Ощущение вкуса

Поручение Шеклболта почему-то наполнило Гермиону какой-то бурной, практически необъяснимой энергией. Используя помощь Гарри, она начала собирать собственное досье на Кресвидьева. Но анализировать накапливающиеся факты оказалось непросто. Гермиона всегда придерживалась вполне определенных взглядов на поведение темных и белых магов, вот и теперь не могла не прислушаться к внутреннему голосу, настойчиво бормочущему в голове, что этот темный волшебник наверняка имеет хорошие связи с британскими магами, разделяющими его мировоззрение. И они наверняка есть! И приступив к анализу, она интуитивно почувствовала, что совсем скоро, вот-вот, наверняка докопается до этих связей. Это чувство лишь укрепило ее решимость продолжать копаться в этом странном деле. В остальном же жизнь казалась благополучной и насыщенной. Дети с радостью ходили в школу и детский сад, муж, если и не радовал, то, во всяком случае, не раздражал, да и в целом Гермиона чувствовала себя какой-то другой, обновленной женщиной, живущей теперь полноценной и очень интересной жизнью. Что странно, но она легко разделяла эти две свои жизни — правильную и достойную жизнь матери семейства и порядочной женщины и существование бесстыдной прелюбодейки, наслаждающейся собственной изменой. Вначале, когда ее жажда еще была безответной, Гермиона постоянно думала о нем и почти болела этими мыслями, почти сходила с ума, но теперь, когда они с Люциусом регулярно встречались, она и впрямь научилась почти не вспоминать о нем в обычные дни. «У меня есть среда… Вот в среду и буду думать о нем. Именно она станет тем днем, когда я могу с чистой совестью отдаваться этой сумасшедшей страсти…» Надо признать, Люциус ощущал то же самое. Его встречи с грязнокровкой по средам стали физически необходимы. Он просто пытался не задумываться о происходящем. Эта связь была нужна ему — и физически и эмоционально, но нужна исключительно по средам! Малфой понимал и принимал свою зависимость от этой женщины, но четко разделял свою основную жизнь от тех дней, когда имел право обладать ею. Эти дни казались ему прекрасны, но, оставаясь после ее ухода в одиночестве, он легко забывал о существовании Гермионы. До следующей среды. А еще… он продолжал цепляться за свои старые верования. Привычные оскорбления маглов и грязнокровок, привычные издевательства над ними регулярно продолжали раздаваться за обеденным столом Малфой-мэнора. И порой Люциус без малейших угрызений совести даже присоединялся к ним. Казалось, у него не было причин не делать этого. Та, первая реакция, которую он испытал во время визита Монкриффов и Данстейблов, больше не возникала. Теперь, когда Грейнджер физически принадлежала ему, он перестал так остро реагировать на упоминания о ней. И по-прежнему твердо продолжал придерживаться своих чистокровных убеждений. А изредка при упоминании ее имени даже мог нет-нет да и оскорбить Гермиону. Их совместная жизнь с Нарциссой оставалась такой же, как и всегда. Они никогда не бывали одни, обычно в компании каких-то других людей. Он очень спокойно относился к ее друзьям и теперь даже вел себя довольно терпимо по отношению к их вульгарным привычкам. Да и вообще, Люциус не мог вспомнить, когда чувствовал себя столь благодушно, это правда: жизнь казалась ему абсолютно налаженной. Тем не менее, он не мог позволить себе думать о грязнокровке постоянно, хотя и понимал ее потребность в таком их существовании. Она, видимо, чувствовала то же самое. Ведь ее семейная жизнь с Уизли, казалось, налаживалась с каждым днем все больше и больше. «Что ж… Похоже, это устраивает нас обоих». Они устроились, вполне благополучно существуя в этой довольно простой и удобной для обоих реальности. Не пропуская, кстати, ни единого свидания по средам. Но, несмотря на регулярность этих встреч, всегда набрасывались друг друга с тем же отчаянным вожделением, как и в самые первые дни, и удовольствие, что каждый раз испытывали они, продолжало изумлять и восхищать и Люциуса и Гермиону. Именно эти ощущения казались им настолько важными и сильными, что все остальные переживания по сравнению с ними выглядели просто ничтожными. Нельзя было отрицать их удивительную, но полнейшую совместимость. Тем более что в дополнение к обоюдному сексуальному вожделению они столкнулись еще и с тем, что встречи по средам вызывали у них еще и некий интеллектуальный зуд, к тому же окрашенный ярчайшими эмоциями. Они часами могли разговаривать в постели или в библиотеке, прерываясь только на секс. И хотя осознание их собственного прошлого только подпитывало эти (больше похожие на споры) дискуссии, все же в те дни они становились друг для друга практически идеальными партнерами. Более того, порой даже казалось, что, будучи рядом, они и впрямь превращались в какое-то единое целое… Их отношения продолжались уже который месяц. В реальной жизни они сознательно избегали друг друга, упорно не желая общаться в том, настоящем, мире. И словно прятались в своем уютном коконе, казавшемся им на редкость желанным и уютным. Но, к сожалению, представить, как бы они могли сосуществовать где-то за пределами своего мирка, ни тот, ни другая просто не могли. И (что было самым удивительным!) это казалось им совершенно нормальным… _____________________________________________________________________________ Однако как-то раз в понедельник утром Люциус оказался в министерстве, где у него была назначена встреча, связанная с организацией выставки картин одного волшебного художника. Ему не пришло в голову, что Гермиона работает теперь там же, честно говоря, он вообще так мало думал о ее жизни, за исключением тех минут, когда она обнаженной оказывалась в его постели и становилась в этот момент центром его вселенной. Малфой довольно быстро закончил дела и направился по коридорам министерства в атриум, навстречу ему спешили министерские работники, чьи взгляды привлекала его внушительная фигура. И тут… увидел, как прямо к нему направляется она! Будто ошарашенный Люциус резко остановился: внутри что-то дернулось и оборвалось. Он даже не смог понять, что именно происходит с ним. Гермиона же тем временем подходила все ближе и, опустив голову, даже не смотрела на него. Краем глаза, Люциус заметил, что идет она в сопровождении какого-то своего коллеги. И внутри снова что-то дрогнуло. «Повернись и иди дальше! Уходи отсюда, срочно уходи… — он поймал себя на мысли, что не может видеть ее здесь. Они не могли существовать вместе за пределами своих встреч по средам. — Что ты творишь? Это же грязнокровка!» — ощутив, как внутри нарастает чувство паники, Малфой отчаянно пытался двинуться с места, но ноги не слушались. Гермиона продолжала приближаться, по-прежнему не глядя на него. И только подойдя почти вплотную, наконец подняла лицо. Столкнувшись с Люциусом взглядом, она невольно вскрикнула, неожиданно шокировав своего коллегу. — Ох, Гермиона, с тобой все в порядке? Как же ты меня напугала! Ей же казалось, что вот-вот потеряет сознание. Оно вдруг затуманилось, стены вокруг начали вращаться, вызывая приступы тошноты. Гермиона начала нелепо размахивать руками, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь. А коллега тупо уставился на нее, понятия не имея, что же делать. И вдруг ее с силой схватили чьи-то руки, удерживая на ногах. И хватка эта казалась удивительно знакомой. Ее провели в собственный кабинет, где удалось тяжело опуститься в кресло. Чьи-то голоса заговорили вокруг, упорно проникая в уши. Но один из этих голосов вызывал еще большую дрожь. — Мерлин! Да не стойте же как идиот. Несите скорее воды. Гермиона попыталась, но так и не смогла открыть глаза, зная, кого увидит сейчас перед собой. «О, боже… нет. Нет, нет, нет!» — кричало ее сознание. Она не могла видеть Люциуса здесь и сейчас. Здесь он по-прежнему оставался Люциусом Малфоем, Пожирателем смерти и врагом всего, что она считала добрым и справедливым. К ее губам прижался стакан с прохладной водой, и Гермиона судорожно отпила из него. Все еще держа глаза крепко закрытыми. — Она скоро поправится… Но мне нужно идти. У меня есть дела, которыми я должен заняться. — Конечно, мистер Малфой. Спасибо за вашу помощь. Я не понимаю, что именно произошло. Миссис Уизли обычно ведет себя как очень сильный человек. В кабинете воцарилась тишина. «Он, что, ушел?..» — Не переживайте, мистер Малфой. Я уверен, что с ней все будет в порядке. Вам лучше отправиться на следующую встречу. И тут Гермиона открыла глаза и поймала взгляд Люциуса, который смотрел на нее с очень странным выражением, которое она не смогла определить. Какая-то смесь беспокойства и отвращения одновременно. Их глаза встретились. И лицо его снова заметно дрогнуло. — Гермиона? Как ты? Ты практически потеряла сознание. Хорошо, что мне помог мистер Малфой… — Да. И спасибо вам всем за это, — довольно сурово прервала сотрудника соседнего отдела она. В кабинете вновь воцарилась неловкая тишина. Никто не двинулся с места. — Послушай, — неуверенно продолжил тот, — если ты в порядке, то я и впрямь пойду. Видишь ли, я вообще никогда не умел справляться с… женскими обмороками. Мистер Малфой, правда, тоже говорил, что у него назначена какая-то встреча… Но… ты же справишься, Гермиона, да? Гермиона посмотрела на откровенно напуганного коллегу, который неловко откашлялся и мимо так и не двинувшегося с места Люциуса направился к двери. Гермиона же по-прежнему не могла прийти в себя, все еще напуганная тем фактом, что оказалась наедине с ним где-то в другом месте, за пределами дома в Сент-Джеймсе. Наконец она перевела взгляд на Малфоя. — Думаю, ты должен уйти... — Хорошо, сейчас. — Ну… тогда иди. Внутри что-то сжалось, по-видимому, не в силах справиться с теми противоречивыми эмоциями, что пробуждал в ней этот человек. И было заметно, что он чувствует то же самое. Его тело казалось каким-то напряженным, притом, что сам Малфой выглядел на удивление растерянным. — Я… не планировал видеться с тобой сегодня, — он словно бы выдавил из себя эту фразу. И окончательно оправившись, Гермиона поднялась. — Я тоже ничего подобного не планировала. Не здесь. Мы не мож… — она тяжело вздохнула, — то есть, я хотела сказать: мы не существуем друг для друга за пределами того дома… Уже собиравшийся уйти Малфой резко обернулся. И обнаружил, что не в состоянии двинуться с места. Он постоял перед дверью, а потом потянулся и закрыл ее, сразу же запирая заклинанием и набрасывая Оглохни. В отчаянии Гермиона застонала: она уже знала, что бессильна остановить то, что произойдет дальше. — Нет, уходи, Люциус, пожалуйста, пожалуйста, уйди. Не здесь. Я не хочу, чтобы кто-нибудь застал нас вместе. — Мы просто поговорим. — Не лги себе. Мы не сможем «просто поговорить», а для меня это слишком. Мне больно. Я не хочу… — Чего ты не хочешь? — Я не хочу напоминать себе о том, кто ты есть. Повернувшись, Малфой крепко схватил ее за подбородок, приподнимая голову Гермионы так, чтобы поймать ее взгляд. — А ты думаешь, я хочу напоминать себе, кто есть ты? — прошипел он. Нет, конечно, она ни капли не испугалась, но почувствовала, как ее обдало какой-то странной, смущавшей и тревожащей волной. — Не надо. Не здесь. Уйди, пожалуйста, уйди, Люциус. Но, по-прежнему не двигаясь с места, тот только тяжело дышал, продолжая вглядываться ей в глаза. — Рад бы, да не могу! — тон его слов словно бы пытался больно ужалить ее. Гермиона начала плакать. «Все не так! Не так! Эти две мои жизни просто не должны пересекаться…» Опустив руки, он крепко сжал ее запястья, почти оставляя на тех синяки. Гермиона смутно осознавала, что ее медленно подталкивают к стене. А уже скоро ощутила, как запястья отпускают, и пальцы его скользят ниже, торопливо приподнимая подол юбки. Дыхание вдруг стало тяжелым: больше всего на свете она желала, чтоб он остановился… и чтобы не останавливался никогда. Всего пара секунд, и вот пальцы уже проникают во влажную горячую промежность, приоткрывая складки и дотрагиваясь до клитора. Она резко выдохнула. — Ну, скажи, чтобы я остановился. Мне нужно, чтоб ты сказала это сама, — отчаянно прозвучал шепот Люциуса. — Не здесь, мы не должны. Не здесь, пойми. Это будет неправильно. Так неправильно... — Это должна сказать ты… Давай же, вели мне остановиться, — казалось, пальцы не подчинялись его же собственному разуму. У Малфоя не было сил предотвратить происходящее. Он нежно закружил по распухшему бутону. Гермиона громко застонала. — Нет, о боже, нет, не надо, прошу тебя. — Тогда скажи мне это сама, и я уйду, клянусь… Тело Гермионы потряхивало, перед глазами все расплывалось, а ноги подкашивались. Все внутренности почти вскипели, словно расплавленный свинец, сосредоточившись на движениях его ловких пальцев и на чувствах, что будили они в ней. — Я не могу… Не нужно… Нет. Не… — Что «нет»? — Не останавливайся. Никогда. Только ты… Всегда ты. Эти слова пронеслись сквозь тело Малфоя словно удар электрического тока — в равной степени возбуждающие, но и мучительные. Рука Люциуса продолжала плавно скользить по влажной женской плоти, чувствуя удовольствие Гермионы, ее вожделение, ее жажду… ощутимую даже кончиками пальцев. — Ну же… кончи для меня, кончи… сейчас… — низко, почти не осознавая своих слов, Люциус словно напевал, завораживая ее. Она подняла на него взгляд и… выполнила его желание. Приглушенно всхлипнув, мышцами она невольно сжала его пальцы, и рот расслабленно раскрылся в удивлении, когда оргазм охватил все тело. Малфой не отрывал взгляда от ее лица, чувствуя эти пульсации пальцами. Теперь его собственная жажда стала вдруг невыносимой, и лбом он прислонился к ее лбу. А хриплое рваное дыхание обожгло Гермионе ухо. — Я чувствую, как ты горишь. Ты в огне. Твое лоно горит огнем для меня, правда же? Я должен тебя получить, грязнокровка. И получу! У нас нет другого пути. Ты овладела мной, но теперь я овладею тобой. — Да… Пожалуйста, войди в меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, войди в меня прямо сейчас, Люциус. Ты нужен мне внутри… Сейчас и здесь… — почти прорыдала она в отчаянии. Гермиона не могла вспомнить, когда прежде она испытывала столь пугающую тянущую пустоту и так страшно нуждалась в ее восполнении. Ждать дольше Люциус уже не мог… Он отчаянно хотел как можно скорее оказаться в этом прекрасном теле, в этой необыкновенной женщине. Он знал, что оба они даже не предполагали, что так случится. И знал, что должен бы ненавидеть то, кем она была, ненавидеть ее за то, что он, даже пытаясь контролировать ситуацию, никак не мог помешать происходящему. Быстро нащупав пуговицы, он толкнул брюки вниз. Затем, крепко сжав бедра Гермионы, приподнял ее и, прижав к стене, быстро и жестко толкнулся во влагалище. — Ты, знаешь, кто? Сука. Ты маленькая грязнокровная шлюшка. Как ты смеешь делать это со мной, женщина? Я не могу остановиться. Я постоянно хочу тебя. Сейчас и всегда. Сучка. Что же ты делаешь со мной? Что?! — эти слова Малфой выплюнул с какой-то странной смесью ненависти и обожания. Гермиона ничего не отвечала, ловя себя на мысли, что его оскорбления в этот момент лишь возбуждают ее еще больше. На этот раз Люциус двигался почти стремительно. Он жадно и даже как-то эгоистично втискивался в нее, но вот что странно… теперешняя животная жестокость их слияния наоборот возбудила ее снова. Мышцы Гермионы снова напряглись в предвкушении оргазма. А он довольно безжалостно продолжал потирать ее уже распухший клитор и шейку матки, задевая их каждым толчком и даря ей при этом ощущение такой полнейшей завершенности. Такой, что Гермионе начало казаться: в этот раз она действительно провалиться в обморок. — Почувствуй это, почувствуй меня, грязнокровка. И запомни, что это я. Нет у нас с тобою другого пути… Только этот, — слова Люциуса были больше похожи на некий мучительный, но и удовлетворенный стон. А в следующую минуту он разразился взрывом, бурно изливаясь в нее. Гермиона последовала за ним почти сразу, и оргазм снова погрузил ее тело в чистейшее, ничем не замутненное блаженство. Не удержавшись, она громко закричала, когда чувственный восторг обрушился на тело, конвульсивно сжимая его плоть мышцами. Глаза невольно закатились к потолку, угрожая тем, что Гермиона вот-вот провалится в самый настоящий горячечный бред, но Люциус, до сих пор пронзавший ее, схватил за подбородок и повернул к себе, с силой хватаясь за него пальцами. Он взглядом впился в ее глаза, словно выпивая тот экстаз, что отражался сейчас в них, приводя его к последней сладостной судороге. Когда же волны оргазма наконец стихли, они смогли лишь опереться о стену, которая поддерживала их до этого. Но оторваться друг от друга, по-прежнему не получалось, они продолжали и продолжали хвататься один за другого, целуясь и обнимаясь, а еще запутываясь в волосах, будучи не в силах разъединиться. И это казалось сейчас самым важным. Оба так и не смогли ничего сказать, но и расстаться тоже не могли. Гермиона отчаянно цеплялась за него, будто от этого целиком и полностью зависело все ее существование, и знала, что плачет. Слезы свободно текли и текли, сопровождаясь низкими рыданиями, вырванными из самой глубины души. Но отказаться от него не могла. Так же, как не мог сделать этого и он. Они еще долго оставались прислоненными к стене кабинета, так и не отрываясь друг от друга. По-прежнему не произнося ни слова и не разрывая объятий. Но потом все же медленно расстались, по-прежнему сохраняя молчание. Люциус двинулся к двери, все еще не в силах отпустить ее руку. Наконец они уже касались друг друга лишь кончиками пальцев, до смешного напоминая картину Микеланджело. А потом Люциус открыл дверь и исчез. _____________________________________________________________________________ Целый день Гермиона упорно пыталась игнорировать факт того, что сегодня произошло между ними. Она продолжила работать, сосредоточившись на этом. Потом забрала Роуз и Хьюго, приготовила им и мужу ужин, уложила детей спать и, наконец, присела на диван в гостиной рядом с Роном. «Нет… это невозможно!» Гермиона чувствовала, что сегодня в них с Малфоем что-то явно изменилось. Нет, это были не его слова, не его оскорбления. Но она понимала: что-то не так… Гермиона видела, что сегодня в них обоих произошли какие-то изменения. То, как он смотрел на нее. И что говорил. «А ведь его слова (грубые, по сути, и пошлые) заставили меня почувствовать наслаждение еще сильней… Черт! Сегодня мы оба потеряли контроль. И пересекли какую-то невидимую черту. А, переступив ее, мы словно раскрылись друг другу еще больше. Даже больше, чем можно было представить…» Гермиона посмотрела на мужа. И вдруг поняла: ей ужасно хочется, чтобы на его месте сейчас сидел… не Рон. А другой мужчина. Впервые с тех пор, как начались ее отношения с Люциусом Малфоем, она ощутила отвращение к собственному мужу. Потому что желала другого. Сейчас. Не в среду, не в том доме. А сейчас. Здесь. Внутри нее. Снова и снова берущим ее. Прямо на диване их маленькой гостиной. Ничего не замечая, Рон по-прежнему смотрел телевизор, громко смеясь над какой-то банальной программой. Его смех казался теперь отвратительным. До такой степени, что Гермионе захотелось даже ударить его. Ее внезапно охватило жуткое ощущение вины. Стремительное, мучительное, тошнотворное. И застало врасплох, случившись впервые в жизни. Гермиона поняла — почему. «Кажется, я влюбилась…» ____________________________________________________________________________ Как и обычно в течение многих последних месяцев, Люциус безутешно сидел у камина в своем кабинете. Вид у него был довольно угрюмым: что поделать… случившееся в министерстве никак не шло из головы. «Мда… еще бы! Ведь всё пошло не совсем так, как я хотел». Его потребность в грязнокровке превысила всё, что считалось (на его взгляд) возможным. Он даже сейчас желал ее. Точней, он желал эту женщину почти постоянно и точно так же постоянно думал о ней. Дверь кабинета распахнулась, и в него вошла Нарцисса. Внимательно взглянув на него, глубоко вздохнула. — О, боже, Люциус. Возьми себя, наконец, в руки. С тобой ведь стало намного легче жить в последнее время. И это было чертовски здорово. Мне не нравится быть обеспокоенной твоим надутым видом и раздражительными перепадами настроения, — она закурила сигарету, глубоко затянулась и томно посмотрела на супруга: — Что, бросила тебя, да? Голова Малфоя резко взметнулась вверх. Его жена еще никогда раньше не говорила о своих подозрениях в отношении его возможной любовницы, поэтому теперь, когда она выразилась более чем прямо, он оказался, прямо скажем, озадачен. — Не уверен, что понимаю, о чем ты... — Да все ты прекрасно понимаешь. Я о твоей любовнице, Люциус, кем бы она ни была. Полагаю, что по какой-то причине это закончилось… отсюда и твоя довольно утомительная мрачность, — Нарцисса слегка усмехнулась. — Успокойся, мой драгоценный муж, и не обольщайся, думая, что меня ничуть не беспокоит твоя жизнь. Конечно, я переживаю за тебя. Ведь предъявлять тебе претензии было бы то же самое, как если бы весь в саже горшок обзывал бы жутко закопченным соседний чайник, как ты понимаешь… Его глаза расширились. Наконец она призналась в собственной измене. Странно, но от этого разговора Малфой вдруг немного заскучал. Он упорно молчал. А жена продолжила с разочарованным вздохом: — Ну, в любом случае, надеюсь, ты разберешься с этим. Иди сегодня к ней, если хочешь. Небеса знают, что со мной ты не утешишься, могу заверить тебя в этом. Если можешь найти способ улучшить настроение в другом месте, пожалуйста, сделай это. Я не могу выдерживать, когда ты сидишь такой одинокий в кромешной темноте. От этого мне явно не по себе. Усмехнувшись, Люциус быстро поднялся, чтобы покинуть комнату. Несмотря на холодную осеннюю ночь, он еще долго гулял по парку Малфой-мэнора, быстро шагая мимо изгородей и аккуратно подстриженных кустов. И не мог выбросить из головы Гермиону... «Сейчас только понедельник. Смогу ли я вообще протянуть еще и вторник, чтобы хоть как-то дожить до среды? Да твою же мать! Как же я ненавижу это чувство — потери контроля…» Глубоко вздохнув, он решил, что должен во что бы то ни стало найти способ вернуть его.