Хороните в закрытом гробу

      Элайджа вздохнул и положил в кофе ложку сахара. Пустое кафе при гостинице с засыпающими на ходу официантом и продавцом наводили тоску. Им без труда удалось получить ключ от ячейки, в которой Рене нашла адрес и ключ-карту от склада неподалеку. Возвращаться в ночь в Мистик Фоллс ни у кого желания не возникло, и они с Элайджей сняли номера в гостинице — Рене попросила первородного подождать там и отправилась исследовать помещение склада. Элайджа не настаивал.       За окном уже забрезжил рассвет, когда Рене неровным шагом вернулась в гостиницу. К Майклсону сон не шел и он флегматично уничтожал которую по счету чашку кофе, когда объявилась девушка. Темпл безэмоционально кивнула мужчине и рухнула на стул напротив. Элайджа нахмурился — на Рене не было лица.       Казалось, Темпл окончательно разбита. Пустой взгляд, растрепанные волосы, помятый пиджак и мелкая дрожь в руках выдавали ее разобранное состояние. Не было даже жестких саркастичных замечаний и тем более обычно загадочного взгляда. Казалось, она постарела за эту ночь на пять лет и как-то осунулась, стала меньше ростом. Будто заново похоронила родителей.       Рене не хотела думать о том, что будет завтра, о том, что сегодня нужно вернуться до начала праздника в честь дня рождения Октавии. Она сидела в полном отуплении и не знала, о чем думать.       — Что ты нашла? — Элайджа выдохнул и осторожно задал вопрос, почти шепотом — казалось, что один громкий звук, и Рене рассыпется.       Рене подняла на него пустой, безжизненный взгляд.       — Там я нашла документы… — голос надломился и Рене с трудом прочистила горло. — Там было много исследований. Про похищенных детей, про педофилию в структурах власти, про насилие в высших эшелонах, приводились статистики, там было много графиков и статей. Что-то про программирование личности в конце шестидесятых, про купленных Ротшильдами экспрессионистов, про темный Голливуд… я читала об этом раньше, но казалось, что это вымыслы на уровне обиженных и обделенных писак-журналистов, но на самом деле… как с вампирами — это совсем не сказки.       Голос Рене затих и Элайджа нахмурился. Он знал про подобные вещи, но мир несовершенен, да и все его внимание последние сто лет крутилось вокруг безопасности семьи, а после их смерти, вокруг ненависти к Клаусу. Скоро он получит свое отмщение. Но на узнавшую впервые о таких вещах Рене было больно смотреть.       — Твои родители пытались открыть правду? — Темпл вздрогнула на словах вампира.       — Я не знаю… — она не думала об этом. Не хотела думать, потому что как бы не хотелось верить в лучшее и благородное, варианта было все равно только два: родители либо хотели помешать распространению зла, что подпитывалось мировыми властными структурами, либо участвовали в этом. Рене не верила никому. Потому последний, мерзкий и комкающий грязными руками душу вариант нельзя было отметать. — Там было все: и оккультизм, и торговля детьми, и участие ответвлений католической церкви в жертвоприношениях, опыты над сиротами. — Рене всхлипнула и прочистила горло. — Там были документы о сиротах Дюплесси, когда в пятидесятых в Канаде детей, рожденных в некатолическом браке, в обязательном порядке сдавали в детские дома, которые продавались для опытов над расщеплением личности. Пытки, изнасилование детей до десяти лет, насилие… и тем, кто это делал, выдали нобелевские премии… они все искали большей власти и исследовали свои возможности. Да, в то время были прорывы в медицине, психиатрии и остальных отраслях, но какой ценой… — Рене горько выдохнула и скривилась. — Оккультные церемонии, внутриутробные травматизации, смена любви на насилие и садистские пытки для раскола ядра сознания. И все для того, чтобы достичь возможности внушать, как вампиры. Опыты над последними тоже проводились, недалеко от Мистик Фоллс, в Уитморе. Вскрытие живых людей, пусть и вампиров, выделение яда из крови, опыты на людях… и все ради чего? Ради власти?       Рене всхлипнула. Самое отвратительное было то, что она поняла, что ничем не лучше всех тех, кто это делал. У нее были свои моральные принципы, но при этом… она испытывала отвращение к Клаусу, который искал большей власти и могущества, но она… первое, о чем Рене подумала, когда узнала о сверхъестественной стороне жизни, это то, как она сможет это использовать. Не на благо общества или близких, а как средства достижения целей.       Да, и какие цели у нее были? Деньги? Статус? Власть? В этот момент все показалось таким незначительным, ничтожным, как и она сама. Чего Рене добивалась в итоге, ради чего работала, рыла носом землю в поисках информации? Теперь Рене и сама не знала. Да, она отличалась от братьев Сальваторе тем, что, имея возможности, не стала просиживать штаны на школьной скамье или на вечеринках, но чем это лучше? Чем лучше то, что она захотела власти, захотела всего лишь защитить свой ближний круг и наплевала на всех остальных?       Рене хотела все держать под контролем. И у нее это прекрасно получалось до момента, когда на заднем дворе Мистик Гриль на нее напал вампир. Это пошатнуло ее идеальную систему подчинения окружающего мира, только Рене оправилась, как могла. Довела себя до истощенного состояния на грани нервного срыва, но вновь более менее обрела контроль: записала на видео шантаж на братьев Сальваторе для гарантии, познакомилась с Лорой, нашла растерянного обретенным вампиризмом Шона, и что в итоге?       В итоге Рене поняла, что помимо того, что она никто, помимо того, что есть люди, занимающие посты именитых юристов, полицейских, мэров и президентов, причастные к педофилии, торгове людьми и порабощению населения через хитроумные способы пропаганды, она поняла, что ничем, кроме методов, от них не отличается. Она такая же эгоистичная меркантильная сука, как про нее говорили за спиной.       Это было ударом. Рене знала о своих отрицательных качествах. Знала, что помешана на контроле, злопамятна, знала, что не дает вторых шансов, даже когда люди этого заслуживают, знала, что бывает жестока, если перейти ей дорогу. Но так же Рене знала, то любит свою семью, что умрет за нее, она заботилась о близких, поддерживала, давала окружению лучшее, что могла. Но в итоге все, получается, перечеркнуло тщеславие? Что ей было нужно? Чтобы ее имя запомнилось в вечности?       Все, чего она желала, это располагать силами и ресурсами. Рене организовала засев теплиц вербеной, чтобы укрепить свое место в Совете поставками такой нужной им травы; изучила гримуар Беннет, чтобы Лора могла стать могущественнее, поставила на место управляющего компанией дочь босса не только потому, что последнему пора на покой, а для лояльности нового управленца к самой Рене, для возможности иметь веское слово в решениях.       Рене никогда не стыдилась своей жажды власти, она знала, что наличие ресурсов — это комфортная жизнь для нее и ее близких, только кажется, со своей расчетливостью и паранойей она потеряла себя. Это умно — иметь грязь на каждого в своем окружении, потому что люди и правда предают. Практически все, это статистика. Только вот общаться пять лет с человеком и потом претерпеть предательство — это одно. И совершенно другое — этого предательства все пять лет ожидать.       Рене вдруг поняла, что в мировых масштабах ее цели и чаяния абсолютно не имеют цены. Не имеют цены в масштабах вечности. Даже если она добьется власти, влияния, что останется после того, как она уйдет? Воспоминания о том, какая она расчетливая сука?       Чашка в руке дрогнула. Она даже о мертвых родителях в первую очередь подумала самое плохое. Она ведь знала их — конечно они не могли быть к этому причастны. Множество правительственных засекреченных документов, замазанных в самых неподходящих местах не говорили о причастности Гарланда и Мэрилу к подобным организациям, творящим настоящее зло. Это лишь одна часть пазла, который Рене, чувствовала, сложит нескоро. Ей было просто тошно от себя. Когда узнаешь о чем-то настолько отвратительном и глобальном, приоритеты меняются.       Элайджа ничего больше не говорил, глядя на потерянную девушку. Нечего было сказать. Он чувствовал почти то же самое, когда узнал, что Никлаус убил их мать — такое неожиданное и непостижимое умом событие просто так не осознать.       Ехали они назад в город молча. Рене сидела на пассажирском сидении, пустым взглядом изучая пейзаж за окном, и то и дело проваливаясь в беспокойный, липкий сон. Неясная догадка, вызванная новой информацией, какая-то новая цель вертелась на краю осознанных мыслей, но окончательно поселяться в голове не желала. Только щекотала извилины кончиком хвоста и опять ускользала.       Очнулась от сна Рене, как от лихорадки: ее колотило, мысли были вялыми и путанными. Обнаружила Темпл себя на руках первородного на крыльце ее дома. Элайджа увидел, что девушка проснулась, и аккуратно, придерживая за локоть, поставил на ноги.       — Спасибо, — тихо прошелестела Рене и подняла благодарный, грустный взгляд на мужчину. — Спасибо за все. Извини, но в дом не пущу.       Элайджа усмехнулся и понимающе кивнул.       — Я и не напрашивался. — Первородный окинул внимательным взглядом более менее отошедшую от шока девушку и заглянул Рене в глаза. — Чтобы ты там не нашла, оно того не стоит. — Тихо произнес он, но Рене только обреченно кивнула.       — Того не стоят все мои бывшие цели и стремления…       Было странно видеть ее такой потерянной. Элайдже казалось, что мисс Темпл из той породы людей, кто никогда не теряют присутствие духа. Однако, у всех есть болевые точки, и, кажется, у Рене на них нажали все разом.       — У каждого бывают моменты кризисов и переосмыслений. — Элайджа запнулся, провожая внимательным взглядом женщину, вышедшую из соседнего дома — город просыпался. — Надо только сделать выводы и пережить их.       Рене только кивнула. Поджала губы, прошептала еще раз «спасибо» и скрылась за дверью.

***

      Рене сполоснула лицо водой и оперлась руками на раковину, уставившись в отражение в зеркале: красные, опухшие от недосыпа глаза и осунувшееся лицо полностью рушили привычный образ «дочери маминой подруги» — всегда стильной, сдержанной, легкой и знающей себе цену. Сейчас же Рене больше походила на узника Бухенвальда: не только худобой, граничащей с болезненной, но и отсутствием жизни во взгляде. Черная тоска разливалась в сознании, и Рене совершенно не знала, что с этим делать.       Темпл поморщилась, с презрением глядя на собственное отражение, и нанесла на лицо плотный слой макияжа, скрывающий все душевные переживания. Через полчаса на нее уже смотрело привычное кукольное личико без признаков стресса, только глаза по-прежнему оставались пустыми и холодными.       Рене казалось, что такого опустошения она не испытывала даже после смерти родителей. Потому что та автокатастрофа была горем извне, сейчас же Рене осознала, что и внутри нее больше ничего нет. Все казалось бессмысленным и безликим, она будто потеряла цель, которая не давала ей упасть все это время, только новую Рене не обрела — она просто потерялась. И понимала, что виновата в этом она сама.       На автомате проведенное совещание ничего внутри не потревожило: Рене взяла себя в руки и как обычно раздавала указания, проверяла отчеты и контролировала рабочий процесс, только в отличие от предыдущих, хоть и сложных дней, эти действия в ней ничего не зажигали. Ей было все равно.       Рене задумалась: неужели, так будет всегда? Постоянная гонка за успехом, властью, деньгами, и близкие люди рядом, с которыми ты все равно не можешь поделиться тем, что тревожит? И ради чего? Чтобы маленькие дети закончили школу, институт, и встали на ноги? Может быть. Но не легче в таком случае продать фамильные акции и дом в Хэмптонсе — зачем иметь свое дело, команду, чего-то добиваться? Ради собственного самолюбия? Или чтобы было, куда сбегать от реальности?       Только последние сутки Темпл казалось, что ее догнало. То, от чего она бежала после смерти родителей, когда окунулась с головой в работу и за несколько бессонных месяцев подняла на ноги собственное дело. То, от чего бежала, когда узнала о сверхъестественном и о том, что угрозы некоторых знакомых не были безосновательны — они действительно могли ее убить. То, от чего маниакальная погруженность в работу и недоверие к окружающим перегрело нервы количеством информации, что была только в ее голове. То, что причина смерти родителей оказалась куда запутаннее, чем предполагалось ранее — все это догнало ее и обрушилось снежным комом на голову.       Но Рене уже не тринадцать и у нее нет времени на слезы, депрессию и нервные срывы: у нее есть обязательства перед семьей, командой и близкими, и единственное, что Темпл может сказать подступающей к горлу истерике — не сегодня.       Целый вечер Рене, будто на автопилоте, раздавала указания официантам и помощникам, что украшали дом живыми цветами и гирляндами; одевала близнецов и контролировала, чтобы Октавия была вовремя, а ее стилисты не задержались. Только принимая грузчиков с тортом на заднем дворе Рене вдруг осознала, насколько масштабным получился праздник в честь дня рождения Октавии, и она совершенно не заметила, как это произошло: приглашать мэра на празднование семнадцатилетия сестры мисс Темпл не планировала.       Шапочно знакомые родители из детского сада Сиси и Майкла здоровались с Рене и восхищались украшением дома. Гостиную заполняли одноклассники Октавии, на заднем дворе резвились дети, на стол складывали подарки. Рене заученно улыбалась и не давала повода усомниться в своем радостном настроении: развлекала гостей, шутила, была гостеприимной хозяйкой.       Радовалась только, что Лора подстраховала ее с закусками, когда у Рене впервые за все время это вылетело из головы, и не стала задавать вопросов. Темпл казалось, что в нее выстрелили, а она еще пытается притворяться живой.       — Ты не хотела бы нанять человека, который помог бы тебе с детьми? — Невзначай поинтересовалась Лора, когда Рене в сотый раз отвлеклась от организации, чтобы помочь близнецам. — У меня есть хорошая знакомая — Маргарет — она почти закончила педагогический, но ушла, чтобы помочь сестре, когда у той были трудности. Сейчас ищет работу. Она бы отлично сюда вписалась: организованная и любит детей, — слабо улыбнулась Лора, но Рене только покачала головой.       — Я их никому не доверю. Зал наполняли люди, Рене улыбалась, и пыталась дышать. Белый брючный костюм от чего-то вмиг стал неудобным и впился швами в чувствительную кожу. Темпл скривилась, но тут же натянула на лицо доброжелательную маску, когда увидела направляющуюся к ней тетю.       — Рене, чудесный праздник! — Лиз улыбнулась и тепло обняла племянницу.       — Спасибо, — кивнула Темпл, отвечая на объятия, и взглядом выцепила сестру из толпы — Октавия ей благодарно кивнула, когда заметила внимательный взгляд, и вернулась к разговору с друзьями. Рене показалось, что Октавия нервничает, но быстро отмела эту мысль, списав волнение на количество гостей.       — Она такая красивая, — тепло улыбнулась мисс Форбс, проследив за взглядом Рене, и приложила руку к груди в трогательном жесте. Рене искренне согласилась.       — Вся в маму, — прошептала Темпл и Лиз коснулась руки девушки в знак поддержки: без слов улыбнулась и еще раз обняла племянницу. Она ее понимала.       Однако, Лиз не уставала удивляться выдержке молодой племянницы: казалось, что Рене все нипочем. Даже она, шериф города, иногда срывалась и плакала в туалете, особенно в сложные периоды взросления Кэролайн, когда приходилось активно быть матерью и не потерять работу. Невыветревшаяся обида на мужа, который не то чтобы был виноват в их разрыве, но виноват в том, что дал ей вначале надежду на счастливую семью из-за незнания собственной природы, сил не прибавляла.       Даже случай с нападением вампира, Рене, кажется, пережила более чем достойно: после первого шока взяла себя в руки и приняла приглашение на место в Совете. Хотя, Лиз не знает, плачет ли Рене в туалете в перерывах между работой и семьей — про нее, Лиз, никто не знал. Однако пока, в своем белом брючном костюме от кутюр, с высокой прической и бокалом шампанского в руке, который так органично вписывался в образ, что казалось, Рене родилась с ним, глядя на такую мисс Темпл мысль о том, что она плачет от нервного срыва в туалете, вызывала у Лиз смех.       Симбиоз благотворительного вечера и подростковой вечеринки оказался на удивление удачным: лоск коктейльного торжества сглаживал буйный характер молодежи, а детская школьная непосредственность разбавляла скуку официоза. Играла музыка, официанты ходили среди гостей с действительно вкусными, а не как обычно на подобных мероприятиях, закусками, гости наслаждались вечером.       Рене за последние два часа успела переговорить, кажется, с каждым, и взяла передышку, стоя со стаканом воды у ниши — алкоголь уже достиг лимита, и приходилось больше пить безалкогольной жидкости, чтобы натянутые нервы не решили порваться в самый неподходящий момент.       — Ты видела?! — К Рене подлетели возбужденный Сойер и Дана — Темпл уже видела их на вечеринке, но поговорить им удалось только вскользь. — О нас написали в Нью-Йоркере! — Под осуждающим взглядом Рене перешла на громкий шепот Дана и потрясла в воздухе увесистым журналом.       — Помнишь ту брокерскую фирму, нашу первую? — Почти подпрыгивая на месте от радости и предвкушения, пропел Сойер, и Рене кивнула.       — Нам повезло, что у них была такая плачевная ситуация, иначе кто бы еще нас нанял, зеленых овощат, — скупо улыбнулась она и Дана активно закивала.       — Именно! А в прошлом месяце они вошли в десятку лучших фирм в городе, представляешь? И Нил Чапман упомянул нас! Ну, как нас… сейчас, — Дана торопливо начала перелистывать страницы журнала и Сойер недовольно вздохнул.       — Дай сюда! — Отобрал он журнал у насупившейся девушки и быстро нашел нужную страницу. Рене усмехнулась: атмосфера рабочего азарта не улетучилась от того, что Дана была одета не в офисный костюм, как обычно, а в красное платье в пол, Сойер же надел шикарный смокинг. Раньше такие мероприятия, еще в университете, для них были в порядке вещей, ведь учились там в основном потомки весьма родовитых семей, привыкших к шику, однако, окунувшись в работу, лишний выпендреж и показуха быстро улетучились, оставив место прагматизму и стремлениям. — Вот! — Улыбнулся Сойер. — «Новый генеральный директор Константа Интернейшнл Нил Чапман в прошлом году, тогда еще будучи заместителем, столкнулся с риском немедленного банкротства компании. В этих условиях он осознал, что для возрождения необходимо определить ключевое направление деятельности: какое конкурентное предложение отличает ее от других, каковы приоритеты и что войдет в портфель продукции. Продуманная стратегия и полное перерождение компании подарили ему всего через год не только кресло гендиректора, но и седьмое место в списке десяти самых успешных и влиятельных фондовых брокерских фирм этого года в Нью-Йорке. Сам мистер Чапман говорит, что для такого успеха нужна слаженная работа, баррель азарта и щепотка удачи. Также он говорит, что в самые сложные моменты ему помогала команда траблшутеров под предводительством Рене Темпл, которую фирма наняла, будучи на грани банкротства. «Они не только подсказали нам фирмы, где можно было быстро и без проблем взять кредит на погашение долгов ниже обычной процентной ставки, но и реструктурировали нашу команду, вынув из каждого ценный потенциал. Еще и кофейню рядом показали отличную, а ведь я здесь работаю уже двенадцать лет и не знал о ней, — говорит Нил в интервью. — Я к тому, что у ребят, хоть они и были тогда вчерашними студентами, связи были колоссальные, мне даже страшно порой становилось. Но уверенность Рене в успехе и отлаженная до идеала работа команды вселяла уверенность и в нас — в итоге, преодолев черную полосу, мы взлетели, и через год уже собираемся открывать филиал в Майами…» Бла-бла, дальше он говорит о планах на будущее, — захлопнул журнал Сойер и поднял взгляд на Рене. — Ты не рада?       Темпл осеклась и натянуто улыбнулась под подозрительными взглядами друзей.       — Рада, конечно, рада, — отмахнулась она, — у меня просто голова кругом от всего идет. Обсудим это в понедельник, а сейчас развлекайтесь, — кивнула она друзьям и направилась в центр зала к сестре.       — Странно, правда? — Нахмурился Сойер, провожая Рене задумчивым взглядом, и Дана кивнула.       — Раньше она бы тут же созвала собрание и назначила новые планы… ладно, может, нам тоже и правда надо расслабиться, — отмахнулась она и улыбнулась парню.       — Тогда нам нужно выпить! — Усмехнулся он и изящно подхватил бокал с подноса бокал. — В том числе и потому, что у меня предчувствие, что с Рене все равно будет все не так просто…       Дана вздохнула. Сойер был чертовски прав.