римусом неопределенное время: в какой-то момент тяжесть в груди и во всем теле просто заставила ее принять горизонтальное положение, придавила к матрасу. Или это было из-за подействовавшего зелья. Вроде бы даже удалось провалиться в забытье на несколько часов. Но сейчас, лежа в полутьме наступившего вечера, хотелось кричать. Орать во всю глотку, плакать и выть от всего внутри. Но ни одна из эмоций не шла наружу. Ее только колотило в нервной дрожи рядом с Люпином. Но в этот раз он не обнимал ее. Не говорил ей никаких успокаивающих слов. Просто лежал рядом, погруженный в глубокий волшебный сон. Он был одновременно и рядом, и недосягаем. Словно это был его двойник, который имел только внешнее сходство, но никак не внутреннее. Она приподнялась на руках и посмотрела на Римуса. От вернувшегося воспоминания о его безумстве зажмурилась, сглатывая. Опустила голову и с силой втянула воздух носом. Холод из окна, открытого еще миссис Робардс, дабы проветрить помещение, пробрался внутрь, перемешался с холодом в душе и заставил сжаться всем телом. Тонкс машинально утерла глаза со скопившимися слезами и, не имея никаких сил, рухнула на Люпина. Физическое тепло слабо согревало, но этого было недостаточно. Хотелось разбудить Римуса. Чтобы это снова был прежний он. Чтобы весь этот ужас оказался просто ночным кошмаром. И она бы проснулась в его объятиях, как это было раньше. Но никакого чуда не произошло бы. Жуткая реальность оставалась такой же реальностью и разрывала сердце на части. Тонкс переместила его безвольные руки себе на спину поочередно, пытаясь имитировать такое любимое во всех смыслах объятие. Уперлась носом ему в грудь, вдыхая. Запах алкоголя почти выветрился, но его остатки все еще вытаскивали яркие воспоминания на первый план. Прижалась щекой и ухом, слушая его ровное сердцебиение с закрытыми мокрыми глазами. «Он все еще здесь. Живой. А значит, есть шанс, что все не закончится». Она, полежав еще так минут десять, сползла с Римуса. Посмотрела на него вновь, с горечью в горле погладила по щеке. Повернула голову, бесцельно оглядываясь, и взгляд уперся в его шкаф. Кажется, именно там Римус хранил свою шкатулку для воспоминаний, вспомнила она. «Или лучше в Омуте посмотреть?» Все-таки Гавейн вряд ли планировал, что Тонкс вторгнется полноценно в его голову. Но в Аврорате сегодня появляться совершенно не хотелось. Не хотелось ни появляться, ни слышать расспросов коллег, не говоря уже о каких-то попытках поддержать со стороны того же Финтана. Или Вивиан. Она уже тоже должна быть в курсе. И, возможно, в мыслях Гавейна не окажется ничего такого, за что он ее потом возненавидит. Тонкс все же поднялась за шкатулкой. И, найдя ту в шкафу, ушла на кухню к флакону с воспоминанием. Повторив все действия, как когда-то это делал для нее Римус тут же, на диване, повернула ручку, заставляя музыку появиться. Когда туман с мелодией от погружения начали рассеиваться, Тонкс увидела перед собой фигуру Грозного Глаза в дверях неизвестного ей дома. Тот с привычным скепсисом на лице проверял округу палочкой. — Ты серьезно? — поинтересовался Гавейн, упираясь рукой в стену. — Думаешь, я собственный дом не могу держать в безопасности? Других это может сильно оскорбить, знаешь ли. Но Муди никак не отреагировал и, закончив, посмотрел на Робардса с немым вопросом: «Что ты хотел?» — Я так полагаю, кофе тебе тоже можно не предлагать, — Гавейн усмехнулся и махнул рукой в сторону гостиной. — Надо поговорить о Люпине. — Что, он уже рвется обратно? Неделя не прошла еще с возвращения. — Пару дней назад пришел, да, — он опустился на диван напротив камина. — Хочет обратно в родные пенаты. — И я тебе зачем для этого решения? Уже ж не работаю в Аврорате. — Но работал раньше, знаешь его прямо с первого дня. И я хочу, чтобы ты поподробнее рассказал, что от него можно ожидать. И что он вообще за человек, за которого ты так рьяно вписался к тому же. — Работал, да. Прошедшее время. И прошло оно уже достаточно давно, — Грозный Глаз продолжал осматривать дом своим волшебным протезом, заняв кресло рядом. — Ал. Муди все-таки устремил на него оба глаза. — Я с ним так близко не работал, — продолжил Робардс. — Только издалека наблюдал, но этого недостаточно для нашего с Руфом окончательного решения. — Мои данные устарели уже почти на десять лет. — Они все равно лучшее, что у нас есть. Короткая характеристика из Гонконга — вода да и только. А ради Люпина я туда не хочу ехать, чтобы с глазу на глаз с его руководством все обсуждать, — Гавейн развел руками. — Так что от твоих слов мы сможем хоть как-то оттолкнуться. — Я не разбираюсь в людях достат… — Ал, хорош, — он цокнул. — Другим лапшу на уши вешай, и они будут продолжать наивно верить в тебя чокнутого. Ты, может, и не разбираешься в них настолько, чтобы ощущать себя комфортно на моем месте. Ты же из-за этого отказался? — Ты лично слышал о всех причинах, нафига эти наводящие вопросы? — Но уж при тесном контакте-то способен разобраться в человеке. А ты всю их компашку еще и по Ордену знаешь. — Я тебя звал в Орден. — Ты знаешь, что у меня на тот момент было своих забот полон рот, чтобы еще и в делах Ордена участвовать. Так бы вступил. — Взгляни в зеркало и узнаешь в нем Люпина, практически неотличимого от тебя самого. Того, что был когда-то. До всей этой чертовщины в обоих ваших случаях. — Что, не Кесслер? Аластор неожиданно рассмеялся, да так, что Тонкс не узнала в нем Грозного Глаза, которого привыкла видеть она. Но вот Гавейна такая реакция совершенно не удивила: для него это было чем-то обыденным, хоть и редким с тех пор, как Муди ушел со службы, и общение прилично сократилось. — Кесслер — это Поттер. Или даже Лонгботтом. Да, он ближе. Но вот Рем — это вылитый ты когда-то за некоторыми различиями. Вы даже оба на гитаре бренчали свои одинаково дрянные песенки. Барды хреновы, — они оба усмехнулись. — По правде, это и было решающим фактором, ваше сходство, в решении оставить его в отделе после стажировки. С тобой всегда было просто во всех отношениях. Так что и ты как пить дать найдешь к нему подход. К той его части, что осталась… Нет, если в нем еще что-то осталось от старого Римуса. А в этом, благодаря и чертовому Гонконгу, я уже очень сомневаюсь. Сокрушение в его голосе на последнем предложении Тонкс уловила только благодаря тому, что это заметил Гавейн. — Какими различиями? — Побольше уверенности. Меньше комплексов. Но в то же время, меньше и упорности твоей коронно-галимой. — Это были не комплексы, — буркнул Робардс, сжавшись. Тонкс удивилась и утверждению, и последовавшей реакции, которую заместитель, кажется, даже не попытался скрыть от Муди. Неуверенный Гавейн? С комплексами? По ее мнению, уверенности у него хоть отбавляй. Ей бы так да почаще. — Называй как хочешь. Но в своем мнении я уверен на все сто. Другое дело, что теперь это совершенно другой человек. И у меня, Гави, нет уже возможности его узнавать. Зато у тебя есть, — Аластор качнул своим посохом, указывая набалдашником на Робардса. — Если захочешь в это залезать, конечно. Наша миссия-то все еще не окончена. Гавейн начал что-то отвечать, но практически с первых слогов в уши Тонкс ворвался пронзительный писк, заглушающий все в ее голове, а следом глаза застлала плотная пелена. Туман рассеялся также быстро, как и появился. На залитом солнечным светом столе она увидела кружку с практически черной кофейной гущей. Гавейн зажмурил глаза на пару секунд, пытаясь прогнать остатки сна, и, не глядя, потянулся к кружке. Делая глоток, он заметил на заднем фоне в окне быстрым шагом приближающуюся к дому сквозь пышную зелень человеческую фигуру, о чьем появлении его уже успела предупредить чарами палочка за поясом. На втором этаже послышался трезвон будильника и через несколько секунд после того, как звук резко прервался, шаги поднявшейся с постели жены. Гавейн присмотрелся к человеку за окном — Люпин. — О, Моргана… — пробормотал он, поднимаясь и допивая остатки кофе. — Что на этот раз-то? Открыл входную дверь, приваливаясь боком к косяку, и посмотрел на Римуса, пытаясь по внешним признакам понять состояние подчиненного. Одевался в спешке и едва ли нормально спал этой ночью, судя по помятой роже. Возможно, даже пробухал весь предыдущий вечер. На лице ни единой эмоции. — Я ненадолго, — коротко обозначил Люпин и, вынув из внутреннего кармана сложенный листок, протянул ему. — Что тут? — Гавейн не стал разворачивать, предполагая содержимое. — Заявление. По собственному. Я принял решение, но нужна твоя подпись, к сожалению, — Римус смотрел на него бесстрастно. — У тебя расследование крупное, — он начал издалека. — Да понимаешь, тут такое дело… — тот усмехнулся. — Я бы довел его, но ты ж меня отстранил. Так что, какая разница? Посижу в охране оставшиеся две недели. Или подпиши задним числом: заберу вещи, как нарисуешь свою закорючку. — Временно отстранил. Ты не уволен, даже не отправлен в отпуск за свой счет. — Нифига себе подарок, — фыркнул он. — Премного благодарен, сэр, — и слегка поклонился. — Рем. — Просто подпиши чертову бумажку, — челюсти Люпина сжались. — Что с тобой происходит? — Ты не мой психотерапевт или священник, чтобы я тебе тут душу открывал, — он фыркнул снова. «Тебе бы он не помешал», — мгновенно возникло в мыслях Гавейна, но он промолчал. — Да и давно хочешь от меня избавиться, так к чему эти вопросы? Не нужно мне задавать их из гребаной вежливости. — Если бы реально хотел, я бы уже давно это желание исполнил. А так это один из способов заставить вас снова думать собственным мозгом, когда особенно доведете. А у вас талант на это прямо-таки потрясающий время от времени. Но ты это и так знаешь. Не дурак, вроде бы. И вопросы не из вежливости, Римус. Что тебя не устраивает, что ты решил уйти? Зарплату хочешь повыше? Кабинет побольше? Или вообще отдельный ото всех подальше? Гавейн прекрасно знал, что ни один из этих вариантов Люпину был не нужен, иначе бы уже давно пришел, а не шантажировал написанным заявлением. Это не в его характере. Даже сейчас. Тот горько усмехнулся, подтверждая. — Сможешь мне организовать блаженный Элизиум вместо рабочего кабинета? — с раздраженной иронией уточнил Римус. — Боюсь, с такими запросами не ко мне. — Тогда подпиши, — Люпин с напором подался вперед, глядя на него исподлобья. — Во-первых, поумерь свой нрав, я не твой дружок. Ты у меня дома, даже не в Аврорате, — рыкнул Гавейн, и Римус тут же отвел взгляд. Следом кивнул, скрещивая руки за спиной и делая шаг назад. — А во-вторых, ответь на вопрос. Только давай без ненужного сарказма и прочих твоих выступлений, меня уже начинает заметно тошнить от этого. Римус молчал несколько секунд и, опустив плечи на выдохе, признался: — Я устал. — Все устают. Я устал, Тонкс устала, — Гавейн сделал небольшую паузу, внимательно следя за лицом собеседника. Нет, прочесть Люпина порой было совершенно невозможно. Надо отдать должное гонконгскому Аврорату, натренировали его там знатно. Выжали до капли весь его мрак с болью и использовали, как клейстер, для этой чертовой маски из папье-маше, а после лаком сверху прошлись. Ни один мускул не дрогнул. Надо дальше давить и, может, выйдет что-то вразумительное. «Это тебе не Сириус». С ним никогда не было проблем в этом смысле. Он, на самом деле, был одним из самых незамысловатых авроров под началом Робардса. Если Сириус злится, если переживает, если в ступоре, да хоть какая реакция — это все тут же видно. Любая эмоция, все написано на его лице, как у ребенка, который только еще познает мир чувств, в том числе и собственных. Удивительная неприкрытая эмоциональность для человека, росшего в истинно чистокровной семье. Главное ему этого не говорить, потому что, каким бы простым в прочтении он ни был, у него есть одно утомляющее качество — непредсказуемость. Непредсказуемость вкупе с юношеской нетерпеливостью, которых за все годы службы едва ли поубавилось. И тут нужно вовремя понять, что он задумал, за чем Гавейн не всегда поспевал. — Cariño, ты не видел мою?.. — за спиной раздался сонный голос жены, и Робардс обернулся. Она, спустившись с лестницы и заметив гостя, тут же махнула рукой: — Ничего, забудь. Не отвлекаю. Он проводил ее взглядом и закрыл дверь за собой, привалившись к ней спиной. Роуз не нужно было сейчас ничего объяснять: только на прошлой неделе ей пришлось вызвать Гавейна в Мунго из-за Люпина. Тот провел весь четверг в палате Лонгботтомов, сидя на стуле и молча смотря на тени друзей, и совершенно не желал покидать здание по ее уговорам после окончания времени посещений. Тогда же, по просьбе Гавейна, Роуз проверила Люпина на наличие проклятия Империус, прежде чем сопроводить его домой, пока тот едва ли замечал происходящее вокруг. Но нет, ни следа. В каком-то смысле, Гавейну хотелось, чтобы это оказался он. В таком случае, все было бы намного легче. Это бы объяснило многое, практически все. — Дело не из легких, я согласен, — продолжил он. — И понимаю усталость. И физическую и моральную. Но я спрашиваю, что с тобой происходит сейчас. Потому что до недавнего времени ты как-то держался. Даже когда был найден последний труп. Даже когда отравили твою собаку, запугивая родителей. Ты в разы лучше держался даже когда похитили Тонкс, — снова никакой реакции, черт тебя дери. Словно не этот человек еще полгода назад швырял в его сторону свое аврорское удостоверение, плюя на все последствия. — Но сейчас ты — не ты. Совершенно. И это видят все. Все, Римус. Люпин опустил взгляд себе под ноги, нахмурившись и засунув руки в карманы брюк. — Скажем так, — он вновь посмотрел на начальника, — я окончательно потерял надежду. Или точнее, источник, который питал эту надежду. Я устал надеяться и что-то делать, чтобы моя жизнь стала лучше. Хотя бы приблизительно такой, как мне хотелось. Я не хочу выглядеть размазней, Гави, но… — он поморщился. — Я уже просто ничего не хочу. Совсем. Вообще. Я хочу уйти. Отпусти меня, прошу тебя. Или я уйду в самоволку, и тебе придется меня уволить. Мне, в целом, без разницы, какой из вариантов ты выберешь уже. — Римус, тебе еще даже сорока нет, жизнь не заканчивается. Многие в какой-то момент теряют эту надежду. Но это не значит, что потом ее не обретут. А у тебя времени еще вагон, ты не старик, брошенный всеми под конец жизни. И не болен неизлечимой хворью, которая приковала тебя к постели на остаток дней. — Тебе легко говорить, — Римус невесело усмехнулся. — Да ну? — У тебя есть семья, Гави, — он вновь горестно поморщился. — Ты женат уже сколько? Лет двадцать? — Четверть века скоро будет, если тебе нужна эта информация. Римус в снисходительной мягкости улыбнулся, прикрыв глаза. — И Розалинда тебя обожает, — через его голос слабо, едва уловимо прорвалось отчаяние. — Как и ты ее. Даже по тем редким моментам, которые я видел. А это редкость. Невероятная редкость, сам знаешь. И дочь уже взрослая. Вон, то и дело вижу, как бегает в стажерской лимонке по Мунго. Папина и мамина гордость, да? — с лица все еще не сходила улыбка, которая теперь приобрела оттенок туманной печали и такой знакомой им двоим, Тонкс и Робардсу, тоски. — Римус, у меня тоже были тяжелые времена. Убийственно тяжелые, — в горле появился ком, и Гавейн поморщился, прогоняя какие-то неосязаемые для Тонкс всполохи. «Сука, — она сокрушенно зашипела на саму себя. — Как это чертово воспоминание прервать?!» Но об этом надо было думать раньше. Она и думала, но приняла неверное решение, за которое придется платить. Знать бы еще, на каком моменте отключить звук в собственной тупой башке, лишь бы не услышать то, чего она не должна была. И главное, каким образом прогнать из головы это все, пока не дошло до точки невозврата. — И я также думал, что все. Это конец. Но нет… — голос Робардса еле заметно надломился. Он глубоко вдохнул носом, но всполохи уже обрели силу и стали прорываться, обличаться в отдельные слова, обретать четкость. В груди предательски заколотило, и пришлось закашляться для паузы. Он не мог понять, что сейчас спровоцировало именно такой натиск собственного подсознания. Это не происходило уже приличное время и заставляло нервничать. «Гавейн, хватит, я прошу… Нет, я умоляю тебя, хватит, оставь меня в покое! — через остальные обрывки фраз в его голове вспыхнул слишком четко голос еще юной Розалинды, руша упорно и методично за годы выстроенную стену. — Просто исчезни из моей жизни настолько, насколько это возможно! У нас нет никакого будущего, которое ты себе наивно напридумывал!» Робардс сильнее втянул носом прохладный и морской утренний воздух, сомкнув челюсти. «Я выхожу замуж через несколько месяцев!» Кровь застучала в ушах. «За нормального! За чистокровного, а не как ты — грязнокровку! У которого вообще ничего нет, кроме палочки!» — в голосе было столько ненависти, которая перемешалась с ненавистью и душевной болью в груди Гавейна, что Тонкс не верила своим ушам. Казалось, что Розалинда и миссис Робардс, которую она видела буквально пару часов назад — два диаметрально противоположных человека. — Да во время войны у всех были тяжелые времена, это не новость для меня, — донесся до него голос отмахнувшегося Римуса. И это помогло вернуть мысли в порядок, переключиться с этих ядовитых воспоминаний. Одним взмахом вернуть их в клетку. Замуровать обратно. — Я не про войну говорю, — закашлявшись и прогоняя горечь прошедшего вместе с остатками кофе на языке, проговорил Гавейн. — А про что тогда? Кровь в ушах уже перестала бить набатом, сбавляя скорость и громкость. Слова собеседника и собственные стало легче различать через этот грохот. Он вновь выдавил из себя кашель, давая себе дополнительные секунды, чтобы привести собственную голову в порядок. — Тебе в алфавитном порядке мои былые проблемы перечислить или по возрастающей? — хрипнул он. — Где война окажется не на последнем, главном месте. — Ты про вашу историю?.. — Римус кивнул подбородком за спину Гавейну, намекая на его жену. — Именно. Шторм тебе разболтала? — С чего ты взял, что она? — на лице Люпина появилось удивление. Он серьезно не понимает или прикидывается, пытался угадать Гавейн. — Кто угодно мог, так-то. Последнее все прояснило. — О, да ну? Прям-таки «кто угодно»? — от этой отчаянной попытки Римуса увернуться Робардсу захотелось рассмеяться от досады, но он только натянул деланную улыбку. — Максимум, что тебе этот «кто угодно» мог разболтать — это то, что я долгое время за Роуз бегал безуспешно. Но это видимая часть айсберга, Римус, которая никоим образом не помещает эту историю на самую верхушку моих ужасных времен. А ты каким-то образом понял, что это все-таки выше чудовищной войны со всеми потерями. Не верю совершенно, что сам, — он напряженно усмехнулся. — Видишь ли, все остальные подробности знают уже не так много людей. Всего четверо, не считая Роуз и меня. Но с ней у вас контакта толком нет, точно не на нужном для этого уровне. Я пока еще в маразм не впал. Муди — его легче запытать или вообще убить, чем вытащить хоть слово об этом дерьмище даже тебе. А все истории от Руфуса нужно перепроверять через очную ставку с кем-то еще. Да и то, не факт, что все окажется так, как есть на самом деле, сам знаешь. С Мёрдоком вы вообще не общаетесь. Остается Энни. С которой ты спал. Он даже не сердился на Шторм за такую оплошность, поняла Тонкс. В мыслях он только ворчал, что той надо поменьше прикладываться к вину. Хотя и это было понимаемо для него. И точно знал, что лишнего она не сболтнет даже под градусом. Вот только чего лишнего — оставалось до конца неясным для Нимфадоры. И слава, мать его, Мерлину. — Я… — Люпин непонимающе замялся, нахмурившись. — Ты знал и ничего не говорил? — А что я должен был сказать? Я не лезу в ее постель, она уже давно не маленькая девочка и может сама решить, кого к себе подпускать. Ну, пока из-за этого в ее жизни не начинает происходить какая-нибудь чертовщина. А ты, как мне казалось тогда, был практически олицетворением взрослого, зрелого и адекватного мужчины. Особенно-то на фоне ее второго недомужа сраного. Со своим прошлым, да, но у кого его нет? Пока она сама ко мне не обратится или оно не начинает превращать ее жизнь в ад, даже подобие — я и не шелохнусь. — Мы расстались. Надеюсь, и это не новость для тебя, — осторожно проговорил Римус и, проследив за мотком головы Гавейна, спросил: — И ты хочешь сказать, тебя это не взбесило? — Взбесило? Нет, только расстроило, тут не буду кривить душой. Но это жизнь, такое случается. И ты сделал все настолько аккуратно, насколько это было возможно. Я даже не заметил этой перемены по ее настроению, пока мне Роуз вскользь не упомянула. И я тебе благодарен за это. Римус фыркнул, снова нервно пихнув руки в карманы брюк, и посмотрел куда-то в сторону. — Но вот за кого я тебе не могу сказать даже намека на спасибо — так это за Тонкс. Стоило Гавейну упомянуть ее вновь, как нога Люпина еле заметно дрогнула, будто он хотел сделать шаг назад, но вовремя остановил себя. Если бы взгляд Робардса это не выцепил, то Тонкс бы и не обратила внимания. «Ну наконец-то, блядь», — устало, но удовлетворенно мелькнуло в его голове, и он продолжил: — Честно говоря, мне очень хочется тебе лицо разбить. А потом еще раз. И еще, чисто в терапевтических целях. — Я ей не нужен. Ей все равно. А я не привык навязываться людям, как ты. Я имею в ви… — Ты издеваешься? — Гавейн перебил его, оттолкнувшись от двери. — Ты ее состояние последнее время именно так решил назвать? «Ей все равно»? Поставь Тонкс сейчас и, я не знаю, буквально месяц назад вот тут, перед нами — это два разных человека! Я ни на секунду не поверю, что ее былые страхи вернулись, что превратили в это. Что это из-за дела. А вот ты!.. — он сделал паузу, наблюдая, как помрачнело лицо Римуса и брови сдвинулись еще сильнее. — О да-а-а, в эту версию я очень охотно поверю. И ты ее еще и каждый день, каждый блядский раз добиваешь своим безразличием с говенным отношением. Ты невероятно хуевый способ выбрал, чтобы уйти из ее жизни, скажу я тебе. — Нормальный спо… — Нормальный?! — его голос каркнул на отчаянном восклицании. — Ты ебу дал?! — и осип. Руку обожгло в следующую же секунду, и Робардс посмотрел на часы, где было только короткое «Гави» от Роуз. Он рвано выдохнул воздух из носа, запуская пятерню себе в волосы и пытаясь выровнять дыхание. — Ты душу уничтожаешь ей, — процедил Робардс. — Душу, Римус. Всю. Без остатка. От нее за мили разит болью. Тут даже ее дар не нужен, чтобы заметить. И я не понимаю, какого хрена ты стал настолько слеп. Это просто не вяжется у меня в голове с тем, что я видел ранее, понимаешь? Глаза Римуса заметались из стороны в сторону, а потом замерли на одной точке. Гнев стал быстро прорываться. — Так ты поэтому меня отстранил? Чтобы от меня защитить? — с ненавистью от осознания он уставился на Робардса, но пока еще следил за собственными словами и действиями. — И отстранил, и с Визенгамотом оставил разбираться перед этим. Пока твоей персоны рядом не оказывается, она хоть на йоту похожа на прежнюю себя. Поэтому — да. Я что угодно выдумаю и подстрою, лишь бы тебя отвадить подальше и дать ей хоть дышать спокойно. — То есть ты устроил ту сцену с оборотнем ради того, чтобы меня официально отстранить? Взгляд Робардса ответил за него без слов. — Я не угроза для нее! Не надо ее от меня защищать! — Римус гневливо сдвинул брови еще сильнее и оскалился. — Да ты сам-то веришь в то, что говоришь?.. — с досадой спросил Гавейн. — С каких пор ты стал и ее гребаным рыцарем-защитником? Не много ли вы на себя берете, сир Гавейн? — Люпин смерил его красноречивым в своем презрении и ярости взглядом, намекая на невысокий рост. Разница-то у них была приличная, Робардсу почти всегда приходилось смотреть на него снизу вверх. — Ну давай, Рем, — он захохотал с отчаяньем и взмахнул рукой. Но следом улыбка вмиг исчезла, лицо ожесточилось до предела, а глаза — бесстрастно прожигали в Люпине дыру. Практически так же, как он сам это делал с Тонкс когда-то. — Давай, упади еще ниже, — от бездушного голоса Гавейна ей самой захотелось съежиться, если бы была возможность. — Пробей пол уже наконец. Могу подбросить вариант: «грязнокровка». Не поскупись только на слова, прошу. Прояви себя во всей красе. Горло собеседника тут же дернулось, а взгляд стыдливо метнулся в сторону. И он весь как-будто сжался, уменьшился. «Ну, в этот раз ты осознаешь хоть что-то». — Извини, я… Уже поздно что-то менять в любом случае. Ты зря затеял этот разговор. Я даже не очень понимаю, почему мы это обсуждаем. — Пытаюсь понять, насколько катастрофично я проебался по шкале от «она оправится» и до «это ее уничтожит». То, что это произошло, я и так знаю. И то, что пока вижу, мне совсем не нравится. Отнюдь. — Ты? — Люпин удивился. — Ты-то тут причем? — А я к этому имею прямое отношение, к моему великому сожалению. И начиная издалека: это я взял тебя на работу, прекрасно зная, что с тобой произошло. — У нас полно авроров, кто прошел вой… — Да забудь ты про эту чертову войну! — воскликнул Гавейн, зажмурившись на мгновение. — Да, прошли. Я прошел. Руф прошел. Ки, Винс и Сириус застали самое дерьмо, ровно как и ты. И еще куча народу. У каждого свой мрак. Каждый кого-то потерял. Вот только большинство научилось, приспособилось жить с этим. И не представляют такой угрозы. — А я, значит, представляю? — А ты думаешь, что нет?.. Люпин ничего не ответил, помрачнев еще сильнее. — Римус, ты все еще застрял в восемьдесят первом. А назначение в Гонконг не то что не помогло, а только усугубило. К огромному сожалению Ала. Ты думаешь, что прятать ото всех и от самого себя глубоко внутри, как тебя там выдрессировали, помогает? Мол, вот сейчас, в данный и конкретный момент я в норме, а значит, все не так уж плохо. Потом разберусь, да? Может, даже само как-то пройдет, — Гавейн покачал головой. — Это разрушительно, Римус. В итоге это приводит к ужасным последствиям. И дай Мерлин, если это затронет только тебя, а не всех, кто рядом и дороги тебе. Как ты думаешь, почему в девяностом ты не получил никого из стажеров? Хотя просил себе второго человека в отдел, и мы даже были полностью согласны с этим. — Видимо, дело, все-таки, оказалось не в бюджете, — Люпин сжал губы в тонкую линию. — Не-а, — Гавейн тяжело вздохнул. — Дело было в тебе. В тебе и только в тебе. Но говорить тебе об этом было на тот момент бессмысленно. Знаешь, зачем я хожу на эти попойки, которые Сириус то и дело организует? Хотя далеко не всегда хочу, но все равно иду. — Я думал, тебе они нравятся. Отдых там, все дела. — Это, конечно, тоже. Но вторая и, я бы сказал, основная причина заключается в том, чтобы посмотреть, что с вами всеми происходит. Чтобы ничего не мешало, под алкоголем и вне рабочей рутины это намного лучше видно. И ты молчал. Каждый чертов вечер, Римус. Практически ни слова. Только заливал шары под самую, а потом также молча уходил. Ты никого к себе не подпускал. — И что? Как это говорило, что я не смогу работать со стажером? У всех разные способы сбросить напряжение. Не все хотят языком трепать. — Не все, конечно. Но в твоем случае это как раз напрямую говорило, что давать тебе напарника, который и еще совсем недавно школу окончил — это чревато. С тобой не каждый взрослый человек справился бы, а ребенка бы ты просто через колено сломал и дальше пошел как ни в чем не бывало. — Но на следующий год я все же получил стажера, — заметил Римус, то и дело сжимая челюсти на слова Гавейна. — К этому моменту ты хотя бы с Кингсли начал общаться. Да и в молчанку с остальными практически перестал играть. Так, отдаленно стал напоминать нормального человека, — Робардс небрежно качнул кистью в сторону. — Но все равно: стажеры не выносили работать с тобой. Один вообще уволился после пары месяцев, если помнишь. А авроры как-то не горели желанием к тебе идти в отдел, знаешь ли. Но при появлении Тонкс с тобой произошли такие быстрые — всего месяц или чуть больше — удивительные и кардинальные изменения, что я даже не верил своим глазам. Все время ходил и спрашивал себя: «Это точно Люпин?» Но нет, это был ты. Живой во всех смыслах. Настоящий. Это даже Ал отметил как-то. Видимо, то же самое, что растопило его сердце, подействовало и на тебя, — и он в слабой и теплой грусти поджал губы, смотря на то, как Люпин уткнулся тоскливым взглядом в землю. — Ты даже сам решил тренировать ее. — Это же не запрещено, — отозвался тот. — Конечно нет. Но этим никто и не занимается специально и на постоянной основе. Они обычно сами или друг с дружкой. — Ей бы пришлось туго. — Вот и я об этом, Рем. Ты стал замечать и думать о том, кто рядом с тобой находится практически каждый день. Точнее, кто бегает за тобой хвостиком, таким ярким и громким. Я полностью согласен, это заразительно. Особенно для таких, как мы с тобой, изуродованных тьмой. Гавейн снова усмехнулся своим же воспоминаниям: Тонкс, кажется еще до сдачи финального экзамена, чуть ли не вприпрыжку пересекала общий зал рядом с Римусом, который ей что-то то ли объяснял, то ли рассказывал с огромным интересом и вовлеченностью. Она сама, смотря на этот туман, сейчас удивлялась тому, что видела. Это вправду была она. Вот эта девушка — это она. Была ею. Вся эта радость на лице, граничащая с беззаботностью, и заинтересованность в том, что Люпин говорил ей — это все она. И он сам — это тот самый Римус. Тот самый, теплый, любимый. — И я, признаюсь, расслабился. Обрадовался, что не просчитался. Что не допустил ошибки по отношению к ней, дав добро на прохождение стажировки у тебя с подачи Ала. Люпин молча смотрел на Гавейна с такой привычной тоской и печалью, что в сердце у Тонкс защемило. Возможно, у нее настоящей, что сейчас сидела на диване в квартире Римуса, потекли слезы. — А потом… А потом с ее похищением все стало медленно скатываться обратно в пропасть. Хоть и понимание этого нагнало меня слишком, губительно поздно. Как и осознание, что ты влюбился в нее. Я думал… Не знаю. Дурак полный, тут мне нет оправдания, — Робардс качнул головой, поджимая губы. — Почему ты тогда, даже с запозданием не убрал ее от меня? Регламент, все дела. Чем угодно мог прикрыться, хоть самодурством. Тебя и так половина Министерства таковым считает. — Ты не представляешь, как этот ярлык жизнь облегчает порой, — Гавейн ухмыльнулся с сожалением. — В гробу я видал этот регламент. Ты не занимался такой херней, как Блэк. Поэтому можно дать двум людям время сначала разобраться между собой, а потом уже все-таки вызвать на ковер, если сами тормозят. Я не монстр, вообще-то. — Ты демонстрировал другое мнение, — заметил Римус. — Я много чего демонстрирую. И что может не иметь ничего общего с тем, что я хочу демонстрировать на самом деле, если ты еще не понял. Если я буду с вами только «дружить», то вы на шею сядете да так и поедете, ножки радостно свесив. — И все-таки. Гавейн прикрыл глаза, сжимая челюсти. — Я не знал, что мне делать. Уже было слишком поздно, когда спохватился. Переведи я ее в другой отдел или уж тем более филиал означало, что тогда бы потерял ее из виду. А я ну прям очень сильно сомневаюсь, что даже в такой ситуации она бы перестала копать под это дело. Да еще и с твоей помощью, кстати. А значит, рано или поздно я бы получил трагичные новости, которые произошли бы во внерабочее время и, возможно, даже без твоего ведома. Как это уже однажды и произошло, хоть ее или твоей вины в этом не было. Так я хотя бы знал и мог отслеживать большую часть того, куда она сунет нос. — И поэтому ты решил вклиниться в дело? — Отправил тебя в Кардифф для начала, да. Мне нужно было наладить с ней контакт без твоей персоны, рядом мельтешащей. Получше, так сказать, познакомиться и понять ее мотивы. Особенно по поводу тебя. — И что же ты увидел? — Римус с уверенным неверием усмехнулся. — Ну, видимо, не то, что ты, — Гавейн с сожалением осмотрел его. — Ты ей дорог. Невероятно дорог. — Ей дорог не я, а работа! Ей важнее эта гребаная работа! Она постоянно мне об этом говорила! — воскликнул Люпин. — Постоянно, Гави! Ты бы хотел вечно быть на втором месте?! — Конечно, ей важна работа, — Робардс прикрыл глаза на удрученном мотании головой. — А ты бы смог просто взять и отбросить собственное похищение? Она — аврор. Замечательный, хоть и начинающий, аврор, а такие не успокаиваются, пока не дороются до истины. Ты, спустя столько лет, сам занимаешься поисками, так что не говори мне про приоритеты и вторые места. Что бы ты сказал Тонкс, что бы ты делал, найди свою жену? Кто бы оказался на втором месте в таком случае? Выражение лица Люпина говорило лучше слов: у него не было четкого ответа ни на один из вопросов. Поэтому Гавейн продолжил: — Она следовала за тобой везде. Как бы страшно ей ни было. Была ли она с тобой согласна или нет — она следовала. Я не знаю, что именно и, главное, как и в каком контексте она тебе говорила про твою значимость для себя. Но в чем я больше, чем на сто процентов уверен, так это в том, что она любит тебя. Любит, это ни хрена ни симпатия какая-то. Она смогла разглядеть в тебе тебя настоящего. Возможно, даже лучше, чем ты сам. Она смогла. И боялась тебя потерять. Ты бы видел, как она защищала тебя, — он печально улыбнулся. — Все эти попытки — умилительные, если откинуть все остальное в сторону — огородить вашу тайну, чтобы только я опять тебя от нее не забрал. Чтобы тебе не прилетело от злого и несправедливого Робардса. — Ты ошибаешься, Гави, — пробормотал Люпин, глядя себе под ноги скорбным взглядом. — Не любит она меня. Может, нравлюсь только. Нравился, точнее. «Ну как можно быть таким слепцом, Мерлин?..» — Ты ее спрашивал о чувствах? Хоть раз сам озвучил свои? Так, чтобы это было четко и ясно. Без недосказанности. — Ты услышал меня. На этом все, — мгновенно отрезал Римус и развернулся. Разговор по душам окончен. Никакого вопроса и никакого озвучивания собственных чувств не было. — Можешь прислать сову, как подпишешь заяву. — Я подпишу. Но, — сказал Гавейн ему в спину, и Люпин замер, — сделай мне последнее одолжение в таком случае. Тот обернулся, снова нацепив маску отчужденности. — Не добивай ее. Уйди хоть с каким-то достоинством в ее глазах. Чтобы когда-нибудь потом она смогла вспомнить ваше время вместе без ненависти. Может, хотя бы на это еще есть шанс. — Тебе-то это зачем? Это уже не имеет ничего общего с твоим чувством вины. Но, так и не получив ответа, Люпин направился к выходу с территории дома. «Да мне-то, в целом, оно незачем. Это тебе, идиоту, надо. И ей, главное». Она в растерянности смотрела перед собой. Шкатулка все еще лежала на коленях, и большой палец Нимфадоры скользил по резному дереву, пока мысли оторопевши застыли на всем увиденном. В висках пульсировало. Так тяжело не ощущалось даже после воспоминаний Римуса о ее поисках. Грудь сдавливало, выжимая слезы, которые горькими ручьями текли по щекам. Тонкс потянулась к записке Робардса, что ранее была прижата к столу флаконом. «Теперь ты знаешь что, как и почему. И именно сейчас тебе нужно принять решение: останешься ты с ним или нет после произошедшего. Это очень серьезное решение и потом поворачивать будет нельзя. Это убьет его. А потом и тебя окончательно. Не рассматривай это воспоминание, как совет или призыв к положительному или отрицательному решению. Оно было дано тебе только с одной целью: увидеть картину цельнее. Поэтому очень хорошо подумай, Нимфадора Тонкс». Она смотрела на Римуса, уже стоя рядом с его кроватью. Даже сама не заметила, как оказалась в спальне. Осторожно опустилась к нему, а потом и вовсе легла рядом. Следом обняла и положила ногу поверх его, с силой прижимаясь. Может, он чувствует ее сквозь сон. Хотелось верить, что чувствует. И это хоть как-то помогает. Делает ему лучше. Потерлась носом о щеку с закрытыми глазами. — Я люблю тебя, Римус, — тихо проговорила она. — Очень сильно люблю все это время. Ты мне нужен. Настоящий ты. Пожалуйста, Рем, вернись ко мне. Может, и это он услышит. Почувствует самое главное. Приглушенный грохот от соседей где-то за стеной заставил Тонкс очнуться. Или никакого грохота не было, и ее просто подняло. В какой момент она уснула, вспомнить не получалось. Но вот рыдала она долго — это точно. На щеках ощущались следы высохших слез. Отсутствие же Римуса рядом она заметила сразу. Тонкс прислушалась, но в квартире была тишина. «Ушел? Он же просто ушел? Ничего с собой не сделал?.. Я ведь должна была что-то услышать… Я не могла этого пропустить!» — эти мысли вытащили Тонкс из постели быстрее любых других. Схватив палочку Робардса, что закатилась под ее тело во сне, она влетела в соседнюю комнату. Римус сидел на диване, весь сжавшись, и, стоило Тонкс появиться, повернул к ней голову. Но через мгновение посмотрел обратно в окно, через небольшую полосу между сдвинутыми шторами виднелись соседние дома. — Уходи, — еле слышно сказал он. — Пока я опять не напал на тебя. — Я осталась не для того, чтобы уходить. — Тебе безопаснее держаться от меня подальше. Я никому не приношу ничего хорошего, — он прижал ступни посильнее к телу. — Римус… — она сделала несколько осторожных шагов в его сторону, но стоило ему повернуть к ней голову, как она замерла. Сердце зашлось в бешенном стуке в ту же секунду, как она встретилась с его глазами, воспаленными и темными одновременно; зрачки практически неотличимы от черноты привычной синевы. В голове тут же забилась мысль, что сейчас он вскочит и нападет. Подсознание рисовало прямо каждый миг, и Тонкс пришлось сделать усилие над собой, чтобы этот морок перестал замещать реальность. — Я же говорю, тебе лучше держаться подальше, — Римус посмотрел на ее правую руку. Тонкс опустила взгляд: дрожащие пальцы вцепились в палочку Робардса, сжимая ту с такой силой, словно от этого зависела вся ее жизнь. — Я не… Я… — Это нормальная реакция, Тонкс, — он уперся лбом в колени. — Здоровая реакция аврора. Да даже обычного человека. — Я не думаю, что ты нападешь на меня, — сквозь стук сердца проговорила она, откладывая палочку на стол. Возможно, это самое безрассудное, что она делала в своей жизни. Возможно, она пожалеет об этом очень скоро. — Да? А твое тело кричит об этом. Лучше бы тебе доверяться теперь ему, а не мне, — он хрипнул, с горечью усмехнувшись. — Мерлин, я не думал никогда, что… Что докачусь до такого. Что я нападу на тебя. Что я своими собственными гребаными, чертовыми руками сделаю тебе больно! — его голос под конец утонул в сдавленном стоне. Тонкс, осмелев, подошла к нему и аккуратно опустилась рядом. Люпин тут же вжался в подлокотник всем телом. — Римус, дорогой… — отгоняя, как можно дальше, с силой пиная собственный инстинкт самосохранения в самый дальний угол, она коснулась его плеча. — Я здесь. Я все еще здесь. — Почему? — вопрос едва можно было расслышать. — Почему, Тонкс? Ты же… Ты же все знаешь. Ты все сама видела. Как я… — вырвался новый хрип. — Ты все почувствовала на себе. — Я люблю тебя, Римус. Слова наконец нашли выход. И стало легче. Немного. Совсем чуть-чуть. Даже если он выгонит ее, она хотя бы призналась. Он теперь знает не со слов Гавейна, а именно от нее. — Я все еще люблю тебя. — После всего, что я сделал? После всего, что я сказал тебе? — он с криво-кислой и одними кончиками улыбкой нахмурился, словно съел целый лимон за раз. Столько и, главное, такой боли в его глазах она никогда не видела. Эта боль была другая. Не как вчера. Не как та, что видела Тонкс все время рядом с ним ранее. Страх, омерзение к самому себе, отчаяние и… Недоумение? — Пожалуйста, не прогоняй меня. Римус молчал, а недоумение переросло в стыдливую оторопь. Смешалось со страхом. А после он зажмурился, с силой стискивая собственные волосы пальцами. — Я все равно не уйду. — Да черт возьми!.. — он тут же резко соскочил с дивана, и Тонкс дернулась, едва успев убрать собственную руку. Но в следующий миг Римус замер у кофейного столика между диваном и телевизором, качнувшись на него. И развернулся. — Как ты можешь оставаться?! Как ты можешь не бояться меня, после всего этого ебаного ужаса? Который окружает меня?! Который я сотворил своими руками?! — он взмахнул ими, словно показывая, чем именно, будто она не знала. — Этими! Самыми! Руками! Я должен был защищать тебя ими! Я должен был защищать ими всех, кто мне дорог! Взгляд Тонкс метнулся в сторону палочки на столе всего на мгновение, раньше, чем она успела проконтролировать и не дать этому произойти, но Римус заметил. И тут же зажмурился в отчаянии и простонал, сжимаясь всем телом и закрывая лицо ладонями. — Уйди. Умоляю, уйди, — его голос из-за рук прозвучал глухо. — Оставь меня одного. Уйди и не возвращайся. — Никуда я не уйду, — собственный голос она не узнала. Он прозвучал настолько неожиданно твердо и уверенно, даже для нее самой, что, казалось, говорил это кто-то другой. — Я вижу, что ты боишься. Я вижу это, Тонкс. — Дора, — голос стал требовательнее. Откуда это? Впрочем, неважно, пока это ровно то, что ей было нужно. — Ты называл меня «Дорой». И ты будешь меня так называть, пока я рядом. А я рядом, и не смей меня прогонять. Он, уже убрав руки от лица, смотрел на нее пораженно. Заторможено и пораженно. — Я лишился этого права. Права на «Дору», права на твое присутствие рядом, права на твои чувства. — Нет, Римус, — руки сами уперлись в диван, заставляя тело подняться. Она выпрямилась перед ним. Руки сами поднялись, ладонями обнимая его лицо. — Я люблю тебя, ты слышишь меня? Я. Тебя. Люблю. Почему теперь это так легко стало произносить? Какого хрена раньше это казалось невозможным? Многих вещей можно было бы избежать. Даже вчерашнее, вероятно, не превратилось бы в то, во что превратилось. — Тебе нужен кто-то. Я хочу быть этим человеком. Я хочу помочь. — Гави тоже хотел и… И что я с ним сделал? — его рука бесцельно указала куда-то в сторону. — И с тобой. — Ну, Робардсу досталось больше меня, — она сдержала тяжелый вздох от одного воспоминания о его состоянии, когда он, очнувшись, вырубил Римуса. — Но, как ты и говорил когда-то, я настырная. — Безрассудная, — поправил он, все еще не открывая глаз и жмурясь с такой силой, будто если он ничего не видит, то этого не существует. — Да, точно. Поэтому я хочу попробовать еще раз, — большой палец скользил по его скуле, Римус сжимался еще сильнее от каждого движения. — Я не хочу, чтобы ты пожалела об этом. А ты пожалеешь. Не сейчас, так скоро. — Не пожалею, потому что люблю. И ты любишь. — Не люблю, — его голова наклонилась. — Я уже ничего не чувствую. Вообще. У меня не осталось никаких чувств. — Ты любишь, — проговорила Тонкс, сглатывая, и заставила посмотреть на нее обратно, поднимая его голову. «Он просто пытается всеми способами заставить тебя уйти, — напомнила она себе. — Это все еще Римус, живой и перед тобой. Ты ему нужна». — Любишь, я это знаю. Иначе бы ты так не убивался из-за того, что напал на нас. На меня. Он прикрыл глаза, замычав и морщась. — Римус, только ответь мне. Мне очень нужен твой честный ответ. Его брови поднялись в безмолвном вопросе, когда он снова посмотрел на нее. — Когда мы были вместе… Это же был ты? Настоящий ты? Ты же не притворялся, что я тебе нравлюсь? Это все было реальным? — она закусила нижнюю губу, силясь сдержать слезы и ком в горле. — Это очень важно для меня, пожалуйста. Он вновь мучительно зажмурился и замычал, мотая головой. — Ты не притворялся же?.. — его молчание было невыносимо. — Я не хочу давать тебе надежду. — Римус… Не добивай меня, прошу тебя, — голос все же задрожал и стал каким-то писклявым, видимо, из-за слез у самого горла. — Да, — он вздохнул, вздох превратился в сип. — Это был я. Громадный, необъятный камень ухнул вниз, прочь с души. Разбиваясь вдребезги. Тонкс, еле сдерживаясь, мгновенно прижалась к Римусу, обхватывая за шею. Слезы в этот раз сдержать уже не удалось, да и пусть. Но через пару мгновений Римус неожиданно рухнул на колени, мучительно взвыв. Спустя мгновение вой перерос в громкое, надрывное, болезненное рыдание, и он вжался в ее живот лицом с таким отчаянием, что ее сковало. Рубашка под его лицом мгновенно намокла, тело стало потрясывать. Возможно, его дрожь перекинулась на нее. — Пожалуйста… Пожалуйста, прости меня, — его слова едва удавалось расслышать сквозь плач и громкие сипы в попытке вдохнуть. — Я ненавижу себя. Пожалуйста, Дора. Я ненавижу себя за то, что сделал тебе, с тобой. — Люби меня, — Тонкс закрыла глаза, прижимая его голову к себе и зарываясь пальцами в его волосы на макушке. — Просто люби меня. И не гони. Римус снова взвыл через слезы, сжимая ее ноги руками, и что-то пытался ответить, но различить хоть слово уже не удавалось. — Что с вами-то приключилось? — поинтересовался целитель, осматривая Тонкс. — Вроде, никаких стычек не было, куда бы команду вызывали. Римус, понурившись, следил за его действиями, но мыслями словно был где-то в другом месте. Ей долго не удавалось остановить его истерику, которая заставляла его заходиться то в слезах, то в нервной дрожи — такой знакомой самой Тонкс, хоть ощущать ее у другого человека и оказалось совершенно иным опытом — но в конце концов он успокоился. И согласился заглянуть в Мунго, а после сам предложил навестить Гавейна. — На тренировке немного переборщили, — ответила Тонкс первое пришедшее в голову. Мужчина скривился. — Что, Робардс тоже с вами тренировался? — хмыкнул он и, заметив удивление Тонкс, пояснил: — Ваши ранения не свежие. Вчерашние, пару дней это самое большее. Хоть и не такие, как у Гавейна, да и со следами магии. — Как он? — подал голос Римус. — Помотало его прилично, но жить будет, особенно после оказанной мадам Робардс первой помощи. Хотя я ни на секунду не поверил в его небылицу про каких-то отморозков в Лютном. Его избили, а не заклятиями изгваздали, как там предпочитают, — и он красноречиво посмотрел на разбитые костяшки Римуса, которые он тут же убрал с глаз, спрятав руки в карманы брюк. — Да и слабо я себе могу представить его, потерявшего бдительность. И вызывающего туда жену, а не команды колдомедиков с аврорами. — Найджел, — без явной угрозы отозвался Люпин, посмотрев на того. — Я не лезу, — целитель покачал головой, вновь сосредотачивая внимание на затылке Тонкс. — Других проблем как будто нет, чтобы с Робардсами в прямую конфронтацию вступать. Было б еще ради чего. — А в какой он палате? Мы хотели заглянуть после, — спросила Тонкс. — В домашней, — тот усмехнулся. — Даже мегера-Розалинда его в сознании тут не удержала. — Мегера?.. Она ей таковой не показалась. Наоборот же. Даже несмотря на воспоминания — там был как-будто другой человек для нее, она отказывалась верить, что сейчас миссис Робардс была такой. — Да это я так, — он досадливо улыбнулся, падая в деревянное кресло у стола, и приманил к себе парочку зелий. — По-другому тут порой нельзя, когда заведуешь пятым этажом. — Почему? — Тонкс мгновенно ухватилась за возможность увести разговор от обсуждения взаимосвязи ранений Робардса и Римуса. — Потому что, по мнению некоторых меценатов-инвесторов, отделение недугов — черная дыра, которая только и делает, что сосет деньги. Чуть дашь слабину и будешь из своего кармана спонсировать все, вплоть до перевязочных материалов. Так, аврор Тонкс, — он протянул ей небольшой пергамент и следом зелья, — в течение трех дней прошу принимать все из списка. После загляните на повторный осмотр. При ухудшении состояния — приходите немедленно, как обычно. Римус, подь сюды, — и махнул ему рукой, призывая занять место Тонкс на койке. — Давай в Аврорат заглянешь за своей палочкой, а потом к Гави? — предложил Люпин, когда они вышли из смотровой. — Ты уверен, что он захочет нас дома видеть сегодня? — Тебя точно захочет, — он сжал губы, откупоривая свое зелье. — А я буду надеяться, что он мне хоть что-то даст сказать прежде, чем укажет на выход. — Я думаю, он выслушает, — она слабо сжала его предплечье. — Иначе вызвал бы и колдомедиков, и Аврорат к тебе домой. Римус отозвался только тяжелым вздохом и следом осушил склянку. Проскользнуть в кабинет за палочкой и избежать ненужных расспросов Тонкс удалось практически идеально. Единственный, кто обратил на нее видимое внимание — Кингсли. Но и тот не стал задерживать ее, только проводив напряженно-беспокойным взглядом туда и потом обратно. Римус же дожидался ее в Атриуме, и его нежелание появляться в стенах Аврората было полностью понятно. Проживал их начальник на отдельном острове неподалеку от Фалмута в заливе. Римус переместил их двоих на самый край островка: еще пару шагов, и их ноги бы утопли в песчаном берегу, который с обеих сторон оканчивался огромными булыжниками, а далее берег острова резко поднимался, образуя отвесные скалы. В ноздри тут же ударил сильный запах морской соли. Римус коснулся кончиком своей палочки углубления в высокой каменной изгороди, поросшей мхом, и кованные воротца открылись. Вместе с этим Тонкс почувствовала пульсацию от палочки Робардса, которая была спрятана во внутреннем кармане джинсовки. Чуть пройдя по горке вглубь, она разглядела двухэтажный дом за зеленью деревьев и кустов, а еще погодя — стеклянную крышу теплицы, бликующую на заходящем солнце. Дом был похож на дом ее родителей: кремово-охристые прочные стены, простой, но аккуратный и с темной черепицей. Мама особенно любила в нем полное отсутствие ассоциаций с отчим манором, который Тонкс никогда не видела. Да и не хотела. Зачем? Поднявшись на небольшое крыльцо, Люпин несколько раз стукнул дверным молотком в виде лапы какой-то хищной птицы и беспокойно оглядел окружающее пространство, медленно погружающееся в сумерки. Засунул руки в карманы брюк и качнулся, перенеся вес с мысков на пятки и обратно. — Может, они живут где-то еще? — спросила Тонкс, оглядывая темные из-за штор окна, сквозь которые не проглядывалось ни единого лучика света. — Или не дома просто. — Ну, если его Роуз только силками не увезла куда-то лечиться вдали от работы, — Римус слабо усмехнулся. — В чем я очень сомневаюсь. Так что хотя бы он должен быть где-то тут. Если не отзовется, то поищем на территории. Через минуту ожидания он стукнул еще раз, и вскоре за дверью послышались шаги. — Вы к отцу? — их с порога оглядела девушка, возможно чуть младше Тонкс, взглядом, который не выражал ничего, кроме огромной усталости. Она была практически полной копией матери, разве только чуть пониже, и цвет глаз был таким же неопределенным, как у Гавейна. — Он только уснул, приходите завтра, пожалуйста. «Я просто прикрыл глаза!» — донесся из глубин дома знакомый голос их с Римусом начальника, и дочь Робардса цокнула языком, закатив глаза. — Тебе нужен полноценный сон, — она фыркнула в его сторону, отходя к стене и пропуская гостей внутрь. У них с миссис Робардс даже голоса были похожи, практически неотличимы. Ее звучал только чуть моложе, звонче. — Лечение не поможет без него так быстро, как ты сам этого хочешь. А пока наша гостиная выступает в роли еще одного филиала Аврората, этого не произойдет. Тонкс огляделась, зайдя внутрь перед Римусом, который тут же вжался в угол между косяком и стеной и закрыл за собой дверь, оставляя по ту сторону все еще слышимый шум моря с криками чаек и ветра. Длинная светлая прихожая с лестницей на второй этаж чуть подальше, в углу у входа вешалка с аврорским черным и плотным пальто Робардса и чья-то тоненькая бежевая мантия. В паре шагов — крупное овальное зеркало в резной деревянной раме и под ним небольшой квадратный высокий столик со всякой мелочью: несколько связок ключей в подставке, пара каких-то прямоугольных флаконов с жидкостями, стопка визиток с записками и знакомая пачка сигарет рядом с тюбиком крема для рук. Тонкс втянула воздух носом: к ее удивлению, табаком не пахло вообще. А вот кофе — очень даже. Видимо, совсем недавно варили. В поле их зрения появился прихрамывающий и сонный, вымотанный Гавейн в домашних брюках и расстегнутой рубашке поверх темной футболки. И, кинув на Тонкс с Люпином секундный взгляд, обратился к дочери, которая встала у стены за столиком со сложенными руками на груди и смотрела на отца с ярко выраженным недовольством. — Кат, я знаю это все прекрасно, не надо мамин голос разума продолжать, — Гавейн в теплой и снисходительной полуулыбке склонил голову набок. — Она была очень четкой в требовании проследить за твоим отдыхом, — младшая Робардс не сдавалась, нахмурившись. А вот тут эмоция полностью копировала отцовскую. — Дорогая моя, я прошу тебя… — и он повел рукой куда-то в сторону верхних этажей, явно намекая Кат оставить их троих. — С мамой я разберусь, не беспокойся. — Я не об этом беспокоюсь, пап. — Два целителя в доме — это слишком, — громко вздохнул Гавейн, задрав голову к потолку, пока дочь продолжала сверлить его красноречиво-недовольным взглядом. Но, видимо, поняв, что он отложил свой сон опять на неопределенный срок, обратилась к гостям: — Пожалуйста, не долго, аврор Скримджер тут часа три пробыл сегодня и только недавно ушел. Ему, — Кат посмотрела на отца, — и правда нужен нормальный отдых. — Мы постараемся как можно быстрее, — Тонкс слабо улыбнулась, надеясь, что разговор и правда не затянется. И младшая Робардс, закивав без особой надежды на такой исход, быстро поднялась на второй этаж. — Трезвый? — мгновенно ожесточившимся голосом спросил Люпина Гавейн, когда шаги его дочери перестали быть слышны. — Ни капли не выпил. Я бы не стал к тебе домой в пьяном виде заявляться. Даже в подвыпившем, — кажется, Римус вжался в стену еще сильнее. — И на том спасибо, — он выдохнул и, махнув рукой, захромал в соседнюю комнату, из которой до этого появился. — У меня нет сил в дверях разговоры разговаривать. А вы вдвоем заявились, я так понимаю, ради этого. — В каком-то смысле, я под конвоем, — Люпин стыдливо поджал губы, когда Робардс обернулся на услышанное. — Я не твой конвоир, Римус, — шикнула Тонкс, легонько ткнув его локтем под бок. — Ты и сам хотел поговорить, забыл? — Если этот инцидент имеет единичный случай, — Робардс указал на темно-фиолетовые синяки на своем лице и после на шее, опустив правый край воротника рубашки, — то Тонкс не будет твоим конвоиром. Как и любой другой аврор. — Кстати об этом… — Римус сглотнул, наблюдая вместе с Тонкс, как Гавейн, зажмурившись, медленно опустился на диван и вытянул одну ногу, растирая левый бок. — Почему я не арестован? — Я тебе больше скажу: ты даже не уволен. Хотя Руф очень настойчиво уговаривал меня подать на тебя заявление со всем причитающимся, — он наконец посмотрел на них, замерших у дивана. — Садитесь, что встали, будто тут все стерильное? — И почему же Руфус тебя не уговорил?.. Римус не двинулся с места, а Тонкс все же села в кресло, в котором по воспоминаниям Робардса когда-то сидел Муди, и вновь осмотрелась: куча забитых книжных шкафов, как в кабинете у Гавейна в Аврорате. По всей комнате то тут, то там стояли колдографии в рамках. На каминной и книжных полках они делили пространство с совершенно разнообразными безделушками вроде декоративной посуды, фигурок и волшебных устройств, часть из которых Тонкс видела вообще впервые. Колдографии были обнаружены ею также и на круглом столике из красного дерева с резными царгами рядом с металлической этажеркой, полной комнатных магических растений, которые обычно выращивались как основа для зелий. — Потому что… — Робардс прикрыл глаза на пару секунд, — я не хочу терять одного из лучших авроров. — Гави, это ни хрена не причина. Вообще ни разу. Ты увольнял и за менее… жуткие вещи. Тот усмехнулся. — Скажем так: окажись я на твоем месте, то дементор его знает, что бы сам делал. Но нажрался бы в ноль точно. Вот впускать кого-то не стал бы. — Знаешь, сколько народу ворует из-за того, что не может заработать денег? — риторически спросил Римус и оперся о спинку кресла, сложив руки на ней. — Не будем теперь арестовывать? Можно же понять. Чисто по-человечески. Робардс вновь усмехнулся, потерев плечо. — Что, все-таки хочешь в обезьянник, а потом в Азкабан? Ты сам прекрасно знаешь, что именно тебе светит, если я дам этому делу ход. Особенно на фоне всего… — он болезненно поморщился, — этого калейдоскопа дерьма. Визенгамот с радостью выставит тебя козлом отпущения. Возможно, не единогласно, но ты знаешь, как они любят, когда им преподносят на блюдечке человека для этой показательной порки, и его не нужно искать. Чистокровная часть так точно ликовать будет, извернув все так, что ты был в сговоре. — Скорее, не могу до конца понять, почему ты это делаешь. Почему вы с Руфусом неожиданно поменялись ролями, — над головой Нимфадоры прозвучал вздох от Римуса. — Я тебя чуть не убил. И, вероятно, именно это и произошло бы, не потащи ты Тонкс с собой. — Я тебе уже озвучил причину. Можешь считать, что я стал мягкосердечным с возрастом. Но вот что я тебе хочу сказать… — он потер шею. — И это будет отнюдь не самое приятное для тебя, но уж извини, — его вмиг потяжелевший взгляд обратился на Римуса, что продолжал стоять за креслом Тонкс. — Первое: да, я могу понять практически все. Понять, но не принять. И поэтому, Рем, если мне еще хоть раз покажется — даже на мгновение покажется, а не соберу какие-то прямые доказательства — что ты теряешь привычный контроль над собой, то все, что произошло у тебя дома, за секунду всплывет на поверхность. Мне будет все равно, что я потеряю при этом. Хоть всю свою карьеру пущу под хвост. Ты — мгновенно отправишься в Азкабан. Тебе не помогут. Я подключу все свои имеющиеся ресурсы ради этого, а их у меня предостаточно скопилось. Тебе не помогут, повторюсь. Ни Тонкс, — он на секунду перевел на нее взгляд, — ни Аластор, и я кстати, сомневаюсь, что он попытается тебя вытащить на этот раз, ни отец с его связями, ни кто-либо еще. Будешь с Тонкс и матерью видеться через тюремную решетку. Ты понял это? — Четко и ясно. — Второе: если ты вдруг передумал уходить из Аврората… — Гавейн задержал на нем безмолвно-вопросительный взгляд и, после прозвучавшего утвердительного «угу» над головой Тонкс, продолжил: — То ты в любом случае, во-первых, отстранен полностью от дела. Твой максимум — будешь проходить, как свидетель и бывший ведущий детектив. Ты можешь следить за ходом расследования, но никакого личного участия. Вообще. Никоим образом. А во-вторых — ты не вернешься к службе, пока я не буду уверен на все сто, что передо мной человек, которого я знал еще хотя бы месяц назад и которого можно без тени сомнения допускать работать с людьми. С любыми: напарниками, коллегами, жертвами, свидетелями и подозреваемыми. И кем бы они ни были при этом. Я загляну к тебе на следующей неделе. А потом каждую последующую, а то и чаще. По своему усмотрению. И если мне хоть раз покажется, что ты увиливаешь от этих встреч, то мы мгновенно вернемся к первому пункту. Это тоже, надеюсь, тебе ясно. — Да, — хрипнул Римус. — Вопросы остались? — Нет, но… У меня есть просьба, — Люпин выдержал небольшую паузу, видимо, раздумывая над словами. — Если обливиаторы смогут найти в воспоминаниях Иво… Блевинс о том, где захоронена Грейс, то я… — Уже ищут в том числе, — Гавейн перебил его. — Уже? — Римус еле слышно удивился. — Да. За ее мозги взялась сама Андрея, но это все равно займет кучу времени. Руфус передал, что там столько беспросветной и уродливой черни, что быстро это все разобрать не получится. Иначе она сама сойдет с ума. — Спасибо, Гави. Правда. За все, — его голос дрогнул. — Может… Может, я могу как-то помочь? Лечение оплатить, к примеру? — Не нужны мне твои деньги, Рем, — он тут же устало вздохнул и утер глаза, стараясь не касаться потемневшей от синяка переносицы с пластырем на ней. — Но знаешь, что ты можешь сделать? — Что? — Купи лучше на эти деньги своей даме цветов, — он, убрав руку от своего лица, посмотрел на Тонкс. — Мне не нужно, спасибо. Или еще что-то, что мисс любит, — он наморщил нос с заметной улыбкой, все еще смотря на нее. — А теперь, будь добр, оставь меня ненадолго с аврором Тонкс. Нам тоже надо поговорить, но наедине. — Да, конечно, — он тут же оттолкнулся от кресла. — Буду снаружи. Робардс не произнес ни слова до тех пор, пока входная дверь не закрылась за Римусом, и посмотрел на Нимфадору. — Кофе будешь? — Спасибо, сэр, но ваша дочь была предельно четкой в своем завуалированном требовании, — Тонкс слабо улыбнулась и, словно очнувшись, тут же достала его палочку. — Чуть не забыла. Спасибо. Гавейн с тихим и коротким смешком забрал свое оружие. — Я так понимаю, воспользоваться ею не пришлось, — и осторожно поднялся с дивана, направившись на кухню, что располагалась по другую сторону коридора. — Только проверила, что могу ею хоть как-то колдовать. — И? — он обернулся на полпути. — Убрать кровь удалось с первого раза. — Замечательно. Пока Гавейн возился с кофе, от лестницы донеслись торопливые шаги, и вскоре в поле зрения появилась Кат. Но, заметив Тонкс, сразу состроила недовольную мину, адресовавшуюся отцу. — Хватит мешать кофе с зельями, — возмущение сквозило в ее голосе. — Ты так сердце себе посадишь, сколько нам повторять? — Мерлин, не лишай меня последнего удовольствия в собственном доме, — вздохнул он. — Иначе я эту бурду пить не могу уже. — Ну, спасибо. Мы с мамой, значит, ему варим это все, чтобы оно точно было сделано по высшему разряду, а он еще «бурдой» называет. Я, кстати, ей сообщила уже, скоро будет. — Я не сомневался ни на секунду, — отозвался Робардс с невидимой улыбкой, не отрываясь от наблюдения за туркой. — Вот думаю, может, мне еще тетю Энн вызвать, пока я не ушла? — Спасибо, Кат, но одной свирепствующей женщины мне хватит по самую макушку, — он с иронией во взгляде посмотрел на дочь. — Куда ты? Если я правильно помню, смена у тебя только послезавтра. — К Шэрон с ночевкой. Ты, раненный, стоишь мне больше нервов, чем любой другой пациент. Маме ты хотя бы боишься перечить, — с этими словами, под усмешливое ворчание Гавейна: «Вся в нее», Кат призвала бежевую мантию и, накинув на плечи, кивнула Тонкс: — Вечера, — и тут же скрылась за дверью. Гавейн проводил дочь взглядом, но стоило кофе в турке подняться, как он тут же отвлекся на него. Тонкс потупила взгляд на камин с почти прогоревшими двумя поленцами, только сейчас поняв, что тот был неподходяще маленьким для подключения к сети. Максимум, кто мог там поместиться — домашний эльф. Возможно, был другой. — Я разбавил тебе молоком, чтобы у тебя самой сердце не отказало от крепости, — ее вывел из пространных размышлений голос Гавейна рядом, и перед ее носом на столик опустилось две чашки. — Римус тогда точно меня прибьет. Тонкс с укором посмотрела на него, делая глоток из чашки. Горький даже с молоком. Хотя, быть может, горечь была не из-за кофе. — Ну, в таком случае это будет полностью оправданно, — он, хрипнув через усмешку, опустился на свое место и, приманив откуда-то зелье, за раз осушил его, следом тут же запивая кофе с гримасой мученика. — Сэр, я хотела кое-что вам сказать прежде, чем вы начнете… — она с боязнью посмотрела на него, ладони немного вспотели. — Я посмотрела ваши воспоминания, но… После этого вы, возможно, не захотите меня видеть или даже знать… Гавейн с неподдельным изумлением посмотрел на нее, застыв с кружкой в руке. — Как бы это сказать… «И правда, блядь, как ему сказать, что ты дура полная? Что предала его доверие? И это после того, что он сделал». — Говори как есть. Я не буду в гневе на тебя орать, не беспокойся. — Почему? Вы же не… — Если я не ошибаюсь, ты сказала, что посмотрела мои воспоминания, — заметил Гавейн, склонив голову и улыбаясь одними кончиками с прищуром. — Да, но… — Говори, Тонкс. — Я посмотрела их не в Омуте. Его глаза сначала расширились от удивления, а после описали дугу. — Та-а-ак, — и уперлись в нее. — У Римуса есть китайский аналог. Дома, — она нервно сглотнула. — И его главное отличие в том, что смотрящий… Он как бы забирается в голову владельца воспоминаний… Робардс зажмурил один глаз, вторым посмотрев куда-то вверх. Если бы не все произошедшее, если бы не ее состояние, если бы не вся ситуация, из-за которой она оказалась тут, то Тонкс бы рассмеялась от его забавного выражения лица. — Получается, ты знала и о чем я думал? Или это вообще как легилименция: можно рыть, куда хочешь? Мерлин, ни следа хоть какой-то отрицательной эмоции. Она испуганно замотала головой: — Первое, сэр. Я не… Я надеялась, что там ничего связанного с вашим прошлым не будет… — ее голос дрожал. — Я-я-я… Э-э-эм… Я, честно, уже не очень хорошо помню, что из моего прошлого было на тот момент в мыслях, — его рот в сомнении кривился. — Магия, видимо, помнит лучше. — Там была ваша жена. В молодости. Когда она называла вас… «магглорожденным». Точнее, «грязнокровным». И говорила, что выходит замуж за другого. Он беззвучно ахнул, медленно и будто с облегчением закивав с поджатыми губами. — Сэр, мне правда очень жаль, — ногти больно впились в собственные ладони, в теле появилась легкая дрожь. — Я готова поне… — И это все? Теперь пришла очередь Тонкс в изумлении пялиться на него. — «Все»?.. — Это не самое ужасное, что ты могла узнать. Да и информация не такая уж закрытая. При желании, можно найти. Поэтому я повторю свой вопрос: это все, что ты узнала из моей головы? — его внимательный взгляд, казалось, устремился прямо ей в душу. — Д-да… — Тогда продолжим, — он сделал глоток из своей кружки, оставляя Тонкс в недоумении. — Я хотел поговорить с тобой вот о чем. Раз ты все-таки выбрала этот тернистый путь… — А я не должна была? — вопрос вырвался сам собой, пока Нимфадора пыталась понять, что такого ужасного, как он сказал, она могла в теории узнать в его мыслях. Куда уж еще ужаснее? Слава Мерлину, не узнала. — Я не говорил этого, — заметил он. — А что бы вы посоветовали в моей ситуации? — «Посоветовал»? — его правая бровь изогнулась. — Нет, дорогая моя. Я не имею никакого права тебе что-то тут советовать, как и написал. Ты же прочла записку? Она тут же кивнула. — И никто не имеет. А если кто-то полезет к тебе с таким советом, то шли его на все четыре стороны да подальше. Это тот самый случай, когда человек должен принять решение сам, как я и написал тебе. Тебе, а не им жить с этим решением, как бы тебе не пели о всевозможной помощи. Предупредить о вероятном происходящем далее — да, я считаю это своим долгом. Но никаких наставлений, как тебе поступать в данном случае. — Но вы не одобряете этот выбор. — И этого я не говорил. Даже не думал в этом направлении, если честно, — он посмотрел на нее поверх несуществующих очков со слабой улыбкой. — Любое из решений: остаться рядом или уйти, не является простым. Хоть второе и будет проще на длинной дистанции, — он призадумался. — Наверное. Не знаю. Для меня не было бы. — Тогда что вы хотите сказать?.. — Я не осуждаю, Тонкс. Ни осуждения, ни неодобрения, ни радости, ни злости за твой выбор или что еще там можно попытаться приписать. И никаких приказов тоже, — он наморщил нос, полуулыбнувшись. — Но то, с чем тебе предстоит столкнуться, будет жестко. Очень жестко и больно. Не физически, я уж надеюсь. Но это будет трудно, невыносимо трудно. Порой будет казаться, что выхода просто нет. Что эта тьма навсегда, а свет из твоей жизни пропал безвозвратно. Потому что такая дыра в душе, такое предательство и такая правда — останутся с ним навсегда. А значит, они будут касаться и тебя, покуда ты рядом. Со временем оно все подзатянется, появится огромный шрам, который время от времени будет нестерпимо болеть. Но до этого момента нужно дожить. Это займет не дни, даже не месяцы. Годы. Годы, Тонкс. Она и сама понимала это где-то глубоко в душе, но услышать — да еще и лично от Гавейна — ощущалось так, словно ее разбудили окунанием головы в мертвецки ледяную воду. Слишком реально. — Но есть колоссальная разница между переживанием такого рода произошедшего: ты один на один с этим личным адом или есть кто-то рядом. Особенно если этот кто-то любит тебя. Это огромная поддержка. Возможно, ни он, ни ты этого до конца не будете осознавать сейчас, но поверь мне… — он печально улыбнулся. — Разница есть. Тонкс поймала себя на том, что слушала его, заламывая пальцы левой руки правой. И поспешила схватить кружку, лишь бы не переломать себе пальцы, не заметив. Главное кружку не сломать. — Но что еще я хочу сказать тебе, так это то, что ты не одна. Если тебе нужен будет какой-то совет далее, если у тебя будут вопросы, все, что угодно. Хоть просто прийти и по-человечески вывалить все переживания и усталость, что скопились, — он развел руками, — ты всегда можешь заглянуть ко мне. И да, я прекрасно знаю, что у тебя есть семья и друзья. Но в любом случае, я хочу, чтобы ты знала, что в наличии имеется и такой вариант. Приходи сюда, в Аврорат, не знаю куда еще, но приходи. В любое время. Ты поняла меня? В любое, Тонкс. Хоть посреди ночи поднимай меня. Поворчу немного, но ты уж не серчай, — он с теплым беспокойством улыбнулся. Она смогла только рвано кивнуть, не особо понимая, почему он лично вызывается на такое. Он и правда не является ее родственником, как родители или Сириус. Да и не друзья они. Его не просят об этом. Это не его «битва». Но Гавейн продолжил: — Будь готова к тому, что его настроение будет скакать и, порой, с неожиданной скоростью. Секунду назад он, не знаю, сидел темнее тучи и вообще не реагировал на тебя, а в следующую — начинает метаться или агрессировать. Правда, в последнем случае посылай мне чары, потому что ты видела, к чему это может привести. — Но вы ведь его тогда… Первый пункт, да? — Не совсем, — он поджал губы. — Агрессию можно сбавить, если ее не подпитывает алкоголь. Это как раз та ошибка, которую допустил я. И которую тебе нельзя допустить. При возможности держи бухло от него подальше, но я постараюсь сам донести это до него как можно доступнее. Моя физиономия, — он обвел собственное лицо в синяках и кровоподтеках пальцем, — отлично дополнит слова. Но в любом случае, варианты его успокоить есть. Как крайняя мера: просто в сон его отправить насильный. Но лучше этим не злоупотреблять, иначе это его только заставит запереться в себе обратно, и хрен ты уже прорвешься на этот раз через стену. Поэтому только как крайняя мера, повторюсь. — Как сделали вы вчера? — Именно. Он же был спокойный, когда проснулся? — Ну, в каком-то смысле… — Это то, чего я добивался, — он отвлекся на часы на своей правой руке всего на пару мгновений и, закатив глаза, призвал еще какое-то зелье. — Отрешенность, ипохондрия и молчаливость — это нормально. Попытки окружить заботой, похожие на маниакальные приступы, и нежелание отходить от тебя ни на шаг — тоже. Даже слова о том, что тебе нужно уйти и забыть его, а он как-то сам справится, и вообще — это уже не должно будет тебя волновать. Это, к сожалению, тоже будет появляться. Но старайся реагировать на все спокойно и с пониманием. Я знаю, это будет нелегко, но твоя реакция на все происходящее с ним — это ключ. Твои спокойствие и понимание лучше всего будут показывать, что он не брошен. Даже лучше самих слов. Если он будет видеть, что ты рядом, что не обвиняешь его, то со временем его состояние начнет выравниваться. В какой-то момент ты это заметишь. Но это будет долгий путь. И в одиночку, к сожалению, удается выкарабкаться из такого единицам. А те, кому все же удается, перестают верить в людей и вообще в этот мир. Я такого исхода Римусу не желаю даже после избиения. Тонкс пялилась сквозь столик перед собой, переваривая и пытаясь хоть как-то представить, что ее ждет. Но отступать она не планировала. Такая мысль даже не пыталась зародиться в ее мозгу. — Откуда вы это все знаете? — она подняла голову, посмотрев в глаза Гавейну. Он почему-то улыбнулся. — Ну, вот я и получил второе доказательство, что ты, кроме отказа Роуз, ничего не откопала, — медленно проговорил Робардс, следя за ней. — Но я… — Я бы тебе ничего не сделал, расслабься, — его голова вновь склонилась набок с улыбкой. — С воспоминаниями всегда нужно быть осторожным. Но в любом случае… Этот скелет из моего самого дальнего шкафа ничего хорошего тебе не принесет. Даже если ты ничего и никому не скажешь. Но давай договоримся: если я говорю тебе посмотреть в Омуте, то ты будешь его использовать? А не игрушки Римуса из прошлой жизни. — Конечно, да. Но все же, сэр, откуда?.. Вы как-будто… Правда знаете… На мгновение его взгляд неожиданно помрачнел, пробивая болью насквозь, когда он отвел его в незажженный камин. Но стоило вернуть его к ней, как это все исчезло, оставив только прежние печаль и беспокойство. — Я был ровно на твоем месте, Тонкс, поэтому знаю. И до сих пор нахожусь, если быть предельно честным, хоть уже и не в такой фазе и первопричина была иная. Ее взгляд снова опустился на столик. — Шоколадку? Приподнятый голос Гавейна вывел из бесцельных размышлений, заставив вздрогнуть. Сколько она так просидела? — А?.. — она глупо уставилась на появившуюся пару маленьких шоколадок в упаковке на блюдце перед собой. — Мне не десять лет, — слабая улыбка сама появилась просто от вида забавно скорченного лица Гавейна. — Это то, что я хотел услышать от тебя, — из его груди вырвался смешок. — А теперь давай, бери своего Люпина, и возвращайтесь домой, пока Роуз меня строить не пришла на ваших глазах. Она закивала, поднимаясь. Тяжелый вздох от всех мыслей не удалось сдержать. — Сэр, — она посмотрела на начальника, который уже тоже встал с дивана, качнувшись. — Как вы думаете, у меня получится? — Ты сильная, Тонкс, — Робардс заметил ее сомнение еще и во взгляде судя по всему. — Я правда так думаю, даже если ты ощущаешь себя иначе. Держи, — и он практически насильно всучил ей шоколад в руку, словно родитель, к которому наконец заглянула дочь, и он не знает, каким образом еще выразить свою радость от ее появления. — Сладкое повышает настроение. Только не увлекайся. И Люпина не раскорми, он-то не метаморф, — он усмехнулся. — Увидимся в понедельник. — Да, сэр. Спасибо, — она посмотрела на угощение в руке, медленно ступая к выходу. — Правда. — Я ничего не сделал, — он засмеялся, провожая ее. — Вы серьезно?