***
На небольшом пригорке высилась хижина, в которой остановились Рагнарссоны. Бьорн тяжело дышал с дороги, щёлкая косточками пальцев на руках. Ивар лежал на сене, с задумчивым видом покручивая соломинку, щекотавшую кожу, перед носом. Остальные водрузились за стол, скудно уставленный тарелкой с картофелем и мясом. — Думаешь, отец ничего не знал? — спросил Уббе. — Возможно, — с сомнением согласился Бьорн. — В те дни было ещё очень непросто ориентироваться в море. — Он знал, должен был, — усмехнулся Хвитсерк, получая хмурые взгляды. — Если он знал, он должен был рассказать людям, — не унимался Сигурд, продолжая свежевать кролика. — Каждый потерял там родных… Отцов, дядей, сыновей, дочерей. Люди бы потребовали отомстить. — Поэтому он и не сказал им, — перебил брата Ивар, смотря в одну точку. — О чём ты говоришь? — Это была бы пустая трата времени, — по-простому махнул рукой Ивар. — Они уже были мертвы. Рагнар хотел идти на Париж. Он жаждал славы. Разве это и не было важнее, м? — хмыкнул юноша, пытаясь прочитать в лицах восхищение его идеей. Но справедливые мысли Ивара не были встречены с восторгом. Братья нахмурились ещё больше, лишь подогревая интерес в Иваре. Его мысли метались, пытаясь понять мотивы отца. — Можно и так сказать, — наконец, ответил Бьорн. — Можно и так сказать? — переспросил Ивар распевно, издеваясь. — Что это значит? — Вот, что это значит, — взмахнул ножом Хвитсерк, — по крайней мере для меня: наш отец бросил нас. Мы были детьми, и он сбежал. Только богам известно, жив ли он ещё. А теперь мы узнаём, что он хранил эту тайну от всех нас. Он не был правдив… И честен. — Меня тошнит от этого, — признался Сигурд, вызывая полный отвращения взгляд Ивара. — Как наш отец мог не сказать людям, что случилось? — Может, если бы он сказал, его убили? — приподнял лицо Бьорн, выражая очевидное. — Если это правда, — погрустнел Уббе, — если правда, что наш отец солгал своему народу и покинул их, надеюсь, он больше никогда не вернётся. — Он предал свою семью! — кивнул Хвитсерк. — И если бы он вернулся, я бы убил его. — Я тоже, — признался Сигурд, едва успев уклониться от прилетевшего в него стакана, брошенного Иваром. — Да пошли вы. Все вы. Он всегда всё делал правильно. Он — наш отец. И на этом всё, — пожал плечами Ивар. Братья молчали, смурно переглядываясь.***
— Посмотри на этих людей! Они меня больше не поддерживают, смотри! — воскликнул Рагнар, поддаваясь искусственному гневу. Он терял веру в викингов. Терял веру в богов… Так вот о какой беде говорил Один. Нас… Я осеклась. Я не бог. А вот их, настоящих созидателей, забудут. Навсегда. — И это понятно! — продолжал Рагнар, обращаясь уже ко всем столпившимся. — Я же ваш вождь, и я просто ушёл. Разве вождь так поступает? Что за конунг бросает свой народ?! Что за отец покидает своих сыновей?.. Люди не знали, что ответить, как реагировать, с каменными лицами встречая огненный взгляд Рагнара. Голубые глаза викинга блестели слезами разочарования, глубокого душевного горя, непонимания. — Ну! Кто хочет стать конунгом? Вы знаете, как это делается! Если хотите стать конунгом, надо сначала убить меня. Но никто не дёрнулся. Я хотела уйти, но ладонь на спине не дала этого сделать. — Кто хочет стать конунгом?! — взревел мужчина, оглушая людей этим криком. Я сжалась внутренне, внешне лишь расправив плечи. Люди начали расходиться. Кто-то даже плевал под ноги опустившему голову викингу. Рагнар тяжело дышал от раздражения и чувств, вылившихся из чаши под названием «время». Даже сыновья Лотброка ушли, оставив пустоту. Я почему-то не могла дёрнуться, несмотря на нить, тянувшую за Иваром. Мужчина грузно посмотрел на меня, когда я осмелилась подойти. Ладонь сама упала ему на лоб, в попытке излечить его душу. Всё это делала будто бы не я, а кто-то другой. — Я видел тебя во сне, — прошептал мужчина. — Ты из мира богов. Я знал, что боги есть, — не в силах воспевать оды, бормотал Рагнар. Улыбнувшись на открытый восторг, я ушла. На кухне меня встретила обычная суматоха, которую женщины сами разводили почём зря. Их платья мелькали перед глазами, раздражая. Моё человеческое тело было слабым, поэтому к ночи ноги невыносимо болели. К слову, делила комнату я с молодой служанкой, Маргарет. Она мне не очень нравилась, но выбора не оставалось. Красть у меня тоже было нечего. Часто мы шили одежду для семьи кюны, умещаясь за тесным столиком в углу первого этажа дома. Я не слыла мастерицей, поэтому часто протыкала пальцы, из которых по вечерам капала кровь. Ивар любил сидеть на месте, предназначавшемся конунгу. Он задумчиво вертел что-то в пальцах, пристально глядя на Маргрет. Внутри меня что-то вскипало, переворачиваясь. Но главный мастер упрёками и замечаниями возвращал меня к работе. Мы с Иваром — незнакомцы. Пускай даже имея божественную связь. Никто. Аслауг пыталась запретить мне работать, чтобы я унизительно, по её мнению, не скользила по полу на коленях с мокрой тряпкой в руках. А мне нравилось. Нравилось живительное чувство дела, что ты не мёртв. Жизнь Вальгаллы ни за что бы не сравнилась и с мгновением бытия здесь. Вёльва приглашала меня за общий стол, чтобы выделить мой статус, выделить меня, посланную богами. Но об этом никто не знал, кроме неё. И меня бы не приняли. Поэтому я отказывалась, а глаза Аслауг сужались. Я чувствовала её глубокое горе, когда в порыве она сжимала мою ладонь, гладила спину своими худыми руками. Аслауг привязалась ко мне, когда по утрам я приносила ей кувшин воды, чтобы прогнать страшные кошмары. Женщина боялась одиночества, несмотря на окружение сыновей. Она боялась, потому что они считали её предательницей. Той, что чуть не сгубила своих собственных сыновей. И в этом была правда. Но какая женщина не желала бы забыть своё одиночество? Какая женщина бы желала навеки остаться одна без защиты? И Аслауг поддалась. Я не винила её, неловкими движениями стирая горькие слёзы с её щёк. — Вы должны быть сильной, — шептала я ей, густо подводя глаза. И она мне верила, просовывая руки в прекрасные наряды, похожие на одеяния богов. Не много людей было близко к другому миру, и всех их что-то выделяло. Богатство Аслауг меркло во мраке нищеты шамана… Как-то раз я посетила его, знавшего, что я приду. Хитрая улыбка, скупо отпущенная в мою сторону, удивила. А когда слабые руки обняли меня за плечи, то я и вовсе потеряла дыхание. — Ты сегодня падок на ласки, шаман. Что-то случилось? Но он не ответил, продолжая хранить волнующее молчание. Лицо его меняло выражения. Ему было плохо. Но он скрывал это, неумело отворачиваясь. — Тебе плохо? Я могу помочь? — Людям, близким к богам, никогда не бывает хорошо, — простонал старик, усаживаясь на кровати. — И ты это знаешь, как никто другой, Илва. Я пришла к шаману не с пустыми руками. Я много работала, за что порой мастер по шитью отвешивал мне дорогую монету. Я жила, не нуждаясь в тратах, ведь всё нам давала Аслауг. Мы жили в её доме, ели с её рук. Поэтому я купила на рынке разной еды, трав и драгоценных камней в дар шаману. А ещё на его колени водрузила белый мех, похожий на тот самый плащ, который я так позорно выменяла. От шамана я уходила с лёгким сердцем. Мне будто стало легче. Я почувствовала себя абсолютно обычной. Уббе приставал всё меньше, видимо, смирившись, что я не хочу быть с ним. Но вместе с тем я замечала странные взгляды мужчины, когда он перехватывал мои глаза, обращённые к Ивару. Это всё было так непривычно, что мне было откровенно смешно. Но в груди зрело чувство тревоги, отчего любые улыбки пропадали. Ночью мне не спалось. Из окна виднелась луна-подруга, которая приносила раньше боль. А теперь я только любовалась ею, обнимая колени. Маргрет где-то носило, но меня это не интересовало. Душный воздух окутывал тело. В руке как-то сама оказалась фигурка волчка, который с каким-то немым укором смотрел на меня. Я не чувствовала Ивара. Давно. Дверь тихонько скрипнула, и из-за неё в комнату ввалилась Маргрет на дрожавших ногах. Всё больше во мне становилось непонятного человеческого, поэтому в считанное мгновение я оказалась возле неё, придерживая за руки. Но девушка, вопреки ожиданиям, истерично засмеялась, вызывая ещё большее недоумение. Руки сами разжались, и служанка упала на пол, продолжая содрогаться в каких-то порывах. У меня было плохое предчувствие. — Что случилось? — несмело поинтересовалась я, присев перед Маргрет на корточки. — Ох, Илва! — воскликнула девушка. — Ты даже не представляешь! Бедный калека Ивар не может ублажать женщин! — залилась в очередном приступе смеха Маргрет, рухнув на пол. Я остолбенела, ошалело глядя на неё. Она была с… Иваром? Меня будто ударили. Мягко опустившись на койку, я задрала голову, ощущая, как она наливается железом. — Он может убить меня, — глаза Маргрет округлились. Шумно поднявшись, она принялась носиться по комнатушке, роняя вещи. Я не могла пошевелить и пальцем, ошарашенная её поведением и словами. — А теперь он убьёт и тебя! — скверно улыбнулась служанка, остановившись напротив меня. Её грудь вздымалась от истерики, а лицо некрасиво искажалось от эмоций. Мне было больно. Он хотел стать таким, как все. Таким, как его братья. — Он заслуживает этого. Он ненавидит братьев, а я их люблю! Я хотела помочь! Он самый ужасный и самый… — я не дала ей продолжить. Ладонь громко обожгла мягкую щёку, и девушка свалилась, с испугом таращась на меня. Я сама посмотрела на свою ладонь, налившуюся силой. Казалось, что она светится ненавистью к лживой служанке. Мы молчали, глядя друг на друга со страхом. Маргрет тихо встала, прижав ладонь ко рту, а потом плюнула мне под ноги. — Гори в Хель! — ядовито прошептала она. Со слепой яростью я вытащила из-за кровати лук со стрелами. Маргрет дёрнулась, её рот раскрылся, она начала что-то лепетать, очевидно, думая, что оружие приготовлено для неё. На выходе я обернулась: — В другой раз, — и, накинув плащ, поспешила в лес. Глубокая ночь пела тишиной и прохладой. Плащ цеплялся за ветки, что раздражало ещё больше. Перед глазами всё плыло. Я не видела, куда шла, влекомая волей богов. Мне казалось, что Один проклял меня, бросил. Если это та любовь, о которой он говорил, то я не хочу её. Опустившись на землю, я зарыдала. Ноги ужасно ныли, и во мне пылало что-то не моё. Что-то слишком яркое и неудержимое. Ивар. С закрытыми глазами я слышала тихий топот, который передавала мне сухая земля. Чужие руки шарились под ветками и опавшей листвой, ноги взрывали почву. Кожи коснулось что-то влажное, а открыв глаза, я увидела волков. Стая радостно приветствовала меня, обнюхивая и облизывая лицо, будто совершая омовение. Волчьи глаза смотрели совсем по-человечьи. А потом пасть сомкнулась на кисти и потащила меня вперёд. Сама луна улыбалась, глядя на нас. Деревья гладили меня по голове, увлекая всё глубже в лес, пока я не оказалась на полянке. Совсем одна. Не было волков. На душе стало одиноко и жутко. Но я не боялась, чувствуя душу леса. Она обнимала меня за плечи, а потом неожиданно голос крикнул: «смотри!». На бревне сидел Ивар, свесив ноги. Он не мог увидеть меня, повёрнутый спиной. Сердце моё забилось чаще, а ноги будто в один миг потеряли опору. Весь мир пытался объединить нас, но это было так странно. Я так не умела. Волчьи носы толкали мои ноги, вынуждая с замиранием приближаться к Ивару. Наконец, он резко обернулся, бросив взгляд сначала на моё перепуганное лицо, а затем на волков, которые остались в стороне. Гнев и боль составляли глаза парня, брошенного и разбитого. Он смотрел из-подо лба, будто я была врагом. Но даже немая ярость не заставила меня уйти. Тело само оказалось рядом с ним, обхватывая широкие плечи не только руками, но и всей душой. Но Ивар оттолкнул меня, скинув мягкие ладони. Нахмурившись, он смотрел на меня, совсем ничего не понимая. Я тоже не понимала. Я упала перед ним на колени, чувствуя странную дрожь, будто сама душа пыталась вырваться. Я снова была волчицей, неустанно крутившейся под его ногами. Я снова чувствовала его запах и эмоции, снова могла носить его на спине. Ладонь разжалась, и Ивар опустил взгляд на фигурку волка, вырезанную для меня. Для неё. Его лицо с волнением поднялось ко мне. Я не могла заметить, как собственные глаза сияли жёлтым светом, переливавшимся в темноте. Плечи Ивара опустились, волчок выпал из рук, но я не дала ему упасть, прижав к груди. — Ты… Это она? Но как? — сухими губами прошептал Ивар, опухшими глазами съедая меня. Нить обвязывала наши руки, но она была слишком тонкой. — Я не знаю. Я просто здесь, теперь с тобой, — призналась я, опустив голову на колени вздрогнувшего юноши. Его ладонь несмело опустилась на мою голову, перебирая белоснежные волосы. Он вёл ей по щеке, спускаясь к шее, дрожа. Неожиданно рука окаменела, стиснув моё горло. Из глаз брызнули слёзы, но лицо осветила улыбка. Не могло быть по-другому. Ивар тяжело дышал, пытаясь выглядеть жёстко, но я видела страх в его глазах, непонимание. Его предали. И предателем был он сам. — Отпусти, — прошептала я, коснувшись его щеки. — Тебя подослала Маргрет, чтобы ещё раз унизить? — взревел Ивар, и в его глазах заблестели слёзы. — Тоже будешь издеваться над калекой?! Когда его ладонь ослабла, то я прикоснулась своим лбом с его, заглядывая в глубину души. Перед глазами пролетали издёвки викингов над ним, как собственный брат, неспособный смириться с неразделённой любовью матери, обижал его с самого детства, задирая. Никто из детей не хотел играть с калекой. Сам мир делал его чёрствым, беспощадным. И он стал таким, станет. — Ты… Илва? — спросил он, не веря даже тогда, когда я с трепетом кивнула. — Я всегда защищала тебя, и в знак дружбы ты повязал мне на шею волчка. Ивар тяжело дышал. Я не могла поднять его, но я могла помочь ему и подняться с ним. Одиночество погубит его. Меня посвятили ему. И хотя я чувствовала ужасную жалость, я понимала, что ему она не нужна. Ему нельзя видеть жалость. — Убей меня, — прошептал Ивар, протягивая мне мой лук, упавший в сторону. Я с болью смотрела в его глаза. Я не смогу убить саму себя. Я делила с ним слёзы, дрожавшими пальцами размазывая их по нашим щекам. Ивар не верил мне, но с каждым мгновением прижимался всё крепче, нуждаясь в спасении и покое. Он верил — и его предали. Но он не разбился окончательно. Часть его всё ещё была открыта. И за эту часть я боролась, преодолевая колючие шипы, бившие кровью. — Ивар, позволь быть рядом. Ты должен быть сильным.