Ощущение вкуса

Люциус отступил назад и оглядел ее тело, но избегал встречаться с ней взглядом. Его руки потянулись к собственной одежде, он снял мантию и начал расстегивать рубашку. И сделал это медленно, словно обдумывал что-то. И только тогда Гермиона почувствовала первый намек на неконтролируемое желание. С ее губ сорвался стон. Люциус снова чуть помедлил и поднял бровь, прежде чем осторожно продолжить расстегивать пуговицы. В конце концов он добрался до самого низа своей рубашки и плавным движением согнул плечи, чтобы стянуть ее. Так он и стоял перед ней, и его бледная кожа словно светилась в свете свечей, придавая какое-то сияние полумраку комнаты. Темнота его ног, все еще одетых в плотную черную ткань брюк, контрастировала с этим светящимся торсом. Гермиона жаждала его прикосновений и инстинктивно попыталась протянуть к нему руки. Она не могла ждать и зарыдала от отчаяния. Люциус не двинулся с места, но затем снова шагнул к ней и наклонил голову, чтобы прошептать что-то на ухо Гермионе. Она дернула головой в его сторону, но он отстранился, избегая любого контакта, и вызвав тем самым еще один стон у своей любовницы. — Ты должна успокоиться... пока... — его низкий голос прошел через все ее существо. — Если ты сможешь это сделать... ты пожнешь плоды. Я хочу, чтобы ты испытала это. Я хочу, чтобы ты испытала освобождение, отказ от ответственности. — Но почему? Наконец он перевел взгляд на нее. Люциус помолчал, но потом она услышала, как в воздухе между ними громко зазвучали его мысли. «Потому что именно этого ты заслуживаешь». Гермиона выдержала его взгляд. Он знал, что должен отвести взгляд, но, по правде говоря, ему этого не хотелось. Он поднял руку и, повернув ее, легонько провел тыльной стороной пальца по ее щеке. Она снова всхлипнула, но на этот раз не от отчаяния. Его палец переместился к ее губам и остановился на них. — Шшш... расслабься... — Я... Ее слова были прерваны, потому что он закрыл ей рот туго свернутым шарфом. Гермиона попыталась закончить фразу, но не смогла. Кляп не был неудобным, но отнял у нее одно из качеств, на которые она больше всего полагалась в этой жизни — ее голос. Его рука продолжала касаться лица Гермионы, лаская волосы и кожу, готовую воспламениться от его прикосновений. — Такая красивая... — его слова прозвучали так искренно и нежно, что по скуле Гермионы невольно покатилась слезинка. Рука Малфоя скользнула по ее телу ниже, легонько касаясь плоти, которая покрылась от этого мурашками, несмотря на то, что она пылала от желания. — Неужели ты боишься меня?— спросил он ее своим низким медовым голосом. Гермиона покачала головой. Его рука обхватила грудь. Он посмотрел на нее с выражением благоговейного почтения на лице. Его большой палец потер сосок, заставляя и без того тугую плоть набухнуть и затвердеть еще больше. Он взглянул ей в глаза. Они были широко раскрыты в ожидании. — Думаешь, я сделаю тебе больно? Она не пошевелилась. — Думаешь, я захочу причинить тебе боль? Она не могла пошевелиться. Люциус отвел взгляд, словно сам обдумывая ответ. — А я нет, — он снова с любопытством взглянул на нее. — Это тебя разочаровывает? Он ждал, что же она ответит. Когда ответа не последовало, он приподнял бровь, чтобы ответить ей самому. В конце концов она легонько покачала головой. Он ухмыльнулся. Большой и указательный пальцы Люциуса сомкнулись вокруг ее соска, и он ущипнул Гермиону, сначала нежно, но все с нарастающей силой. Она застонала в кляп. Захотелось отшатнуться от боли, но вдруг обнаружила, что та просто прошла через ее тело, достигнув кульминации в свернувшемся узле удовольствия глубоко внутри. Он слегка ослабил хватку. — Я тебе не верю. Но больше я ничего не сделаю. Потому что у меня нет никакого желания. Я не могу нарушить твое совершенство, — его руки снова двинулись вверх и вниз по ее телу, пробегая по изгибам талии и бедер. — Однако не могу гарантировать, что не будет больше никакого дискомфорта. Ты должна выразить свое удовольствие вслух. Из-за кляпа дыхание Гермионы стало тяжелым. Ее клитор пульсировал от желания, отчаянно нуждаясь в его прикосновениях. Она всхлипнула, уткнувшись в шарф носом. Но он снова не коснулся ее, а опустился на колени у ее ног. Она знала, что именно он сделает сейчас. Он обвязал лентой ее правую лодыжку и, потянув за ногу, привязал ее к изножью кровати. То же самое проделал и со второй лодыжкой. Распростертая, она неподвижно стояла перед ним. Люциус приподнялся и встал на ноги, уставившись на нее. Затем поддался вперед, и медленно, осторожно вытащил кляп из ее рта. Гермиона начала хватать воздух ртом, но его руки обхватили ее за голову, и он быстро и жадно поцеловал ее. И его язык тут же скользнул внутрь, обводя ее рот, пересохший от кляпа, собственным влажным языком. Он позволил ей некоторое время наслаждаться этим поцелуем, и еще долго они стояли, прижавшись друг к другу губами. Затем Люциус отстранился, тут же вставляя кляп на место. Его рот скользнул вниз по ее шее, мимо ключицы, пока не достиг груди. Он поцеловал мягкую припухшую плоть и наконец дотронулся до соска. Тот ждал его прикосновений после того внимания, которое получил ранее, и Гермиона просто толкнула его Люциусу в рот. Он обхватил плотный бутон плоти губами и с силой всосал его. Она застонала в кляп, почувствовав твердость, прижимающуюся к ее животу. Но по-прежнему оставаясь полностью одетой. Люциус ощутил, как сосок еще больше набухает у него во рту, и застонал, наслаждаясь твердым маленьким комочком, увеличивающимся на его языке. Гермиона извивалась и терлась о него бедрами, поэтому он понял, что сдерживаться больше не может. Ему нужно было почувствовать ее удовольствие. Медленно, насколько это было возможно, Люциус протянул руку и легко дотронулся у нее между ног, удивившись влажности внутренней поверхности бедер Гермионы. Теперь она стонала почти постоянно, и Люциус совсем не возражал против этого, расценив это как знак ее слабости. Его пальцы нежно, дразняще раздвинули влажные складки, почти порхая над ними. Она дернулась на прикосновение его руки так сильно, как могла. Он отстранился, прислушиваясь к ее рыданиям, подавленным кляпом. Это был в высшей степени эротический звук. Рот Люциуса так и остался у ее груди, а пальцы, наконец, двинулись дальше. Один скользнул глубоко внутрь нее, кружа, а затем медленно потянулся к клитору. Он позволил соску выскочить из своего рта, затем перешел к другому. Сверху послышались еще более громкие, хотя и приглушенные стоны. Пальцы Люциуса заработали более энергично. Дыхание Гермионы, прижавшейся к нему, изменилось. Теперь она делала короткие, неглубокие вдохи. Он знал, что это значит. Он усилил свои движения, сильно всасывая сосок и время от времени даже проводя по нему зубами. Его пальцы продолжали гладить ее, словно уговаривали в чем-то, словно вытягивали из нее наслаждение. Мысли Гермионы плыли как в тумане. Ей хотелось дотянуться до него, обнять, направить эти пальцы туда, где они были безмерно желанны, но сделать этого она не могла. Она была полностью в руках этого человека. Человека, который десять лет назад, возможно, с радостью убил бы ее. Теперь же она полностью зависела от него в своих удовольствиях, и это тоже доставляло радость. Это был самый освобождающий опыт, который она когда-либо испытывала. Пальцы и рот Люциуса двигались по ее телу, двигались в ней, и уже скоро Гермиона глубоко и сильно кончила. Удовольствие пронзило ее, мгновенно охватывая ее тело, перемещаясь по нему то вверх, то вниз и превращая его в некий открытый канал чистейшего экстаза. «Вот она! Свобода!» Ее подрагивающие конечности тщетно пытались освободиться от пут, и она поняла, что по щекам текут слезы. Но это были не слезы разочарования, это были слезы освобождения, слезы некой полной личностной свободы. Потребовалось некоторое время, чтобы ее дыхание выровнялось, а мысли пришли хоть в какой-то покой. Она открыла глаза. Взгляд Люциуса, обращенный к ней, светился восторженным удивлением. Но когда она встретилась с ним взглядом, выражение его лица стало более серьезным. Он шагнул к Гермионе и провел ладонями по ее рукам, растирая их, словно уговаривая кровь снова побежать по ним. Только тогда Гермиона осознала, какой дискомфорт она испытывала. И ее удивило, что ей это было абсолютно все равно. — Я дам тебе больше, — сказал он, его голос звучал нежным шепотом и был фактически утверждением. Он наклонился ниже, убирая волосы с ее уха, так что у него перехватило дыхание. Голос был едва слышен. — При одном условии: больше ты не спрашиваешь. Ты никогда ни о чем меня не спрашиваешь. Ты понимаешь? А теперь ответь мне: хочешь ли ты еще одну порцию удовольствия? Он отстранился, чтобы оценить ее реакцию. Гермиона кивнула, стараясь не казаться слишком отчаявшейся. Ее клитор был уже готов к большему, вынужденная неподвижность тела, казалось, сконцентрировала все ее физическое сознание на предстоящем сексе, который она чувствовала почти воспламенял ее, несмотря на то, что с момента оргазма прошел лишь момент. Люциус снова наклонился к уху Гермионы. Она застонала в предвкушении. Как бы сильно она ни жаждала прикосновений, его медовый голос, льющийся ей в ухо, был восхитительно соблазнительным. — Ты ведь знаешь, чего я хочу, не так ли? Чего я всегда хочу? Чтобы ты кончила, чтобы кончила мне на язык, чтобы я попробовал твое наслаждение, моя маленькая грязнокровка ... Вкусил твоего удовольствия, вызванного мной, — он выдохнул с удивлением. — Оно полностью поглотило меня, сделало меня неспособным обходиться без него. Он снова придвинулся, чтобы посмотреть ей в глаза. Она выдержала его взгляд, не в силах вымолвить ни слова. Даже если бы она могла, то не знала бы, что сказать. Он уничтожал все рациональные мысли в ее голове. В этот же момент он быстро опустился на колени, с благоговейным вздохом приблизился к центру ее женственности и приник к нему ртом. Гермиона крепко сжала связывавшие ее ленты. Руки почти онемели, но тупая пульсация, которую она чувствовала в них, полностью стиралась растущей похотью, которая все сильнее закручивалась внутри нее. Руки Люциуса раздвинули складки, и его язык медленно скользнул по мокрому влагалищу, собирая влагу, которую он находил там с каждым прикосновением. Чувства, вызванные его ртом, усиливались от пальцев, что продолжали гладить, кружить и пульсировать внутри ее самого восхитительного места. Гермиона потеряла всякое ощущение времени и места. Она существовала исключительно для того, чтобы направлять те чувства, что сумел вызвать в ней этот человек. Все остальное было забыто, кроме него и ее капитуляции перед ним. Голова Гермионы откинулась назад, и она снова застонала сквозь кляп. Люциус поднял на нее глаза, и сквозь пелену бреда она различила слова, достигающие слуха. — Отдай себя... отдайся мне, лишь мне... И она отдалась. Наслаждение буквально изливалось на нее. Гермиона судорожно дернулась в крепко сдерживающих ее лентах. Время шло. Казалось, прошли минуты, но на самом деле прошло всего несколько секунд. В конце концов Гермиона почувствовала, как руки ее расслабились, а ладони медленно опустились по бокам. Те же руки массировали их вверх и вниз, пока кровь болезненно не потекла обратно. Гермиона поморщилась. Нежное растирание продолжилось. Она расслабилась и почувствовала, как внимание Малфоя переместилось к ее ногам, где тоже пришла очередь избавления от пут. Все еще не глядя, она упала обратно на кровать и неосознанно раздвинула ноги, готовясь к тому, что должно было последовать. Это не заняло много времени. Через мгновение она почувствовала, как сильное, упругое тело Люциуса прижалось к ней. Он прижался сверху, но так и не двигался в ней. — Взгляни на меня. Хочу, чтобы ты смотрела на меня. Она даже не заметила, что глаза оказались закрыты. И была почти удивлена, обнаружив, что все чувства функционируют до сих пор. Люциус был всего в нескольких дюймах над ней, глядя вниз с такой силой эмоций, что у нее перехватило дыхание. Когда их глаза встретились, он полностью вошел в нее, с глухим ворчливым стоном наконец-то наступившего удовлетворения. Плоть его оказалась больше, чем помнилось Гермионе, и она застонала от внезапной заполненности. Он все время удерживал ее взгляд, мощно двигаясь внутри нее. Гермиона так и не отвела и не могла отвести взгляда. Обычно серые глаза Люциуса были голубее, чем обычно, лазурное пламя практически перелилось в серое, что всегда служило признаком его крайнего возбуждения. Ее разум говорил, что нужно отвести глаза, нужно отстраниться, отрицая связь между ними, но у нее никак не получалось этого. Люциус снова и снова врезался в нее. Он будто хотел раствориться в ней. Если бы он мог похоронить себя в этой женщине навсегда, в этот момент он бы и сделал так. Он мог бы упасть в нее. Он падал прямо ей в глаза. И понимал это. А они были широко раскрыты и смотрели прямо на него, прямо в его душу. Она открыла рот и произнесла лишь одно: — Люциус. И он ощутил, что словно бы распадается внутри нее, долгими толчками выбрасывая семя. Он почувствовал, как мышцы влагалища сжались вокруг него, и понял, что ее тоже охватил оргазм. «Боги, позвольте мне жить в этой женщине!» Потом они лежали молча, как это часто бывало с ними. Но на этот раз оба знали, что что-то в них изменилось. Словно линия, которую они только что пересекли, была словно отодвинута занавесом. И что-то, что лежало за этим занавесом, наконец явилось им воочию. Гермиона лежала рядом с Малфоем, и понимала, что чувства ее находятся в диком замешательстве. В одно мгновение она была более довольна и умиротворена, казалось бы, на целую вечность, а в следующее ее охватывал страшный ужас. Через некоторое время она отвернулась от него, лежа на боку. — Я не могу жить с тобой, — ее слова были спокойными и правдивыми. — И не могу жить без тебя. Люциус молчал. Она и не ожидала от него ничего. Но тут пальцы крепко схватили ее за подбородок и притянули к себе. Внезапно его губы опустились, и он поцеловал ее так глубоко, словно выпивая все то, чем она была, словно пытаясь еще раз раствориться в ней. Когда он наконец отстранился, лицо его снова стало бесстрастным. — Мне нужно уйти сейчас, — Люциус поднялся с кровати и исчез в ванной. Гермиона лежала совершенно неподвижно, и разум ее был странно пустым. Когда он вернулся и стал одеваться, она повернулась, чтобы посмотреть на него. — Мне мало видеть тебя по средам. — Согласен, — он не отрывал взгляда от пуговиц на рубашке. — Скоро ты останешься на ночь. — И как же мне это сделать? — Этого я не знаю. Найдешь какой-нибудь способ. Его слова должны были разозлить ее. Но они этого не сделали. — В понедельник. В следующий. Я останусь у тебя в понедельник вечером. — Не раньше? — Не думаю, что мне это удастся. Он помолчал. — Очень хорошо. Она почувствовала боль в запястьях и взглянула на них. Те были красными и поцарапанными в том месте, где материал лент вонзался в нее. Малфой заметил, что Гермиона потирает их. — Я же говорил тебе, что будет дискомфорт. — И мне это нравится. Это напомнит мне о тебе, — она смотрела, как он одевается. — Я не останусь здесь надолго. Уйду через полчаса. — Хорошо. Он повернулся, чтобы уйти, и направился к двери. Затем, внезапно остановившись, снова посмотрел на нее. — Ты все еще спишь с ним? Эти внезапные слова потрясли ее. — Что? — Ты меня слышала... ты все еще спишь с ним? — Что ты имеешь в виду?.. Секс? Он кивнул. — Я... он мой муж. Да. В комнате воцарилась тишина. — Но... — она колебалась. — Но что? — голос Люциуса был по-прежнему настойчив. — В последнее время это стало сложнее. Даже когда мы с тобой были в ссоре, — Гермиона подтянула к себе ноги и крепко сжала их. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? — Просто хочу знать, — его голос был холоден. — Ты же не позволяешь расспрашивать тебя о твоей жизни. Зачем мне рассказывать тебе обо всем этом? — на нее внезапно нахлынула обида. — Он доставляет тебе удовольствие? Гермиона поморщилась. — Люциус! Остановись! — И он знает? — настойчиво спросил он. — Не думаю. "Почему я отвечаю ему?" — в ней поднялся гнев. — Ты все еще спишь со своей женой? — Нет. Гермиона не была уверена, что сказать ему. — Из-за меня? — Нет. У нее есть любовник. И она подозревает, что у меня есть любовница. — А раньше у тебя были любовницы? — Раньше до чего? — До меня, Люциус? У тебя были любовницы до меня? — Нет. Гермиону охватило странное сочетание гордости и стыда. — Я замужем, Люциус. У меня, знаешь ли, есть семья. Ты не можешь забыть этого. Это... — Что? Что это такое? Она посмотрела на него, подыскивая слова. — Даже не знаю. Взгляд Малфоя опустился в пол, и он снова положил руку на ручку двери. Его голова повернулась к открытой двери. Но затем, сделав движение, от которого у нее перехватило дыхание, он быстро и неожиданно снова подошел к ней. Не останавливаясь, потянул ее вниз по кровати к себе и широко раздвинул ее ноги. И снова склонил голову к центру ее женственности, отчаянно и настойчиво, и снова словно упивался ею, впитывая ее так, будто был голоден. Вся неуверенность Гермионы в его словах исчезла. И снова его рот, язык и губы были средоточием ее вселенной — этот мужчина так нуждался в ней для своего существования, а она, в равной степени, не могла обойтись без него. С бессвязным стоном она выгнулась ему навстречу, протянула руки вниз и прижала его к себе так сильно, как только могла. Он отстранился только для того, чтобы сконцентрироваться на том, чтобы погрузить свои пальцы глубоко в нее. Гермиона почувствовала, как два из них настойчиво проникают в ее влажное влагалище, и еще один, может быть, два — в ее тугой, но тугой анальный проход. Их обладание друг другом казалось сейчас полным и недвусмысленным.