Ощущение вкуса

Вот уже несколько дней Гермиона хранила книгу Малфоя у себя в сумке, куда бы она ни пошла. Себе она говорила, что это всё для того, чтобы Рон или кто-то еще не нашли ее. И, тем не менее, Гермиона постоянно доставала ее и читала оттуда какие-то отрывки: она делала это во время чаепития с детьми, или в игровом центре, когда ждала их из бассейна или пока они играли в парке. Ей казалось, что в те моменты, когда книга бывала в ее руке, жизнь словно бы открывалась ей навстречу, воздух наполнял легкие, а мир становился прекрасен. Даже в те моменты, когда к ней приставали дети, она чувствовала себя оживленной и радостно встречала их, почти всегда пребывая в самом хорошем настроении. Но не только ее разум заметно оживился благодаря этой книге. Сидя и читая ее, Гермиона часто проводила кончиками пальцев по старым страницам, особенно в тех местах, где Люциус делал пометки, и представляла его пальцы в тех же местах. И сегодня утром, спустя три недели после инцидента с покупками, ее глаза все еще невольно закрывались, и она снова и снова видела Малфоя рядом с собой. Она представляла, как он держит ее за руки, поднимая их к ее шее и, не отрывая серых глаз, опускает голову ниже, ниже… и наклоняется к ее губам. — Мама! Хьюго написал на пол! Гермиону грубо вырвали из тех чудесных мечтаний, в которые она снова погрузилась. Вздохнув, она поднялась, чтобы пойти и разобраться с лужицей посреди кухни. Но несмотря на интенсивность эмоций ее встреч с Малфоем и осознание того, что рано или поздно ей придется встретиться с ним снова и вернуть книгу, Гермиона не питала никаких иллюзий, что эти мечтания смогут превратиться в реальность. Да, она находила его привлекательным. Впрочем, как и некоторых других мужчин. Очень привлекательным. Но это ничем не отличалось от влюбленности в какую-нибудь кинозвезду или известного игрока в квиддич или от глупой влюбленности в случайного коллегу по работе. Это были такие ни к чему не ведущие влюбленности, что возникали в жизни почти каждой женщины. Точней, это были просто банальные женские фантазии. А фантазии потому так и назывались, потому что они оставались исключительно фантазиями — то есть только в голове. И ты ни в коем случае не собиралась претворять их в реальную жизнь. Она была замужем. И, конечно же, любила своего мужа. Да, ее жизнь временами была сложной, почти нетерпимой, да, ей было нужно больше, но, конечно, наверняка существовали и другие способы решения ее проблем. Не этот человек был решением! «Ради Бога, конечно же, нет. Это не может быть Люциус Малфой. Я же… ненавижу его. И ненавижу все, за что он боролся много лет». Но бесконечно удивляло другое… то, что она не могла перестать думать о Малфое каждую минуту каждого дня. «Почему, черт возьми, когда я думаю о нем, куда-то исчезает вся утомленность жизнью и раздражение от бесконечной рутины, заниматься которой мне приходится ежедневно? Почему я чувствую себя более расслабленной, более правильно реагирующей на детские шалости, более хорошей матерью? Почему, черт возьми, мысль именно об этом человеке — этом фанатичном, высокомерном, презрительном, самодовольном, надменном, бессердечном, злом человеке — делает меня такой… такой чертовски счастливой?» Она закрыла глаза, почти ожидая, что поток слез привычно поглотит ее прямо сейчас, но слезы не появились, и она лишь увидела в своем воображении Малфоя, стоящего перед ней, с надменной ухмылкой на лице, а его серые, хрустальные глаза смотрели на нее с… ленивым презрением, конечно, нет… Нет, это не было презрением. Это была терпимость, любопытство и... желание. И в этом-то и была разница. Большинство фантазий казались односторонними и абсолютно невозможными. Но не эта. Гермиона знала, что он тоже хотел ее. Когда прикасался к ней, когда глазами искал ее взгляда, она чувствовала его явную заинтересованность в себе. И мысль о том, что их страсть взаимна, почему-то наполняла ее таким возбуждением, что кожа постоянно сияла, а живот покалывал от какого-то странного ожидания. Даже в то время, когда дети спали днем, она все чаще и чаще оказывалась запертой в своей комнате, с пальцами, пробирающимися между бедер в отчаянной попытке облегчить тот огонь, что сжигал ее изнутри. Со времени рождения детей Гермиона вообще забыла, что может быть привлекательной. Да, она замечала, что все эти годы ловит на себе взгляды мужчин. Обычно комплименты делали и друзья, но зачастую она либо не верила им, либо просто не обращала внимания. Ее муж, Рон, казался достаточно счастливым, и это было все, что было ей нужно. Гермиона привыкла редко обращать внимание на свою одежду, прическу или макияж. В общем-то, последний прием стал редким случаем, когда она побеспокоилась об этом. «Я совсем забыла, каково это, быть желанной… А теперь Люциус Малфой напомнил мне об этом, потому что он реально хочет меня. И я знаю это. И осознание этого делает меня счастливой…» А самое удивительное то, что ее теперешняя фантазия была взаимной. Она была возможна! И мужчина, бывший ее главным героем, был абсолютно настоящим. И в животе у Гермионы что-то сжалось, но на этот раз не от похоти, а от страха. «Смогу ли я сопротивляться ему? Конечно смогу! Возьми себя в руки, Грейнджер. Нет, Уизли!» Она вцепилась в волосы, тряхнув их с желанием избавиться от дурацких мыслей. Казалось, Малфой ни в коем случае не преследовал ее, просто… он был таким милым. И это было совсем не то, чего она ожидала от Люциуса Малфоя. Она — грязнокровка. Даже если он испытывает к ней физическое влечение, которое могло бы превзойти его предрассудки, неужели он не мог быть просто приятным для нее? Нет, конечно же, она знала, что Люциус должен вести себя очень грамотно, чтобы держаться подальше от Азкабана, но его подход к ней в отношении Роуз, покупок, книги, даже их первого разговора на террасе казался ей каким-то искренним и… даже добрым. Гермиона напомнила себе, что ненавидит его. Ненавидит! «Да… Но что именно это значит?» Гермиона вспомнила время, которое провела в его доме. Вспомнила, как пила лимонад в приемной, как улыбалась ему в библиотеке, как они смеялись друг другу на кухне. Разве было их поведение похоже на то, как ведут себя люди, ненавидящие друг друга? Потом она напомнила себе об опасности делать обобщения. Она слишком много думала об этом человеке, по сути, совершенно не зная его. Теперь же, когда она немного узнала Люциуса Малфоя, стало понятно, что он мог быть человеком незлобным, чувствительным… и даже очаровательным. «Возможно, он был не единственным, кто пострадал от собственных предубеждений». Она опустила голову, поймав себя на мысли, что разум снова переполнен эмоциями, чтобы справиться с ними. Но одна мысль, в которой она, казалось, была совершенно уверенной, билась у нее внутри: она любит Рона. И не собирается ему изменять! ______________________________________________________________________________ Люциус Малфой сидел в своем кабинете в поместье, обдумывая происходящее. Ему не нужен был план соблазнения как таковой. Девчушка Грейнджер тоже хотела его, в этом Люциус был уверен. Но ему нужно было оставаться видимым для нее, надо было регулярно воочию напоминать ей о себе. И еще… он сам хотел видеть ее. Ему было нужно увидеть ее. Он скучал по ней, в конце концов. Он сделал еще один глоток из бокала, что был у него в руке. В настоящее время виски стал его единственным средством, утолявшим жажду по этой женщине. С недавних пор он обнаружил, что стакан находится в его руке почти постоянно, когда он бывает дома. Понятно, что так сильно, как в первые дни, он не напивался, но… виски стало необходимо, чтобы загладить желание ее вкуса и свою потребность в ней. Оно помогало ему хоть как-то успокоиться. Люциус чувствовал, что мог бы взять ее. Устроить еще одну встречу, остаться наедине, а затем навязаться ей. Хотя и сомневался, что на это потребуется много сил. Но нет. Он не желал подобного развития отношений. Женщина столь безупречная, столь восхитительная… заслуживала долгого ожидания. Ему было важно, чтобы она захотела полностью отдаться ему, решила прийти к нему сама и отдать себя, потому что знала бы, что это единственный вариант — вот что стало бы полноценной победой. «Терпение, Малфой, терпение... Разве оно не самая главная твоя добродетель, которой ты научился искусно владеть еще много лет назад? Добродетель?! — он усмехнулся этой мысли. — Разве обладаю я какими-либо добродетелями? Мерлин… Что вообще эта грязнокровка делает со мной?» Вот почему отказ от доминирования над этой женщиной казался Малфою чем-то… возвышенным. Пах снова начал пульсировать. Ему нужно было увидеть ее в самое ближайшее время. «Но как же добиться этого лучше всего? Мда… без потомства на этот раз лучше обойтись, хотя в прошлый раз они, скорее, помогли мне. Но не теперь. А муж? Хм… неважно, будет он присутствовать или нет. На самом деле, его присутствие даже сможет помочь мне!» Малфой коварно подумал о событии, когда сможет показать ей Уизли во всей его, можно сказать, красе. Нужно только создать ситуацию, которая подчеркнет не только пустоту ее существования, но и обнажит недостатки ее муженька. Обдумав идею, пришедшую ему в голову, Люциус еще раз улыбнулся и на этот раз с удовлетворением. Теперь он знал, что ему делать. ______________________________________________________________________________ Вернувшийся домой Рон обнаружил, что Гермиона занята готовкой, а дети мирно сидят за кухонным столом и рисуют. Сердце его сразу же довольно дрогнуло от этой душевной домашней обстановки. — Эй, привет счастливой семейке! — Папа! — Папа пришел! Дети вскочили из-за стола и кинулись обнимать его. Он крепко обнял их в ответ прежде, чем начал щекотать обоих чуть ли не до истерики. Гермиона была рада его видеть, хотя и слегка напряглась тому, что спокойствие, которого она так упорно старалась достичь, было моментально нарушено. Он поцеловал ее. — Привет, жена. Как твой день? — Неплохо, — она вернула поцелуй, а потом снова повернулась к плите. — А у тебя? — И у меня тоже. О, пока не забыл, а то ты же любишь, когда тебя предупреждают заранее: через пару недель нам опять придется куда-то тащиться. — Ой?.. — Да. Согласен. Звучит чертовски скучно. Устраивается какой-то классический концерт, чтобы собрать деньги для Кубка мира. Его пытаются преподнести как часть большой культурной программы чемпионата. Ты ж понимаешь, спорт не должен быть отрезан от искусства, музыки и прочей ерунды… — Рон неопределенно махнул рукой, пытаясь показать свое отношение к этой «ерунде». — В самом деле? — Гермиона, казалось, наоборот, заинтересовалась. — Звучит здорово. Я бы хотела пойти. — Боюсь, ты будешь единственная, кто желает там присутствовать! — засмеялся он. — Помимо спонсоров, думаю, что большинство людей, которые будут вынуждены уйти, например, тренеры и игроки, к концу окажутся просто в коме. Я знаю, что так и будет. — Ты должен быть более непредубежденным, — улыбнулась она, накладывая по тарелкам запеканку. — Я думаю, что это очень хорошая идея. Кто это устраивает? — О, угадай, кто? Мистер Культурный Бог — сам Люциус чертов Малфой! Гермиона застыла. — Понятно… — Представляешь, он, этот чертов змей, заискивает перед всеми нужными людьми, заставляя их весьма удобно забыть, что когда-то был гребаным Пожирателем смерти! — Рон! — за злой язык Гермиона рассердилась на мужа. К счастью, дети о чем-то увлеченно болтали и не заметили этой размолвки. — Всё это было давным-давно. И Гарри сам участвовал в их оправдании. Думаю, нам всем пора забыть о прошлом. — Забыть?! Да, ты, должно быть, шутишь. Малфой до сих пор притворяется! Ну, конечно, он же великий специалист по ношению маски. И я уж не знаю, сколько еще вещичек Волдеморта хранится у него в подвале… В том самом, в который меня, избитого, заключили той весной, могу напомнить! Да ты сама ненавидишь эту семейку еще больше, чем я! С каких это пор ты стала такой терпимой, а? Пытаясь скрыть собственные мысли, Гермиона повернулась к нему. — Рон, я прекрасно знаю, что ты прав. Просто пыталась найти объяснение тому, что люди так неплохо принимают его. Я уверена, что Люциус Малфой все еще жестокий и злой ублюдок. Успокойся… — она обняла мужа и улыбнулась, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что ни капли не лукавит. Рон улыбнулся в ответ. — Так-то лучше... Он потянулся, чтобы чмокнуть ее в щеку, но Гермиона отступила. — Всё, садись, давай. Еда готова. А весь остаток вечера у Гермионы было смехотворно хорошее настроение. И Рон полагал, что это из-за ее удовольствия от его раннего возвращения домой. ______________________________________________________________________________ Люциус Малфой очень старательно спланировал концерт по сбору средств. Управляющий комитет Кубка мира был в восторге от его инициатив. Он часами планировал программу, выбирал артистов и придумал, как лучше украсить помещение. И у него получилось это на славу. — Да вы превзошли себя, Малфой! Место выглядит великолепно, а музыканты — просто лучшие из всех, кого я слышал вот уже много лет! — сиял председатель комитета во время утренней репетиции концерта. — Сегодня у нас так много спонсоров, готовых опустошить для Кубка свои карманы. Отличная работа, Люциус, отличная. Я не уверен, как отреагируют игроки, но меня это и не касается. Боже мой, я пережил несколько чертовски мучительных событий. Матчи по квиддичу. Они могут пострадать ради разнообразия. Браво, браво, молодец, Малфой! — он похлопал Люциуса по плечу, лучась веселым дружелюбием. — Благодарю вас, господин председатель. Видит Мерлин, я старался… — протянул тот. Хотя единственным человеком, которому хотел и пытался угодить, была ни кто иная, как Гермиона Грейнджер. И все его усилия были направлены лишь на создание атмосферы, которая еще больше зачарует Гермиону и заставит думать о нем. Он надеялся, что она оценит музыку. И знал, что это послужит именно его цели. Да и что греха таить… Музыка и для него была воплощением сексуального напряжения и безответного, безотчетного желания, что властвовало над ним. Все было продумано и подобрано идеально. Напоследок Малфой обошел весь зал. План рассадки был тоже тщательно продуман. Он сам выбрал место, где будет сидеть, и поднял глаза. Зрительный зал располагался полукругом возле исполнителей. Его взгляд упал на ее место. Его он приготовил для Гермионы, и находилось то прямо напротив его, немного сбоку от музыкантов. Люциус улыбнулся, постучал тростью по спинке стула и вышел совершенно удовлетворенный. ______________________________________________________________________________ С тех пор, как Рон рассказал ей о концерте, в Гермионе росло какое-то странное чувство предвкушения. Она уже попросила Молли присмотреть за детьми, чтобы пройтись по магазинам за покупками. Хотелось надеть этим вечером что-нибудь новенькое. Но как только попрощалась со своей свекровью, ее охватило вдруг легкое чувство вины. Гермиона прекрасно знала, что есть только одна причина, почему она так беспокоится о своем сегодняшнем наряде. А поскольку Молли весело помахала ей на прощание, она едва могла смотреть матери Рона в глаза. И все же… направилась в эксклюзивный бутик на Кенсингтон-Хай-стрит. Это был магазин, который она частенько посещала еще до рождения детей, когда работала в министерстве, но с тех пор ни разу не заходила в него. Она выбрала простое, но элегантное короткое черное платье с глубоким вырезом. Правда, облегало оно ее чуть больше, чем хотелось бы, но выглядело очень хорошо. Так хорошо, что, увидев вышедшую из примерочной Гермиону, продавщица немедленно воскликнула: — Мерлин! Как же оно вам идет! Вы выглядите в нем невероятно сексуальной. Почувствовав легкую тошноту, Гермиона заколебалась. Потом, снова взглянув в зеркало и обернувшись, чтобы посмотреть на свою спину, внезапно почувствовала себя наделенной какой-то особой, исключительно женской силой, чего никогда не чувствовала прежде. Она улыбнулась. — Да. Всё, пожалуй. Я беру его. Спасибо. Потом она купила еще пару черных туфель с бесконечно длиннющими каблуками, которые были намного выше, чем те, что обычно носила. И на этот раз Гермиона не сомневалась в этой покупке ни секунды. К тому моменту, когда нужно было отправляться на концерт, она чувствовала себя удивительно уверенно и прямо источала сексуальность, отрицать которую было невозможно. Вошедший в комнату, чтобы сообщить о прибытии няни, Рон от удивления широко открыл рот и замер на пороге. — Черт возьми, женщина! Ты чего пытаешься сделать со мной, а?! — Тебе нравится? Я купила его на этой неделе. Решила, что нужно немного перемениться... — Да уж. Вот же дерьмо… Гермиона, ты выглядишь просто потрясающе. Иди сюда. Он подошел ближе и обнял ее прежде, чем она успела обдумать его слова. Руки Рональда потянулись к ее ягодицам, и Гермиона слегка вздрогнула, увидев это в зеркало, и убрала его ладони со своей спины. — Давай же. Нам пора, Рон… — Ох… хорошо-хорошо… Может быть, нам… немного задержаться? Ладно. Не будем задерживаться вечером. Знаешь, давай вернемся домой пораньше? Улыбнувшись ему, Гермиона отстранилась и сменила тему. — Пойду, посмотрю, как там дети и что за няня… ______________________________________________________________________________ Скоро они прибыли на концерт. Рон начал выглядеть скучающим еще до того, как они вошли. А она сразу же заметила Малфоя. Тот уставился на нее, как только увидел, что Гермиона вошла в комнату, большую, но очень уютную комнату в элегантном здании времен Регентства. Сразу же почувствовав в животе какой-то странный толчок, Гермиона поняла, что не ощущала ничего подобного с тех пор, как была подростком. Она вспомнила, как чувствовала что-то такое, когда ее впервые заметил Виктор Крам, или еще раньше — если рядом вдруг оказывался Сириус. Но вот… чувствовала ли она нечто подобное с Роном, вспомнить не могла. Она покраснела и опустила глаза. — О, черт возьми. Я так и думал, что это будет чертовски скучно… — простонал Рон. — Боже, здесь Малфой. Идет прямо сюда, ублюдок… Гермиона едва могла дышать. Малфой подошел и встал совсем рядом с ними. На мгновение подняв голову, Гермиона вежливо улыбнулась, а потом снова быстро опустила ее. — Уизли, — медленно произнес Люциус, протягивая руку, которую Рон неохотно пожал. Малфой повернулся к Гермионе. — И… — он не мог заставить себя произнести ее теперешнее имя вслух. — Очень приятно видеть вас, мадам, — он протянул руку и Гермионе. Посмотрев на него снизу вверх, Гермиона, казалось, целую вечность спустя подала ему свою. Коснулась его большой, сильной и твердой ладони, которая показалась ей удивительно безопасной. Он сжал пальцы вокруг ее ладошки, и Гермиона сразу же вспомнила тот момент, когда он случайно взял ее за руку там, в Косом переулке. Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Глядя на нее сверху вниз, он чуть улыбнулся, но в глазах тут же сверкнул огонек. Малфой не отпускал ее руки. Нет, конечно, она понимала, что он держит ее руку дольше, чем следовало бы, но по-прежнему не убирала свою. Более того, ее средний палец оказался помещен в такое положение, чтобы касаться внутренней части его запястья. И Гермиона совсем чуть-чуть, еле заметно пошевелила им, слегка прикасаясь к удивительно нежной коже Малфоя. «Боже мой! Что же я такое делаю?» — мелькнуло у нее в голове. В глазах Малфоя тоже мелькнуло выражение мгновенного удивления, но потом он опустил взгляд и посмотрел туда, где их руки были соединены. Гермиона испуганно попыталась отвести кисть назад. И Малфой поначалу не отпустил ее, но потом, почти удивленный ее действиями, ослабил хватку. И ей удалось убрать ладонь, не в силах снова посмотреть на него. Признаться, пусть и самой себе, в том, что она сделала, Гермиона не смогла. «Ничего не произошло… Успокойся. Это было просто непроизвольное движение. Которое ничего не значило». Между ними всеми повисло тягостное молчание. — Вы выглядите сегодня… очень изысканно. Гермиона резко вздохнула. Слова комплимента раздались не от ее мужа, а от светловолосого волшебника, стоящего перед ней. — Да, да, моя жена выглядит сегодня просто восхитительно. Хорошо, где мы сидим, Малфой? Ты покажешь нам наши места? Рука мужа крепко обхватила ее за талию, и она ощутила в его голосе гнев. Не осмелившись снова взглянуть вверх, Гермиона тихо пробормотала под нос: — Спасибо, мистер Малфой. Внезапно Малфой развернулся и, похоже, собрался: — Прошу. Вам выделили места. Следуйте за мной. Крепко держа руку на талии своей жены, Рон последовал за Малфоем в концертный зал. — Вот и они. Присаживайтесь. Это одни из лучших мест в зале. Рон недовольно фыркнул, больше предпочитая спрятаться куда-нибудь в уголок. Он быстро плюхнулся в кресло, тут же схватившись за программку. Малфой подвел Гермиону к ее креслу, а потом предложил присесть и ей. Та опустилась. И когда она сделала это, пальцы Люциуса еле заметно коснулись обнаженной кожи ее плеч. Гермиона напряглась и вздрогнула от этого прикосновения. — Надеюсь, вам понравится вечер, — позади раздался мягкий баритон, но она не обернулась. — О, спасибо, мистер Малфой. Я уверена, что вечер будет чудесен, — это ей удалось произнести с преувеличенным оживлением. Он отошел от них, и Гермиона глубоко вдохнула. Но в этот момент к ней повернулся Рон. — Мудак! Что за хрень он там нес на предмет того, что ты «сегодня очень изысканно выглядишь»? Он не хотел сообщить тебе то же самое, когда ты лежала на полу его дома и кричала оттого, что его невестка не переставала мучить тебя? Тогда он тоже глаз не отводил, да? — Тс-с-с, — прошипела Гермиона. — Успокойся. Люциус Малфой просто пытался вести себя вежливо. — А я не хочу, чтобы Люциус Малфой вел себя вежливо с моей женой. Я вообще не хочу, чтобы Люциус, чертов Малфой, обращался к тебе или ко мне. Но концерт уже начался, и Гермиона принялась хлопать вместе с другими зрителями. Музыканты только что вошли в концертный зал. — Рон, перестань. Не бери в голову. Забудь об этом. Концерт сейчас уже начнется. — Черт возьми, — с сарказмом простонал тот. Незадолго до того, как все началось, Малфой прошел на свое место и тоже опустился в кресло. Грязнокровка изо всех сил старалась не смотреть на него, хотя он и сидел практически напротив нее. Гермиона тихонько вздохнула. Вечер обещал быть долгим. Программа состояла из произведений камерной музыки. Различные трио и квартеты один за другим сменяли друг друга. Иногда Гермионе хотелось закрыть глаза и отдаться звукам музыки. Та казалась возвышенной. Она с детства обожала классическую музыку и часто ходила с родителями на концерты, особенно во время каникул. Обычно они поощряли ее любовь к классике. Страсть эта несколько угасла в Хогвартсе, и с тех пор у нее просто не было времени, чтобы посвящать его музыке, но любовь к ней все равно осталась. Избежать зрительного контакта с Люциусом Малфоем ей удавалось большую часть вечера. Когда Гермиона взглянула на него, то с облегчением заметила, что он, кажется, сосредоточен на музыке и совсем не смотрит на нее. И, тем не менее, она чувствовала ту неопровержимую связь с человеком, сидящим напротив нее. Казалось, сама музыка связывает их. И только перед началом последнего акта решимость Гермионы начала рушиться. Она хорошо знала эту пьесу, знала то идеальное напряжение, что вызывалось первым же движением музыкантов. Оно было почти похоже на сексуальное желание. Уже увидев эту вещь в программке, Гермиона подумала, что вряд ли сможет оставаться спокойной, сидя в одном зале с Люциусом. Это было фортепианное трио ми-бемоль мажор Франца Шуберта. Трое музыкантов вышли на сцену под аплодисменты зрителей. Они сели, отрегулировали свои инструменты и начали. И почти сразу же Гермиона поняла, что дышать стало трудно. Казалось, всё остальное вокруг исчезло, включая и ее мужа, и единственными живыми существами осталась здесь она… и Малфой. И еще музыка. Ее тело стало плотным и тяжелым, а кровь начала неистово пульсировать по жилам. Пианино уже заканчивало свои мучительные аккорды, страстно ожидая, когда виолончель начнет стонать в глубокой чувственной мелодии, говорящей о вожделении. Гермиона не могла остановить тот всплеск эмоций, что овладел ею. Эта музыка казалась почти идеальной. Она перевела взгляд на Люциуса. На этот раз он пристально смотрел прямо на нее, и лицо его было очень серьезным. Оба понимали значение этого взгляда. Но теперь Гермиона не опустила глаза. В течение нескольких минут, когда в воздухе нежно звучала виолончель, подкрепленная напряженной хрупкостью фортепиано, пока два эти инструмента не поменялись местами, и пианино не зазвучало мелодией еще более нарастающего желания, она так и не отводила глаз от лица Люциуса. Почти желая заплакать от осознания того, что сумел сделать с ней он. Наконец музыка сменила тональность, и напряжение немного ослабло. Гермиона подумала, что вот-вот потеряет сознание. Все ее существо, казалось, словно бы пульсирует от охвативших эмоций. И это было смесью разочарования, желания и яростно бурлящего в ней гнева. «Как же я хочу его. И как же я его ненавижу за то, что он смеет делать со мной! Знает ли он, что делает? О… конечно, он прекрасно знает…» Любой культурный человек однозначно должен был понимать значение этой музыки, понимать, какой эмоциональный фон может породить в ней она. Тем более что именно эта музыка использовалась для передачи сексуального напряжения в многочисленных фильмах или презентациях. Тем временем мелодия подобралась к концу. Гермиона подняла глаза наверх, решив больше не смотреть на Малфоя. Но остановиться уже не могла. Совсем скоро, прикусив губу, Гермиона обнаружила, что взгляд ее потихоньку опускается, пока снова не упал вниз, уставившись прямо на лицо Люциуса. На этот раз она не выдержала: на глаза по-настоящему навернулись слезы. Нет, она еще чувствовала, что рядом сидит Рон, и даже неосознанно крутила на своем пальце обручальное кольцо. И все же прикованный к ней взгляд Люциуса безмерно волновал и тревожил ее. Он по-прежнему не отводил его. А Гермиона по-прежнему не опускала свой. В животе что-то сжалось, дыхание вдруг стало коротким и тяжелым, а кожа словно бы засияла в свете падающих на Гермиону софитов. Она все еще не отрывала взгляда от Малфоя и, казалось, что сейчас он смотрит прямо ей в душу. Никого в зале не осталось — только он… и она. На этом этапе музыка прекратилась. Зрители задвигались, а музыканты снова занялись инструментами. Несколько человек принялись негромко кашлять. Рон начал аплодировать, и Гермиона, придя в себя, резко толкнула его локтем в бок. — О, заткнись сейчас же! — шепотом прошипела она. — Ты же никогда никому не аплодировал на концертах... Смущения, причиненного мужем, оказалось достаточно, чтобы вернуть ее в реальность. И, немного отрезвев, Гермиона пришла в себя и теперь старательно не смотрела на белокурого мужчину, сидящего напротив нее. Признаваться, что каким-то невероятным и крайне дразнящим образом она вдруг приблизилась к чистейшему сексуальному экстазу, ей было крайне неловко. Наконец последняя пьеса оказалась исполнена и концерт закончился. К его окончанию Рон уже почти спал. Когда раздались громкие аплодисменты, он проснулся и мрачно огляделся по сторонам. — Хм… Всё что ли? Слава тебе, Господи… Черт возьми, Гермиона, прошу: больше не заставляй меня снова переживать эту муть. Гермиона не могла заставить себя ответить ему хоть что-то. Он поднялся с места и потянулся. — Пойду, схожу в туалет перед уходом, ладно? — и оставил Гермиону одну. Та не стала его задерживать… Не прошло и минуты, как рядом с ней оказался Малфой, чье приближение она почувствовала кожей. — Мисс Грейнджер... — Да… — Гермиона едва подняла голову. — Мне показалось, что вы были поглощены музыкой. — Точней, я впитывала ее, — кратко ответила она. — Интересное замечание. Малфой ничего не сказал, просто улыбнувшись. — А кто выбирал программу для концерта? — Я… — между ними повисла тишина. — Вам понравилось? Гермиона не знала, что и ответить. Но потом выдавила: — Д-да… Музыка была по-настоящему возвышенной. — Рад, что вы одобрили мой выбор. Как вам Шуберт?.. — Да. Шуберт мне понравился особенно, — коротко бросила Гермиона. Снова тишина. «Мерлин! Почему я не извинюсь и не уйду?» — Хотел спросить: вам понравилась книга? Гермиона бросила на него взгляд. Конечно, она могла бы вернуть ее уже сегодня. Но в волнующей суматохе забыла фолиант дома. — О! Конечно! Она просто великолепна. Извините, мистер Малфой. Я… хотела принести ее сегодня, но забыла. Простите меня, прошу вас. Этот внезапный переход от неловкого негодования к извиняющему смущению показался ему очаровательным. — О, не извиняйтесь. Это совершенно неважно. Вы можете читать ее так долго, как пожелаете… — Малфой снова широко улыбнулся. Стоящая перед ним Гермиона подняла лицо… и глубоко вздохнула. И словно бы вдохнула его внутрь. Отчаянно зажмурившись, она поняла, что ее снова охватывают те же ощущения, и попыталась успокоиться. Успокоить свой разум, а еще лучше — душу. Малфой стоял прямо перед ней. И, несмотря на присутствующих, хотел одного — наклониться и вобрать в рот ее распухшие красные губы, нежно раздвинуть их и языком скользнуть внутрь. «Попробуй ее. Попробуй же, наконец!» Он забыл, где он и что делает здесь. Она стояла прямо перед ним: с закрытыми глазами, слегка покачиваясь, будто пребывая в бреду от… вожделения… Или смущения? И это было неважно. Она была здесь… Он слегка наклонил голову, полностью сосредоточившись на ее губах, таких теплых, ярких, как сочный плод, таких готовых к его прикос… — Гермиона! Вот ты где! А-а… Малфой, и ты еще здесь? А что, разве жена не ждет тебя дома с тапочками и какао? Думаю, всем пора по домам. Рон говорил так, что его тон можно было бы интерпретировать как беззаботное ребячество, но который (и они все прекрасно знали об этом) был намеренным, жестоким оскорблением. Лицо Малфоя изменилось, скривившись от старой и такой знакомой насмешки. Гермиона вздрогнула, наконец-то открыв глаза, и почти виновато посмотрела на Люциуса. Рон повернулся, чтобы уйти. Его жена не двигалась. — Ну же, детка, давай, поторопись. Нас уже няня заждалась. Гермиона все еще смотрела на Люциуса Малфоя, но внезапно решительно протянула ему руку. — Спасибо за организацию великолепного концерта, мистер Малфой. Я уверена, что многие, в том числе и я, оценили ваши огромные и вдумчивые усилия. Я провела… очень приятный вечер. И буду помнить его долго. Думаю, воспоминания о нем… поддержат меня. Люциус взял ее за руку и крепко сжал. — Спасибо. Могу лишь согласиться, и очень рад, — их руки были по-прежнему сжаты. А потом, повторив ее собственные действия раньше, он провел подушечкой большого пальца по внутренней стороне теперь уже ее запястья. В животе Гермионы мгновенно что-то ухнуло вниз, и она прерывисто выдохнула. Почувствовав это, Малфой снова ласково погладил запястье. И она ощутила себя так же, как и на концерте. «Черт! Мне немедленно нужно уйти отсюда». Уставившись на него в откровенном шоке, Гермиона убрала ладонь. — До свидания, — неловко пробормотала она и поспешила прочь, не дожидаясь своего мужа, пытающегося поскорей надеть пальто. — Эй, Гермиона! Подожди... — путаясь в рукавах, Рон бросился за ней. А Люциус Малфой стоял, уставившись в то место, с которого она исчезла несколько мгновений назад. А потом позволил рту растянуться в широкой и довольной улыбке. Потому что вечер прошел даже лучше, чем он надеялся. ______________________________________________________________________________ Гермиона и Рон быстро вернулись домой. И после ухода няни она поспешила в спальню и начала снимать платье. Рон появился там почти следом. — Ох, подожди минутку! Хочу взглянуть на тебя еще. Это платье — ты в нем прекрасно выглядишь, Миона. Я не видел тебя такой... ну, я не могу, черт возьми, вспомнить! Оно произвело впечатление даже на этого чертового Малфоя. Гермиона опустила голову. Рон приблизился и провел руками по ее телу. Она закрыла глаза, неуверенная, что именно чувствует сейчас. Тело до сих пор почти светилось от эмоционального всплеска во время концерта. Ей хотелось секса, а еще сильнее хотелось оргазма. Вот только боялась, что на этот раз присутствия мужа будет ей… недостаточно. А с другой стороны, она боялась, как Рон отреагирует на то внимание, что оказывал ей Малфой. Как любой мужчина, Рон, конечно же, был способен на ревность, особенно, когда внимание его жене оказывалось столь явно, как это случилось сегодня. Но Гермиона предполагала, что тот запрос мужа на секс, что проявлялся в нем сейчас, может стать возможностью развеять любые подозрения, которые могут прийти ему в голову. Поэтому она повернулась к Рональду и обняла его за шею, принявшись отвечать на поцелуи. Крепко закрыв глаза, она позволила ему раздеть себя и подвести к кровати. Веки ее так и оставались крепко сжатыми те десять минут, пока муж быстро удовлетворял свои нужды. Он слишком спешил, чтобы сосредоточиться на ее удовольствии, и Гермионе пришлось отталкиваться ногами, чтобы хоть как-то приблизиться к кульминации, в то время как он привычно толкался в нее. Она провела руками по спине Рона, невольно прислушиваясь к его усилиям. Ничего не получалось, она понимала, что оргазм по-прежнему бесконечно далек от нее. Тело словно сопротивлялось его ласкам. Тут она внезапно вспомнила, как рука Люциуса Малфоя сжимала ее запястье, как холодные серые глаза внимательно смотрели на нее, как его палец касался ее кожи, и музыку… И восхитительно, с мягким выдохом блаженства она неожиданно кончила. Услышав этот звук и приняв его на счет собственных умелых усилий, Рон со стоном достиг оргазма сам, а уже скоро скатился с нее и, быстро и благодарно клюнув ее в щеку, почти сразу же уснул. Какое-то время Гермиона лежала неподвижно, но потом встала и прошла в ванную. Где посмотрела на себя в зеркало. Теперь прошедший вечер казался ей и вправду необыкновенным. И не только из-за Люциуса. А еще из-за музыки, из-за общей обстановки. Потому как все это очень напомнило ей ту, прежнюю, жизнь. Она вдруг снова ощутила себя прежней Гермионой, какой была раньше, когда рутина быта еще не сожрала ее. «Эх… если бы в моей жизни эти моменты случались бы чаще, может, я б и справилась с этой обыденностью…» — мелькнуло в голове. И Гермиона поняла, что слова, сказанные Малфою на прощание, были абсолютно искренними. Этот вечер и впрямь поддержит ее. Она вернулась в кровать и попыталась уснуть. И сон не сразу, но, в конце концов, пришел к ней. ______________________________________________________________________________ Вернувшись в свой лондонский дом, чтобы переночевать там, Люциус, вместо того, чтобы открыть дверь заклинанием, вынул ключ и повернул его в двери, почему-то наслаждаясь звуками открывающегося замка. Он вошел и автоматически свернул в ту же комнату, в которой принимал девчушку Грейнджер. Как он и предполагал, его цель была очень близка к осуществлению. «Эта ситуация не продлится долго… Мне остается подождать еще чуть-чуть». И он удовлетворенно ухмыльнулся. На ум пришли слова, что Гермиона сказала ему на прощание. Пожалуй, они могли бы раздуть его и без того раздутое эго еще больше, но вместо самодовольного тщеславия он вдруг почувствовал, как по нему растекается какая-то волна гордости, смягченная эмоцией, которой он никогда еще не знал. Это было смирение. Слова грязнокровки были искренними и доброжелательными. И сумели коснуться его души. Некоторое время Люциус молча стоял в комнате, прислушиваясь, как в голове до сих пор раздаются звуки пианино и виолончели, как они, эти чудесные звуки, словно бы пульсируют в его крови. Но потом пришел в себя, повернулся и направился к выходу. Пора было ложиться спать. Но прежде, чем выйти из приемной, он остановился, подошел к столику с напитками и, налив себе стакан виски, быстро опрокинул его в себя. И только потом покинул комнату.