В океане лишь мы.

      Весь полет я смотрела в круглое окно, наслаждаясь открываюшимися видами. Это первый раз, когда я смотрела на мир, в котором живу, с такой большой высоты. С высоты птичьего полёта, так сказать.       Мне было немного страшно, но восхищение затмевало все плохие моменты. И страх, и начавшуюся неожиданно турбулентность, и все, абсолютно все, мои плохие мысли.       На часах восемь часов вечера. С трапа я сошла около двадцати минут назад. Стою на взлетной полосе. У ног чемодан, на плече неудобная сумка.       Нужно где-то переночевать. Обзваниваю приятелей, надеясь на их доброту и понимание.       «Прости, живу с родителями», «я не в городе», «нет, извини, не могу», «сними гостиницу, дальше видно будет».       Звоню последнему человеку, которому смогла бы довериться.  — Привет, Его'. Это Аня Го’а.  — Да, я узнал. Привет.  — Ты можешь меня на несколько дней к себе приютить? Мне жить негде, — молю Бога о том, чтобы этот парень согласился.  — Да приезжай, конечно, — прикрываю глаза, радуясь, — и да, у тебя есть что? Что-нибудь посильнее? Захвати для друга, — привычный весёлый смех отдаётся гадким отвращением в моём горле.  — Не, Его', у меня вообще пусто. Я решила бросить всю эту хе’ню, — вспоминая его адрес, считаю, сколько примерно будет стоить такси до его дома, — сейчас к тебе можно п’иехать?  — Слушай, ну раз ты бросаешь, то, может, лучше не надо? Ты ведь сорвёшься так. У меня тусы часто.  — Не, всё но’мально. Я сделала уже свой выбо'. Я не со’вусь.  — Ань, и чё ты одна будешь в адеквате среди убитых? Мне неудобно будет как-то, — по замявшейся интонации я поняла, что и тут мне завуалированно отказывают. — Я тебя поняла, Его'. Извини, что побеспокоила. -Угу, давай.       Усмехаясь и вытирая выступившую слезу, окончательно понимая, что в этом мире я совершенно одна. И без дури, расфасованной по карманам, никому, по сути, не нужна. Мне не на кого надеяться. Не на кого положиться. Нет в целом мире такого человека, который смог бы подставить своё плечо в трудную минуту.       Но, несмотря на все обиды и горечи жизни, я не сильно расстраиваюсь. Я давно привыкла к такому раскладу.       Я же дитя улиц, чё.       Решила провести ночь в круглосуточном кафе возле аэропорта.       Тепло, еда и удобное кресло — это всё, что я имела в данный момент. Это всё, что мне было нужно в данный момент.       Заказав отбивную с гарниром, в виде печёного картофеля, я принялась за поздний ужин, попутно размышляя о том, что же мне делать дальше.       Неплохо было бы найти новую съёмную квартиру, но денег у меня — сплошные копейки. Тех нескольких тысяч, что лежали в моём кошельке, не хватит даже на самую маленькую комнату, находившуюся на окраине города.       А это значит, что мне нужно искать работу. Работу, на которой я буду изо всех сил стараться и на которую буду ходить все рабочие дни, не пропуская ни одного.       Тяжело вздохнула. Как много всего и сразу: работа, квартира и самосовершенствование.       Но я смогу. Я справлюсь.       Или хотя бы попытаюсь достичь своей цели.       Под утро, когда начало светать, мне сказали, что кафе закрывается. Пришлось уйти.       На улице стоял лёгкий морозец. С неба спускалось негустое молоко тумана. Жухлая трава, которая обрамляла дорогу к аэропорту, покрылась синеватым инеем.       Голова и уши без привычной шапки вмиг замёрзли.       Зашла в здание аэропорта. Сев на диванчик у стены и только согревшись после утреннего холода, взяла в руки телефон. Тяжело вздохнув, поняла, что у меня нет другого выхода, кроме как позвонить матери.       Набираю номер. Долгая трель гудков. Вызов сброшен. Мама не берёт трубку. Звоню ещё раз. «Телефон абонента выключен.»       Всё ясно.       Слышу знакомый голос у стойки ресепшна. — Девушка, милая моя, вы понимаете, что в моём чемодане не все вещи, которые были положены в него до перелёта по вашей авиалинии?! Зовите главного! Сейчас же! — обернувшись, я увидела того самого парня.       Милас активно жестикулировал, оперевшись на стойку. Девушка в ответ что-то не громко отвечала, видимо, пытаясь его успокоить. — Хорошо, я подожду. Как только он приедет, сообщите мне.       Парень развернулся, достал телефон и, что-то набирая, двинулся в мою сторону, явно меня не замечая.       На нём была чёрная толстовка с ярко-красными полосами на рукавах. Большой капюшон накинут на голову, почти закрывая короткий ёжик волос. На ногах чёрные спортивные брюки и красные кеды. Часы на одном запястье и множество браслетов на другом завершали образ. Стильно.       Парень сел рядом на диван, на котором была я.       Ему позвонили. — Нет, я не дома ещё. У меня проблемы с багажом. Нет, сегодня меня не будет. Да, принимайте поставки сами. Молодец. Да, давай.       После он набрал кого-то сам. — Привет. Мы можем перенести встречу на какой-нибудь другой день? Да, да. Отлично, спасибо. Я позвоню тогда.       Мой новый знакомый, откидываясь на кожаную спинку мебели, бросил на диван мобильник. Чёрный айфон, отскочив от мягкого сидения, отрекошетил на мои колени. — Ой, я прошу прощения, — он поворачивается, протягивает ко мне руку, чтобы забрать своё и замирает, — опять ты?       Идеально выбритое лицо в миг расцветает улыбкой. — Да. Опять я, — втягиваю носом воздух.       Хочется сказать ему, что он меня бесит и раздражает до чёртиков. — Кстати. Вчера ты слишком быстро ушла. Так что, приятно с тобой познакомиться, Анна.       Киваю, не зная, что ответить.       Приятно ли мне? Однозначно нет. — Угу, — пожимаю протянутую руку. — Чего сидишь здесь, Анна? У тебя тоже что ли из чемодана что-то вытащили?       Ага, вытащили. Меня из жизни вытащили. Вот и сижу здесь, не зная, как обратно попасть. — Жду кое-кого.       Говорить, что мне негде жить? Ну уж нет. Это не в моих правилах. — Может, тебе помощь моя нужна?       Я смотрела на него и не понимала, что с ним происходит. Сначала брезгливо смотрит на меня, потом знакомится и предлагает свою помощь.       Прихожу к выводу, что, скорее всего, ему меня жалко. Ненавижу это чувство всем своим естеством. Чувство жалости — самое поганое чувство для меня. Оно сразу даёт понять, что человек, который его испытывает по отношению ко мне, ставит себя намного выше меня. А я подобное не люблю. Я за то, чтобы всё были равны между собой. Вот абсолютно все. И бедные, и богатые. И умные, и не очень. По моему мнению, все имеют право быть на равне с другими, не отбиваясь при этом от социума. — Нет, не нужна, — наконец-таки отвечаю ему. — Ты уверена? — Да. Мне не надо от тебя никакой помощи.       Парень хотел что-то сказать, но у меня зазвонил телефон, вынуждая его закрыть рот.       Смотрю на дисплей. Это мама.       Встаю с дивана. Отхожу к окну. Делаю большой глоток воздуха и принимаю вызов. — Привет, мам. — Привет. Ты звонила? — говорит так равнодушно, словно я ей никто. — Можно я к тебе приеду? — Это ещё зачем? — говорит так, словно я ей вовсе не дочь. — Мне жить временно негде, мам. Это всего лишь на пару дней. Как найду работу, сразу же съеду от тебя. — Ань, ну я не могу вот так вот просто тебя впустить. Позвони друзьям, знакомым. У тебя же по-любому есть кто-то. Вот им и звони, а мне не надо. У меня и так дел много, еле сама справляюсь, так и ты ещё тут приехать хочешь, на шею сядешь. Нет, конечно, ты можешь на часик приехать, на два. Но не жить, нет. Это точно нет.       Я слушаю её, задержав дыхание, и не понимаю, почему она так со мной. Любая другая мать всю себя отдаст ради того, чтобы с её ребенком всё было хорошо, а моя даже в родной дом впускать не хочет.       Собираюсь с мыслями и говорю: — Хорошо, мам. Я у друзей побуду. Как ты там вообще? Как твоё здоровье?       В трубке тишина и лишь быстрое: — Ань, мне говорить сейчас некогда! Давай, потом созвонимся!       И сбрасывает, не давая мне и слова сказать.       Как же мне обидно. Как же мне больно.       Вспыхиваю злостью. Она начинает гореть во мне, пылая ярким огнём. Пламя сжигает всю меня изнутри, разрывая на мелкие кусочки. Пытается поглотить меня, овладеть мною.       Жгучие слёзы требуют того, чтобы я пустила их наружу.       Тело начинает крупно дрожать, готовясь вот-вот выплеснуть весь накопившейся негатив и гнев.       Стискиваю в руке телефон. Начинаю теребить завязанные в пучок волосы.       Устремляюсь к выходу, забывая даже про свой чемодан, стоявший возле чёрного кожаного дивана.       Мне нужно покурить. Мне срочно нужно покурить.       Чиркаю зажигалкой. Делаю сильные тяги. Пытаюсь успокоиться. Сажусь на корточки. Проскальзывает мысль, что, должно быть, в классическом пальто это смотрится более чем комично.       Невыносимо хочется сорваться. Хочется успокоиться путём долгоиграющей зависимости. Хочется расслабиться, отдавшись ласковым рукам веществ.       Хочется порошка. Ну или хотя бы алкоголя.       Но, понимая головой, что ни на то, ни на другое срываться ни в коем случае нельзя, достаю ещё одну сигарету. В пачке она последняя. Чёрт.       Сзади меня хлопает дверь. Да что ж такое?!       Сжимаю кулаки, уже зная, кого сейчас увижу.       Светловолосый парень обходит меня со спины и, подойдя вплотную, смотрит своими невероятными глазами в мои, приводя в ещё бо́льшую ярость. — Опять ты?! — выплёвываю его же фразу, — Что тебе нужно от меня?! Хватит ходить за мной и смот’еть как на п’окажённую! — Успокойся. Тебя всю трясёт, успокойся. — Ну что?! Что тебе нужно от меня?! Хочешь поиздеваться, снова п’о ту ночь напомнив?! Или ещё что-то?! — Помочь я хочу тебе, успокойся. Как я понимаю, тебе жить негде? — голос у него был вкрадчивый. — Слушай, не надо вот этой жалости ко мне, ладно? Не нужно этих с’аных подачек! — Всё, давай. Поехали, — он выдёргивает почти докуренную сигарету из моих пальцев, берёт меня за локоть и ведёт к рядом припаркованной машине. — Что ты делаешь?! — я пытаюсь вырваться, но его хватка оказывается очень сильной. Понимаю, что мне не высвободиться из его рук. — Тише. Просто сядь в машину, — он открывает переднюю чёрную дверь и аккуратно подталкивает меня, чтобы я села, — Я сейчас за твоими вещами схожу и приду. Просто посиди в машине и трезво оцени ситуацию. Нужно ли тебе её изменить или нет, — в голове сразу всплывают слова отца, — Если решишь, что нужно, то поживёшь у меня пару дней. Если нет, то спокойно уйдешь. Держать тебя я не собираюсь.       Его голос был холодным, как и оттенок глаз, что обеспокоенно смотрели сейчас на меня.       Я кивнула, садясь в автомобиль.

***

      Долго думая, я согласилась на его предложение.       Целый день до позднего вечера мы ездили по городу по каким-то важным делам.       В холёных руках парня то и дело мелькали папки с какими-то документами, ручки, подписывающие все эти бумаги и два телефона, поочерёдно постоянно трезвонющих.       Пару раз, когда он очередной раз надолго отлучался, я незаметно для себя засыпала. Видимо, мой мозг давал отдохнуть себе от нервов и бешенного темпа этих последних дней.       Сейчас я сидела на переднем пассажирском сидении, вжавшись всем телом в кресло. Парень со светлым ёжиком на голове ехал, навалив скорость под двести, рассекая ночной город блестящим бампером. В окне мелькали уличные фонари и горевшие ярким светом вывески магазинов, бутиков и кафетериев.       Я бы оценила эту красоту, если бы дико не тошнило.       Этот Милас явно какой-то ненормальный. После суток без сна нельзя так гнать. Организм же слишком расслаблен для такой нагрузки.       Каждый раз, произнося его имя в голове, понимала, что раньше такого не слышала. Может, прозвище какое? — У тебя очень ст’анное имя. Кто тебе его дал? — А это и не имя. Это моя фамилия, — говорит усмехаясь. — А имя тогда у тебя какое? — чувствую себя сейчас маленьким ребёнком, который только встал на свой путь познания мира.       Недолгая пауза. Он на секунду, отвлекаясь от дороги, поворачивается ко мне. Смотрит в глаза пронзительным взглядом, мнёт губы и то ли ухмыляясь, то ли улыбаясь, наконец отвечает: — Ксения.       Смотрю на него, пытаясь понять, к чему он вообще произнёс это имя. Не правильно запомнил моё? Или, в конец устав, случайно оговорился?       После нескольких секунд, до меня наконец-таки начал доходить смысл сказанного.       Я же задала вопрос об имени? Значит, я получила ответ. Следовательно, это он — Ксения. Ну, точнее, это она — Ксения. Я же правильно всё поняла? Или нет?       Что-то сложно. Я запуталась. — Ты, типа, этот, ну, т’ансгенде'?       Не, ну, а что? Двадцать первый век, же. Мир сейчас на месте не стоит. Сейчас удивляться чему-то крайне глупо.       Вот и я не подала виду, что я шокирована. — Нет. Я, типа, человек. Типа, Ксения Милас. — Типа, девушка, да? — Типа, девушка, да. — А хули тогда ты меня не поп’авлял… а, когда я к тебе, как к па’ню всё это в’емя об’ащалась? — Это всё для того, чтобы сейчас увидеть выражение твоей мордашки, деточка.       В моей голове была кромешная тишина. И лишь одна мысль начала бить по вискам:       Океан, в котором я уже месяц мечтаю утонуть, принадлежал девушке.       Девушке по имени Ксения Милас.