Сижу на балконе, наблюдая за городским пейзажем. На дворе глубокая ночь, всё вокруг спит и лишь автомобили не прекращающимся потоком мелькают по дорогам, светясь яркими красками фар.
Ветка дерева, что проходила прямо над окнами квартиры, была покрыта шапкой снега и, нависая над балконом, с каждым порывом ветра грозилась упасть, засыпав меня снежным облаком.
Крупицы маленьких снежинок блестели под светом полной луны, переливаясь россыпью бриллиантов. Наблюдать за такой красотой, вырезанной словно из сказки, было невероятно волшебно.
Зима в этом году очень снежная и до стука зубов холодная.
Но до улыбки на лице красивая.
Я, переложив тлеющую сигарету в левую руку, зачерпнула ладонью немного снега и начала разминать его между пальцев, чувствуя ожидаемый холод.
Они, в миг обожигаясь низкой температурой, покраснели. Но, несмотря на дискомфорт, я не спешила его выбрасывать.
Мне хотелось почувствовать холод каждым участком кожи.
Ощутить на себе все эти болезненные уколы ледяных игл.
Насладиться тем, что я, всё-таки, могу чувствовать.
Осознать до конца то, что я жива.
И понять то, что я этому очень и очень рада.
Сзади меня скрипнула дверь.
— Ты чего не спишь?
Голос у Ксении тихий и очень сонный. И такой милый.
— Не знаю. Поку’ить вышла.
Тёплые ладони девушки коснулись моих открытых плеч, мягко согревая меня со спины своими объятиями.
Я прикрыла глаза, позволяя всем чувствам, находящимся сейчас где-то под рёбрами, взять надо мной вверх и выйти вместе с глубокими вдохами и выдохами, разрушая тишину вокруг.
Я, не поднимая ресниц, медленно повернулась к девушке, чувствуя её горячее дыхание на поверхности кожи.
— Если ты хочешь ещё посидеть здесь, то я могу принести свою тёплую кофту. А-то окоченеешь здесь совсем, — она, проверяя насколько я замёрзла, скользнула по моей щеке длинными пальцами, вывызая табун тихих мурашек.
Я открыла глаза.
Взглядом встречаюсь с её.
Отмечаю, что в лунном свете они выглядят почти прозрачными, сделанными будто из горного хрусталя.
— А ты почему не спишь-то? В’емя позднее так-то. Тебе на работу же утром, — говорю не громко, боясь того, что фальцет моего голоса предательски даст петуха.
Ксения на миг отводит взгляд. Но возвращает его вновь, одаривая меня каплями голубого океана.
— Я услышала как ты встала.
— И?
— И не смогла больше заснуть, — Ксения сжав челюсть, посмотрела за мою спину. Туда, где на ветках блестящим полотном лежал снег.
— Ксюша? — я впервые так называю её.
Не Ксения, как привыкла звать её в своей голове, и не Милас, как обычно называю вслух, а именно
Ксюша.
Вскользь нежно очерчиваю языком каждый звук её имени и долго задерживаясь на конечном «ша», на секунду закрываю глаза.
-Че-его такое? — она расплывается в улыбке, явно теряясь на мгновение.
— Мне не нужна твоя кофта. Лучше сог’ей меня сама, — я, с трудом произнося эти слова, делаю шаг вперёд, максимально приближаясь к ней. — Если ты этого, конечно, хочешь.
Не желая больше отрицать того, что я зависима от неё и всецело хочу принадлежать только ей, целую в немного приоткрытые пухлые губы.
Прямо сейчас я целую губы той, что наркотиком бежала по моим венам с самой первой нашей встречи.
Мы смотрим друг на друга и наблюдаем, как в наших глазах пляшут огни, испепеляя друг друга жаром своих необъятных чувств.
Я делаю ещё один шаг, оставляя позади себя всю зажатость и сдерживаемый поток желаний.
Она наклоняет голову набок, тянется к моему лицу.
Вижу в её взгляде что-то новое.
То, что я никогда в ней раньше
не замечала и то, что так давно
хотела увидеть.
Ксюша поднимает свою ладонь и, чуть касаясь кожи, заводит мои волосы за ухо. И, приближаясь к нему, на выдохе говорит:
— Я хочу. Ты бы только знала, насколько я этого хочу.
И нас, как по щелчку, сносит.
***
Мою кожу усыпали тёплые поцелуи горячих губ. Они, затуманивая мой рассудок, расходились пьянящими мокрыми дорожками по всему телу, постепенно доводя до дрожи.
Ксения начинала свой путь от чувствительной кожи за ухом, скользила устами по шее, плечам, груди и рёбрам, спускаясь всё ниже и ниже. И когда губы девушки настигли самого низа живота, нежно цепляясь зубами за тазобедренную косточку, с моих губ бабочкой вспархнул судорожный вдох, перемешиваясь в воздухе со стоном от сладкой истомы.
И я ещё больше задрожала, запуская пальцы в светлый ёжик волос девушки, что нависла надо мною, обхватив мои бёдра своими сильными руками.
Её пальцы требовательно сжимали их, переминая между собой разгоречённую диким желанием плоть.
Внутри меня завязавался дико обжигающий внутренности жгут. Он медленно, но верно, словно огненная змея, скручивался вокруг себя в тугую спираль, заставляя неистово дёргаться.
Тем временем, Милас отрывается от моего живота и переходит к внутренней стороне бёдер. Ведёт языком по коже, заставляя меня с каждым получением мокрого пятнышка судорожно вздрагивать, медленно проводит шершавым языком бесцветную линию, словно смакуя, и, с рыком обхватывая кожу губами, впивается в меня белыми остриями своих зубов. Она начинает кусать меня, посасывая между сжатых челюстей небольшие участки моей кожи.
Она явно оставит после себя кровавые отметины, заклеймив меня раз и навсегда.
И я буду этому несказанно рада.
Она рывком переходит к моему центру.
К самому моему интимному.
К самому моему важному.
К самому моему секретному.
Легонько дышит, постепенно расплавляя внутри меня туго закрученный жгут, и с нетерпеливым то ли стоном, то ли рыком, прислоняется губами, пробуя меня на вкус.
Она дегустировала меня с такой жадностью, словно всю меня желала испить до последней и вязкой капли.
Она вылизывала меня так яро, доводя до состояния трясучки и желания в экстазе вспороть себе вены.
Она проникала в меня так ярко, словно ненасытно требуя ещё больше.
Ещё больше.
Ещё глубже.
Ещё слаще.
И ещё дольше.
Каждый участок моего тела и каждый её миллиметр желал того, чтобы то, что происходило со мной сейчас, никогда не нашло конца.
Я впервые чувствовала такое.
Я впервые чувствовала такую
нежность.
Я впервые чувствовала такую
страсть.
Я впервые чувствовала такую
любовь.
И я впервые плыла, а не тонула в этом Северном Ледовитом океане глаз.
