Сказка в новогоднюю ночь

      Иногда просто наступает момент, когда больше нет сил сражаться. Сложно сказать, когда именно он наступает: когда-то кажется, что всё к этому и ведет день за днем, неделя за неделей, год за годом, а когда-то такой момент наступает очень внезапно. Особенно людям больно, когда он происходит в самый счастливый момент жизни. Тогда твоя реальность просто берёт и раскалывается на две части: на "до" и "после". Однако самое страшное во всей этой истории то, что никогда нельзя предугадать этот сжимающий до боли сердце момент.       Именно это произошло с простой девушкой накануне блестящей, волшебной, удивительной новогодней ночи. По крайней мере, на это надеялась невинная дева, хотела верить... Гермиона, не помня себя, бежала в сад, где могла найти пристанище, в котором она сейчас действительно искренне нуждалась и где никто не смог бы ей помешать. Снежинки этой ночью не кружились перед глазами, а Луна спряталась за тучи, отчего в саду сейчас было темно и довольно печально. Можно сказать, что вся атмосфера полностью соответствовала настроению Гермионы. Только дождя не хватало. Однако это оправдывала власть иного времени года.       Девушка не помнила, сколько, забывшись, плакала. Потом ей казалось, что она выплакала всё, наверное, что было можно за всю жизнь вперёд.       В какой-то момент ледяная, промёрзшая насквозь лавка начала обжигать кожу девушки, Гермиону начала бить лихорадка от ужасного, впервые за последние годы так пронизывающего до костей, холода, зуб на зуб не хотел попадать. Девушка даже подумала, что слёзы застыли у неё на щеках, до весны заморозившись.       Внезапно сквозь эту пелену перед глазами будто пробился лучик света, несмотря на то, что небо было всё ещё затянуто тучами.       — Доченька, — услышала знакомый сердцу голос Гермиона.       "Мама..." — пронеслось у неё в голове, и она резко подняла голову.       Нет, конечно, не было здесь мамы. Она умерла... и уже давно, много лет прошло. Девушке нужно было смириться. Однако сейчас, как никогда, Гермиона нуждалась в знакомой родной руке, хотела, чтобы мама провела, как она обычно это делала, своими пальцами по её голове, потом по щеке и от души прижала к сердцу. Она нуждалась в понимании, заботе... любви. Столько лет она всё это дарила окружающим, пыталась верить, что, если будет безвозмездно отдавать, то будет счастлива. Но...       "Запомни, доченька, лишь те, кто верят в добро и мечтают, остаются счастливыми в этом мире до конца. Будь сильной и верь в добро. Пусть эта тайна осветит тебе путь, когда будет казаться, что даже Солнце погасло", — в который раз за последний месяц пронёсся голос матери в голове Гермионы, и почему-то именно в этот раз он казался девушке наиболее правдивым, приближенным к реальности, будто мама и впрямь была сейчас рядом с ней.       — Прости, матушка... прости, — запричитала Гермиона, хватаясь руками за голову, пытаясь утереть слёзы, которые с новой силой хлынули из глаз. — Я обещала быть сильной, дала слово, но я не могу. Как тут верить в добро?!       Вскочив с лавочки, Гермиона кинулась в сторону дома, но на пороге остановилась, как вкопанная.       "Нет, нельзя, — одёрнула она сама себя, — если меня увидят в таком виде, то будут жалеть, утешать, снова давать надежду, а она никогда не окупится. Никогда! И мечты не исполнятся..."       "Почему же? Мечтала. И очень-очень. Однако вовремя поняла, что мечта не кормит, мечта не греет. В этом мире ценны только деньги, благодаря им можно получить всё желаемое. А самый лёгкий способ - это брак", — внезапно вспомнились слова Джинни, сказанные не так давно.       "Права была сестра, — с грустью подумала Гермиона. — Она была права. Это я, глупая, верила в воздушные замки, мечты, светлую и чистую любовь. Дурочка! Такого в мире больше не существует! Может, когда-то и было, но уже нет, давно нет... Я до последнего верила, старалась следовать наказам и желаниям всех со стороны... Однако когда я была счастлива? Просто наивная. Как и говорила Джинни... сумасшедшая".       Не обращая внимания на пронизывающий холод, Гермиона развернулась и снова пошла к деревянной лавочке.       Тяжело...       Больно...       Как же сейчас болела душа.       "Однако ты продолжаешь улыбаться, заливать какую-то чепуху про добро, любовь и мечты... Глупость всё это! Лишь чокнутые продолжают верить в подобное: добро в этом мире никогда не вознаграждается, любовь никогда не бывает взаимной, а мечты тем паче не исполняются!" — как молотком по железу звучали в голове недавние слова сводной сестры.       "Неужели, я, правда, верила, что в этом мире мне всё окупится? Ерунда! Джинни была права: нет в этом мире равноценного обмена. Если что-то отдаешь, то отдаешь это навсегда и безвозвратно. Ничто не вернется и ничто никогда не окупится", — с грустью подумала Гермиона.       Страшно было признавать девушке, что в этот момент у нее опускались руки. Страшно и больно. Удивительно, как могут изменить жизнь лишь пара брошенных на ветер фраз. А ведь и раньше ей говорили гадости, обзывали, так почему же именно сейчас ей было так больно? Оттого ли, что не смогла покрыть карту, постоять за себя? Нет, наверное. Просто накипело, просто больше не было сил.       "Убеждай себя сколько хочешь, Гермиона, вот только когда-нибудь ты вспомнишь мои слова: они используют тебя, они злые, словно ведьмы из твоих книг", — сказал ей когда-то Рон.       "А был ли он всё-таки прав? — задумалась Гермиона. — Существуют ли в самом деле злые люди? Нет, — быстро одернула себя девушка. — Всё-таки не стоит так думать. Люди злыми не рождаются, их жизнь таковыми делает. Пусть они, сестра и мачеха, меня не любили, но все же приютили, дали постель и еду. Терпели... Не стоит о них так думать. Не стоит. Не я их буду наказывать".       Однако, что бы Гермиона ни говорила, в ее душе уже были посеянные несвойственные ей семена ненависти, ей хотелось отплатить за всё своим родственникам, показать им, что испытала она, что выплакала, что выстрадала, чтобы и они поняли, каково было ей все эти годы.       Набатом в голове звучали фразы сказанные Джинни:       "Всё равно тебя никто, как ты выражаешься, не по-лю-бит. Не полюбит. Ты слишком страшная, странная, с ужасным характером. Ни одному нормальному мужчине такая не подойдёт".       "Чернавка — вот ты кто. И всегда ей будешь".       "Нет, не буду, — внезапно пришло осознание в голову Гермионы. — Я не родилась прислугой, и не мне ей быть до конца своих дней. Пусть я проявила слабость, прогнувшись под сильным характером Беллатрисы Лестрейндж, считая, что она вправе так со мной поступать, раз из старшего поколения, жена, пусть уже и вдова, моего отца, больше такого не произойдёт. Я была рождена дочерью купца: не посудомойкой, не кухаркой, не уборщицей (не в обиду всем тем, кто таковыми является). Пусть я и не принцесса, но явно и не человек из низших слоёв".       Девушка встала с лавочки, в который раз посмотрев на неё, задумавшись о многом, о вечном. Когда-то в этом саду она играла с мамой, которая частенько присаживалась на эту самую лавочку с пяльцами или спицами, улыбалась доченьке, смеялась вместе с ней. Хорошие были времена...       "Да, — снова решительно подумала Гермиона. — Не стоит забывать о том, кто я есть. Я дочь своего отца-купца. Я дочь своей матери, которая была одной из самых умных женщин королевства, пусть и решившая выйти замуж за человека ниже её по статусу. Отец всегда говорил, что я пошла в неё: такая же красивая, умная, решительная, уверенная в себе и в своих принципах. Так куда же всё это делось?.. Наверное, потерялось в давно забытых годах на страницах какого-то романа... Пора прекратить это. Самое время вернуть ту самую Гермиону Грейнджер, готовую постоять за себя и за то, что ей дорого".       Гермиона быстрым движением вытерла слёзы. Теперь ей плакать было не к чему, да и не по характеру.       Теперь она собиралась сжигать мосты.       Гермиона глубоко вздохнула, уже собираясь идти обратно в замок, как какой-то незнакомый голос окликнул её:       — Девушка, вы не могли бы мне помочь?