Ощущение вкуса

Гермиона аппарировала домой, на кухню, в которой Рон любезно оставил для нее свет. И какое-то время стояла, ничего не видя вокруг. Разум словно бы онемел, но тело по-прежнему было переполнено блаженством свершившегося удовольствия. Она инстинктивно сжала ноги, ощутила, как из влагалища вытекает какая-то густая влага, и поняла, что ушла из дома Малфоя, так и не приняв душ. Теперь она знала, что истекает семенем Люциуса. Немного придя в себя, она огляделась вокруг. На сушилке стояли яркие детские стаканы из пластика. Под кухонным столом валялся старенький велоцираптор с оторванной ногой. Она снова сжала ноги и опять почувствовала его внутри себя, почувствовала рот Малфоя на своем теле, вспомнила свои оргазмы, и это заставило ее несколько раз махнуть головой, чтобы хоть немного отогнать от себя мысли о нем. Чувствовала ли она вину? Или раскаяние? «Нет!» — Гермиона глубоко вдохнула, ощущая, что легкие наполняются воздухом. И поняла, что снова может дышать. Она тихонько поднялась по лестнице. Потом осторожно открыла дверь в детскую и пробралась внутрь. Роуз лежала наполовину раскрывшейся, и Гермиона набросила на нее одеяло. А спящий Хьюго и вовсе выглядел как маленький ангел. Гермиона улыбнулась. Дети никогда не были такими милыми, какими казались ей во сне. Она нежно поцеловала дочку с сыном и закрыла за собой дверь, повторив ритуал, который в течение последних нескольких лет выполняла каждый вечер. Зайдя в ванную, она разделась и поняла, что трусики придется выбросить: Малфой почти разорвал их на части. Гермиона поднялась и оглядела свое обнаженное тело в зеркале. Соски до сих пор оставались темно-розовыми от недавно пережитого удовольствия. Она подняла руки к груди и провела по ней пальцами, снова ожидая, когда же обрушится стыд. Тем не менее, этого так и не произошло. В конце концов Гермиона опустилась на биде и хорошенько вымылась, хотя делать этого и не хотелось. Более того, она почему-то испытывала боль, ощущая, будто этим отдаляет себя от Малфоя. Пальцами она поймала остатки его семени и бездумно уставилась на вязкую массу, тихонько потирая ее, прежде чем смыть окончательно. А потом с резким вдохом наблюдала, как кружащаяся вода исчезает вниз по трубе. Потом Гермиона приняла душ, понимая, что должна избавиться от запаха другого мужчины, остававшегося на ее коже. Затем, наконец убедившись, что полностью чиста и для полной уверенности наложив на себя очищающие чары, прошла в спальню. Рон крепко спал и как обычно храпел. Опять же, чувство вины ни разу не кольнуло ее, только раздражение, что не сможет заснуть из-за шума, производимого мужем. Она легла рядом с Роном и отвернулась от него. Зашевелившись, тот проснулся и, перевернувшись, пробормотал ей: — Это ты, Гермиона? Как там твоя подруга, в порядке? — Да. Думаю, что смогла помочь ей. Давай спать. Невнятно проворчав нечто вроде согласия, Рон повернулся на другой бок и снова заснул. Гермионе же на это времени понадобилось гораздо больше, но она не жалела, что не удается уснуть. Большую часть ночи она провела, снова и снова вспоминая о теле Люциуса Малфоя внутри себя. На следующий день она приступила к делам, будто накануне ничего не произошло. Совесть была удивительно чиста, более того, теперь она чувствовала силу и волнение, которых не ощущала целую вечность. Вчерашний опыт, казалось, стал формой исцеления, некоего катарсиса. Она знала, что ей это было нужно, и поэтому разум ни в коем случае не позволял раскаиваться. На прощание Гермиона поцеловала мужа точно так же, как всегда, даже не задумавшись о вчерашней измене. А по прошествии дня вдруг заметила, что общается с детьми с какой-то новой жизненной энергией. Сегодня она была более терпелива и равнодушна к их шалостям, чем могла себе представить, и общалась с ними так, как не делала этого раньше. Все ее существо просто казалось более живым. Конечно, она вспоминала о близости с Малфоем, о том, как соединялись их тела, как он целовал ее, вспоминала ощущения его плоти внутри себя, но почему-то мало думала о нем как о человеке. Она почему-то не задумывалась, что именно он делает сейчас, что чувствует. Это всё казалось каким-то далеким. «Просто у меня была глубоко укоренившаяся потребность, и я избавилась от нее. Это помогло ослабить тот узел, который, казалось, затягивался вокруг моей шеи, вокруг моей жизни. Теперь я могу начать жить снова». ______________________________________________________________________________ На следующий день Люциус Малфой проснулся с самодовольной и совершенно удовлетворенной улыбкой. Время, что провел он с этой женщиной, оказалось для него столь значимым, что подобного он даже не мог себе представить. И не мог вспомнить, когда в последний раз он испытывал такое полное, такое яркое удовлетворение. «Я хотел ее, и я ее получил. Дело сделано. Спасибо, великий Мерлин. Теперь мне не придется ежесекундно думать об этой грязнокровке». Люциус быстро поднялся с кровати и прошел в ванную, тут же включая душ. Проверяя температуру, он прибавил горячей воды и позволил пару заполнить комнату. Затем, глубоко вздохнув, вошел внутрь и встал под льющуюся воду, позволяя той стекать по телу маленькими ручейками обжигающего тепла, стягивая вниз волосы и раздражая покрасневшую кожу. Через несколько минут он наконец снова появился в спальне, обмотав вокруг своей рослой фигуры чистое белое полотенце. Он вытерся и оделся, осторожно натянув белую рубашку, брюки и черный сюртук. Основным недостатком этого дома Люциус считал его месторасположение — в самом центре магловского Лондона. И смокинг стал единственной уступкой соответствовать этому. Даже ему не удавалось стать самовлюбленным до такой степени, чтобы не замечать насмешливых взглядов и комментариев, которые вызывал смокинг днем в центре Лондона. «Ничего… переоденусь в свою одежду, как только окажусь в Малфой-мэноре». Люциус присел на кровать, чтобы надеть запонки, и резко вдохнул, чтобы сосредоточиться. И тут… его ноздри наполнил аромат. Это были духи Гермионы, сохранившиеся на подушке и простынях. Он остановился, и по лицу его пробежало сначала воспоминание… а потом что-то еще, внезапно кольнувшее изнутри… Люциус выпрямился и скривился от отвращения. Резко поднявшись, он с ядовитым пылом стащил простыни с кровати. Бросив их, а заодно и наволочки на пол, взмахнул над ними палочкой, и те сразу же зажглись волшебным огнем. Малфой угрюмо наблюдал за происходящим, пока постельное белье не превратилось в кучу пепла… а затем взмахнул волшебной палочкой еще раз и очистил ковер. Вздохнув с удовлетворением, Люциус поправил манжеты и вышел из комнаты. Больше ему делать здесь было нечего. ______________________________________________________________________________ Шли дни. Время от времени Гермиона еще вспоминала об инциденте с Малфоем и даже иногда думала о нем, но всегда с какой-то удивительной отстраненностью, как будто всё это произошло во сне или как будто она была не в себе и просто выполняла задачу, которую во чтобы то ни стало нужно было выполнить. Но физическая эйфория, которую она испытала после близости с ним, продолжала оставаться. И это грело Гермиону, основательно будоража ей кровь. Казалось, она наслаждается всем, что дарит ей эта жизнь, всем — и плохим, и хорошим… Она обнаружила, что теперь может спокойно терпеть все маленькие причуды и недостатки, ранее раздражавшие ее в муже и детях. Да что там недостатки… Даже сексуальная жизнь с Роном у нее и то улучшилась. Нет, конечно, он не стал суперизобретательным любовником, но она вдруг обнаружила, что порой Рон предлагает что-то новенькое и даже старается попробовать это. В общем… она казалась почти светящейся от счастья… Иногда Гермиона вспоминала о том удовольствии, что испытала с Малфоем, и о приятных подробностях этой близости, но при всем этом… она в значительной степени старалась не думать и не вспоминать о нем, как о человеке. «Так должно было случиться…» Время шло. Дни превращались в недели, а недели в месяцы... Наступила осень. Гермиона должна была вернуться на работу в Министерство магии. И это было именно тем, чего она так ждала. После беспокойного ожидания Роуз впервые пошла в школу. Маленькая девочка совсем не беспокоилась, но Гермиона с Роном, конечно же, волновались. Но волновались зря. Их умненькая дочь, кипя энергией, быстро окунулась в школьные будни и бросила вызов новой для себя среде. Хьюго по-прежнему посещал детский сад несколько дней в неделю, в том числе и в один из дней, когда Гермиона не работала. В министерство она вернулась тоже в сентябре и обнаружила, что слегка разочарована теми простыми задачами, что изначально поручили ей. Однако скоро поняла, что все-таки долгое время отсутствовала на работе, и теперь нуждалась в каком-то восстановлении. Ей по-прежнему было фантастически приятно снова оказаться в окружении разумных ведьм и волшебников, хотя по меркам Гермионы слово «разумный» вряд ли было применимо ко многим из них. Она делила большой кабинет с десятком других сотрудников и в настоящее время работала над безопасностью крупных волшебных мероприятий. На встрече пятнадцатого октября обсуждался предстоящий Кубок мира по квиддичу. Гермиона уже доложила об аспектах, относящихся к ее компетенции, и теперь тихонько ожидала окончания встречи, зная, что больше начальству не понадобится. Она уже давно потеряла мысль разговора и позволила разуму поблуждать где-то далеко, думая о том, что купить на ужин по дороге домой. Отрывки разговора иногда доносились до нее, но по большей части она игнорировала почти все, о чем говорилось коллегами. Голос Шеклболта послышался будто сквозь толщу воды: — Конечно, нужно будет посоветоваться по этому поводу и с Люциусом Малфоем. Гермиону пронзил какой-то импульс, и она тут же сфокусировались на прозвучавшем имени, спросив, не задумываясь: — Посоветоваться? Зачем, простите? Услышав фразу, все присутствующие в кабинете уставились на нее. — Нет необходимости беспокоиться об этом, Гермиона, — продолжил Шеклболт. — Это не относится к твоему отделу. — Неужели? — она даже не поняла собственного вопроса. Шеклболт глянул на нее в замешательстве. — Гермиона, тебе и впрямь не стоит беспокоиться о выборе музыки для церемонии открытия. Я не думаю, что это приведет к проблемам безопасности, — он сардонически усмехнулся, и в кабинете раздался смех. Гермиона, будто не услышав этого, снова заговорила: — Тем не менее, выбор музыки жизненно важен для установления правильного настроения для всего мероприятия. Когда сюда придет мистер Малфой, чтобы можно было обсудить проблему? — В этом нет надобности. Он уже предоставил свой шорт-лист, и мы можем ответным письмом спросить его обо всем, что нас заинтересует. С этим окончательно договорится комитет по управлению. Гермионе стало неловко, она наконец поняла, о чем идет речь. И почувствовала страшное разочарование. Оглядела кабинет. Чьи-то голоса продолжали звучать вокруг, снова потихоньку исчезая из сознания. Единственное, что позволял вспомнить и осознать разум, — это изображение упругих мышц, гладкой кожи, обжигающий рот и удары… ритмичные удары плоти о плоть. — Извините, — она резко поднялась. — Я должна выйти. Отодвинув стул назад (и пытаясь держать себя в руках), она почти выбежала из комнаты, чтобы поспешить в туалет. Оказавшись там, Гермиона приблизилась к раковине и включила холодную воду, принявшись брызгать себе в лицо. Потом посмотрела на себя в зеркало: вода медленно стекала по коже. «Давай же. Успокойся. Все кончено. Дело сделано. Вот же дерьмо. Дерьмодерьмодерьмо!» ______________________________________________________________________________ — Я рада, что запасы огневиски пополнились… а то, знаешь ли, пить Гленфиддич, — изучая бар у него в кабинете, Нарцисса даже не пыталась замаскировать, как приятно ей унизить мужа. Люциус бросил на нее ядовитый взгляд из-за «Ежедневного Пророка». Однако в ее словах была правда. В течение семи недель, прошедших с момента его встречи с грязнокровкой, у него не возникало ни желания, ни потребности утолить жажду вкусом алкоголя. Он все еще чувствовал на своем языке ее вкус. И этот восхитительный аромат держался достаточно долго, чтобы все это время смаковать его, не вспоминая о самой Гермионе. Люциус Малфой сказал себе, что все кончено. И это сработало. — Сегодня вечером к нам на ужин придут Данстейблы и Монкриффы. Надеюсь, ты помнишь? — Хм… — невнятно буркнул Малфой из-за газетного листа. — Ты будешь вести себя вежливо, не так ли, Люциус? Мне уже становится скучно от необходимости оправдываться за твою антисоциальную наглость. Муж ничего не ответил. И Нарцисса не увидела его нового холодного взгляда, брошенного поверх газеты. Нарцисса тихонько вздохнула и вышла из комнаты, напоследок бросив ему: — Пойду… поручу эльфам приступить к подготовке ужина. Гости будут здесь через три часа. Надо еще привести в порядок столовую. ______________________________________________________________________________ Джеффри и Уинифред Данстейбл, а также Хэмиш и Урсула Монкриффы во время войны являлись молчаливыми сторонниками Волдеморта. Широко признавалось, что Джеффри Данстейбл мечтал стать Пожирателем Смерти, но Волдеморт отверг его из-за явной некомпетентности. А Хэмиш Монкрифф был слишком труслив, чтобы даже предложить нечто подобное Темному Лорду. После войны они поклялись, что руководствовались родительским давлением и всегда признавали ошибки этой идеологии, но оказались слишком напуганы гневом Волдеморта, чтобы поменять лагерь. Со скрипом, но это сошло им с рук. Люциус никогда бы не назвал бы ни Данстейбла ни Монкриффа своими друзьями. Дружили их жены, которые, казалось, обеспечивали эту социальную связь. Сказать по правде, он крайне неохотно собирался терпеть их присутствие сегодня вечером. Как и ожидалось, вечер затянулся. Все, кроме Люциуса, казалось, пили огромное количество алкоголя и к наступлению ночи становились все более неприятными. Люциус вдруг почувствовал тошноту от поведения этих якобы чистокровных волшебников, сидевших вокруг него. — Как там поживает грязнокровочка Грейнджер? Она по-прежнему такая же наглая? Люциус вынырнул из собственных размышлений. — Ты же часто видишь Поттера, да, Малфой? В последнее время ты заходил в министерство? Как там этот самоуверенный маленький ублюдок? — Монкрифф пьяно втянул содержимое своего стакана. — Думаю, скоро он станет главой Аврората… — Зашибись! — хохотнул Данстейбл. — Слава к этому мальчишке пришла, конечно, но вот таланта точно нет. Даю слово, он не продержится и минуты на таком ответственном посту! Он бы ничего не смог сделать, если бы не Уизли и эта грязнокровная сучка… как там ее? Люциус напрягся, но ничего не говорил, пристально разглядывая вино, которое кружил в бокале. Данстейбл поднял на него мрачный взгляд, ожидая ответа. И наконец получил его. — Грейнджер. — Верно. Грейнджер. Хелена… нет… Гарриет… или что-то в этом роде. — Гермиона, — ее имя невольно слетело с его языка. И застало Люциуса врасплох. — Ах, да… эта хорошенькая кобылка, несмотря на свою маленькую грязнокровную пизду. И тем не менее, чертов предатель крови Уизли был рад жениться на ней. Все за столом взревели от смеха. Все, кроме Люциуса. Бокал, что вертел он в руке, неожиданно лопнул и разбился. Он бездумно посмотрел на осколки и на пораненную руку. Из нескольких глубоких порезов текла кровь. Монкрифф испуганно оглянулся. — Спокойно, старина! Не думал, что ты такой нервный… Раздался очередной взрыв смеха. Поднявшись, Люциус вышел из-за стола. Он быстро залечил свои раны магией и прошел в гостиную, будучи не в силах терпеть их общество. А скоро обнаружил, что вышагивает из одной комнаты в другую. Он ходил и ходил туда-сюда, и дыхание его становилось все тяжелее и тяжелее. Затем, словно опомнившись, остановился, выпрямился и глубоко вздохнул, а потом повернулся, чтобы уйти. Подошел к двери, положил руку на ручку, но потом остановился и неожиданно вернулся к шкафу с напитками. Вынул бутылку с огневиски и налил себе большой стакан, тут же одним плавным движением опрокидывая его в горло. ______________________________________________________________________________ Работа Гермионы в министерстве обернулась для нее вполне регулярной предсказуемостью. Нет, ей нравилась передышка от длительного ухода за детьми, но сказать, что работа приносит огромное удовлетворение, она не могла. Как бы она ни старалась отрицать это, внутри снова начало нарастать чувство разочарования. А собственная реакция на то, что на собрании услышала что-то о Малфое, откровенно испугала ее, и Гермиона… глубоко задумалась. Но чем больше она это делала, тем более напряженной становилась, и в течение нескольких недель после этого инцидента вдруг обнаружила, что снова срывается на мужа, срывается на детей и в целом чувствует себя все более и более недовольной. Оказываясь в министерстве или в Косом переулке, она невольно начинала озираться, надеясь хотя бы мельком увидеть его. Но так никогда и не видела… Времени у нее всегда было мало, он, по всей видимости, тоже был чем-то занят, да и никакой возможности встретиться у них не оказывалось. Почему-то в этот еще ранний период осеннего затишья люди предпочитали заниматься работой и делами, не тратя время на развлечения или какие-то вечеринки с приемами… Гермиона понимала, что с каждым днем приходит все в большее и большее отчаяние. То странное зарево, что освещало ее в те несколько недель после их встречи, окончательно утихло, и теперь она это знала точно. И знала, что именно нужно, чтобы вернуть те ощущения. Вернуть то время, когда ей удавалось не думать о нем, почти отделив физическое присутствие Малфоя от его личности. Теперь же его образ, его лицо, его знакомая надменная улыбка преследовали ее все время, когда она не спала. Гермиона отчаянно хотела его снова… Да и Люциус Малфой оказался в очень похожем положении. Нет, сначала он даже продвинулся дальше. И думал, что забыл об этой женщине, или, по крайней мере, о своем сумасшедшем вожделении к ней. Но постепенно ощущения ее вкуса на его губах начали угасать, хотя он и пытался удержать их. И Малфой снова начал пить. И вот, спустя почти два месяца после той ночи, Люциус вдруг обнаружил, что снова поглощен сводящим с ума желанием. Желанием не только ее тела, но и жаждой общения с ней, ему хотелось говорить с Гермионой, хотелось впитывать ее присутствие. Он злился на это. Злился на нее. «Как смеет эта грязнокровка контролировать меня?» Оставаясь в одиночестве, он часто поддавался жестоким приступам ярости и гнева, порой даже бросая в стену какие-то предметы и пребывая в состоянии страшного напряжения и снова мучающей его эрекции, порожденной животной страстью. Его стихийная магия была в эти дни невероятно мощной, но и невероятно темной. Требовалось лишь чье-то слово (или один только взгляд), чтобы привести его в ярость и заставить потянуться к палочке. Время от времени он даже задавался вопросом, а сможет ли удержаться и не натворить чего-нибудь, чтобы не оказаться в Азкабане. Выбора не было. И Люциус прекрасно понимал, что именно должен сделать. ______________________________________________________________________________ Однажды в холодную ноябрьскую среду Гермиона отвезла дочь в школу, а сына в детский сад, и отправилась домой. Сегодня у нее был отгул, а значит — ее день. День, который она использовала лично для себя. Но, как обычно, обнаруживала, что выполняет какие-то обычные повседневные дела, которые до этого слишком долго откладывала. Тем не менее, возвращаться домой на машине было приятно: ведь можно было просто ехать и планировать дальнейшее время. Она припарковалась возле дома, схватила лежащую на сидении рядом сумку, вылезла и заперла машину. А повернувшись, чтобы подняться по ступенькам к коттеджу, неожиданно увидела Люциуса Малфоя, который стоял совсем неподалеку, рядом с их домом. Внутри все замерло, и она резко остановилась. Появившись совершенно неожиданно, он стоял посреди тротуара и просто смотрел на нее. Выглядел Малфой совершенно таким же, каким Гермиона и помнила его: таким же высоким, как и всегда, таким же интересным, вот только привычное надменное высокомерие, обычно царящее на его лице, сегодня отсутствовало напрочь. Ни один из них не двинулся навстречу и не сказал ни слова. Они так и оставались на расстоянии нескольких футов друг от друга. Гермиона не помнила, сколько стоит вот так, молча глядя на него. Но потом повернулась и начала неторопливо подниматься по ступенькам. Открыв дом ключом, она с колотящимся сердцем повернула ручку и вошла внутрь. Оставляя дверь за собой распахнутой... Потом прошла в кухню и почти сразу услышала щелчок закрывшейся входной двери. Послышались шаги: это появился Люциус. Повернувшись к нему, Гермиона невольно отвела руки назад и нервно вцепилась в разделочный стол, чтобы хоть немного успокоиться. Приблизившись, он встал прямо перед ней, все еще сохраняя между ними небольшую дистанцию. Гермиона подняла настороженные глаза. На лице Малфоя мелькнула странная уязвимость, которой она еще никогда не видела раньше. А потом, помолчав, заговорил: — Я не хочу забывать, какова ты на вкус. Она ничего не ответила, и некоторое время оба просто без слов стояли друг перед другом. Часы громко тикали на стене, а посудомоечная машина вдруг подала звуковой сигнал, давая знать, что цикл закончился. Внезапно Гермиона потянулась к бедру, расстегнула молнию на юбке, позволяя той упасть на пол, и вышла из нее, отталкивая ногой прочь. Следом спустила нижнее белье. А потом раздвинула ноги и для поддержки откинулась назад на шкаф. И Люциус почти сразу упал перед ней на колени. Жадный рот Малфоя нашел ее лоно почти в одно мгновение. Дрожащая Гермиона посмотрела на белокурую голову, так упивающуюся тем, чего он жаждал, и, потянувшись, положила руки на затылок Малфоя, словно бы благословляя его. Язык Люциуса работал быстро и умело. Она не удержала приглушенное рыдание давно подавляемого желания, вырвавшегося на свободу, когда он обвил ее клитор и проник двумя пальцами глубоко во влагалище, снова наслаждаясь истекающей влагой, что сочилась ему в рот. Все это, а еще глухой стон Малфоя, неожиданно слетевший с его губ и выдавший глубокое удовлетворение, заставили ее внутренности мучительно сжаться в какую-то болезненную пружину. «Господи… Как я только думала, что смогу обойтись без этого? Как я могла представить, что одного раза мне будет достаточно?» Рот Малфоя заработал еще более горячо. Гермиона откинула голову назад и тяжело вздохнула в такую привычную домашнюю обстановку собственной кухни. — О, боже, боже, только не останавливайся, прошу… Я так хотела этого. Хотела тебя. Так сильно… И эта ее откровенность снова вызвала у Малфоя странное чувство, которое он не смог опознать. Мало того, что член пульсировал от желания, так еще что-то горело внутри, подпитывая его жажду еще сильней. С огромным усилием он поднялся, потянулся ко рту Гермионы, тоже нуждаясь в этом, и яростно поцеловал ее. Гермиона попробовала себя на его языке… и не отстранилась. — Не могу обойтись без этого, я не могу обойтись без тебя. Мне нужно пить твое удовольствие, чувствовать его, — глухо проговорил он, и пальцы снова проникли во влажное горящее влагалище. Как бы ей не нравилось то, что он произносил, как целовал ее, но больше всего Гермионе был нужен сейчас его рот, и именно там, где и был раньше: в самом уязвимом ее месте, там, где его прикосновения жаждал самый нежный, самый важный для жизни бутон. Ломота в котором почти разрывала ее на части. — Вернись, пожалуйста, Люциус, прошу тебя… Я хочу, чтобы ты вернулся… заставь меня кончить. Боже, пожалуйста, заставь меня кончить прямо сейчас. Гермиона почти бредила… С глухим рычанием похоти и решимости одновременно Люциус снова опустился на колени, целуя ее все еще одетое тело. Обеими руками он раздвинул складочки и, удовлетворенно простонав, прильнул ртом к распухшему клитору. Гермиона вскрикнула. Его пальцы снова толкнулись во влагалище и нашли еще одно дарующее блаженство место, принявшись с силой потирать его. От неожиданности она схватилась за разделочную поверхность и подняла взгляд к кухонному потолку, который странно расплывался перед глазами. Она открыла рот, чувствуя, что задыхается. Тело напряглось, как натянутая струна. — О боже, Люциус, боже, теперь… сейчас! Рот Гермионы открылся еще сильней, и воздух, который она втянула, сопровождался дрожащим возгласом удивления. Его пальцы продолжали быстро поглаживать ее, а рот втягивал в себя клитор. И она кончила. Конечности замерли, а пружина напряжения, сжавшаяся в ее животе, внезапно взорвалась, окутывая ее тело волнами невообразимого восторга. Ноги неудержимо дрожали, и она больше не держалась на них. Гермиона сползла по шкафу вниз, удерживая руку Малфоя внутри себя. С губ слетел стон, и рот ее беспомощно приоткрылся. Этот оргазм словно передался Люциусу, как будто он сам испытал его. Как и в прошлый раз, удовольствие, которое он получил от ощущения ее экстаза в своем рту, казалось почти достаточно. Физическое проявление ее восторга изливалось ему на язык, и Малфой отчаянно пил его, только сейчас осознавая, насколько зависим от этой женщины… и как долго, слишком долго отрицал свою потребность в ней. Когда Гермиона наконец расслабилась, он притянул ее к себе и снова поцеловал. Она едва не плакала. — О, боже, о боже, спасибо… спасибо! Я не могу без тебя. Не могу. Не уходи, пожалуйста, не уходи. Он начал целовать ее глаза, щеки, рот, шею. И не мог оторваться от ее тела. Гермиона подняла руки к его голове и прижала к себе крепче. — У тебя есть время? — простонал он ей в шею. От болезненной боли в паху нужно было избавиться немедленно. — Да… да, конечно! — на сегодня она спланировала очень многое. И все это проигнорировала. — Могу я забрать тебя отсюда? — его дыхание все еще обжигало ее. Но Гермиона даже не рассматривала такой вариант. — Нет… у меня нет времени... А ты нужен мне прямо сейчас... во мне, — с огромным усилием она встала. Затем быстро, схватив за руку и потянув за собой, вывела его из кухни и поднялась по лестнице. Потом привела его в гостевую спальню и немедленно сбросила с себя оставшуюся одежду. Люциус начал делать то же самое, но, увидев ее перед собой обнаженную, прекратил раздеваться и высвободил лишь обнаженный твердый член, а потом быстро толкнул ее на кровать, положив ее ноги себе на плечи и глубоко врезаясь в нее. Глаза Малфоя сразу же закатились, и он испустил долгий стон удовольствия. «Вот… вот оно… Я больше не смогу жить без этого». Люциус двигался, будто одержимый, потребность в собственной разрядке внезапно вытеснила все остальное. — Черт, черт... все так, как и должно быть, ты... как хорошо... такая тесная, ведьма... такая чертовски тесная. Чувствуй меня, чувствуй. Хочу, чтобы ты понимала, что отдаешься мне. Мне! — Конечно, о боже, только не останавливайся. Никогда. Никогда не останавливайся, — по мере того, как член все больше и быстрее втискивался в нее, Гермиона понимала лишь одно: что отдастся ему, когда он захочет, что будет отдаваться этому мужчине, как только он захочет. — Черт… о, черт возьми, Люциус. Твоя… конечно, твоя… знай это. Только не бросай меня, никогда не бросай… Он больше ничего не мог с собой поделать. Сжимая ее бедра с мучительной силой, он сильно толкнулся, впечатывая Гермиону в кровать, и физическое проявление удовольствия выстрелило из него взрывными очередями. В ее доме раздался крик его восторга и пронзил всю ее сущность. Мысли Люциуса размылись, он престал осознавать, где сейчас находится. Когда тело еще продолжало двигаться, его рука потянулась к ее клитору. И Гермионе не понадобилось много времени, чтобы последовать за ним, тоже отдаваясь во власть оргазма. Она выгнула шею, когда тот обрушился на нее, а пальцы, скрючившись, сжали простыни, Гермиону охватил непередаваемый восторг. Она громко застонала, качая головой из стороны в сторону и полностью поглощенная его ощущениями. Потом они еще оставались в постели гостевой спальни дома Гермионы так долго, как только могли. Обед начался… и закончился. Но они не ели и не спали, предпочитая не отрываться один от другого ни на минуту. Их взаимная способность дарить и получать удовольствие от тел друг от друга поражала обоих, но в то же время казалась самой естественной вещью в мире. Когда они лежали, очередной раз восстанавливая дыхание, Гермиона мягко спросила: — Как ты узнал, где я живу? Малфой улыбнулся и поцеловал ее волосы. — Мне понадобилось лишь немного аккуратно пошпионить в министерстве, скажем так. Это было не сложно. — И ты знал, что сегодня мой выходной? — Нет… Это стало… приятной случайностью. Кончики ее пальцев медленно скользили по его телу, рисуя какие-то непонятные узоры. — Думаю, тебе больше не стоит приходить сюда… — Ты права, не стоит… — Но… мы же увидимся еще… — Конечно. — Мне это нужно. — Мне тоже. — В среду. На следующей неделе. — Приходи ко мне домой. — Ты уверен, что будешь свободен? — Это я тебе гарантирую. Глубоко вздохнув, Гермиона поцеловала его грудь, проведя языком по маленькому тугому соску. Малфой резко вдохнул. Она начала целовать живот, опускаясь ниже, но тут взгляд упал на часы, стоящие рядом на тумбочке. — Черт! Я же должна идти. А то опоздаю в школу за Роуз… Оторвавшись от него, Гермиона побежала в ванную, чтобы быстро принять душ. Люциус по-прежнему лежал на кровати, ощущая, как его охватывает чувство внезапного отчаяния. Он напрягся, пытаясь игнорировать незнакомое ощущение, и черты его лица дрогнули. Торопящаяся Гермиона вышла из душа и ослепительно улыбнулась ему, расстроив этим еще больше. Она наскоро высушила волосы и торопливо оделась. — О, черт! Нужно же сменить простыни. Тебе лучше встать. Малфой тяжело поднялся с кровати. — Где у тебя чистое постельное белье? Гермиона кивнула на ящик. Легким движением палочки грязные простыни сорвались с кровати, перелетая в корзину для белья, а чистые выпорхнули из ящика и аккуратно легли на кровать, заправляясь в матрас. Эти хозяйственные задачи помогли ему прийти в себя и немного отвлекли от странных переполняющих его эмоций. Гермиона улыбнулась. — Спасибо. Люциус ухмыльнулся в ответ и принялся неохотно одеваться. Оглядев себя в зеркало, она повернулась к нему. Люциус был почти готов. Она спустилась вниз и услышала, как Малфой идет за ней. — М-м-м… тебе лучше не выходить через парадную дверь. — Не беспокойся, я аппарирую прямо отсюда. — Хорошо, — она вдруг ощутила предательскую неловкость. — Ну… тогда пока. Ничего не ответив, Малфой схватил ее за талию и притянул к себе, прильнув ко рту жарким и голодным поцелуем. И вся неловкость тут же растаяла. Его губы чуть отодвинулись и скользнули теперь уже по шее. — Я буду помнить тебя, помнить твой вкус, твое наслаждение… Не смогу забыть все это. Увидимся через неделю. Я буду ждать… — Всего неделю, только одну неделю… это же не долго… правда? — негромко простонала Гермиона, пытаясь успокоить себя. Но реальность вернула ее на землю. — О Боже, Люциус, мне действительно нужно идти, очень нужно. Но сначала тебе нужно уйти, пожалуйста, пожалуйста. До встречи, только уходи, пожалуйста, уходи, — в отчаянии бормотала она, понимая, что должна, но ужасно не хочет расставаться с ним. Тоже почувствовав отчаяние, Малфой посмотрел ей в лицо, вытащил палочку, повернулся на месте и исчез. Пошатнувшись от его внезапного исчезновения, Гермиона взяла себя в руки, схватила ключи от машины и поспешила из дома прочь.