***
Почти семь часов вечера. На улице начинает темнеть. Такси везёт меня в аэропорт. Туда, где я, наконец-таки, совершу посадку в Москву. Мелкий моросящий дождь бил по стёклам, навевая дурную мелодию моему настроению. Хотелось поскорее приехать домой и, закопавшись в тёплом одеяле, просто пролежать так несколько часов. Отдохнуть. Но дома у меня нет. Квартиру, которую я снимала, попросили освободить. К матери я не вернусь. Настоящих друзей, которые смогли бы приютить на время, у меня нет. Уж так изначально повелось, что я всегда была дитём улиц. И плохо это или хорошо — судить очень сложно. Не будь бы у меня такого паршивого детства, я не была бы настолько закаленой, коей была сейчас. У меня очень сильный характер. Железный просто. Я никогда не встречала людей, кто морально был бы сильнее меня. Даже парней таких находилось мало. И от того мне и тоскливо. И от того мне и тошно. Я не знаю, как выбраться из этого круга дворовой жизни. Он цикличностью повторяется снова и снова, сводя с ума. Я выбиваюсь из рядов нормального социума. Во мне не видят не то что девушку — во мне не хотят видеть даже человека.***
Рейс аж через час. Жду его на скамье в зале ожидания. Очень хочется поскорее вернуться в привычный большой и суматошный город. В свой большой муравейник. На днях я осмелилась купить новую одежду. Решила полностью поменять стиль. Строгое пальто, тёплый светлый свитер, обтягивающие джинсы и сапоги с небольшим каблуком. Всё такое женственное и такое непривычное. Без обычной мешковатости я чувствую себя голой и незащищённой. Казалось, что лишившись своих обычных вещей, я лишилась той брони, которая защищала меня на протяжении всей жизни. Словно если кто-то вдруг решит мне навредить, я никак не смогу дать отпор. Пытаясь как-то отвлечься от отсутствия комфорта вокруг себя, включаю музыку в наушниках. Щёлкаю кнопку громкости. Делаю звук всё громче и громче, выводя на максимум. Так мне намного лучше. Через некоторое время замечаю, как все люди, находящиеся в зале, отложили свои телефоны, газеты и книги в сторону, во что-то внимательно вслушиваясь. Вытаскиваю из ушей наушники. Женский голос оповещает, что мой вылет отложили на три часа. Злостно выдыхаю и чувствую, как внутри поднимается волна раздражения. Решив перекурить, иду на улицу. Тут уже совсем темно. Только лунный свет освещает эту ночь, блеском играя на стеклянных окнах здания холодными зайчиками. Асфальт тоже блестит, ловя на себя блики ночного светила. Где-то вдалеке мигают огни большого города и мелкий дождь, оседая на моих очках, размыливал эту пёструю картину городского пейзажа. Красные, синие, жёлтые и белые цвета смешиваются между собой в один яркий холст, удивляя своим абстракционизмом. Невероятно красиво. Чиркаю зажигалкой, подкуриваю сигарету и убираю руки в карманы. Тут холодно и сыро. Градус около нуля. Изо рта облаками выходит пар, смешиваясь с сигаретным дымом. На душе постепенно становится спокойнее. Сзади хлопает дверь. Я, даже не оборачиваясь, ухожу за угол аэропорта, не желая с кем-либо делить территорию. Хочу побыть одна, в одиночестве насладившись никотином. Прошло двадцать минут. Тридцать. Час. Чувствую на себе взгляд. Становится не по себе. Тело, реагируя на несуществующую угрозу, бросается в жар. Иду в туалет. Нужно умыться. Мне повезло, что в уборной комнате никого нет. Тихо шепчу себе то, что нужно быть спокойнее. Вслух успокаиваю себя. Прохладная вода стекает по шее, мигом охлаждая эмоции и приводя меня в порядок. Чувство опасности, которое красной лампочкой горело голове, немного убавило свет. Мелкая дрожь, кажется, прошла. За спиной снова хлопает дверь. Как же я ненавижу людные места. Нет никакой возможности побыть одной. Краем глаза вижу, что зашёл парень. Он что, вывески на двери не видел? Написанное же, что это женская уборная, а не мужская. Подошёл к раковине, тоже умылся. Быстро вытер лицо сухими салфетками. Повернувшись к выходу и увидев меня, остановился, вперившись в меня взглядом. Волна раздражения снова накрывает меня. Да хули ты пялишься на меня, блять? — Что-то не так? — резко поворачиваюсь к нему.Чёрт, чёрт, чёрт.
Теперь и я стою как вкопанная, словно в миг превратившись в статую. А всё из-за увиденных только что мною глаз. Это же они посещают меня во снах уже целый месяц, не давая покоя по ночам? Да. Да, это они. Тот же цвет радужки, тот же её оттенок, те же светлые ресницы и та же форма век. Он, кидая на меня пренебрежительный высокомерный взгляд и брезгливо поджимая губы, выходит из комнаты, едва ли не задевая меня плечом. Этот тот самый парень, который нашёл меня. Тот самый парень, который спас меня. Тот самый парень, который вытащил меня из лап смерти. И тот самый парень, который указал мне на дверь, как только я пришла в себя. Это был тот самый парень, о котором я зачастую думаю, заполняя им большую часть своих мыслей. Меня начинает трусить. Снова наклоняюсь к раковине. Плескаю в лицо уже ледяной водой, обжигающей своим холодом кожу. Тише, Аня. Успокойся. Ты же меняешься, учись сдерживать свою злость. Воспринимай это как упражнение, которое нужно выполнить на «отлично». Думаю, что никотин поможет, и двигаюсь вон из туалетной комнаты. Выйдя на улицу, сразу иду за привычный уже угол. Тяга, две, три. Вдох за выдохом и, того не заметив, выкуриваю за минуту целую сигарету. Не накурилась. Достаю из немного помятой пачки ещё одну. Подкуриваю. Стою, думая о том, что нужно было ехать на поезде, наплевав на мечту побывать на борту самолёта. Если бы я взяла билет именно на поезд, то я бы не встретила тут этого странного типа. Не злилась бы сейчас и не психовала, куря как паровоз. Но я купила билет на самолёт и сейчас здесь. И нужно смириться с этим. Да и тем более, ничего страшного не случилось. Всё же хорошо. Всё же хорошо, но я просто хочу провалиться под землю. Снова чувствую на себе этот унизительный взгляд. Резко оборачиваюсь. Этот светловолосый парень смотрит на меня, стоя как истукан в десятке метров от моего места. Стоит, смотрит и курит, медленно, с неким пафосом выдыхая дым. Да что это за больной ублюдок?! Мне не нравится его поведение. Чувствую то, что он возносит себя над другими, показывая что он лучше других. Я считаю, что так нельзя. Все мы равны. Все мы люди, все же в один гроб ляжем. Всех нас, в конечном итоге, ждёт один итог, которого никак не избежать. Смерть заберёт всех, несмотря ни на чьё социальное положение. Зажимая сигарету в зубах, двигаюсь к нему. — Тебе не надоело смот’еть, не? — говорю размеренно, стараясь держать себя в руках. — Хочу и смотрю. Тебе это что, не нравится? — приподнимает правую бровь, усмехаясь. Дико хочется вернуть её на положенное место одним отточенным ударом. Тихо выдыхаю. — Если ты хочешь что-то сп’осить у меня, то сп’ашивай. Све’лить взглядом для этого не обязательно. — Я? Спросить у тебя? — насмешливо смотрит на меня, — не обольщайся на этот счёт, деточка. -Ты но’мальный вообще? Почему так ведёшь себя? Это не п’авильно. — А сдыхать от передоза ты считаешь правильным? — удар под дых. Шумно вдыхаю воздух через ноздри. Внутри все кипит, обдавая жаром прокуренные лёгкие. — Ты чего хамишь мне? Ты ничем не лучше меня, если позволяешь себе так с другими 'азговаривать. — Я разговариваю так, как хочу. Я нарцисс, деточка. Я люблю себя и считаю себя намного лучше других, — и снисходительная улыбка расползается по его лицу. -Ты п’идурок, а не на’цисс, понял? Не надо зацикливаться на себе, тебе же хуже потом от этого будет. Не надо вот так вот себя на пьедестал возносить. 'ано или поздно у тебя его из-под ног по-п’осту выбьют. На каждого лучшего найдется тот, кто будет ещё лучше, понимаешь? — замечаю то, что начинаю жестикулировать и заканчиваю диалог его же фразой, — не обольщайся на этот счёт, ладно? Голубые глаза смотрят внутрь меня, словно изучая. Хочется коснуться их, почувствав ледяной холод нервными окончаниями на кончиках своих пальцев. Хотелось вообще всего его коснуться. Дотронуться. Рукой провести по коротким волосам, по гладко выбритой щеке, по нежной коже на шее. Бросаю в сторону бычок и иду обратно в зал ожидания. Пытаюсь унять дрожь в коленках от заполнивших грудную клетку эмоций. Да что со мной, блять, такое?! Я никогда не позволяла взять чувствам вверх над собой. Злость на саму себя за такую реакцию переполняет меня, затмевая чёрной пеленой глаза. — Меня Милас зовут! — доносится вслед заразительным смехом. Недоумевая, через плечо зачем-то кидаю: — А меня Анна! Горжусь собой за то, что не кинулась в драку, как сделала бы раньше. И горжусь собой за то, что сдержалась от того, чтобы не утонуть в этих стальных глазах, цвета Северного Ледовитого океана.