Мотылек на снегу. Акт второй

      В театре в такую рань никого не было — не считая охраны. И Фесса, который, едва увидев Флай, тенью метнулся к ней, сцапал за руку и молча потянул за собой в подсобку. Фесс… Кажется, она никогда не была так рада видеть его, как сегодня. И когда это малец успел стать для нее совсем своим? Братан и есть.       — Эй, что за торжественная встреча? — она дала себя увести, но не приколоться уже не могла. — Меня прям сейчас принесут на жертвенник Дивини, или мы успеем каф попить?       — Он недолго злился, — поделился Фесс, и больше не проронил ни слова, пока за ними не закрылась дверь.       В подсобке, развалившись на старом пластиковом стуле, сидела Дзета и неторопливо курила. Кот, учуяв дым, неодобрительно задергал ушами.       — Охрана будет ругаться, — проворчал он.       — Не на меня, — равнодушно отозвалась забрачка. — Ну, заходи, жертва следственного эксперимента.       — Хатт, это сцена из постановки про криминальный консорциум? — усмехнулась Флай, стягивая с себя влажную меховую шкурку. — Что, мафиозный барон встречает накосячившего члена «семьи»? Ну, тогда, может, как в тех спеках, босс угостит бедолагу куревом в последний раз? Слушай, а… почему ты вообще здесь? Ты что, тоже не уходила домой? — испугалась она.       Дзета невозмутимо протянула Флай открытую пачку.       — Должен же был кто-то приглядеть за котиком.       «Котик», торчащий у двери с видом сурового телохранителя, мрачно засопел.       — Я не ребенок, — бросил Фесс угрюмо.       — Цыц, мелочь, — беззлобно шикнула на него забрачка. — Ну, выкладывай уже, во что ты опять вляпалась.       — День в радость, стимкаф — в сладость! — по кессельскому этикету поблагодарила рыжая, возвращая зажигалку Дзете. Только стеб шел не от игривого настроения. На душе-то как раз было тоскливо и… шершаво. Придется врать — и кому? Друзьям…       Она плюхнулась на ближайший контейнер, и торопливо и жадно затянулась, испытывая мучительное удовольствие от раздирающего все внутренности глотка горького дыма… Но предстоящее по-прежнему скребло, не желая ложиться на душу.       — Вляпалась. Но далеко не вчера, — произнесла она, глядя на плывущую вверх струйку дыма. — А вчера пошли мы со старшим инженером в ресторан… каф попить. Попили, никого не трогаем — и вдруг копы. Походу, его давно пасли. Свинтили, положили носом в землю. К инженеру серьезная предъява, а я же, типа, с ним работала… Ну, попарили немного, а я что? Я не при делах. Отпустили.       Все, как учил Гейл…       — Ну как? — мрачно посмотрела она на забрачку и Фесса. — Проканает… для труппы?       Фесс слушал ее молча, но с таким укоризненным видом, что слова были не нужны.       — Проканает, — решила Дзета. — А на самом деле?       — А на самом деле — я в деле! — заявила рыжая. Несколько запальчиво — но, твою гунганскую мать, Фесс как будто никогда не заливал сам, все время был пай-котиком, и теперь мог осуждающе пялиться на нее!       — Мне было сделано предложение, от которого не отказываются, ясно? — бросила она хмурый взгляд на Фесса, — Не инженером, ясен рилл…       …Когда это она успела выкурить всю палочку?       — И даже трепаться об этом… череповато последствиями, — Флай машинально смяла в пальцах сигарету. — Хаттская штука номер два — боссы инженера могли вернуть должок, поэтому нельзя было показываться на квартире. Ни мне, ни Коту.       — О великие предки… — медленно, с чувством произнесла Дзета, с такой четко выверенной драмой в голосе, что Дивини бы одобрил.       — Так. У меня есть вопросы. Хаттова куча вопросов, и никакой уверенности в том, что я хочу в это лезть. Так что расслабься, не будет тебе допроса с пристрастием. Просто дай знать, если местный криминал запланирует к нам визит по твою душу.       — Ага, как только мне от них прилетит малява, так сразу, — буркнула Флай. И только потом почувствовала, как похолодела спина, а голову пронзило раскаленными иголками. Хаттец… Она еще всех и подставляет?! Да Крэйтан и вся набуанская ИСБ палец о палец не ударит теперь! У него все пучком — дело сделано, отчет ушел, всем спасибо, все свободны…       — Можно еще? — как-то слишком порывисто потянулась она к пачке сигарет. — Есть и хорошая новость… Кот, скоро у тебя будет ксива. Чистая. И ты сможешь работать — где хочешь, жить — где хочешь…       «Хочешь — от меня подальше…»       Фесс насторожился. Виду не подал, только кивнул молча, но в Силе у кота условные уши встали торчком. Новость его обрадовала — и одновременно встревожила.       Дзета молча протянула Флай пачку.       — Дай знать, если будет нужна помощь, — произнесла она некоторое время спустя, докурив свою сигарету почти до фильтра. — Тебя это тоже касается. Забрачка выразительно указала окурком на Фесса. Тот мрачно фыркнул.       День потихоньку катился дальше в серые, пусть и с жалкими проблесками чего-то светлого, сумерки. Флай даже потащилась на лекцию, хотя ноги прямиком несли ее в «Никуда»… К Дагмаре…       Как Ведьма ухитрилась уцелеть со времен Республики со своим баром?! И сумела удержаться на нейтральной полосе, не оступившись на Темную, не свернув на Свет? Как на нее не вышли охотники и эти суровые ребята, которые лепят из одаренных то, что нужно Императору? Или вышли… И слепили?! Да нет, нет… И ведь она приглашала ее одну… Читай — Ведьме тоже есть что сказать ей?       Но так страшно было столкнуться там с Гейлом… Получится, что она ищет с ним встречи. А это не так, вовсе не так! Тем более — нельзя… Особенно сегодня, когда ещё так близко и остро вот это ощущение его ладони на ее руке. Его тепла.       С таким сумбуром она и появилась в Академии. К всеобщему изумлению.       Это уж потом, в театре, был прогон в костюмах, и много времени на разборку ее «прогула» мэтр не потратил. Зато, скучив густые брови к переносице, привел случай с ней всей труппе в назидание, как пример того, что бывает «с пустоголовыми, как шааки, актрисками, принимающими разные сомнительные предложения! Их будут валять в грязи и в прямом смысле, и фигурально!»       Труппа реагировало по-разному, но вяло, надеясь, что запас негодования, хоть и не весь, но существенно израсходуется на рыжую, Кида не повела и бровью — ее это не волновало, как не может взволновать далекие яркие звезды то, что что происходит с какими-то существами, копошащимися на планете за тысячу парсеков от нее. «Мама Риа» держалась сиреневой рукой за пышную грудь и ахала, скорее всего представляя не Флай, которую безопасники укладывают лбом в пол, а дорогое зеленое платье из театральной костюмерной — в пыли, и словно жеваное пьяной бантой. Правда, ахала не особо громко — чувствовалось, что без влияния Дзеты тут тоже не обошлось.       И все же, сегодня Дивини, что ли, сжалился над рыжей, или просто сам куда-то спешил, но оставлять после репетиции не стал, и они с Фессом, попрощавшись со всеми, привычно вышли в узкий — узкий переулок позади театра.       Темное небо казалось куполом иссиня-черного стекла. Под ним, как в сувенирном шарике, медленно плавали редкие снежинки, взявшиеся будто из ниоткуда. В воздухе едва уловимо пахло горелым металлом и близостью конца этой бесконечной зимы.       — Ты меня выгонишь?       Они молчали с самого выхода из театра, и это было первое, что произнес Фесс.       Что?! Хатт…       — Я тебя когда-нибудь выгоняла?! — рыжая взвилась бы до потолка, если бы над ними был он, а не непроглядное небо.       Ни херфа себе, что он думает о ней! Типа она — мучительница мелких котенышей! Берет за шкирку и выбрасывает в сугроб!       — Кто-то сам ускакал на крышу! — напомнила она, стараясь, чтобы это не прозвучало горше, чем просто незаслуженная обида.       Она косо посмотрела на седую Соллеу за белым парапетом и сморгнула с ресницы снежинку.        — Другая тема, что… — и не договорила.       Гунганамммать! Что она творит? Думает только о себе! Объяснять вздумала?! Что с ней опасно? Что это — для его же блага? Ага, хатта с два он послушал!       — …Что когда у тебя будет ксива — нам больше незачем мешать друг другу! Понял? — сказала, как резанула.       Пусть. Пусть вот так жестко. Переживет. Зато цел и невредим будет. И она… переживет. А всем лучше без нее — боссу, Рейбану, Вышенкам. Теперь и Коту. И Гейлу тоже… Тоже лучше!       Она пнула ботинком комок слежавшегося снега, словно виновата во всем была только эта долгая зима.       Фесс поежился под порывом ветра с реки и будто бы глубже втянулся в не по размеру большую куртку.       — Да. Хорошо, — ответил он совсем тихо, и больше не проронил ни слова, пока они не приблизились к башне.       — Стой, — оборотень вдруг вскинул руку, останавливая Флай, потянул носом воздух и сорвался с места, с нечеловеческой прытью нырнув за угол.       — Эээ… эй… — Флай растерянно остановилась, как вкопанная в мокрый снег — настолько стремительное исчезновение Кота застало ее врасплох.       Хаттский кошак! Это такой финт ушами, чтобы смыться, типа от обиды? Или… Ммаать твою гунганскую!        — Фесс, стой! — завопила она, захлебываясь ветром, и рванулась за ним.       …Если бы не страшные воспоминания от курева Дагмары, она бы почувствовала, что Сила ее предупреждает. Но совсем не о том…       Далеко бежать не пришлось. Кот обнаружился почти сразу за углом, в двух шагах от дома. Флай уже приходилось видеть частичную трансформацию фелаката — горящие глаза с вертикальным зрачком, длинные клыки, лицо со слишком резкими, неправильными, нечеловеческими чертами… Фесс едва слышно рычал, упираясь предплечьем в горло своей «добычи».       …Гейл обеими руками пытался оттянуть его от своего горла, но более мелкий внешне оборотень на деле оказался ситски силен.       «Гейл?!»       — Какого хатта…       Более замысловатое словосочетание так и застряло в сознании, потому что внутри захолонуло так, словно вся она, Флай, изнутри покрылось колючими иголочками инея — хатт, она не поставила бы на Гейла приличного чипа!       Рыжая прыгнула к ним, как пещерный фелинкс.       — Хатт, ты что творишь?! — тренированные, крепкие пальцы вцепились в руку Фесса, оттаскивая ее от Гейла. — Это свой! Отпусти! — возмущенно выдохнула она в заостренное ухо фелаката.        И ловя, как болотное растение мотыльков — ауру ожесточения, в ней голодно шевельнулась Тьма…       Ореховые глаза Гейла оказались совсем рядом, но рыжая поспешно отвела взгляд. Мало ли что там разглядит способный безопасник.        Оттащить Кота было не легче, чем сдвинуть каменную статую. Только статуи не шевелились под пальцами, будто по ним пробегает длинная судорога.       Но руку Фесс убрал, и даже отступил на шаг.       Гейл потер рукой горло, откашлялся.       — Я пытался сказать тебе то же самое, но с возможностью было не очень.       К попытке придушить его Гейл отнесся удивительно спокойно, как к мелкой неприятности.       — Это ты приятель Флай без айдишника?       Оборотень на безопасника не смотрел, уставившись на девушку. Точнее, на ее ботинки.       — Он пахнет твоими неприятностями, — проворчал Фесс. Флай дернула плечом — про неприятности — это Кот попал прямо в масть. Было у нее странное ощущение… Вот только…       — Ты в порядке, Гейл? — быстро спросила она.        «Уж скорее я — его неприятностями…»       — А ксивой — не? — вслух Флай попробовала отшутиться. — Хотя, знаешь, да, чистая ксива — не пахнет, точняк.        Снег под их ногами внезапно полыхнул теплым отсветом — кто-то в доме приподнимал ставень.       Рыжая покосилась на окно. Привычка не светиться давно стала ее второй натурой. Как и сматываться.       — Эй, а нам точно нужны свидетели и эти… Понятые? Продолжим под крышей? — кивнула она на дверь.       Ну да, да! Это полный вампец — она приглашает его! Но торчать тут, на ветру, а потом еще мчаться на смену в Комплекс?!       Хатт, надо было еще успеть сбросить в утилизатор остатки их с Котом трапезы!       И рыжая ринулась к двери первой. Но словно накатила щемящая волна печали, заставив ее запнуться на пороге. И зачем-то, перед тем, как войти, она обернулась взглянуть на них из-под пряди, густо припорошенной снегом. Но, когда Гейл рядом — печаль всегда…       И она скользнула в открывшийся проход.       Теперь — бегом, воду для ка…       …Тени под сводчатым потолком метнулись навстречу, что-то обрушилось на нее и обжигающе-горячо вспыхнуло в затылке. Щека успела почувствовать холод каменной ступеньки, но Флай уже не смогла удивиться этому.       Для нее всё перестало существовать.       Когда Флай нырнула в темноту дома, парни переглянулись. Фесс не хотел оставлять за спиной подозрительного типа, барыжащего ксивами, Гейл справедливо опасался новой попытки его придушить.       Пауза затягивалась. В окне над ними появилась голова, украшенная сложными завитушками.       — Наркоманы? — поинтересовалась голова. Сверху потянуло дымом, в снег посыпался сероватый пепел.       — Мы уже уходим, — вежливо улыбнулся Гейл, одновременно натянув платок повыше. Глазами он указал Фессу на дверь, мол, давай, я все равно не знаю, куда идти.       Оборотень зыркнул на него желтым глазом, дернул ушами и вдруг бросился вперед с такой скоростью, будто за ним гнались все работорговцы галактики сразу.       Гейл бросился следом. Что-то происходило, он еще не понимал, что именно, но в ситуациях, подобных этой, интуиция, чутье, если угодно, срабатывало раньше, чем разум.       Короткий звук удара, сдавленный вскрик… Хаттство, нормальный же район, какого у них здесь такая темень? Глухой визг выстрела, вспышки нет — это было в упор, плохо, как плохо… Бластер приходится выдергивать из-под куртки, и это лишние секунды, которые решают… да все решают.       Кто-то вбивает его в стену, наваливается всем весом. Да что за день такой, каждый встречный так и норовит придушить! Хуже, что руку с бластером жестко прижимают к груди. Стрелять нельзя. Да и не надо, вот же противник, сам пришел. Ударить локтем туда, где должна быть голова, раз, другой. Ага, хорошо пошло, достал, кажется — слышится хлюпающий стон, тяжесть с груди пропадает… Куда пошел, мы еще не закончили. Не отпускать, не давать смыться, вложить удар рукоятью бластера — куда придется, лишь бы лег тут и никуда не делся.       Присутствие сзади — смутное ощущение, тело успевает раньше, чем срабатывает разум, и удар приходится не в голову, а в руку, но и это — ситски больно, бьют чем-то тяжелым. Боль электрическим разрядом взлетает от предплечья прямо к мозгу, запястье просто выключается, бластер падает из разжавшихся пальцев. Еще удар, он снова каким-то чудом успевает убрать голову, но остального себя — не успевает, и теперь уже вся правая рука болтается бесполезным грузом.       Прыгнуть вперед, вцепиться, не дать ударить еще раз, потому что следующий удар будет уже гарантированно в голову, и тогда — все, точно все. Одной руки должно хватить, главное — свести на нет дистанцию, нет дистанции — нет замаха, а дальше можно коленями…       Это все бьется где-то фоном, на задворках сознания, будто там сидит отстраненный, безучастный комментатор, а тело работает само, на вбитых схемах, простых как угол дома, которые ничего и никогда не гарантируют, но дают шанс.       Боль оглушает, выключает зрение, и хорошо даже, что здесь и так темно, и хорошо, что их учили — и в темноте тоже, но сломанные кости — это все-таки ситски больно. Но чужое тело под руками… под одной рукой — еще шевелится, хоть и уходит куда-то вниз — значит, он достал, хорошо, еще раз вложиться коленом, не отпускать руку с оружием. Хаттова темнота. Там же еще второй.       Еще удар, чтобы тело окончательно обмякло, повернуться… Нет, все-таки лишний был удар. Секундой бы раньше.       Его спасает куртка, тяжелая и мешковатая, бомжацкая по меткому выражению коллег. Тот, второй, не совсем понимает, куда бьет, и вибронож входит не прямо в тело и не на всю глубину, а проходит вскользь, но все равно рассекает мышцы и задевает ребра, так, что в глазах вспыхивает сверхновая, а темнота переходит на уровень ощущений. В ней теперь не понятно, где верх, а где низ, но, кажется, прямо сейчас они меняются местами. Чужая рука, которую он успел схватить, но не остановить, куда-то девается. Мир двигается вспышками.       Комлинк. Он все-таки вспоминает. Нужно дотянуться, и… Они не успеют, конечно. Но хотя бы будут знать, и знать сейчас, а не через час, через три, завтра утром, когда соседи споткнутся о труп.       Пальцы скользят и не хотят шевелиться. Больно дышать, даже думать больно, но он должен. Нельзя сейчас…       Кажется, проходит целая вечность прежде чем комлинк оказывается в ладони.       …Больно. Единственное чувство из всех — больно…       Может, она шептала это запекшимися губами… Может, это были галлюцинации, что маленькие дройды своими металлическими чешуйчатыми шестью ножками вгрызаются и кромсают, кромсают ее голову.       И спасал только черный тоннель, в который она проваливалась снова и снова, с перерывами на терзающую боль…       Проблеск — боль…       Проблеск — боль…       Проблеск — боль….       Проблеск — и голоса, звучащие гулко и далеко, как за тысячи парсеков…       «добить на…о…»… «…и так не…»… «клиенту… зательства»       И опять черная бездна втягивала ее в себя.       …Черный тоннель снова выпустил ее сознание погулять. Голова ощущалась не так мучительно, но малейшее движение век, чтобы наконец открыть глаза, заставило ее застонать в голос. Вернее — захрипеть пересушенным горлом.       Никто не отозвался…       Медленно, одним глазом она посмотрела перед собой.       Она, кажется, лежала на холодном полу в пустом и темном помещении. Пахло металлом. И звучало тоже — металлом. И это не напоминало совсем ни о чем.       Где она? Почему… здесь?       Продираться в густом и плотном тумане памяти на грани беспамятства было болезненно. И бесполезно. Ни одной мысли… Только откуда-то странная тоскливая тяжесть на сердце, вдавливающая еще глубже в пол.       В памяти не было ответов. В памяти не было зацепок. В памяти не было вообще ничего… Даже ее имени.