Ощущение вкуса

Позже с каким-то странным чувством отчуждения, но в тот же день Гермиона все-таки вернулась домой. Она больше не могла отрицать намерений Люциуса по поводу чемпионата мира — и должна была обдумать эту информацию и рассказать все Шеклболту, — все же полностью осознавая, что ее потребность в этом человеке не уменьшилась вовсе. Теперь, оставаясь одна (что для матери двух детей бывает совсем редко), она порой ощущала, что по ней пробегают какие-то странные мурашки сомнения — мимолетные и неуловимые. Если это и было что-то сродни чувству вины или стыда, то вскоре оно вытеснялось воспоминаниями о Люциусе, обнимающем ее, берущем ее или говорящем что-то о том, что любит. А когда Гермиона забирала из школы и детского сада детей, обычная домашняя рутина почти всегда уничтожало в ее сознании все посторонние эмоции. Она знала, что старается не думать о чем-то неприятном. И знала, что и должна поступать именно так. Гермиона упорно убеждала себя, что достаточно рассказать обо всем Шеклболту, и тот отменит Чемпионат мира, тем самым предотвращая любые возможные смерти. Волшебный мир окажется в безопасности, а они с Люциусом смогут продолжать свои отношения и дальше. Казалось, это — единственный беспроигрышный вариант. Но отношения в семье становились все более далекими, словно какими-то приглушенными, будто Гермиона общалась со всеми своими домочадцами через какую-то марлю. Например, когда Роуз подняла на нее блестящие глаза и объявила о своей победе в школьном соревновании, это открытие, казалось, прошло сквозь какой-то густой туман, прежде чем дойти до Гермионы. Она слабо улыбнулась, продолжая мыть дочери голову, как делала это последние пять лет, но руки потирали кожу головы Роуз, словно автомат, и кончиками пальцев странно ощущалось это. Казалось, весь ее мир словно существовал в каком-то непонятном противоречии, и как бы сильно разум Гермионы не заставлял признать сей факт, она упорно отказывалась это сделать. __________________________________________________________________________________ А на следующий день она попросила о срочной встрече с Шеклболтом. Тот был, конечно, занят, но Гермиона настояла на своем. Шеклболт заставил ее ждать. Ее провели в кабинет, где Гермиона просидела двадцать минут, прежде чем открылась дверь. Министр небрежно закрыл ее и, будучи страшно напряженным, уселся за стол. Поначалу, не глядя на Гермиону, он начал перекладывать перед собой бумаги. Брови его были нахмурены. Гермиона могла видеть его нос, все еще заметно болевший от идеального удара, нанесенного Люциусом. Нос явно был сломан, несмотря на то, что теперь над ним потрудились целители (к тому же, сделали это не очень хорошо, отметила Гемиона): синяк злобно расползся, эффектно подкрашивая левый глаз Шеклболта и придавая тому вид довольно наглого головореза. Гермиона изо всех сил старалась удержать дрожащие уголки рта. — Гермиона, — наконец произнес Шеклболт, все еще сосредоточившийся на столе. — Сегодня я очень занят. Чего ты хотела? Он явно пребывал в плохом настроении. Но Гермиону это не остановило. — Я получила информацию, что на церемонии открытия чемпионата мира по квиддичу будет совершен теракт. Вы должны отменить открытие, да и весь турнир. Шеклболт наконец взглянул на нее. Сейчас его лицо не выражало ровным счетом ничего. Какое-то мгновение он даже не двигался, просто с любопытством смотрел на нее, как будто Гермиону на время заменил какой-то инкуб. — Ну и что в итоге? — Я говорю, что вам нужно отменить чемпионат мира: там будет атака, в результате которой могут погибнуть люди. — Гермиона... — Да? — М-м-м... — он скривил рот и слегка качнулся на стуле, бросив почти веселый взгляд на ее лицо. Но Гермиона продолжала настаивать, не подозревая, как нелепо должно быть звучит для него это все. — Вы должны немедленно сделать это, министр, чтобы всех своевременно проинформировать. Шеклболт просто уставился на нее, а потом вдруг недоверчиво рассмеялся. — Что, черт возьми, на тебя нашло? — Я хочу предотвратить катастрофу. — Но... Послушай... Что это за сведения? От кого же ты их получила? — Я не могу вам сказать, но это факт. Нападение произойдет, если вы не отмените открытие. — Гермиона... ты не можешь просто так врываться в мой кабинет и заявлять обо всем. Это совершенно нереально. Отмена чемпионата мира немыслима. — Тогда погибнут сотни невинных людей. Теперь его тон стал более резким, но не потому, что он начал ей верить, а из-за упорства Гермионы. — И кто же в этом будет виноват? — Организация теракта лежит на Иване Кресвидьеве. — На Кресвидьеве? — он усмехнулся. — Вот дерьмо. Мы же тщательно изучили все его связи. И нам почти ничего не удалось найти. Возможно, в Кастерфорде у тебя и был какой-то прорыв, но он ни к чему не привел. Даже Малфой, этот ублюдок, и то сообщил нам больше. — Вы ошибаетесь насчет Кресвидьева. Он спокойно накапливает власть и средства. И у него есть поддержка здесь, в Британии. Он планирует теракт на церемонии открытия. Так оно и будет. Шеклболт был напряжен от смущения и ярости. — Откуда, черт возьми, ты это знаешь? — Я не могу вам сказать. Он внезапно встал и агрессивно наклонился к ней через стол. — Черт возьми, а придется! Гермиона даже не вздрогнула. — Я знаю, что если раскрою свой источник, моя семья окажется в опасности. Министр, вы должны мне поверить. Все это очень реально и верно, но больше я ничего не могу сказать. Потому что боюсь за своих детей. Больше я ничего не скажу вам. Шеклболт снова опустился в кресло. Он молчал и смотрел на свой стол, словно пытаясь запомнить его содержимое. Гермиона наблюдала, как министр магии поднес руку ко рту и начал рассеянно грызть ногти. Его голос был странно глухим. — И как же это произойдет? — Я не знаю. Все, что мне известно, это то, что он намерен вызвать массовые беспорядки на чемпионате, и вероятно, там может произойти несколько смертей. — Гермиона... ты должна рассказать мне о своем источнике. — Я этого не сделаю, господин министр. — Но это же просто смешно, — паника нарастала в его голосе. — Я не могу отменить чемпионат. Знаешь ли ты, сколько инвестиций было вложено в него? И сколько денег будет потеряно? Сотни миллионов! Даже миллиардов! Чемпионат мира — это серьезный толчок для развития волшебной экономики, который имеет положительные последствия и для развития экономики маглов. Их премьер-министр очень одобряет все это. И отменить чемпионат просто немыслимо. — Люди могут погибнуть, министр. — Мне нужны подробности, Гермиона. Мне нужны никакие подробности! — он с такой силой хлопнул ладонью по столу, что ей показалось, будто у него сломаются кости. — У меня их вообще нет. Даю вам в этом честное слово. Я знаю только, что Кресвидьев планирует террористическое нападение на чемпионате мира. — И кто тебе сообщил об этом? Гермиона покачала головой. — Я бы мог посадить тебя за сокрытие информации! — Министр... Я не могу и не буду больше говорить вам об этом. — Мне нужно вызвать сюда службу безопасности чемпионата. Я не буду принимать никаких решений, пока не поговорю с ними. Будь ты проклята, Гермиона. Тьфу ж ты! Какого черта ты все это делаешь? В данных обстоятельствах она позволила ему яростные оскорбления. — Я предотвращаю катастрофу, министр. Катастрофу, которой могу воспрепятствовать. Вы не можете позволить этому продолжаться и допустить сотни смертей, зная, что могли бы помешать всему, не так ли? — Да что с тобой такое, черт возьми? — Шеклболт встал и теперь ходил взад-вперед, проводя пальцами по голове и свирепо глядя на Гермиону, словно пытаясь переложить на нее свои панику и смятение. — В последнее время ты была чертовски далека от всего этого. Я не помню, чтобы когда-нибудь ты была такой перестраховщицей. Впервые Гермиона отвела от него взгляд — Что ж... В любом случае, я не могу сделать это без консультации. Тебе придется принять в этом участие. — Но вы же министр магии. И у вас есть право наложить вето на все, включая чемпионат мира по квиддичу. — Я не собираюсь, черт возьми, отменять его, пока дело это не будет тщательно расследовано! — его гнев вырвался наружу. Как бы сильно Гермиона ни старалась этого не замечать, она была напугана. — Так, а сейчас иди. Я буду на связи. Гермиона понимала, что ее не хотят видеть, но не могла уйти, не сказав напоследок ни слова. — Вы ведь отмените все, правда? — Иди, Гермиона. Она тихо вышла и закрыла за собой дверь, пока Шеклболт лихорадочно строчил что-то на пергаменте. __________________________________________________________________________________ На следующее утро ее разбудил резкий и настойчивый стук. В туманной дымке прерванного сна ей показалось, что кто-то из детей колотит в дверь, но звук был слишком резкий и сосредоточенный. Словно, стучали какой-то палкой... или тростью с металлическим набалдашником. Гермиона поднялась и уселась на кровати, испуганная и запыхавшаяся. Когда сознание окончательно вернулось к ней, она поняла, что это был не стук металла в дверь, а стук клюва совы в окно. На подоконнике и впрямь сидела сова с запиской в когтях. Было пять сорок пять утра. Продолжая спать, Рон что-то невнятно хмыкнул и перевернулся на другой бок. Гермиона встала и, тяжело пошатываясь, подошла, открыла окно и взяла маленький пергамент из лапки совы. Та тут же улетела в темноту, все еще наполнявшую новый день. Закрыв окно, Гермиона снова села на кровать и развернула записку. Та была отправлена министерством. Хотя, слово "вызывала" казалось более подходящим. "Вниманию миссис Гермионы Уизли. Вы должны присутствовать на заседании кризисного комитета сегодня в одиннадцать утра в следственной палате. Кингсли Шеклболт, министр магии". Гермиона позволила пергаменту выскользнуть из ее пальцев на пол. В доме было тихо. Если она сейчас закроет глаза, то сможет притвориться, что находится в совершенно другом мире. В том, где она никогда не выходила замуж за Рона, в том, где так и не родились ее дети, в том, где даже не планировался чемпионат мира по квиддичу. И в том, где она могла бы снова открыть глаза, и рядом мог бы лежать Люциус. Тон сообщения Шеклболта встревожил ее. Почему бы ему просто не отменить чемпионат? Она знала ответ на этот вопрос. Это было бы невозможно сделать без полной поддержки силовиков и высших чиновников министерства. Но с ее нынешним искаженным восприятием жизни она все еще надеялась, что это произойдет с минимумом шумихи. Без пяти одиннадцать Гермиона решительно направилась в следственную палату, стремясь быстро и эффективно убедить их в том, что, путем какого-то совместного обсуждения, и необходимо было сделать это. Она открыла дверь. Два ряда волшебников и ведьм сидели молча, примерно по шесть человек в каждом ряду. В середине первого ряда Гермиона разглядела внушительную фигуру Шеклболта. Свет был тусклым, если не считать того, что падал он на единственный отдельно стоящий напротив них стул. Она поняла, для кого тот предназначен. И к горлу тут же подступила желчь. Гермиона инстинктивно сжала дверную ручку. — Мы можем начать чуть раньше. Садитесь, миссис Уизли, — Бернард Андерхилл, сидевший рядом с Шеклболтом, указал на пустой стул. Первым побуждением Гермионы было повернуться и уйти от них. "Неужели это будет какой-то допрос?" — теперь, чувствуя себя глупой и наивной, она надеялась, что это будет коллективное и разумное обсуждение единомышленников, а не противников. Но вот она здесь, а с ней общаются, словно она под подозрением. И как это бывает в подобных ситуациях, ложное чувство вины почему-то захлестнуло Гермиону. Вынужденная сделать то, о чем ее просили, она сделала несколько осторожных, но уверенных шагов к креслу. Подошла ближе, присела. Кресло было жесткое и неудобное. Солнечный свет слепил глаза, не давая возможности разглядеть лиц, пытливо рассматривающие ее. Но с присущей ей решимостью Гермиона высоко подняла голову. — Министр сказал нам, что вы просите отменить чемпионат мира по квиддичу, — незнакомый голос раздался чуть правее центра. — Я не хочу, чтобы его отменяли, просто очень важно, чтобы это произошло. — Он сказал, что у вас есть доказательства того, что на открытии может произойти террористический акт, способный породить множество человеческих жертв. — Да. Есть. — Мы бы хотели, чтобы вы рассказали, откуда вам это известно, — теперь заговорил другой голос, женский, напряженный и резкий. Гермионе он был незнаком. — Я не буду этого делать, так как у меня есть основания полагать, что мои дети окажутся в опасности, если скажу вам. — Миссис Уизли, — снова послышался еще один голос, слева от первого ряда, но Гермиона опять не смогла разглядеть лица. — Когда вы сообщили министру об этом предполагаемом заговоре, он собрал всех нас, и мы провели всю прошлую ночь и сегодняшнее утро, исследуя возможность того, что вы можете оказаться действительно правы. — Я очень рада это слышать... — Миссис Уизли, не перебивайте меня, — Гермиона сразу же замолчала. Но тон голоса решительно прервал ее молчание. Женщина продолжила: — Вы сказали министру Шеклболту, — заметила она Гермионе, которая еще молчала, — что за всем этим стоит Иван Кресвидьев. Мы пошли на многое, чтобы выяснить, есть ли хоть какой-то шанс, что это возможно. — Также вы сказали, что у вас есть свидетели, которые видели, как Кресвидьев беседовал с Люциусом Малфоем. Если эта встреча действительно состоялась, что само по себе сомнительно, то ничто не указывает на то, что она привела к чему-то значительному: Малфой ненадежен. В наши дни он просто импотент. Мы думаем, что большая часть его бесед — это блеф и бравада, как для его пользы, так и для нашей, сейчас способный лишь поддержать раздавленное "малфоевское" эго. Кресвидьев не имеет никакого отношения к чемпионату. — Это неправда! — Вы будете молчать, пока мы не попросим вас что-то сказать, миссис Уизли! — Безопасность, над которой мы работали несколько месяцев, чтобы создать условия для проведения чемпионата мира, является нерушимой. У нас есть полная уверенность, что даже если бы и было совершено нападение, оно оказалось бы сорвано прежде, чем было б замечено. И мы не верим в возможность такой атаки. Если б чемпионат был отменен, то цена для всей магической экономики, а также для морального духа волшебников оказалась бы катастрофической. И поэтому, если вы не сможете предоставить нам надлежащие доказательства того, что эта предполагаемая атака действительно произойдет, и не раскроете источник своей информации, мы ничего не будем делать. Во взгляде Гермионы светились безучастность и недоверчивость. Во рту у нее пересохло. На некоторое время воцарилось молчание, прежде чем снова зазвучал голос мужчины, правда с каким-то маслянистым оттенком респектабельного любопытства. — Если только вы не желаете добавить что-то еще, что, например, чувствуете, миссис Уизли? — Что вы имеете в виду? — Мы находим интересным, что именно вы сообщили о появлении Кресвидьева в Кастерфорде, а теперь еще и сообщаете об этом предполагаемом заговоре. — Вы обвиняете меня в чем-то неподобающем? — Это вы нам скажите, миссис Уизли. Она в ярости вскочила на ноги. — Я лишь пытаюсь предотвратить преступление против человечности. Пытаюсь сделать то, что правильно и достойно, а вы имеете наглость и безумие обвинять меня! — Вы можете сесть, миссис Уизли. Мы просто пытаемся выяснить, откуда у вас, как ни у кого другого в волшебном мире, столько информации о Кресвидиеве. — Я провела свое расследование должным образом. — Миссис Уизли, мы не нашли ничего, что могло бы подтвердить вашу теорию. Мы не будем отменять чемпионат мира. Делать это без всякой причины, кроме как потакать иллюзиям чрезмерно развитой, разочарованной в семейной жизни ведьмы, было бы преступно само по себе, — говоривший мужчина наклонился вперед, открывая на свету свое худое, угловатое лицо. Наконец она узнала в нем Клифтона Пэлгрейва, главу магической контрразведки. Теперь в его голосе звучала тошнотворная мягкость, от которой у нее скрутило живот. — Гермиона, мы бы хотели, чтобы вы взяли отпуск. Возможно, еще какое-то время, проведенное в кругу семьи, облегчит ваши заботы. — Да как вы смеете? — Иди домой, Гермиона, — это был Шеклболт. — Может быть, тебе и вправду стоит немного отдохнуть. Я слышал, что на Мальдивах можно прекрасно расслабиться в это время года. А мы будем на связи. Больше никто не произнес ни слова. Тяжело дыша через нос, Гермиона медленно встала. — Вы еще пожалеете об этом, министр. — Надеюсь, что нет, миссис Уизли. Гермиона внезапно очутилась за закрытой дверью следственной палаты, не совсем уверенная, что помнит, как выходила из нее. Тошнотворное чувство страха и паники охватило ее — за своих детей, за свою семью, за себя, за Люциуса. "Люциус!" Министерство может сгнить в аду. Она повернулась и поспешила по коридорам, намереваясь увидеть только одного человека. Она должна увидеть его. И должна была рассказать ему все. ___________________________________________________________________________________ Как только Гермиона вышла на улицы Лондона, уже заполненные людьми, спешащими на ланч, она наконец остановилась. Там бушевал самый настоящий ураган. Набирающий силу ветер почти хлестал стоящую под ним Гермиону. Неподвижная, она закрыла глаза и позволила себе аппарировать. Она чуть было не аппарировала в Сент-Джеймс парк, но вовремя вспомнила, что любая магия такого рода будет немедленно обнаружена. Однако желание видеть Люциуса ничуть не уменьшилось, и она со всей возможной быстротой направилась в Косой переулок, а оттуда — в маленький, ничем не примечательный книжный магазин, который прежде часто посещала. — Здравствуйте, миссис Уизли, — поприветствовала Делия Римблторп, хозяйка магазина, столь же широкая в обхвате, сколь и высокая в росте (впрочем, это было не так уж и важно). — Ищете сегодня что-то конкретное? Немного ветрено, не так ли? Всегда влияет на мои заклинания, не то чтобы я часто использовала старую палочку в эти дни. В любой другой день Гермиона с удовольствием привела бы себя в порядок и поболтала бы с ней, но в этот раз она изо всех сил старалась не огрызнуться и не съязвить ничего этой старой ведьме. — На самом деле, Делия, я просто хочу использовать ваш камин. Я заплачу вам за порошок. Двадцати галлеонов будет достаточно? Глаза Делии расширились от корыстного любопытства. — Ну, конечно, да, дорогая, но я всегда беру только один. В этом действительно нет необходимости ... — Нет-нет, все в порядке. Я занимаюсь кой-какими официальными делами, понимаете, и очень важно, чтобы мой приезд сюда и использование камина остались строго между нами. Пожалуйста... возьмите деньги, — Гермиона положила на прилавок двадцать галлеонов, обратив внимание на толстые пальцы продавщицы. Делия подняла глаза, и на лице у нее мелькнула вспышка любопытства. Гермиона отвела взгляд. Мало того, что ее попросили отдохнуть от работы, теперь она еще и прибегла к подкупу. Щеки ее невольно вспыхнули от румянца, и Гермиона облизнула губы с рассеянным чувством вины. Она почувствовала себя чуть ли не преступницей. Возможно, так оно и было. — Ну что ж, спасибо... Я просто... Не переживайте, все в порядке, миссис Уизли, — Делия еще немного постояла рядом, наблюдая, как Гермиона набирает горсть Летучего пороха. Гермиона уже собиралась воспользоваться им, когда повернулась и свирепо уставилась на лавочницу. — Спасибо вам, Делия. Взволнованная Делия поспешно удалилась в заднюю комнату. С трудом сосредоточившись, Гермиона шагнула в камин, бросила туда порошок и объявила: — Сент-Джеймс Парк, дом двадцать три. И ее тут же уволокло зеленое пламя. Через секунду она уже тихонько вышла из камина в его столовую. В доме, как и прежде, было тихо. Гермиона прорвалась сквозь эту тишину, зовя Люциуса и лихорадочно обыскивая комнаты. Но на этот раз все было по-другому, его определенно здесь не было. Побежденная, она упала на диван в гостиной, на тот самый диван, на который откинулась в первый раз, когда пришла отдаться ему. — Что? Совсем одна? Наконец-то ты поймешь, что это такое... Она повернула голову, потрясенная услышанным голосом, но тут же подняв глаза, определила, что тот исходит от портрета. Презрительный волшебник со сморщенным, напряженным лицом и знакомым высокомерием уставился на нее сверху вниз. Она узнала эти глаза. И поняла, что это за портрет: это был отец Люциуса, Абраксас. Гермиона поднялась, бросая вызов его предвзятой ненависти. — Мне нужно срочно поговорить с Люциусом. Где он? — Это не основной его дом, глупая девчонка, — надменный седовласый блондин усмехнулся. — А он говорит, что ты очень умная... Ты должна прекрасно знать, где он находится. — Но сегодня же среда... он всегда бывает здесь по средам. — Нет, маленькая дурочка, сегодня четверг. Он был здесь вчера. Ждал тебя, но ты не пришла. — Но... Четверг?.. Я... Я потеряла счет времени... — Ах, как мило... но, может быть, с меньшим самобичеванием? — резкий голос звенел веселым сарказмом. — Это не имеет никакого отношения к делу. Я был занята жизненно важными вопросами. Люциус все поймет. — И теперь поймет? Судя по настроению, в котором он ушел вчера вечером, я бы не был такой уверенной. Гермиона взглянула на ухмыляющееся изображение Абраксаса, не желая, чтобы его слова подействовали на нее. — Я должна его увидеть. Он сейчас в поместье? — Конечно. Он в мэноре... Теперь желудок Гермионы действительно перевернулся. — Он там... с ней? Абраксас усмехнулся. — О, я вселил в тебя страх, не так ли, маленькая шлюшка? Может быть, ты и единственная его нынешняя любовница, но он все равно почти каждую ночь уходит ночевать к ней. К своей жене. К чистокровной жене. И, думаю, Люциус никогда ее не оставит. — Да я, собственно, и не жду от него этого, — при одном упоминании о Нарциссе ее чуть не стошнило, но Гермиона выпрямилась и повторила: — Если он придет сюда, пожалуйста, скажите, что я его ищу. И вышла из комнаты под звук издевательского смешка его отца. Войдя в ванную, она закрыла за собой дверь и тяжело присела. По лицу текли слезы. Гермиона почувствовала себя ужасно несчастной. Словно бы вдобавок к ее неудачному опыту в министерстве и страху перед чемпионатом мира теперь еще прибавилось и волнение за Люциуса — не сердится ли он за то, что она не появилась вчера? Неужели он вернулся в поместье к Нарциссе? Она представила себе, как они едят вместе, смеются, занимаются любовью. Гермиона ощупью открыла крышку унитаза, и ее вырвало прямо в него. Ощущение реальности ускользало от нее словно сквозь пальцы. Наконец, сделав большой глоток воды, Гермиона успокоилась. Всего два дня назад Люциус говорил о своей любви, стоило ли ей сомневаться в этом? Неужели слова его отца — правда? Возможно, так оно и есть. Почистив зубы и плеснув холодной водой на покрытое пятнами лицо, она попыталась выбросить тяжкие мысли из головы. И все же она знала, что нужно делать. Несомненно, она должна была поговорить с ним. Она хотела поговорить с ним. Снова воспользовавшись камином в столовой, она вернулась в магазин Делии, но быстро вышла, прежде чем женщина успела заметить ее появление. Спрятавшись за первым же углом, Гермиона достала волшебную палочку, как можно яснее представила себе внешний вид Малфой-мэнора и аппарировала. От этого ее немедленно затошнило. ___________________________________________________________________________________ Как только она приземлилась, ей стало очень больно. Болела правая нога. И руки тоже болели. И спина. Она вообще приземлилась на какой-то куст, острый колючий куст. — Вот же дерьмо, — голос Гермионы прозвучал на удивление громко, особенно на фоне штормового ветра вокруг. С трудом высвободившись, она очистилась от веток и листьев, впившихся ей в кожу, и осторожно поднялась на ноги. Приземлилась Гермиона сразу за границами поместья, за той точкой, где ее мог кто-нибудь обнаружить. Но одно из преимуществ того, что она уже бывала в этом доме раньше (хотя сейчас изо всех сил она и старалась забыть об этом), заключалось в том, что охранные заклинания с меньшей вероятностью могли отвергнуть ее. Это был риск, но после того, как она обнаружила просвет в зарослях лилий, она использовала свои уникальные навыки, интуицию и магические привилегии министерства, и прошла через мерцание магических барьеров незамеченной. Пройдя, Гермиона глубоко вздохнула. Ей удалось не только незаметно проскользнуть внутрь (как она и хотела на тот случай, если Люциуса не окажется дома), но и убедиться, что он надежно защитил себя от возможных незваных гостей из министерства. Она знала, что ни один из них не обладал необходимым сочетанием навыков и умений, чтобы проникнуть в мэнор так же, как и она. Ее ранки все еще болели, но Гермиона совсем не замечала этого. Подобравшись к особняку, она обнаружила, что находится в глубине лужайки с видом на заднюю террасу. День был пасмурный, порывистый ветер становился все более бурным, и большой дом с окнами был почти полностью погружен в темноту, но в комнате на первом этаже горел один-единственный огонек, а еще несколько горели и в соседних комнатах. Ее решимость поколебалась. А что, если его здесь нет? А что, если единственным человеком здесь осталась только Нарцисса? Или Драко? Это было бы немыслимо. Как она сможет объясниться с ними? Но она должна была рискнуть. Держась в тени и прячась за деревьями и кустами, она прокралась к внушительному зданию, которое, казалось, возвышалось такой мощью, что заслоняло собой все небо. Она попробует заглянуть в окно, чтобы узнать, кто там, надеясь вопреки всему, что это Люциус. А когда она приготовилась красться вверх по ступенькам террасы, внезапно в воздухе раздался низкий глубокий лай, и ветер с силой донес его до нее. Гермиона удивленно ахнула и отступила назад. Послышался звук быстрого бега какого-то четвероногого животного, но прежде чем она успела понять, откуда он доносится, ее сбила с ног огромная собака, темная и сильная. Огромная собака, какой-то волкодав, возвышался прямо над ней, не давая убежать, но, к счастью, и не нападая. Гермиона почувствовала горячее дыхание пса, когда тот угрожающе зарычал, а морда его оказалась всего в дюйме от ее лица. Она замерла, отвела глаза и принялась ждать. А что еще ей оставалось делать? На террасе послышались чьи-то шаги. — Кассиус? — она узнала этот голос. И закрыла глаза: у нее перехватило дыхание. — Кассиус? Где ты, мальчик? Что ты там нашел? Пес снова зарычал и громко залаял, предупреждая своего хозяина о ее присутствии. Шаги становились все ближе, пока не оказались рядом с ними. — Хороший мальчик, хорошая собака. Возвращайся в дом. Ты хорошо поработал. Возвращайся, же, — пес заскулил от удовольствия, услышав похвалу хозяина, прежде чем Гермиона поняла, что Люциус мягко поднимается по ступенькам. Она продолжала лежать на земле, глядя вверх, а Малфой смотрел на нее сверху вниз. — Почему ты здесь? Тебе не следовало приходить сюда, — голос его был твердым, но встревоженным. Гермиона встретилась с ним взглядом и поднялась на ноги. — Мне пришлось это сделать... Пришлось, потому что нужно было увидеть тебя... — Неужели ты не понимаешь? Я не знал, что ты придешь. Я... — Не злись. Твой отец сказал... — Что? Мой отец? — Да, его портрет. Поначалу я отправилась в Сент-Джеймс Парк. Он сказал, что ты злился на меня из-за среды. Шеклболт просто дурак. Мне обязательно нужно было поговорить с тобой. Я должна была увидеть тебя... Из дома донесся какой-то шум. Люциус резко повернул голову, на его лице было написано явное беспокойство. — Отойди назад! Тебя никто не должен увидеть, — для ее ушей голос Малфоя прозвучал напряженно и как-то даже обиженно. Ее снова захлестнула тошнота. Инстинктивно Гермиона отпрянула назад, по-прежнему прячась за кустами, адреналин и страх сделали ее невосприимчивой к холоду. — Я пойду. Я не должна была приходить, — запинаясь, пробормотала она. — Нет! Подожди там! Не смей уходить. И прежде чем она успела возразить, он повернулся и тяжело зашагал обратно в дом. Гермиона напрягла слух, отчаянно пытаясь что-нибудь услышать. Она была уверена, что слышит приглушенное бормотание, но совершенно не могла ничего различить. Казалось, прошла целая вечность. Если бы кто-нибудь сказал ей, что она уже целый час сидит, сгорбившись, за кустом камелий в саду Малфой-мэнора, она бы совсем не удивилась. Гермиона сжалась в комочек, но ей так и не удавалось отогнать холод: все чувства были настроены на то, что же происходит там, в доме, между Люциусом и его спутником. Казалось, он был очень зол на нее. Возможно, его отец был и прав. Во мраке грозовых сумерек, когда мысли о причастности Люциуса к заговору на Чемпионате мира проносились в ее голове, она даже попыталась как-то собрать собственный гнев и негодование. Минуты тикали, и холод наконец пронзил ее будто насквозь. И вдруг, скорчившись в этих сгущающихся сумерках, чувствуя, как холод пробирает ее буквально до костей, Гермиона вдруг засомневалась: она усомнилась в нем, усомнилась в себе, вообще усомнилась во всей той безумной неразберихе, в которую они попали. Но всеми чувствами она все еще ждала его возвращения, но негодование из-за того, что она теряет контроль над реальностью, не уменьшилось ни на йотту, и когда наконец снова послышались шаги, она выпрямилась и встала. — Ты как, в порядке? — спросил Люциус, стараясь не встречаться с ней взглядом, но все еще напряженным голосом. Если он и впрямь был зол на нее, то Гермиона и сама была тоже раздраженной. — Да. — Почему ты, черт возьми, пришла сюда? Разве ты не знаешь, что могло произойти?.. — он замолчал, отвернулся и нервно провел рукой по волосам. Гермиона пристально посмотрела на него, ее разум казался таким же холодным, как и тело. — Не знаю, почему я все еще здесь. Мне очень холодно... Люциус немного расслабился. — Я... Я просто... Войди внутрь. — Нет, не могу этого сделать. Если она здесь... Он нахмурился. — Кто "она"? — Твоя жена. — Нарцисса? Нет... она... Я не знаю, где она сейчас. Я не видел ее уже несколько дней. Я вообще сейчас редко ее вижу. — Значит, здесь ее нет? — Нет. — Тогда кто же это был? На мгновение воцарилось молчание. Он потянулся к ней. — Гермиона. Давай войдем внутрь. Ты, должно быть, совсем замерзла, — его голос смягчился. Она увернулась от его рук. — Так с кем же ты разговаривал? — Здесь больше никого нет. Давай, пойдем. — Твой отец сказал, что вчера ты был очень зол. И ты злишься теперь, когда я пришла сюда. — Вчера я очень волновался за тебя. Ты никогда не забываешь о наших средах. Ради Мерлина, войди сейчас же. Я вообще не могу поверить, что все это время ты была здесь. — Ты же велел мне подождать, помнишь? Что, надеялся: я уйду? — ее голос был ровным. — Нет! Но я ничего не мог поделать. Ты была бы в опасности, если б вошла в дом. Мне пришлось это сделать... — Люциус вздохнул и быстро вернулся к разговору о вчерашнем дне. — Я так волновался вчера. Почему ты не пришла? — Мне нужно было идти в министерство. Я должна была сказать обо всем Шеклболту, ты же знаешь. Он тоже ... пытался что-то сказать мне, но я его не слушала. Сегодня же они просто заставили меня почувствовать себя так, будто я сама все это придумала. — Как жаль, что я не понимал, что происходит. — Значит, ты злился на меня? Ох... видать, твой отец был прав. — Нет. Не злился. И не злюсь. Я просто... — он подошел к ней и положил одну руку ей на плечо, а другой коснулся щеки. — Ты такая холодная. — С кем ты был, Люциус? Прямо сейчас. Кто здесь, в конце концов, находился? — Войди в дом. — Скажи мне, наконец, с кем ты так ворковал? — он отвел глаза и так и не дал никакого ответа. Это сказало Гермионе достаточно: почувствовав на душе неимоверную тяжесть, она вздохнула. — А теперь он ушел? Совсем ушел? — Да. Он окончательно ушел... Люциус поглаживал ее руку вверх и вниз, приближаясь все сильней и сильней, так что она уже чувствовала его мягкое и ровное дыхание. — Вы ведь уже обговаривали детали, не так ли? — ее голос был жестким и холодным, таким же холодным, как и онемевшие руки Гермионы. Малфой ничего не ответил и попытался притянуть ее к себе ближе. Она начала сопротивляться. — Прости, что заставил тебя дожидаться. Но теперь я здесь. Ну же, ну же, дорогая, позволь же мне наконец согреть тебя. Но Гермиона продолжала стоять неподвижно, закрыв глаза, пока он гладил и ласкал ее. — Что же я делаю? Что я делаю? Какого черта вообще я здесь делаю? — потерянно бормотала она. Люциус проигнорировал эти слова, вместо этого наклонившись и начав целовать ее макушку. — Я терпеть не могу, когда ты не приходишь. Ненавидел, что вчера тебя не было. Я нуждался в тебе. Ты так сильно была нужна мне... И она снова почувствовала, что смягчается. Гермиона глубоко вздохнула и позволила его роскошному аромату овладеть собой. Теперь он прижимал ее к себе и гладил по волосам, поглядывая на ее руки. — Что ты с собой сделала? Ты вся в крови... — Неужели? Теперь он осыпал ее поцелуями, покрывая ими израненные руки, лицо и губы. — Все кончено... Теперь ты здесь. Со мной... — Люциус обнял ее за талию и повел в гостиную. Так, во второй раз в жизни Гермиону привели в Малфой-мэнор. Гермиона вспомнила комнату, в которой очутилась. Слева от камина висела картина: пейзаж с замком на среднем расстоянии. Она хорошо ее помнила. Когда она была здесь в последний раз, то, внимательно изучив ту, решила, что это место находится где-то в Озерном крае. С переднего плана с любопытством смотрели две коровы: одна с рогами, другая без них. Их она тоже помнила. Теперь Гермиона еще вдруг вспомнила бесконечную боль, вызванную проклятием Круциатус, брошенным в нее Беллатрикс Лестрейндж. И сейчас она снова смотрела в большие глаза коров. Люциус подвел ее к большому дивану из темно-зеленой кожи. "Какой подходящий цвет," — подумала она. Гермиона не могла припомнить, чтобы такое случалось раньше. Он ткнул палочкой в сторону камина, и пламя взметнулось вверх, мгновенно посылая в комнату волну тепла. Гермиона посмотрела на стол. На нем стояли два бокала на длинной ножке, в которых явно содержалось красное вино, один пустой, другой наполовину полный. Рядом с ними стояла пепельница: окурок сигареты опасно цеплялся за край, в ней лежало еще несколько штук. Глубоко вдохнув, она заметила, что запах сигаретного дыма все еще угнетающе висит в комнате. — Я и не знала, что ты куришь. — Я и не курю. Она подняла голову. Люциус стоял над ней, глядя вниз, и на этот раз ясная уверенность в его глазах исчезла. — Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Гермиона с такой же отстраненной решимостью, как и надеялась. — Я не могу остаться. Мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас. Люциус наклонился и положил руки ей на плечи, его лицо было таким открытым, каким она никогда его не видела. И настойчиво заговорил, хотя она и старалась не обращать на это никакого внимания: — Только не сейчас. Ничего не говори мне сейчас. Ты должна остаться здесь хотя бы ненадолго. И ты сделаешь это, обязательно сделаешь. А потом мягко, но решительно раздвинул ей ноги, а она не сделала ничего, чтобы остановить его. Через секунду Гермиона почувствовала прохладный воздух и поняла, что он стащил с нее нижнее белье. А в следующий миг он опустил голову между ног. Она закрыла глаза, осознав, что ладошки уже гладят Люциусу волосы. И ей снова стало тепло.