В океане лишь мы.

      Первая мысль, пришедшая в мою голову после сна, так это то, что я, сука, безумно не хочу жить.       Прошло два дня с той ночи, когда меня изнасиловал незнакомый мне парень.       Я никому не рассказывала о произошедшем за исключением Егора, который был хозяином этой квартиры и нашёл окровавленную меня под утро в кабинке душа без сознания.       Помню его испуганный взгляд, сжатые кулаки и собственное чувство никчёмности и стыда, которые застилали мои глаза противной пеленой. - Я сейчас же поеду и разъебу его, - ответил мне Егор, когда я спросила, куда он собирается.       На это я сказала ему то, что я лично хочу разобраться с ним, когда полностью приду в норму.       Он настаивал на том, чтобы поехать в больницу, зафиксировать следы изнасилования и подать заявление в ментуру. Но я отказалась. Я ведь знаю, что в нашей стране подобное просто высмеют, напомнив мне о том, что я сама виновата, раз была в то время не в трезвом состоянии.       Да и что говорить про то, что меня обвинят в произошедшем, если я сама, отчасти, чувствую вину за собой?       Я же первая захотела его поцеловать. Я же первая попросила его лечь ко мне. Я же первая попросила его меня обнять.       Это я была инициатором, а не он. И плевать, что это он не обращал внимания на то, что я зову его совершенно другим и, при чём, женским именем.       Но, себя я считаю виноватой лишь на половину. Другую же половину вины я полностью возложила на него, считая его поведение абсолютно отвратительным.       Я же кричала. Я же плакала. Я же просила и умоляла его остановиться. Я же делала всё, что только могла, когда осознала то, что он делает со мной.       Но что можно взять с человека, которым движет лишь животный инстинкт, подправленный безнаказанностью и тем, что под ним лежит полностью беззащитная девушка?       Верно. Ничего.       Никто не имеет права пользоваться мной как предметом для утоления голода. Я не проститутка, чтобы меня можно было жёстко брать и иметь так, как хочешь.       И я этого так просто не оставлю.       Да, я виновата в том, что позволила с собой так жестоко обойтись, но, он виноват тоже, раз не остановил меня, видя что я абсолютно ничего не понимаю. Мало того, что он не остановил меня. Он трахнул меня.       Трахнул, разбросав по всему моему телу огромные синяки.       Трахнул, вырвав не малое количество моих волос.       Трахнул, оставив в моём теле боль, которая не проходила уже третий день.       Трахнул, погрузив меня, тем самым, в пучину ненависти к себе и ко всему окружающему.       Он трахнул меня и я это не оставлю безнаказанным.

***

      Мой телефон трезвонил почти не прекращаясь и мне пришлось его отключить, чтобы он не отвлекал меня каждый раз, как я успокоюсь, оставив не надолго истерику.       Меня трясло всё это время от воспоминания грубых рук на своём теле и липких мерзких поцелуев. Я чувствовала себя отвратительно, постоянно, сама того не желая, прокручивая в голове картинки той ужасной ночи.       Я плакала днями и ночами, поглощённая кошмарами, которые приходили ко мне во снах. Всё, что я делала эти дни, так это плакала, спала и ела, когда Егор заботливо приносил в мою комнату еду.       И так по кругу. Истерика, сон, еда. Истерика, сон, еда. Истерика, сон, еда. Истерикасонедаистерикасонедаистрерикасонеда.       И в те минуты, когда я приходила в более менее устойчивое состояние, мой телефон вибрировал, раздаваясь трелью входящего вызова.       Я смотрела на экран, видела фотографию Ксюши, со своими пиздатыми глазами цвета самого настоящего Северного Ледовитого океана, и снова заходилась слезами, вспоминая то, как перед тем, как попросив того парня лечь ко мне, увидела её невероятный взгляд.       Нет-нет-нет. Нет, я не в чём не виню её, ибо это очень глупо, винить человека в том, что я просто представила его вместо того, кто владел моим телом в тот момент.       Я плакала от того, что мне было больно. Больно от того, что я повелась на игры своего сознания. Больно от того, что из-за самой себя меня изнасиловали.       И больно от того что она изменила мне с той девушкой, пока я, сломя голову, бежала к ней с работы.       Все эти кусочки боли складывались в один, безумно заточенный и твёрдый камень и бурили в моих висках, груди и душе́ огромные дыры, которые я могла заполнить лишь слезами и никотиновым дымом сигарет.       И да, как я и обещала самой себе в ту проклятую мною ночь, я больше не пила.       И не хочу пить.       Ибо мне хватило. Мне хватило алкоголя и последующих за ним терзаний. Так что, с меня хватит.

***

      Егор, которого я теперь точно могу считать своим другом, оказывал мне такую хорошую поддержку, на которую я даже не рассчитывала. Он приносил мне, как я уже говорила, покушать, заботился о том, чтобы я каждый день принимала душ, заставлял меня выходить хотя бы на балкон, чтобы я подышала свежим воздухом и не травилась сигаретами в закрытой маленькой комнате.       Пожив ещё несколько дней у Егора, я, уехала от него, посчитав, что не хочу больше его стеснять. Хоть он и не говорил того, что я приношу ему какие-либо проблемы и дискомфорт, я всё-таки приняла решение съехать из его квартиры. Съехать и вернуться в город, в котором я родилась.       

"Придётся с ней жить, ибо идти мне и больше не куда. А к Милас, блять, я больше ни ногой. Желания как-то спасти эти отношения у меня нет. Так что, увы, но, нахуй её."

      Желая получить хоть какие-то крохи тепла и заботы, я позвонила маме и попросилась к ней, чуть ли не рыдая в трубку. - Мам, п'ивет, -говорю, а внутри всё нутро трясётся, вызывая дрожь в руках и коленках, - как ты там? - Аня? Привет, Ань. Я нормально. А у тебя как дела? Почему ты звонишь? С тобой всё нормально? - слышу удивление в голосе и от этого у меня пробуждается какое-то странное чувство в груди.       Зажимаю рукой рот, чтобы не зарыдать в голос и не причинить этим боль моему родному человеку.       

"Боже, мама, мамочка. Я так скучаю по твоему голосу, по твоему теплу и по твоим словам, хоть даже и обидных для меня. Я же знаю, мамочка, что ты любишь меня. По своему, но любишь же. Я же твоя дочка, как ни как. Просто ты по-другому выражаешь то, что чувствуешь. Руганью, кулаками и упрёками, но выражаешь же. И я так рада, что могу наблюдать хоть эти крохи каких-то эмоций в мою сторону. Я ведь люблю тебя, мам. Для меня уже в радость то, что с тобой всё в порядке и ты жива. Моя любимая, любимая мамочка."

- У меня тоже всё но'мально, мам, - не зная что сказать, просто молчу в трубку. - Ты хотела в гости приехать?       И в голосе такая надежда сквозит, что я снова невольно начинаю плакать.       

"Мама? Ты что, соскучилась за мной? Ты что, хочешь увидеть меня? Боже мой, мамочка..."

- Если ты позволишь, конечно. Если не занята и, вообще, хочешь меня увидеть, - произношу, запинаясь через каждое слово.       Секунды до её ответа тянулись вязким кленовым сиропом, заполняя всю мою голову мыслями о том, что я ей не нужна и сейчас я лишь навязываюсь ей, просясь обратно домой.       Просясь домой, из которого ушла своими же ногами.

***

      Кировград-маленький серый городок, в котором я когда-то родилась и в котором сейчас снова проживаю, по сей день сохранял своё местоположение где-то в заднице России. По сравнению с Москвой, в которой я жила последние два года, этот город теперь не приносит абсолютно никаких эмоций, как раньше. Не негативных, связанных с моим больным детством, ни положительных, связанных с моим иногда счастливым детством.       

"Вся моя жизнь, начиная с раннего детства, состоит из насилия и боли. Как же иронично то, что спустя десять лет, со мной снова повторилось то, что я так яро до сих пор старалась забыть.       И теперь забывать мне придётся больше вдвойне. Сука."

      Мама встретила меня нормально.       Ну, то есть, не плохо и не хорошо встретила. Она встретила меня нормально. Она встретила меня обычно.       Встретила, словно не скучала по мне все эти долгие месяца, в которых мы были в разлуке. Встретила, словно я просто вернулась с какого-нибудь кружка, в котором была всего лишь пару последних часов.       Она встретила меня очень сухо, сказав тихое "привет". Я бы даже сказала, что она встретила меня безэмоционально, если бы не увидела в её глазах то, что раньше не замечала.       В глазах её стояли маленькие капельки слёз, которые блестели в свете уличных фонарей крупицам бриллиантов. В глазах слёзы, а на губах почти незаметная улбыка, которая заставила меня умилиться.       

"Ты же скучала, мам. Ну я же вижу, что скучала. Скажи мне, что ты скучала, мам."

- Скучала конечно, - отвечает она на мой вопрос, прижимаясь ко мне.       Как только она приблизилась ко мне, в нос ударил запах перегара и сигарет. Осознание того, что она так и не бросила свои старые вредные привычки, никак не удивило меня. Я ведь знала что так и будет продолжаться, ибо нельзя просто взять и всё в один момент бросить. Тем более, без опоры, в виде родного человека.       Без родных мужа и дочери.       В первый раз за всю мою жизнь, в меня вгрызлось чувство вины за то, что я бросила свою мать, убежав в ближайший детский дом со слезами на глазах.       

"А если это я виновата в том, что не смогла оградить тебя от этого, будучи уже взрослой?"

***

      Летели дни, приводя меня в более менее сносное состояние.       Я, поговорив с мамой о всех наших ссорах и проблемах, нашла с ней общий язык и получила небольшие крохи любви.       Они заключались в том, что мама стала чаще меня касаться, чаще говорить со мной, чаще предлагать мне еду. Но, вот только, она не всегда смотрела мне прямо в глаза, видимо, то ли боясь, то ли стесняясь того, что теперь она может быть со мной свободнее и откровеннее.       

"Ничего, мамочка. Все изменится. Теперь у нас всё будет хорошо." - думала я про себя, когда подходила к своей родительнице, чтобы её обнять.

***

      Тьма. Кромешная тьма сна накрыла меня тяжёлым парализующим сном, крича на меня чьим-то чужим пугающим голосом. Он раздавался то ли из моей головы, то ли из-за моей спины, где-то на уровне моих плеч. Крики были до безумия громкими и, до злой дрожи в руках, оскорбительными. Фразы, словно вырванные из контекста какого-то фильма, носили в себе отвратительные "шлюха", "убогая", "грязная", "никому не нужная".       Каждый звук чьего-то ора бил по моим ушам, заставляя каждый раз вздрагивать. Я из всех сил старалась выбраться из этого безумия, что топило меня грузом кошмаров. Я старалась из всех сил, но, не могла даже разлепить ресницы и издать хоть какой-либо звук.       После возгласов и черноты перед глазами, в моём сне замелькали картинки из моего недалёкого прошлого. Первая картинка.       Со стороны вижу, как я стою у могилы отца перед отъездом в Москву. Стою и рыдаю, падая на могилу давно ушедшего от меня родного человека.       Вторая картинка.       Со стороны вижу, как я ухожу из родительского дома после очередного скандал с мамой. Она кидает мне в спину что-то твёрдое и я, даже не оборачиваясь, глотаю слёзы и выхожу за порог, неся в руках сумку с вещами.       Третья картинка.       Со стороны вижу, как я, обнаруживая в себе любовь к Северному Ледовитому океану, ловлю кончиками ушей "брысь, щенок" и заливаюсь истерикой.       Четвертая картинка.       Со стороны вижу, как я лежу на холодном полу в гостиничной ванной, стараясь выплюнуть воду из лёгких, которую сама туда и впустила.       Пятая картинка.       Со стороны вижу как моя любовь целуется с другой и я, чуть ли не падая, выбегаю из квартиры, зажимая рот в беззвучных рыданиях.       Шестая картинка.       Я вижу со стороны то, как чужие руки похотливо тащат по моей коже свои пальцы, больно сжимая каждый мой миллиметр.       На седьмой картинке я, наконец-таки, вырываюсь из карусели своей боли.       Не раздумывая, берусь за телефон и набираю номер Милас, желая услышать её голос и выговориться о том, как мне сейчас плохо.       Гудок.       Второй.       Сбрасываю.       

"Нет. Это глупо. Я не могу звонить ей после того, что она сделала. Я не могу звонить ей, после того, как сама ушла. Я не могу звонить ей после того, как долго игнорировала все её попытки поговорить. Я не могу. Я не могу. Не могу, не могу, не могу. Я не могу."

      Откидываю телефон в сторону и напряжённо смотрю в окно, за которым только начинал теплиться рассвет.       И что мне делать сейчас? Что мне делать, если я снова хочу быть с человеком, который принёс мне ещё больше страданий, чем было у меня до его появления в моей жизни?       В голову приходит странная мысль.       

"Секс с другим-это же измена, да? Измена. Хоть и не по согласию."

      Беру упавший на мягкую подушку телефон и набираю смс.       "Я сравняла наши счёты, Милас. Надеюсь, теперь ты чувствуешь то же, что чувствовала и я." - вот то, что я написала ей, чувствуя прилив стыда.       Не пошло и минуты, как у меня зазвонил телефон.       Почему-то не беру трубку, смотря на дисплей телефона, на котором была фотография самого красивого человека в моей жизни.       Короткий ёжик волос. Острые скулы. Манящие пухлые губы. И потрясающие глаза, цвета самого настоящего Северного Ледовитого океана.       И как тут можно не принять вызов? - Да? - резко отвечаю. - Что ты сделала? О каких счётах идёт речь? - вопит мне в трубку голос.       Мне кажется, или Милас пьяна?       Отвечаю ей на отъебись, словно это не я отправила ей смс с поводом на разговор.       Она просит меня сказать, где я сейчас нахожусь, но я, включая суку, начинаю нести что-то о обещаниях, данных себе. Что я, мол, никогда и ни за что с ней не буду иметь ничего общего.       

"Я пизжу, Ксюш. Нагло тебе пизжу сейчас."

      Минута и разговор заканчивается сбросом с её стороны.       

"Что же я делаю? Только что видела фильм о своей боли и сейчас собственноручно её же и возвращаю."

      Набираю сообщение, боясь даже дышать.       "Кировград. А потом позвонишь."       А всё потому, что я не смогу жить без смотрящих на меня с любовью глаз, которые имеют цвет самого настоящего Северного Ледовитого океана.