Кукла

      Локи снова было холодно и больно и это выбешивало, заставляло представлять, как он тупым кинжалом медленно снимает кожу с Тора, как тот рвётся от муки, но молчит и пощады не просит. В том, что Тор не попросит пощады маг не сомневался, слишком уж хорошо он знал этого упрямца.       Месяц прошёл с момента его попадания в Башню Старка. Раны не зажили, но хотя бы закрылись. Страшно было не это, страшно было то, что Старк знал о его позоре. Было мерзко ловить в его взгляде сочувствие. Если бы он презирал Локи за то, что с ним сделали, было бы, наверное, проще. Но из ненависти рождалась благодарность: не было глупых вопросов о самочувствии, не было пустых и теперь никому не нужных упрёков. Не было вообще ничего. Тони не простил захватчика, но отнёсся по-доброму. Когда Локи засыпал ненадолго на диване в гостиной, а потом начинал хмуриться и метаться от кошмаров — Тони будил его, легонько встряхивая за плечо. Он ничего не говорил, только хмурился и показывал на таблетки успокоительного. Локи их не брал, а через неделю обнаружил, что Старк ставит ему бутыль виски и стакан. И как не старался Бог Обмана раззадорить свою ненависть к Железному Человеку, она погасла, сменившись холодным отчуждением, что для скверного характера Локи было уже немало.       Вот только выяснилась ещё одна неприглядная деталь: магия ванов настолько сильно закрепила его связь с хозяином (расчёт был на то, что Локи будет выпрашивать близости и «ласки» у солдат Хёнира), что нужны были постоянные прикосновения. И как ни ломал свою гениальную головушку Тони Старк, так ничего путного и не придумал. Как говорится: если где-то чего убыло, значит, где-то чего прибыло. Ненависть, которую Локи питал к Старку, не растворилась в никуда. Она слилась с ненавистью и отвращением, которое Локи питал к Тору. А Громовержца он ненавидел сильнее раз от раза: ненавидел за публичную порку, за то, как хрипел у его ног и уже обнимал сапоги. В тот день он готов был сломаться, ненавидел за то, что ваны лечили его, чтобы магией сломать и унизить. А больше всего он ненавидел Тора за раскаяние. Искреннее, чистосердечное раскаяние, которое он испытывал. Ненавидел за то, что Тор не кидал виноватых взглядов, не падал на колени, а делал всё, чтобы облегчить участь Локи. Позволял тому всё, что трикстер только хотел: без упрёка выслушивал оскорбления, но не позволял давать себе пощёчины. Пресекал истерики, но не был груб.       Как же ему было мерзко. Ему жизненно необходим был тактильный контакт с «хозяином», а ещё, если он кончал от руки хозяина, то самочувствие и состояние его резко улучшалось. Трое суток он не чувствовал боли, мог есть, спать, дышать, а потом следовала страшнейшая кара за подобную «вольность». Кожа становилась болезненно чувствительной, бельё натирало все самые деликатные места, и он понимал, что должен дать своему «хозяину» брать себя, как кобель берёт суку на псарне. Безжалостно, стараясь не обращать внимания на то, как Локи рыдая от боли — тоже действие проклятия — пытается расслабиться, чтобы облегчить проникновение. Он скатывался в пучину отчаяния, ему не приходилось выбирать. Память подкидывала ему, как он должен ублажить хозяина, и всё начинавшееся с малого, становилось всё хуже и хуже. Последний ментальный приказ был страшен и Локи ничего не сказал Тору. Не было даже злой иронии, только шок и ужас. Сейчас он лежал на кровати, широко раскинув руки, и смотрел в пустоту. Казалось, он где-то далеко отсюда, но если бы кто додумался послушать его сердце, то знал бы, что Локи пребывает в диком ужасе. Громовержец уже научился читать такие сигналы, и понимал, что сегодня опять нужно будет насиловать Локи и от этого становилось мерзко. И выхода не было. Хугин прилетал к нему, доставляя вести из Асгарда, и они были ужасны. Весь план, придуманный Тором, пошёл псу под хвост. Нельзя было вернуть магию Локи. Один не боялся приёмыша, ведь он был сильнее, просто магия ванов убила бы его. Выход был только один: сначала уничтожить магию ванахеймовских приказов, убив того, кто накладывал заклятья, потом исцелить разум Локи и только потом, по капле, точно ядовитое зелье, вливать в Локи магию.       Тору казалось, что он сойдёт с ума. Брат был бледнее, чем в прошлый раз, он лежал на боку, подтянув колени к животу, и снова трясся в судорогах, но вздрогнул, когда горячая рука легла на его плечо, бережно поглаживая и частично снимая боль. Тор ждал дозволения на близость, пусть она и была насильственной, пусть Локи и ненавидел его, пусть всё шло под откос. Впервые в жизни он затаился и терпел, ожидая пока Мунин невидимой тенью разыщет Хёнира, и тогда встаёт самый важный вопрос: как добраться до врага? Ответ прост и сложен. Локи, даже без магии, может видеть тропы, он сможет провести их во вражий стан, но до столицы пять дней пути, а периоды «спокойствия» у Локи не больше трёх суток, а откаты магии были ужасны. Бог Обмана почти не контролировал тело. Ах, если бы были у Тора те недостающие дни, то всё становилось бы намного проще. — Локи, дозволь мне помочь. Тор не знал, как подступиться. Обычно Локи сыпал проклятиями, но позволял унизительную для себя близость, во время которой он молчал, а когда сам испытывал облегчение, отнюдь не оргазм, он рассказывал Тору, как будет его убивать. Не пропускал кровавых подробностей, желая увидеть в лице брата отвращение, а видел только боль и сочувствие. Сейчас всё было не так, Локи сжался и процедил сквозь зубы: — Лучше сдохну, пшёл прочь, — и он сделал попытку отпихнуть Тора, за что и был наказан жестокой судорогой. — Локи, — Тор почти умолял своего брата не упрямиться. Он был не в восторге от того, что творит, но другого выхода не было. За последние несколько недель он понял, что приказы «транслируются» во снах, за их невыполнение Локи ждёт жестокая кара, и пусть он очень вынослив и терпелив к боли, но удары чужой магии, которую нечем гасить, ослабляют тело и в конце концов, Локи вынужден подчиняться. Что-то изменилось. Если раньше после приказов в глазах Локи читалось отвращение и злость, то теперь в изумрудной зелени плескался первозданный ужас. Тор присел рядом, осторожно приобнял брата и тихо спросил: — Что они требуют? Локи начал вырываться, но на вопрос не ответил, он вспоминал о том, как магия требовала от него окончательно стать куклой. Пустить в себя руку Тора по самый локоть. Признать себя безвольной куклой, старой изломанной игрушкой, а на это он пойти не мог. Оставалось только терпеть и надеяться, что магия отпустит. Не отпустила. За три дня Локи ослабел и почти не мог шевелиться, нарастал жар, шумело в ушах, а любое прикосновение вызывало дикую боль.       Тору не удалось смягчить Локи. Теперь он выспрашивал у Тони Старка подробности погружения в искусственную кому, вот только Железный Человек врачом не был и предлагал передать Локи в руки опытных врачей, но ничего путного решить не удалось. Лекарства просто не действовали. На какое-то время он просто засыпал, но потом в судорогах и кровавом поту просыпался снова. От помощи отказывался и день ото дня слабел и пугался всё больше и больше. В наказание за сопротивление, магия выдвигала всё более страшные и менее выполнимые условия. Напрасно Тор пытался «вытрясти» из брата крупицы информации. Тот уж и не рыкал на него, только в отчаянии шептал, что не сможет этого.       Тор дневал и ночевал у кровати Локи, обтирал с него пот, пытался поить водой, которую тот едва мог проглотить, менял питательные капельницы, которые и не помогали особо. И когда Громовержец уже отчаялся, понимая, что брат не выдержал и заморил себя, Локи, срываясь и хрипя, проклиная Тора, заговорил: — Как же я тебя ненавижу, но поделать ничего не могу. Ты… — говорить было больно, но он упрямо продолжал, — … я вынужден принять твою руку до локтя. И всё, он замолчал, задыхаясь и изучая лицо Тора, а Громовержец бледнел и никак не мог поверить в услышанное. На несколько секунд промелькнула отчаянная надежда, и он бросился на колени перед его кроватью: — Я виноват, но шутка твоя слишком жестока. Я помогу тебе, только скажи, что мне делать, — наверное, в этот миг он мог бы заставить плакать даже скалу, но сердце Локи было твёрже камня, и ответ был жесток. — О, мой хозяин, вы же хотели показать рабу его место…. — и тут он закашлялся кровью, а Тор понял, что нужно что-то предпринимать уже сейчас, — …. чем же вы недовольны? А? Хватит морализаторствовать, вы же получите удовольствие в любом случае, так что какое дело…. Тут подействовало успокоительное, и Локи зевнул, и устало смежил веки, засыпая, а Тор двинулся в зал. Руки его тряслись, нужно было срочно выпить, а потом уже решать что делать. Он посмотрел на своё предплечье и впервые в жизни пожалел, что наделён такой огромной силой и рельефной, скульптурно слепленной мускулатурой.       Стивен Роджерс обнаружил его через час. Тор пытался напиться, но слабый мидгардский алкоголь не брал его, а картины того, что он должен будет сотворить становились всё страшнее и страшнее. Капитан редко спрашивал о личном, тем более о деликатных вещах, но сейчас понял, что должен помочь, даже если после этого он потеряет Тора как друга. — Тор, что случилось? — Локи снова плохо, а я не могу помочь. — Ваша связь больше не помогает? Почему? — Там…. А откуда ты знаешь? — Не в добрый час вышел за кофе. Так что, близость уже не помогает? И от безысходности Тор рассказал всё, а потом спросил: — И как мне быть? — Капитан нахмурился. Лезть в это дело не хотелось, но выхода не было. Коли спросил, и ему всё рассказали, нужно было помогать. А как помочь в данной ситуации? Только действием. — Я поговорю с Локи и постараюсь его успокоить. Дело скотское наклёвывается, но без этого никак. И, да…. — Роджерс уже направлялся к выходу из общей комнаты, — мне придётся быть с вами, или, может медиков позвать? — А они помогут? — Тор вцепился в свою густую шевелюру руками. — Тони уже пытался, но реакция всё та же. А тебе-то это зачем? — Правду сказать или не солгать? — невесело улыбнулся Стивен. — Правду. — Если он умрёт, нам всем будет проще, но ты себе не простишь, или я не прав? — Прав, но всё же, ты охраняешь его, чтобы он не натворил большой беды. Так зачем тебе лезть в это дело? — Не знаю. Правда, не знаю, но по-другому не умею. Помочь надо, но, надеюсь, после ты его заберёшь. Всё же не место ему среди нас, не место. — Хорошо, — Тор так и не вышел из своего задумчивого состояния, а Стив покачал головой и продолжил. — Думаю, его нужно будет перенести в лазарет. — Стив, ему и так больно, зачем же его лишний раз мучить? — Разрывов не избежать, будет много крови, а так, на операционном столе, мы хоть сможем избавить его от омерзительного зрелища. Я прослежу, чтобы он не дёргался. Лекарства тоже возьму на себя, а ты берёшь всё остальное.       Тор был удивлён тому, с какой холодной расчётливостью говорил Стивен. Расчётливость в сочетании с почти что детской непосредственностью и армейской чёткостью смотрелась страшно, но с капитаном пришлось согласиться.       Когда Стив вошёл в палату, Локи уже почти не мог дышать. Магия лишала его возможности жить, и боевой офицер волей-неволей восхитился мужеством несостоявшегося захватчика. Он присел на кровать и получил взгляд полный презрения и ненависти. Нужно было многое объяснить, но Стив просто избавил врага от излишних подробностей, поставил перед фактом: — Я всё знаю, и буду принимать участие в процессе, иначе Тор просто убьёт тебя. — А тебе бы не хотелось, чтобы он страдал, — уже не сказал, а прохрипел Локи. — Да, — честно ответил Стив. Бог Обмана сил на ответ не нашёл, но всё, что последовало дальше запомнил и уже по прошествии многих лет всё же испытывал благодарность к капитану за то, что тот как мог, оградил его от ужасного процесса.       Резкий запах антисептиков и режущий глаз белый свет не позволяли ничего разглядеть, а когда его переложили на стол — Локи застонал. Капитан зафиксировал ему ноги и руки, наладил рамку посередине стола и задёрнул шторки не давая смотреть на то, что будет творить Тор. По совету вездесущего Джарвиса были выложены миорелаксанты, обезболивающие, смазки, анальные ретракторы и перчатки. Стивен сделал несколько уколов под кожу в область ануса, и вернулся к лицу Локи, разводя в большом стакане с трубочкой питательный коктейль. Он понимал, что как только боль от заклятья начнёт уходить Локи потребуется восстановить силы.       Он вздрогнул, когда его дырочки коснулись пальцы в латексе, смазанные чем-то скользким, а затем холодный металл проник в него и стал раздвигать измученные стенки кишечника. Попытка вырваться не увенчалась успехом, только из горла вырвался сдавленный стон. Стивен удержал его за плечи, и пока Тор поворачивал винт ретрактора и бранши раздвигали подрагивающую плоть, тихо говорил: — Порвёшься в любом случае, нам главное избежать внутренних травм. Ты ведь можешь расслабить живот? Так легче будет. Вместо ответа Локи потряс головой. Чувствуя вторжение пальцев — он напрягался, кряхтел, а потом, когда рука до самого запястья вошла в его сфинктер, взвыл в голос. По промежности медленно текла кровь и Тор, глядя на неё, застопорился и точно бы погубил бы Локи, но Стив громко окликнул его: — Не останавливайся, сделай всё как можно точнее и быстрее. Капитан налаживал капельницы, готовил салфетки с антисептиком, а потом, плюнув уже на Локи, положил ладонь на напрягшийся живот и нащупав ладонь Громовержца, начал командовать, стараясь не обращать внимания на захлёбывающиеся крики беспомощного Локи. — Прямо на шесть сантиметров, — и Тор безропотно подчинялся, — ладонь поверни по оси, там дивертикул будет. — Запястье сжимает, — выдохнул Тор, — я что-то повредил. — Кроме наружного кольца ничего, а сжимает внутренний сфинктер. Старайся чтобы так и было, иначе ещё один разрыв его убьёт. Локи не видел ничего, ни как напрягся и побледнел Тор, ни как Стив вытирал кровь салфетками. Он даже не чувствовал как ему сделали ещё один укол, он только дико взвыл, когда Тор потащил свою руку обратно, а потом потерял сознание. — Надо как-то снимать ярмо магии, — выдохнул Стивен обрабатывая раны Локи, — ещё одного захода никто не выдержит. На сколько хватит запаса удовлетворения, — Роджерс обозначил в воздухе кавычки. — Не знаю, думаю на неделю. — Значит, как очнётся, пусть покажет тропу. Нужно решать проблему радикально.