Одаренная девочка и прочие неприятности

      — Задача школы не в том, чтобы обучать последним научным инновациям. Задача школы в социализации. В изложении общепринятой картины мира и подготовке будущих членов общества к достойному ему служению.       — На мой непритязательный взгляд, слесарь из городка с одним светофором вряд ли научит наших деток успешной социализации.       — Я что-то сказала про детей?       — О. Ооооо.       (из личного общения Альмы Диановны и Тимофея Ивановича)       Жизнь Игоря Октябриевича продолжала складываться в какой-то слишком неприличный вариант оригами. С утра пораньше педагогическому составу велено было собраться в учительской, где директор, сияя от счастья, как и всякий руководитель, планирующий целиком и полностью переложить проблему на плечи подчиненных, объявила — первые учащиеся въедут в общежития сегодня. Да-да, в самом начале лета, но так уж сложилось. Тем более за дополнительную нагрузку перед ней извинились и очень даже хорошо заплатили, и задача коллектива теперь — помочь деткам обжиться, развлекая по мере сил. Прекрасно помня, что с первых же секунд его педагогической карьеры удача не улыбнулась еще ни разу, Игорь не столько из любопытства, сколько из желания сразу подтвердить худшие свои опасения поинтересовался, кто же такой шустрый к ним прискачет, на что получил вполне ожидаемый ответ — наследник патриарха с прицепом. То есть между ним и перспективой не самой приятной встречи теперь оставались не несколько месяцев, а буквально пара часов. Высший класс.       Игорь безумно хотел выпить, но выпить было нельзя. Игорь мечтал закурить, но и вместо курить тоже хрен с маслом. В надежде хотя бы повыть от души он вышел во двор коттеджа, и ровно в ту минуту, когда ненависть к миру набрала максимальные обороты, с тлеющей в мундштуке сигаретой и бокалом чего-то восхитительно крепкого на горе-педагога с высоты своего окна уставилась Ипполита. Игорь осекся, а коллега хмыкнула:       — Чего замолчал? Продолжай. Обожаю наслаждаться жизнью под истеричный ор мужиков, знаешь ли.       В этом бывший богатырь и не сомневался. Преподавательница физики и астрономии сейчас была для него буквально Джульеттой на балконе, олицетворявшей всё самое желанное и недоступное. Еще и покатое бедро из-под халатика выглядывало, словно намекая — это тоже нельзя, ни-ни. Но в наличии есть. Страдай.       — Так почему орешь-то? — снисходительно осведомились у него, демонстративно отхлебнув из бокала и аж причмокнув от удовольствия.       Скрывать проблему и дальше смысла не было — его ФИО выбиты на табличке коттеджа, прописаны в журналах, постоянно упоминаются коллегами, и лишь вопрос времени, когда же дойдут и до наследницы убитого вожака медведей. Баранов решился.       — Я присутствовал на той самой дуэли Потапова.       — Пхе, нашел трагедию, — не оценила пафоса ситуации собеседница. — Неужто боишься предъяв от дочери за смерть отца? Совершенно зря. Там даже наша директриса засветилась, и, замечу, тоже не вступилась. А если сама Альма Лютая не полезла, человеку вообще…       Тут Ипполита осеклась и с прищуром уставилась на Игоря:       — Подожди-ка. Там ведь из людей были только Мишкина бабонька с братцем…       Свежеиспеченный преподаватель БЖД молчал. Он не находил слов, а коллега явно забавлялась происходящим и с невероятным воодушевлением продолжила, чуть ли не аплодируя:       — Кобыла небесная, вожжа ей под хвост! Получается, старуха на старости лет стала сентиментальной и решила поиграть в объединение семьи?       — Она сказала, что это никак не связано.       — И ты ей веришь? — мощью сквозившего скепсиса можно было давить слонов.       Игорь подумал-подумал и снова заорал. Ипполита заржала в голос.       Богдан Иванович штурмовал очередные проекты договоров, изредка поглядывая на время. Вечно бодрая русалка спала уже третий час, и патриарх начинал подозревать её мир в коллапсе. Интуиция подсказывала: первопричина покоилась глубоко внутри и мало коррелировала с выпитым вином, но стопроцентно — с раной, которую Татьяна пыталась оным залить. Когда стрелки часов отмотали еще два круга, Богдан Иванович подозвал Марата и негромко попросил об услуге. Лицо секретаря сначала вытянулось, потом пошло рябью — явный признак максимального волнения. Просьба была не просто не рабочей, но и, прямо говоря, несколько противорабочей. Однако любая важная для руководителя мелочь получала в глазах Марата максимальный приоритет, и в итоге он кивнул, пусть и пребывая в некоторой задумчивости относительно странных хобби своего шефа.       Примерно через час после этого в приемную вошла, гордо подняв голову, смутно похожая на Татьяну девушка. Мелкие завитки её роскошных и вопиюще розовых кудряшек ярко контрастировали с офисной обстановкой, а в руках она, словно священный грааль, несла пакет золотых рыбок. Следом шла еще одна, тоже неуловимо похожая на Таню дама, но уже с прямыми темно-зелеными волосами. Патриарх даже несколько обомлел от такой палитры. Оказывается, Татьяна была далеко не самой неформальной из своих сестер.       Марат быстро перехватил посетительниц, отконвоировал к начальнику и коротко представил: Ляля и Лиля, прибыли первыми, где прикажете расположить сударынь? Поспешно встав и поклонившись, Богдан Иванович махнул в сторону кофейного столика с диванчиками у противоположной стены и с некоторым изумлением перевел взгляд на пакет с рыбками в руках кудрявой русалочки. Та радостно оттараторила:       — Это для Танечки! Её любимые.       — Не знал, что она содержит аквариум.       — Что, правда? Ух ты! Я тоже не знала, — захлопала глазами Ляля.       — Нечего Дан Ванычу мозги пудрить, — вмешалась вторая, зеленоволосая, и, повернувшись к патриарху, пояснила: — Это не в аквариум. Это пожрать.       — О, — несколько опешил вампир и заинтересованно переспросил: — А что, она любит именно эту породу?       — Ой, порода тут не главное, — снова защебетала обладательница безумных кудрей. — Главное, чтобы пухленькие и лупоглазые были. Такие на зубах прикольно лопаются.       Богдан Иванович с трудом мог представить себе Татьяну, поедающую рыбок. Неужели прямо как чипсы, из пакета есть будет? Чувство такта пыталось прогнать прочь идею вмешаться в семейное собрание, чтобы только на это посмотреть, но внутри всё буквально ныло от необходимости сыскать еще пару пакетиков таких же лупоглазок и проверить лично. Столь неожиданное и жгучее желание патриарх поспешно рационализировал: в конце концов, раз уж есть перспектива, что дама хоть чем-то будет закусывать вино, — вариантом надо воспользоваться, праздный интерес тут ни при чем. И, довольный собой, вернулся к работе.       Через сорок минут приехала третья русалочка. Такая же неуловимо похожая на сестер, но, как с облегчением отметил про себя Богдан Иванович, всё-таки более стандартной расцветки. Держалась дама тоже совершенно иначе — вежлива, скромна, ненавязчива — и выглядела словно нежный цветок рядом с по-детски непосредственной Лялей и прямолинейной Лилей. Представилась Розой. Ни капли косметики, чистейшие очарование и грация. Богдан Иванович, поглядывавший на щебечущих в другом конце приемной русалок, с некоторым удивлением отметил, что, хоть красота этой леди и не подлежала ни в коем разе сомнению, да и сам образ в целом смотрелся идеально выверенным, отточенным, приличным и уместным, Розе определенно не хватало той глубокой и яркой нотки, той толики неумолимости, которая была свойственна Татьяне. Спокойная и нежная версия отдавала пресностью. Вампир чуть улыбнулся. Всегда приятно знать, что твой выбор — лучший.       Еще через полчаса приехала четвертая, причем сначала в приемную вошел мощный ореол дорогих духов, и только потом — сама их носительница. Яркий вечерний макияж днем, максимум молодого женского тела, минимум приличий, высоченные шпильки — без сомнений, это была Рыбка, последняя из живых сестер Татьяны. Эскортница. Покачивая бедрами, она, игнорируя и Марата, и самого Богдана Ивановича, прошла к остальным русалочкам, выдержала кучу объятий, снисходительно дала себя чмокнуть в щечку Ляле и заинтересованно протянула руку к пакету. Рыбок Ляля ей не дала, а, наоборот, шлепнула по пальцам, зашипев. Патриарх тут же вмешался, поблагодарив дам за отзывчивость и прося запастись терпением еще на несколько минут — ему нужно сперва известить свою гостью, что скоро к ней заглянут сестры.       В полутьме его кабинета всё так же на грани слышимости играл джаз, но размеренное дыхание Татьяны казалось гораздо музыкальнее. Тихий глубокий вдох. Медленный выдох, с легкой ноткой чего-то звонкого. Вновь вдох, вновь выдох. Естественный процесс, а не как у вампиров — попытка его симулировать. Грудь мерно поднимается и опускается. Глаза закрыты, густые ресницы чуть трепещут. Какие сны она видит? Море, в котором родилась? Сестру? Лучшую жизнь? Или, наоборот, чудовищ? Расскажет ли когда-нибудь об этом ему?       Тут патриарх несколько замялся, поскольку не знал, как правильно будить спящих. Попробовал аккуратно коснуться плеча, но русалка лишь досадливо скинула его руку. Вампир растерялся еще больше. Казалось крайне глупым возвращаться обратно в приемную с вопросом, а что, собственно, делать, и Богдан Иванович старательно попытался призвать на помощь максимум справочной литературы. У сына были книжки с картинками. Там дети просыпались от простого поглаживания по голове. На ребенка Татьяна, правда, не особо тянула, но других идей у патриарха не нашлось. В конце концов, вряд ли с детьми обходились грубо и неприлично, и в крайнем случае его просто отругают за очередное несоблюдение социальной иерархии. Главное сейчас — разбудить.       Сон беспокойный, но теплый. Она откуда-то бежит. Нужно успеть. Мелкий вопит про папку, и она тащит его практически волоком. Условности дремы, не иначе, ведь вампиры в разы сильнее русалок. Татьяна не понимает происходящее, но почему-то счастлива. Упырь должен сделать что-то важное, для всех своих, а его старый хрыч против. Ей нужно спасти самое дорогое, развязать компостеру руки. Но на хрена ей еще и этот чёртов зонт?       Когда они с Ганбатой почти выбрались, Татьяна оглянулась. Встретилась с патриархом взглядом. Воробушек улыбнулся, махнул ей и шагнул на солнце.       Русалка резко открыла глаза. Несмотря на весь ужас ситуации, сон оказался начисто лишен послевкусия кошмара и подарил непривычное чувство защищенности. По спине приятно пробежали мурашки, и не сразу Татьяна поняла их причину. Её гладили. По голове, аккуратно, ласково касаясь волос и перебирая пряди.       Сознание на полном ходу врезалось в бетонную стену реальности. Она лежала в кабинете патриарха, на диване патриарха и под пледом патриарха. Следовательно, делать так мог только…       — Пацан, попытка затащить меня в мамочки еще не дает тебе права… — начала она и резко осеклась, увидев заместо Ганбаты его изумленного отца.       Сама идея, что тот с какого-то перепугу будет её гладить, была дикой. Некоторое время пара пребывала во взаимном шоке и смотрела друг на друга, не шевелясь. Наконец Богдан Иванович осторожно убрал руку, а несколько сконфуженная Татьяна села.       — Ты часом не сбрендил?       — С вами всё в порядке?       Они заговорили одновременно и одновременно же замолчали. Переглянулись. Русалка выгнула бровь, и патриарх продолжил:       — Учитывая ваше состояние, я взял на себя смелость пригласить сюда ваших сестер. Они ждут в приемной.       — Ты выдернул их посреди рабочего дня? — закатила глаза Татьяна. — С ума сошел?       — Распорядился оплатить часы вынужденного перерыва каждой из них по текущим ставкам. Замечу, Марат до сих пор глубоко озадачен расценками на сопровождение от так называемой Рыбки. Не понимает, почему постоять рядом стоит так дорого.       — Она эскортница. Её тарифы больше про полежать рядом.       — Это многое объясняет. Правда, не дает понимания, какой тип услуг указать в назначении платежа… — патриарх осекся и странно улыбнулся. — Оставим это увлекательное исследование самому Марату. Мне позвать дам?       Русалка смотрела на него с прищуром:       — Какого чёрта тут вообще происходит?       — Простите?       — Ты очень странно себя ведешь.       — Всего лишь проявляю гостеприимство, чтобы вы могли поскорее разобраться с важными делами и всецело сконцентрироваться на расследовании.       Татьяна всё еще смотрела с подозрением. В последние сутки упырь как-то активизировался, и она решительно не понимала причину. Ладно мелкий — он и раньше был не от мира сего, но старший-то почему чудит? Неужели всё, доработался и крышечка поехала?       Сам патриарх мог лишь надеяться, что русалка не догадается о главной его цели — не отпускать её от себя как можно дольше.       Пандора уже и не помнила, спала ли она вообще когда-нибудь так много. С трудом разлепив глаза, не сразу смогла понять, сколько сейчас времени. Села, взяла с тумбочки телефон и, вздохнув, вернула обратно — настройки сбились, и часы он не показывал, а лишь с восторгом предлагал ввести заново. Подошла к окну и, раздвинув шторы, немало удивилась — судя по положению солнца, завтрак остался далеко позади. Покосилась на кровать. Приятно, конечно, что её заботливо накрыли, но несколько некомфортно, ведь кое-кто для этого всё-таки зашел в комнату, несмотря на закрытую дверь. Кстати, неплохо бы попробовать сегодня, ради разнообразия, заснуть не в одежде. Возьмем на заметку.       Она подошла к шкафу, открыла его и задумчиво оглядела. Вытянула очередной рюшевый вихрь, с подозрением его осмотрела и положила обратно. В дверь заскреблись. Распахнув, Пандора увидела Репу в неизменном передничке и чепчике, с важным видом державшего в руках стакан с зубной щеткой и полотенце.       Умывшись и очень аккуратно повесив полотенце сушиться — мало ли, а вдруг всё-таки зачарованное? — девочка вслед за енотом спустилась на кухню. Хоть стол и оказался накрыт, а яичница, несмотря на поздний час, еще теплой, опекуна нигде не было видно. Учитывая его вечное желание постоянно маячить поблизости, это настораживало.       Надеясь, что поздний завтрак не собьет ей режим, Пандора задумчиво посмотрела на мохнатого домоправителя и спросила:       — А Александр Витольдович вообще дома?       Степенный кивок стал ей ответом.       — Можешь к нему отвести? У меня есть пара вопросов.       Енот почтительно поклонился, быстро прибрал со стола, сунул в руки девочки кружку какао и поманил за собой.       Оказывается, опекун всё это время находился в саду, восстанавливая его от последствий Пандориной разрядки. Беседка сверкала новой крышей, побитые цветы на клумбе сменились целыми, искалеченная капуста куда-то исчезла, уступив место свежим грядкам, а сам Александр Витольдович сейчас старательно отпиливал поврежденную ветвь у огромного красного клена, стоявшего сравнительно вдалеке от эпицентра событий. Судя по всему, именно в это дерево и прилетела сорванная с беседки крыша.       Перед Дорой открылась ставшая уже вполне типичной картина: босой старьевщик в грубом, замызганном переднике, довольно громко напевая какую-то песню, пилил большую толстую ветку, на которой, между прочим, сам и сидел. В безопасном отдалении от клена стоял олененок в каске, держащий в зубах корзинку с инструментами. Под деревом отчаянно махал лапами, явно давая подсказки, бобер. Тоже в каске. Пара порхавших рядом и подпевавших Пню птичек довершали идиллию.       — Прошу прощения?.. — девочка очень надеялась, что на лице не читается хотя бы десятая часть промелькнувших в голове мыслей.       — О, вы уже отдохнули? Простите, по привычке потерял счет времени, — Пень радостно заулыбался от уха до уха, не прекращая при этом пилить.       — Ээм, хотела кое-что уточнить. Я не нашла розеток.       — Полагаю, у вас и не было в них необходимости. К сожалению, повальная электрификация в нашем случае — довольно затруднительное предприятие, поэтому я принял решение ограничиться лишь парой. Они блуждают по всему дому и появляются строго там, где нужны. И когда нужны. Так и знал, что о чем-то да забуду предупредить. Простите, пожалуйста.       С трудом оторвав взгляд от мерно ходящей туда-сюда пилы, Дора спросила:       — О-оокей, второй вопрос — что в моей комнате с потолком?       — Я подумал, — беззаботно ответил Александр Витольдович, — раз уж юной леди не разрешено иметь фотокарточек, выходом могут стать фрески. Если, напротив, они лишь наводят тоску — приношу свои глубочайшие извинения, перекрою неуместные изображения немедленно.       — Да нет, но как бы так выразиться… Уж больно красноречиво это всё.       — Посмею не согласиться. Сии картины имеют смысл лишь для того, кто знает их истинную суть. Для всех остальных — не более чем иллюстрации из сказки.       — Но если они попадутся кому-то на глаза…       Опекун аж замер на секунду:       — Я полагал, уж где-где, а в вашей спальне незваных гостей мы не ждем. Был не прав?       — Хм, правы, конечно. Тогда ладно, давайте оставим. Будем честными, вся предыдущая жизнь уже начинает казаться мне лишь сном.       Пень пропилил больше половины ветки, и Пандора поспешила задать последний вопрос:       — Еще, насчет платьев…       Приглядевшись, старьевщик спросил с надеждой:       — Сударыне понравился этот наряд, и она хочет носить его, не снимая?       Дора вздохнула.       — Скорее сударыня не способна отличить ночнушку от верхней одежды, и ей нужна консультация.       — Учитывая разницу в эпохах… Сия мысль как-то даже и не приходила мне в голову. Пожалуйста, подождите, я скоро закончу, и мы вместе со всем разберемся, — в этот момент Александр Витольдович допилил ветку, и та рухнула вниз, чуть не погребя под собой в последнюю секунду увернувшегося бобра.       Не увидев в получившейся куче опекуна, Дора огляделась и заметила того на дереве. Он спокойно стоял параллельно земле, словно примагнитившись к стволу, и крайне по-деловому снимал передник. Олененок осторожно поставил корзинку на землю, поклонился Пандоре на своих тонких ножках, заодно скинув каску, и чинно удалился в сторону леса. Вслед за ним, чуть менее чинно и не рискуя снимать средство защиты, убежал бобер. Девочка проводила их задумчивым взглядом и снова уставилась на слезшего-таки на землю старьевщика.       Александр Витольдович, прыгая на одной ноге, пытался поскорее натянуть ботинки и в какой-то момент оперся рукой о многострадальный красный клен, так ярко оттенявший его собственную рыжину. В голове у Пандоры словно что-то щелкнуло, и пазл сложился.       — Лешак.       — Мммммм? — не поворачивая головы, промычал Пень, продолжая воевать с туфлей.       — Вы — леший.       — А, ну да. Он самый.       Дора чуть нахмурилась.       — Но тогда вы очень странный леший. Вы носите обувь и живете в доме. И совсем без родичей.       — Все мы не без странностей, — развел руками опекун, справившись наконец с ботинками и внимательно разглядывая образовавшийся в результате его действий срез на дереве.       — Но это как-то совсем странно-странно.       — Я смотрю, у вас богатый опыт?       Пандора смутилась.       — О, нет, конечно. Я леших всего пару раз в жизни видела, точнее даже, одного. Огромный такой бугай с рыжей бородой и громким басом. Пожалуй, главное мое впечатление — это клубника, которой он меня кормил.       — Такая вкусная?       — Не то слово! Безумно вкусная! И он доставал её прямо из кармана, причем она была размером с мою голову!       Александр Витольдович рассмеялся:       — Зато понятно, с кем вы встречались. Да, подходы к детям у него простые, но действенные. Хотите еще?       — Что?       — Еще такой клубники, как у него. Хотите?       — Конечно! — выпалила Дора без малейших колебаний.       Пень кивнул чему-то своему, легко подтянувшись на руках, сел на ветку и скинул ботинки на землю. Потом вдруг подмигнул девочке и исчез.       Вот буквально секунду назад был тут и вмиг исчез. Дора заозиралась. Палило солнце, мерно жужжали пчелы и стрекотали кузнечики, плыло облачко. Под деревом валялась пара ботинок, и вообще ничего не выдавало того, что раньше на полянке она стояла не одна.       — Только не пугайтесь.       Пандора аж взвизгнула, когда из-за её плеча появился Александр Витольдович с лукошком. Хоть оно и было довольно крупным, из-за огромных ягод казалось чуть ли не игрушечным. Память не подвела девочку — клубника по высоте была с две её ладони. Она удивленно присвистнула. Опекун передал лукошко ей, а сам принялся надевать обратно ботинки.       — Но где вы такое нашли?       — Места знать надо и наглость иметь. Дары вечнозеленого сада к вашему столу.       — Но это же сад Зеленого Князя, разве нет?       — Он мужик добрый, поделиться только рад. Наслаждайтесь. Если захотите еще — скажите, принесу. Не желаете ли меда?       — Неее, слишком сладко будет. Господи, какая вкуснятина!       — Очень рад, если смог угодить. О, может, дадите мне время обработать срез, пока вы перекусываете?       Девочка кивнула. Он вновь скинул обувь и как ни в чем не бывало полез на дерево. Дора присела в тень, на заботливо расстеленный енотом на траве плед, отдала Репе уже пустую кружку с какао и с наслаждением принялась за клубнику.       Леший. Довольно неожиданно, конечно. Что о них рассказывала мама? А папа? Глядя, как Александр Витольдович заботливо дует на клен, тихо шепча, Пандора с определенностью могла сказать только одно — на непримиримого борца с ведьмами этот образчик совсем не походил.       Обидевшись, Евгения категорически отказалась сидеть вместе с Ганбатой и ехала сейчас, пристегнутая, на переднем сидении мерседеса рядом с водителем, сверля своего господина взглядом в зеркало заднего вида. Однако наследник вампирского прайда её полностью игнорировал, с наслаждением подпевая орущей на всю машину японской попсе. Гена уже и не помнила, откуда у Ганбаты появился проклятый диск — розовенький, с блестками, буквально всем своим видом предвещавший проблемы, — но за прошедшие годы тринадцать песен с него буквально выгравировались на её черепной коробке, преследуя повсюду. А в последние недели суверен слушал их всё чаще и чаще, уже почти круглые сутки, и лишь в некоторые благословенные часы — в наушниках. Любые попытки поставить в его присутствии что-то другое пресекались, и порядком утомивший голос японского певца вызывал тошноту и злость. Но сейчас Евгения злилась не только на музыку, но и вообще на весь мир. К сожалению, на себя в том числе.       Её бесило, что в словах Ганбаты проскальзывала логика, а из-за этого от них не получалось отмахнуться. Они и вправду не могли расстаться; ему и вправду могла угрожать опасность, сорвись учеба. И в главном, несмотря на все её страхи, он тоже был прав.       Рано или поздно в жизнь пришлось бы вернуться. Вернуться и встретиться лицом к лицу с теми, кто убил отца, и теми, кто от его смерти выиграл. А еще с теми, кто из-за её рождения лишился и своего лидера, и своих привилегий. И с целым миром сказов, прекрасно помнящих, что мать Гены была простым человеком, и крайне этим фактом недовольных. Если, конечно, не учитывать, что история её рождения в целом считалась невозможным делом, и вокруг циркулировала целая куча конспирологических теорий о том, чья же на самом деле она дочь…       Евгения закрыла глаза и попыталась собраться. Пусть и не Ганбата, но Богдан Иванович — не последняя сила на свете, против него не пойдут, и уж тем более не станет так рисковать стая Левона. Старая директриса, хоть и волчица, но всё-таки слово всегда держала, а значит, угроза физической расправы минимальна. Но вот морально подготовиться к аду, который ждал впереди, не получалось. Гена понимала, что все, от учеников до преподавателей, постоянно будут задавать вопросы, которых она большую часть жизни старалась избегать. Евгения не только не знала, кто же она такая, но и совершенно не хотела об этом думать.       В принципе, насколько Гена помнила, где-то там неподалеку жил Пень, и делал это вполне припеваючи. Наверняка если попросить Ганбату, тот договорится о визите, и они забурятся к княжичу на пару дней, словно в детстве, когда Сашка учил суверена не ломать пальцами кружки, а её — читать. В гостях можно осторожно, типа между делом расспросить, как сам Пень в молодости справлялся с неприятием окружающих. Всё-таки собрат по несчастью.       Патриарх ушел звать сестер, а Татьяна постаралась принять более-менее вертикальное положение и даже пару раз тряхнула головой — в её представлении это считалось за попытку привести себя в порядок. К моменту, когда в дверном проеме показались визитеры, русалка уже была способна глядеть на них с легкой непринужденностью, словно никакой молот сейчас по её мозгам не стучал. Ляля, сразу же заметившая, что на сестре нет футболки, расплылась в счастливой улыбке:       — Ты с ним таки…       — …облилась вином, да, — отрезала Татьяна, грозно зыркнув.       Богдан Иванович заинтригованно переводил взгляд с одной дамы на другую, но обе предпочли его проигнорировать. Чуть поклонившись — дела не ждут, — он ушел, оставив русалок в святая святых вампирского прайда — в своем кабинете.       Пока остальные разглядывали помещение — всё-таки не каждый день зовут в гости к патриархам, — Ляля, не мудрствуя лукаво, села рядом с Татьяной и протянула рыбок.       — Вот. Это тебе.       — Но они же дорогие?.. — взяв пакет, нахмурилась та. Для самой скупой сестры подобные подарки были нетипичны.       Ляля пожала плечами и беззаботно улыбнулась:       — Зато стопроцентно твою хандру вылечат. Я помню, почему мы все вместе собирались в прошлый раз. Пригодятся.       Остальные русалочки замерли, как одна вздохнули и посмотрели на Татьяну. Та кивнула.       — Да, Ляля всё поняла верно. Теперь нас покинула Марго.       Проснувшись, Кирилл осторожно сел и прочистил уши — разбудившее его ощущение, словно на границе слышимости пищит коробка котят, никуда не делось. А в Димке, видать, взыграли сыновьи чувства, поскольку на остове дивана лежала вполне себе годная подушка, Кирилл оказался накрыт одеялом, а у изголовья кровати стоял тот несчастный чемоданчик, который они выронили по дороге. Сколько ж, наверное, часов ушло на поиски… Самого парня в гараже не наблюдалось, но на столе нашлись какая-то лапша с хлебом и огромная кружка чая. Хмыкнув — по ходу, шкет оттаял, — Кирилл недолго думая на всякий случай открыл чемодан. Опа, даже смену одежды раздобыл! Правда, странноватую. Сложно не выделяться, когда на тебе малиновый костюм, так что про вкусы с пацаном точно стоило перетереть. А вот рубашку сменить уже откровенно хотелось, и, достав в итоге только её, Кирилл скинул старую, набросил на плечи свежую и заозирался — воевать с мелкими пуговицами без зеркала не привык. Оно нашлось неподалеку, над умывальником, но, подойдя к нему, о пуговицах Кирилл забыл напрочь.       Нет, в целом он понимал, что где-то на свете существуют идеальные бодибилдеры. Ну, такие, у которых рельеф мышц четкий, а кубиков на животе больше, чем клеточек в тетрадке по алгебре. Когда он по молодости ходил в местную подвальную качалку, там повсюду висели как раз фотки всяких Шверценеггеров и Сталлоне, ясно говорившие, каким именно мужиком ему никогда не стать. Потому и совершенно неожиданно оказалось увидеть всё это богатство у себя. Мощные грудные, четкий пресс, и все мышцы так ярко прослеживаются, словно он пару недель на сушке перед чемпионатом сидел. Оценив тело на «полный отпад», Кирилл с тихой надеждой расстегнул ремень и отогнул резинку трусов. К некоторому его разочарованию, здесь изменений не наблюдалось. Будем считать, что и так неплох. Как назло, именно в этот момент скрипнула дверь гаража и раздался знакомый, чуть тянущий слова голос:       — Я даже спрашивать не хочу, что ты там ищешь. И на случай, если забыл — моя подруга всё еще с нами.       Кирилл поспешил застегнуть брюки, заправить рубашку и повернулся к сыну. Очень непривычно было вместо мелкого пацана с вечными карамельками в зубах видеть это вымахавшее нечто, неуловимо напоминавшее ему манекенщиц. Димон оказался смазлив и манерен — ну вылитый батька, и одевался как пижон. Будь они ровесниками — Кирилл наверняка набил бы ему морду. Хотя, с технической точки зрения, они как раз ровесники, учитывая имеющуюся в наличии двадцатишестилетнюю версию мозгов Кирилла… И тут из воображаемой коробки с котятами очень громко и четко донеслось:       — Инструмент он свой проверяет. Понять можно — ежели б мне Чернобровка столько раз его оторвать грозилася, я б тоже по утрам первым делом сверялся с наличием.       Кирилл недоуменно заозирался, потом хлопнул себя по лбу и применил моргание по методу Запоича. Сперва сбился, но на второй итерации набрал нужный темп, и вуаля — гараж наполнился ранее не виденными им домовыми, почти целым табором. Бедняга вздохнул — приватное исследование своего тела явно было далеко не приватным — и покосился на сына:       — Что еще за Чернобровка?       — Я думал, ты знаешь. Они только про неё и говорят. Причем в качестве основного аргумента, почему о нас надо заботиться, а не кожу сдирать.       Кирилл почесал щетину. Оторвать ему конечность-другую всегда грозились многие, и опыт подсказывал: вряд ли с годами этот круг сузился. Мужчина развел руками:       — Никаких звоночков. Я по молодости, конечно, многих дам достать успел, но с твоим появлением несколько остепенился. Если только какая краля, наоборот, обиделась, мол, внимание уделять перестал?..       Димка смотрел на него со странным прищуром, словно не верил ни единому слову, и, перебив, поинтересовался:       — А рубашку где взял?       Точно же! Когда ребенок о тебе заботится, первым делом надо поблагодарить. Рубашка, костюм, пусть и уродский,— это всё такие же признаки детской любви, как коник из желудей и пластилина. Даже если стремные — надо делать вид, будто рад подарку.       — О, да, отдельное спасибо тебе за одежду и за чемодан! Только я чёт немного трушу пока в современной моде ходить, но рубашка хороша. И спасибо, что вообще полез его искать, мне очень…       — Я ничего не искал.       — В смысле?       — Если мы сейчас про твой упавший во время прыжков гибрид саквояжа с барсеткой — я ничего не искал.       Кирилл ошарашенно посмотрел на сына:       — Но вот же он. Как не искал-то? А откуда он тут тогда? — и резко осекся, вспомнив, что и в ресторане чемодан оказался без каких-либо усилий с его стороны. Очень медленно отошел, рванул с себя рубашку и кинул подальше. В повисшей тишине кто-то из домовых захрустел попкорном, и на него тут же зашикали товарищи.       — Как я понимаю, рубашка лежала в нем?       — Да, с костюмом вместе.       — Но ты вроде бы говорил, что он пустой?       — Был. Был совершенно пустой. А сегодня открываю — там одежда.       Оба осторожно подошли к чемоданчику. Кирилл сглотнул.       — Может, у твоей Спящей Красавицы спросить, не её рук дело?       — Моя Спящая Красавица вот-вот живот от смеха надорвет и комментировать происходящее отказывается.       Кирилл снова почесал щетину:       — Ну, наверное, он не особо и опасный тогда?       — Или она после всего виденного твоей смерти хочет. И я бы не стал её в этом винить.       Насупившись, Кирилл присел перед чемоданом и выжидательно уставился на сына:       — Открываю?       — Угу. Показывай давай свой костюм.       Щелкнул замочек, крышка поднялась, и перед их глазами предстало девственное ничего. Ни малейшего намека на одежду. Кирилл завопил:       — Да как так?! Тут же целый костюм был! Мне же не померещилось — вон и рубашка всё еще валяется! Какого хрена?       Дима взял чемодан в руки, внимательно осмотрел. Несколько раз закрыл и открыл — ничего не изменилось. Отложил. Повертел в руках рубашку, разве что на просвет не изучил и вынес вердикт:       — Одежда как одежда, можешь обратно напяливать. А насчет чемодана… Эй, мелкие, не вы притащили?       Самый представительный вышел вперед и глубоким мужским басом затараторил:       — Не-не-не, чё хошь нам лепи, ментяра, но токмо не это. С бесовщиной мы связываться зареклись.       — Бесовщиной? — насторожился богатырь при исполнении. Домовые мелко-мелко закрестились, правда, путая руки и направление действий.       — А то ж! Бесовщина сие, самая настоящая. Одно слово — Чернобровка! — выпалив это, он старательно заозирался и очень аккуратно, даже несколько пугливо сплюнул. Вроде как и показал, что знать не желает, а вроде как бы и не то, чтобы прям совсем категорично.       Напяливший рубашку обратно Кирилл уже несколько пожалел о своей горячности — далеко не все пуговицы выдержали решительный порыв. Заметив это, какой-то расторопный домовенок присвистнул, и на мужчину буквально налетела гора маленьких хозяюшек с иголками, вмиг пришивших всё на место и так же быстро отскочивших обратно. На ногах Кирилл удержался только чудом. Покосился на тарелку с лапшой. Горестно вздохнул. Солидный домовой снова вошел в роль радушного хозяина:       — Да чего ж мы гостя дорого-то голодом морим? Садись, друже, отведай чем бог послал.       Дима насупился, что его допрос прервали, но Кирилл лишь хмыкнул, сел и с подозрительно доверчивым лицом вновь повернулся к домовому:       — А как тебя, батюшка, звать-то?       — Пал Палыч, — аж раскраснелся он, гордо надув грудь и подбоченясь.       — Милостивый Пал Палыч, вы вот толкуете, толкуете, а я никак не смекну, какую такую Чернобровку поминаете. Видать, моя знакомая?       С одной стороны, вопрос для домового был явно неудобный, если не сказать неприятный. С другой — к нему обратились вежливо, да еще и по имени-отчеству. Когда комок самовлюбленности тяжело вздохнул, Кирилл возликовал: уловки старика Радаманта всё еще работали, и дело в шляпе. Однако ответ несколько сбил спесь с него самого:       — Ну тут вишь какое дело… — промямлил глава домовых, нервно сминая полы рубахи и жалостливо глядя спросившему прямо в глаза. — Жинка то твоя. Мои соболезнования.