***
— Ты хоть понимаешь, что это бесчеловечно! Соер хлопнул руками по столу, встретившись взглядом с Рене. Она скептично выгнула бровь, будто вообще не слышала друга. — А кто говорит о принуждении? — Она закатила глаза, Соер отпрянул. Рене Тепл не закатывала глаз — всегда объясняла свою позицию. — Дело в тонкой, изящной вербовке! Соер вскипел. Что с ней случилось? Она приводила настолько топорные, прямые аргументы, будто уже все решила, хотя в этом вопросе команда сошлась на том, что решать итог будет демократия. — То есть манипуляции?! — он тоже хотел идти к вершинам, но не по головам же! А создание охранной фирмы, состоящей из обращенных ими вампиров — меркантильная, бессовестная идея. — Я пойду прогуляюсь. — Темпл лишь отмахнулась устало, вышла из зала не прощаясь. — Рене! Соер обессиленно упал на кресло, потер лицо руками. Во главе стола остался Питер. Соер недолюбливал этого эксцентричного вояку. Но сейчас, по сравнению с Рене, тот был спокоен. — Пусть идет. — Кивнул Хилл парню. — Подождем, пока паруса ее гнева обвиснут. Соер покачал головой, но согласился. Питер был прав. Рене надо остыть. А им — обсудить нормальный, умный план действий.***
Укалывая каблуками мощеную дорогу, Рене покинула виллу, направившись в город. Солнечная Испания не вторила ее разгоряченному настроению. На звонок она ответила машинально. — Алло?! В трубке повисла тишина. Вкрадчивый голос Элайджи насторожился, аккуратно поинтересовался. — Все в порядке? Он верно считал раздражение Рене всего по одному слову. Она встряхнула головой, расправила плечи, сбрасывая напряжение. Тепло разлилось в груди. — Да, — она отмахнулась, будто мужчина, изящно поправляя запонки, стол перед ней. — Приходится играть плохого копа, чтобы команда прислушалась к хорошему. — Учишься делегировать? — В тоне его скользнула улыбка. — Пытаюсь. — Рене ответила сдавшимся вздохом. — Контроль, я помню, — улыбка первородного в голосе стала уже явной. Рене замолчала, выбираясь из лабиринта узких улочек на маленькую площадь. После школы, закаленная амбициями, она шла к своей цели поступления в Йель — времени на свободный год, чтобы изучить мир, путешествовать, не было. После — тем более. Она стала главой семьи и шалости сверстников с ее уровнем достатка вроде «давай махнем на Майорку на выходных» позволить себе не могла. А темп работы запрещал это и команде. Но оказалось, жизнь не кончается в двадцать два. Оказалось, можно встать на ноги, снова найти колею, даже среди творящегося хаоса, и все равно исследовать мир. Посетить Европу не с рюкзаком за плечами, как планировала, например, кузина с Еленой после выпуска, а выбирать первый класс, люксовые виллы и строить империю за бокалом шардоне. Позволять себе не пакетированное вино, а лучшие рестораны. Не только уличных музыкантов, но и билеты на профессиональные ансамбли. Рене понимала, что ни о чем не жалела. К тому же, их разговоры с Майклсоном на грани серьезных смыслов и флирта, все равно окунали ее в юность. Рене шла, чувствуя коленями мягкую ткань белого платья, щурилась под ярким испанским солнцем и молча улыбалась, почти глупо, слушая вкрадчивый баритон мужчины. — Мы в этом похожи, Элайджа, — Рене после паузы вернулась в диалог. — Я давно это заметила. — Правда. Они понимали друг друга как старшие дети. Как те, на кого сыпались все шишки от слез младших. Как те, кто не мог жить без контроля, ведь на них рассчитывали. — Как думаешь, откуда ноги растут? — Шкодливая улыбка дернула ее за уголок губ. Элайджа усмехнулся. — Несмотря на то, что это метафора, оттуда же. — Рене бы хотела, чтобы он был рядом. Прямо сейчас. Несмотря на то, что никогда не озвучит это желание, хотела видеть жесты и наклон головы Майклсона, когда он произносил эти слова. — Превратности судьбы. Вынужденность. — Рене невесело хмыкнула, слушая анализ первородного. — У нас обоих это очевидно — смерть родителей. После — кто будет контролировать ситуацию, если не мы? Рене присела на старинную скамеечку у фонтана. Прохлада от воды остужала жар. Запрокинула голову, на мгновение отняла телефон от уха, вслушиваясь в шум жизни. Смешно, но даже будучи человеком, она уже начала себя вести, будто столетний вампир. Возможно, ее душе столько и было. Радовалась мелочам, замечала трель птиц и смех детей, играющих в салки. В этой части города время замерло пятьдесят лет назад, и Рене впитывала каждый отзвук чьих-то каблуков, каждый тон диалога посетителя кафе на летней веранде с тучным официантом. Вздохнула. — Не думаю, — медленно проговорила она. Расстояние в несколько тысяч километров с Майклсоном располагало к откровениям. — Не думаю, что эта черта появилась тогда. Обострилась, но возможно, я была такой и раньше. Знаешь, с детства. Она никогда не признается Элайдже, что хотела бы видеть его здесь, на скамейке на площади рядом с собой. Несмотря на очарованную юностью улыбку, забыть про то, что Майклсон — древний вампир, она не могла. Древний вампир с властным, склонным к садизму братом и остальной, наверняка непростой, семейкой. Это вынести за рамки Рене не могла и не хотела. Но рамка кадра, в которой она разговаривала по телефону с Элайджей, несмотря на это была вечно правильной картиной. Вопреки. Или благодаря. — Почему? Рене пожала плечами. — Мой отец не был гениальным бизнесменом. — Ностальгичная улыбка скатилась с краешек губ и исчезла. — Он был прекрасным, ярким и творческим человеком, часто ему везло, но он строил дела исходя из вдохновения, а не дисциплины. — Рене отца любила всем сердцем. Но взрослея, мы начинаем видеть в родителях людей, а не богов. Это отрезвляет. И с высоты своего опыта Рене могла с уверенностью сказать, что по части ведения дел отец не был примером для подражания. — Иногда ошибался, перегибал палку. В общем и целом, для его приоритетов это была выигрышная стратегия — он жил на полную, только вот… — Рене осеклась, — я тебя еще не утомила? Она легко, слегка смущенно рассмеялась. Очевидно, Элайджа не был из тех, кого можно принудить к чему-либо, но его спокойный размеренный тон вечно выкидывал Рене на психоэмоциональную клетку «девчонки», хоть она и пыталась ровно и аргументированно строить диалог. Стоя во главе небольшой, но быстрорастущей компании, которую в будущем Рене хотела превратить в империю, она для семьи и команды была отцом, матерью и святым духом в одном лице. Даже в Питере, взрослом мужчине, видела лишь мальчишку. Редки для Темпл были ситуации, где она могла полностью отпустить контроль и быть женщиной. Но именно Элайджа дал ей это. Впервые — когда Рене ножкой стула разносила на осколки бар. Тогда она ничего не контролировала — мужчиной был он. И воспоминания о том вечере щекотали в груди до сих пор. Элайджа тепло усмехнулся. — За последний месяц, Рене, я разговаривал с тобой больше, чем с кем либо за десять лет. — В его тоне она безошибочно различила шутливый укор. — Поверь мне, это не из-за моего безграничного терпения. — Будь Элайджа сейчас рядом, он бы наклонил подбородок, посмотрел бы на Рене исподлобья, проницательно. Затем откинулся бы расслабленно на скамейке, забросив руки на спинку. В такой позе его пиджак на груди смялся бы, но Рене подумала, что ради испании Майклсон мог бы заменить костюм льняной рубашкой. — Мне нравится тебя слушать, — проговорил он. Рене улыбнулась и постаралась беззвучно сглотнуть. — Ладно, уговорил. — Она закатила глаза, облокотилась на спинку скамейки сама. Вернулась к теме разговора. — Знаешь, я помню, мне было лет пять, но этот эпизод отчетливо врезался в память. — Рене прищурилась, будто сквозь плавящийся на солнце воздух пыталась заглянуть в прошлое. — У отца была встреча с другими главами семей основателей, они обсуждали какую-то инициативу и он взял меня с собой. — Рене помнила, что на ней в тот день было голубое платье с белой лентой под грудью. — Я тихонько рисовала в углу, пока папа активно что-то рассказывал. — Рене осеклась, выдохнула. Она давно не произносила это слово, потому что было еще слишком больно. «Папа». Но с Элайджей почему-то могла. Они созванивались почти каждый день в течение месяца. Не проникнуться определенным доверием было нельзя. — Но когда он вышел, остальные… пустили смешки. — Рене поджала губы. От свежей до сих пор обиды за отца, хотя прошло больше пятнадцати лет. — Это было незначительно, но в этот момент я увидела, что они смеются над ним. Потому что он предлагал что-то абсурдное и яркое, как всегда, — Рене тихо хмыкнула, в этом был весь папа, — но это не вписывалось в рамки бизнеса. — Голос ее надломился и стал холоднее. — Он многое не учитывал, пускал на самотек. А матерые бизнесмены, которые не играючи — серьезно приумножали семейное благосостояние, данное от рождения, смеялись над ним. Не воспринимали его всерьез. — Тихий рык родился у Рене в груди на последних словах. Было обидно за отца. Но обиднее было за то, что сейчас она понимала его коллег. — Думаю, тогда я решила, при всей своей любви к отцу, что за моей спиной, когда я выйду в будущем из зала совещаний, меня будут проклинать, благодарить, обсуждать — что угодно. — Рене выпрямилась. — Только не смеяться. — Она давно забыла этот эпизод, в памяти воспоминание всплыло лишь сейчас, но видимо, в ее личность на тот момент он врезался слишком ярко. Чертовы психологи правы — все проблемы растут из детства. — А для этого… надо быть жестче. — Она дернула уголком губ без улыбки. Такую реальность вокруг себя она и создала. — Никогда не смеются над тем, кем восхищаются и кого боятся. Откровение неприятное, не то, которым делятся в торжественной речи благодарности после победы, упало перед Темпл мутным пятном на мощеную площадь. Это было некрасиво и не радостно, но и великими от счастья не становятся. Доказывать умиротворенные люди, примирившиеся сами собой, ничего не хотят. У Рене была другая история. Она могла поменять цвет волос и запах кожи, начать доверять команде, делегировать, делиться и радоваться, не принимать близко к сердцу, но ее стальную суть было уже не обтесать. Показать она могла это исключительным людям. По иронии судьбы, Майклсон был одним из таких. — Ты права, — Элайджа ответил неожиданно задумчиво — не снисходительно, — все начинается куда раньше переломного момента. Сквозь твои мысли я сам вспомнил, что стало моим толчком. — Мужчина помедлил. — Тоже отец. Рене саркастично усмехнулась. — Бесит, что мы не уникальные в проблемах с папочкой, да? Ее тихий смех в трубке не разозлил Элайджу, лишь позабавил. Она была права. — Старина Фрейд вывел эту иронию на новый уровень, это точно. — Майклсон поднялся с кожаного кресла, подошел к стойке с алкоголем. — Так что стало твоим эпизодом? — Голос Рене не был испытующим или любопытным, она слишком хорошо понимала его, прожив тоже самое, хоть и в масштабах недлинной человеческой жизни. Майклсон еще раз прислушался — семейный особняк был пуст. Плеснул себе вина. Последнее время хотелось пить только шардоне, никакого виски. Вероятно, так сказывалась Испания на том конце провода. — Это была целая череда. — Элайджа отпил из бокала, покрутился на месте, выхватывая взглядом из интерьера портреты, тяжелые шторы, сегодняшнюю газету на столике. — Еще до того, как наш отец узнал, что Клаус не его ребенок, он был жестким. — На кончике языка загорчило, Элайджа нахмурился, но понял, что дело не в испорченном вине — такова была на вкус ностальгия. — Хотел из нас, четверых сыновей, сделать мужчин. — Он усмехнулся краешком губ. Майкла можно было понять. Время было другое. — Тогда не было слова «творческий», было слово «слабак». — Майклсон повел шеей, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Финн никогда не имел с нами плотной связи, просто молча делал, что просили. А Кол и Клаус были озорниками. Не выполняли отцовских указаний так, как требовалось. — Неродившаяся улыбка тут же угасла на его губах. Сложно поверить, но Элайджа до сих пор это помнил. До сих пор иногда видел вместо безжалостного первородного брата девятилетнего белокурого мальчишку, кипятящего свою льняную рубашку в луковой шелухе, чтобы дать ей желтый оттенок, «не как у всех». — После, по обычаю — он бил нас всех. Учил жизни. — Элайджа развел руками, будто Рене была рядом с ним. Он никогда не пожалеет о том, что ее рядом нет — слишком опасно. Но в тайне желать смотреть ей в глаза при диалоге не перестанет. — Я с трудом мог это вытерпеть, смотреть на то, как он издевается над ними… они же мои младшие братья. Я должен был их защищать. Все мое существо кричало об этом. — Элайджа упал обратно в кресло, приложил холодный бокал ко лбу. Тысяча лет, а до сих пор больно. — Но против отца я идти не мог. И к моим обязательствам прибавился контроль за командой «К», — он вяло усмехнулся, — я не вставал против отца за них, но следил, чтобы они были вовремя дома после охоты, не задерживались на праздниках, прятали следы своих хобби — магии Кола и краски Клауса — контролировал все, лишь бы отец был доволен по итогу, или даже делал все сам. А потом… — Элайджа осекся. Рене была права. Тяга к контролю появилась куда раньше. И изменить это было нельзя. — После обращения… они были моей семьей. Шанс за шансом, даже для взрослых людей — они же родная кровь… Это было откровением. В противовес контролю, Элайдже всегда хотелось кому-нибудь доверять. Кэтрин, Селест, Елене… и он не мог их винить за то, что его доверие они использовали против него. Они хотели выжить. Каждый раз Элайджа думал, что в этот будет по-другому. С Рене ему хотелось думать также. И было больно осознавать, что он снова может ошибиться. Однако даже его внутренний голос скряга пытался довериться. Потому что Рене ему ничего не обещала. Удивительно, но именно отсутствие обещания доверия и честности его порождало. Рене сразу сказала, что на первом месте у нее семья. Не обещала быть честной. Открыто презирала Никлауса, не пытаясь никому понравиться. И была сильной. Не была одиночкой и дамой в беде — она строила империю и несмотря на то, что это возможностей на использование Элайджи в своих целях только добавляло, в тоже время располагало к себе. Потому что Майклсон не был ее последним шансом. Возможно, даже в десятку не попадал. Даже когда отвез ее открыть хранилище покойных родителей. Рене не играла с ним. То есть играла, но делала это так откровенно, что злиться было сложно. Изображала из себя потерянную девочку в кафе, чтобы польстить его самолюбию, а затем жестко обрубила игру, приказав не думать о ней лучше, чем есть. С учетом всего этого… Элайджа пил вино и продолжал говорить. — Когда шансы закончились… как бросить все, через что мы прошли?! — Отчаянная искренность вырвалась из груди неожиданным воскликом. Но Майклсон знал, что она его понимала. История привязанности Рене к семье была почти такой же болезненной. — Так и осталась эта роль со мной, сотворившая меня или искалечившая — не знаю. — Элайджа развел руками, утопил усмешку в вине. — Но по другому уже — не умею. — В паузе они молчали об одном и том же. — Поэтому… что бы ты там не делала, — Майклсон расслабленно цокнул, — исправляя свою ситуацию — это хорошо. — Да… — Рене ответила машинально, но язык не догонял мысли, которые были еще далеко, — я… — она моргнула, огляделась вокруг — все та же площадь. Она могла поклясться, что только что, слушая слова первородного, была за тысячу лет от этого места. — На собрании я выдвинула радикальную мысль и свои аргументы подала с непривлекательной стороны, ничего не объяснила. — Рене с усилием собрала разум в кучу. — Хотя редко так делаю. — Темпл пожевала губу, прищурилась, будто взвешивая собственное решение еще раз. — Мне нужно, чтобы у меня была правая рука, которой доверяю не только я, но и команда. — Поясняла она план. — И после моего неблаговидного выступления другой человек подхватит мысль, объяснит, что я имела ввиду и вернет доверие ко мне. Но именно потому что это сделает он — доверие повысится и к нему. Темпл пожала плечами. Если Майклсон назовет ее манипулятивной сукой, это будет лишь комплиментом. — Ради этого стоит жить тысячу лет. — Услышав нечто иное в тоне мужчины, Рене хихикнула. — Чтобы встречать таких, как ты, Рене. Она убедила себя, что обгорела на солнце, а не покраснела. Отмахнулась. — Ты мне льстишь. — Когда игры и угрозы кончились, они с Элайджей вышли совершенно на новый уровень. — Кстати, хотела спросить, — спохватилась Рене. — Всегда готов ответить, — благосклонно протянул Майклсон. Рене хмыкнула, но вопрос задала серьезно. — Что ты знаешь о Новом Орлеане? — Тема была щекотливой, но через Элайджу получить данные было быстрее, чем пробовать и ошибаться самим. — Мы собираем данные, чтобы глубже узнать о сверхъестественном, и понимаем, что многие дороги ведут туда. — Пояснила Рене. — Моя ведьма самоучка хочет узнать больше. Нужно понять, стоит ли туда ехать. Элайджа вздохнул, смакуя на кончике языка столетия воспоминаний. Но ответил по существу. — Стоит или нет, решать тебе, но Орлеан — действительно сейчас Мекка паранормального. — Протянул Майклсон, залпом осушив бокал. — С этим городом связана большая часть истории моей семьи, как-нибудь я расскажу об этом. — Они с Рене синхронно усмехнулись. Если так пойдет дальше, с желанием Элайджи поговорить с понимающим человеком, скоро Рене сможет стать летописцем его истории. — Но Рене, — Майклсон понизил голос, проговорил серьезно, заставляя Темпл прислушаться. — Нужно быть осторожной. Там нет совета безопасности ООН вампиров. — Предупреждение отдавало серьезной иронией. — На сколько я знаю, там до сих пор интуитивный тоталитаризм в этом плане. Рене задумалась. — И кто главный, знаешь? Элайджа поджал губы. — Мои источники расходятся во мнениях. — Нехотя проговорил он. Остановить Темпл не сможет даже при желании, но и ее глупой смерти Майклсон не хотел. — Некоторые говорят, что якобы Марсель Жерар, но я точно знаю, что он погиб в середине прошлого века. — Рене нахмурилась. Имя было от чего-то знакомым. — Возможно, его ставленник. Возможно, самозванец. Рене покачала головой. — Значит, заправляет всем Лжедмитрий, — задумчиво протянула она. — Похоже на то. — Хмыкнул Элайджа. — Поэтому, Рене, если даже у меня нет четких сведений, не советую туда ехать. — В голосе первородного звенела просьба. — Максимум, как туристу. Там роскошные уличные фестивали, — на конце последнего слова Темпл расслышала улыбку. Рене кивнула. — Я тебя поняла, спасибо. — Узнать своими силами нужно было больше. Казалось, что-то в этой теме покрыто мраком. И дело было не в том, что Элайджа не договаривал. — Подумаю над другими вариантами. Рене поднялась со скамьи. Скоро нужно было возвращаться к своим. Хотя, чуть позже. Она даст Питеру больше времени, а пока зайдет в ресторан. Нет ничего лучше обеда в одиночестве. Элайджа на том конце провода облизнул пересохшие губы. — Несмотря на все твои привлекательные черты, главная — благоразумие. — Напомнил Майклсон. Рене тихо хихикнула. В целом, конечно, да. Но бывают исключения. — Удачи в делегировании. — Проговорил он. — Мне пора идти, мать собирает нас вместе. — Воссоединение? Рене сама не поняла, какую эмоцию вложила в этот вопрос. Зависть? Недоверие? Иронию? Надежду? — Пока присматриваюсь. — В тон ей ответил первородный. Они и правда были похожи — те же неопределенные эмоции. — После своего убийства и заточения в тысячу лет за гранью, даже безусловная материнская любовь должна была пошатнуться, учитывая, что она за нами, как говорит, наблюдала. — Озадаченно пробубнил Майклсон. — А здесь… — он запнулся, — я наблюдаю лишь сладкие речи о семье. Но может, это и правда. Может, мое доверие просто атрофировалось. Рене понимающе улыбнулась. — Может быть. Может и правда это долгожданный хэппи энд. — В ней говорила зависть первородному к его воскресшей матери. Но и прагматизм говорил тоже. Вернись сейчас ее родители к жизни, после коротких объятий Рене бы долго им не доверяла. И долго проверяла бы, они ли это. Даже не разбираясь в устройстве сверхъестественного, она могла понять, что с гранью между мирами не шутят. — Но Элайджа, своему атрофированному доверию тоже стоит доверять. — Честно высказала она опасения, которые были бы у нее. — Учись у классиков — высматривай Тараса Бульбу. «Я тебя породил, я тебя и убью» Неприятный, но нужный совет улыбнул первородного. — Спасибо за совет. — До связи.***
Рене вернулась на виллу под вечер. После обеда в одиночестве захотелось пройтись, затем на несколько часов Темпл застряла в милой книжной лавчонке. Перебирала пыльные книги, читала, на ломаном испанском вела душевные полупонятные беседы с продавцом. Телефон отключила, чтобы дать себе день не думать о делах, но как оказалось, ее мания контроля не была безосновательна. Именно в ее отсутствие, в единственный день без связи, что-то произошло. Это ощущалось в атмосфере как только Рене переступила порог. На нее налетел Питер. — Ты что-нибудь знаешь про оборотней? Он схватил Темпл за руку и потащил в главную комнату у террасы. Паника звенела в его голосе, Рене пробрала дрожь — такая, которая волнением передается от человека к человеку. В гостиной возле дивана она заметила столпотворение вокруг Шона. Тот был бледным, полулежал в поту. Окружающие были взволнованы: Соейр с Даной принесли тазик с водой и тряпку, чтобы облегчить жар парня, Питер был не в себе, Лаура пыталась с помощью магичеких способностей диагностировать проблему. Все были на взводе. Но Рене слишком часто попадала в стрессовые ситуации для того, чтобы проникнуться духом паники. Стальной стержень внутри зазвенел. — Что произошло? В одном предложении, — ее приказной тон заставил всех замереть. Собравшиеся переглянулись, Питер, как новая правая рука, кивнул. — Его укусил оборотень. Не знаю, кто — Шон говорил про волка, но в таком случае бы все зажило, — он кинул на руку полуживого парня, на которой гнойной раной краснел укус. Рене прикрыла глаза. Хреново дерьмо. Как решить эту проблему, она не знала. Пока. — Лаура говорит, что лекарства нет, — встал рядом с братом Генри. — Вылечить его невозможно, поэтому… Рене распрямила плечи, метнула в мужчину уничтожающий взгляд. — Вышел вон, — ровно проговорила она. Генри изумился, но в критической ситуации спорить не стал. Питер, провожая брата взглядом, уставился на Соера в ожидании пояснений. Тот развел руками. — «Выхода нет» — запрещенные у нас слова. Питер покачал головой, коротко улыбнулся. Лаура доложила: «Если я правильно его чувствую, у него двое суток». Рене кивнула. Несколько секунд под внимательными взглядами команды стояла, решая в голове нерешаемую головоломку. Смотрела сквозь пространство. В такие моменты при нужной мобилизации решения приходили сами собой. — Пока ничего сделать не можем. Ложитесь спать, — отдала она приказ. — С Шоном сидите по очереди, я решу вопрос. — Темпл несколько раз кивнула самой себе. — Питер, — она обернулась на мужчину. — Размести на сайте объявление о продаже белого дуба. Цену ставь космическую, на запросы не отвечай. Просто сделай. Дождавшись от мужчины кивка, Рене больше ничего не сказала. Поднялась на второй этаж и ушла в свое крыло. Переоделась в халат, накинув шелк на голое тело, легла на двуспальную кровать и открыла бутылку вина. Оставалось только ждать. Он сам ее найдет.