Мотылек на снегу. Акт второй

       Да что же это… что же, хатт дери, такое? Кто она?!       Её бросило в жар от осознания катастрофы случившейся с ней. Даже холод пола, даже жажда, даже боль отступили на второй план.       Так не бывает — кричало в ней всё. Так не может быть! Чтобы — вот совсем-совсем ничего! Чтобы такая хаттская задница!       Словно содрали с нее… нет, не броню, не одежду, не кожу… Всю ее саму содрали с нее! И лежит она тут голой личинкой! Да где лежит?! Почему? За что?!       Она попробовала выдавить из себя звуки, как ребенок, который собирается дать реву.        Но хатт, вот это непруха у нее — даже заплакать было нечем! Оставалось только засипеть и задохнуться, получив дикую карусель в зажмуренных глазах.       Этот выплеск эмоций выпотрошил ее окончательно, и противиться наплывающей глубокой дурноте, она не смогла. Да и не хотелось — какая никакая, а передышка в кошмаре.       Сколько времени это передышка продолжилась, она не понимала. Просто снова стала чувствовать, как внутри печет и трещит, словно огонь раскалывает череп на мелкие кусочки — собирай — не хочу…       Она и не хотела. Ей пить хотелось страшно — в черняк. Да и вокруг ничего не думало меняться — все те же звуки, запахи металла и холода. И это не ночной кошмар был. В памяти — всё та же пелена, и все пути ведут в тот же тупик… Никакого просвета.       «Только не паниковать!» — она зажмурила глаза, чтобы не видеть этих мрачных стен, как напоминания о своем бессилии и ужасе. «Всё. Точка! Главное — она жива и…»       Ее зеленые глаза вдруг вспыхнули, как у фелинкса, увидевшего хвостик рептилии.       …Жива и конченая кретинка! Карманы же! Там всегда что-то должно быть!        Хатт, ничто не придает столько сил, сколько надежда. Особенно, если она уже последняя…       Добраться до карманов и вывернуть их, хоть и не без труда, ей как-то удалось. Но до нее там кто-то уже побывал… Жестокое открытие.       Минуту она лежала, убаюкивая свое отчаяние, как в детстве разбитую коленку, и пытаясь не впасть в него снова.       Итак, лёгкие пути — не для нее? Но это ещё не повод складывать ручки… Если только пальцы, и исключительно — в неприличную конфигурацию! Кому? Да всему дерьму, в которое попала, и о котором еще не подозревает, походу… Да ладно, куда она денется — вспомнит! Ведь не вчера же родилась?! Не вчера, ясен пень! Значит, она выберется из этого переплета, не из таких выби…       «А из каких?» —она даже зубы сжала до хруста, ловя в лабиринтах сознания промелькнувшую тень.       Что-то ведь было за этим туманом… Ее жизнь. Ее мир. Весь. Какой бы он ни был… И она его вернет, она его соберет, как мозаику, нет — как разбитое на мелкие кусочки зеркало — по песчинкам, по крупицам — чтобы увидеть, вспомнить всё! Всех. Себя. Ведь она даже не помнит — какая она… Что любит, чего не терпит… Стерва? Белая и пушистая? Какая?!       Она выдохнула и обессиленно прикрыла глаза.        …Ничего. Чисто. Словно об стену бьешься… Наверное, мешает, что голова трещит. Почему-то…       Даже простой, обычный жест — поднести руку к голове — на деле оказался не так прост. Не слушалась ее рука, да и вообще была тяжелее глыбы ферракрита.       Вдобавок пальцы попали во что-то противное и липкое, как гнездо каких-то тварей. И отдернуть руку у нее получилось куда быстрее. От ладони, поднесенной к глазам тошнотворно несло кровью, причем свернувшейся. Судя по по запаху — далеко не сегодня. И свернувшейся — на ее волосах. Опа… Она ранена.       Внезапно лязгнул металл, выпуская поток света. И в этой полосе зазвучали чьи-то тяжелые шаги, больно сотрясаясь в ее голове. Шаги прошли рядом, а потом протопали куда-то в дальний угол, и там что-то загремело.       Принять прежний вид дохлятины было единственно подходящим, да и возможным — тоже. Раз она лежит здесь с раскроенным черепом, то по головке ее погладить могут только так — к гадалке не ходи. Да и внутри все дико вопило — вали, смывайся, делай ноги…        Ага, смоешься тут…       Громыхание закончилось, и теперь шаги смолкли уже перед ней. Кто-то огромный… В просочившемся потоке света кожа его головы казалась бурой корой старого и пораженного отвратной заразой дерева, с наростами и бородавками. И только где-то в глубине изрытого морщинами лица, как в маленьких дуплах прятались колючие глаза.       Какое-то время викуэй смотрел на нее, отхлебывая что-то из банки, потом повернул ее голову носком сапога, всматриваясь в лицо. Еще немного посопев, он поставил на пол банку, контейнер и стал отстегивать кобуру с бластером.        Вот хатт… Как все нелепо. Ее мочканут между двумя глотками пойла. Самый тот момент вспомнить все? Напоследок…       Но пояс с кобурой отлетел в сторону, заставив ее вздрогнуть — у викуэя были совсем другие намерения. Несколько плетеных прядей свесились почти до ее лица — он пытался подобраться ближе и…       О, хатт! Ей не дотянуться до его бластера! Ей не задушить его! Только если вгрызться в его отвратительное морщинистое горло…       Она собрала все свои оставшиеся силы для последнего рывка — чтобы наверняка, чтобы загрызть. Это будет финалом ее жизни… которой она не знает.       В эту минуту, высветив край сознания скользнуло кошмарное воспоминание оттуда, из прошлого. Поздно… Сейчас было уже неважно… Важно было, чтобы до нее не дотронулись. Пока она еще жива.       Но, подтаскивая к себе ее тело, наемник вдруг взвился, хватаясь рукой за бок, шипя от боли и грязно ругаясь.       Полоску света загородила чья-то фигура.       — Что, Морщинистый, труп — секси? — присвистнув, произнес чей-то насмешливо-мрачный голос. — Изысканный вкус, однако… Нормально тебе чувак настучал. И не только по костям. Или у тебя это с рождения? Мне, само собой, насрать с ЗРа на твои…некрофильские утехи, — заверил он ласково. — Но, гляди… — тон мгновенно сменился на подчеркнуто безразличный — говоривший шикарно играл голосом. — Обезболки больше нет. И спрей-шины нет. И, да, кстати — твоя очередь пялиться в гипер!       Викуэй засопел, поднимаясь осторожно, чтобы не тревожить сломанные ребра. На напарника глубоко посаженные глаза старались не смотреть. Нагаи был прав, тут не попишешь… Но какого хатта он из себя корчит умняк и шефа? Они равные партнеры! Деваху, между прочим, он положил. Мгновенно. Она и не пикнула. Это его добыча! И с чего бы ему не отодрать ее до печенок?       — А ты точно его кончил? — выдавил он из себя. Выговорить целых пять слов для викуэя… Ну, если это не подвиг, то — нечто.       — Ты сомневаешься во мне, Кер? — почти искренне удивился второй. — Во мне? В таком случае, коллега, у тебя есть только одна возможность — спросить у него самого. А встретиться… Могу поспособствовать! — хохотнул он, и его тень перестала загораживать свет. А тот, кого назвали Кером задержался, но ровно настолько, чтобы с силой двинуть ее ногой в бок, давая выход раздражению — он и сам сейчас мог отправить нагаи к его предкам.       Она не вскрикнула — задохнулась болью, от которой в глазах замелькали фейерверки. Две жгучие струйки сами выкатились из глаз и поползли по скулам в уши.        …Твари, твари! Убили еще кого-то… а она не помнит… может, оказался не в том месте, и не в тот час… а может, был как-то связан с ней… и даже сейчас помог ей избежать такого, что хуже смерти в тысячу крат… А она его не помнит!       Слезы текли и текли от непонятной, выворачивающей душу наизнанку тоски. Будто надгробный камень по ошибке положили не на могилу того убитого, а ей на грудь. И теперь он давит, и это в тысячу раз больнее, чем удар сапогом.       …Нет, теперь она просто обязана выжить, хатт раздери их всех! Иначе этот кто-то — погиб зря. Выжить и вспомнить… или узнать, кем он был! И отомстить. Она должна отомстить!.       Осторожно, очень осторожно она повернула голову. Хаттов наемник, конечно, унес бластер, не забыл. Еще бы… Только банка с его пойлом и осталась. Стояла чуть подальше, около ее ног, и она даже видела мелкую испарину на ее боках. Или ей уже казалось это…</i>        Потому что жажда вдруг подступила, так яростно напомнив о себе, что было странно, что она до сих пор как-то еще жива с этим Татуином в себе. Но если сейчас в эту пустыню не попадет хоть какая-то влага…        С трудом сдвигая свое безвольное тело к заветной цели, она очень торопилась — а вдруг викуэй вспомнит про банку и вернется? Из сил она уже выбилась, а до питья оставалось не меньше половины пути. Только это расстояние казалось уже непреодолимым. Но она с закушенными от напряжения губами, с ожесточением тянулась к ней не только рукой — всем своим иссушенным существом. До дикого мельтешения цветных мушек перед глазами…       Что-то глухо чиркнуло по металлическому полу, и ее ладонь неожиданно почувствовала холодное. В руке влажно поблескивала своими цилиндрическими боками та самая… Банка.       Какое-то время она просто растерянно смотрела на нарисованные горы на ней и буквы, не видя их и не находя объяснений случившемуся. То расстояние до банки она могла преодолеть только если у нее выросла рука. Или, если банка прыгнула ей в руки…       Но поражаться, ужасаться и выяснять, как это так у нее получилось, она будет после. Все — после. А сейчас…       Лум… Дешевка. Ужасно горький и холодный.       Но она боялась пролить даже каплю, держа пойло обеими руками у губ, и глотала, глотала, дрожа от напряжения и пронзительного ощущения счастья. Вода! Или почти.       Счастье кончилось как-то очень быстро. Она бы выпила еще небольшую речку. А была только эта банка.       А потом мир плавно закружился, но сейчас — будто укачивал колыбель…       Нельзя же… Нужно подумать, что делать дальше.       Она сопротивлялась, пыталась цепляться мыслями то за наемников, то за банку… Но глаза незаметно закрылись сами. И черный тоннель был уже ни при чем.       Она заснула.       …Образы теснились, скользили, наплывали, как лица в огромной толпе — много, пестрые, разные, но не успеваешь разглядеть ни одно… Она, кажется, бродила по каким-то улицам, по каким-то местам — словно включался маячок, на свет которого ей надо держать курс. Но восприятие размывает даже знакомые образы, а чувства добавляют свои оттенки, и вот все уже приобретает очень далекие от подлинных очертания. Дома вырастали огромными, улицы, тающими в тумане бесконечности и пустынными, а она металась среди них в поисках своей норки… И не могла найти. Все и всё было другим. И маячок, напрасно летящий сквозь туман, помигал, помигал — и угас…        Хинто Отэктэй бережно протирал мягкой тканью орудия своего труда, и на язвительных губах играла почти любовная улыбка. Пара-тройка таких заказов — и можно поменять свою посудину на что-то годное. Доводить до ума эту дороже станет. «Разведчик» — он и за Внешкой «Разведчик». Один херф - трюмы крошечные и снаряги маловато. Всех достоинств — вертлявый, да патрули имперцев не досматривают на предмет контрабанды. А так…       Он взглянул в сторону кокпита и его худое серое, в гематомах, лицо помрачнело. Было бы классно вместе с кораблем и напарника… того… сменить. Хотя они, казалось бы, сносно дополняют друг друга. Физическая сила викуэя и его, Хинто, четкое владение виброоружием. И цель у них одна — заработать креды. И они хватаются вообще за всё. И им повезло с заказом — поблизости от Набу оказались. Но, хатт — этот чуть все не прощелкал своим щербатым клювом. Пришлось доделывать за него, между прочим, его работу! А потом быстренько волочь на себе девчонку. Один бы лучше справился. Пацан, скорее всего, закончился, два выстрела станом в упор не каждое сердце выдержит. И та паскуда, вбившая ему собственный визор в морду, тоже не жилец. И где тут хоть одна заслуга Морщинистого? Приложить щуплую девчонку?       Хинто дохнул на нож, потер еще, покрутил в руке, прищурив глаза, и убрал. В расстегнутой жилетке он вытянулся на койке, закинув руки с острыми локтями за голову. Но взгляд серых глаз в очках кровоподтеков оставался хмурым.       Дерьмо хатта, напарников выбирают придирчивее, чем оружие! А он не выбирал. Просто разделили расходы на «Разведчик». Но чем дальше, тем викуэй сильнее выбешивает его. Да, он сам такой же убийца — это все, что он хорошо умеет, а выжить в Галактике можно лишь умея что-то лучше других. Тем более, у него есть те, для кого он пойдет на всё. Но для нагаи нет удовольствия в убийстве, если это не убийство из-за чести. Приколоть любого — не вопрос. Такая у него работа. Ничего личного, так лег чип в этой игре. В другое время, при других обстоятельствах он, возможно, пропустил бы не один пузырик и с тем, и с тем… Только жмурикам не повезло. Они оказались его целью. Но издеваться, унижать… Нет. А Морщинистый — совсем другое дело. Живодер и садюга. И сегодня… Девчонку-то не добил специально, чтобы поразвлечься? Тупое дерьмо...       Разбудило его неприятное ощущение. Нагаи быстро открыл глаза и сразу наткнулся на взгляд из маленьких дупел. Над ним возвышался Керир.       — Кер? — криво ухмыльнулся Хинто, запахивая жилетку на голой груди. — Какого хатта ты пялишься, как я сплю? Не попутал меня с нашей клиенткой? — насмешливо поинтересовался он, незаметно добираясь до виброножа на поясе. — Что случилось? Звезды спёрли?       По-любому, они еще глубоко в гипере, и вахта Морщинистого не окончена.       — Остановку нужно. Лекарство, жратва, — лицо викуэя, как всегда оставалось малоподвижным, как кора дерева, и таким же невыразительным.       — Чё так, до Орд-Мантелла не потерпеть? — даже ироничная улыбка сошла с серого лица нагаи. Задержка ему не нравилась. Ему вообще не нравилась вся история с этой девчонкой. Вот чувствовал он, что тянется за ней какой-то хвост гемора и кикоза, своей задницей чувствовал. Когда кучку кредов перевешивает тонна дерьма. Все с самого начала пошло не так — раз. Рыжая малявка, прутиком перешибешь, а ведь не умерла на месте — два. Правильный базар, что красные волосы — это нехорошая метка. Но да хатт с ней, за живую, может, даже больше заплатят, чем за труп. Так, что еще… Её пасли двое. И заказали такие авторитетные, что… Это — три и четыре. Дерьмово все это. Быстрее бы сбагрить ее с рук на руки — и вся недолга.       — С кредами — там? — даже деревянным лицом и двумя словами Кер сумел донести свой неприкрытый сарказм.       Хинто поскреб грудь. Херф… Напарник был прав, каким бы странным это ни казалось. Наверное, раз в год и бластер без энергоячейки стреляет, и Морщинистый говорит толковые вещи. С этой планетки, действительно, с кредами лучше быстро делать ноги, а не закупаться.       Отэктэй сел на койку, прочесывая пальцами копну черных волос над резко очерченными углами лица.       — Слышь, может, на обратном пути, когда всё будет чисто? — он не спешил сдаваться так быстро.       С трупешником на борту объясняться со службами Космопорта как-то напрягало. А если деваху ищут, и бюрократия на этот раз сработает не как обычно?       Викуэй молча покачал головой — слишком долго.       — Ладно… — угрюмо буркнул Хинто, поднимаясь. — Что там не слишком режимное по курсу?       В конце концов, этот говнюк должен быть в форме, когда им придется разговаривать с заказчиками или посредниками. Слабость нельзя показывать… Физическую тоже.       Сны растаяли, наверное, за секунду до пробуждения, оставив после себя неясное ощущение горечи и всё ту же щемящую маету. Словно душа оплакивала какую-то безнадежную утрату. Словно там, по ту сторону яви — осталось что-то очень близкое ей, очень дорогое… То, в котором хочется проснуться. И смутное ощущение, что возврата туда — нет. И ей жить тут, где наемники и темный трюм.       Это было так невыносимо, что хотелось бежать и кричать холодным звездам какую-то самую отборную и самую черную ругань!       Она порывисто приподнялась на локте, даже не замечая этого.       Итак, она на корабле. Плохо. Похоже, ее кто-то заказал. И исполнители не особенно озабочены жива она или мертва. Очень плохо… И они убили кого-то, кто, возможно, защищал ее… Да, ценой своей жизни. Хуже не бывает… Но она-то жива! И ей нужна ее жизнь — и та, что сейчас, и та, которой она не знает! И имя того… которого она не помнит. И раз ее лишили всего, что у нее было — она вытрясет, она выжмет это до последней капли из этих тварей! Даже если ради этого придется нарезать их мозги на тонкие ремешки!       …Пустая банка дрогнула, закружилась на полу, как юла — и отлетела на несколько метров, звонко прокатившись по металлу.       «Да! Да! Убей. Отомсти. Они заслужили. За вот эту боль и горечь внутри, за него. За всё отнятое — убей!» — то ли шумела кровь в ее голове, то ли шептало из всех темных углов трюма…       И банка снова… Сама.       …Она сходит с ума? Ну и супер! Пусть… Ей нравится сходить с ума так!       Она села и вытянула руку в темноту трюма, словно хотела попробовать на ощупь шепчущую темноту. Тонкие ноздри затрепетали. Все вокруг, оказывается, имело свой пронзительный запах и след — и банка, и контейнеры, и стены… И тайное раздражение. И глухая злоба. Она чувствовала их тянущийся шлейф оттуда, из-за переборок. И впитывала, с темной радостью утоляя эту жажду внутри себя, совсем как недавнее пойло.       О, она ясно представляла, чего хочет. И почему-то знала, что может это.       Жестянка влетела в ее ладонь своими скользкими боками, как мяч в детской игре. Она взглянула и отослала ее на прежнее место. Та была ей больше не нужна. В ней росло ощущение, что она может больше… Намного больше.       Да, она точно сошла с ума.       И кто бы усомнился в этом, увидев сидящую в темноте на полу трюма девчонку с разбитой головой, которая смеётся.       Сектор Халори, система Велм, Р-7… Велмор. Самое то. Полный бардак. Разборки между сторонниками нынешнего монарха и какого-то левого принца… А когда в этом кипеше замешаны Империя и повстанцы — это самый, что ни на есть, ништяк для таких охотников за удачей.       — Жратва там классная, говорят. — Хинто оторвался от пульта и скосил глаза на напарника, — …и камушки. Наварились бы неплохо. Если бы на обратном пути.       «Бы» тоном он выделял очень недвусмысленно.       Викуэй бросил на напарника ответный взгляд глубо посаженных черных глаз, но промолчал, продолжая заплетать тощую косу на лысом шероховатом черепе. Еще одну «косу одиночества».       Четвертую… Сегодня ровно четыре года, как он не был дома. И хатт знает, когда он сможет эти косы сбрить. Ему не с чем возвращаться туда. И, значит, он бесполезен для своего клана.       — Вымахнем из гипера вот в этом колодце. Так нормально будет, — показал Отэктэй на голосхеме перед собой. — А у Велмора такая компашка нехилая из трёх лун и семи астероидов!       Керир снова промолчал. Зачем уподобляться этому существу, который постоянно озвучивает очевидные вещи? Или это опять подкол? Нагаи считает его недоумком? Тонкие морщинистые губы скривились, что почти не отразилось на лице. Нагаи он ненавидит так же, как и людишек! А людей — так же, как и все остальные расы, считающие викуэев примитивными.       Она двигалась осторожно, маленькими шажками, прилипнув к стене — очень не хотелось снова ощутить, как становится холодно в голове, от которой отхлынула кровь, когда она вскочила на ноги, как кретинка, и как дурнотно уплывает во тьму сознание и подгибаются коленки и как встает вертикально металлический пол, чтобы огреть ее по лбу. Пришлось немного полежать, набираясь злости на себя, потому что пора догадаться, что оставшаяся в ней кровь не успевает за ее движухой.       Подсознательно-то она чувствовала, что неспроста у нее появилось столько сил и… вот этой хрени, с банкой… В ее сердце бушевала ненависть, ей было больно. И она хотела отомстить! Да, это придало ей столько сил и… Как это — мощности, могучести? А, могущества…       Но думать об этом почему-то было страшно. Пользоваться — нет, а думать… Словно заглядывать в бездну. Откуда она помнит про бездну?       Контейнер, у которого топтался викуэй, был закрыт. Но его содержимое, наверное, не являлось особой ценностью, или Кер забыл его закрыть электроникой, думая о чем-то другом, и она даже знает, о чем… Потому что она его вскрыла, как… сейф в банке Муунилинста? Хатт… Почему она именно так подумала?       Но нет… Память ничего не проясняла, роняя только самые мелкие бусинки из мозаики, которые пока не к чему присоединить.        На самом деле открыть было легко, почти как расстегнуть ремни в каре… В спидере…       Ясен пень, надежды её не оправдались — ни кредов, ни даже бластеров в контейнере не было. Но был лум. Интересно, там, в той жизни, могла ли она радоваться луму больше, чем кредам? И вообще — пила его?       Она села около контейнера, скрестив свои длинные ноги и опершись затылком о холодную стену, за которой шуршал чем-то невидимым гипер. Нет, не вкус этого напитка… А ощущение… Она помнит ощущение, с которым взяла лум из чьих-то рук. Рук... Не помнит. А вот чувство... Щемящее и одновременно… светлое? Словно солнечный луч неожиданно высветил узкую полоску крыш среди сплошного ледяного дождя. Снег с дождем был — до, снег и темнота будет потом всегда… Через секунду. И ты знаешь всё это. Но эта секунда — бесценна…       Звезды перестали выстраиваться в длинные линии под вой и мигание датчиков, свидетельствующих о выходе из гиперпространства, и сразу оказались инсталляцией безумного в своей гениальности художника, щедрой рукой расточителя разбросавшего сверкающие кристаллы на черном фоне пространства и наступившей тишины.       А Велмор в мазках облачной атмосферы проглядывал бледно-голубыми и оливковыми пятнами — идеально круглым, как огромная бусина. И три бусины поменьше висели над ней, каждая на своем уровне и в своем цвете. И где-то в тени Велма, прятались, наверное, бонусом тому, кто понимал и мог ценить искусство Галактики - семь астероидов в духе модного экопримитивизма. Викуэй — не мог.       — Э-эй… Ё… — всю бурю бушующих в нем феромонов он смог выразить только этим выдохом. Хинто подобрался, как зверь, с которым его расу роднили заостренные уши.       На фоне черноты звездного неба висел крейсер.

***

      — Какого долбанного ситха, Гейл?!       Официальная часть закончилась. Перешли к неофициальной. Крэйтан ходил по кабинету нервно и тяжело, будто пытался протоптать пол насквозь и провалиться подальше от всего этого дерьма, которое почему-то случилось в его отделе, с его оперативником.       — Ты продолбал агента, ты позволил каким-то хмырям разделать тебя под дохлую рыбину, ты даже гребаного кошака продолбал!       Про себя Гейл отметил, что сложно не продолбать кого-то, когда находишься на грани отключки, но возражать не стал. В конце концов, он видел, как Фесс уходил, и ничего с этим не сделал.       Впрочем, окажись он в положении пацана — тоже ушел бы. Никому не хочется быть обнаруженным рядом с трупом и без документов. И неважно, что труп еще не совсем труп, а документы почти есть. Почти не считается.       — Ты какого хатта вообще ее куда-то отпустил?! — продолжал ругаться Крэйтан. — Если ты предполагал хоть какую-то слежку, хоть какую-то возможность, что за ней придут, то должен был сюда ее привезти и держать, сколько понадобится! Да хотя бы в гараже своем ее оставить!       Гейл внутренне поморщился. Предполагалось, что Крэйтан о гараже не знает, но скрывать что-то от собственного начальства в этой службе было занятием в высшей степени бесполезным.       — А у нас теперь нет нихрена! Ни девчонки, ни свидетеля, только набор биоматериалов и калечный опер-придурок!       С калечным Гейл вынужден был согласиться. Кости ему собрали, но до конца рука еще не зажила и слушалась плохо.       — Биоматериалы — уже что-то, — осторожно заметил он. — Найдем исполнителей, пройдем по цепочке…       — Умный выискался, — огрызнулся полковник. — Где ты раньше свои мозги держал, хаттам закладывал? Раз такой умный, вот сам этим и займешься. По всем остальным делам ты временно отстранен, а если не вернешь девчонку и всех причастных, «временно» перерастет в отправку на проверку профессионального соответствия. Все понял?       — Так точно, сэр. Разрешите обратиться, сэр?       — Сэркает он мне тут, — буркнул Крэйтан. — Ну? Чего тебе?       — Ведьма, сэр. Не отправляйте к ней Денале или… еще кого-то, кто все запорет.       — Это ты мне говоришь про «все запорет»?! — взвился начальник. — Лейтенант Тавала, задачу получили? Вопросы есть? Нет? Пошел вон.