Ощущение вкуса

Малфой никак не мог забыть вкус Гермионы и ощущения ее тела. «Неужели это то, чего я и впрямь хотел?» Однако теперь, казалось, он мог почти спокойно жить в своем привычном режиме. Еще расставшись с ней в первый раз, когда он упорно пытался забыть изысканный вкус ее плоти и вкус ее оргазма, то, как доверчиво она отдалась ему целиком и полностью, он помнил, что тело его и разум реагировали на это откровенно ужасно. Теперь же все было по-другому. Люциус смирился со своей потребностью в грязнокровке. Теперь, казалось, он знал, что эта женщина нужна ему, и с этим приходилось смириться… и жить дальше. Физически у него никогда не было ничего… такого же совершенного. Ее губы, грудь, бархатная кожа, ощущение ее плоти — все в этой женщине практически сводило его с ума. Глубоко вздохнув, Люциус закрыл глаза, представляя перед собой ее интимную красоту, мысленно вдыхая ее запах, пробуя на вкус... «Наверняка она была создана для меня…» Рука Малфоя бездумно опустилась ниже, чтобы потереть напрягшийся член. Он и не думал, что на этом этапе жизни способен испытывать такое сексуальное возбуждение. Нет, конечно, Люциус знал, что все еще находится в отличном состоянии, знал, что эта молоденькая грязнокровочка, как мужчиной, более чем довольна им, но все же был удивлен, обнаружив у себя такую сексуальную потенцию и потребность. Теперь он уже не был уверен, что одного раза в неделю ему будет достаточно. Тем не менее, ему крайне не хотелось, чтобы об этих отношениях стало кому-нибудь известно. Конечно, было бы забавно, если б об этом узнал Уизли, но это неизбежно означало бы, что его собственная жена и многие их знакомые узнают об этом тоже. А этого Малфою очень не хотелось. Это усложнило бы ситуацию. Он подозревал, что Нарцисса не будет сильно встревожена, обнаружив, что у него появилась другая женщина, но выяснить, что это Гермиона Грейнджер... нет, это будет слишком. Хотя его брак и был во многих отношениях уже мертв, это все же был благородный чистокровный союз. И ради покоя своей семьи он не хотел, чтобы эта связь закончилась путем раскрытия его романа с самой знаменитой грязнокровкой Британии. Но и отказаться не мог… поскольку девчушка и впрямь дарила ему волнение и сексуальные ощущения, которых он не чувствовал уже долго. Виски упорно оставался в графине нетронутым, а Нарцисса стала находить своего обычно мрачного супруга более дружелюбным, уравновешенным и терпеливым в отличие от того, каким он был все последнее время. Даже в тех случаях, когда приходили ее друзья, он, хоть и ненадолго, но оставался с ними в комнате и даже удосуживался вежливо спросить их о чем-то. «Странно… Что это с ним? Интересно, любовницу он, что ли, себе завел?» — периодически продолжала спрашивать себя она. ______________________________________________________________________________ Гермиона раскачивала на качелях Роуз, пока Хьюго снова и снова скатывался с горки. Яркий свет ноябрьского солнца сиял на подмокшем грунте, и солнечные лучи постепенно тускнели на ее блестящем, схваченном морозом, холодном металле, превращая горку почти в волшебную, что всегда восхищало Гермиону. Сегодня было воскресенье. Рон играл в квиддич. А Гермиона с детьми отправились в парк. Прошло четыре дня с тех пор, как Люциус пришел к ней в дом, и пройдет еще три, прежде чем она снова увидит его. В среду. Она ритмично толкала Роуз вперед. Раз-два. Дыхание ее совпадало с ритмом толчков. Раз-два. Гермиона безучастно смотрела перед собой, тело бездумно раскачивало качели, почти минуя сознание. Раз-два. Все, что могла она себе сейчас представить, это Люциус, которого она мысленно видела рядом и чувствовала его внутри себя. Дыхание стало тяжелей и глубже. Кровь по жилам побежала быстрей. Толчок, еще один, еще… Раз-два… «Среда. Осталось всего три дня». Она пыталась игнорировать пульсирующий между ног клитор. Это было почти тревожащим. Все ее тело стало теперь каким-то странно возбужденным, постоянно требующим к себе внимания, и Гермиона снова раздражалась по поводу и без повода на детей и на мужа, пусть и понимая, что они ни в чем не виноваты. Она осознавала, что нужно время, чтобы оно, ее тело, приспособилось к тому, что в его жизни появился Люциус Малфой. Но, как ни странно, все произошедшее никоим образом не уменьшило ее сексуального аппетита, теперь ее потребность в сексе казалась почти постоянной. Чем больше удовольствия получала она от Люциуса, тем больше тело Гермионы жаждало этих удовольствий, словно он пробудил ее от какого-то сна. Сейчас она существовала в состоянии, казалось бы, постоянного выброса адреналина. Её тело и разум были настолько переполненными, настолько живыми, что она обнаружила, что энергия просто переполняет ее, заставляя выполнять задачи более эффективно и действенно, как никогда раньше. Дом был в безупречном порядке, дети восхищались еще недавно надутой матерью, а на работе все было запланировано и подготовлено настолько безукоризненно, что сложно было даже представить, что у кого-то могут возникнуть к ней хоть какие-то претензии. Да и Рон тоже заметил разницу. Ее постоянная тяга к сексу была настолько велика, что теперь она даже начала регулярно заниматься им с мужем. Хотя и вела себя в процессе этого совершенно отстраненно, даже понимая, что оба они удовлетворены. Вот это-то ей и не нравилось. Гермиона упорно держала глаза закрытыми, пока муж занимался с ней любовью, и знала, что думает сейчас о совсем другом мужчине. И все же никакой вины или угрызений совести она совершенно не ощущала. Порой было даже любопытно, почему она не чувствует никакого стыда. Она любила своего мужа. И хотела быть с ним. И все же чувствовала необъяснимую зависимость от другого мужчины. И знала еще, что не собирается бросать Люциуса, поскольку рухнула в эти отношения с ним. И жизни без него уже не представляла. Этот странный расчетливый и даже несколько циничный подход к роману с Малфоем был, казалось, совершенно ей несвойственным. Просто Люциус был ей нужен. И измена с ним, как ни странно, шла на пользу ее браку и ее семье. Поэтому никакой вины Гермиона и не ощущала. Такое вот странное логическое объяснение придумала она сама для себя. Вот только… когда оказывалась с Люциусом, всякое разумное оправдание почему-то отключалось. И все, чего она хотела, был он, Люциус, его тело, его член... и даже его мысли. И вот это несоответствие постоянно тревожило Гермиону, тихонько, но неприятно царапая какой-то дальний уголок ее сознания. Толкнув Роуз в очередной раз, она задумчиво покачала головой. «Но когда-нибудь же мне придется остановиться». — Нет, это просто секс. И ничего больше, — тихонько пробормотала она под нос. «Просто секс». Оттолкнула качели от себя. «Отличный секс». Еще раз от себя. «Да, но возможно ли, чтобы секс стал для меня таким важным без какой-то более глубокой связи?» И еще раз. «Пожалуй, да. Получается… возможно». Она вспомнила их первые встречи: в его библиотеке, на концерте, в банке... «Неужели все это был только сексом? Да. Частично». Она снова толкнула качели. «Хорошо… А другая часть?» — Мама! Остановись! Я качаюсь уже целую вечность. Пожалуйста, опусти меня вниз. Прямо сейчас! Гермиона вернулась в реальность. — Извини, дорогая, мама была далеко отсюда, далеко-далеко, за много миль… Но дочка тут же парировала ей. — Ты же не за много миль, ты прямо здесь, ты была рядом со мной все время. Гермиона засмеялась. — Это просто выражение, милая. И означает, что мой разум был занят чем-то другим, это означает: я не фокусировалась на том, что происходит вокруг меня. — А на чем ты фокусировалась? — Так… ни на чем важном... К ним подбежал Хьюго. — Я хочу какать… быстрей! Гермиона улыбнулась и поняла, что пульсация внутри стихла. Для того чтобы спуститься на землю, ей всегда можно было положиться на своих детей. И держась за руки, они втроем направились в туалет. ______________________________________________________________________________ В понедельник Гермиона отправилась на работу. Наступило обычное начало недели. — Всем доброе утро, — начал Кингсли. — Как вы знаете, подготовка к чемпионату мира, который состоится весной, идет полным ходом. Я вполне удовлетворен, что мы делаем все возможное, чтобы турнир прошел успешно и безопасно. И, тем не менее, должен подчеркнуть важность сохранения бдительности. Хотя Темные силы в последние годы успешно сдерживаются в Британии, в некоторых частях центральной Европы ходят упорные слухи об их возрождении. Гермиона начала слушать более внимательно и внезапно ощутила, как кожу неприятно покалывает, будто напоминая о прошлом. Кингсли продолжил: — Честно сказать, это не вся правда… Дело в том, что наши авроры усердно трудились, пытаясь проникнуть в некоторые секты волшебных ковенов Болгарии и Румынии. И теперь мы точно знаем, что существует горстка ведьм и волшебников, ранее лояльных Волдеморту, которая, скажем так, намеревается продолжить его дело. В частности, есть некто Иван Кресвидьев, которому за последние несколько месяцев удалось стать особенно влиятельным магом. Понятно, что он находится под пристальным наблюдением, хотя иногда и кажется совершенно неуловимым. Гермиона посмотрела на напрягшегося и опустившего голову Гарри. — У нас есть все основания полагать, что эта группа во главе с Кресвидевым ищет возможность… заявить о себе, скажем так. И мы обеспокоены тем, что Кубок мира и может стать поводом для этого. Могу заверить вас, что я восхищен работой, которую проделали наша служба безопасности и Аврорат, чтобы ограничить вероятность его проникновения в нашу страну. Мы не думаем, что у него имеются какие-то связи с бывшими британскими сторонниками Волдеморта. Конечно, очень плохо, если ему удастся попасть в Британию. Но, мы надеемся, что все потенциальные помощники Кресвидьева находятся в данный момент в Азкабане. Гермиона слегка покраснела. — Всё, что я могу сказать: пожалуйста, оставайтесь бдительны. Позже я обсужу дополнительные меры безопасности, касающиеся ваших департаментов. И, конечно, вся информация, которую я вам сегодня озвучил, должна оставаться строго конфиденциальной. Спасибо всем. А теперь обсудим регулирование коммерческих помещений в Лютом переулке… Голос министра еще продолжал звучать, но Гермиона уже не слышала его. Тело сильно покалывало с тех пор, как она услышала о Кресвидьеве. Она не могла отрицать: это дарило ей острые, хотя и немного тревожные ощущения. И можно было заняться в волшебном мире чем-то серьезным. Она снова посмотрела на Гарри и взволнованно улыбнулась. Тот казался немного смущенным ее реакцией, но улыбнулся в ответ. А когда встреча закончилась, подошел к Гермионе. — Хорошо выглядишь… — Спасибо, это захватывающе, правда? Наконец-то на нашем пути снова появляется зло! — она хихикнула. Гарри немного поморщился. — Одно то, что этот человек появился, уже очень плохие новости, Гермиона. Будем надеяться, что мы сможем сдержать его активность в Европе, а затем и уничтожим как можно скорее. — Вам приказано убить его? — она помедлила, прежде чем задать вопрос. Он опустил голову. — Не могу говорить об этом, но, скажем так, мы не хотим, чтобы он стал таким же могущественным, как Волдеморт. Гермионе стало любопытно. — Но почему ты никогда не упоминал об этом раньше? — Пойми, эта информация строго конфиденциальная, Гермиона. И чем меньше людей знают об этом, тем лучше. Ты понимаешь это? — О, конечно… извини. Просто в устах Шеклболта это прозвучало так, будто у нас снова начнется насыщенная и захватывающая жизнь. Гарри улыбнулся. — Приятно видеть, что ты счастлива. Возвращение на работу и впрямь пошло тебе на пользу. Ты выглядишь… гораздо лучше, чем я видел тебя в последнее время, должен признаться. — Да... жизнь хороша... на самом деле, жизнь чертовски хороша! — просияла она, направляясь к двери. — Может, выпьем кофе? Гарри рассмеялся над оптимизмом Гермионы и последовал за ней. ______________________________________________________________________________ Вторник был у нее еще одним выходным, в этот день она оставалась с Хьюго. День прошел прекрасно, Гермиона чудесно провела время с сыном на выставке моделей железных дорог. Пока никто не видел, она заколдовала один из поездов, чтобы он выглядел точно так же, как Хогвартс-Экспресс, и хихикнула про себя, наблюдая, как тот мчится по дорожке, с двигателем, окрашенным в красный цвет, и клубы пара валят из воронки-трубы. Она даже поменяла табличку платформы с надписью на «9 ¾». По мере того, как день катился к вечеру, она начала замечать, что уровень внутреннего возбуждения отчетливо повышается. Роуз она вообще забирала из школы в таком легкомысленном настроении, что другие мамочки смотрели на нее с явным удивлением. Она же просто улыбнулась всем и забрала своего ребенка. В ту ночь она уже не смогла заставить себя заняться сексом с мужем, но, к счастью, Рон устал и быстро уснул, не заметив у нее отсутствия интереса. Гермиона же тихо лежала в постели, а тело словно пробуждалось к завтрашнему дню. Она провела руками по обнаженной плоти, слегка останавливаясь между ног, чтобы почувствовать свой ожидающий клитор. И вздрогнула от этого прикосновения, которое будто кричало ей: я готов, приласкай меня. Гермиона закрыла глаза и заставила себя уснуть, зная, что это как можно быстрей приблизит утро. ______________________________________________________________________________ Рано утром Люциус вышел на прогулку, оказавшись на улицах магловского Лондона еще до того, как поднялось большинство его жителей. Оказавшись на уличном рынке, начинавшем работать очень рано, он купил большой букет цветов, потратив на него целое состояние. Даже торговец почувствовал себя чуть-чуть виноватым из-за стоимости букета, но спорить с этим солидным беловолосым богачом не рискнул. Вернувшись к себе домой, Люциус взмахнул палочкой, и цветы идеально расположились в большой вазе. Он поставил ту в большое окно, выходящее на сторону входной двери, и начал ждать. Кожу странно покалывало, и это ощущение было ему незнакомо, хотя и понимал, что это не что иное, как ожидание, нет, даже волнение! Раньше он чувствовал такое только в те моменты, когда знал, что приближается Темный Лорд, или когда собирался выполнить его задание. Малфой зашел в кухню и налил себе большую чашку кофе, пытаясь отвлечься. Но тело оказалось настолько взволновано, что он недооценил ожидаемый прилив сил, и кофе выплеснулся прямо на руку. «Да твою ж мать!» Девчонка должна была прийти в самое ближайшее время. ______________________________________________________________________________ Гермиона наконец оставила своих детей. Усевшись в машину после того, как Хьюго отправился в детский сад, она едва могла запустить двигатель. «И что мне теперь делать? Направиться к нему прямо сейчас?» Она знала, что это случиться. И знала, что должна поехать к нему, но… ей было все равно страшно. Машина завелась, и она тронулась с места, хотя могла бы где-нибудь припарковаться и аппарировать. Это было бы быстрее. Тем не менее, ей хотелось проехать по оживленным лондонским улицам, пытаясь успокоить свой разум и тело прямо на ходу. Скоро она добралась до садов Сент-Джеймс и остановилась на единственной парковке для жителей. Делать было нечего… и Гермиона быстренько соорудила себе разрешение, выглядевшее идентично другим, и прикрепила его к стеклу машины. Тело ее снова задрожало, клитор начало ломить от желания. Она посмотрела на себя в зеркало, нанося простой бальзам для губ и немного туши, затем вышла из машины и поднялась по ступенькам к его двери. В окне заметила красивый букет и улыбнулась, зная, что это для нее. Недолго думая, она позвонила в звонок и услышала внутри звук. К двери приблизились медленные шаги, и она плавно открылась. В животе что-то дрогнуло при виде Люциуса. Он знакомо высокомерно глянул вниз, но на губах появилась легкая улыбка. Дождавшись, когда он отойдет в сторону, Гермиона вошла. Малфой сразу же закрыл дверь и, развернув спиной к себе, толкнул ее. Она оказалась зажата между ним и дверью и прислонилась головой к прохладному дубовому полотну. И тут же почувствовала, как он давит ей на спину, а обжигающее желание уже увлажняет бедра. Гермиона тихо застонала, ощущая, что атмосфера стала настолько напряженной от вожделения, что любой звук казался бы неправильным, и прикусила губу, чтобы сдержать крики, готовые вырваться наружу. Его губы касались шеи, он уже сосал, целовал, покусывал нежную плоть. Одной рукой Малфой чуть поднял ее и освободил одно из полушарий из чашки бюстгальтера. Пальцы тут же сжали мягкую плоть, прокатывая сосок между ними. Но Гермиона нуждалась в нем больше, чем считала возможным, и изо всех сил старалась не застонать от тоски. Словно догадавшись, Люциус поднял юбку на бедра и раздвинул ей ноги, одним пальцем скользнув по влажным складочкам, на мгновение касаясь клитора. Гермиона дернулась, но смогла промолчать. А уже скоро услышала, как звякает пряжка ремня, раздается звук расстегивающихся брюк и ее ягодицы начинает потирать твердая гладкая и немного влажная плоть. Закрыв глаза, она боролась, изо всех сил пытаясь сдержать свое мучительное ожидание. «Боже, боже, пожалуйста, пожалуйста, скорее…» Дыхание Люциуса обожгло ухо. Он так сильно хотел ее, что это почти напоминало агонию. И поэтому прикусил мочку, вызвав у Гермионы невольный вскрик, который она попыталась проглотить. Одной рукой подняв ногу Гермионы, Малфой согнул ее в колене, поднимая еще выше. Она почувствовала головку члена, коснувшегося входа во влагалище. Еще миг, и он осторожно толкнулся внутрь, дюйм за дюймом двигаясь вверх по гладкому влажному лону, словно обволакивающему его плоть и сжимающему ее. Малфой медленно выдохнул, погружалась до конца. Теперь он был внутри нее полностью, и Гермиона широко раскрыла глаза от удивления. Внезапный переход от вождения автомобиля по городским улицам Лондона вот к этому казался просто непостижимым. Малфой остановился, тяжело дыша Гермионе в шею. И щекой прижавшись к ее щеке. Она чувствовала, как кожу обжигает его хриплое дыхание. Но затем снова начал двигаться. Вышел почти до конца, чтобы плавно проникнуть еще раз… и еще, и еще. Головка члена нежно потирала какое-то определенное место глубоко во влагалище, и это заставило Гермиону зажмуриться, чувствуя, что проваливается куда-то. Рука Люциуса оставила ее грудь и опустилась между бедер. Он издал низкий стон и провел пальцами близко к клитору, но не касаясь его. И она закусила губу сильнее в бессмысленной попытке остановить стон, но не получилось... Приглушенный, он вырвался в коридор, эхом отдавшись от двери. Малфой снова замер, так же как и Гермиона, осознавая ту завораживающую, щемящую тишину, которая, казалось, довлела над ними. Гермиона не смела дышать. Она чувствовала, как член пульсирует внутри нее, а жар его руки отчетливо ощущается ее воспаленной плотью. «Пожалуйста, пожалуйста, двигайся же!» И он наконец-то начал… Его неспешные и размеренные толчки раздвигали теперь узкие стенки влагалища, а пальцы, пробегали по складочкам, поглаживая влажную плоть, собирая с нее соки и кружась над припухшим клитором. Близко… но все же не касаясь его. Теперь он двигался более горячо, изо всех сил сдерживая собственные крики. Это огненное и тугое грязнокровное влагалище сводило его с ума, словно бы выдаивая член каким-то невероятным удовольствием, и Малфой чувствовал, как мошонку ломит в предвкушении оргазма. Ее тело, прижатое им к двери, задрожало, хотя кожа будто горела от страшного жара. Чувственные кончики пальцев так и не касались распухшего клитора, а сам он толкался все сильнее и сильнее в это обожаемое женское тело, оказавшееся между ним и дверью. Люциус понял, что ему тяжело удерживаться на ногах. Терпения больше не осталось, он вошел и, дотронувшись до шейки матки, кончил. Семя снова и снова выплескивалось высоко в нее, ноги продолжали подкашиваться, а тяжелое горячее дыхание Малфоя обжигало шею и звучало в ушах Гермионы словно грохот. Но после мгновенной передышки Люциус снова начал двигаться, правда, опять не дотрагиваясь пальцами до клитора. Поэтому измученная ожиданием Гермиона еле слышно застонала, когда продолжая движение еще не опавшим членом, он внезапно провел по нему пальцем. И тело словно бы распалось на миллиарды мельчайших частиц, каждую из которых поразило блаженство. Удовольствие словно омыло ее волной. Гермиона почувствовала, как оргазм слепящей молнией обрушился на нее полностью откуда-то из центра, проносясь сквозь все тело, чтобы заставить дрожать даже кончики пальцев на ногах и руках. Люциус крепко обнял ее, прижимая к деревянному полотну двери, иначе Гермиона рухнула бы. Блаженство, охватившее ее сейчас, избавило от любой мало-мальски связной мысли. Некоторое время они так и оставались в том же положении, и его сильное тело продолжало придавливать ее к холодной древесине. На что Гермиона совершенно не возражала. В конце концов, плоть Малфоя смягчилась и выпала из нее, после чего он плавно поднял Гермиону и понес к лестнице, как и в первый вечер. Принеся в спальню, он по-прежнему молча положил ее на кровать и раздел, не отрывая глаз от обнажающегося перед ним тела. Затем, сняв одежду и с себя, лег рядом. Они лежали на боку, повернувшись друг к другу лицами, ничего не говорили и не дотрагивались один до другого, а просто… не отводили глаз. И Гермиона ощущала от всего этого самый настоящий восторг. Глаза Малфоя казались сейчас глубоко серого цвета. Она внимательно поглядела в них, увидев едва заметную синеву рядом со зрачком, тогда как почти вся радужная оболочка была серой. Они и вправду завораживали ее. «Что стоит за его взглядом?» — Гермиона не могла решить, хочет ли она знать это или отчаянно страшится узнать, о чем он думает, глядя на нее сейчас. Моргнув, она отогнала от себя тревожащие мысли. Люциус тем временем тоже не отрывался от глубоких карих глаз, в которых, как обычно, светился недюжинный интеллект, и тяжело сглотнул. В груди что-то сжалось. Он перевел взгляд на ее губы — глаза казались такими яркими, что смотреть в них долго было невозможно. Но и очертания ее рта не принесли ему покоя. Губы Гермионы были красными и чуть припухшими от возбуждения, влажными, немного приоткрытыми, и сладкое дыхание, доносящееся до Люциуса, сводило его с ума. Видя, как пристально он уставился на губы, Гермиона улыбнулась, вспомнив, как Люциус всегда смотрел на ее рот. Заворожено. И как это тревожило ее раньше. Но не теперь… Теперь это было приятно. Гермиона расслабленно вздохнула и вытянула ноги. Его семя еще немного сочилось из нее и стекало по внутренней части бедер. Почти не задумываясь, она опустила руку и коснулась стекающего семени пальцами. Потом подняла их и посмотрела, слегка потирая липкую влагу между подушечками. А затем перевела взгляд на Малфоя, и всосала пальцы в рот. Глаза Люциуса сузились. Грязнокровка невероятно возбуждала, даже не отдавая себе отчета в той возвышенной чувственности, излучаемой ею. Медленно опустив руку, он тоже скользнул у нее между ногами, а потом поднял палец вверх, чтобы коснуться им губ Гермионы. Она с легким колебанием подняла на него глаза, а затем с силой всосала палец в рот. — М-м-м… Вкусно... Это было первое слово, прозвучавшее этим утром. Гемиона улыбнулась, сделав глоток, и поняла, что жаждет большего. Ей хотелось проглотить этого мужчину, вкусить его и выпить до дна. Она прижалась к Малфою. — Ты уже подготовил список музыки, что прозвучит на чемпионате мира? — с улыбкой задала вопрос. Тот приподнял брови с легким удивлением. — Да… А откуда ты знаешь об этом? — Я работаю в комитете по безопасности этого мероприятия. Шеклболт упомянул твое имя, встречаясь с нами на днях. — И что? Ему даже удалось не проклясть меня, упоминая об этом? Гермиона еще раз улыбнулась. — Удалось… На самом деле он был на удивление великодушен. Кажется, у тебя получилось полностью реабилитироваться в глазах магического истеблишмента, — она внимательно следила за его реакцией. Но Малфой не прореагировал на эти слова никак. — И ты веришь, что я смог полностью измениться? Этот вопрос удивил Гермиону, не в последнюю очередь, потому что она вдруг поняла, что совершенно не знает на него ответа. Потом напомнила себе, что несколько месяцев назад страстно ненавидела этого человека, по-прежнему считая его злобным мерзавцем, способным на самые отвратительные преступления, что провоцируют врожденные предрассудки и всосанный с молоком матери фанатизм. Но теперь все изменилось… Теперь она лежала голышом рядом с ним, и вкус его семени до сих пор чувствовался у нее во рту. За то время, что они встречались, ей ни разу не пришло в голову спросить его о прошлом и том, что Люциус думает о нем, а потом… потом просто поняла, что ей нужен Малфой. И ответ на его вопрос внезапно стал ясен. — Мне все равно. Внутри у Люциуса что-то сильно дрогнуло. Он отвел глаза от Гермионы, не в силах вынести ее искренность. И эта дрожь внутри была незнакомой и какой-то тревожной. Грязнокровка наклонилась, мягко целуя его. Он все еще чувствовал свой вкус в ее поцелуе, но тот казался настолько вкусным, что Малфой открыл навстречу ей рот, позволяя скользнуть языку внутрь, обвиваясь вокруг его собственного. Он ответил, поднося ладонь к волосам Гермионы и сильно прижимая ее к себе, и зубы их клацнули, чуть ударяясь друг об друга. Она тихонько вскрикнула, но прижалась еще сильнее. А потом скользнула по телу Люциуса вниз, уже чувствуя, как плоть его снова набухает, и страстно желая ее. Во рту от воспоминаний о его вкусе пересохло. Гермиона опускалась, целуя туловище, все ниже и ниже. Скосив глаза вниз, Люциус наблюдал, как ее рот подбирается к члену все ближе, и трепет внутри него превратился в кипящую лаву желания, смешанного с ожиданием. На какой-то миг он задался вопросом, сколько же времени прошло с тех пор, как его вот так вот ласкала женщина. Слишком много. До смешного много. Нарцисса прекратила делать это еще до того, как родился сын. Да и раньше занималась оральными ласками нехотя… Уже напряженный капающий член качнулся в сторону Гермионы, и Малфой глухо застонал в ожидании. Устроившись у него между ног, Гермиона подняла глаза наверх, улыбаясь и неосознанно облизывая губы. Голова Люциуса отчаянно закружилась, когда она склонилась к нему совсем близко. При первом прикосновении губ Люциусу пришлось отвести взгляд, иначе он тотчас бы кончил. «Твою ж мать… А ведь раньше я мог лучше контролировать себя». Он знал, что на этот раз долго не продержится. Ее легкие теплые руки с удивительной силой обхватили член у самого основания, сжимая твердую плоть. Нежные гулы вобрали в себя головку, а потом и вовсе почти полностью погрузили его в рот. Гермиона втянула плоть целиком, ласково пробегая язычком по теплому стволу, и Люциус неудержимо выгнулся, толкая всего себя вперед. Ощущения сводили его с ума, но она не отступала, заставляя себя расслабиться и принять крупного Малфоя как можно глубже. Восприятие оральных ласк странно изменилось в ее сознании, и вместо отвращения, испытываемого обычно с мужем, сейчас Гермиона ликующе приветствовала вторжение Люциуса в такое интимное место, каким всегда считала рот. Продолжая двигаться, она откровенно наслаждалась происходящим. И это пугало и радовало одновременно. Пораженная и очарованная его вкусом, она смаковала член, поражаясь своим желанием доставить Люциусу удовольствие и принять в себя всего его. Ее руки сжимались, двигаясь следом за губами, одной ладошкой она обхватила мошонку, принявшись нежно поглаживать ее, а большой палец другой следовал на самый верх, поглаживая периодически открывающуюся головку. Гермиона двигалась вверх и вниз, губы скользили по члену, и кончик языка методично касался крошечной щели на его плоти, с каждым движением наверх собирая сочащуюся из нее жидкость. Ни одной мысли у Люциуса не осталось, думать он ни о чем не мог. Рот грязнокровки упорно вел его к вершине блаженства, в этом он был уверен. И не был уверен, что вернется оттуда. Это вызывало у него почти что панику, но удовольствие, что дарила ему сейчас она, почти завораживало. Малфой посмотрел на нее сверху вниз. Она на мгновение подняла к нему глаза, и голова ее снова опустилась вниз, жарко играя с членом языком. Малфой ощущал эти игриво горячие прикосновения, и его лицо исказилось от экстаза. Руки невольно легли ей на затылок, с силой прижимая к себе. И он взорвался Гермионе в рот, отчаянно выплескивая потоки семени прямо в горло. Она попыталась немного подняться, чтобы поймать вкус его сущности, прежде чем все стечет ниже, в глотку, но оказалась не в состоянии ничего сделать из-за тяжелой руки, лежащей на затылке. И все же, почувствовала его взрывы и закрыла глаза. Когда блаженные спазмы утихли, лежащая у Гермионы на голове ладонь расслабилась и поднялась, нежно освобождая ее. Она смогла удержать большую часть выплеснутой спермы во рту и теперь почувствовала, как та (густая и кремовая) перекатывается там, на языке. И Гермиона медленно смаковала ее, вкус, текстуру и собственные ощущения. И если раньше весь этот процесс вызывал у нее одно лишь отвращение, то теперь его семя казалось нектаром. Она еще раз удивилась себе и тому, сколь сильно изменилось ее восприятие. «Кажется, я становлюсь маленькой грязнокровной шлюхой…» Она посмотрела наверх. Лицо Люциуса выражало удивление, серые глаза были широко открыты, а твердые губы разомкнулись, чтобы наконец вдохнуть. «Точней, его маленькой шлюхой… Да». Да. Вот так… Без стыда. И без малейшего раскаяния. Она жадно глотнула оставшуюся жидкость и поднялась на кровати, чтобы улечься рядом. А когда улеглась ему на грудь, почувствовала, как Люциус обнимает ее, поглаживая волосы. «Интересно, скажет ли он мне спасибо?» — это показалось уместным, хотя, сказать по правде, она и не ожидала ничего подобного. Он промолчал. Но не потому, что не хотел, а потому, что не мог этого сделать, оказавшись настолько ошеломленным ее поступком, что изо всех сил пытался сдержать эмоции. Люциус боялся, что голос предательски дрогнет, если он решится заговорить. Ему стало легче, когда она без слов легла ему на грудь, потому что смотреть в эти глаза сил у него не осталось. Но через несколько мгновений Малфой наклонился и благодарно поцеловал ее в макушку. Гермиона улыбнулась. Этого было вполне достаточно.