Краски осени

      Говорят, оттенки желтого трудно подобрать друг к другу, но местная библиотека была счастливым исключением – и не только из этого правила. Это было поистине магическое место, представлявшее собой отдельный самостоятельный мир, и под стать ему был разве что сам библиотекарь.       Мистер Одо, также известный как Одо-Просто-Одо-Я-Вам-Не-Мистер, был единственным известным на Земле представителем своей расы, и чем эта раса так уж отличалась от прочих, судить было трудно, проще было сказать, что было особенного в самом Одо. Его манера держаться и способ содержания библиотеки были поводом для слухов, споров и сплетен еще долгое время после того, как любопытные заканчивали обучение. "Гм" в качестве ответа на любую недостаточно вежливую просьбу, патологические чистота и порядок, личная заинтересованность в оформлении зала – все это делало ему честь, хоть и мало выделяло из длинного ряда прочих управляющих, которых повидал зал за несколько веков, а вот кардинально новым для вообще любого жителя Альфа-Квадранта было...       Это очень трудно объяснить тому, кто не испытал подобного на собственной шкуре. Скажем так, в библиотеке есть свод правил, и почти любому студенту то и дело хочется их нарушить. Что плохого в том, чтобы отпить газировки, пока никто не видит, или разок сголографировать разваливающуюся рукопись, пока она не развалилась окончательно? Но Одо не любил, когда его правила ставили под сомнение. И, не будь на дворе двадцать четвертый век, много кто подумал бы, что он волшебник. Иначе как можно объяснить умение библиотекаря выследить еще не совершенный мелкий проступок и гмкнуть за спиной возмутителя спокойствия как раз в тот момент, когда рука только потянулась к бутылке или голографу? В первый раз хмыканьем, в котором много кому слышалось презрение к самой идее нарушения правил, можно было отделаться; если, обернувшись на библиотекаря, виновные выглядели скорее растерянно, чем в самом деле виновато, то к нему добавлялось замечание вполголоса. А вот во второй раз приходилось собрать вещи и покинуть зал, и обратно Одо пускал далеко не сразу.       Наверное, несмотря на странное происхождение, его можно было назвать воплощением принципов Федерации. Страстная любовь к порядку – и непонятное окружающим, но вполне безвредное хобби... Ему платили зарплату, но он тратил ее, кажется, исключительно на новые книги, которые на самом деле датировались минимум двадцать первым веком и ценились именно из-за того, что еще не все человеческие достижения были расшифрованы и оцифрованы. Библиотека работала без выходных, но шестнадцать часов ее работы в день были шестнадцатью часами нулем минут нулем секунд, и такой педантичностью не мог похвастаться никто из знакомых Одо. Студенты, особенно успевшие досидеться до того, чтобы библиотекарь мало не вышвырнул их за минуту до закрытия, злобно перешептывались о том, что после закрытия он превращается в желе и спит в ведре, которое якобы стоит у него под рабочим столом, но это ведро никто в глаза не видел, а спрашивать самого Одо за все время его работы в Академии не рискнул пока никто.       В холодеющем хрустальном небе над Сан-Франциско плыл чудесный осенний день. Солнце светило ярче яркого, и тяжелые шторы на высоких окнах библиотеки просвечивали густо-карамельным. Немногочисленные студенты и видневшиеся там и тут преподаватели бережно шелестели древними страницами книг, делали выписки, хмурили лбы над непонятными строками. В теплом чуть пыльном воздухе над полированными деревянными столами пахло кремовой от времени бумагой; не на любой планете Федерации можно было услышать этот запах времени и знаний, тем более что сейчас легко могла показаться, будто все нужное уже давно переведено в двоичный код и открыто для доступа с любого падда – достаточно зайти в кибер и нажать пару клавиш. Над парой столов мерцали лампы, за матовым стеклом которых, казалось, скрывался настоящий, греющий душу золотой огонь, поигрывавший от неосязаемого ветра. Одо сидел за своим рабочим местом, медленно и вдумчиво переписывая в падд текст какого-то манускрипта и нисколько не обращая внимания, когда по его светлым волосам или охристому костюму скользил солнечный луч. То и дело он поднимал глаза, нарочито строго оглядывая зал, и если замечал оставленную на пустом столе книгу, то поднимался, относил ее на место и дольше, чем нужно, устраивал ее в ровном ряду на полке, а после этого, отдавая дань почерпнутой у "академиков" привычке, заступал за штору и выглядывал в окно, чтобы с полминуты посмотреть, как деловито ползут за горизонт кучерявые облака или порхают далеко внизу опадающие рыжеватые листья аллей и парков.       Покой, тишина и полный порядок.