Сказка в новогоднюю ночь

      Было раннее утро, когда портниха доставила со своим маленьким сынишкой два поистине роскошных платья* в родовой замок. Когда Гермиона их увидела, то не в силах была сдержать сдавленного аха. Как девушке ей тут же захотелось их примерить, однако, как хранительнице-служанке, ей было это категорически запрещено.       Наряды были довольно похожи по стилистике друг на друга, хоть и отличались цветом и некоторыми рюшами.       Одно платье, что предназначалось для леди Лестрейндж, было сшито из алой и чёрной тканей. Плечи были прикрыты воздушными короткими рукавами, глубокое декольте хорошо контрастировало с переливающимся чёрным корсетом. От талии вниз шла пышная юбка, которой могла позавидовать любая королева.       Платье её дочери, Джинни, было небесно голубого цвета. На первый взгляд оно могло показаться более невинным, чем наряд матери, однако только лишь на первый. Возможно, такой эффект создавался благодаря цвету. На самом же деле полностью отсутствовали рукава, тем самым оголяя плечи и предплечья, представляя взору каждого вид на глубокое декольте.       Оба платья переливались стразами так, что от них невозможно было отвести взгляда.       Гермиона в который раз грустно вздохнула, посмотрев на эти замечательные наряды. Как же ей было в этот момент жалко, что она никогда в своей жизни не сможет надеть подобную роскошь.       Действительно жалко.       Впервые так грустно...       Гермиона никогда не носила роскошных платьев, которые бы переливались всеми цветами мира, а их подол устремлялся бы за горизонт; ей не делали импозантных причёсок, каждый волосок в которых имел бы своё предназначение; девушку не учили, как нужно вести себя, чтобы все парни мечтали лишь о том, чтобы она стала только их. И что самое главное — она никогда этого не хотела... до этого дня. Впервые, смотря на красивые наряды, Гермиона желала всем сердцем, чтобы они оказались на ней: надеть их, покрутиться перед зеркалом, забыв про все заботы, хлопоты, обязанности, забыв про уборку, стирку, готовку, забыв про всё на свете, наконец, в кои-то веки, спустя столько времени, почувствовать себя поистине счастливой.       От всех этих мыслей хотелось рвать и метать, лишь бы выплеснуть эмоции, позабыв о желаниях.       "И вот что мне с этим делать?" — с грустью подумала Гермиона.       Девушка не знала, злой рок ли это с ней сотворил или же так и должно быть: нормально мечтать о несбыточном, позабыв о серой действительности. Ведь не этому её мама учила! Не это говорила постоянно, надеясь, что дочь, как вето, будет помнить её слова.       "Запомни, доченька, лишь те, кто верят в добро и мечтают, остаются счастливыми в этом мире до конца. Будь сильной и верь в добро. Пусть эта тайна осветит тебе путь, когда будет казаться, что даже Солнце погасло",— снова всплыли в голове предсмертные слова матушки.       — Я, правда, стараюсь, правда, — прошептала Гермиона, прикрыв глаза, — но с каждым днём, матушка, всё сложнее и сложнее.       "Неужели на меня так повлиял поход во дворец? — внезапно пришла в голову мысль девушке. — Может, это место отравляет людей, как и власть, как и богатство? Однако я встретила там таких замечательных людей: Ксенофилиуса Лавгуда, его дочь Полумну и того, пусть и странного, но всё же не потерявшего надежду молодого человека. Тогда дело, получается, во мне?"       Гермиона перекинула через руку оба платья и двинулась в сторону прачечной в доме: стоило привести в порядок платья и подготовить их к новогоднему балу, после чего надеть на манекены, что уже находились в комнатах леди Лестрейндж и её дочери, словно ждали своего часа.       Когда Гермиона дошла до прачечной, в её голове уже крутились новые мысли. Кто всё-таки был тот молодой незнакомец? Почему всё-таки по правде за ним гналась королевская стража? Почему он не выдал её? Почему сводная сестра и мачеха не хотят её одновременно и выгнать, и оставить в доме? Почему она не может уйти отсюда, руководствуясь тем, что она хранитель этого дома? Желали ли родители для неё такой судьбы? Хотели бы они, чтобы она и дальше так жила? А если нет, то что она должна предпринять?       Гермиона тяжело вздохнула: сложно жить, когда столько вопросов в голове, а ответов нет ни у тебя, ни у кого-то другого, ни вокруг.       Да, конечно, слова мамы она не забыла, до сих пор верила в них всей душой, живя по ним, как по завету. Однако в данной ситуации Гермиона понимала и другое: если она будет просто мечтать и верить в добро, на новогодний бал ей ни за что не попасть, как бы не хотелось. Здесь уже надо было прикладывать свои силы (быть сильной). Вот тогда у неё всё получится!       Также внезапно, как пришло осознание насчёт исполнения её недавно зародившейся мечты, пришла девушке идея насчёт платья. Она была настолько простая и обыкновенная, что Гермиона даже удивилась, почему не подумала об этом ещё тогда, когда только услышала речь глашатая.       Пришедшая в голову идея тут же придала уйму сил Гермионе: она с улыбкой на лице начала гладить бальные платья, после чего перенесла их в комнату, откуда нужно было их разнести по комнатам и повесить на манекены, когда дамы проснутся; после девушка принялась за уборку в доме; вовремя успела приготовить завтрак (сегодня это была её обязанность) и, наскоро перебросившись парой приветливых фраз с Роном, который заскочил на кухню, и миссис Уизли, накрыть на стол в соответствии с этикетом. Когда-то давно мама учила её, рассказывая про все виды столовых приборов, тарелок, фужеров, показывала несколько способов складывания салфеток. Этикет и иностранные языки Гермиона знала именно благодаря маме.       — Сегодня ты в довольно хорошем настроении, — недовольно вскинула брови Беллатриса Лестрейндж, появившись в своём любимом шёлковом халате в столовой. Впрочем, она всегда была чем-то недовольна. — Здесь холодно. Подбрось дров в камин!       — Как пожелаете, мадам, — склонилась Гермиона и тут же подлетела к камину, рядом с которым была подставка с уже порубленными деревьями, подкинув несколько дров.       — Даже страшно стало, — появилась в комнате Джинни, тоже морщась, поглядывая на сводную сестру.       — Что за глупость, дочка? — повернулась к ней леди Лестрейндж, садясь за стол, поправляя свой халат.       — Вовсе не глупость, — вскинула нос Джинни. — Просто мне теперь кажется, что она подлила нам в чай яд. Не может нормальный человек так улыбаться с утра пораньше! Хотя, эта девчонка и так сумасшедшая — давно известный всем факт.       — Джинни, — осуждающе посмотрела на дочку мачеха Гермионы, хотя было видно, что ей доставляют какое-то скрытое удовольствие эти слова. — Не стоит так говорить... по крайней мере при Гермионе, — и её губы растянулись в коварной усмешке. — А что у нас сегодня на завтрак?       — Яичница с тостами, мадам, — тут же ответила Гермиона, полагая, что этот вопрос был задан именно ей, хотя на столе уже давно стояли тарелки с едой.       — М-м, — протянула через какое-то время Джинни, — сегодня завтрак, на удивление, довольно хорош. Матушка, может, эту девчонку подменили?       Леди Лестрейндж, в отличие от своей дочери, сохраняла абсолютную невозмутимость, однако, к приятному удивлению Гермионы, девушка всё-таки смогла заметить в её лице нотки благодушия.       И Гермиона в миг осознала: сейчас или никогда — это её единственный шанс, нужно лишь не упустить его.       — Мадам, — тихо начала она, — я бы хотела вас кое о чём попросить. — Леди Лестрейндж недовольно вскинула на неё глаза. — Если я выполню абсолютно все поручения, которые вы мне дадите, я смогу поехать на новогодний бал? Обещаю, что не буду рядом с вами и с вашей дочерью, тем более, не буду приближаться к принцу, если вы мне позволите такую крошечную вещь. Хотя бы всего лишь на полчасика позвольте! И я буду век вам признательна, даю слово.       Внезапно на губах мачехи появилась улыбка, а в глазах странный блеск:       — Пожалуй, я соглашусь. — у Гермионы перехватило дыхание, она боялась дышать. — Я даю тебе список работы — ты его делаешь. Успеваешь — едешь на бал. Нет — сама понимаешь. Всё ясно?       — Более чем, миледи.       — Вот и славно.       — Но мама! — недовольно воскликнула Джинни, вскочив со своего места. — Не позволяй ей ехать с нами! Она всё испортит! Вечно портит!       Беллатриса Лестрейндж снова таинственно улыбнулась:       — Не будь такой шумной, Джинни. Ничто не сможет тебе помешать блистать на балу, уж поверь своей матери. А теперь ты, Гермиона, ступай: отнеси наши бальные платья в комнаты и развесь их. Через пятнадцать минут ты должна быть здесь. Я тебе дам новые поручения.       — Хорошо, мадам, — улыбнулась Гермиона и кинулась в соседнюю комнату, где лежали два роскошных платья. Теперь они не казались ей такими уж изысканными, даже наоборот, слишком вульгарными, напыщенными.       Взлетев по лестнице, Гермиона сначала забежала в комнату к мачехе, повесив её платье на манекен, а потом и к Джинни. Несколько минут у неё ещё было, поэтому она поднялась чуть выше: к себе на чердак.       Тут же о её ноги потёрся знакомый комок шерсти.       — Привет, Живоглот, — улыбнулась ему Гермиона, после чего подбежала к одному из сундуков, которые находились здесь ещё с тех времён, когда были живы мама с папой. Наконец, она отыскала то, что хотела: мамино платье, которое ей стало чуть маловато после родов, однако Гермионе оно всегда очень нравилось.       Когда девушка стряхнула с него пыль, по её щеке покатилась слеза. Одинокая, но счастливая. Да, пожалуй, сейчас в жизни Гермионы был самый лучший момент, более волшебного она ничего припомнить не могла.       "Спасибо, мамочка, — лихорадочно подумала Гермиона, шмыгая носом, даже не думая, как будет приводить себя в порядок перед встречей с мачехой. — Спасибо за то, что придаешь мне сил. Спасибо за то, что не позволяешь сдаться. Спасибо за то, что ты всё ещё рядом со мной".