Ощущение вкуса

— Это невозможно. Это совершенно невозможно... — Шеклболт, не мигая, смотрел на открывающееся перед ним зрелище. Снова и снова он, как заведенный, повторял одни и те же слова. На самом верху охранных заклинаний появилась дыра, и через нее на стадион проникли две темные фигуры, явно волшебники. Их сходство с Пожирателями смерти было очевидным и откровенно пугающим. Какое-то время они кружили по стадиону, на котором поначалу раздавались редкие аплодисменты, многие все еще думали, что это часть шоу, но постепенно толпа становилась более оцепеневшей, и вскоре наступила тишина. Но молчали появившиеся недолго, потому что уже скоро начал нарастать какой-то звук, звук, начавшийся как низкий гул, зловещий и темный, но быстро увеличивающийся по своей высоте и интенсивности. По мере того, как две фигуры с пугающей легкостью летали вокруг арены, к ним присоединились еще и люди-птицы, ранее демонстривавшие шоу, а звук стал более пронзительнее, громче и ужаснее, пока не превратился в такой отвратительный шум, что больше никто не мог усомниться в намерениях появившихся. Это был крик такой ужасной силы, что он, казалось, предупреждал только о неминуемой смерти. Он исходил или, скорее, направлялся фигурой, которая и вела остальных в бесконечном безумном кружении по арене. К этому времени ужасный пронзительный вой заставил людей упасть на колени: в агонии они зажимали уши и беспомощно оседали на землю. Затем эта центральная личность поднялась, прежде чем снова спикировать вниз к платформе VIP-ложи. Там она остановилось, и черная, похожая на облако фигура затвердела и стала похожа на человека. Вторая темная фигура опустилась рядом с ним. Лица обоих были скрыты плащами с капюшонами и масками, не масками Пожирателей Смерти как таковыми, но до боли похожими. Они, однако, были простыми. Глаза были видны только за простой черной тканью, закрывавшей лица до верхних губ. Глаза этой второй фигуры впились в глаза Гермионы, и она увидела, что они — серые. Она узнала бы их где угодно. Но как ни странно, ничуть не удивилась... Она посмотрела вдаль, за спину предводителя, на своих детей. Первый человек в маске подошел к Шеклболту и заговорил. Его голос был низким и мелодичным с чувственной славянской мелодикой, хотя он и прекрасно говорил по-английски: — Кингсли Шеклболт, министр магии. Наконец-то я встретил тебя. Ты знаешь, кто я? Шеклболт кивнул. — Скажи это. Скажи мое имя. — Ты — Кресвидьев. Губы темного мага скривились, и он огляделся, подняв руки в стороны, чтобы показать все вокруг себя. — Мне сказали, что это было бы глупо, что я не смогу проникнуть сквозь блестящую и непроницаемую магию, изобретенную и осуществленную великим Шеклболтом. Хорошо, что я не прислушался к этому совету, и потому я здесь. А как это было просто, — он усмехнулся. — Теперь я буду говорить с тобой и твоим народом, а он будет слушать. Они все будут слушать. Он повернулся и властно поднял руку. Пронзительный визг немедленно прекратился. Люди заметно расслабились от облегчения, но Кресвидьев не дал им передышки. Он посмотрел на собравшиеся тысячи и (с усиленным с помощью магии голосом) обратился к ошеломленным зрителям: — Я стою здесь, чтобы рассказать вам о заре нового порядка. Двенадцать лет назад Лорд Волдеморт доблестно пытался положить конец господству грязнокровок и маглов над нашими народами. Ему помешал наглый предатель-полукровка, грязный пес, который выжил только благодаря обстоятельствам, удаче и вмешательству старого маразматика, который гордился своими чудачествами. Это больше не должно повториться. Узнайте меня. Увидьте меня. Я ваш новый господин. И ваш новый кумир. Дни Гарри Поттера и его мяукающих приспешников подошли к концу. Новый порядок, в котором снова правят чистокровные, наконец-то пришли. В этом у вас не должно быть никаких сомнений. Волдеморт был слишком терпелив, слишком осмотрителен. Он упустил слишком много шансов. Но на этот раз второго шанса не будет. Вы либо со мной, либо против меня. Присоединяйтесь ко мне или умрите. Он поднял палочку, и крик повторился, на этот раз более сильный и мучительный, чем раньше. Зрители корчились в агонии и ужасе, отчаянно пытаясь спастись. Некоторые падали без сознания от боли и больше не двигались. Те, кто сейчас находился в VIP-ложе, казалось, были избавлены от агонии, несмотря на то, что слышали звуки вокруг себя. Кресвидьев повернулся к Шеклболту с восторженной улыбкой на лице и быстро сорвал маску. Гермиона впервые посмотрела ему в лицо. Это был тот самый человек, который так долго влиял на ее возлюбленного, и который теперь командовал им. Лицо его было резким и угловатым, с большими темными глазами, с жиденькой бородкой и усами, придававшими ему мрачное выражение. Его обрамляли длинные черные волосы, а глаза сверкали из-под густых темных ресниц. Он был почти красив. Это было лицо, которое заставляло вас почти неотрывно смотреть на него. Кроме второго человека, стоявшего рядом с ним, остальные его последователи, которые изображали исполнителей шоу, продолжали злобно кружить над ареной, следя за тем, чтобы никто не сбежал и не попытался что-нибудь предпринять. Время от времени крики прекращались, были люди, приходившие в себя, прежде чем начинались снова. Однако было ясно, что после каждой атаки еще несколько человек так и не смогли подняться на ноги. Когда наконец собравшиеся авроры, послы и работники министерства оправились от потрясения, они принялись за попытки разоружить и задержать Кресвидьева. Но, к сожалению, все заклинания и проклятия, направленные на него, были отброшены простым взмахом палочки. Гермиона тошнотворно вспомнила Волдеморта — то, как никакая магия, казалось, не могла ничего сделать с ним. Но она снова обратила внимание на второго человека в маске. Того, у которого были серые глаза. Он стоял на удивление близко, и время от времени их глаза даже встречались. Ему по-прежнему принадлежали серые глаза, но за маской она почти не узнавала его. Неужели это и есть тот самый человек, которого она обожала? Она хотела бы поговорить с ним, хотела сказать ему что-нибудь, что угодно, но разум, казалось, опустел... В смятении и осознании того, что ее предупреждения были верными, стражники отпустили ее, но теперь Гермиона едва могла стоять прямо, а голос ее, словно бы застревал в горле. Кресвидьев подошел к Шеклболту и обошел его кругом. Несколькими взмахами палочки темного волшебника министр оказался пойман в ловушку самой темной магии и не мог пошевелиться. — Видите ли... министр. Эта магия работает только там, где я и хочу. И вы ничего не можете сделать. Разве вас не предупредили? А ведь все это было так просто... Даже слишком просто. Вы ведь действительно должны были знать, что я появлюсь здесь? О, у меня есть свои способы. И есть свои средства. Люди в этой стране уже хорошо служат мне, даже те, кто предположительно и находится под вашим наблюдением, — он взглянул на своего спутника в маске, прежде чем снова повернуться к Шеклболту. — А вы слишком расслабились, министр, почивая на лаврах после поражения Волдеморта. Вы не вняли предостережениям, глупец. И вот я здесь, и победил вас. Охранники чемпионата снова попытались проникнуть внутрь, но все их заклинания бессильно испарялись в футе от него. Ничего не помогало. Проклятия, казалось, просто отскакивали от Кресвидьева, как от зеркальной поверхности. Охранники пришли в отчаяние, неуклюже потрясая палочками в попытке что-то сделать. Кресвидьев только рассмеялся им в лицо. — Продолжайте, продолжайте! Вы похожи на детей маглов, играющих с обычными палочками! Вы не сможете прорваться. Видите ли, я вышел за пределы ваших возможностей. Я развил новую разновидность магии, известную только мне и моим последователям. Вы не можете победить меня. Смотрите, — он повернулся и обвел рукой стадион, где все еще корчились в агонии зрители. — Ваши люди уже стоят передо мной на коленях. — Нет, Кресвидьев. Не смей, черт возьми! — это была Гермиона. Она повернулась к охраннику, державшего ее, и сумела выхватить свою старую палочку. Теперь она приблизилась уже к Кресвидьеву, держа палочку перед собой нацеленной на него. Кресвидьев усмехнулся и с головы до ног скользнул по ней взглядом. — Это еще кто? Волшебный мир Британии должен быть защищен какой-то женщиной? Чудеса какие... Ну, и кто вы такая? — Меня зовут Гермиона Грейнджер, и я была одной из тех мяукающих подружек Гарри Поттера. Рон в ужасе смотрел, как его жена противостоит темному волшебнику, но все же открыл рот, чтобы возразить против использования ее девичьей фамилии. И снова закрыл его, прежде чем издать хоть какой-то звук. Гермиона же продолжала: — Если вы хотите победить нас, то сначала придется сразиться со мной... — Гермиона Грейнджер... Ах да, я слышал о вас, Гермиона. Насколько я понимаю, вы очень искусны, и ваша преданность и лояльность были очень нужны Поттеру в дни войны. Я слышал о таком. Вы, женщина — легенда, — он снова усмехнулся своему сардоническому комплименту, пока его глаза наслаждались видом Гермионы перед собой. Тем временем ее кожа покраснела от ярости, а большие карие глаза расширились от ненависти. — Что ж... ваш пыл, должен сказать, не уступает вашей красоте. Он подошел ближе, и на мгновение Гермиона словно потерялась в его глазах. На несколько секунд они стали самой важной вещью на земле. Она не могла смотреть на что-то еще, хотя внутри нее сильно билась и кричала какая-то внутренняя суть, зовя к сопротивлению. Кресвидьев приблизился еще сильней, взгляд впился в ее глаза, а губы искривились в улыбке. Это выглядело почти гипнотически. Он поднял палец и погладил ее по щеке. Гермиона хотела вырваться, хотела отшатнуться от него, но не смогла, не получилось. — Гермиона Грейнджер. Легенда этого мира, и вот она, передо мной. Но... грязнокровка. Какая... какая жалость для нас обоих. Нет, я не буду работать с вами, и не буду дарить вам утешение или милость, но... с радостью использую вас. Она наконец обрела дар речи. — Да я скорее умру... Он продолжал поглаживать ее лицо... Гермиона ощутила, как у второго мужчины, стоящего рядом, напряглось все тело. — Если вы не согласитесь, то действительно умрете, — промурлыкал Кресвидьев. Без всякого предупреждения Гермиона грязно выругалась. Кресвидьев мгновенно отскочил. И удивленно хмыкнул. Она попробовала еще раз. Это ругательство уже слегка проникло через его защиту и зашипело у него на груди. Оно не могло повредить, но, по крайней мере, пробило брешь в его обороне; Кресвидьев посмотрел на нее с удивленным уважением. — Впечатляет... Вы ведь настоящий маленький боец, не так ли? — он повернулся к своему спутнику. — Ты, должно быть, уже сталкивался с этим, мой друг? Эта маленькая грязнокровная чертовка, которую ты презираешь больше всего, на этот раз удивила и меня. Странно, что ты не убил ее, когда у тебя была такая возможность. Пожалуй, я буду должен это сделать сам, и все же чем-то она интригует меня... А еще она — действительно красавица. Я подумал и решил оставить ее себе. Хотя и нужно будет приручить эту капризницу, — с этими словами он поднял свою палочку и опустил ее жестоким ударом, прошипев проклятие, которое Гермиона не узнала. Алый луч сильно ударил ее прежде, чем она успела среагировать, опалив миллионом острых игл раскаленной боли. Гермиона упала на землю с душераздирающим воплем агонии. На мгновение показалось, что второй человек, спутник Кресвидьева, склонился к ней, но тут раздался еще один крик, высокий, отчаянный крик ребенка. — Мамочка! Мама... — Роуз бросилась к матери, вырвавшись из рук Рона, но прежде чем она успела подбежать к Гермионе, была схвачена сильными руками Кресвидьева и крепко прижата к себе. — В чем дело, малышка? Это твоя мама? Ты хочешь к ней? Она храбрая женщина. Ты должна гордиться, что у тебя такая мама, — и он мрачно зашептал ей на ухо: — Я бы тоже хотел, чтобы она была моей. Она поступит мудро, если согласится на это... Видишь ли, малышка, я не хочу, чтобы такие смутьянки, как она, суетились вокруг и мешали моим планам. А если она не согласится, то умрет... Роуз всхлипнула. — Мамочка! Я хочу к маме! Кресвидьев погладил девчушку по голове. Гермиона, взглянув на него со своего места на земле, изо всех сил попыталась подавить поднимающуюся волну тошноты. — Тс-с... малышка. Мы с твоей мамой еще разговариваем. Гермиона... встань и подойди ко мне. Выбора у тебя нет. Гермиона с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, направилась к Кресвидьеву. — Отдай мне мою дочь. Он снова улыбнулся и крепче сжал Роуз. — Отдай мне мою дочь! — закричала она. — Тогда докажи мне, Гермиона. Докажи, что можешь оставить свое сентиментальное грязнокровное наследие. Направь свою палочку на этих людей и убей их. Ты знаешь эти слова. Два коротких слова. Это легко... Сделай это, и твоя маленькая девочка не пострадает. Она в отчаянии уставилась на него. — Ты сошел с ума. — Тогда прощайся со дочерью... — Кресвидьев прижал палочку к горлу Роуз. — Нет! — Мамочка! К ним прорвался Рон, но от каждого брошенного им заклинания или удара кулака Кресвидьев легко отмахивался, отгоняя их, словно муху. Уже скоро Рону оставалось только смириться с поражением. Гермиона стояла неподвижно, понимая, что все тело словно бы горит ледяным огнем. Она медленно подняла палочку. — Вот этих... — Кресвидьев указал на группу волшебников, стоявших в ужасе. — Убей их. Убей их всех, и все будет хорошо. Ты же знаешь, что можешь. Иногда тебе этого хочется, не так ли? Подумай, на что это может быть похоже. Это так легко, так просто... — Гермиона медленно повернулась и оказалась лицом к лицу с людьми, на которых он указывал. Они смотрели на нее с жалким отчаянием, некоторые безутешно плакали, некоторые просто смотрели с полным недоверием. Среди них была и ее свекровь и Невилл Лонгботтом, который все еще метал бесполезные заклинания в сторону, казалось бы, непобедимого Кресвидьева. — Убей их. Они ничего не стоят по сравнению с твоей дочерью. И ты сильнее любого из них. Ты можешь покончить со всем этим прямо сейчас, — она вдруг почувствовала силу. И возбуждение. Она могла бы сделать это. Могла бы легко покончить с этим сейчас. Гермиона взглянула на спутника Кресвидьева, все еще скрытого под маской. Его глаза сияли. Даже сейчас, среди всего этого ужаса, даже сейчас... если б только у нее была возможность погрузиться в этот взгляд... — Посмотри на свою маму, малышка. Ей понравится пользоваться своей палочкой, не так ли? Как тебя зовут, малышка? Как они тебя называют? — проворковал Кресвидьев их дочери. Гермиона тяжело вздохнула, но все же направила палочку на группу беспомощных волшебников и ведьм перед собой. — Р... Роуз, — услышала она дрожащий голос дочери. — Роуз. Довольно по-английски... твое имя звучит очень по-английски, полукровное отродье, — он тихо рассмеялся. — Как там, в старой английской песенке? — и запел низким, шелковистым голосом с экзотическими славянскими гласными. И это звучало как самые зловещие звуки, которые Гермиона в этой жизни слышала. — Кольцо, кольцо из роз, карман, полный букетов, А-тишу, а-тишу, мы все падаем. Кольцо, кольцо из роз, карман, полный букетов. А-тишу, а-тишу, мы все падаем. Он пел снова и снова, и эта нескончаемая песня казалась такой же безумной и дезориентирующей, как и вихрь отчаяния, что уже охватил ее. Она все еще держала перед собой волшебную палочку, все еще слышала рыдания дочери, все еще проникал в ее сознание низкий голос темного волшебника. Глаза Гермионы ничего не видели из-за слез, хотя она и различала смутные очертания людей, испуганно таращащихся на нее в ожидании жизни или смерти. Ее палочка была наготове. Два коротких слова — и Роуз будет в безопасности. Она моргнула, и из глаз покатилась слеза. А когда внимание вернулось, она встретилась с затуманенными глазами Молли Уизли, которая смотрела на нее, и лицо ее было абсолютно белым от боли потери и беспомощности. — Я не могу... не могу, — плечи Гермионы поникли, и она опустила палочку. Вновь повернулась к Кресвидьеву. — Я не могу... — всхлипнула она. — Тогда твоя дочь, твоя маленькая Роуз... умрет. Он поднял свою палочку и направил ее прямо в сердце Роуз. — Мы все... падаем... вниз. — Нет, Иван, — человек в маске рядом с ней двигался так быстро и бесшумно, что она едва его заметила. Он вышел и направил палочку прямо на Кресвидьева. Этого было достаточно, чтобы удивить темного мага и заставить его отвлечься от Роуз. — Что такое? — в голосе Кресвидьева послышалось замешательство. Мужчина поднес руку к маске и сорвал ее. Собравшиеся ахнули. Когда капюшон откинулся, светлые волосы Люциуса Малфоя рассыпались по плечам. — Что ты делаешь? — Кресвидьев явно не верил своим ушам. — Малфой. Я так и знал, — кивнул Шеклболт. Несмотря на обстоятельства, он все же позволил себе выглядеть совершенно удовлетворенным. — Люциус? — Кресвидьев явно растерялся. — Отпусти ребенка. — Люциус... что? — Отпусти девчушку и оставь женщину. Она грязнокровка. И не нужна тебе. — Она будет моим инструментом. Она откроет для меня эту страну, как уже начал ты. Я хочу эту женщину. Она блестящая ведьма, и будет лизать мои туфли, как лизала туфли проклятого Поттера. Зачем ты это делаешь, Малфой? Положи свою палочку, дурак. Ты же, мой друг, мой союзник... — Нет. — Что? Ты хочешь отказаться от своего шанса на славу и власть ради жизни ребенка-полукровки, чья мать вообще с грязной кровью? Что они для тебя значат? Ты всегда ненавидел Поттера и его друзей. Ты сам пытался убить их. Что это за глупость? — Хватит, Кресвидьев. — Мы же договорились, Малфой. Ты проделал вместе со мной такой долгий путь. Не говори глупостей. Это тот самый момент. Победитель получает все. И эта женщина — и есть мой маленький бонус, эдакая вишенка на торте. А теперь позволь мне закончить свои дела, — и он снова занялся Роуз. Из палочки Люциуса вырвался красный заряд, ударивший Кресвидьева в плечо. Тот зашипел от боли и в тревоге широко раскрыл глаза, но его палочка, направленная на Роуз не опустилась. К этому времени сторонники Кресвидьева уже собрались вокруг, не зная, что делать, но следя за всем с любопытством и вниманием. Крики на арене прекратились. На мгновение Кресвидьев оказался слишком потрясен действиями Люциуса, чтобы как-то отреагировать. — Что для тебя этот ребенок, Малфой? Почему она отличается от любого другого ребенка-полукровки? — выплюнул он. — Если причинишь ей боль, я уничтожу тебя... Шеклболт продолжал бормотать свою успокоительную мантру: — Я знал, что это ты, Малфой. Я так и знал... Кресвидьев крепче сжал Роуз и рассмеялся Малфою в лицо. — Уничтожишь меня? Да никто не может уничтожить меня! Слышишь? Никто! Его палочка снова указала на Роуз... Та беспомощно плакала, и ее маленькое тело сотрясалось от рыданий. Гермиона потянулась к ней, но ей мешала зачарованная сила, окружавшая Кресвидьева. — Ошибаешься, — заявил Люциус. — Ты научил меня своей магии. Я могу быть слабым, трусом и предателем, но всегда был хорошим учеником. И на многое обратил внимание. А ты был хорошим учителем. Они не смогут одолеть твоего колдовства ... — он указал на людей вокруг себя, — ...но я смогу. Впервые на лице Кресвидьева промелькнуло беспокойство. — Малфой, если ты предашь меня, то станешь для меня ничем. Я убью тебя, раздавлю, как червя, которым ты и являешься, и ты вернешься к праху своих дегенеративных и вульгарных предков, которые одни и будут оплакивать тебя, — он яростно плюнул на пол прямо перед Люциусом. — Не так, Кресвидьев. Далеко не так. Никогда больше. Да, я ошибался. И должен был понять все это с первого раза. Что ж... я дурак, и был совершенно неправ. Кресвидьев откинул голову назад и рассмеялся. — Это слова из твоих собственных уст, старик. Так что, — он пожал плечами, — ты будешь следующим. Я с превеликим удовольствием избавлю тебя от жизни, червяк. Ты следующий, после нее, этого грязного маленького полукровного отродья, — и он снова повернулся к Роуз и отступил назад, чтобы дать себе возможность направить на нее свое проклятие. Девочка замерла, парализованная ужасом. Он начал произносить слова одними губами. И для Гермионы весь мир превратился в размытое пятно замедленной съемки. Люциус произнес свое собственное заклятие, и яркий золотой свет вырвался из его палочки, перехватив зеленый, который уже начал формироваться из кончика палочки Кресвидьева всего в дюйме от Розы. На мгновение две полосы света, одна зеленая, другая золотая, встретились и сразились, и казалось, что зеленая победит. Но тут магия Люциуса отбросила его назад, а Кресвидьеву пришлось повернуться, чтобы отразить удар. Это явно отнимало у обоих все магическое мастерство, их руки напряглись, а лица стали влажными от агонизирующих усилий. Гермиона увидела свою дочь, беспомощно стоящую в сторонке, но теперь свободную, и бросилась к ней, оттаскивая девочку и защищая ее от опасности. Гермиона снова посмотрела на Кресвидьева и Люциуса. Магия этих первых проклятий в конце концов истощила их обоих, и они на мгновение опустили свои палочки, словно бы попав в тупик. Но едва переведя дыхание, они снова начали кружить друг вокруг друга. Не успел ее страх за дочь угаснуть, как его сменил ужас за Люциуса. Ей хотелось подбежать к нему, оттащить, заключить в объятия и удержать для себя, только для себя. Но она зачарованно смотрела, как ее возлюбленный в одиночку защищает этот мир. Роуз крепко прижалась к ней. — Он опять это сделал, мамочка. Седовласый мужчина. Он снова спас меня. Он мой ангел-хранитель? — Да, моя дорогая, да, я думаю, что это он, — всхлипнула Гермиона в ее волосы. — Но разве ангелам не место на небесах? Гермиона прижала к себе дочь. А Кресвидьев тем временем продолжал глумиться. — Ты разочаровываешь и вызываешь у меня отвращение, Люциус, так же, как ты вызывал отвращение у Волдеморта, так же, как ты вызываешь отвращение у своей семьи. Где сейчас твой сын? Где жена? В чужой постели, как я слышал. Ты даже не смог удержать ее. Ты никчемная мразь... Люциус ничего не ответил, но направил палочку прямо на Кресвидьева. — Через мгновение все это будет бесполезно. Ты умрешь вместе с тысячами других. Я возлагал на тебя большие надежды. Вместе мы могли бы править миром. Только подумай, Люциус. И снова ты отбросили все это из-за своей собственной глупости и неуверенности в себе. Следующее проклятие Люциуса снова проникло сквозь защитные заклинания Кресвидьева. Раздался их треск, и тому пришлось противостоять Люциусу уже банальным Протего. На мгновение он начал выглядеть испуганным, но подавил страх неловким смешком. Люциус снова отмахнулся. И Гермиона с облегчением втянула воздух. Она видела Рона напротив себя, за спинами дерущихся мужчин. Он крепко держал Хьюго, который выглядел совершенно очарованным всем происходящим. Гермиона же крепко держала Роуз, которая, как ни странно, быстро оправилась от шока и наблюдала за происходящим с таким же вниманием, как и ее брат. Теперь Кресвидьев снова взмахнул палочкой, и Люциусу пришлось увернуться, чтобы избежать проклятия. Но оно прорвалось сквозь его защиту и сильно ударило его в плечо, вызвав рваную рану длиной около трех дюймов. Гермиона ахнула, чувствуя его боль так же сильно, как и он сам. Но Люциус нанес ответный удар прежде, чем Кресвидьев успел подумать, и на этот раз ударил более мощно. Кресвидьев на мгновение даже согнулся пополам от боли, но тут же ударил в ответ, нанеся такой же удар Люциусу. Теперь они оба как боролись друг с другом как равные: удар за ударом, проклятие за проклятием. Казалось, воздух гудит от темной магии, трески и шипение с яростью прорывались сквозь него. Но с каждым ударом Кресвидьева Люциус казался все более и более ослабленным. Победить этого человека казалось почти невозможным. И действительно, по мере того как дуэль продолжалась, Гермиона видела, как ее возлюбленный все больше слабеет, в агонии согнувшись пополам, когда проклятия Кресвидьева обрушивались на него снова и снова. На лице Шеклболта отразилось почти удивление, и он явно испытывал удовольствие, видя, как страдает Люциус. На правом боку Люциуса зияла глубокая рана. Гермиона видела, как из него ручьем льется кровь. Его дыхание стало прерывистым, а лицо пепельно-серым от потери крови, боли и усталости. И Гермиона умирала вместе с ним. Она прижала к себе Роуз и беззвучно зарыдала от тоски и отчаяния. Она была бессильна... Ей захотелось броситься к нему, спасти его, принять на себя все проклятия, но она знала, что мгновенно погибнет, а вместе с ней погибнет и ее дочь. Ей оставалось только сидеть и смотреть, как человек, которого она любила, безжалостно проклянут до смерти. Охранник, будучи снова ее союзником, дергал ее, пытаясь сказать, что она может сбежать вниз по лестнице, пока все отвлеклись. Она видела, как напротив Рон собирается сделать то же самое с Хьюго. Остальные же уже бежали, хотя некоторые и остались с болезненным любопытством посмотреть, как будут развиваться события. Она должна была уйти, она должна была оставить его, оставить на верную смерть. Но вместо этого Гермиона толкнула Роуз в безопасные объятия охранника. — Отведите ее в министерство и позаботьтесь о ее безопасности. Тот молча кивнул. — Вы тоже пойдете с нами. Давайте. Другого шанса может и не представиться. Когда Малфой умрет, этот псих убьет нас всех. Она покачала головой. — Я остаюсь. Он нахмурился, явно решив, что она сошла с ума. — Да ладно вам, миссис Уизли. Я отведу вас в безопасное место. — Нет. Берите Роуз и уходите, — она крепко поцеловала дочь и пообещала вернуться за ней, как сможет. Беспомощно пожав плечами, охранник вышел, уводя их дочку с собой. А Гермиона снова перевела взгляд на драку. Люциус все еще храбро сопротивлялся последним проклятиям Кресвидьева. Он и сам причинил ему много ранений, это было ясно. Кресвидьев держался за рану в боку и прихрамывал от боли, но все же продолжал. Она с облегчением увидела, что Рон и Хьюго тоже исчезли. Двое мужчин все еще продолжали кружить вокруг друг друга, пусть и неуклюже шаркая при этом. Теперь Кресвидьев сыпал на Люциуса проклятиями, лицо которого исказилось от боли. Гермиона чувствовала каждый удар, как будто он достигал ее саму. Люциус боролся изо всех сил. Все это не могло занять много времени. Он снова храбро сделал круг, но после еще одного мощного проклятия рухнул на колени в полном поражении. Гермиона смотрела на него, опустошенная и безжизненная, желая быть с ним, разделить его последние мгновения, ничего больше. В этот момент Люциус оказался прямо напротив нее. И посмотрел ей прямо в глаза. Она встретилась с ним взглядом, и на мгновение все остальное исчезло. Остались только они одни: стоящие в лунном свете той первой ночью, молчащие в его библиотеке, или сливающиеся в телах друг друга. Только они вдвоем. И она улыбнулась ему. Его плечи распрямились, и на лице появилось умиротворение. Палочка Кресвидьева оказалась поднята в последний раз. Гермиона так и не сводила глаз с Люциуса, а он продолжал смотреть на нее. Они оба были готовы к своему концу. Но, проследив за взглядом Люциуса, Кресвидьев оглянулся и заметил ее, прежде чем снова взглянуть на Малфоя и обратиться к ней через плечо. — Ах ты... грязнокровная лисица, ты все еще здесь! Всегда решительная и упрямая. Да, Гермиона, я не забыл о тебе. Когда я убью этого червяка, эту вошь, это слабое и ничтожное подобие чистокровки, я возьму тебя... а потом тоже убью. Я предупреждал, прекрасная глупая Гермиона, но ты решила игнорировать меня. В конце концов я получу твое тело, а потом ты умрешь. И не в силах удержаться от очередной насмешки, он огляделся и рассмеялся. В этот единственный момент его внимание отвлеклось. — Авада Кедавра! Проклятие Люциуса ударило Кресвидьева прямо в грудь. Свет на мгновение вспыхнул в его глазах, когда рот приоткрылся в шоке, а затем потух темнотой. Кресвидьев рухнул на землю, словно смятая куча. Он был мертв. Сначала в это никто не мог поверить. Гермиона вытаращила глаза. И точно также вытаращил глаза и Люциус. Шеклболт вообще стоял неподвижно, не сводя глаз с упавшего тела. Вокруг воцарилась какая-то неземная тишина. Они очнулись от оцепенения только тогда, когда от последователей Кресвидьева поднялся дикий вопль, прозвучавший отчаянно и от осознания собственного поражения. Без своего хозяина они стали ничем. Как один, они вместе кружили по центру арены и, как один, рассыпались в пыль на глазах у зрителей. Все было кончено. Гермиону тут же заключили в медвежьи объятия. Это была Молли Уизли с мокрым от слез лицом. — Моя дорогая, отважная девочка. С тобой все в порядке? Ты была такой храброй, такой... безумно храброй. — Я... — Гермиона слабо улыбнулась свекрови, но ей нужен был только один человек. — Это была не я. Это был… Она повернулась и, спотыкаясь, подошла к Люциусу, который все еще стоял на коленях на том же месте, где и произнес проклятие, с широко раскрытыми от изумления глазами и поникшим от усталости и боли телом. Гермиона хотела опустился на колени рядом с ним. Ей хотелось обнять его, поцеловать, обнять и успокоить. — Люциус... — только и смогла вымолвить она. Он повернулся к ней и выдавил из себя слабую улыбку. — Привет. Странно встретить тебя здесь... Внезапно у нее вырвался всхлипывающий смех. Из нескольких его ран все еще лилась кровь. Она достала палочку и вылечила их, как могла, но поняла, что ему нужна профессиональная помощь. — Кто-нибудь... быстрей сюда! — ведьма-целительница уже проталкивалась сквозь толпу. Женщина наклонилась к Люциусу и уже скоро залечила самые тяжелые раны, придав ему сил. — С ним все будет в порядке? — спросила Гермиона. — Да, я думаю. Он очень сильный человек. Должна сказать, мистер Малфой, это было весьма примечательно. Я думала, вы проиграете. Он с трудом втянул воздух, когда она продолжила свою работу. — Я тоже так думал. К этому времени вокруг Люциусу уже собралась толпа. Они хлопали его по спине, наклонялись, чтобы пожать ему руку, благодарили, плакали от благодарности, восхваляли его мастерство и храбрость. Его прошлая жизнь Пожирателя Смерти и тот факт, что он начинал в союзе с Кресвидьевым, теперь явно ничего не значили. Люди так непостоянны. Он снова вернулся к свету и спас их всех. Люциус Малфой впервые стал их героем. Но теперь, когда он это понял, то опустил голову, едва понимая, что же произошло, едва осознавая это. Самое главное, что это касалось Гермионы. А теперь она была в безопасности. Все остальное не имело значения... Над ним, скрестив руки на груди, встал Шеклболт. — Малфой... я знал, что это ты. И всегда чувствовал, что все это время ты был в сговоре с Кресвидьевым. Люциус поднялся на ноги, несмотря на совет целителя, и посмотрел Шеклболту прямо в глаза. — Полагаю, тебе доставит большое удовольствие отправить меня в Азкабан на очень долгое время. Как волнующе для тебя наконец-то... Шеклболт печально покачал головой. — Ты ставишь меня перед дилеммой, Малфой. И хотя я действительно был бы счастливейшим человеком на свете, если б увидел, как ты гниешь за решеткой до конца своих дней, есть еще один довольно неприятный факт: ты только что спас волшебный мир от порабощения и смерти. Твое отступничество, возможно, произошло довольно поздно, но когда оно наконец произошло... — он ухмыльнулся, — ...это было чертовски блестяще. И Люциус тоже ухмыльнулся. — И поэтому... как бы мне ни было больно это говорить... Ты свободен, Малфой. Все равно придется провести расследование: я не могу гарантировать полное оправдание, это было бы неуместно, но и не вижу, чтобы был приговор к лишению свободы. Если б не ты, мне страшно подумать, что бы он сделал. Но в следующий раз, когда темный волшебник попытается соблазнить тебя обещаниями славы... как насчет того, чтобы просто проигнорировать их? Ухмылка Люциуса стала еще шире. — На этот раз, министр, я думаю, вы правы. Молли Уизли, все еще стоявшая рядом, неохотно пробормотала: — Ну, я никогда не думала, что скажу это, но... Люциус Малфой... спасибо тебе. Невилл подошел и крепко обнял Гермиону. — Черт возьми, Гермиона, никогда бы не подумал, что ты снова заставишь меня пройти через это. Но... знаешь, в общем, это было чертовски блестяще! Совсем как в старые добрые времена! А как же старина Малфой, а? Держу пари, ты этого не предвидела! Ой, Малфой! — он подошел к Люциусу и схватил его за руку. — Спасибо тебе, приятель! — и отошел посмотреть, не может ли он помочь в другом месте. Когда тело Кресвидьева унесли, Гермиона и Люциус смогли спокойно поговорить. В конце концов, он только что спас жизнь ее ребенку. В глазах любого человека ей было позволено поблагодарить его. — Я не знаю, что сказать, — пробормотала она. — И я тоже. Она закрыла глаза и с облегчением выдохнула. — Он ушел. Все кончено... Люциус кивнул. — Ты сделал это, Люциус. Ты удивительный, — он едва мог реагировать. Она мягко улыбнулась ему. — А теперь мне нужно срочно повидаться с Роуз. — Конечно. Надеюсь, с ней все в порядке. — Как ни странно, имменно так с ней все и есть, — она вздохнула, прежде чем снова посмотреть на него. — Завтра увидимся… — Завтра? — он настороженно и внимательно посмотрел на нее. В последний раз, когда они разговаривали, она ушла от него. — Завтра же среда, — улыбнулась она. — Но… — Чщ-щ-щ... — они стояли в опасной близости друг от друга. Вокруг сновали люди, явно жаждущие поговорить с Люциусом или с ней. Агония оттого, что она не прикасалась к нему, просто убивала ее. — Я так сильно хочу тебя. Прямо сейчас, так сильно... — Терпение, мисс Грейнджер, — ухмыльнулся он. После всего, через что он прошел, он все еще мог ухмыляться. — До завтра, мой дорогой. Только мы. Как всегда... — пробормотала она. — Роуз сказала, что ты ее ангел-хранитель, — она приподнялась на цыпочки и быстро прошептала ему на ухо: — Ты и мой ангел тоже... Люблю тебя. И она ускользнула к своим детям, оставив Люциуса смотреть ей вслед с безмятежным и довольным лицом. Впервые в жизни он был совершенно счастлив.