Одаренная девочка и прочие неприятности

      — Не смей жертвовать собой ради меня.       — Обломись, дорогуша. Я уже.       — Хамло.       — Красавица.       — Идиот.       — Богиня.       — По-моему, ты не улавливаешь правила семейной ссоры.       — А разве нужно говорить не первое, что приходит в голову?       (из протокола семейного заседания Добротворских)       Только неисправимый интеллигент назвал бы всемирный потоп моросящим дождиком, а состояние Дмитрия — яростью. От безумной смеси чувств богатыря практически трясло. Вездесущая Лола парила рядом, пытаясь привлечь его внимание, но тот полностью ушел в себя. Двадцать лет лжи. Двадцать лет как побитый щенок ждешь, надеешься, мечтаешь всё исправить, а выясняется, что ты просто кому-то мешался. Что тебя бросили. Да господи, если бы просто бросили! Приемный папаша, оказывается, не только примкнул к незаконным бандформированиям, а еще и на своих бывших сослуживцев покушался. Внутри ДТП разверзся ад, и черти сейчас старательно начищали жаровни. Да уж, не зря его вызвали в штаб пообщаться со святогорычем лично. Ситуация стала в разы прозрачней.       Однако несмотря на все шокирующие новости, о Лоле и прочих приключениях в свой выходной Дмитрий решил не рассказывать. На задворках сознания, словно стая птиц в окно, бились опасные мысли, которых по-хорошему не должно было быть в голове верного и исполнительного сотрудника. Почему ему, взявшему дело оперативнику, до этого дня никто и словом не обмолвился, что речь идет не о пропавшем коллеге, а о разыскиваемом и довольно активном преступнике? Почему вообще вся информация проходила мимо? Да и в рассказе святогорыча о нападении на штаб чувствовался какой-то фатальный пробел. Красная строка посреди абзаца, цепляющая взгляд и неуместная. В любой другой ситуации ДТП сначала бы всё обдумал, даже ненадолго прислушался бы к мертвецкому курлыканью опасных идей, но прямо сейчас злость с яростью семилетнего мальчугана искали выход, и отвлекаться от собственных переживаний Дмитрий не мог. И не хотел.       Лола смирилась и продолжала указывать ему путь, но делала это с еще более странным лицом, чем обычно. В конце концов он остановился у неприметного кирпичного здания в центре, окруженного дорогими иномарками словно салон эппла хипстерами в день релиза. Монохромная спутница зависла у стены, внимательно рассматривая смятую неизвестной силой кладку, а после спокойно села около неё, скрестив руки и всем своим видом показывая — дальше не пойдет. ДТП, не скрывая злости, поинтересовался, чего это сударыня изволили отдыхать. В ответ получил лишь выгнутую бровь и презрительный взгляд — мол, в таком состоянии, сударь, убивайтесь как-нибудь сами. Дмитрий в раздражении огляделся, ища хоть какие-нибудь зацепки. Они находились возле черного хода одной из самых опасных забегаловок для крайне нелюдских созданий, и каждая минута промедления явно увеличивала его шансы пойти на фарш для беляшей. Нужно взять себя в руки. Лоле-то ничего не сделается.       Вжался в угол за баками, молясь, чтобы характерный запах не въелся намертво в шмотки, и на всякий случай достал из кобуры выданный в штабе пистолет. Реформы последних лет, докатившиеся и до младшего состава, его откровенно подбешивали. Мол, теперь, раз ты ловишь опасного преступника, имеешь право носить табельное оружие. А так — не имел, выкручивайся как-нибудь сам, нельзя абы кому пистолеты раздавать. И ничего, что и вчера, и сегодня он бегал за одним и тем же человеком, который, по идее, встреться они раньше, запросто его бы…       До Дмитрия дошло.       Если Кирилл задумал нападение, то почему такое нелепое? В подлость приемного отца богатырь в целом мог поверить: дети, как известно, любят идеализировать взрослых. Но не сделался же тот внезапно еще и круглым дураком? Полезть без оружия на штаб-квартиру и, встретив минимальный отпор, бежать ни с чем? Интуиция против такого восставала. Нужно запросить записи с камер наблюдения. В личности нападавшего Дмитрий не сомневался — показания свидетели дали как под копирку, а вот в толковании поведения могли и ошибиться. Кстати о показаниях: почему Кирилл приперся ровно в том же, в чем и пропал? Чтоб легче опознать было? Не мог же он все двадцать лет одну и ту же дурацкую кепку с курткой носить?       Ага, и на святогорыча он, по логике вещей, тоже покушаться не мог. А вот поди ж ты. Ладно, ответы близко, хоть вопросы и множатся с каждой минутой. Дмитрий хмыкнул. Да уж, вполне в стиле его папаши — ни пропасть не смог нормально, ни найтись по-людски…       Лицо Лолы внезапно проявилось прямо напротив его, перепугав чуть ли не до икоты. На шок богатыря девушка внимания обращать не стала, просто ткнула в него пальцем и нарисовала в воздухе чуть мерцающий знак вопроса. Мол, ты как? Дмитрий решил быть честным:       — Вопросов наконец-то больше, чем желания убивать.       Лола с постным лицом показала ему большой палец и той же рукой махнула куда-то под крышу. Хрен залезешь, и пожарной лестницы нет. Отогнав мотоцикл от ближайшей стены — что они с ней делали, чтоб так смять кирпичи? — Дмитрий второй раз за последние сутки решил прибегнуть к бонусам от своих богатырских усилений. Щелкнул коленями, выгнув их, и кузнечиком сиганул вверх. Долетел аж до крыши, благо домик был невысоким. Огляделся. Лола подплыла поближе, внимательно всмотрелась в его лицо и, кивнув чему-то своему, приложила палец к губам и намекнула на чердачное окно. Богатырь примерился было выбить стекло, как его с возмущением остановили и ткнули в ручку. Дмитрий потянул — рама поддалась.       На чердаке оказалось темно, пыльно и крайне подозрительно. А еще там слышалось сипловатое дыхание мирно спящего человека, и уставший удивляться Дима банально пошел на звук. На стопке простыней явно не первой свежести спал мужчина, которого ДТП уже и не чаял увидеть живым.       Кирилл определенно постарел. Сам богатырь давно смирился с ранней сединой, и сейчас, периодически натыкаясь по утрам на очередной белый волос, лишь флегматично данный факт отмечал. Но приемный отец поседел для него словно разом, и это тут же бросилось в глаза. На нем и вправду была ровно та одежда, в которой он когда-то ушел из дома: потертые джинсы, рубашка поло, легкая куртка, кеды и светлая кепка. Спал беглец совершенно расслабленно, с первого взгляда и не поверишь, что опасный преступник. Подчиняясь внезапному порыву, Дима снял перчатку и потянулся к лицу приемного отца, как вдруг мужчина в кровати буквально подпрыгнул, увернувшись от руки, и только каким-то чудом ДТП успел приставить к его шее пистолет. «Вся королевская рать лаунж» жила привычными вечерними развлечениями, и на далекий шум с чердака никто бы не обратил внимания. Почувствовав себя победителем, Дмитрий приготовился было эффектно поприветствовать будущего завсегдатая обезьянника, но тут глаз выхватил из темноты что-то знакомое. У изголовья импровизированной кровати стояла Лола и старательно изучала коробку конструктора неподалеку. Разглядев его, Дима мысленно взвыл, а желание пристрелить вернулось с удвоенной силой.       Найти кабинет директора самому оказалось непросто, и Игорь Октябриевич смутно заподозрил, что в первый раз его тащили связанным в том числе и для того, чтобы по пути не потерялся и не заплутал. Как выяснилось, логово старой волчицы находилось на восьмом этаже основного здания, максимально далеко от учительской, причем, чтобы попасть в знакомый светлый коридор с красным ковром, нужно было сначала пройти третий этаж насквозь, подняться до пятого, найти там мраморную лестницу, спуститься по ней на четвертый и уже оттуда, по соседней — на восьмой. На этом приключения юного естествоиспытателя не заканчивались: оставалось пересечь большую аудиторию с партами амфитеатром и пролезть в шкаф в лаборантской. Зато теперь бывший богатырь прекрасно понимал, зачем в телефон добавлена карта школы с возможностью проложить маршрут: лично ему в директорскую было мало попасть, хотелось бы оттуда еще и выйти.       Хозкомната. Еще хозкомната. Чулан. Снова хозкомната. Щиток. Вот так сюрприз, хозкомната. Складывалось впечатление, словно свой кабинет директор выбирала исключительно по принципу «что останется», ибо вокруг были сплошные кладовки. Ну и кабинет завуча, конечно. Мимо его двери Игорь постарался пройти как можно тише — Тимофей Иванович, кажется, получал несказанное удовольствие от накидывания на нового сотрудника задач. Пройди медосмотрчик, напиши учебный планчик, составь сметочку переоборудования спортивного дворика, разгрузи машиночку, проверь расчетики, проведи экспертизоньку, составь документики по эвакуации… В какой-то момент Игорь на полном серьезе начал ждать чего-то вроде: «Вот тебе мыльце и веревочка, а табуреточку сам смастери», и не хотел доводить до греха. Пять лет. Пять лет — и ты свободен. Вопрос только в том, как весело будет все эти пять лет…       Перед дверью свежеиспеченной начальницы Игорь Октябриевич вытянулся, расправил плечи и набрал побольше воздуха в грудь. Роста он был маленького и на фоне исполинской Альмы Диановны потерялся бы в любом случае, но не хотелось смотреться совсем-то беззубиком. Из кабинета лился звонкий женский голосок и позвякивали чашки. Голос явно принадлежал не Ипполите Найтмаровне — её томная хрипотца отпечаталась у Игоря буквально на подкорке, — и он удивился: все же разъехались, нет? Постучал. Внутри замолчали, а потом дверь распахнулась, и на него вытаращилось нечто. Определенно, женского пола, но крайне неясного возраста: растянутая футболка с Blind Guardian, длинная бесформенная юбка цвета хаки, фиолетовые шлепки, руки в фенечках чуть ли не до локтя. На щеках — переводные наклейки-татушки, а волосы стригли, кажется, в темноте и на ощупь. Странной дамочке с несколько шальным взором с одинаковой легкостью можно было дать как пятнадцать, так и тридцать. Смерив Игоря взглядом — ну хоть у кого-то он не презрительный и не оценивающий, и на том спасибо, — повернулась и крикнула куда-то вглубь кабинета:       — Альма Диановна, к вам тут новенький ругаться пришел. Насчет рукописей — обещаете подумать? Всё-таки раритет…       Низкий голос отозвался почти сразу:       — Подумаю, душечка, подумаю! Но и ты пойми — нужны обоснования. Не могу же я заставить совет попечителей подмахнуть платежки не читая?       — А разве вы не всегда так делаете? — недоуменно переспросила её собеседница, пропуская Игоря в кабинет.       — Планирую работать над собой, — парировала директор и приветственным жестом указала на освободившееся кресло. — Что же вы стоите? Садитесь. Я вас не съем.       Ага. Прям щас взял и поверил. Но вслух Игорь спросил:       — Кто это был?       — Наша замечательная библиотекарь, — отозвалась госпожа директор, читая какой-то документ поверх очков.       — Аааа, та самая единственная-неповторимая, умудрившаяся никого не пришить? — расслабился Игорь.       — Лично — да, — Альма Диановна попыталась улыбнуться. Получился жизнеутверждающий оскал. — Но на вашем месте лучше помнить: сие вовсе не означает, что никто из-за неё не пострадал. Очень не рекомендую пытаться растопить лед между вами, если вы меня понимаете.       Сознание Игоря радостно вспомнило, что по отношению к Ипполите таких запретов не ставили. Сам Игорь гораздо безрадостнее предположил причиной исключительно способность преподавательницы физики и астрономии самостоятельно защищать свои границы. К примеру, частоколом из пик с насаженными на оные головами бывших…       — Снегурочка? — как бы между делом ввернул Игорь, выныривая из глубин самозапугивания.       — Пьющая горячий чай летом? Ну у вас, юноша, и фантазия. Так зачем пожаловали?       — Хочу четко и прямо услышать, на кой я вам понадобился, — максимально отважно выпалил Игорь.       Директор посмотрела на него в крайнем недоумении:       — Чтобы научить детей отстаивать свое право на жизнь конечно же. Мне казалось, мы очень подробно это проговорили.       — В том числе и Потапову? Несмотря на то, кто мы с ней друг для друга?       Он, конечно, не рассчитывал, что директор прям переменится в лице или начнет бурно выражать эмоции, но ждал хоть какой-то реакции. Вместо этого получил только усталый взгляд занятого человека, не понимающего, почему его заставляют повторять очевидное.       — Игорь Октябриевич, вы же знаете, насколько наше сообщество замкнуто и немногочисленно. Каждый кому-нибудь кем-нибудь да приходится, не важно, кровным ли врагом, спасителем или просто дальним родственником. Я не вижу ни необходимости, ни возможности искать кандидата без прошлого. У таких, замечу, зачастую и будущего-то нет. Так что, отвечая на ваш вопрос, — да, вы будете учить и Потапову, и Волкова, и всех прочих воспитанников нашего славного интерната. Исключение, пожалуй, только одно. В наборе этого года к нам поступил инвалид…       — Добротворская?       А вот тут Альма Диановна стрельнула глазами, и такое сочетание Игорю понравилось еще меньше. Заминка была секундной, не более, но всё-таки была.       — Она самая. Так вот, госпожа Добротворская на ваших занятиях будет только в ознакомительных целях.       — А её вассал? Красношапко, кажется?       Директор вновь расплылась в улыбке, и Игорь пожалел, что вообще начал этот разговор: слишком уж происходящее походило на прямую и явную угрозу.       — О, не волнуйтесь. К величайшему вашему сожалению, Екатерина Красношапко вряд ли пропустит такое веселье.       Глядя на беззаботно спящую русалку, чуть ли не по щелчку пальцев перешедшую из буйного состояния к полному умиротворению, Богдан Иванович в очередной раз задавался вопросом, что же за неудержимая сила влекла его к сей хамоватой девице с прямым аки шпала характером. Татьяна, безусловно, была прекрасна вне всякой меры, как и все русалки. И он не мог не отдать дань живому произведению искусства, коим она, несомненно, являлась. Но чудо было в другом: он её слушал. Начал, конечно, не сразу — дама умела эффектно отшить и смотреть волком, но начал же. И ему было интересно. Достаточно интересно, чтобы порой откладывать дела, приглашать её в пентхаус своего офиса-небоскреба и, смиряясь с фатальным прореживанием винотеки, внимать. В какой-то момент патриарх принял за причину то, что она — единственная, чьё взросление он наблюдал лично, и отслеживать такие перемены оказалось до преступного интересно.       Горячо любимый сын, без сомнения, тоже занимал его мысли. Но Ганбата, как и Богдан Иванович, являлся вампиром, а посему с годами совершенно не менялся внешне. Внутреннюю же жизнь его в основном наполняли мысли и принципы самого патриарха: сын отцу безоговорочно верил и все суждения впитывал как губка. Татьяна была другой.       Впервые Богдан Иванович увидел их с сестрой на одном из смотров внучек, которые Морской Царь завуалированно называл вечерами самодеятельности. Привычный сценарий успел за сотню лет изрядно набить оскомину своей банальностью: патриарха заботливо провожали в ложу и заставляли мучиться около часа, наблюдая, как на сцене совершенно безликие и безвкусно одетые (а чаще, что его еще больше возмущало, вульгарно раздетые) девицы поют несчастную песнь Сольвейг из «Пер Гюнта». Ну сколько можно, в конце-то концов? Богдан Иванович, конечно, любил классику, но тащить его на студенческие концерты, прикрываясь искусством, а на самом деле пытаясь впарить очередную содержанку, было верхом непродуктивной траты времени. Однако политика есть политика, и приходилось соглашаться. Патриарх много раз пытался объяснить Морскому Царю, что женщины волнуют его в последнюю очередь, и если предшественник постоянно покупал себе какую-то очередную «рыбку в аквариум», то ему, Богдану, это совершенно безынтересно. Но Морской Царь кивал, понимающе охал — и всё равно в итоге высылал приглашение. Хоть кол на голове теши.       И вот в зале потух свет и наступила полная тишина, прерываемая лишь шуршанием платьев выходивших на сцену артисток. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прожекторы озарили стоявших в шахматном порядке красавиц. Все были как на подбор: высокие, стройные, длинноволосые. Патриарх чуть ли не застонал — опять двадцать пять — но его внимание привлекли две девушки, стоявшие по центру. Они единственные держались за руки, опустив лица, и выглядели слишком похожими даже среди однотипных русалочек.       Полилась музыка. К его вящей радости — не Григ. Солистки синхронно вскинули головы, и Богдан Иванович тогда даже подался вперед — за всю сотню лет с хвостиком он впервые видел совершенно одинаковых русалок. Так вообще бывает?       Начало песни было достаточно типичным для очередной хвалебной оды, и патриарх потерял было интерес, но вдруг заметил перекошенное лицо Морского Царя. Тот вцепился в подлокотники кресла и явно закипал. Богдан Иванович перевел взгляд обратно на сцену, вслушался. Они это сейчас серьезно? Господи, а ведь да! Пятеро русалок сзади, хор, вступали только на нейтральном припеве, тогда как две близняшки спереди громко, во всеуслышанье, прямо в лицо Морскому Царю пели о своем рабстве. О том, как это чудовищно и какое чудовище он лично. Как они и сестры страдают. Как миру до этого нет дела. И что они больше, чем платье и голос на сцене.       Патриарх уже просто не мог оторваться. Стихи звучали не слишком умело, но откровенность подкупала. Откровенность и чистая, незамутненная ярость. Близняшки пели одинаковыми голосами, но совершенно по-разному. Одна выводила слова словно с насмешкой, как будто была выше и Морского Царя, и его планов на себя саму, вторая — с откровенной воинственностью и силой. Хоть они и выглядели одинаково, спутать одну с другой казалось невозможным.       Он заинтересовался, и с этого момента итог вечера, как постфактум понял Богдан Иванович, был предрешен: решив рассмотреть столь нетипичную диковинку вблизи и пригласив их в ложу, он дал Марго шанс завести беседу. Ровно на такой исход она и рассчитывала и менее чем через час втянула патриарха в самую безумную авантюру в его жизни. Шутка ли, поспорить с русалкой, что та приумножает богатства лучше, чем он сам! Равные стартовые суммы, равное время. Марго бралась превзойти его показатели втрое, а он, если она выиграет спор, обязался выкупить их с сестрами из рабства, даровав всем свободу, а ей лично — работу у себя. Когда они ударили по рукам, торжествующая улыбка Богдана Ивановича — нашел развлечение на ближайшие пару месяцев — была ничуть не меньше, чем её.       Всё время их еженедельных консультаций «одинаковка», как называла Татьяну Марго, неизменно сидела рядом, молча глядела волком и лишь изредка отходила, чтобы приготовить для Маргариты кофе. В какой-то момент патриарх решил выпить за компанию, но быстро понял, что это был самый необдуманный шаг в его послежизни. Успокаивало, конечно, что убить вампира сложно, но специфичный, ни с чем не сравнимый вкус буквально переворачивал мир с ног на голову, заставляя заниматься чем угодно, лишь бы не притрагиваться больше к кружке. Зато рядом в кои-то веки был понимающий собеседник — Марго, и их горячие споры об инвестициях неразрывно связались в сознании с рвущим горло напитком.       Как и всегда, расчеты Маргариты оказались верны, и денег на прилюдный щелчок по носу вампира хватило. Но в день своего триумфа, в день, когда он, патриарх, собирался выкупить их всех, она пропала. Просто не явилась. Сестры были шокированы, и Татьяна — не меньше прочих. Однако, получив свободу, загадочная одинаковка вместо положенных вежливых расшаркиваний и заверений в признательности отвесила Богдану Ивановичу звонкую оплеуху и, всадив серебряный кинжал в Морского Царя, сбежала. Будни патриарха вновь наполнились скукой, но в этот раз еще и с примесью недоумения.       Такой конец истории его предсказуемо не удовлетворил. Богдан Иванович хотел найти Марго, разобраться в произошедшем и знал, что в этом деле у него может быть лишь один-единственный, угрюмый и довольно необычный компаньон. Несколько распоряжений — и вот уже его подручные прочесывают Москву и ближайшее Подмосковье в поисках прекрасной женщины с волчьим взглядом. Вскоре поиски оказались успешны, а цель — ближе, чем он думал.       В кино в такие моменты просто обязан был бы зазвенеть колокольчик у двери. Однако политика Старбакса не одобряла колокольчики, но ценила дружеское приветствие, поэтому в улыбающегося от уха до уха патриарха Татьяна вперила взгляд посреди дежурного «Доброе утро!». Богдан Иванович не без сожаления отметил, что сударыня коротко остригла свои роскошные волосы и пробила пирсингом нежную кожу в брови и носу. К тому же резко возлюбила темные цвета, а пустые ножны от кинжала-шейника не сняла даже в униформе бариста. Пустое бахвальство или предостережение?       — Как тесен мир, не правда ли? Мой офис недавно совершенно случайно въехал в это же здание, — видя шокированное лицо русалки, патриарх почувствовал, что улыбка против воли становится еще шире.       — Угу, заодно совершенно случайно выкупив занимавший его банк?       Она явно начала обращать больше внимания на окружающий мир, чем раньше. Интересная перемена. В ответ Богдан Иванович ограничился нейтральным:       — Удивительное совпадение!       — К тому же никак не связанное с твоими вежливыми шестерками, обшарившими все окрестные кофейни?       Патриарх развел руками:       — Кто бы додумался искать русалку под вывеской с русалкой?       — Особенно если она сестра девушки, подписывающей солонки надписью «соль»? Ну да, ну да, — Татьяна скрестила руки на груди и вперила в него знакомый тяжелый взгляд. — Зачем пожаловал?       — Недавно я стал адептом теории, что день нужно начинать с самого неприятного дела, чтобы всё остальное давалось легко.       Ему показалось, или дама улыбнулась?       — Тебе с собой? — точно, улыбнулась! Перемена в лице была разительной, и очень захотелось повторить.       — В кафе, милочка. Ваш фирменный, если не затруднит.       — Другого и не готовлю.       — И вам за это платят? — изумился патриарх совершенно искренне.       — Владелец выбирал между пустить меня на работу или очнуться в реанимации, — пожала плечами та.       Поначалу Богдан Иванович наведывался не часто. В её смены местные старались даже не показываться, и в кафе сидела максимум парочка туристов, явно не ожидавших, что кофе в Москве может быть настолько плох. Патриарх неизменно брал чашечку американо, устраивался работать в дальнем углу и смотрел прямо на русалку всё время, пока пил кофе. Татьяна же, в свою очередь, смотрела куда угодно, кроме него. Уходя, он громко прощался, приподнимая шляпу и часто не получая в ответ даже взгляда.       Долгие годы это соседство не приносило плодов, но однажды патриарх из праздного интереса решил расспросить её о жизни — и обомлел. Нет, умом он понимал, что в целом разговаривать с женщинами возможно — взять, к примеру, ту же Марго, прекрасно знавшую всю нелегкую специфику финансовой деятельности. Но Татьяна говорила об ином. О справедливости, принципах, мире. Вещах, которые, казалось бы, патриарха никогда не касались. Но он слушал, и слушал с интересом. Молчаливый волчонок делился выводами. И — Богдан Иванович хмыкнул — торговался с ним! Каждая встреча подразумевала обязательную кружечку её фирменного ужасного кофе, а порой и не одну. Татьяна вливала его в патриарха с упорством палача. Но он смирялся. Противный вкус, в конце концов, можно и потерпеть ради интересной беседы. Разве не в таких уступках и кроется смысл жизни?       Очнувшись от размышлений, он встал, поправил накинутую на плечи дамы куртку и подошел к своему столу. Привычным жестом выдвинул нижний ящик, достал аккуратно свернутый плед с котятами и заботливо укрыл им леди. Котята Татьяне решительно не нравились, и иначе, чем ублюдочными, она их не называла. Но плед был идеально мягок — на сравнение вариантов и тестирование патриарх когда-то потратил целый день, — и показательно презиравшая любые проявления нежности русалка стала гораздо сговорчивее во сне, натянув плед до самого подбородка и улыбнувшись. Богдан Иванович же сел за стол, открыл ноутбук, тщательно выверил расположение экрана, чтобы в любой момент иметь возможность перевести взгляд на красавицу, и продолжил работать. Сударыня осталась на ночь, а значит, появился шанс уговорить её хотя бы на совместный завтрак, а то и променад. При условии сохранения денежного потока ему дозволялись любые шалости, и сейчас стоило поработать получше — патриарх лелеял надежду, что дама задержится.       Он вздохнул. Каким идиотом надо быть, чтобы не задумываться о смерти так долго? Но ничего, он найдет выход. В конце концов, кто, если не он? Одно было ясно точно — не важно, какой путь в бессмертие Богдан Иванович реализует для Татьяны, это в любом случае не понравится его предшественнику и родителю, Ивану Карловичу. А значит, чтобы построить светлое будущее, понадобится в разы больше денег.       Еще раз взглянув на свою визави, Богдан Иванович с головой погрузился в работу.       Тем временем Дмитрий упрямо пытался провести допрос преступника по горячим следам. Получалось крайне сомнительно, если не из рук вон плохо. Нет, отвечал-то Кирилл вполне охотно. Вот только нес при этом совершеннейшую дичь.       — Ты сейчас на полном серьезе убеждаешь меня, что пришел в самый опасный притон города, исключительно чтобы забрать лего?!       — И еще послушать краткое содержание предыдущих серий. Понимаю, звучит по-идиотски, но, Димон, я реально вообще ничего за эти двадцать лет не помню. У вас тут внезапно появились непонятные Семьи, Королевы, святогорычи — короче, развели Санта-Барбару. Мне уже хочется, словно Мейсону, просто упасть за диван, и пусть дублер встает и идет за меня разбираться.       — Какой еще Мейсон?!       — Ну этот, сынок СиСи Кепвелла. Ты что, «Санта-Барбару» не смотрел?       Точку кипения Дмитрий прошел на удивление быстро и уже разве что не рычал:       — В последний раз спрашиваю: кто ты такой и что ты тут делаешь?       Кирилл вздохнул и повторил:       — Выражаясь в твоих терминах, я — «дядя Кирюха», стажер твоего родного бати, взявший тебя под опеку после его смерти. А тут пытаюсь отоспаться, прийти в себя и перестать охреневать. Что еще ты услышать-то хочешь?       — Правду!       — Так её я и говорю. Ты ж с детства чуял, когда тебе врут. Вспомни, какие концерты устраивал медсестре на её «будет совсем не больно». Неужто вымахал и растерял свою чуйку?       — Это-то тут каким боком?! И, по-твоему, я должен просто так взять и поверить, что кое-кто ну очень удобно не помнит всё, в чем его обвиняют?!       — А есть другие варианты? Огласите весь список, пожалуйста.       Казалось, еще секунда, и они просто в горло друг другу вцепятся, но тут случилось странное. Прямо посреди комнаты появились призрачные фигуры, молодой мужчина и мальчик. Изображение было очень условным, будто нарисованное световым карандашом. Фигуры говорили, и звуки долетали до Дмитрия и Кирилла как из колодца, гулко и приглушенно.       — И чё, ты не можешь даже лего купить? Нафига ты такой бесполезный?! Мой папа мог!       — Твой папа и много чего другого мог. Всё-таки старшой, оклад не в пример выше будет, и мамка у тебя при деле была. А я один и столько не зарабатываю, Димон, чтоб на эту хрень деньги тратить. Нам жрать нечего, а тебе игрушку вынь да положь!       — Зачем ты вообще меня взял?! Не хочу жить с тобой! Хочу к папке! И маме!       Мальчик разревелся и начал мутузить мужчину. Тот аккуратно приобнял ребенка, даже не пытаясь уклониться от ударов.       — Так нет их больше, Димон. Смирись. В приюте хуже. Со мной худо-бедно, да вырулим. Обещаю. Потерпи только чутка, мне тоже это всё впервой.       — Ни фига не хуже! Ко мне оттуда воспитатели приходили, предлагали! Там кормят вкусно и игрушек завались!       — На словах-то, конечно, супер. А на деле либо битый ходишь, либо сам от тоски бьешь. В приюте от вас, считай, откупаются — едой, игрушками, одеждой, но до тебя никому дела нет. Уж лучше впроголодь, но со своими, чем туда.       — А ты почем знаешь?       — Полгода там провел. Постарше был, правда, аж двенадцать исполнилось. Но тебя я не брошу, обещаю…       Воспоминание исчезло. ДТП в недоумении смотрел на Лолу, пытаясь понять, как та это сделала. Потом перевел взгляд на Кирилла и удивился еще больше: на глазах взрослого мужика явно навернулись слезы. Он попытался их вытереть, но выглядел всё равно очень жалостливо.       — Димон, прости. Я знаю, что очень подвел. Но не знаю, почему. Совсем-совсем не знаю, почему. Но я же купил лего, понимаешь? Я же всё-таки как-то его купил…       Дмитрий смотрел на этого великовозрастного нюню, и решимость таяла на глазах. Да, в детстве он казался глуповатым и бесполезным, но безропотно сносил все его закидоны. И Кирилл явно, честно, на полном серьезе переживал за Димку. Богатырь не помнил, чтобы еще хоть кто-то так делал. Если в штабе интуиция ДТП чуть ли не с ума сходила, вопя о лжи и недосказанности, то рядом с приемным отцом она была тиха и спокойна. Всё-таки он говорил правду. Ну, или то, что правдой считал. Богатырь вздохнул:       — Предположим, я тебе поверил. Дальше что?       Очень надеясь на помощь Лолы, ДТП опустил пистолет, и Кирилл наконец-то смог взглянуть на сына. Судя по лицу приемного отца, удивился тот изрядно. После долгого молчания выдал:       — Хрена ты вымахал…       — Давай оставим это на потом. Выкладывай всё, и я приму решение о твоей дальнейшей судьбе.       Мужчина тряхнул головой, словно прогоняя наваждение:       — Сцена, которую мы видели, — одно из последних моих воспоминаний. Потом пустота, и внезапно хоп — обычное утро перед работой, с книжкой на скамейке. Я не спорю, мог сделать и плохое за эти двадцать лет. Проблема как раз в понимании, реально сделал или же на меня просто валят. Димон, давай поступим проще: раскопаем правду вместе. Если выяснится, что я всё-таки урод распоследний, — сдашь меня, пристрелишь, ну или маникюрчиком своим обработаешь, на твое усмотрение, я и не вякну. Согласен?       — Так не делается. Решения принимают старшие богатыри.       — В мое время каждый решал сам.       Дмитрий молчал, размышляя. Кирилл продолжил:       — Ты щас старше, чем я. Ну, в плане пережил уже больше. Для меня всё случилось буквально на этой неделе. Для тебя — двадцать лет назад. Есть с чего завестись рассинхрону, я понимаю. Но и ты подумай: совершенно внезапно под носом штаб-квартиры оказывается разыскиваемый беглец, вооруженный только книгой сказок. Это же бред сивой кобылы. Дело явно нечисто, ну не бывает таких совпадений! Мне сказали, сам, мол, так и подстроил. Но зачем рисковать самим собой? Я не против честного суда, но судя по тому, как меня там винтили, такой перспективой и не пахнет. Жить, не зная, кто ты и кем в итоге стал, ну просто…       — …чудовищно, — закончил за него молодой богатырь.       Парившая рядом Лола подлетела к Кириллу, встала у него за спиной и положила руку тому на плечо. Мол, я ему верю. Дмитрий закатил глаза: вообще-то совершенно не ясно, можно ли верить самой Лоле, а туда же, в принятие решений. Но интуиция была спокойна. И он еще помнил навернувшиеся у приемного отца слезы: без фальши.       Прекрасно понимая, как рискует, Дмитрий согласился:       — Хорошо, мы вместе попробуем разобраться в твоем прошлом. Но учти, малейшая ошибка — и ты в кутузке. Всё понятно?       — Да, конечно. Кроме одного. Как ты мое воспоминание показать смог?       — Это не я. Это… — ДТП помедлил немного, но не придумал ничего лучше, чем воспользоваться словами Пандоры: — Это моя воображаемая подруга.       Кирилл ненадолго замолчал, потом очень аккуратно поинтересовался:       — Прозрачная, парит над землей, видишь только ты, а она при этом еще и предметы может перемещать?       — Да. А откуда ты?..       — Димон, как ты умудрился подружиться со Спящей Красавицей?!       ДТП внимательно посмотрел на Лолу, в его представлении не походившую ни на спящую, ни на красавицу. Явно зря — в голове тут же словно бомба разорвалась:       — УЖ КАКАЯ ЕСТЬ.       Дмитрия аж перекосило. Вопль был чудовищный, одновременно на высоких и низких частотах, и отзывался во всём его теле. Даже после того как стих последний отзвук, пломбы еще долго резонировали в унисон. Он огляделся, уставился на совершенно злую Лолу и попытался как-то оправдаться:       — Но я же ни слова не сказал…       — ТЫ ГРОМКО ПОДУМАЛ.       Диму снова скрутило. В голове со страхом мелькнуло — это что же, получается, она еще и мысли его читает? И он такой жучок всюду за собой таскал?! Кирилл, наоборот, пришел в неописуемый восторг:       — Димон, ты чё, её не только видишь, но и слышишь?       — К сожалению, кажется, да…       — Хренасе, вот это свезло, — и, обратив наконец внимание на испуганное лицо сына, поспешил добавить: — Да не дрейфь ты так, они не все мысли видят, а только конкретно о себе. Типа охранной системы по умолчанию. Бывали уроды, которые, пока душа Спящего с ними шастала, а тело лежало недвижимо, подельника на беззащитных выводили. Хорошо, если пленом кончалось.       — Ничего себе, — ДТП опешил. — Я думал, она призрак или что-то подобное…       — Неее, это просто очень крутые ребята, идеальные шпионы. Старик Радамант рассказывал, что работал пару раз со Спящими Красавицами, и, мол, это лучший партнер, какого только можно желать оперативнику. Свезло же тебе, Димон…       Чуть успокоившись и очень надеясь больше никогда в жизни Лолу не слышать, богатырь устало поправил:       — Кстати, хватит звать меня Димоном. Я — младший богатырь-алёшкович, позывные Д-Т-Пять, для краткости можно ДТП.       Кирилл прыснул. Сын возмутился:       — Сговорились вы все, что ли? Еще и смеешься, с твоей-то фамилией?!       — Нормальная у меня фамилия! — парировал приемный отец.       — Да ну? Я полдетства недоумевал, почему мне моя осталась, и только потом узнал, что ты — Бляблин!       Кирилл явно хотел ответить очередной колкостью, но внезапно на грани восприятия что-то мелькнуло, и Дима замер, не зная, как реагировать: в сантиметре от его головы застыл кулак, с нечеловеческой скоростью перехваченный приемным отцом. Кулак разжался, мелькнул ярко-красный лак, и ДТП попытались ударить снова, так же молниеносно, на этот раз ногой. Кирилл снова перехватил и отбросил неизвестного. Тот — хотя судя по фигуре, стопроцентно «та» — легко приземлился на другом конце чердака и вновь пошел к ним, эффектно покачивая бедрами. Желтоватый свет фонарей из окна успел высветить глухой розовый мотоциклетный шлем и такого же цвета косуху.       Ну да, какие же семейные разборки без Семьи?