Ощущение вкуса

В ту ночь они больше не занимались любовью. Перед сном они просто лежали неподвижно. И темнота подкрадывалась к ним, обвивая их, чтобы заключить в некий кокон. Гермиона не двигалась, ее голова покоилась на груди Люциуса, слушая ровный стук его сердца, постоянный и бьющий откуда-то изнутри, и каждый удар словно бы заставлял ее жить дальше. А потом они заснули тем особенным сном, в котором забываешь обо всех испытаниях и муках, ждущих тебя после пробуждения. Для Гермионы и Люциуса это был сон, наполненный любовью и какой-то непрестанной заботой друг о друге. На следующий день они проснулись рано, и обоим показалось, что выспались, как никогда еще до этого. Ни один из них не произнес ни слова, хотя оба чувствовали, что второй знает, что оба проснулись. Гермиона не спешила уходить. Детей должны были отвезти в школу, и ей не придется заботиться о них до позднего вечера. В конце концов, сейчас она жаждала от Люциуса чего-то большего, чем просто успокаивающее ее сердцебиение, и услышала, как он прошептал: — Доброе утро, — голос Малфоя был низким и с утренней хрипотцой. Гермиона улыбнулась, услышав его. — Хорошо выспался? — Хм... — невнятно пробормотал он. Легонько поцеловав его в грудь, Гермиона повернулась, чтобы встать с кровати. — Ты куда? В его голосе звучала явная тревога, и Гермиона одарила его ободряющей улыбкой. — Я решила приготовить нам чаю. Люциус пристально посмотрел на нее, прежде чем его рот открылся. — Мне бы этого очень хотелось... Улыбнувшись в ответ, она оставила его и спустилась вниз, на кухню. Она инстинктивно и легко нашла дорогу туда. На нее вдруг с громоподобной внезапностью навалилась мысль, что все происходящее как-то совершенно нормально, как все это правильно... эдакое странное параллельное существование, альтернативный план по жизни, которая могла бы у нее быть... Она смотрела, как темная жидкость каскадом падает из чайника в чашки, и быстро поднимающийся пар бьет ей прямо в лицо. Она даже чуть задохнулась. Гермиона почувствовала, что не имеет никакого права ощущать себя счастливой, и ощущать себя столь мирно и уютно в этой домашней обстановке, что испытывала сейчас с ним, с Люциусом Малфоем. Но дело было не только в этом. Он снова завел ее слишком далеко по той тропинке, о которую она уже несколько раз спотыкалась. Она не могла и не должна думать о том, что происходит здесь и сейчас. Здесь и сейчас он просто ждал ее в спальне, чтобы выпить чаю. Гермиона взяла чашки и понесла их наверх. Люциус вопросительно посмотрел на нее, когда она вошла. — Ты в порядке?.. Она кивнула и поставила чашки на прикроватную тумбочку. — Я уже почти готов был спуститься, чтобы найти тебя. Она засмеялась и снова забралась к нему на кровать. — Неужели так скучал по мне? От пристального взгляда у нее кружилась голова. Она сказала это вовсе не для того, чтобы получить ответ, и не в качестве какого-то серьезного вопроса, но по его реакции было ясно, что она почти сказала правду. Взгляд Малфоя переместился на ее губы, и он наклонился, чтобы нежно поцеловать ее, уложив обратно на пуховые подушки. Он продолжал целовать ее голову и шею, а уже через мгновение как-то оказался внутри. Это было так естественно. Когда они находились в присутствии друг друга, в их мире возникал какой-то странный диссонанс, который не проходил, пока они не отдавались друг другу. Чай уже остыл после долгих занятий любовью, а они все сидели и сидели бок о бок в постели, продолжая молчать. — Спасибо тебе за чай. — Всегда пожалуйста. — Ты же не собираешься уходить сейчас? — Нет. — Как у тебя на работе в последнее время? Его вопрос застал Гермиону врасплох, так редко они говорили об обычной рутинной жизни, протекающей помимо друг друга. — Хорошо, на самом деле... Я наслаждаюсь ею. И за последние несколько лет министерство перешло на несколько более эффективный режим. Кингсли очень энергичен. — А чем именно ты занимаешься? — Ну, я полагаю, всем, что требует небольшой дополнительной работы, обычно включающей в себя некоторые дотошные научные исследования, которые никто другой не сделает. А потом из-за моего прошлого... если когда и происходит что-то хоть отдаленно подозрительное, они, как правило, вытаскивают меня, ковыряют мне мозги... словом, используют меня с пользой. У них никогда не бывает очень больших заданий, но мне это нравится. Тем не менее, в последнее время появилась кое-какая деятельность, которую я должна была расследовать. Но ничего так и не нашла. Либо подозреваемый просто бездействует, либо у него есть сеть контактов, которые умудряются все держать в очень большой тайне. В любом случае, сейчас он вряд ли представляет угрозу. Вообще-то это волшебник из Восточной Европы — один темный волшебник по фамилии Кресвидьев. Гермиона не могла видеть в этот момент лица Люциуса. Он продолжал гладить ей руку, и, замолчав, она ожидала от него хоть какого-то ответа или комментария. Но так и не дождалась. Поэтому продолжила, надеясь на диалог. — Он некоторое время действовал на континенте, но мы опасаемся, что сейчас он может закрепиться и здесь. Потенциально очень неприятная ситуация — он весьма влиятелен в некоторых кругах. Ты не слышал это имя? Она подняла на него глаза. Люциус смотрел прямо перед собой, и лицо у него было каким-то суровым. — Нет, — он опустил глаза и поднес чашку к губам, прежде чем поставить ее на прикроватный столик. Гермиона открыла рот, чтобы заговорить снова, но Люциус плавно развернулся и сомкнул губы вокруг соска, прежде чем она смогла продолжить. Его пальцы двинулись и быстро нашли ее сердцевину, Гермиона была уже влажной. Вместо этого ее слова превратились в томный вздох, и она спустилась на кровати, увлекая его за собой. Губы скользнули вниз по ее всегда пробуждающейся плоти, и язык нашел ее, как обычно. Все было как всегда. Сплошное удовольствие и удовлетворенность. Оставшееся вытеснилось у нее из головы. А утро шло своим чередом. Гермиона провела некоторое время в библиотеке, где к ней присоединился Люциус, который сидел и читал, пристально наблюдая за ней, пока жадный ум гриффиндорской отличницы буквально поглощал новые знания. Он чувствовал какое-то теплое удовлетворение, осознав, как именно реагирует она на его библиотеку. Гермиона больше не думала о будущем: о том, куда она возвращается, о том, что у них могло бы быть с этим человеком, если б ее жизнь потекла по-другому. Когда все остальное было забыто, когда вся ее ответственность, долг и некая условная нормальность были напрочь проигнорированы, она была совершенно счастлива с ним. Здесь и сейчас она и вправду любила этого человека. И снова Гермиону поразила сила ударившего ее чувства. Отложив книгу, она подошла к нему, притянула за голову и поцеловала так крепко и неожиданно, что он даже вздохнул несколько удивленно. Но вскоре его руки уже путались в ее волосах, прижимая Гермиону к себе. Отчаянное желание нахлынуло на нее, и она наклонилась, чтобы освободить его, когда Люциус все еще сидел в кресле, быстро следя за тем, чтоб он стал в ее ладони совершенно твердым. Другой рукой она приподняла платье и с плавной точностью накрыла его набухший кончик, опускаясь на него всем телом. Люциус только застонал от благодарного удивления. Сидя верхом на стуле, Гермиона начала подниматься и опускаться, ритмично толкая его в свою тугую влагу. Его член погружался так глубоко, что она даже застонала в каком-то откровении. Ухватившись за спинку стула позади него, Гермиона раскачивалась и дергалась, растягивая его удовольствие с неким волнообразным совершенством. Он мог только наблюдать, как волны движения прокатываются по всему ее телу, находящемуся прямо перед глазами. Ее плоть словно бы выдаивала его, голова Гермионы была запрокинута назад, а нижняя губа зажата между зубами от упорной сосредоточенности. Внезапно он почувствовал, как мышцы влагалища сжимаются вокруг него, сильно-сильно сжимая плоть. Малфой громко хмыкнул. Их совместное мастерство превосходило все остальное как до, так и после. Вместе они словно бы составляли идеальных любовников, точно зная, как управлять телами друг друга, как считывать сигналы своего тела и тела партнера. Он держал ее, стянув платье через голову, чтобы обнажить идеально вздымающиеся груди, колышущиеся с каждым толчком. Повернув голову, даже смог схватиться за одну из них ртом. И Гермиона застонала, когда круг снова замкнулся. Люциус всасывал сосок так сильно и глубоко, пока она наконец не почувствовала острое давление, когда зубы Люциуса сомкнулись на нем. У нее внутри начало что-то сжиматься, а разум начал просто туманиться от осознания всего этого. — Да, да, да, любовь моя. Люциус... я люблю тебя, по-настоящему люблю. И опять эти слова. Люциус почувствовал, как у него внутри что-то раздувается: ум, душа или тело. Оторвав губы от соска, Люциус выдохнул прямо ей в кожу: — Не могу остановиться, ведьма. Никогда не смогу остановиться. И ты это знаешь. Знаешь... Я вхожу в тебя, моя прекрасная грязнокровка, я снова вхожу в тебя. Ну же, моя дорогая, ну же, ты должна кончить... Ну давай же... Слова его превратились в какое-то пульсирующее ворчание, когда семя взорвалось где-то глубоко в захватывающем жаре ее тела. С этими словами Гермиону внезапно и необратимо понесло к самому краю пропасти, и наслаждение пронзило ее насквозь. Наконец, насытившаяся и задыхающаяся, она рухнула на Люциуса, смеясь от восторга. — А мне чертовски нравится делать это здесь... Он ответил ей смешком и поднял руки, чтобы прижать к себе. — Строго говоря... могу только согласиться с этим... Она наклонила голову, чтобы поцеловать его еще раз, и была в восторге от их внезапного перехода от торжественной атмосферы библиотеки к почти подростковому пылу страсти. Часы в холле пробили. Одиннадцать часов. — Дерьмо. Он увидел, как вытянулось ее лицо, и понял, что именно сейчас произойдет. — Ты уже должна идти? — Мне следовало уйти с полчаса назад. У меня есть некоторая свобода действий, но я обещала прийти на это совещание. И мне лучше поторопиться. В полдень состоится обзорная встреча по Кресвидьеву, — она снова поцеловала его и поднялась. Руки Люциуса безвольно упали вдоль тела, и он уставился перед собой, ощутив пустоту и расстроившись ее внезапным уходом. Как только Гермиона сосредоточилась на чем-то, ей было трудно свернуть с пути. Теперь она была настроена на работу, принимала душ и решительно готовилась к выходу. Люциус вдруг почувствовал укол негодования из-за внезапного снижения ее внимания. К половине двенадцатого она была уже готова. Подошла к нему, проверяя свою сумку, лицо ее покраснело от прилива только что потраченной энергии. Подняв глаза, она увидела явное напряжение на лице своего возлюбленного. Гермиона попыталась поцеловать его, но поняла, что терпит неудачу. — Я тоже не хочу, чтобы все это кончалось. Извини. Но тебе, наверное, тоже есть чем заняться. Он взял ее за руки, притягивая к себе. — Ты так быстро собралась... Я чувствую себя каким-то опустошенным, когда ты уходишь. Гермиона нахмурилась. — Не говори так сейчас. Это слишком больно. Не усложняй ситуацию. Я не могу... — Почему? — Я никак не могу разобраться во всем этом, — Гермиона попыталась вырваться и обнаружила, что он удерживает ее. — Люциус... мне пора идти. Спасибо тебе, дорогой, за этот невероятный вечер и невероятное утро. — Что ты имеешь в виду? — Что я имею в виду?.. Я имею в виду спасибо. — Нет. Ты сказала, что не можешь "разобраться в этом". Что ты этим хотела сказать? Его настойчивость даже словно бы чуть утомляла ее. — Ты знаешь, что я имею в виду. Когда наше совместное времяпрепровождение заканчивается, мы должны отключиться от этих отношений. Должны быть сильными. И должны помогать друг другу быть сильными. Люциус ничего не ответил, продолжая смотреть в пол. В конце концов руки его опустились. Гермиона потянулась и снова поцеловала в щеку. — Слушай, я все еще могу прийти в среду, — он по-прежнему не смотрел на нее. — Это будет нормально? — Конечно. Облегчение от его ответа заставило ее покраснеть. — Тогда до свидания. Наконец Люциус встретился с ней взглядом. Он выглядел совсем опустошенным. — Прощай. * * * Гермиона пришла на встречу вовремя. Гарри уже оказался там: и это побудило ее предположить, что в деле Кресвидьева произошли некоторые события. Улыбнувшись, она поприветствовала его и присела рядом. — Привет, Гермиона. Что ты здесь делаешь? — Ах! По покалыванию моих больших пальцев... догадываюсь, что случилось что-то новенькое. Глаза Гермионы расширились. — Ты что-нибудь слышал? Потому что я была уверена, что нет! Я вообще уже начала думать, что этого парня просто не существует. — О, боюсь, он существует вполне реально да и сейчас он в полном порядке — я имел с ним дело некоторое время назад, когда его подозревали только в темных делах, действующих на периферии наших интересов. Но сейчас... похоже, его местная сеть растет. Наконец в зале появился Кингсли и объявил о начале совещания. — Рад видеть вас всех сегодня, — богатый баритон бывшего аврора эхом разнесся по комнате. — И мы рады, что Гарри смог присоединиться к нам. У него имеются кое-какие сведения относительно Кресвидьева, которыми он собирался поделиться с нами. Обязательно. Гарри встал. Гермиона наклонилась вперед, взволнованная тем, что он собирался сказать. — Нам удалось перехватить несколько сов из темного ковена, за которым мы уже некоторое время следим. Они представляют собой небольшую группу из примерно десяти ведьм и волшебников, сосредоточенных вокруг деревни Кастерфорд в Камбрии. Сообщения, которые мы перехватили, конечно, зашифрованы, и мы долго работали, чтобы расшифровать их, но они еще и глубоко зачарованы магически, чего мы до сих пор не можем разблокировать. Однако есть много ссылок на некоего "Ворона", и мы задаемся вопросом, не является ли это прозвищем какого-то лидера, возможно, даже Кресвидьева. Мониторинг данной местности выявил увеличение закупок и заготовки ингредиентов для темных зелий. Несколько местных фермеров также сообщили о случаях пропажи скота или его гибели при загадочных обстоятельствах. Кто-то из вас, возможно, слышал в магловских новостях о двух пропавших без вести в деревнях, расположенных всего в двадцати милях от этой местности. Обе эти деревни находятся в тридцати милях от Кастерфорда. Возможно, это совпадение, но тем не менее оно вызывает тревогу. А до чемпионата мира осталось совсем недолго. Мы должны сохранять бдительность. — Я думаю, что мы должны внимательно следить за этой областью. Мы бы хотели, чтобы туда отправились добровольцы и поговорили бы с местными жителями, узнали их мнение. Не делайте ничего опрометчивого — просто несколько вопросов в пабе, за прилавками магазинов. Выясните их отношение. Кажется ли, что они чем-то напуганы, осознают ли они, что там происходит что-то нехорошее? — продолжил слова Гарри Шеклболт. — Я отправлюсь в Кастерфорд, — недвусмысленно и мгновенно прозвучали слова Гермионы. Гарри повернулся к ней с удивлением и сомнением. — Герм... это опасно. Я не хотел бы отрывать тебя от Рона и детей. — Не говори глупостей! Это будет простым, как любой рабочий день. Я могу аппарировать туда утром и вернуться до окончания занятий в школе... — Ты уверена? — Я тоже занимаюсь этим делом, Гарри. На самом деле, в ближайшее время я все равно собиралась проследить за Кастерфордом. Я тоже уловила активность, исходящую из этого района. — Хорошо, — улыбнулся он. Он знал, что лучше не отговаривать Гермиону ни от чего. — Будет лучше, если мы будем действовать в одиночку, — Кингсли говорил через стол. — Если мы пошлем двух легко опознаваемых чиновников министерства, мы можем вызвать больше подозрений, чем когда-либо. Гермиона, если ты так решительно настроена, может быть, ты поедешь в Кастерфорд к концу недели? — Я так и сделаю, министр. Совещание перешло к обсуждению более приземленных вопросов. Когда все наконец закончилось, Гарри тихонько отвел Гермиону в сторону. — Ты уверена, что хочешь это сделать? Не хочу, чтобы ты оказалась в неудобном положении. — Черт возьми, Гарри! Ты же знаешь, через что мне пришлось пройти. Допрашивать владельца почтового отделения в Озерном крае — это не то же самое, что быть распятой Беллатрисой Лестрейндж! — Да... но тогда у тебя не было мужа и двоих детей. Она положила руку ему на плечо, пытаясь успокоить. — Гарри, послушай меня. Я не собираюсь делать никаких глупостей. Если станет слишком жарко, я немедленно аппарирую в Лондон. Что вообще может случиться? — Просто будь осторожна. — Конечно. А теперь, пойдем на обед? Ее старый друг тепло улыбнулся. — Пойдем... И, откровенно наслаждаясь анонимностью, они направились в кафе магловского Лондона. — Так... как у тебя дела? Давненько я тебя толком не видел. Гермиона ждала, когда ее охватит чувство вины. Но оно не приходило. Поэтому совершенно честно ответила. — У меня действительно в порядке, Гарри. Так здорово снова вернуться на работу. — Для тебя-то — конечно. Выглядишь ты фантастически, и кажешься, ну, намного более расслабленной, более сексуальной, думаю. Около года назад или около того, ты была немного... — он набрал полный рот еды, не закончив фразы. — Я была немного не в себе... Да? — Ну, — смущенно рассмеялся Гарри, — ты можешь быть немного несчастной, особенно с Роном. Я знаю, он даже думает, что в последнее время тебе стало намного легче. Именно тогда ее и охватило чувство вины. Гермиона замолчала и принялась ковыряться в тарелке, аппетит внезапно пропал. — А как дети? Как у них дела? — Да, хорошо, спасибо. — Я не могу угнаться за своими. Мы должны собрать их вместе, поиграть в ближайшее время. Может быть, в эти выходные, после того как вернешься из Кастерфорда? — Да, давай, конечно. Если Гарри и заметил ее внезапное равнодушие, то не подал виду. Он весело болтал, заполняя пробелы своими собственными отчетами о работе, которую делал в Европе. Гермиона улыбалась, хотя и обнаружила, что совесть просто горит красным облаком стыда, желая, чтобы трапеза поскорее закончилась. Когда это наконец произошло, они тепло расстались, решив встретиться на выходных. Это заставило Гермиону почувствовать себя еще хуже. Чем больше людей оказывалось вокруг, тем труднее было поддерживать это наглое притворство. * * * В своем доме, в Сент-Джеймсе, Люциус Малфой просидел весь обед, так ничего и не съев. С кресла в гостиной на него с насмешливым презрением смотрел портрет отца, губы которого кривились в циничной ухмылке, ассоциирующейся у Люциуса с неким самодержавным фанатизмом. Выносить это еще больше Люциусу казалось невозможным, и он обнаружил, что глаза его инстинктивно опускаются, чтобы не встретиться с холодным, серым взглядом отца. Но наконец-то он посмотрел на родителя в упор. Озлобленные глаза Абраксаса словно бы подарили ему некий дополнительный толчок для побега, которого оказалось недостаточно после ухода этим утром Гермионы. С силой оттолкнувшись от кресла, он выскочил из комнаты, схватил верхнюю одежду с тростью и исчез прочь.