*30 ОКТЯБРЯ. 20:00*
Входная дверь со скрипом отворилась. Дворецкий, стоявший неподалеку, выронил все из рук, когда увидел вошедшего. Стройный юноша в порванном плаще молча проследовал вглубь дома, удостоив дворецкого лишь приветствием в виде кивка головы. — Господин Пушкин как всегда в своем кабинете? — Д-да, — голос дворецкого слегка дрогнул. Беспрепятственно поднявшись по лестнице, молодой человек подошел к комнате, которая отличалась от остальных красивой, резной деревянной дверью. Не трудно догадаться, что пришедшим был Михаил. Он застыл около двери, подбирая нужные слова и фразы, что было нелегкой задачей. Конечно, он с самого начала догадывался, что по возвращению его ждет грандиозный скандал от его же родственной души за подобные выходки. И все же Михаил собрал всю волю в кулак, собираясь с достоинством выслушать все обвинения и отбиться от них некоторыми новостями. Шумно вздохнув, юноша мысленно перекрестился и отворил дверь: — Александр Сергеевич, я… — Слава Богу, ты цел! Радостный, счастливый оклик мигом разлетелся по всей комнате еще до того, как Лермонтов успел закончить фразу. Из всех возможных вариантов этой встречи, подобного приема он ожидал меньше всего. Секундой спустя, Пушкин уже крепко сжимал в объятиях своего подопечного. — Ты цел, цел. Слава Богу! Слава Богу! — сбивчиво шептал поэт. Михаил неуверенно ответил на объятия, и отчего-то ему на душе стало легче. Метка на руке утихла. — Где же ты был? — отстраняясь, спросил Александр, — я думал, что сойду с ума! -Простите, простите, Александр Сергеевич! — Лермонтов понимал, что ему надо как можно скорее рассказать Пушкину то, что он узнал. — Почему ты ничего не сказал мне? Что с твоим пальто? Ты не ранен? — Простите, Александр Сергеевич, но я должен вам кое-что рассказать! Это очень важно! Пушкин удивленно посмотрел на юношу, но перебивать не стал. — Я был около дома господина дознавателя, и… — уже после этой фразы на лице великого поэта отразилась гамма эмоций, ведь он никогда не называл юноше ни адрес, ни даже улицу этого дома, но Лермонтов не дал ему сказать и слова, — Александр Сергеевич, там что-то неладное творится! Дом пустой, охраны нет, дворецкого нет, а Николай Васильевич и Яков Петрович заперты в комнате на первом этаже! Я их через решетки видел! Более того, на все двери и окна наложена магия, я сам в этом убедился. — Что ты сделал?! — Я к входной двери пробрался, но ее не открыть. Я попытался окно разбить, но дом будто окутали чары. Камень отскочил от окна, будто оно было сделано из резины. — Михаил, ты не понимаешь, как ты рисковал! — Александр неистово вцепился в плечи юноши, — если бы тебя заметили люди Гуро, они бы застрелили тебя, даже не раздумывая! — Говорю же вам, Александр Сергеевич, господин Гуро и господин Гоголь заперты в доме! Там нет ни охраны, ни прислуги! Пушкин на миг закрыл глаза и отпустил Лермонтова. Сделав глубокий вдох, он начал говорить уже более спокойно: — Говоришь, на дом наложена магия? — Несомненно. Я много раз пытался разбить окно в комнате Николая Васильевича, но ничего не вышло. — И господин Гоголь не услышал, как вы кидали камни? — Будто я этого вообще не делал. — Что же… — Александр задумался, нахмурив брови, — будем думать. Если на дом наложена магия, то и ведьма находится где-то поблизости. — Или ведьмак. — Не столь важно. Надо что-то делать. Уже через полчаса отряд из пяти людей отправился на разведку. У всех были четкие инструкции: обследовать территорию особняка, по возможности пробраться внутрь, отправить одного человека обратно для сообщения ситуации. Однако особых новостей не было, лишь одна маленькая деталь: прибывший гонец сообщил, что в гостиной дома собралось три женщины. Они начали проводить какой-то ритуал. — Значит все-таки ведьмы, — обратился Пушкин к Михаилу. — И даже три, — мысленно добавил он, но вслух сказал другое: — Собирайте группу из двадцати человек. Через двадцать минут отправляемся. — А что делать мне? — подскочив, спросил Лермонтов. — А вам, мой дорогой, собирать все, что может понадобиться в борьбе с ведьмами. И поторопитесь! Михаил без лишних вопросов побежал исполнять поручение. Он был рад, что Александр Сергеевич не отстранил его от задания и таким образом выказал ему свое доверие. — Я не подведу! В 20:30 отряд из двадцати двух вооруженных человек уже ехал по Петербургу к заветному дому.***
«Темный. Темный, просыпайся. Ты мне нужен, время пришло» Гоголь распахнул глаза, даже не успев понять, что произошло. — Я что, снова уснул? — шепотом спросил он. Рядом сидел Гуро, который все это время был подушкой для Николая. Сам же следователь уснуть никак не мог, да и не хотел. — Что с вами, душа моя? Кошмар приснился? Видение? Гоголь отрицательно мотнул головой. Это было не видение и не кошмар. Кто-то позвал его во сне. И этот голос был похож на голос старшей ведьмы. — София не приходила? — Нет. Никто не приходил, — Яков метнул оценивающий взгляд на писателя и про себя отметил, что состояние последнего не ухудшилось. — Оно и к лучшему, — сам не зная почему, полушепотом произнес Николай. — Как вы себя чувствуете? На последний вопрос Гоголь уже не ответил. Он с ужасом вслушивался в шум, который доносился из гостиной: некое шуршание, грохот, звон в объединении с пением. Зловещее единение трех женских голосов эхом разносилось по длинным полупустым коридорам. Оно резало слух и, казалось, проникало внутрь тела. — Они уже час там поют, — ответил на еще не заданный вопрос Гуро. — Значит, уже очень скоро… — Да, я знаю. Вновь тишина облепила каждый уголок комнаты, но в этот раз она не посмела трогать обитателей комнаты. То была приятная тишина, она не тревожила душу, не создавала неловкостей. Она была спокойной и мирной. — У нас есть план? — обернувшись, спросил Николай. — Откровенно говоря — нет. Я лишь хочу кое-что попробовать. Гоголь внимательно слушал следователя. Тот встал с кровати и взял какую-то дощечку. — Где вы ее раздобыли? — Выломал из шкафа. — Но зачем? — Возьмите ее в руки. Писатель с удивлением взял обычную деревянную дощечку, протянутую следователем. — А теперь закройте глаза. Представьте, что перед вами стоит тот, кого вы ненавидите больше всего. — Но… У меня нет человека, которого я ненавижу. Если бы подобный вопрос был бы задан на неделю раньше, то Гоголь без раздумий бы ответил, что самый ненавистный и неприятный ему человек в этом мире — это Гуро. Но сейчас все изменилось, все совсем по — другому и Николай знал, что его отношение к следователю уже совсем другое. — Как быстро происходят перемены, — подумал он. — Вспомните всадника, который убил столько девушек в Диканьке. Или тех казаков, что вас чуть не убили. Или того идиота, что сломал вам ногу. Или этих треклятых ведьм, которые держат нас взаперти прямо сейчас. Яков немного увлекся перечислением всех тех особ, что потенциально представляли или до сих пор представляют угрозу Николаю. — Неужели вы готовы простить всех этих людей? Ведь они все, по факту, хотели или хотят вас убить. От дощечки поднималась легкая струя дыма, легкий запах горелой древесины ударил в нос следователю и тогда он забрал дощечку из рук Николая. — Откройте глаза, душа моя. Гоголь послушался. Яков держал перед его глазами ту самую дощечку, на которой зияли черные отпечатки его собственных ладоней. Николай хотел было спросить, но ответ и так был очевиден. — Ваша сила возросла. В Диканьке вы не вытворяли подобных фокусов, хотя у вас было много ситуаций, где это не было бы лишним. Тогда я понял, что тут есть два варианта: либо вы скрывали свои способности с самого начала, либо они по каким-то причинам усилились. Так как первый вариант это явно не про вас, то остается только один. — И это связано с днем Самайна? — Гуро так и не понял, был ли это вопрос или утверждение. — Возможно. Разговор был прерван скрипом двери. На пороге стояли все три ведьмы. София протянула руку вперед. — Ты мне нужен, Темный. Время пришло.