Желание

      Пробуждение было резким.       В голове гудело, и я чувствовала, что волчицы нет, никто теперь меня не успокоит. Человеческая рука пригладила пушистые волосы, к которым комьями налипла грязь. Нащупав под собой влажный мех, я удивилась: неужели это всё — моя кровь?       Сколько я спала? За окном было светло, но солнца нельзя было увидеть.       Багровые пятна слипали прекрасное изделие, напоминавшее плащ. Рядом с кроватью возвышалась стойка с разными склянками. Не было сомнений, что это дом шамана. Я была здесь.       Она была здесь.       Тело моё было закутано в какую-то тряпицу, через которую выступали красные разводы. Ощущение сдавленной кожи было непривычным. Я чувствовала запахи не так остро, но чувствовала, в отличие от жизни в Вальгалле.       Когда я попыталась встать, то ноги тут же сковало, меня повело назад на кровать. Беспомощно рухнув на низкую лежанку, приложившись бедром, я взвыла, прикусив губу. Руки были усеяны глубокими царапинами, на животе красовался синяк. Неужели… Это цена за моё нежелание?       Ивар!       Как будто какой ниткой мою душу к его беспомощным ногам привязал кто-то. Мысли возвращались неустанно, рисовали в голове его профиль и запах… Пряный. Волчица каким-то образом только это воспоминание о нём оставила, чтобы поиздеваться. Чувство вины вернулось, увеличенное втрое. Моя суть была такова: даже если бы я его ненавидела, душа бы всегда прощения унизительного просила. Я поняла это, когда в глаза невозможно глубокие заглянула, когда он ещё ребёнком был.       Мне хватило секунды, чтобы понять, кто он.       Мне хватило мгновения, чтобы забыть, кто я.       Когда у меня пошла кровь носом, за дверью кто-то заговорил, и этот громкий голос ворвался в хатку, заполнив вход. Всем своим существом я вжалась в кровать, чтобы не привлечь внимание пришедшего. На задворках сознания я угадывала этот голос, но не хотела признаваться. И хотя он был его братом, я не любила его.       Шаман не ходил, он будто парил, задевая складками своих тряпок деревянный пол. Уббе же шагал уверенно, притоптывая. С детства в нём какая-то отцовская уверенность росла, которая крепчала с каждым днём. Он до ужаса был похож на него внешне. Ивар же — отражение Рагнара изнутри. Ещё страшнее.       Они обсуждали что-то негромко. Уббе потом долго молчал, перед тем как с напором спросить:       — Кто в той комнате?       Всё сжалось внутри. Я громко дышала? Слишком громко для сыновей Рагнара.       — Всего лишь захворавший ребёнок.       — Ты не лекарь, шаман, — Уббе достал клинок, очевидно, направив его в сторону старика. Что-то внутри дёрнуло меня, заставив сесть на лежанке. Тряпка, отделявшая две комнаты дёрнулась, а потом резко отлетела, впечатавшись в стену.       Юноша медленно, но уверенно зашёл в комнату, выставив оружие перед собой. Его мощная фигура внушала страх. Но не мне. Увидев единожды человека ребёнком, ты больше не боишься его.       — Она не похожа на ребёнка, — ухмыльнулся Уббе, своими яркими глазами пригвоздив к месту. Я увидела в них Ивара, но отогнала эту мысль.       У Ивара глаза глубже.       Уббе одним движением спрятал кинжал в сапог, заставив меня и шамана выдохнуть. Окно сильно громыхнуло под напором ветра, ледяными потоками ворвавшегося в комнату. Старик засуетился, подпирая ненадёжную конструкцию глиняными горшками.       Всё это время мы с Уббе смотрели друг на друга.       — Должно быть, она слишком сильно повеселилась вчера, — убедительно сказал шаман, усевшись подле меня. Он попытался взять мою руку, но я тут же переложила её на другое место. Он не стал пытаться вновь.       — Но ты никогда…       — У старых людей обостряется жалость, сын Рагнара, — прошипел старик, заставив Уббе округлить глаза. Но потом он кивнул, переменившись в лице, и ушёл, посмотрев на меня странным взглядом.       Мы недолго сидели в тишине, разрываемой криком птиц и стуком ветра. Нельзя было угадать, о чём думал старик, да и спрашивать не хотелось. Душа была непокойна, а тело впервые за долгое время отдыхало. Я не знала, что делать теперь, без волчицы. Моя миссия — беречь Ивара, любить его, отчего-то внушила я себе. Хотя обещалось мне иное.       — Я оставила его, — проскулила вслух, уткнувшись лбом в колени. Возможность дотронуться до себя и почувствовать это показалась мне дикой. Будучи зверем, я не могла этого понять в полной мере.       — Одиночество не самая страшная вещь на свете, девочка, — проскрипел шаман, ухмыльнувшись уголками своих червивых губ. Он не был похож на человека, и, честно говоря, в мире людей он был бы последним, к кому я обратилась. Но жизнь распорядилась иначе, оставив нас, одиноких, друг с другом. Шаман был единственным, кто мог меня понять сейчас. Или…       — Скажи, их мать, Аслауг, вёльва? — от этого странно звучащего слова на языке задрожали огненные искры древней магии.       — Да.       — Она меня примет.       — Она уже знает и ищет тебя, хотя и не с жаждой. Она не любит, когда её лисьи планы становятся очевидны, — такое похожее с моими мыслями сравнение вновь вернуло меня к воспоминаниям об их семье и тёплом очаге, к холодному утру в лесу и детскому крику. — Но Аслауг не понимает, что её сын…       Лицо старика исказилось в гримасе ужаса, он протянул ко мне свою морщинистую руку, но не посмел дотронуться. Его едва уловимо затрясло. Я опешила, схватила его за плечи. Мне стало страшно, что он умирает. Здесь он не сможет воскреснуть. Его губ пересохли, но он наконец открыл рот, задышав, как рыба, выброшенная на берег. Старик закашлялся, а спустя мгновение сгорбился вновь, будто ничего и не было.       — Ты всё ещё должна мне за спасение, — вдруг заявил он, откинувшись спиной к стене. Из меня вырвалось восклицание. Конечно же, он не мог оставить этого просто так.       — Люди…       Глядя на свои грязные руки, я понимала, что ничего не могу ему дать. Мне даже нечем себя защитить при случае нападения. А учитывая, что я теперь здесь одна, помощь в виде острого ножа бы пригодилась.       — Я не попрошу с тебя золота и земель, — слова шамана повеселили меня, но лицо оставалось серьёзным. — Мне нужно лишь одно желание, девочка.       — Что? — я не была каким-то волшебным духом, фейри, исполняющей дурацкие хотения людей.       — Желание, которое ты поклянёшься исполнить во что бы то ни стало.       Пару мгновений я молчала, смурно оглядывая лицо старика. Он не шутил. Но так как с меня всё равно нечего было взять, я согласилась, позволив сважничать и скрестить руки.       — Ладно, раз уж ничего больше я тебе дать не могу.       — Можешь. Поэтому я и прошу такое скромное подношение.       Голос шамана перешёл на шёпот, отчего его было сложно услышать, но слова я всё равно услышала, покрывшись мурашками.       Неужели ему нужна кровь?       Меня передёрнуло, когда мужчина встал, захромав на выход.       — Нужно отмыть тебя и приодеть. Ещё один сын Рагнара положил на тебя глаз, — усмехнулся шаман.       — Меня зовут Илва, — громко сказал я ему вслед, не зная зачем.       Он остановился, положив ладонь на дерево.       — Никогда не говори своё имя кому-то без желания, — поучительно наставил старик, скрывшись за поворотом и загремев чем-то.       — Иначе ты даёшь ему власть над собой, я знаю, — прошептала я в тишину.       Вскоре он с ловкостью юнца закатил в комнату огромную бочку, а потом наполнил её горячей водой, от который вздымался пар. Вода стремительно холодела, поэтому, призвав меня к терпению, старик помог мне залезть в кипяток. Раны тут же отозвались болью, а я завыла. Шаман что-то шептал, и действительно становилось легче. Своими сморщенными руками он стирал с моих волос грязь, а я счищала с тела кровь. Вода пахла какими-то маслами, приятно щекотавшими нос. Я чувствовала себя какой-то важной особой, которой все хотят угодить. Но моё владение было ещё мало, и даже перед своим единственным слугой я была в долгу.       Когда вода окончательно потеряла тепло, стало неприятно в ней находиться. Вместе с купанием в меня будто какая-то сила вселилась, поэтому из бочки я сумела сама вылезти, прикрывшись белым мехом. Старик был готов помочь мне, но предоставил волю.       Мне нужно было учиться заново ходить.       Но сил пока было не так много. Меня снова стремительно клонило в сон, и я уже было заснула, пока старик бесшумно убирал за мной, если бы он не потряс меня за плечи.       — Тебе надо поесть, хотя бы немного.       И правда. Живот скрутило, однако есть не хотелось. Чувство жажды и голода были всё ещё странными для меня, но, кивнув старику, отчего-то обрадовавшемуся моему согласию, я действительно захотела есть. В доме Рагнара всегда вкусно пахло мясом.       Вопреки ожиданиям на тарелке, водружённой на колени, скромно громоздились две картошины и чёрствый кусок хлеба.       — Чем богаты.       — Спасибо!       Сама от себя не ожидая, я накинулась на еду, как зверь. Я пихала всё в рот, доже не пытаясь насладиться пищей и её вкусом. Шаман смотрел на меня с упрёком, но его чёрные губы кривились в улыбке. Я очень быстро покончила с картошинами и хлебом, откинувшись на кровать. От удовольствия и приятного ощущения тяжести в животе я прикрыла глаза.       — Спасибо, шаман… Это лучшее, что я ела за всю свою жизнь.       Старик молча унёс тарелку и сам где-то задержался, и этого момента мне хватило, чтобы заснуть.       Мне оставалось ждать, но чего именно, я не понимала. Мне нестерпимо хотелось прижаться боком к спине Ивара, как это было совсем недавно. Воображение рисовало живые картины его одиночества. И мне было больно, ведь кроме меня его любила лишь Аслауг. Как бы не старался Уббе проявить заботу о брате, ему было на него всё равно так же, как и Хвитсерку. Сигурд вовсе желал бы его смерти. Но я бы сама погибла, но Ивара не дала в обиду.       Совсем недавно он был мальчиком, а теперь в нём расцветал мужчина. Я бы хотела, чтобы он умел ходить, больше всего на свете. И если бы и правда умела исполнять желания, то загадала бы это.       Но тогда бы Ивар рвался в бой, отвергая стратегию.       Эта мысль рвала мне сердце. Нельзя поменять что-то одно без изъятия другого.       Я мечтала о бесконечном лесе, в котором деревья выше Одина, а реки глубже печали Ивара. Солнце там не золотое, а обычное, чтобы не возвышаться своей красотой над всеми. Трава здесь не колется совсем, а приветливо обнимает. Этот лес был мной.

***

      Шли дни, менялись луны.       Тоска по Ивару раздирала меня изнутри, но отдушиной стали разговоры с Уббе, который из-за своего неверия на следующий день пришёл с корзиной мяса и овощей в дом шамана. Он расспрашивал о моей болезни, симптомы которой мы выдумывали со стариком напару. Меня же интересовал Ивар, о котором я ловко вытягивала информацию через рассказы о семье.       Может быть Уббе и умел ловко драться, но в словесной перепалке он явно уступал.       Шаман говорил, что Рагнарссон действительно влюбился в меня, но я не замечала. Да и ответить бы я юноше не смогла. Старик злился, пытался прервать нашу связь, но чем больше он старался оградить меня от Уббе, тем крепче становились его чувства.       Через две луны я смогла сама встать на ноги и ходить, медленно, но уверенно. Шаман улыбался, хлопая в ладоши, как будто я младенцем, сказавшим первое слово, была.       Я и правда была неразумным ребёнком, постигавшим жизнь заново.       Мы с шаманом жили вдоволь. К нему постоянно приходили викинги, с которыми он шептался в тёмной комнате, пока я пряталась за натянутыми рыболовными сетями. В доме было тесно, но эта мгла лишь напоминала мне о том, кто я и ради чего терплю.       Ещё через луну старик отправил меня в город. Это было рискованно: жители Каттегата знали друг друга, я же была чужачкой, чья странная внешность тут же бы вызвала в людях страх. Он всегда возникает, когда они сталкиваются с чем-то доселе неведанным.       Белые волосы он завязал в платок, а меня нарядил в мешковатые тряпки. Из-под капюшона только желтоватые глаза глядели.       Дорога была долгая и трудная, но мне просто необходимо было доказать старику, что я сумею. На рынке толпились женщины с добродушными лицами, а торговки со злыми глазами и осунувшимися щеками ненавистно смотрели на них. Создавалось впечатление, что такое разделения только я вижу, или всем уже было всё равно.       Корзина тяжелела под весом рыбы и ранних мелких фруктов. Было душно, но мне никак нельзя было снимать платок, душивший, как змея. Раздражение крутилось в животе, пока я не свернула по тропе и не вышла туда.       Сердце сжалось, когда я их дом увидела.       Дом конунга.       Дом Ивара.       Я сжимала корзинку из последних сил, чтобы не выронить её. Ноги задрожали, и их будто потянул кто туда, но воля всё ещё была сильнее. В голове звучал голос шамана. Я приросла елью к месту. Кто-то толкнул меня, и тогда я увидела Его.       У входа в дом на бочке сидел Ивар, натачивая топор. Он был без рубашки, которая как назло валялась рядом. Его мышцы сильных рук светились потом на солнце. Чумазое лицо было напряжено, яркие глаза сверкали. От него исходила только мне ведомая и ощущаемая сила.       Неожиданно он выпрямился, и глаза наши встретились. Парень изменился в лице, поняв, что за ним наблюдают. Но злость быстро сгладилась непониманием и тоскливой надеждой.       Мне было страшно, я была не готова. Он ничего не поймёт, надо уходить.       Натянув дрожавшей рукой платок ниже, я похромала назад с чувством тревоги. Внутри всё выло и кричало. Я должна была покинуть своего Ивара вновь.       За спиной что-то загромыхало, Ивара окликнул мужской голос.       Хотя ноги и мчали меня в дом быстрее обычного и боль от этого ощущалась острее, радостную и вместе с тем горькую улыбку от встречи я не могла сдержать.       Время сделает нас сильнее и ближе, Ивар.